Все ради любви

– А он оказался настолько бестактен, что принял приглашение, – подытожила Эви.

– Твоя работа? – быстро спросил Джулиан.

– Нет, – отрицательно покачала головой Эви. Неужели Джулиан подозревает, что она собирается как-то использовать ситуацию с выгодой для себя? – Наоборот, я просила его не приезжать.

«А он отправил меня к черту», – с усталой усмешкой вспомнила она тот разговор. Впрочем, ничего другого она и не ожидала. Рашид родился высокомерным и упрямым. И нежелание рассматривать свое присутствие здесь как постыдное для ее семьи было вполне объяснимым и понятным. Потому что кто теперь может осуждать мужчину и женщину за то, что, будучи так долго вместе, они предпочитают при этом одиночество и свободу?

Одиночество и свобода. Какие избитые слова. Эви мрачно усмехнулась. Никакой свободы в их отношениях не было. Рашид управлял всем по своей воле. Что дорого обошлось обоим. А одинокой себя Эви не чувствовала с того самого момента, как встретила Рашида. Именно поэтому она и медлила с серьезным, необходимым и неизбежным разговором.

«Нет, не сегодня», – сказала она себе, обернувшись и посмотрев на брата. Сегодняшний день безраздельно принадлежит Кристине и ему – ее дорогому брату, который теперь стоит у окна, держа руки в карманах, – поза, свидетельствующая о крайнем раздражении. А сегодня его лицо должно озаряться только счастливой улыбкой – если будет иначе, все обвинят в этом только его беспутную сестру.

– Эй! – окликнула Эви Джулиана, поднимаясь из-за столика и беря брата за руку. – Перестань хмуриться – тебе это не идет.

В ответ он криво усмехнулся. Сердце Эви сжалось. Она очень любила своего старшего брата и знала, что такую же искреннюю и бескорыстную любовь получает взамен.

– Ты потрясающе выглядишь, – мягко сказал Джулиан. – Очень красивое платье.

– Спасибо, – улыбнулась Эви. – Л купила его специально к этому торжеству.

А еще для того, чтобы показать всем, что, хотя она и не играет на этой свадьбе одну из ведущих ролей, прятаться в тень тоже не намерена, несмотря на то, что многие от нее ожидают именно этого.

Ее платье было коротким и плотно облегало фигуру. Его шелковистая ткань подчеркивала каждый изгиб ее стройного тела от плеч до середины бедер, оставляя открытыми длинные красивые ноги. И к тому же оно было красным. Вызывающе алого цвета. Тонкая золотая цепочка-пояс свободно лежала на талии. На ногах у Эви были плетеные золотые босоножки на очень высоких каблуках. На кровати в ожидании своего часа лежал короткий жакет-болеро такого же алого цвета, как и платье.

Завершала композицию шляпка – широкополое золотистое произведение мастеров шляпного дела, призванное скрывать ее лицо от любопытных взглядов и в то же время привлекать к себе внимание.

– Спорю на что угодно, что твое присутствие не пройдет незамеченным, – сообщил Джулиан. Конечно, ее брат отлично понимал, для чего Эви здесь.

– Женщина в красном, – усмехнулась она.

– А он не будет недоволен? – вдруг спросил Джулиан.

Плечо Эви приподнялось в безразличном жесте.

– Он может быть моим любовником, но не надзирателем.

– А-а… – Джулиан вздохнул. – Чувствую электрические разряды в воздухе. Он решил тебя наказать, приняв приглашение?

Эви не ответила. Выпустив руку брата, она вернулась к столику, чтобы завершить свои приготовления.

После минутной паузы она вдруг услышала в его голосе тот самый тон, которого опасалась:

– Эви…

– Нет, – перебила она брата. – Не надо, Джулиан. Не сегодня; сегодня я к этому не готова. Что бы ни происходило между мной и Рашидом, это наше личное дело.

