Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Юные охотники

ModernLib.Net / Исторические приключения / Рид Майн / Юные охотники - Чтение (стр. 12)
Автор: Рид Майн
Жанр: Исторические приключения

 

 


      Долина, в которую они опустились после этого трудного перевала, была совсем небольшая — площадью около двух акров. Река здесь суживалась настолько, что ее можно было перейти вброд в любом месте. На одном конце долины горный отрог протянулся почти наперерез реке, но струи воды промыли в нем широкие протоки. Единственный путь отсюда лежал по руслу самой реки. К счастью, оно было почти сухим, иначе путь в этом направлении был бы отрезан. Но по такому неглубокому каменистому дну фургоны смогут проехать без труда, и юношам удастся достичь более широких равнин, простирающихся дальше. Охотникам показалось соблазнительным расположиться в этой долине на ночь. Здесь была густая, сочная трава для скота, и горы были одеты лесом, и вода в потоке была чистой и свежей, — словом, имелись налицо все три необходимых условия, для того чтобы путешественники могли расположиться лагерем.
      Уголок этот казался очень живописным. Как уже говорилось, долина была совсем небольшая, площадью около двух акров, но очень правильной круглой формы. Ее пересекал неглубокий поток, а кругом возвышались на сотни футов отвесные горные склоны и, подобно каменным стенам, замыкали ее в своем объятии.
      На лугу не видно было деревьев, зато на склонах гор они пышно раскинулись: одни стояли, склонив ветви, другие гордо вздымали свои кроны ввысь. Берега речки поросли редким и невысоким — ниже человеческого роста — кустарником вперемежку с тростником.
      Фургоны остановили посередине этого природного амфитеатра. Лошадей и буйволов пустили пастись на воле. Опасаться, что они уйдут из долины, не приходилось хотя бы потому, что это было не так-то просто, особенно для животных, измученных таким длинным и тяжелым переходом. Но, главное, они и сами отсюда не пойдут: вода и трава здесь вкусные, лучше и желать нечего.
      По обыкновению, Клаас и Ян, едва сойдя с лошадей, отправились на поиски гнезд. В этой уединенной долине они успели уже заметить немало занятных птиц и надеялись, что гнезда некоторых из них окажутся где-нибудь поблизости.
      И действительно, среди камышей и кустарника обосновалась целая пернатая колония. Небольшие пташки походили на воробышков, а гнезда у них были овальные, с маленьким круглым входом, внутри устланные пушистыми, похожими на шерсть волокнами каких-то растений, росших поблизости.
      Подобные птицы часто попадались на глаза нашим охотникам, и они сразу признали их: это были птички из семейства птиц-ткачей. Видов этих птиц существует множество, и они заметно отличаются друг от друга размерами, окраской и повадками, но их роднит врожденное умение искусно вить гнезда, буквально-таки сплетая их. Отсюда и пошло меткое прозвище птиц. Гнезда у разных видов отличаются друг от друга: одни похожи на шары, другие — на химическую реторту, третьи имеют овальную форму. Совсем особое гнездо у общественной птицы-ткача. Последние, собравшись стаей, строят одно большое гнездо, или «базар», обычно на макушке высокой акации, и оно напоминает стог сена, сложенный на ветвях дерева.
      Маленькие ткачи, которых обнаружили Клаас и Ян, принадлежали к роду амадин; оба мальчугана очень обрадовались, наткнувшись на эти гнезда, потому что из их подстилки выходят отличные пыжи, не хуже, чем из пакли, и даже лучше, чем из мягкой бумаги. У обоих мальчиков пыжи были уже на исходе, и они решили пополнить запас, разорив хорошенькие гнездышки ткачей. Делать это из одного озорства Ганс не позволял, но пыжи были очень нужны для охоты, и мальчуганы не испытывали сейчас никаких угрызений совести.
