Когда человек скрылся в зарослях, Красюк приподнялся, снова привалился спиной к березе. Голова гудела, а перед глазами висела розовая пелена. Он потер глаза, увидел на руке кровь. Ощупав голову, понял, что ранен, и только тут охватила его злость на сумасшедшего, напавшего на него из-за рваного сидора, в котором всей ценности - кусок мяса.
      На голове выше уха была здоровая ссадина, сочившаяся кровью. Красюк отхватил ножом клок от нижней рубахи, приложил тряпицу к ране, натянул сверху шапку. Пришла мысль: может, не мясо понадобилось грабителю, а те самые камни, которыми так дорожил Сизов? Что же за ценность в них? И опять же вопрос: откуда этому типу было знать, что в сидоре?
      И вдруг он все понял: мужик, похожий на Хопра, принял его за старателя-одиночку и решил, что в сидоре золото. Смешно, конечно, в первом встречном видеть золотоискателя, но мало ли сумасшедших на белом свете.
      А может, этот сумасшедший точно знал, куда и зачем шли они с Сизовым?
      От этой мысли обдало холодом. Если так, то это точно Хопер. Разнюхать о спрятанном золоте могли только свои, те, кто был на вахте рядом с ним. Тем более что сам обо всем трепался.
      Ему вдруг стало смешно: представил, какая рожа будет у Хопра, когда он вместо золота увидит в сидоре камни. И тут же стало страшно: сообразив, что его надули, Хопер вернется. А у него ружье.
      Красюк встал, огляделся, не зная, что теперь делать. Увидел валявшийся в стороне, изуродованный транзистор, поднял его и понял: приемник спас ему жизнь. Хопер стрелял в голову. Но пуля, попав в радиоприемник, срикошетировала и только содрала с головы кожу. Повезло, значит. Но повезет ли в другой раз, если Хопер вернется?
      Красюк мотнул головой, стер с лица слой мошки. И вдруг совсем близко увидел незнакомого охотника с карабином в руке. Это был невысокий нанаец, сухонький с рыжеватой бородкой. Раскосые глаза на широком скуластом лице, словно клещи, впились в Красюка.
      Первой мыслью было - бежать, и он отскочил в кусты. Тут же подумал, что неплохо бы отнять оружие у этого плевого чалдона. Тогда Хопра, если он вернется, можно не бояться. И вообще с карабином-то можно ничего не бояться в тайге.
      Раздвинув ветки, Красюк увидел, что охотник медленно поднимает карабин в его сторону, и поспешил выйти из кустов.
      - Э-эй, не стреляй!
      - Ты чего, хурды-мурды, как росомаха? - спросил охотник.
      - Испугался.
      - Медведь пугайся, лисица пугайся, человек человека не боись. Кто стреляла?
      - Не знаю. Пришел какой-то, стрельнул и убежал. Чуть не убил меня.
      Он потрогал влажную от крови тряпицу, выбивавшуюся из-под шапки, и подумал, что надо пока потрепаться с охотником, заморочить ему голову, чтобы выбрать момент, выхватить карабин. А потом забрать и торбу, что горбилась за спиной нанайца.
      - Ты кто? - спросил охотник.
      - Геолог.
      Нанаец недоверчиво покачал головой.
      - Геолога - другая людя.
      - Чалдон недоверчивый, - тихо выругался Красюк. И вдруг представил, каким он сейчас стоит перед охотником - без ружья, без вещмешка, в изодранной телогрейке, с лицом черным от крови и мошки. Зверь, а не человек. Как можно такому верить?
      - Честное слово - геолог, - закричал он. - Мы камни ищем. Потом тут дороги будут, города, пивные на улицах. Понимаешь? Заблудились мы. Товарищ заболел, а я дорогу ищу.
      - Где товарища?
      - Там, - махнул он рукой, сам не зная куда.
      - Иди, кажи товарища.
      - Прямо сейчас?
      - Сейчас, сейчас.
      - Отдохнуть надо. Раненый я...
      - Ты отдыхай, а товарища погибай?
      Возразить было нечего. Красюк повернулся и пошел по своему следу.