– Понятно, – протянул брат задумчиво. – Только вот интересно, что же ты сказала нашей дорогой матушке…

– Вот, значит, зачем ты здесь, Джулиан? – вздохнула Эви. – Чтобы выяснить, кто поверг ее в такое скверное настроение? Я ее даже не видела с того самого момента, как мы сюда приехали утром.

– И по пути она с тобой не разговаривала?

– С нами ехали другие люди, – пояснила Эви.

– Вот как, – кивнул Джулиан. – Значит, наша старушка попросту раздражена оттого, что ей не дали возможности прочитать тебе заготовленную часовую лекцию.

– На тему, что хорошо воспитанные юные английские леди не должны спать со скверными арабами? – как ни в чем не бывало спросила Эви, накладывая тушь на ресницы.

– Она такой сноб во всем, что касается социального происхождения, – вздохнул Джулиан.

– Не социального, Джулиан, а культурного, – поправила брата Эви. – Будь она так щепетильна только в вопросах социального происхождения, никаких препятствий и возражений не было бы, вздумай этот ужасный араб на мне жениться. Наоборот, его бы к этому всячески поощряли. Как-никак он шейх, денег у него больше, чем у десятка английских маркизов. Это – с социальной точки зрения.

– На самом деле, – поморщился Джулиан, – я не собирался поднимать эту тему. Я просто хотел сказать, что не стоит вам сегодня увиваться вокруг друг друга и ворковать, точно голубки, у всех на виду. К его изумлению, Эви вдруг рассмеялась.

– Скорее солнце взойдет в полночь, чем Рашид станет увиваться вокруг кого бы то ни было, на глазах у всех или нет – неважно! Он слишком высокомерен и горд для этого. Слишком хорошо знает себе цену. Как ни странно, – задумчиво добавила она, – но мама терпеть его не может именно оттого, что они очень схожи характерами.

– Звучит так, как будто ты его не одобряешь за это, – суховато заметил Джулиан.

Не одобряет? Да она ведь его просто обожает. Это саму себя она не одобряет.

– Он потрясающе хорош в постели, – уводя разговор от опасной темы, заявила она.

В дверь постучали, и оба они обернулись. Дверь открылась, и на пороге возникла их мать.

Высокая, как и ее дети, такая же стройная и красивая, в светлом кремовом с голубым костюме от Шанель, она являла собой образец матери жениха.

– Я так и думала, что найду тебя здесь, Джулиан, – сказала она. – Гости уже начинают собираться. Тебе пора занять свое место.

Иными словами, она хотела бы остаться наедине с Эви, чтобы наконец прочесть пресловутую лекцию. Джулиан открыл было рот, чтобы возразить, но Эви предупреждающе сжала его ладонь и подбадривающе подтолкнула в спину.

Джулиан не хуже Эви знал, что перечить матери в такой день означало понапрасну дразнить судьбу.

Поэтому, пожав плечами и поцеловав напоследок сестру в щеку, он вышел, хотя не удержался и, прохода мимо матери, одарил ее предупреждающим взглядом, таким холодным и суровым, что ее глаза широко раскрылись. И пока за Джулианом не захлопнулась дверь, мать молчала, сжав губы.

Воздух в комнате внезапно стал морозным.

– Ты собираешься идти в этом? – поинтересовалась Люсинда Делахи.

Эви сделала глубокий вдох, прежде чем ответить:

– Да.

– Это не совсем то, что я могла бы назвать приемлемым, Эви. Неужели ты не могла подобрать что-нибудь такое, что не было бы таким… вызывающим?

– Обещаю, что отвлекать внимание от Кристины не буду, – одними губами улыбнулась Эви. – Зато ты, мама, выглядишь великолепно, – добавила она. – Эталон изящества и стиля, честное слово.

– Да… – сердито пробормотала Люсинда и направилась к платяному шкафу, всем видом показывая, что ее дочь как раз напрочь лишена и того и другого.