      Однако, для того чтобы вынуть мягкую подстилку, им пришлось буквально распутывать каждое гнездо, а это потребовало некоторого времени — вся наружная оплетка представляла собой замысловатое изделие, изящную корзиночку. Отверстие же было так мало, что мальчики не смогли просунуть туда руки. Да и найти его было не так-то просто. Ткачи, покидая гнездо, всегда тщательно маскируют отверстие. Нужное количество хлопка мальчики набрали в двух гнездах. Остальные они не тронули и, оставив их спокойно висеть на своих местах, вернулись на стоянку.
      Но тут их внимание привлекла другая птица, куда более редкая и занимательная, чем амадина. Почти такого же размера, она резко отличалась от нее цветом и оперением — кстати сказать, очень любопытным. Птица эта, завладевшая вниманием не одних только Клааса и Яна, но и всех остальных охотников, была величиной с канарейку, но казалась куда больше благодаря длинному — в несколько раз длиннее ее тельца — черному хвосту.
      Головка, спинка и крылышки ее были темно-каштанового, почти черного цвета с отливом; шейку охватывало трехцветное оранжево-коричнево-красное ожерелье, которое на грудке было чуть побледнее, а брюшко, лапки и бедра птицы были ржаво-золотистого цвета.
      Одна такая птица с оранжевым воротничком и длинными хвостовыми перьями летала совсем недалеко от стоянки.
      Мальчики заметили, что ее сопровождает другая птица, но окраска у той была тусклой ржаво-коричневой, а хвост самый обыкновенный; эта невзрачная птица была самкой своего нарядного спутника.
      Юные охотники, впервые увидевшие эту занимательную птицу и не знавшие, к какой разновидности она принадлежит, засыпали Ганса вопросами. Ганс объяснил им, что это разновидность птиц-ткачей, известная натуралистам под названием «птица-вдова». Мальчиков удивило такое странное название, и они попросили Ганса рассказать о его происхождении. Гансу не составило труда удовлетворить их любопытство, — его объяснению позавидовал бы сам ученый Бриссон, окрестивший эту птицу.
      — Бриссон назвал эту маленькую птичку вдовой, услыхав, как называют ее португальцы, первыми обратившие на нее внимание, а французские натуралисты пытались разъяснять, что ее назвали так из-за ее черного цвета и длинного хвоста. А на самом деле ни окраска, ни длинные перья не сыграли никакой роли в прозвище птицы, которое образовалось просто из-за смешения разных, но одинаково звучащих слов. Португальцы окрестили ее «вида», потому что она была получена ими из западноафриканского королевства Вида, а это слово напоминает по-португальски слово «вдова».
      Эта птица с веселым нравом и таким великолепным оперением — одна из самых любимых комнатных птиц; часто ее видишь в клетке, где она с большой живостью перепархивает с жердочки на жердочку, словно ничуть не тяготясь неволей. Кормом ей служат семена и некоторые травы; она очень любит плескаться в воде; линяет дважды в год; в известную пору самец теряет длинные хвостовые перья — свое основное отличие от самки, — его окраска бледнеет, и разница между супругами сглаживается; лишь в брачную пору самец переодевается в оранжево-черный наряд и украшает себя элегантным хвостом.
      Натуралистам известны два вида птицы-вдовы: райская птица-вдова, только что нами описанная, и другая, прозванная красноклювой птицей-вдовой. Последняя меньше райской птицы-вдовы и отличается от нее расположением хвостовых перьев, клюв у нее темно-красный, что и дало повод так ее назвать; оперение птицы иссиня-черное сверху, вокруг шеи белый воротничок, покровные перья белые, нижняя часть оперения белесоватая.
      Образ жизни обоих видов очень похож на образ жизни всех птиц-ткачей. Обитают они все в Западной Африке и на юг далеко не залетают.
      Молодые охотники не меньше самого Ганса загорелись желанием приобрести шкурки столь редкостных птиц.
      Загремели выстрелы, и обе «вдовушки» были безжалостно сбиты с дерева.

