Еще через полчаса он увидел брошенные на дорогу мотки колючей проволоки. Трава на обочине возле этого места была вся измята, и Хопер понял: то самое место, где медведь задрал конвоира и где его должны были дожидаться Рыжий и Паря.
      Хопер прошелся немного вперед, потом столько же назад, никаких следов своих подельников не обнаружил. Снова вернулся к куче проволоки, сел на землю и стал ждать, положив ружье себе на колени. Хотелось лечь и подремать, как в бараке в это время. Но на солнце было жарко, а в тени донимали комары. Да и понимал он: спать нельзя, вдруг кто пойдет по дороге да увидит его.
      Чтобы прогнать расслабляющую дремоту, принялся считать да осматривать патроны. И вскочил. Заряженных было всего четыре. Остальные - пустые гильзы, вставленные в патронташ.
      Это открытие Хопра встревожило: накладка с патронами показалась плохим предзнаменованием. Он закинул ружье за спину, нервно прошелся по дороге и вдруг заорал:
      - Ры-ыжий! Паскуда!..
      Крик показался совсем не таким грозным, как он рассчитывал, а тонким, почти визгливым. В бараке кричать не приходилось, там внушительнее звучал его тихий бас, полный угрозы.
      Зашуршали кусты, и на дорогу вышел Паря, всклокоченный, заспанный.
      - А мы тебя заждались, - сказал он, широко зевнув.
      - Это я вас заждался. Дрыхнете, гады!
      - Сам велел на дорогу не выпячиваться. Так мы в сторонке. Приняли по маленькой, закусили и ждем.
      - Закусили?!
      Хопер бросился в кусты, откуда только что вышел Паря, увидел следы недавнего пиршества. Колбаса, которую он сгреб со стола у Дуба, искромсанная кусками, валялась в траве рядом с ломтями хлеба, с разорванными пачками печенья. Была и бутылка, наполовину налитая мутным самосвалом. Поодаль стояла алюминиевая кастрюля, явно стыренная с кухни. В ней темнели комья загустевшей пшёнки. А рядом с кастрюлей, закрыв лицо пустым вещмешком, спал Рыжий.
      Хопер пнул его в бок, холодея лицом от злости, заорал:
      - Разлеглись, мать вашу!..
      - Ты чего, Хопер? - Паря попятился от него в кусты. - Мы тебя не забыли, оставили тебе...
      - Что будете завтра жрать? А послезавтра? Помощнички! Катитесь обратно к чертовой матери!
      Он замолчал, подумав вдруг, что обратно их отсылать никак нельзя: знают про золото, разнесут. Мелькнула мысль - не пожалеть двух патронов на этих двух паскуд. Только тогда на тайгу уж не спишешь, на нем повиснет мокрое дело.
      Опомнившийся Рыжий не огрызался, молча ползал на коленях, собирал в вещмешок разбросанные продукты. Взял в руки бутылку, поднял странно сведенные к носу, виноватые, как у собаки, глаза.
      - Ладно, чего уж теперь? Хлебни малость.
      Хопер выхватил бутылку с намерением хряснуть ее о дерево, но не удержался, глотнул из горлышка. Снова замахнулся, но подумал, что дорога предстоит долгая, водопроводных кранов в тайге для них не наделано и посудина пригодится для воды.
      Злая завеса, замутившая глаза, посветлела после самогона, и он, уже спокойнее, взял у Рыжего вещмешок, закинул себе за спину.
      - Сегодня обойдетесь без жратвы. А может, и завтра.
      - У тебя же ружье, - возразил Паря. - Подстрелим чего-нибудь.
      - Хорошее ружье! - Рыжий заюлил, как перед кумом. - Я всегда знал: Хопер - голова, что-нибудь придумает. Где ты такое ружье достал?.. С ружьем-то не пропадем...
      - Патронов нет, - хмуро ответил Хопер. - Четыре штуки только.
      Самогон уже проник в него, и он подобрел.
      - Откуда бутылка?
      - Паря у кого-то выкупил. Или спер? - повернулся Рыжий к парню, молча стоявшему в стороне.
      - А кастрюля?
      - Тоже Паря...
      - Кастрюля пригодится.