Эви смотрела, как ее мать открывает шкаф и взглядом пытается выбрать что-нибудь более подходящее взамен красного платья. Именно поэтому она и не взяла с собой ничего такого. Похожие сцены случались не раз, и она кое-чему успела научиться.

– Ничего другого для сегодняшнего торжества у тебя нет, – наконец объявила мать.

Эви молча смотрела на нее с другого конца комнаты, спрашивая себя: сможет ли мать когда-нибудь простить свою дочь за то, что та полюбила неподходящего человека? Судя по всему, нет. Она ведь даже не может спокойно смотреть на сверток золотистого шелка с надписями «Рашид» и «Восток».

Он привез ей это платье около двух месяцев назад из дома. «Я увидел его, когда возил Ранью по магазинам, и сразу подумал о тебе» – так объяснил он эту покупку.

Ранья была сестрой Рашида, и Эви чувствовала в ней родственную душу, хотя и никогда не видела. Но они были с ней ровесницами, и, может быть, поэтому Рашид так много о ней говорил. Он очень ценил в сестре безмолвное подчинение чувству долга, однако, доволен ли он также и тем, что у мужа Раньи в Лондоне есть любовница, Эви уверена не была. Всякий раз, когда она напоминала об этом Рашиду – как правило, в самый разгар очередной ссоры, – на нее обрушивались громы и молнии. Все чаще недовольство друг другом вырастало из неодобрения родственниками их отношений.

Платье, его подарок, и в самом деле было изумительным. Тончайший золотистый шелк ниспадал с плеч до пола, словно струясь живой водой. У платья были длинные рукава и низкий вырез, на талии ткань собиралась мягкими складками, которые при движении чувственно колыхались вокруг ее тела.

– Не надо, мама, – устало вздохнула Эви. – Сколько бы ты ни говорила со мной о Рашиде, это не заставит его уехать отсюда.

– А что же заставит?

Не на шутку встревожившись твердостью ее тона, Эви быстро посмотрела матери в глаза – и увидела в них гневную решимость. Невольно в ее взгляде заблестело то же выражение.

– Ничто, пока я не могу с ним расстаться, – ответила она.

Мать со вздохом отвернулась и отошла к окну – на то самое место, где незадолго до этого стоял Джулиан.

И чтобы загладить свою вину и – как и Джулиан – не желая расстраивать мать в такой праздничный день, Эви подошла и поцеловала ее в напудренную щеку.

– Я люблю тебя, мама, – ласково сказала она.

– Но его ты любишь больше, – поморщилась в ответ мать.

– Даю тебе честное слово, – сказала Эви, – что не сделаю сегодня ничего, что могло бы тебя заставить покраснеть.

В ответ мать кивнула, наконец немного смягчившись, и Эви обрадованно поцеловала ее еще раз. Потом подошла к кровати, чтобы взять жакет.

– Гарри здесь.

Пальцы Эви застыли на красной ткани жакета.

– Да, – очень тихо сказала она. – Я знаю.

– Он тебя не забыл.

– Забудет, – заверила она мать. – Просто прошло мало времени, чтобы он успел найти женщину, которая ему нужна.

– Этой женщиной была ты, – сердито повернулась к ней Люсинда. – Ты хотя бы раз разговаривала с ним с тех пор, как бросила его? – вдруг с любопытством спросила она.

– Я его не бросала! – воскликнула Эви. – Он сделал мне предложение. Я отказалась, – отчеканила она, чувствуя, что терпение вот-вот лопнет. – Прошло уже два года с тех пор, как Гарри с пониманием принял мой отказ. Мама, почему же ты не можешь последовать его примеру?

– Потому что до сих пор храню у себя вашу фотографию, где вы были так счастливы вместе – до того, как появился шейх Рашид и все разрушил!

– Он разрушил только твои планы, – раздраженно возразила Эви, – но не мои. Я люблю Рашида! – внезапно вырвалось у нее. – Я не могу жить без него! Я благословляю каждый день, проведенный вместе с ним! Ты понимаешь, о чем я говорю?!