      Скоро он понял, что не уверен в дороге, и крикнул охотнику, идущему сзади:
      - Долгое озеро знаешь? Это в Оленьих горах.
      - Знаешь, знаешь.
      - Речка Светлая. Десять километров от озера. Там он остался. Больной.
      - Право давай, право. Сопка большой - дорога быстрый.
      Красюк послушно свернул вправо, полез на сопку. Склону, казалось, не будет конца. Вершина была - вот она, рядом, за кустами. Но, добравшись до кустов, он видел за ними другой склон и другие кусты.
      - Сопка два раза обмани, третий правду говори, - крикнул сзади охотник, с удивительной проницательностью угадавший его мысли.
      Взобравшись наконец на вершину, Красюк увидел далеко уходящий пологий склон и сверкающее лезвие реки. Здесь охотник подошел ближе, и Красюк подумал: не кинуться ли на него теперь? Решил пока не рисковать, сел на землю, привалился спиной к тонкому стволу лиственницы. Охотник не садился. Прищурив и без того узкие глаза, внимательно осмотрел дали и показал куда-то вниз.
      - Тама твоя товарища?
      Красюк ничего внизу не увидел, но согласно кивнул.
      - Наша торопись, товарища выручай, - сказал нанаец и пошел, покатился вниз, маленький, ловкий, юркий.
      Через час они вышли к реке, увидели Сизова, лежавшего навзничь на подстилке из пихтовых веток. Нанаец присел над ним, потрогал лоб и почему-то почесал за ухом.
      - Товарища, товарища!
      - А? Кто это? - очнулся Сизов.
      - Охотника я. Акима Чумбока.
      - Чумбока? Ну, слава богу! - сказал Сизов тихо и успокоенно, словно узнал старого знакомого. - Плохо мне, товарищ Чумбока.
      - Ничего, болезня есть - человека нету, человека есть - болезня нету, - произнес Чумбока загадочную фразу.
      Он положил на землю карабин, развязал свою торбу, достал кожаный мешочек и отсыпал из него на ладонь что-то похожее на табак, поднес Сизову к губам.
      - Кушай нада. Трава кушай - болезня боись, болезня беги, приходи завтра.
      Сизов принялся жевать и вдруг испуганно посмотрел на охотника.
      - Послушай, Чумбока, я своего товарища послал в Никшу. За помощью. Тайги он не знает, боюсь заблудится. Найти его надо.
      - Капитана - хороший человека, товарища - плохой человека, хитрая росомаха.
      Он показал рукой в сторону, и Сизов, повернув голову, увидел сидевшего неподалеку Красюка. Долго пристально смотрел на него, словно не узнавая, и вдруг резко приподнялся, крикнул:
      - Где образцы?! Бросил?!
      - Хопер унес.
      - Кто?
      - Хопер. Наш, из барака.
      - Откуда он взялся?
      - А я знаю? С ружьем. Чуть не убил меня.
      - Откуда он взялся? - повторил Сизов и отвалился на спину, задумался. - Зачем ему образцы?
      Красюк невесело хохотнул.
      - Может, он решил, что это рыжевье? Схватил мешок и смылся.
      - Если так, плохо дело, Юра.
      - Ясно, что плохо.
      - Значит, он за нами следил.
      - Ясно, что следил. Увидит в мешке камни и опять будет нас искать. А у него ружье.
      - Что ж, пусть ищет. Золота у нас нет. Так ему и скажем.
      - А он сначала стреляет, а потом спрашивает.
      - Значит, придется сторожить по очереди. Позови Чумбоку.
      Нанаец таскал ветки, разжигал костер, аккуратно сложив на земле все свое имущество. Он сам оглянулся на Сизова, встревоженно смотревшего в его сторону, взял карабин, подошел. Махнул рукой Красюку, чтобы занялся костром.
      - Капитана - хороший человека. Не нада пугайся.
      - По тайге ходит плохой человек. Хуже шатуна. Ты, когда шли сюда, никого не видел?
      - Плохая человека пошла на солнце. Быстро, быстро. Одна сопка, другая, тама плохая человека.