Глава 45. ВОЛОКЛЮЙ

      Ганс с помощью своих спутников принялся осторожно снимать шкурку красивой птицы. Больше других ему помогал Аренд. У Аренда были очень искусные руки, и в мастерстве чучельника он не уступал самому Гансу. Правда, ему было совершенно безразлично, к какому семейству или виду относится птица, но дайте ему птицу в руки, и он снимет с нее шкурку и набьет ее ватой, не смяв ни единого перышка.
      Занятые своей работой, юноши вдруг услыхали звук, заставивший их вскочить на ноги. Ганс и Аренд от неожиданности даже выронили из рук шкурки райской вдовы.
      Между тем звук, который произвел на них такое сильное впечатление, был всего лишь криком маленькой птички, величиною не больше всем известного певчего дрозда, да и кричала она похоже и ничуть не громче. И все же ее голос прозвучал над лагерем, как удар грома. Охотники и проводники хорошо знали, что означал этот крик. Гончие и те с воем вскочили на ноги, едва лишь он донесся до их слуха. В лагере поднялся переполох.
      Ну, а вы, мои молодые читатели, наверно, удивляетесь, почему крик птицы, да еще такой безобидной, привел в ужас наших отважных охотников. Вам, конечно, любопытно узнать, что это была за птица?
      Я сказал, что охотники, проводники и гончие были напуганы криком птицы, но это еще не все. Даже лошади и буйволы узнали этот крик, и на них он произвел столь же ошеломляющее впечатление: лошади вскинули морды, испуганно зафыркали и забили копытами; буйволы выказали такие же признаки тревоги. Словом, лошадям, буйволам, проводникам, охотникам — всем стало не по себе, когда этот крик прозвенел в горах и эхо его отдалось в долине. Все узнали предостерегающий крик волоклюя.
      Следует коротко рассказать об этой птичке, чтобы, стало ясно, почему ее крик произвел такой переполох.
      Размером волоклюй приблизительно со скворца. Окраска его сероватая, на хвосте чуть темнее, крылья короткие. Лапы его со скрюченными, тесно прижатыми друг к другу когтями как бы созданы для хватания. Но самое любопытное в птице — это ее клюв; он прямоугольный, нижняя его половина развита гораздо сильнее верхней, но обе утолщаются к концам, делая клюв похожим на щипцы или клещи. Назначение такого устройства выяснится, когда будет рассказано о повадках птицы. А они действительно любопытны, и орнитология справедливо относит эту птицу к особому роду.
      Знаменитый французский орнитолог, притом настоящий исследователь-практик, Ле Вайян так описывает повадки птицы.
      Клюв волоклюя устроен наподобие крепких щипцов, что помогает ему вытаскивать из кожи животных личинки, которые туда откладывает овод. Эта птица неутомимо ищет стада волов, буйволов, антилоп — словом, всех четвероногих, на кожу которых овод кладет яйца. Сжав когтями плотную волосатую шкуру животного в том месте, где на ней виден бугорок, указывающий на личинку, волоклюй сдавливает ее что есть силы, ударяет по этому месту клювом и успешно добывает личинку. Животные, привыкшие к такому бесцеремонному обращению, терпеливо все это сносят, должно быть понимая, какую услугу оказывает им птица, избавляя их от подобных тунеядцев. Существует множество других насекомоядных птиц, которые, как и волоклюй, кормятся преимущественно насекомыми, кишащими на телах крупных животных, как диких, так и домашних. В Америке это желтушник, или коровья овсянка, прозванная так за ее привычку кормиться паразитами домашнего скота; кроме того, она неотступно следует за огромными стадами бизонов, бродящих по бескрайним американским прериям. За стадами рогатого скота на южноамериканских равнинах следуют и другие виды желтушника.