      Хопер достал компас, положил на ладонь. Подельники с искренней заинтересованностью подступили к нему.
      - Идти нам на юг. Где этот чертов юг?.. Крутится, как мандавошка на сковороде.
      - А ты замри, - подсказал Рыжий. - Стрелка успокоится и покажет, куда идти.
      - Дура! Стрелка на север покажет. А нам надо на юг, да еще чуть в сторону, левее. Туда, значит.
      Он показал рукой в самую гущину и пошел напролом, раздвигая плечом ветки.
      Весь день они ломились через тайгу с упорством оголодавших кабанов. Выдохлись так, что еще засветло повалились спать, даже не наломав веток на подстилку.
      Хопер знал, что заснуть на голодный желудок будет не - просто, но не стал развязывать сидор, чтоб не канючили. Он вытерпит, а этих надо проучить.
      Но хуже голода всех мучила жажда. Особенно извивался Паря, вскакивал, жевал молодые побеги сосны, совал руки в траву, влажную от вечерней росы, жадно облизывал свои грязные ладони.
      - Дура! - ругал его Хопер. - Вместо самосвала налил бы в бутылку воды...
      И ругал себя за то, что не догадался сказать это раньше. Пустых бутылок на кухне навалом, налили бы, взяли бы с собой. Сам он тоже хотел пить, но виду не показывал: слабость у зэков не в чести, со слабыми не считаются...
      Разбудили его странные звуки: будто неподалеку то ли косили, то ли полоскали белье. Было уже совсем светло. Паря стоял голый по пояс и размахивал нижней рубахой. Вот он набросил ее на куст, сдернул, поволок по траве. Потом начал выкручивать рубаху, и к своему удивлению Хопер увидел тонкую струйку воды, которую Паря тут же поймал ртом.
      - Ну-у, изобретатель! - засмеялся он. - Росу пьет, как птичка Божья.
      - А чего? - Паря заухмылялся, довольный похвалой. - Трава-то мокрая.
      - Ты вот что. Возьми кастрюлю с кашей да повыжимай туда. А то ведь сухая-то каша колом встанет.
      Предложение Паре не понравилось. Но постояв да помолчав, он понял, что Хопер, как всегда, прав, и принялся развязывать сидор, чтобы достать кастрюлю. Сказал, оправдываясь:
      - Я бы целое ведро выдул.
      - Выйдем к воде - хоть утопись. А сейчас надо обо всех думать.
      Сам он решил эту кашу не есть - противно. Пожует хлеба да колбасы. А они пускай освобождают кастрюлю.
      Еще до того, как снова пуститься в дорогу, Хопер сообразил: ломиться напрямую - себе дороже. Он пригляделся к лесу и скоро нашел тропу, узкую, едва пройти одному, местами и согнувшись под нависающими ветками. Понял: звериная тропа. Кто по ней ходит, он не знал, но тигров можно было не бояться, о них только слухи. Скорей всего, и не медвежья это тропа, мало их тут. За все время только два раза кто-то видел медведей. Они всегда убегали первыми. Третий тоже, наверное, ушел бы, если бы этот дурак Беклемишев пальнул в воздух. А если встретится на тропе кабан, то дай бог...
      Потом Хопер вспомнил, что главное-то - не ломиться через тайгу, а выслеживать золотоискателей - Красавчика с Мухомором, - чтобы сесть им на хвост. И он придумал: надо залезть на сопку да поглядеть сверху.
      * * *
      Озеро только издали казалось близким, но до него было идти да идти. Солнце уже катилось к сопкам, когда Сизов увидел вблизи матовую поверхность воды, тихую, покрытую неподвижными пятнами бликов. Заспешил и едва не свалился в яму. Над ее краем одиноко торчала толстая жердь.
      - Я же говорил - ямы есть, - сказал он. И вдруг схватил Красюка за истерзанный сучьями рукав. - А ну, тихо!
      Что-то большое шевелилось неподалеку, часто и тяжело дышало.
      - Так это ж в яме! - заорал Красюк и полез к ее краю. - Гляди, кабанище!
      Кабан был большой. Он лежал на боку, привалившись спиной к осклизлому подрытому краю ямы.
      - Давно, видать, свалился.
      - Щас проверим. - Красюк выдернул из земли жердь, толкнул кабана в бок.