      - Этот человек может прийти сюда. Нам надо уходить.
      - Нада мало-мало лежать, потом уходить. Туда...
      Он махнул рукой на север, и вдруг, оглянувшись на Красюка, шагнул к нему, выхватил у него из рук ветки пихты.
      - Плохой дерев для костра, плохой. Товарища болен, тепла нада.
      - Чем пихта плоха? - с вызовом заорал Красюк.
      - Она, как шаман, вредная, гори не моги, ругайся, стреляй угли. Тепла нет, пали кухлянка.
      - А, делай сам!..
      Красюк сплюнул и отошел обозленный. Хотелось обругать въедливого нанайца, но ругать было не за что. Это он понимал. Все-то у него не так получалось, ничего-то не знал в тайге...
      * * *
      Круглая малоподвижная физиономия премьера занимала экран телевизора необычно долго. Премьер индифферентно жевал солому слов, и, как всегда, невозможно было понять, что он хочет сказать. Телевизионщики на этот раз явно перестарались. Или нарочно подставляли оратора, не умеющего связать пару слов. Казалось, что вот сейчас мелькнет на экране смазливая мордочка ведущей и с ухмылкой брякнет: "Кто ясно мыслит, тот ясно излагает", и одной этой фразой прихлопнет премьера, в общем-то мужика дельного, при котором только и смогли развернуться хваткие люди. Но такая ведущая вынырнуть никак не могла, поскольку нет на телевидении таких "недемократических" ведущих. И поэтому у Плонского, смотревшего на экран, росло недоумение: что они там, в студии, совсем не соображают? Или настолько уверовали, что задолбанный телезритель все равно ничего не поймет?..
      Он хотел выключить телевизор, чтобы не видеть этого истязания, но тут премьер произнес свою коронную заключительную фразу: "Хватит болтать, работать надо, работать!.." И исчез с экрана.
      И тут же, словно дожидаясь именно этого момента, замурлыкал дверной звонок. Плонский выключил телевизор, оглядел стол, приготовленный для встречи гостя, и остался доволен: никакой роскоши и в то же время все, чем можно ублажить мужика, собравшегося отключиться от служебной нуды. Не хватало только девочек. Но разговор предстоял деловой, лишние уши были ни к чему.
      На пороге, как он и предполагал, стоял майор внутренней службы Супрунюк, начальник местной ИТК - исправительно-трудовой колонии, что находилась в лесу, в семи километрах от райцентра.
      - Геннадий Михалыч! - воскликнул Плонский, широко распахивая дверь. А я уж заждался.
      Супрунюк не понял условности упрека, отогнув рукав, показал часы.
      - Ровно семнадцать. Как договорились.
      - Я говорю: заждался, глядя, как водка стынет.
      - Водка лучше холодная.
      Плонский мысленно выругался: тупоголовость гостя насторожила. Разговор предстоял непростой, не все можно сказать прямо, поймет ли майор иносказания?
      Знакомы они были давно, но никогда не сидели так вот, вдвоем. А сейчас Плонский сам пригласил Супрунюка для приватного разговора. Хотя было это не совсем по чину. Плонский исполнял обязанности прокурора, поскольку сам прокурор вот уже полгода пропадал в Москве, то ли лечился, то ли учился чему-то у высших властей. Ему, Плонскому, впору так вот, за бутылкой, сидеть с генералом, начальником УЛИТУ - Управления лесозаготовительных исправительно-трудовых учреждений, а то и с кем повыше. Но это не уйдет. Пока же хотелось поговорить с тем, кто пониже, зато поближе, просто пощупать пульс хитрого организма, именуемого мудрено - пенитенциарным.
      - Что ж, раз водка стынет, давайте ее согреем, - засмеялся Супрунюк, удивив хозяина: гость-то оказывается не без юмора.
      "И без церемонности", - с удовлетворением мысленно отметил Плонский. Стало быть, можно разговаривать без дипломатических вывертов.
      - А ваши-то домашние где? - поистине бесцеремонно спросил Супрунюк, оглядывая квартиру.
      - В отъезде.