      Красноклювый ткач — спутник африканских буйволов. А всякий, кто наблюдал большой овечий гурт на пастбище, не мог не заметить обыкновенного скворца, восседающего на пушистых овечьих спинах. Таков же обычай белогорлой вороны и других видов вороньих и скворцовых птиц; однако, в отличие от белогорлой вороны, последние довольствуются теми насекомыми, которые находятся на поверхности шкуры животного или ютятся в его шерсти, — ни одна из этих птиц не наделена достаточно сильным клювом, чтобы вытащить личинки, угнездившиеся в складках кожи. А для волоклюя это не представляет ни малейшего труда. Он, правда, может кормиться клещами и другими насекомыми, находящимися наверху, но предпочитает им личинок, расположенных под кожей.
      Волоклюев можно часто видеть штук по шести — восьми сразу, но они никогда не собираются крупными стаями. Это дикие, очень пугливые птицы, и к ним трудно подойти на выстрел.
      Только пустившись на хитрость, а именно — подкрадываясь позади быка или буйвола и осторожно направляя его к тем животным, на чьих спинах сидят эти птицы, охотнику удается приблизиться к ним и, наскоро прицелившись, подстрелить их на лету.
      Таковы повадки волоклюя. Однако все это еще не объясняет, почему крик одной из этих птиц привел лагерь в смятение и ужас. Остается рассказать, в чем тут дело.
      Среди животных, сопровождаемых волоклюями, есть одно, при котором они состоят как бы постоянными провожатыми. Это носорог. Носорог — жертва многих насекомых-паразитов. На его огромном теле в глубоких многочисленных складках кожи им очень удобно откладывать яйца, и волоклюй находят здесь неистощимый запас пищи. Потому-то они и являются постоянными спутниками всех видов южноафриканских носорогов и известны среди охотников под наименованием «носорожьи птицы». Куда бы ни пошел носорог, волоклюй не покидает его, восседая на его голове, спине или другой части тела так уверенно, точно это ствол дерева или родное гнездо. Да носорог и не пытается отогнать прочь этих птиц, полезных ему во многих отношениях. Мало того, что они избавляют его от докучных насекомых, охраняя тем самым его покой, — они оказывают ему и другую важную услугу: оповещают его о приближении охотника и вообще о близкой опасности. Стоит лишь птице учуять что-нибудь неладное, как носорог, который в эту минуту, может быть, даже спал, уже поднят на ноги ее резким криком. А не подействует крик — бдительный страж примется махать крыльями над его головой и клевать его в уши и не отвяжется, пока ему не удастся предупредить животное об опасности. Подобным же образом ведут себя волоклюи, сопровождая слонов и гиппопотамов. Обмануть бдительность маленьких крылатых часовых нелегко, и поэтому охотник сталкивается с дополнительными трудностями.
      Теперь, когда вы узнали об этой давно известной всем в лагере любопытной особенности волоклюя, вам должно стать ясно, почему его крик вызвал такой переполох: присутствие птицы оповещало о том, что неподалеку находится грозный носорог.

Глава 46. НАПАДЕНИЕ НОСОРОГОВ

      Охотники, все как один, разом повернулись в ту сторону, откуда донесся птичий крик. Как и следовало ожидать, они увидели двух носорогов — самых больших, какие только существуют на свете. Это были носороги одного из двух белых видов — мучочо, как его называют местные жители. Они шли прямо вдоль русла реки, ступая по мелкой воде.
      Белые носороги гораздо медлительнее своих черных родичей и не столь воинственного нрава. Впрочем, когда при них находится детеныш или когда они ранены, нрав их резко меняется. Тут уж лютость их породы дает о себе знать! И не один местный охотник пал жертвой как мучочо, так и кобаоба.
      Белые носороги славятся своим мясом, напоминающим по вкусу свежую свинину, тогда как мясо их черных родичей неприятно — оно жестко и горьковато.
      Вот почему охотники при виде мучочо сразу забыли о своих страхах; они думали только о том, что у этого сравнительно мирного животного очень нежное мясо, и, схватившись за ружья, начали спешно готовиться к тому, чтобы достойно встретить пожаловавших к ним толстокожих. Будь перед ними один из черных видов — кейтлоа или бореле, — они, разумеется, думали бы не об охоте, а только о том, как бы поскорее вскочить на лошадей или спрятаться в фургонах.
