- Да я, собственно, не в гости. Мне сказали: люди из тайги пришли... Полагается узнать.
      - Меня вы знаете, - сказал Сизов, тоже вставая.
      - Тебя знаю. Осужденный, а потом оправданный. Вопросов нет. И тебя знаю, - показал он на нанайца. - Бывал у нас в поселке.
      - Бывала, бывала, - энергично закивал Чумбока.
      Опережая следующий вопрос Грысина, Сизов шагнул к нему вплотную.
      - Можно вас на два слова?
      - Что, секрет? - удивился тот.
      - Выйдем на минуточку.
      Они вышли в сени. Плотно закрыв за собой дверь, Сизов спросил:
      - Связь с райцентром у вас имеется?
      - Обязательно.
      - Зампрокурора Плонского знаете?
      - А как же.
      Грысин отвечал односложно, ехидно ухмыляясь, и Сизову подумалось: уполномоченный в курсе и теперь ждет, какую лапшу вывесит перед ним беглый зэк.
      - Можете с ним связаться?
      - С прокурором? Может, лучше с адвокатом?
      Грысин хохотнул, снял кепку, ладонью вытер пот со лба.
      - Сообщите ему, что мы в Никше и что все в порядке.
      - Кто это - "мы"?
      - Он знает.
      - Мне тоже не мешало бы знать.
      - Приедет Плонский, все скажет.
      - Приедет? Сам Плонский? Что-то ты темнишь, мужик.
      В сени выглянул Саша Ивакин, позвал:
      - Степаныч! Хватит секретничать. Рюмки налиты...
      - В другой раз. Дела у меня.
      Грысин кинул кепку на голову, поправил ее обеими руками, будто форменную фуражку, и, не прощаясь, вышел.
      - Сказал ему про золото? - настороженно спросил Ивакин.
      - Ты что! Хоть он и власть, а я эту ночь хочу спать спокойно.
      - Ну, правильно. Пошли к столу.
      Красюк встретил их выжидательным и тревожным взглядом.
      - Спокойно, Юра. Все в порядке, - сказал ему Сизов. И повернулся к Ивакину: - А чего это Степаныч говорил об осужденном и оправданном?
      - Так это тебя оправдали. Дело пересмотрено. Я как пришел из тайги, как узнал, что ты сам на себя наговорил, сразу в прокуратуру. Дело-то ясное, быстро разобрались.
      - А мне ничего не сообщили.
      - Плонский сам хотел. Поехал к тебе, но ты почему-то сбежал. Зачем? Почему?..
      - Сбежал? Кто это тебе сказал?
      - Сам Плонский.
      - Именно так и сказал?
      - Именно так. Я, говорит, его посадил, я его и освободить хотел. Самолично. А он, это ты, мол, в тайгу ушел.
      - Интересно...
      Сизов задумался. Выходило, что он уже тогда не был зэком? Значит, Плонский обманул? Зачем? Побоялся, что вольным Сизов в тайгу не пойдет? А ему нужен был при Красюке свой человек, и не только как проводник. Или боялся, что Красюк найдет золото и смоется с ним?.. Ай да Плонский! Только ли государственным интересом руководствовался господин зампрокурора?
      Теперь многое становилось понятным. И маячок, спрятанный в радиоприемнике, и просьба сообщить о найденном золоте лично ему...
      Подумал: "Ну и черт с ним!" И тут же зло одернул себя: "Нет, не черт с ним! Если золото не сдать государству, то не будет повода пересматривать дело Красюка. В таком случае Красюк получит срок за побег. И, всего скорей, от него постараются избавиться как от опасного свидетеля..."
      "Ну, а сам ты? - подумал о себе Сизов. - Тоже ведь свидетель..."
      - Саша, - сказал он, - не желаешь прогуляться по поселку?
      Ивакин понял его как надо.
      - Давай.
      Красюк вскинул голову, вопросительно уставился на Сизова. Он вообще весь этот вечер был молчалив и насторожен, будто ждал чего-то.
      - Тебе, Юра, пока не стоит на улице светиться. Сиди тут, сторожи золото.
      Сказал он это шутливо, но Красюк принял его слова всерьез, успокоился, потянулся вилкой к мясу на сковороде.
      - Не напивайтесь тут.
      - Чем напиваться-то? Осталось на донышке.
      - После таежной диеты и на донышке хватит.
      - Моя норма знай, - сказал Чумбока. Он был основательно навеселе, но, похоже, не от количества выпитого, а от того, что ему вообще достаточно было наперстка.