– А когда наступит день и он скажет, что ты ему больше не нужна, что ты будешь делать? – спросила мать. – Что у тебя останется, Эви, скажи мне?

«Гораздо больше, чем ты можешь предположить», – с горечью сказала себе Эви.

– Почему ты не можешь быть счастлива просто потому, что я счастлива? – воскликнула она.

– Потому что ты несчастлива, – отрезала мать. – На самом деле, Эви, – добавила она, – ты выглядишь как угодно, но только не счастливой! Может быть, расскажешь мне наконец, почему так получается, что твоя распрекрасная любовь повергает тебя в такое состояние?

Неужели это так заметно?

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – ответила Эви, поспешно отворачиваясь, чтобы мать не заметила ее замешательства.

– Неужели? – насмешливо спросила Люсинда. – Что ж… – она направилась к двери, – полагаю, вскоре мы все поймем и узнаем. Постарайся только, чтобы сегодня эта любовная интрига была как можно менее заметна, – резко произнесла она наконец фразу, ради которой, собственно, и приходила сюда. – Там будут представители практически всех арабских стран, и я не желаю, чтобы имя моей дочери фигурировало во всех сплетнях на Ближнем Востоке с определением «падшая женщина».

Падшая женщина? О, святый Боже! Эви беспомощно смотрела на дверь, захлопнувшуюся за матерью, и ее мучило желание швырнуть ей вслед что-нибудь тяжелое!

Она бессильно опустилась на край кровати. Сегодня ей предстоит пройти сквозь все круги ада! И не только из-за недовольства матери. Эви прекрасно понимала, что ее ждет целая галерея осуждающих физиономий – как английских, так и арабских!

«Черт бы тебя побрал, Рашид, – подумала она, – за то, что ты такой человек. И меня саму черт бы побрал – за то, что я – это я», – с тяжелым вздохом добавила она. Потому что, будь они простыми людьми, их любовь не интересовала бы ровным счетом никого!

Но ему суждено было родиться наследником богатейшей арабской семьи, а ей – принадлежать к одному из стариннейших знатных английских родов. Но даже не это вызывало такую бурю эмоций у окружающих людей. Нет, вина их была в том, что эта связь продолжалась уже слишком долго и не могла не вызывать шума.

Который в самом ближайшем будущем грозил перерасти в оглушительный грохот, с мрачной усмешкой подумала Эви.

– Черт, – вздохнула она. – Черт, черт, черт!

И поднявшись на ноги, вернулась к зеркалу, – она достойно встретит сегодняшние испытания.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Перед величественно возносящимися к небесам высокими стенами старинного замка лужайки, спускающиеся к большому озеру, были уставлены столами для свадебного пиршества. Гигантский шатер закрывал вид на озеро, а в главном бальном зале устроили увитую цветочными гирляндами беседку для новобрачных – на тот случай, если погода вдруг испортится.

Но матушка-природа сегодня была как нельзя более милостива. Солнце сияло, и теплый летний воздух был напоен ароматом роз и так и звенел от праздничных мелодий, которые без передышки играл военный оркестр, расположившийся на углу центральной лужайки.

Зеленые дорожки из искусственной травы были проложены от дома к главному шатру и отдельно поставленному навесу. На свадьбу было приглашено гораздо больше гостей, нежели могла бы вместить семейная часовня Беверли, поэтому перед ней и был установлен огромный белый навес, прилегавший вплотную к каменному арочному проходу в часовню. Под арку был перенесен алтарь. Его величественный каменный изгиб, а также цветные витражи часовни создавали прекрасный фон для молодой четы, которой предстояло обменяться здесь клятвами и кольцами.

Это производило сильное впечатление.

Даже на Эви, которая как можно дольше оттягивала свое появление под этим навесом и все же пришла раньше, чем все гости заняли свои места в ожидании появления невесты со свитой.