      Плонский ответил холодно, давая понять, что обсуждать эту тему не намерен. Его жена с дочкой-старшеклассницей бывали здесь лишь наездами, жили в краевом центре в большой пятикомнатной квартире, куда собирался переселиться и он. Но пока что здесь была его работа, и не просто работа, а бизнес, раскручиваемый большими деньгами неизвестного происхождения, для которых он был всего лишь посредником, но на которых собирался сделать свое будущее.
      - Не скучаете в одиночестве? Помощница не требуется?
      - Не требуется.
      - А то я мог бы поспособствовать...
      - Прошу, - прервал его Плонский, показывая на стол.
      Они сели, подняли рюмки.
      - За встречу, - поспешил сказать Супрунюк.
      - Мы сегодня уже виделись. Давайте за взаимопонимание. Выпьем по одной и поговорим.
      - Между первой и второй не разговаривают.
      - Не закусывают.
      - Верно. Не разговаривают между второй и третьей. Потом уж...
      - Потом забудем, о чем и говорить.
      - Не забу-удем.
      Выпили, помолчали.
      - Да вы закусывайте. Чем бог послал.
      - Хор-роший у вас бог, богатый! - воскликнул Супрунюк, обводя глазами стол, на котором были не только дары местной тайги, но и севрюжка в плоских заморских упаковках, и колбаска всякая, и яички с красной икоркой, и что-то в закрытых судках, которые принесли расторопные посыльные из ресторана.
      Восклицание намекало на разных богов, и Плонский разозлился.
      - Бог у всех один. Один Бог, один начальник, один хозяин...
      - Эт точно! - согласился Супрунюк и, уже не чокаясь, не произнося тостов, опрокинул в себя очередную рюмку.
      "Не нализался бы раньше времени", - подумал Плонский. И решил сразу перейти к делу.
      - Как у вас с финансированием? - спросил он.
      По изменившемуся выражению лица собеседника понял: попал в точку.
      - Зарплату третий месяц не платят, - пожаловался Супрунюк. И с надеждой посмотрел на Плонского: неисповедимы чиновничьи связи, авось, поможет.
      - Не одной зарплатой жив человек.
      - А то чем? У меня родня в деревне, так те на подножном корму. А у нас - государева служба.
      - Подножный корм и вам не заказан.
      - Когда?! Огород времени требует.
      - У вас сотни людей дурака валяют.
      - Каких людей? - не понял Супрунюк.
      - Заключенных.
      - Так они все работают.
      - Видел я, как они работают.
      - Подневольный труд малопроизводителен. Азы марксизма. Но мы бюджетники. Знаете, сколько в Америке тратится на каждого заключенного? Тысяча долларов в месяц. На одного...
      Супрунюк матерно выругался и потянулся к налитой рюмке. Выпил один, не предлагая тоста, и уставился на большую полупустую бутылку "Смирновской" погрустневшим взглядом.
      - Мне бы такую зарплату.
      - Разве это деньги для толкового хозяйственника?
      - А что деньги?
      - На порядок выше.
      - Десять тысяч?! - Супрунюк закатил глаза, мысленно подсчитывая, сколько это будет в рублях. - С такими деньгами спиться можно.
      - Спиваются и без денег.
      - Это верно. У меня начальник отряда был. Я его все в пример ставил. А как жена сбежала от безденежья, так и спился. Пришлось увольнять.
      Было уже совсем темно. Плонский встал, включил свет. Брезгливо посмотрел на всклокоченный лысеющий затылок майора, склонившегося над столом. Не понимал он таких хозяев: власть есть, руки развязаны - делай что хочешь. А они все чего-то ждут. Впрочем, какие это предприниматели? Им нужен хозяин. И этим хозяином станет он, Плонский. Не как администратор-исполнитель, а как подлинный хозяин, собственник этой тайги с ее лесами, рудниками, поселками. И колониями. Колонии-то прежде всего надо прибрать к рукам. Сейчас это просто. Рынок. Начальники готовы заключить договор хоть с чертом, лишь бы деньгу урвать. Надо связать их коммерческими договорами на поставки леса, руды, всяких безделок, которые они там производят. И ковать капитал на дешевой рабсиле зэков...