      В распадок, по которому растянулся поселок, вползали сумерки. Заходящее солнце высвечивало вершину сопки, и казалось, что улица, упиравшаяся в глубокую тень у ее подножия, уходила в никуда. Расположенные на освещенном склоне корпуса комбината выглядели гигантскими, нависшими над поселком скальными уступами. Оттуда доносились скрежет и хруст, будто какой великан-щелкунчик со смаком грыз там куски рафинада.
      - Как он? - спросил Сизов, показав рукой в сторону комбината. Вписался в рынок?
      - Наполовину.
      - На какую?
      - На половину бывшей производительности. Так что, друг Валентин, поиски новых месторожений касситерита пока не требуются.
      - А золота?
      - Ну, золото всегда в цене.
      - Что если нам, поисковикам, хоть на время заделаться добытчиками?
      - На том ручье?
      - Выкупим лицензию...
      - Ты именно об этом хотел поговорить?
      - Нет.
      Сизов замолчал, вглядываясь в даль. Улица, по которой они шли, была почти городской. Белые домики за зеленью двориков, ряды фонарей над асфальтовым полотном дороги. Фонари, правда, не горели, но было еще достаточно светло. И людно было на этой местной авеню: бабушки катали коляски, короткоюбочные девчонки небольшими хихикающими группками проходили мимо, оглядываясь на прохожих.
      - По-моему, меня втянули в опасную авантюру.
      - Плонский? - спросил Ивакин.
      - Он действительно приезжал ко мне, но ничего не сказал о том, что я оправдан и свободен. Пообещал только пересмотреть дело, если... Впрочем, я расскажу, как Плонский охмурял меня, а ты уж думай...
      И он начал рассказывать...
      * * *
      Всякое застолье начинается с нетерпеливого ожидания удовольствия, а кончается так, что и жить неохота. Ему ли, столько раз проходившему через этот самообман дружеских попоек, не знать этого? И вот опять... Спиртное было самое дорогое, закусь - сплошной деликатес, а во рту словно кошки нагадили.
      Александр Евгеньевич Плонский проснулся ночью от жжения в груди, в горле, в животе. С трудом заставил себя встать, хватаясь за стенку, за стулья, прошел на кухню, открыл кран и присосался к нему с жадностью бродяги, иссушенного пустыней.
      - Чтобы еще раз!.. - страдальчески произнес он, раздеваясь, поскольку до этого лежал на кровати в чем пришел, и забираясь под одеяло. - Надо же так надраться! Никогда больше...
      И подумал, что не надираться было никак нельзя. Поскольку все упивались: дело закручивалось общее, и выказывать свою особость не следовало. Вчера была получена последняя бумага, делающая его богатым человеком, очень богатым. Конечно, не одного его, там еще четверо таких же сообразительных администраторов. Но того, что они получили почти задаром, с лихвой хватило бы сотне ушлых предпринимателей. А может, и тысяче.
      Вчера он стал настоящим миллионером, совладельцем недр, лесов, рудников, собственником одного из крупнейших предприятий района - горного комбината в Никше. А поскольку поселок целиком зависит от комбината, значит, и поселка тоже.
      Застолье выглядело вполне обычным. Пили за дружбу и, конечно, за женщин, и еще за многое. Никто не вспоминал только о своем новом общественном статусе. Лишь один раз прорвалось, когда был тост за благодетеля-президента. Все вдруг заговорили возбужденно. И так же вдруг затихли: еще не освоились, не научились в открытую радоваться богатству.
      И сейчас, лежа в постели, Плонский внезапно остро пережил новое для себя чувство не просто радости, скорее - властности. Чувство мазнуло душу ликованием и растворилось. Но он уже знал, что это повторится и со временем станет привычным.
      Ему даже полегчало, когда он подумал об этом. И он начал засыпать, стараясь удержать в памяти огонек блаженства, задуваемый рвущейся наружу тошнотностью перепоя, как вдруг в успокоение дремоты грубо ворвался телефонный звонок.
      Телефон стоял рядом, на тумбочке, только протянуть руку, но как раз на это не было ни желания, ни сил. Плонский сказал себе, что уснет, не обращая внимания на раздражающую трель. И он вроде бы уснул. Но телефон затрещал опять. Чтобы унять нетерпеливого абонента, надо было сбросить трубку. И он протянул руку, намереваясь сделать именно это, но рука сама, по-привычке, поднесла трубку к уху.