Большинство гостей еще оставалось на лужайке, переговариваясь, улыбаясь, шутя и смеясь. Все они были люди знаменитые, влиятельные. Люди со всех концов света, собравшиеся сегодня здесь, под ярким летним солнцем, сияя, точно пышные экзотические соцветия. Люди, которые при этом не прочь были попозировать перед объективами фотографов, среди которых были и представители прессы, допущенные на свадьбу по специальным приглашениям. Их особо попросили не быть назойливыми и держаться скромно.

Здесь царила веселая, праздничная атмосфера. По пути к навесу Эви пришлось, улыбаясь, здороваться и перекидываться несколькими словами с множеством знакомых. Ее приветствовали, улыбались: те, кто знал ее близко, целовали воздух у ее щеки, те, кто был с ней знаком лишь поверхностно, жали ей руку. А кто-то просто с любопытством смотрел на нее, потому что, несмотря на свое обещание не отвлекать внимание от невесты, Эванджелина Делахи не могла быть незамеченной.

Она была высока, стройна и необыкновенно хороша собой. И она была пресловутой любовницей арабского принца – человека, обладающего таким могуществом и богатством, десятая доля которых даже не снилась большинству из собравшихся здесь. Он тоже был великолепен – и это добавляло пикантности их роману, делая его еще более утонченным и загадочным. Его можно было бы назвать романом десятилетия. Пресса обожала обмусоливать эту тему. Благородные семьи обоих «героев романа» ее ненавидели. Все остальные гадали, что же ждет романтических влюбленных. А сами влюбленные не интересовались ни тем, ни другим, ни третьим и, кроме друг друга, не замечали никого.

Поэтому-то сегодняшнее положение дел особенно заинтересовало публику – слишком очевидно было, что они появились на свадьбе не как пара.

Он был здесь как официальный представитель Берана, а она – как сестра жениха.

– Вы позволите один снимок, мисс Делахи?

Обернувшись, Эви увидела подобострастно улыбающегося молодого человека – это был фотограф известной ежедневной газеты. На его лице было написано вполне уверенное ожидание, фотоаппарат он держал наготове, потому что сегодня все явно были не прочь запечатлеться на фотопленке.

– Извините, но – нет, – вежливо ответила Эви и направилась дальше, к навесу.

Кое-кто из гостей уже сидел на своих местах. Джулиан, выглядевший непринужденно величественно, беседовал со своим лучшим другом, а сегодня еще и шафером, сэром Робертом Малверном. Леди Люсинда Делахи сидела позади него, внимательно слушая свою тетку Селию.

«Скорее всего, судя по пылкости речи, она сейчас поучает мать, как надо вести себя со мной», – мрачновато подумала Эви. И принялась разглядывать гостей на другой половине, пока ее взгляд не натолкнулся на Рашида.

Ее сердце замерло, глаза заволокло туманом. Рашид стоял в группе гостей из арабского мира и был, как и все они, одет в свой национальный костюм – белый шелковый бурнус, опоясанный золотым кушаком, и ослепительно белый тюрбан, обвитый тремя золотыми лентами.

Казалось, Рашид почувствовал ее взгляд на себе, потому что – несмотря на то, что с виду он внимательно слушал обращенные к нему речи собеседника, – его голова медленно поднялась и он посмотрел прямо на Эви. Их взгляды встретились, и, хотя ни единый мускул не шевельнулся в их лицах, для обоих все вокруг внезапно перестало существовать.

Впрочем, открыто они даже не поздоровались – ни словом, ни жестом. Но слишком очевидным было вдруг возникшее поле между ними, потому что все люди под навесом притихли.

Головы гостей повернулись к ним, во всех взглядах, метавшихся от ее лица к его и обратно, заблестело любопытство. Джулиан, заметив, что говор стих, поднял голову, увидел причину и только недовольно поморщился. Лицо матери побагровело от негодования. Она немедленно демонстративно отвернулась, дабы не видеть спектакля, разыгрываемого дочерью. В этот момент собеседник Рашида, заметив, что тот отвлекся, тронул его за рукав и что-то сказал.