      Тем временем мучочо, выйдя из реки, ступили на изумрудную мураву долины. Теперь, когда их можно было видеть целиком, они казались какими-то громадами. Самый большой из них был не меньше самки слона — от края тупой морды до кисточки на конце короткого хвоста в нем было верных шестнадцать футов. Приближаясь к ним, охотники вдруг обнаружили с изумлением третьего носорога. Этот третий, ростом не больше свиньи, был, однако, точной копией двух первых, только у него на носу не было рога. Как ни был он мал, в нем сразу можно было признать детеныша, или теленка, двух первых — его папы и мамы.
      Его присутствие привело охотников в полный восторг: мясо детеныша белых носорогов еще нежнее мяса взрослых. Все, в особенности же Черныш и Конго, уже заранее смаковали лакомое блюдо.
      Но они упустили из виду, насколько опасно схватываться с белыми носорогами в присутствии их детеныша. У наших охотников так разгорелись страсти, что это как-то вылетело у них из головы. У одного лишь благоразумного Ганса возникли кое-какие опасения, но, зараженный азартом товарищей, он решил промолчать. Через несколько секунд гром выстрелов раскатился над маленькой долиной; и одновременно град пуль — пуль всех размеров, начиная с большой, в унцию весом, пули из громобоя и кончая маленькой горошинкой из ружей Клааса и Яна, — ударил по носорогам.
      Это оказало совершенно неожиданное действие: носороги, шедшие до этого медленной, размеренной поступью, бросились быстрым галопом прямо на охотников. Все в них выдавало предельную ярость. Они хрюкали и пыхтели на бегу подобно морским свинкам; глазки их злобно поблескивали, короткие хвостики хлестали по бокам, рога были выставлены вперед. Следом в атаку бежал и теленок, подражая хрюканью и движениям своих грузных родителей.
      Ничего подобного охотники не ожидали; бореле или кейтлоа, разумеется, так бы и поступили, но для мучочо, настолько безобидного, что его даже считают трусливым и глупым, такое поведение было необычным: мучочо удирает, услышав выстрел или даже собачий лай. Охотники ошиблись, полагая, что, если им не удастся сразу свалить носорогов, те обратятся в бегство. Они не учли присутствия детеныша. Именно это и определило поведение носорогов. Вдобавок пули, не причинившие большого вреда, но болезненно ранившие животных, еще больше разгорячили их. Дело принимало дурной оборот.
      Охотники не остались стоять на месте, дожидаясь грозных противников. Их разряженные ружья уже не могли им служить защитой, и они сочли за лучшее дать тягу. Ни один набедокуривший мальчишка не улепетывал проворнее от школьного надзирателя, чем эти шестеро охотников, устремившихся к лагерю. Даже полы их курток поднимались над спиной, пока они, низко пригнувшись, стремглав мчались по лугу.
      Коротенький, плотный Черныш и длинный сухопарый Конго, первыми пошедшие в атаку, оказались первыми и при отступлении.
      Все восемь охотников бежали наперегонки так, что только пятки сверкали. Такого беспорядочного бегства никогда еще не видела эта мирная, уединенная долина.

Глава 47. ВЕРХОМ НА НОСОРОГЕ

      К счастью, перед тем как открыть огонь, охотники успели отойти лишь на несколько шагов от фургонов и теперь, пробежав это небольшое расстояние, поспешили укрыться в своих вместительных повозках. Но если бы им пришлось пробежать еще хоть двадцать ярдов, то, несомненно, не одного, а многих из них носороги подняли бы на рога или растоптали тяжелыми копытами.
      Охотникам только чудом удалось спастись; и едва лишь последний из беглецов успел скрыться в фургоне, как рога носорога забарабанили по доскам.