      - Много ли надо заключенному! - сказал он, имея в виду зарплату.
      Супрунюк понял по-своему. Всем телом повернулся на стуле, удивленно воззрился на Плонского.
      - Да им только давай! У работяг аппетит от работы, а у отказников - от безделья, тоски и злости...
      - Но не голодают же.
      - А черт их знает! На помойках скольких заставал. Кость найдут, в барак тащат. В зону хоть не заходи, лезут: "Дай, начальник, закурить"... А поглядели бы, как живут! В бараках черно. Спят без постельного белья, ходят в рванье. А где я им возьму? Офицеры, и те бедствуют, разбегаются. На каждого начальника отряда полагается полста душ, а у нас вдвое больше. Скоро заключенные сами себя охранять будут. Раньше-то чем держались?..
      - Кто?
      - Люди, кто же еще? Порядок был: выслужил пенсию - получай квартиру в городе. Теперь даже не обещают...
      - А побеги бывают? - спросил Плонский.
      - Давно не было. А вот недавно с поселения, куда вы ездили, сразу пятеро ушли.
      - Как пятеро?! - Плонский спохватился, что таким восклицанием выдает себя, и торопливо спросил: - Коллективка, что ли?
      - Не похоже. Сначала двое. Один совсем непонятно почему, - ему освобождаться документы пришли. А на другой день - еще трое.
      - Может, заблудились? У вас на том поселении вольно гуляли.
      - Раньше-то не было побегов.
      - Искали?
      - Как искать? Вертолетом надо бы, да больно дорог нынче вертолет.
      - С собаками по следу.
      - Случись это в колонии, пустили бы. А на поселении - какие собаки?
      - Привезти из колонии.
      - Пока привезешь...
      Майор пьяно махнул рукой. Не о том хотелось ему сейчас говорить. Он рассчитывал, что Плонский как-то поможет выкарабкаться из нужды. Это, конечно, не миллионер Березовский, но все же начальник, и немалый, у него связи... К тому же ходят слухи, что и он не сегодня-завтра выйдет в богатеи. И как это у них только получается?..
      - Чего жаловаться? - вздохнул Супрунюк. - Слезами горю не поможешь.
      Плонский молча сел, налил рюмки. Его мысли были заняты теми тремя, сбежавшими следом за Сизовым и Красюком. Такое совпадение ему не нравилось. Может, узнали про золото? Мало ли что секрет. В зонах секреты долго не держатся...
      Он подумал, что надо бы еще наведаться к Дубову, разузнать. Можно же понять, почему ушли те трое - от нетерпения и банальной жажды воли или у них была какая-то цель? Правда, на фоне тех возможностей, какие открывались перед ним на путях приватизации и акционирования, золото Красюка мало значило. Но золото есть золото. Кто не терял головы от его колдовского блеска...
      - Все на бюджет надеетесь? Самим надо соображать, - сказал Плонский. Хозяйственная инициатива...
      - Что?! - заорал Супрунюк таким тоном, словно перед ним был распоследний зэк. Даже испугал, заставил Плонского умолкнуть. - Мы не работаем, что ли? Но вот ведь какая фигня получается: чем больше работаем, тем больше у нас забот.
      - Почему?
      - А налоги! А выплаты всякие! С ИТК спрос как с любой коммерческой организации, никаких поблажек.
      - А нужны поблажки?
      - Вот! - пьяно выкрикнул Супрунюк. И оглянулся, чего-то вдруг испугавшись. Навалился грудью на стол, зашептал: - Спонсоры нужны, деньги, скидки на трудности, на специфический рабочий контингент...
      Последние слова ему пришлось повторить трижды, поскольку они никак не хотели выговариваться.
      - Деньги даром никто не даст. Дураки перевелись.
      - Не даром. Не да-аром. Договоримся.
      - Если договориться, то, пожалуй, можно и поискать благодетеля. Получите деньги на все, что вам потребно, а в обмен только одно - право распоряжаться вашей рабсилой...
      - Мы такому в ноги поклонимся. Построю и - на колени. Всю колонию раком поставлю, - заорал Супрунюк.