Безмолвный разговор прервался. Рашид опустил голову и вернулся к беседе с соотечественником. А Эви перевела заледеневший взгляд голубых глаз на тетю Селию, которая с нескрываемым неодобрением смотрела на нее, строго поджав губы.

После этого Рашид и Эви больше не обращали друг на друга внимания. Эви подошла к брату, чтобы переброситься с ним парой слов, прежде чем занять место рядом с матерью. Постепенно гости начали стекаться к месту развития главных событий сегодняшнего праздника.

К моменту появления разрумянившейся и чуть не плачущей леди Беверли все общество сидело в напряженном молчании.

Вдруг, разрывая звенящую тишину, из глубины часовни раздались торжественные звуки органа. Свадебный марш заполнил все пространство, когда восторженные вздохи в последних рядах известили собравшихся о прибытии невесты.

И Эви не могла удержаться, чтобы не обернуться и не посмотреть на приближающееся к алтарю чудное видение в белом.

Кристина выглядела невыразимо прекрасно в воздушном подвенечном платье с длинным шлейфом и тончайшей вуалью, приколотой к роскошным темным волосам. Голову невесты украшал венок из бледно-розовых роз – таких же, из каких был составлен букет. Бледно-розового цвета были и платья пятерых подружек невесты, следовавших за ней.

Она улыбалась. Кристина твердо верила в любовь своего жениха и в свою любовь к нему, и ни малейшего признака боязни не отражалось на ее лице.

У Эви невольно сжалось сердце, и ей стало трудно дышать. В горле застрял комок. Она повернулась к брату и увидела в его лице такую же любовь к будущей жене, гордость и радость.

«Как бы мне хотелось…» – невольно подумала Эви и тут же спохватилась, радуясь, что Рашид сидит далеко от нее и не может видеть выражение ее лица.

А понял бы он? Может быть, сейчас он смотрит на эту христианскую свадебную церемонию и сравнивает ее с той, которая для них двоих невозможна?

Да, они любят друг друга – Эви ни на мгновение в этом не сомневалась. Как и в том, что их любовь уже сто раз доказана перед лицом всех на свете недоброжелателей.

Но любить и клясться в любви друг другу – это одно, а совсем другое – приносить такую клятву перед лицом Господа. Потому что, независимо от того, кто в какого Бога верит, такая клятва есть нечто вечное и нерушимое.

– Мы собрались здесь сегодня, чтобы стать свидетелями соединения в законном браке этого мужчины и этой женщины…

Эви заметила, как сидящая рядом мать подносит к глазам шелковый платок. Внезапно ее укололо острое чувство вины. Вины дочери, которая хорошо понимает, что ее мать никогда не сможет испытать такое же чувство радости и гордости, какое испытывает сейчас леди Беверли, глядя на Кристину, которая выходит замуж по любви и за достойного человека. Повинуясь внезапному порыву, Эви взяла руку матери в свою и поцеловала ее, сама не зная почему. Как бы то ни было, мать отвергла этот жест, сердито отдернув руку.

Это задело Эви – не просто задело, а больно ранило. Дальнейшая церемония прошла перед ней как в тумане – в тумане собственных ошибок, неудач и провинностей, заслонивших сегодняшнюю радость.

Молитвы, песнопения, торжественные гимны, клятвы – все это прошло мимо Эви, которая безучастно внимала происходящему, машинально говоря то, что требовалось. С ее лица не сходила улыбка, но за этой улыбкой и неестественным блеском глаз лишь немногие посвященные могли бы рассмотреть несчастную встревоженную женщину.

Одним из таких людей был Рашид Аль-Кадах. Он сидел в нескольких рядах от Эви и почти всю службу провел, опустив голову, но все внутри него похолодело.