      Зверь приподнял огромную голову с черным пятачком, из-под которого торчали острые клыки, судорожно всхрапнул.
      - Не скоро выдохнется. А живого не возьмешь.
      - А ну посторонись! - обрадованно выкрикнул Красюк. - Не первый раз свиней воровать.
      Еще потолкав кабана и дождавшись, когда он снова поднимет голову, Красюк с силой ткнул жердью в пятачок и с ножом в руке спрыгнул в яму. Сизов не успел предупредить, чтобы поостерегся: кабан в предсмертной агонии очень опасен. Но Красюк, видно, знал что делал. Через минуту возня внизу затихла и послышался довольный голос:
      - Раз по носу, чик по горлу и - готово. Чтобы не справиться с такой прибылью? Кидай веревку!..
      Этот вечер они блаженствовали, сидя у костра, над которым на длинной жерди жарились куски мяса. С озера тянул ветер, отгонял комаров да мошек. Над головой, где-то в вершинах деревьев кричали сойки. Неведомо откуда налетели черные вороны, разыскали в траве свиную требуху, накинулись, загалдели, отталкивая друг друга. Возле костра, чуть ли не под самыми ногами сновали бурундуки, трясли пышными беличьими хвостиками, набивали чем-то свои защечные мешки, исчезали в норах и снова появлялись, смелые, настороженные, готовые стащить что угодно.
      Красюк попытался ловить бурундуков, но они были проворнее, выскальзывали из-под самых рук.
      - Напрасный труд, - сказал Сизов. - Хочешь покажу, как их нанайцы ловят?
      Он обошел деревья на опушке, высмотрел бурундука, сидевшего на тонкоствольной березке, посвистел ему. Бурундук с любопытством посмотрел вниз и полез выше. Тогда Сизов принялся стучать по стволу палкой. Бурундук запищал и стал медленно сползать. Когда он сполз совсем низко, Сизов накрыл его шапкой.
      - Вот и все.
      - Чего ж раньше не ловил, когда с голоду подыхали? - взъярился Красюк.
      - Во-первых, когда просто хочется есть, это не значит подыхать с голоду. Во-вторых, нам надо было спешить сюда.
      - У тебя тут что - золотишко припрятано?
      Красюк сказал это просто так, но тут же и решил: попал в точку. Иначе чего бы Мухомор рвался к этому озеру.
      - Золотишко? Нет, брат, тут кое-что поценнее.
      - Что? - Красюк судорожно соображал, что может быть дороже золота.
      - Если найду, узнаешь.
      - Ты долго собираешься здесь торчать? Нам же туда надо.
      - Недолго. Наберемся сил и пойдем...
      Ночью они проснулись от громкого рева. Кто-то большой и сильный рвал кору деревьев и ревел угрожающе, со свирепым придыхом. В холодном поту Красюк кинулся было в сторону от костра, но тотчас вернулся: в кромешной тьме было еще страшнее.
      - Тигр?!
      - Медведь. Огня давай! - крикнул Сизов.
      Они набросали в костер наготовленных с вечера веток. Пламя взметнулось, отодвинуло темноту, высветило черную, как нефть, воду озера. Но зверя это, похоже, не испугало, он все взревывал, скреб когтями.
      Внезапно медведь затих, словно ему самому надоело беситься. Люди подались ближе к огню, высматривая головешки поярче.
      - Уходи, мишка, уходи! - крикнул Сизов в темноту, вспомнив, как их проводник, бывало, одним только голосом, спокойным, уверенным, отгонял зверя.
      - Пальнуть бы! - сказал Красюк, тщетно борясь со странной, никогда прежде не испытанной противной дрожью.
      - Пальнуть неплохо. Только звери и человеческий голос понимают. Сизов помолчал, неторопливо укладываясь спать, потом добавил: - В отличие от некоторых людей.
      Красюк сразу завелся:
      - Каких это "некоторых"?!
      Ответа не дождался.
      Он лежал с закрытыми глазами, старался заснуть и не мог. Все мерещилось, что медведь возвращается, подкрадывается к костру...