      - Это надо вежливо делать, демократически...
      - А как же! Построю и вежливо прикажу: становитесь раком, а не то...
      Затрещал телефон, стоявший у двери на столике, прервал страстную тираду.
      Плонский встал, взял трубку. Он не сразу узнал голос, торопливый, захлебывающийся, спросил сердито:
      - Кто говорит?
      - Да я это, Костров. Вы просили позвонить сразу, как только...
      - Что, поймал?!
      Он даже удивился, что не узнал. Костров был местным фанатом-радиолюбителем. Перед ним Плонский поставил задачу - не слезать с волны, на которую может включиться маяк, встроенный в транзистор, переданный Сизову. Заказал это и другим близко знакомым, - в метеослужбе, в воинской части. А сам забыл, закрутился в делах приватизации.
      Майор, сидевший за столом, резко обернулся.
      - Кто поймал? Кого?
      Плонский замахал ему рукой: ешь, мол, закусывай, это о другом.
      - Точно на этой волне. Сигналы неровные, с перерывами, но четкие, разъяснил Костров.
      - Ошибки нет?
      - Александр Евгеньевич, вы же меня знаете...
      - Спасибо.
      Он положил трубку, постоял, стараясь унять заторопившееся сердце. Значит, золото нашли и теперь надо лететь туда, как договорились с Сизовым. Значит, надо звонить Толмачу, единственному, кто может быстро достать вертолет. У него, первого фирмача района, были деньги. А за деньги нынче можно хоть на космической ракете. Деньги у Плонского тоже были, но ему светиться не следовало, и лучше всего было сделать вид, что он воспользовался попутным транспортом.
      "Да ведь у него же свой вертун" - вспомнил Плонский, удивившись своей забывчивости. Ни у кого прежде не было персональных вертолетов, мудрено ли забыть!
      - Я на минуту отлучусь, - сказал он майору и вышел, плотно закрыв за собой дверь.
      В соседней комнате был параллельный телефон. Плонский снял трубку, послушал гудок, подождал щелчка, что означало бы, что майор подслушивает, не дождался и набрал номер. Обрадовался, сразу узнав тяжелый, с хрипотцой голос Толмача.
      - Это я, - сказал он, не представившись. - Узнаешь?
      - Конечно! - радостно закричал Толмач. - Я свои долги не забываю. В чем нужда?
      - А просто так я не могу позвонить?
      - Спасибо.
      - За что?
      - За "просто так". Рад это слышать от вас. Но я думаю, вы все-таки по делу.
      - Угадал. Есть дело. Ты свой вертун еще не продал?
      - Зачем же? Стоит, дожидается.
      - Летаешь на нем?
      - Когда нужно, летаю.
      - Завтра не собираешься?
      Толмач помолчал, переваривая информацию, сказал осторожно:
      - А если собираюсь?
      - Отлично. Меня захватишь? Одного.
      - Понятно. Тогда я тоже полечу один, - заявил сообразительный Толмач. - Утром позвоню.
      Положив трубку, Плонский постоял в задумчивости: как объяснить завтра цель этого вылета в тайгу? Решил ничего не объяснять. Разве не полагается завтрашнему хозяину тайги осмотреть свои будущие владения? А то, что там придется взять на борт двух человек, так это всего лишь случайность. Люди бедствовали, как не помочь бедствующим?.. А может, и никого не придется брать, все будет по обстоятельствам...
      * * *
      Толмач позвонил рано утром, спросил с подобострастием в голосе, какое всегда нравилось Плонскому, хоть он в этом никому и никогда не признавался:
      - Извините, не разбудил? Когда за вами заехать?
      - А когда можно?
      - Хоть сейчас. Вертолет в готовности.
      - Тогда сейчас.
      - Одевайтесь, я еду.
      Толмач явился через двадцать минут, как всегда одетый в джинсовый костюм, явно не надеванный, и он выглядел в нем пижоном, собравшимся на тусовку. Плонский накинул на плечи свой обычный серый пиджак, в котором ходил всегда, сунул в карман коробку транзистора, открыл холодильник, собираясь взять с собой хоть что-нибудь съестное, но Толмач остановил его.