Она казалась спокойной, судя по тому, что он успел увидеть, поднимаясь на ноги во время торжественного гимна. Ее лицо не выражало ничего лишнего, кроме того, что принято на публике. Ее пальцы не были сжаты, она не позволяла себе никаких резких или нервных движений, которые могли бы выдать ее напряжение.

И все же безошибочная интуиция подсказывала Рашиду, что за этим самообладанием Эви что-то скрывает.

«Все из-за этой свадьбы, будь она проклята», – подумал он. Потому что какая женщина не мечтает о том, чтобы стоять у алтаря с человеком, которого она любит, вот так, как сегодня Кристина Беверли?

И какой мужчина отказался бы от возможности стать законным обладателем такой женщины, как Эви?

Рашид беспокойно поднялся на ноги, чувствуя, как его захлестывает волна беспомощного гнева. Он злился на самого себя – за то, что не способен дать Эви такое же чувство защищенности и спокойствия.

С искренним облегчением он дождался конца службы, когда новобрачные прошли внутрь часовни, чтобы расписаться в книге. Рашиду редко приходилось испытывать желание выпить, но сегодня он ощущал его на удивление остро.

– Если присмотреться, – обратился к нему сосед, – то, оставив в стороне разницу в вероисповедании, христианское венчание мало чем отличается от нашего.

«Ты бы так не говорил, если бы сегодня я женился на Эви», – ядовито подумал Рашид, но только улыбнулся. Снова запел хор, сквозь его пение прорезалось высокое соло тенора, и Рашид был избавлен от необходимости подыскивать вежливый ответ.

Он снова исподтишка бросил взгляд в сторону Эви. Она сидела очень прямо, напряжение чувствовалось во всей ее фигуре. Пожилая дама в лиловом платье что-то сурово говорила ей. Мать Эви удалилась, чтобы присоединиться к группе родственников, которые прошли в часовню, – Эви, вероятно, была из этой группы исключена. По собственному желанию.

Рашид знал об этом, однако легче ему не становилось, когда он вспоминал ее слова: «Вообрази себе подписи к фотографиям с этой свадьбы, если я соглашусь на роль подружки невесты, Рашид: „Эванджелина Делахи возглавляет процессию подружек невесты на свадьбе своего брата, в то время как ее арабский принц не спускает с нее глаз!“ – ядовито процитировала она. – А не „Свадьба леди Кристины Беверли и сэра Джулиана Делахи в роскошном замке в Беркшире!“. Я не желаю портить им праздник, и точка!»

Это было одной из причин, по которой Эви просила его отказаться от приглашения на свадьбу, а он – как всегда, из-за своего упрямства – не послушал, решив, что просьба того не стоит.

Но теперь, сидя здесь и наблюдая, как Эви исключена из торжества, в котором имеет полное право принимать участие, он начал понимать, каким был эгоистом.

Пожилая дама в лиловом явно сурово отчитывала Эви за что-то, ее тонкие губы бросали нелестные слова молодой собеседнице, которая сидела с опущенной головой и молчала. Вдруг Эви подняла голову и сказала что-то – всего одно слово, – возымевшее действие раската грома. Пожилая дама вскочила на ноги, одарила Эви уничтожающим взглядом и гневной походкой направилась в последний ряд, где и опустилась на сиденье, тяжело дыша. Эви осталась одна.

Желание немедленно подойти к ней, чтобы все видели, что она находится под его защитой – она, женщина, чей единственный грех был в том, что она осмелилась полюбить не того мужчину, – едва не заставило Рашида вскочить на ноги. Но он вовремя вспомнил, что она не хотела этого, чтобы не давать пищи для сплетен, и это его удержало.

Но, черт побери, она выглядела такой одинокой и беспомощной, сидя там! И внезапно от этого зрелища в груди Рашида, словно взрыв, вспыхнуло желание кого-нибудь убить, себя в первую очередь, за такую нелепую беспомощность и глупость.

* * *

Эви немедленно почувствовала направленные на нее стрелы любопытных взглядов, когда тетушка Селия встала и направилась прочь от нее. Ей понадобились все силы, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица, тогда как внутри у нее все переворачивалось.