      Охотники спрятались в фургоны — единственное доступное для них убежище, — но отнюдь не чувствовали себя там в безопасности: они знали, что, как ни крепки фургоны, могучие звери, если только им взбредет это в голову, смогут разнести их в щепки. К своему ужасу, они увидели, что старый самец, низко наклонив голову, ринулся на один из фургонов, в котором кое-кто из них прятался.
      Удар потряс фургон до самого основания; рог животного расколол обшивку сверху донизу, деревянный борт фургона рассыпался. Огромная повозка была приподнята с земли и отброшена на несколько футов в сторону. У находившихся в фургоне вырвался крик ужаса, перешедший в вопль, когда они увидели, что толстокожие вторично двинулись в атаку.
      Но верные гончие отвлекли в эту критическую минуту носорогов от фургонов и спасли жизнь своим хозяевам. Едва лишь старый самец вторично нацелился рогом на повозку, как сзади на него наскочила свора собак. Две гончие вцепились ему в задние ноги, а третья, высоко подпрыгнув, ухватилась зубами за его хвост. А ведь хвост — самая чувствительная часть тела у носорога.
      Неожиданное и ловкое нападение привело носорога в замешательство. Взвыв от бешенства и боли, грузный зверь завертелся на месте с такой быстротой, на какую только был способен. Преданная собака не разжимала зубов, а две другие продолжали кусать носорога за бока. Тщетно пытаясь схватить собак, зверь кружил и кружил на месте. Он напоминал теперь котенка, ловящего свой хвост, если, конечно, можно сравнить такое крохотное животное с таким громадным.
      Так продолжалось несколько минут, пока носорогу не удалось наконец сбросить с себя собак. Одну из них он тут же растоптал своими тяжелыми копытами, другую подняла на рог самка. Но благородные друзья человека сделали свое дело: они увели за это время носорогов на другой конец долины, далеко от фургонов. Теперь можно было надеяться, что животные не возобновят нападения, разве что собаки погонят их в обратную сторону.
      Сами по себе белые носороги, то ли по забывчивости, то ли из-за плохого зрения, редко снова нападают на противника, от которого успели отойти.
      Однако нашим охотникам пришлось еще поволноваться, правда, уже не за себя, а за лошадей.
      Выше уже говорилось, что их не стреножили и пустили пастись вместе с буйволами; как только показались мучочо, буйволы сразу двинулись назад по отлогому скату долины и под предводительством опытного, сметливого вожака старой тропой ушли в горы. Лошади повели себя совсем иначе: сначала они заплясали у фургонов, но, как только мучочо ступили на луг, кинулись прочь, перепрыгнули через узкую речку и, прижавшись к скалам на противоположном берегу, замерли в страхе, следя за разыгравшимся сражением. Носороги и собаки, перемещаясь с места на место во время схватки, вскоре подошли совсем близко к скалам, где стояли лошади. Те снова заметались.
      Носороги заметили лошадей и, очевидно, сочтя их противниками более достойными, чем собаки, немедленно кинулись на них. В течение нескольких минут маленькая долина буквально кипела. Лошади метались во все стороны, носороги наскакивали на них. По всей долине слышалось яростное пыхтение и испуганное фырканье.
      К счастью, долина была невелика, что облегчало стрельбу. Стоило носорогам хоть на миг остановиться — тотчас гремел выстрел, сопровождаемый глухим звуком от вонзавшейся в тучное тело пули. Неверно думать, будто свинцовая пуля не может пробить шкуру носорога. При всей своей толщине шкура носорога сравнительно мягка. Ее может пробить не только пуля, но и дротик, нужна только сноровка. Настоящие охотники, Гендрик и Виллем метили меж лопаток — в сердце и легкие, — чтобы убить носорога наповал. Так же губительно и попадание в мозг, но это требует исключительной верности прицела: мозг носорога необычайно мал для такого огромного зверя. Поэтому лучше всего целиться меж лопаток.