      Очнулся Красюк от какого-то беспокойного чувства. Некоторое время лежал не шевелясь, стараясь понять, откуда грозит опасность. Потом приоткрыл один глаз. Светало. Озеро лежало белое под слоем тумана, словно до краев было налито молоком. Повернув голову, он увидел Сизова, сидевшего рядом на корточках и пристально смотревшего на него.
      - Не шевелись! - угрожающе сказал Сизов.
      Не поднимаясь, он протянул руку и что-то снял у Красюка со спины.
      - Змея?! - испугался Красюк. И успокоился, увидев, что в руке у Сизова ничего нет. И снова напрягся в страхе, подумав, что это, видимо, неизвестная ему нечисть, какой в тайге предостаточно.
      Сизов рассматривал это нечто, невидимое между пальцами, сложенными щепотью, с необычным вниманием, не дыша.
      - Вспомни, где вчера терся?
      - Нигде...
      Красюк сначала удивился, потом разозлился: ничего не говорит, а спрашивает черт-те что. Может, рехнулся?
      И только он так подумал, как Сизов вдруг вскочил и бросился в лес.
      - Яму, яму надо смотреть! - донесся из чащи его голос.
      "Точно, рехнулся", - испугался Красюк. Ему стало тоскливо и страшно. Страшно тайги, живущей какой-то своей жизнью, к которой не приспособишься, страшно этого непонятного человека. Он поднялся, достал нож и пошел в ту сторону, куда убежал Сизов.
      Разыскал его в яме, откуда они вчера выволокли кабана. Сизов ковырял землю топором, отваливал серо-желтые комья.
      - Рехнулся, что ли? - крикнул Красюк.
      - Ты понимаешь, понимаешь... - забормотал Сизов. И вдруг заорал сердито: - Чего стоишь, веревку кидай, веревку!
      Красюк сходил к костру, принес веревку, бросил конец в яму. Но Сизов, к его удивлению, вылезать не стал, а скинул телогрейку, наложил в нее земли, потом продел веревку в рукава, завязал конец и велел тащить.
      - Осторожней, не дергай! Да не рассыпь там! - крикнул снизу.
      Голос его был таким взволнованным, что Красюк весь напрягся: неужели Мухомор нашел то, о чем вчера говорил, что дороже золота? Торопливо выдернул веревку, развязал, увидел рыжеватые комья.
      - Не яма это, не яма! - кричал Сизов, выбираясь по жерди, все еще торчавшей из ямы. - Это шурф, понимаешь? Кто его выкопал, кто? Я же эти места исходил. В прошлом году ничего не было.
      Он схватил свою телогрейку, потащил ее к открытому месту, к свету.
      - Что ж это такое, что ж такое?! - как помешанный повторял Сизов, перебирая руками комки земли. - Мы же его там искали, а он, вот он где. Почему? Ну, почему?..
      Красюк хохотал: дает Мухомор, тихоня тихоней, а как разошелся!
      - Что хоть это такое?
      - Кас-си-те-рит! - выкрикнул Сизов, как заклинание.
      - Ну и что?
      - Это же касситерит! Оловянная руда. А еще свинец, медь, может быть, золото. Полиметаллическая руда.
      Золото - это Красюк понимал. Он взял один из камней, потер пальцем. Камень отозвался белым блеском.
      - Белое золото?
      - Я же сказал: может быть, - почему-то раздраженно выкрикнул Сизов. И вдруг засобирался, заспешил.
      - Ты чего?
      - Сходить надо...
      - Я с тобой, - хмуро сказал Красюк. Ему подумалось, что Сизов хитрит, хочет в одиночку найти еще что-то.
      - Ты отдыхай. Купайся пока, рыбу лови. Рыба тут любую тряпку хватает, только брось.
      - Ну уж нет!..
      И они вдвоем пошли по берегу, переходя обмелевшие ручьи, перелезая через плотные завалы корневищ. Углубились в чащу и снова вышли к берегу. Здесь озеро было не больше полукилометра в ширину. На другом берегу гладкой стометровой стеной поднималась скала. С правого бока темную стену перечеркивала белая струя водопада.
      Сизов остановился и долго смотрел на скалу, словно это был его родной дом, который он давно не видел. Потом сказал глухо:
      - Вот отсюда я его и столкнул.
      - Кого?
      - Сашу Ивакина.