– Вон он сидит в окружении таких же, как он, – злобно шептала тетушка Селия. – Делает вид, будто он – цивилизованный человек, тогда как на самом деле просто блудливый азиатский варвар! – (Эви едва не прыснула со смеху. Но не решилась, а последовавшие за этой фразой слова уже не показались ей такими забавными.) – В то время как ты, бесстыжая распутница, позоришь фамилию Делахи, продолжая эту гнусную связь! Неужели у тебя не осталось ни капли стыда? – возмущенно воскликнула старая леди.

– Нет, – коротко и холодно отрезала Эви.

При этих словах тетушка резко поднялась и поспешно направилась прочь, напоследок бросив:

– Ты могла бы стать маркизой, но предпочла сделаться шлюхой!

Ее слова долго звенели в ушах Эви. Интересно, видел ли Рашид разыгравшуюся здесь сцену? Судя по всему, видел: его гнев она чувствовала, даже сидя вдалеке от него.

Оставалось только надеяться, что он не решит немедленно продемонстрировать ей свою поддержку, потому что тем самым только усугубит положение дел, которое и так хуже некуда. Эви оставалось только безмолвно благодарить свою широкополую шляпу за то, что она скрывала ее покрасневшие щеки.

К счастью, в этот момент молодожены вышли из часовни, и все гости поднялись со своих мест, чтобы встретить их аплодисментами. Молодая пара прошла мимо рядов, сияя улыбками на счастливых лицах.

Эви хлопала в ладоши вместе со всеми, и счастливые слезы застилали ее глаза. Потом все начали выходить из-под навеса на солнце, и тогда она почувствовала, что позади нее кто-то стоит.

Обернувшись, Эви сквозь не просохшие еще слезы увидела над собой смуглое лицо Рашида. Ее сердце бешено застучало.

Уголок его красивых губ приподнимался кверху в горьковатой усмешке, но глаза его светились ласковым теплом и пониманием, отчего Эви смогла только вздохнуть, провожая взглядом последних выходящих из-под навеса гостей.

– Ты великолепна сегодня, – мягко сказал он вполголоса. – Но почему-то так грустна…

– Мне больше всего хотелось бы убежать отсюда куда глаза глядят, чтобы никто не мог разыскать, – призналась Эви. – Как ты думаешь, моя мать заметила бы мое отсутствие?

– Нет, – быстро ответил он. – Но я бы заметил. Несмотря на тяжесть в душе, Эви не удержалась от улыбки.

– Это потому, что ты меня любишь, – возразила она. – А мать меня недолюбливает. Мне бы сейчас хотелось, чтобы ты перекинул меня через плечо и унес отсюда как можно дальше.

– Прямо сейчас? – Его крепкие длинные пальцы взяли ее за талию, заставляя повернуться к нему лицом. В его глазах по-прежнему таилась грусть, несмотря на шуточный тон разговора. – Скажи только слово, и я унесу тебя на руках в свой дворец на край света и никогда не отпущу.

– Нет уж, лучше смерть, – рассмеялась Эви. – У тебя во дворце ужасные комнаты без окон, не видно даже неба. Ты сам рассказывал.

– У меня есть и прекрасные комнаты с видом на роскошный сад, обустройство которого стоило мне состояния, – ответил Рашид. – Ты сможешь занять самую лучшую из них, – продолжал он. – Там я буду навещать тебя каждый день, принося подарки и расточая комплименты.

– А я смогу свободно гулять вокруг твоего дворца на краю света?

Рашид покачал тюрбаном.

– Ты будешь моей пленницей, – объяснил он. – На дверях будут стоять неподкупные стражи.

– А если я соблазню кого-нибудь из этих неподкупных стражей, что тогда?

– Они все будут евнухами, – спокойно пояснил Рашид. – То, чем ты собираешься их соблазнять, едва ли их заинтересует.