      - Слушаю, - простонал Плонский тоном больного, которого только что вынули из реанимации.
      То, что он услышал, заставило не просто очнуться, а сесть, сбросив ноги с кровати.
      - Они здесь, вышли в Никшу, как вы и предполагали...
      - Кто это? - машинально спросил Плонский, хотя сразу узнал голос человека, с которым у него давно были доверительные отношения.
      - Грысин говорит. Сизов пришел из тайги. Он просил сказать вам, что все в порядке.
      - Что-нибудь еще говорил?
      - Только это: все в порядке. Сказал: вы поймете.
      - Он один пришел?
      - Нет, с ним этот беглый парень, я узнал его. И еще охотник-нанаец.
      - Где они остановились?
      - У Ивакиных.
      - Вот что, Грысин, до моего приезда глаз с этого дома не спускай.
      - А когда вы приедете?
      - Завтра. То есть уже сегодня. Глаз не спускай, ты понял? И не ходи к ним, не напрягай.
      - Понял, все понял. Не сомневайтесь, сделаем как надо.
      Положив трубку, Плонский снова прошел на кухню, открыл кран, сунул голову под холодную воду. "Вот это день!.. Недаром говорят: деньги - к деньгам. Если и с золотом получится, можно будет развернуться так, что..." Он не нашел определения, сел на кровать, потер виски, тяжело, с трудом соображая.
      Чтобы получилось, надо ехать в Никшу. И немедленно. Чего доброго, Сизов еще раззвонит про золото...
      Однако ехать сразу после такой попойки трудновато. Дорога неблизкая и нелегкая. Таежная грунтовка - не европейская авеню. Надо бы с кем-то. И вдруг вспомнил про вертолет Толмача.
      Он вскочил, пометался по комнате, снова сел и снял телефонную трубку. Больше всего опасался, что Миша Толмач, любивший выпить, окажется в том же, что и он сам, недееспособном состоянии. И очень обрадовался, услышав в трубке вполне бодрый, будто и не ночь на дворе, голос:
      - Слушаю вас.
      - Это я. Узнаешь?
      Толмач помолчал и произнес непонятное:
      - Я знал, что смогу вернуть долг.
      - Какой долг? - удивился Плонский. - Это я. Понял кто?
      - Помните мои слова: "Я ваш должник"?
      - Да ладно тебе!
      - Я свои долги привык возвращать.
      - Дело-то было пустяковое.
      - Не пустяковое. Я в Уголовном кодексе разбираюсь.
      Дело, и верно, было весьма серьезное. Но зампрокурора тогда предусмотрительно рассудил: если всех ловких пересажать, с кем потом оставаться?
      - Ты почему не спишь? - раздраженно спросил он.
      - Я спал. Но это неважно. Что случилось?
      - Почему именно случилось?
      - Ну, как же... Ночной звонок... Нужна помощь?
      - Нужна, Миша. Можешь меня выручить?
      - Что за вопрос? Обижаете.
      - Мне надо срочно попасть в Никшу.
      - Не терпится поглядеть на собственность? - засмеялся Толмач.
      - Откуда тебе известно? Этого еще никто не знает.
      - Опять обижаете. Деловые люди такие вещи должны знать заранее.
      - Нет... То есть, да. - Плонский обрадовался подсказке. В самом деле, вполне логичное объяснение: стал хозяином, появились новые заботы. Понимаешь, уснуть не могу, мы вчера гудели.
      - Понимаю...
      - Да дело не в этом. Мне утром надо быть в Никше.
      - Надо, так будем. Сейчас позвоню пилоту.
      - А как... на аэродром?..
      - Заеду за вами, о чем разговор. Спите пока, я разбужу.
      Лаконичность и уверенность, с какими Толмач говорил, успокоили настолько, что Плонский сразу лег. Последней мыслью, перед тем как провалиться в сон, было: вот кого надо приблизить к себе, вот на кого опереться. Не так уж много кадров, способных понять хозяина с полуслова. А кадры, как правильно говорили большевики, решают все...
      Плонский был в полной похмельной прострации, когда пришел Толмач, заставил его, ничего не соображающего, одеться. Затем он вывел его на улицу, на которой только занимался рассвет, уложил на заднее сиденье и сел за руль.
      Спал Плонский и в вертолете. Очнулся от тишины. Вскинулся к иллюминатору и не увидел никакого поселка, только лес. И блестела неподалеку речка, на зеленом берегу которой сидели Толмач с пилотом, закусывали.