      - За которого сидишь?
      - Я за себя сижу.
      - Чего-то не поделили?
      - Что? - не понял Сизов.
      - Почем я знаю?.. Ну, Мухомор! Силен мужик!..
      Сизов молчал. Силен? Нет, он слаб. Слишком легко поддается чужому влиянию. Это еще в Саратове сказала ему та, что звалась женой. Молодая и красивая. А он был не - молод, когда встретил ее. И полюбил, как только могут любить немолодые, никогда прежде не любившие. Он делал все, что она хотела, и вначале ей это нравилось. А потом надоело. "Нет в тебе гордости", - сказала ему. "Твоей хватит на обоих", - пошутил он. Да не вышла шутка. Нельзя, видно, любить без оглядки. Сладок пряник, да приедается...
      "Хоть бы избил меня, что ли", - сказала она в другой раз. Он ужаснулся. Потом рассмеялся, решив, что над ним подтрунивают. Но она была серьезна. Маялась, не любя.
      Понял он это позднее, уже здесь, в тайге. А тогда был как слепой, тыкался туда-сюда, не зная, что еще для нее сделать. И дождался слов, от которых и сейчас, при воспоминании, холодом обдает сердце: "Я люблю другого, уходи". Никого она не любила, просто сама не знала чего хотела. Так всегда бывает, когда женщина не любит. Но и это дошло до него позднее. А тогда, закоченев от ее слов, ничего не помня, собрался и уехал. В эти далекие места, где служил когда-то пограничником. И отыскал Сашу Ивакина, замечательного парня, с которым вместе служил на заставе. Он старшиной-сверхсрочником, а Саша - салажонком-первогодком. Тогдашняя служебная взаимосимпатия здесь обернулась настоящей дружбой и привела их в одну геологическую партию...
      - А кто видел? - спросил Красюк.
      - Кого?
      - Тебя. Как ты его столкнул.
      - Я видел.
      - А свидетели?
      - Я видел, - угрюмо повторил Сизов. - Стояли мы вон над тем обрывом. У меня камень под ногой подвернулся, и я чуть не загремел вниз. Сам-то удержался, а Сашу, который кинулся ко мне, толкнул. Не нарочно толкнул... Но лучше бы самому...
      - Ну и что?
      - А то. Я вот живой, а Саши нету.
      - Ты, когда вернулся, сам на себя, что ли, наговорил?
      - Ничего не наговаривал. Рассказал, как все было.
      - Ну, лопух! - изумился Красюк. - Лопух так лопух! Много видел, но такое - впервые. Кто тебя за язык тянул? Сказал бы: сам упал.
      - Кому?
      - Кому, кому... Прокурору.
      - А что сказать себе?
      Красюк злобно плюнул, взмахнул руками, даже повернулся кругом от возмущения и снова воззрился на Сизова.
      - Ты что - дурак? Или сроду так? Тебе же срок припаяли за здорово живешь!
      - Что срок? Человека-то нет. Друга нет.
      - Тьфу ты! Чокнутые эти ученые, совсем чокнутые! Ему-то все равно, а тебе жить.
      - Разве я мог жить после этого?
      - Не мог жить на воле - ломай хребет на лесоповале. Тебе помереть не дадут, начальство за тебя головой отвечает. Ты тут пронумерован, как ботинок...
      - Тут я искупаю свою вину.
      - Да вины-то твоей нету! - заорал Красюк, и крик его, отскочив от скалы, вернулся звенящим эхом - "ту-у!"
      - Есть моя вина, - твердо сказал Сизов. - В этой экспедиции я был за начальника, а он - мой подчиненный. У него жена в Никше осталась, ребенка ждала.
      - Вот дурак так дурак! - не мог успокоиться Красюк. - А, иди ты! махнул он рукой. - Я купаться пойду.
      Он размашисто пошагал обратно. Остановился в отдалении, оглянулся, крикнул брезгливо:
      - А еще треплется - человека убил! Тоже мне - фраер!..
      Сизов не отозвался. Стоял все там же, ничего не слыша, смотрел на темный срез обрыва, вспоминал.
      * * *
      Ближайшая сопка, заросшая соснами да кедрачом, увитым лианами, была перед ними, загораживала дорогу на юг.