      - Обижаете, Александр Евгеньевич! Все есть.
      Еще через сорок минут они приехали на аэродром. Пилот был тот же молчаливый, с виду даже застенчивый парень в плотной, по самое горло застегнутой куртке.
      - Не догулял или не выспался? - спросил Толмач, похлопав его по плечу. - Ничего, успеешь отоспаться и нагуляться. Рейс коммерческий, так что будет и заработок.
      - Какой груз? - спросил пилот.
      Толмач вопросительно посмотрел на Плонского, и тот объяснил:
      - Груза никакого не будет. Наша задача - осмотреть тайгу - и только.
      - Маршрут?
      Пилот раскинул карту, и Плонский обвел рукой треугольник: вахтовый участок Дубова - таежные озера - поселок Никша. Нарочно показал большое пространство, чтобы не угадывалось, какое конкретно место его интересует.
      День был ясный, солнечный, лететь над тайгой было одно удовольствие. Сопки внизу становились все выше, лесистые склоны то круто уходили вниз, то стремительно подсовывались под самые колеса вертолета. Эти взлеты-падения завораживали, и Плонский долго глядел в иллюминатор. А когда оторвался от созерцания красот, увидел накрытый стол. Были тут и выпивка, и закуска всякая, и стоял открытый термос, из которого с легким парком исходил будоражащий запах кофе. Толмач снова оказался более чем предусмотрительным.
      - Позавтракать вы ведь не успели! - прокричал он, наклонившись близко к Плонскому.
      - Послушай, мы с тобой сколько знакомы? - в свою очередь прокричал Плонский. И закашлялся: шум в салоне был такой, что приходилось перенапрягать голос.
      - Давно.
      - Так кончай "выкать".
      - Не могу, Александр Евгеньевич. Я привык уважать старших.
      - А по-моему, ты просто дистанцируешься.
      - Зачем?
      - На всякий случай.
      Толмач поставил на стол термос, который держал в руках.
      - Вы мне не доверяете?
      - Разве я дал повод?
      - Нет, но...
      - Значит, закрываем вопрос. Дай-ка мне кофе.
      - Не "выкать" я не могу, - крикнул Толмач, наливая из термоса кофе в большую пластмассовую кружку.
      - Привыкай. Возможно, нам с тобой предстоят серьезные дела.
      - На меня всегда можете рассчитывать.
      Его насторожило то, что Толмач не заинтересовался, не спросил, какие дела им предстоят. Ясно было, что хитрый фирмач знает куда больше, чем можно предполагать. Впрочем, почему бы ему не знать? Нет опаснее заблуждения, что только ты один информирован...
      Раздумывая над тем, какое место займет Толмач в будущей хозяйственной империи, Плонский стал смотреть в иллюминатор. Увидел знакомую дорогу, по которой он недавно ездил. Показались обширные вырубки, свидетельствующие о близости лесозаготовительного вахтового участка Дубова, а затем и сам участок - дома, хаотично разбросанные вдоль голых берегов речки.
      Еще минуту назад Плонский собирался остановиться тут, а теперь вдруг раздумал. Расспрашивать о беглецах значило привлечь к себе внимание. Сизов-то с Красюком ушли сразу после того, как он приезжал сюда. Если трое зэков, сбежавшие следом, знали про золото, то и Дубов, всего скорей, знает. Не совсем же он дурак, Дубов, чтобы не связать имя зампрокурора с этим золотом...
      Плонский увидел, как Дубов выскочил из конторы и замахал фуражкой, думая, вероятно, что вертолет - из колонии.
      Пилот обернулся, показал рукой вниз, спрашивая, садиться ли?
      Плонский покачал головой, и через минуту постройки таежного поселения исчезли вдали.
      Теперь он смотрел в иллюминатор не отрываясь. До Круглого озера, где разбился вертолет с золотом, было еще далеко, но мысль о трех зэках, ушедших следом за Сизовым и Красюком, не давала покоя. Плонский вынул транзитор, покрутил колесико настройки, поставил на нужную волну, поднес к уху. Маяка не было слышно. Он убрал приемник, снова припал к иллюминатору. И вдруг увидел внизу человека. Скорчившись, подтянув колени к животу, этот человек лежал в траве и, должно быть, спал.