      Так и поступали Гендрик и Виллем; в конце концов и крупные пули громобоя, и маленькие, но лучше нацеленные пули карабина Гендрика сделали свое дело, и оба мучочо свалились замертво. Подстрелили и теленка — он даже не пытался убежать после того, как его родители рухнули наземь. Он стоял у тела матери и помахивал хвостиком, недоумевая, что, собственно, означает вся эта суматоха.
      И тут в заключение разыгралась такая уморительная сценка, что наши охотники буквально корчились от смеха. Правда, в ту минуту, когда все это произошло, они испытывали скорее ужас, но зато что было потом!
      А случилось вот что.
      Подстреленный носорог не падает на бок, как большинство животных, а, подобно американскому бизону, медленно опускается на грудь, сохраняя это положение и после смерти.
      Мучочо, подстреленные Гендриком и Виллемом, не составили исключения: они лежали вниз животом, массивными, широкими спинами кверху, неподалеку от лагеря.
      Между тем среди бушменов распространен обычай: вскочив на спину только что подстреленного носорога, вонзить дротик в его тело, чтобы определить толщину жирового слоя — иначе говоря, ценность животного.
      И вот, едва лишь убитый самец осел наземь, как Черныш, не сомневаясь, что опасность уже миновала, выпрыгнул из фургона, подбежал к животному и взобрался ему на спину. Испустив громкий, торжествующий крик, он всадил ассегаи в тушу мучочо на добрый фут, а то и глубже.
      И вдруг носорог, в котором еще теплилась жизнь, поднялся на ноги и с Чернышем на спине зашагал по лугу!
      Победный крик Черныша мгновенно замер, и вопли совсем другого рода огласили долину. А носорог, в котором жестокая боль от вонзенного в тело дротика, очевидно, пробудила остатки жизненных сил, кружил и кружил по долине, словно оправившись от ран.
      Черныш, чтобы иметь точку опоры, изо всех сил ухватился за дротик, глубоко сидевший в теле носорога. Он не спрыгнул наземь из боязни, что носорог способен еще нанести ему страшный удар своим рогом.
      Трудно сказать, как удалось бы спастись Чернышу, если бы силы не оставили мучочо. Могучее животное наконец сдало и рухнуло наземь, а Черныш кувырком полетел через его голову и растянулся на земле в нескольких ярдах от животного. Тут он живо вскочил и, не чуя под собой ног, помчался к фургонам, где его встретили взрывом смеха.
      Буйволов вскоре разыскали и привели обратно. Мясо теленка было вкусно приготовлено, и охотники в этот вечер наслаждались ужином из носорожины.

Глава 48. ЯН И КОРХАНЫ

      Для следующего привала охотники выбрали живописную долину, похожую на ту, в которой они увидели кучку львов, но более обширную и покрытую ковром ярких цветов. Этот прелестный уголок обступили горы, как бы ограждая его от знойных суховеев пустыни. По самой его середине серебристой змеей извивалась речка; тут и там по затонам, где течение было не быстрым, покоились восковидные листья и цветы голубой южноафриканской лилии. Множество обычных для здешней страны деревьев и растений ласкало взгляд своими линиями и красками. На берегах реки охотники увидели поникшие ветви халдейской ивы, а у подножия горы — великолепную акацию с зонтиковидной макушкой и гроздьями золотых цветов, наполнявших воздух ароматом; они увидели восковник, кусты которого были покрыты гроздьями белых, словно восковых, плодов, и благоухающий бусовый куст, из чьих пахучих корней вырезают бусы, которые так нравятся местным красоткам; залюбовались они и медовым кустом, одним из самых красивых растений, усыпанным чашами белых и ярко-розовых цветов; росли здесь и огненно-красные пеларгонии, и ноготки, и звездообразные капские жасмины, — словом, роскошный сад раскинулся в девственной глуши, радуя взгляд и благоухая. Лилось пение многочисленных птиц, и яркие их крылья сверкали среди ветвей; кругом гудели мириады хлопотливых пчел, перелетавших с цветка на цветок.