      Звериных троп, ведущих вверх, не оказалось, и пришлось лезть через заросли. К счастью, они были не сплошняковые, а тянулись как бы террасами, огибая склон. За каждой простиралась широкая полоса редколесья, а потом опять стеной вставала чащоба. Странно было видеть такое, будто кто-то нарочно высадил лес так вот, полосами.
      Временами казалось, что до вершины осталось совсем ничего: вот она, за этим лесочком. Но дальше были другой склон и другой лес.
      В одной из этих лесополос навстречу им вышла небольшая косуля, подняла красивую голову и с каким-то изящным, захватывающим дух высокомерием посмотрела на людей.
      - Стреляй! - выдохнул Паря срывающимся от нелегкого подъема голосом.
      Хопер и сам уж сообразил, что неплохо бы запастись мясцом. Сдернул с плеча ружье, этим резким движением спугнул косулю, и она неторопливо побежала, мелькая хорошо видным белым пятном на заду. По пятну-то он и выстрелил. И попал.
      Паря дико заорал, бросился к косуле, бившейся в кустах, одним махом ножа перерезал ей горло и поднял за задние ноги, чтобы стекала кровь. Видно было, что держать ему тяжело, но ни Хопер, ни Рыжий не спешили помочь. Стояли в стороне и смотрели, как на представление. В окровавленном тельце косули ничего красивого уже не было. Хопер смотрел на нее, не испытывая никакой радости от удачного выстрела. Скорее в нем зудело что-то вроде жалости.
      - Ладно, потащили, - сказал он.
      - Такую тяжелую? - заканючил Паря.
      - Бросать, что ли? - удивился Хопер.
      - Сварим прямо здесь. Запалим костер...
      - А вода?
      Паря промолчал. О воде давно уже у всех были главные думы.
      - Поднимемся, посмотрим, куда дальше идти. Может, речку увидим.
      Всю дорогу, пока шли к вершине, Хопер удивлялся странному чувству жалости, охватившему его. Решил, что это не косулю ему жалко, а патрон, напрасно израсходованный, один из четырех. Рано было стрелять, еще не больно-то оголодали. А патроны нужны будут совсем для другого...
      Наверху шумел ветер. Здесь не досаждали комары, мошка не лезла в нос при каждом вдохе и открывались такие дали, что хотелось смотреть и смотреть.
      Людей нигде не было видно. Зато разглядел Хопер несколько темных пятен воды в болотистой низине, по которой вразброс росли редкие деревья.
      Туда, к воде, они и покатились, забыв об усталости. Как ни спешили, а до болотины добирались долго. Показалось даже, что слишком долго, будто она все время отодвигалась от них, как недавно отодвигалась вершина сопки.
      Наконец они вышли на опушку, за которой простирались заросли сочной осоки. Под пихтой лежала куча лапника. Хопер повалился на нее и тут же вскочил: лапник был примят, на нем недавно кто-то отлеживался. Оглядевшись, он увидел серое пятно от погасшего костра и обрадовался. Эти "кто-то" были явно Мухомор с Красавчиком, больше здесь ходить некому.
      - Вот тут мы и отдохнем, - сказал Хопер Рыжему, сидевшему возле брошенной в траву косули. И спросил: - А куда делся Паря?
      - Побежал на болото воду искать.
      - Эй! - крикнул Хопер. - Ты там не провались.
      Паря не отозвался. Но скоро он вышел из-за кустов с охапкой осоки и еще каких-то толстых стеблей. Белые сочные комли свисали с его рук до самой земли.
      - За водой далеко идти, - сказал он, сплюнув зеленую, как у коровы, жвачку, - Нате-ка пожуйте пока стебли. Водянистые, как сосульки.
      Он захохотал. Но вдруг осекся, побледнел.
      - Затошнило чего-то... Голова кружится...
      Через минуту его начало рвать, желтая слюна поползла изо рта. Он повалился на спину, помотал головой и затих.
      Хопер и Рыжий стояли над ним, не зная, что делать. Там вся вахта забегала бы тараканами: как же, зэк загибается. А тут и пожаловаться некому.
      Потом Паря задергался.
      - Судороги, - спокойно определил Рыжий. - Отравился, видать.