      Пилот это тоже увидел. Вертолет снизился, и стало ясно, что человек, всего скорей, мертв: рев винтов поднял бы спящего. Пилот опять обернулся, и Плонский показал ему рукой, чтобы садился. Требовалось убедиться, что это не Сизов и не Красюк.
      Место здесь было открытое - лес отступал от обширной болотины, и сесть удалось совсем близко от лежавшего на земле человека.
      Сразу, как вылез из вертолета, Плонский понял, что человек мертв: тошнотный запах тления ощущался на расстоянии. Это был кто-то совсем незнакомый, ясно, что не охотник, а, всего скорей, один из тех троих, сбежавших из поселения Дубова.
      - Убит, что ли? - спросил Толмач, посмотрев на Плонского: прокурор должен это видеть сразу. Не дождался ответа, отошел в сторону, поднял с земли какие-то полузасохшие стебли и заявил уверенно: - Нет, не убит, отравлен. Скорее всего, сам отравился, нажрался ядовитого веха.
      Они постояли в отдалении от трупа, не сговариваясь повернулись и пошли прочь: не связываться же с выяснением личности мертвеца.
      Шли - молчали. Долго молчали и потом, когда летели. Разговаривать, а тем более кричать, поскольку в вертолете иначе не поговоришь, никому не хотелось.
      Вид тайги менялся. Недавняя буря, наломавшая дров и в райцентре, по-видимому, бушевала тут со всей свирепостью. На пологих склонах сопок местами были сплошные лесоповалы.
      Плонский опять достал транзистор, но, как ни крутил колесико настройки, ничего не услышал. Это обеспокоило: здесь, вблизи, сигналы "маяка" должны были слышаться отчетливо. Тогда он стал пристальнее всматриваться в пестроту изуродованного леса, рассчитывая увидеть дым костра.
      Обрадовался, когда показалось внизу круглое, словно очерченное циркулем, озеро с тонким хвостиком впадавшей в него речушки: значит, разбившийся вертолет где-то близко. Он попросил пилотов покружить над этим местом, но не увидел ни дыма костра, ни останков того вертолета. Попросил сделать круг пошире - и снова ничего. И только тут понял, почему в прошлом году так долго искали вертолет с золотом: тайга, как море, быстро прятала то, что попадало в ее объятия.
      Долго кружить над одним районом было рискованно - не только Толмач, но и пилот мог догадаться, что он ищет, - и Плонский велел лететь дальше по указанному маршруту - на Никшу.
      Этот горный поселок он впервые видел с воздуха и залюбовался им. В узком распадке под крутыми склонами сопок прямая, словно аэродромная посадочная полоса, лежала поблескивавшая асфальтом дорога, вдоль которой с обеих сторон стояли белые дома. А над ними, в самом конце этой дороги, высились громадные, мавзолейно-угловатые корпуса горно-обогатительного комбината. Того самого, что в скором времени должен стать его, Плонского, собственностью.
      Вид комбината и поселка смягчил горечь от неудачного полета, душившую его. Что-то важное было связано с этим комбинатом. Какая-то новая идея должна была вот-вот родиться. И он напрягся, стараясь не упустить нить размышлений.
      И вдруг, внезапно, понял сразу все. Вот что он предложит начальнику ИТУ майору Супрунюку - этот комбинат и этот поселок. Как только получит полный контроль над ними. Пусть Супрунюк переносит колонию сюда, пусть зэки живут в этих домах и работают на комбинате. Вольные работяги едва ли долго вытерпят соседство с зэками и потащат свои семьи кто куда. Освобождающиеся дома он, Плонский, передаст пенитенциарным ведомствам. Не бесплатно, конечно. И это может стать началом сотворения здесь горно-добывающего мегаполиса, в котором полудармовой труд заключенных долго будет обогащать его, хозяина, землевладельца, благодетеля...