      Был еще не поздний час, когда наш отряд попал в этот прелестный уголок, но он так всем понравился, что было решено остановиться здесь на ночлег раньше обычного.
      Облюбовав тенистую олеандровую рощу, раскинувшуюся у берега наподобие наших ив, они вошли в ее сень и разбили лагерь.
      Утомленные трудным переходом — им пришлось помогать буйволам одолеть скалистые кручи, — юноши прилегли отдохнуть в прохладе; они вскоре задремали, убаюканные нежным щебетом птиц, жужжанием диких пчел и шумом воды, бурлившей где-то ниже на порогах.
      Остались бодрствовать только Клаас и Ян: они не подталкивали своими плечами колеса фургонов и устали не больше обычного, да к тому же они все равно не сомкнули бы здесь глаз: на лугу, неподалеку от привала, видна была пара очень занимательных птиц, которые то и дело высовывали из травы свои черные хохолки и издавали крик, напоминавший карканье вороны.
      Размером птицы были невелики — с обычную курицу, — но мальчики знали, что они славятся своим мясом, а это делало их заманчивой дичью, особенно сейчас. Во внешности этих красивых птиц было нечто напоминавшее величавых дроф, да они, собственно говоря, и принадлежали к виду, составляющему связующее звено между дрофами и тетеревами. В Южной Африке их называют «корханы», а в Индии «флориканы».
      Но Яна и Клааса сейчас интересовало не это. Особенно Яна. Ему был известен своеобразный способ ловли этих птиц, и ему захотелось во что бы то ни стало показать его сопернику-птицелову. С того самого дня, как Клаас покрыл себя славой, подстрелив антилопу-серну, Ян только и ждал благоприятного случая совершить равный подвиг, но ему долго ничего не попадалось. Теперь эти птички — а они были давними знакомыми Яна — давали ему долгожданную возможность отличиться. Теперь-то он покажет Клаасу, как ловить этих птиц, покажет, будьте покойны, рассуждал Ян сам с собой.
      Действительно, вскоре он торжествовал победу, и вот как она ему досталась.
      Он начал с того, что выдернул из хвоста своего пони несколько длинных волос и сплел из них силок внушительных размеров. Затем взял у Черныша кнут
      — вернее, рукоять кнута. Здесь следует напомнить, что Яна и Черныша связывала многолетняя крепкая дружба, и, разумеется, не кто иной, как Черныш, и научил Яна ловить корханов; следует напомнить и о том, что рукоять кнута у Черныша была не совсем обычной — это была бамбуковая палка восемнадцати футов в длину, более походившая на рыболовную удочку.
      На место ремня, который Черныш снял по просьбе мальчика, Ян прикрепил свой силок и, сев на пони, поехал по направлению к долине.
      На лице Клааса, наблюдавшего за всеми приготовлениями соперника, было написано полное недоумение, что не ускользнуло от Яна и доставило ему большое удовольствие.
      Да, хотя Клаас и не проронил ни слова, но видно было: ему невдомек, что собирается делать Ян.
      Подъедет ли Ян прямо к птицам и постарается накрыть их силком? Но они не подпустят его так близко: они, по-видимому, довольно пугливы. Клаас и сам уже пытался подойти к ним на выстрел, но из этого ничего не получилось. Нет, тут кроется что-то другое, корханы так легко в руки не даются.
      А Ян помалкивал и ехал вперед. Только покидая привал, он мельком бросил на Клааса задорный взгляд.
      Когда между Яном и птицами осталось около сотни ярдов и Клаас уже ждал, что вот-вот сторожкие птицы, как обычно, взлетят в воздух, Ян изменил направление и начал объезжать птиц по спирали, каждый поворот которой приближал его к дичи.
      — Эге! — пробормотал Клаас. — Теперь-то мне ясно, куда он клонит.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13