      Присев на корточки, Хопер стал рассматривать принесенную Парей зелень. Стебли как стебли, только что толстые. Такие он не раз видел. Не ел, конечно, другой жратвы всегда хватало... А тут, когда не хватает? Черт знает, что тут можно есть, а чего нельзя...
      К вечеру Паря совсем затих. Рыжий проверил пульс и ничего не нащупал. Неуверенно предположил:
      - Закопать бы надо.
      - Он же в бегах! - заорал Хопер. Такое предложение его разозлило. Найдут закопанного, поймут: не один был. Дотумкал?
      Рыжий пожал плечами, зажмурился. Золотая птица, мотнувшая хвостом перед глазами, превратилась в обыкновенную ворону, и ему очень захотелось вернуться в барак, где все определено, все ясно и понятно.
      * * *
      Cизов смотрел на темный край обрыва, вспоминал.
      Было это прошлым летом, когда они с Сашей ходили здесь, искали выходы касситерита. Вместе тогда подошли к обрыву, заглянули вниз. Он не в миг сообразил, что случилось, когда почувствовал, что земля уходит из-под ног. Уже падая, понял, что не удержится на краю, словно кошка, вывернулся в падении, откинул тело назад и в сторону. Толкнул что-то мягкое и тяжелое, услышал стук камней, улетающих туда, вниз, и короткий жуткий вскрик...
      Этот вскрик до сих пор стоял в ушах. А сколько раз потом он снился ему, заставлял просыпаться в холодном поту...
      Некоторое время он висел над пропастью, уцепившись руками за траву, ловя сапогами узкие уступы камней и замирая сердцем в ужасе от случившегося. Крик резко оборвался, послышался всплеск от падения в воду чего-то тяжелого, и все стихло.
      Сизов тогда чуть следом не прыгнул. Наклонился над краем и отпрянул, испугался высоты. Сбежал вниз на зыбкую илистую отмель, что была возле серой стены, вертикально уходившей в воду, скинул телогрейку, сапоги и поплыл. Плавал под скалой, задыхаясь от озноба, кричал, звал. Тишина была немая, страшная. И вода была гладкая, мертвая. И ничего не плавало на поверхности, совсем ничего...
      Ему и теперь захотелось туда, на отмель, словно там остались какие-то следы трагедии. И он полез на гору, нашел то место, где все случилось. Но склон, по которому он спускался прошлый раз, был размыт дождями, и Сизов пошел левее, рассчитывая подойти к скале с другой стороны, от водопада.
      К своему удивлению, ни лощины, по которой должна была стекать речка, ни самой речки не обнаружил. Оставалось предположить, что это подземный поток и вырывается он из земли где-то посередине склона. Сам этот факт не мог не заинтересовать. Если бы они с Сашей в прошлом году знали это, то надолго задержались бы возле водопада: по осадкам, вынесенным подземным потоком, можно было бы определить, из каких пород сложена сопка.
      Да ведь они и шли тогда к водопаду. Шли, да не дошли. А вот теперь он дойдет и посмотрит и этим как бы выполнит часть дела, начатого вместе с Сашей.
      Нескоро, но все же Сизов нашел то место, откуда мощным ключом выбивался ручей. Небольшой, но стремительный, он вырыл глубокую яму под нависающим скальным карнизом и, уже успокоенный, переливался через край ямы с другой ее стороны, падал с обрыва. Осторожно подойдя к краю, Сизов увидел изумрудную россыпь водопада высотой метров двадцать. Спуститься здесь не было возможности.
      Сизов хотел было подняться по склону, чтобы поискать для спуска другое место, но вдруг увидел в воде желтый блик, остро свекнувший на солнце. Такое часто бывает у родников, возле которых тешатся бездельники-туристы, не дающие себе труда убрать пустые бутылки, а то и осколки стекол.
      Но здесь туристов не могло быть. Заинтересованный, Сизов подошел к воде и, стараясь не замутить ее, принялся шарить рукой по дну. Он сразу нащупал это и еще до того, как достал, понял - золото. Самородок был крупный, размером с наручные часы.
      Походив возле ямы, он нашел еще два самородка, поменьше. Это была удача, о какой мечтают все, кто хоть раз углублялся в тайгу. Река вымывала из горы золото. Сколько же она намыла за многие годы? Сколько его в этом омуте? А сколько там, внизу, у озера?
      С бьющимся сердцем Сизов опустился на камень. Мысли разбегались. Не терпелось сразу же начать мыть золото. Здесь его может оказаться куда больше, чем там, в заначке Красюка.
      Но нельзя было говорить об этом Красюку. Во всяком случае, не сейчас. Пусть все идет, как шло. Отыщут они ту заначку, отдадут государству, вымолят прощение, а потом, освободившись, зарегистрируются законным порядком как золотодобытчики и придут сюда...
      Эх, был бы жив Саша Ивакин!..
      Он вернулся к костру только вечером. Не говоря ни слова, принялся жарить мясо.
      - На гору, что ли, лазил? - спросил Красюк.
      Сизов не ответил. Помолчав, заговорил о том, что надо как следует обжарить все мясо, иначе оно быстро испортится и тогда снова придется голодать, поскольку дорога не близкая.
      - С утра пойдем?
      - Погоди. Еще кое-что отыскать надо.
      - Склад?
      - И склад тоже.
      - Ищи скорей. Соли хочется. Эта пресная свинятина уже опротивела.
      Сизов не стал говорить, что, возвращаясь, он нашел этот склад высокий помост, укрепленный в развилке трех сосен. Но продуктов там не оказалось. Это могло означать только одно: человек, воспользовавшийся складом, был в крайне бедственном положении. Иначе бы он не тронул или возобновил запас. Так требует неписаный закон тайги.
      - А как его выковырять-то? - спросил Красюк, когда они, заготовив кучу хвороста, чтобы хватило на ночь, стали укладываться спать.
      Ветер порывами проходил над тайгой и снова затихало все вокруг, рождая в душе смутное беспокойство.
      - Что выковырять?
      - Ну, золотишко. Из той земли, что накопал. Ты же говорил, его тут много.
      Сизов помолчал, вглядываясь в темневший, исчезавший в дымке дальний берег озера.
      - Во-первых, я говорил: может быть. Это надо еще узнать.
      - Так узнавай!
      - Для этого следует изучить месторождение касситерита, провести лабораторные анализы, собрать тонны промышленных проб. Нужна большая работа.
      Красюк приподнялся озлобленный.
      - Так чего ты мне голову дуришь?
      - Это правда, Юра. Ты ждешь готовенького, но готовый продукт создается только общими усилиями... Вот в этом суть всего эгоистического и преступного - жизнь за счет готового продукта, созданного обществом.
      Сизов лег, закинул руки за голову. Молчать было невмоготу, и он заговорил на отвлеченную тему. Только чтобы не думать о золотом водопаде.
      - В мире, переполненном благами, кое-кому кажется, что блага эти существуют сами по себе, независимо ни от кого. И потому эти люди считают себя вправе хватать все, что им хочется, ничего не давая взамен. Но общество потому и общество, что каждый его член не только потребитель, но и производитель, создатель. Эгоисты же хотят только потреблять. Как крысы, они готовы жить объедками с большого общественного стола, но только не работать, не производить, не отдавать...
      Красюк слушал, накачивая себя злостью. Когда на суде почти то же самое говорил прокурор, он терпел - прокурору так полагается, ему за это деньги платят. Но когда свой брат зэк начинает мораль читать...
      Красюк вдруг подумал, что Сизов хоть и зэк, но "своим братом" его никак не назовешь, другой он, совсем другой. Чужой. Этот не пойдет на все ради тебя, ему сначала надо знать, что ты за человек.
      - Заткнись! - обозлился Красюк. - Нотации и в колонии надоели.
      - А это не нотации, - все так же задумчиво сказал Сизов. - Это правда. Тебе вот золотишко покоя не дает, а по мне хоть бы его и вовсе не было. Не совсем, конечно. Но золото для меня такое же ископаемое, как олово, что в касситерите, как уголь, железо, медь. В этих местах недра столь богаты, что дух захватывает. Еще Ломоносов предвидел: "Российское могущество будет прирастать Сибирью". Сейчас много рук тянется к нашим богатствам. Часто это руки хапуг. Но настанет время, и придут сюда другие люди...