      - Где мы?! - крикнул испуганно, высунувшись в раскрытую дверь.
      Толмач подошел, помог ему выбраться из вертолета.
      - Я подумал, что вам перед Никшей полезно освежиться.
      Плонский умылся в речке, высосал, не отрываясь, бутылку минералки, поданную предусмотрительным Толмачом, и обессиленно повалился в траву, приходя в себя, собирая расползающиеся мысли.
      Да, ему требовалось все хорошенько обдумать. Как сделать, чтобы и золото взять, и чтобы никто ничего не заподозрил. Договориться с Сизовым? Бесполезное дело. Да и не хотелось ни с кем делиться. Значит, Сизова надо убрать. С Красюком будет проще: он - беглый, его вправе застрелить любой милиционер. Скажем, при сопротивлении, при попытке к бегству. Остается нанаец. Но, во-первых, еще не известно, знает ли он о золоте. А если и знает, то ничего страшного, уйдет в тайгу и не скоро появится в Никше. Если появится. Да, еще Ивакин, дружок Сизова. Но куда он денется? Живет в Никше, жена, ребенок. Опять же геолог, его дело искать месторождения касситерита для комбината. А комбинат теперь чей?.. Не совсем же безголовый этот Ивакин, сообразит...
      Солнце, едва проглядывавшее из-за высокой облачности, не припекало, как в последние дни. Лежать было - одно удовольствие, и вставать Плонскому совсем не хотелось. Хотелось опохмелиться. Но Плонский не тянулся к пухлой сумке Толмача, в которой, он знал, имелось все для такого случая. Он вообще не шевелился, делая вид, что отходит от вчерашней выпивки. А сам все думал, как без шума взять золото, как разобраться с Сизовым...
      Решение пришло внезапно. Зачем он летит? Посмотреть, как работает комбинат? Значит, туда и надо в первую очередь. И туда же позвать Сизова. И пусть принесет золото. А на комбинате механизмы всякие, долго ли до несчастного случая! Взять бункер. Когда в него ссыпается руда, грохот стоит такой, что кричи - не услышишь. Случайно поскользнуться да свалиться в бункер - раз плюнуть...
      Он привстал, спросил, не поднимая головы:
      - Сумку мою не забыл взять?
      - Не забыл, Александр Евгеньевич. В вертолете она.
      Там, в сумке, был мелкокалиберный пистолет, который он всегда брал с собой. Если договориться с Толмачом, посадить его с пистолетом недалеко от бункера. И когда они с Сизовым подойдут к грохочущему зеву... Выстрела никто не услышит. А он, Плонский, будет рядом, подтолкнет падающего куда надо... Никакая экспертиза не определит, что было первопричиной, поскольку в бункере от человека ничего не останется...
      - Значит, помнишь о долге? - спросил он, покосившись на сидевшего рядом Толмача.
      - Что-то надо сделать? - тотчас отозвался тот, даже не повернув головы, будто ждал этого вопроса.
      Плонский промолчал, и Толмач, правильно поняв это молчание, махнул рукой пилоту.
      - Сейчас вылетаем. Иди, проверь там все.
      - Мешает мне один человек, - сказал Плонский, когда пилот ушел. Можешь помочь.
      - Что за вопрос!
      - Дело абсолютно безопасное.
      - Тем более.
      Он рассказал о грохочущем бункере, о пистолете, о том, что будет делать он и что должен сделать Толмач.
      - Обязательно я? - спросил тот. - Может, закажем?
      - Некогда. Это надо сделать сегодня, сейчас же, как приедем на комбинат.
      - Этот человек уже там?
      - Он придет потом, как я позову.
      - Значит, у нас есть время немного порубать?
      - Конечно! - воскликнул Плонский, обрадованный таким обещающим оборотом разговора.
      * * *
      Сизов проснулся в первом часу пополудни. Удивился, что так долго спал. Накопившееся в тайге утомление брало свое.
      Чумбоки не было, всего скорей, он встал рано и ушел по своим делам. Красюк крепко спал, разметавшись на шубах, постланных вместо постели на чисто вымытый пол.
      Сашу Ивакина он нашел сидящим на крыльце. Присел рядом.
      - По-моему, Плонский прилетел, - сказал Ивакин. - Вертолет сел на площадке за комбинатом.
      - Так быстро?
      - Значит, торопится.
      - Куда ему торопиться?
      - Вот и я думаю - куда?
      - Что ты хочешь этим сказать?
      - Подумай сам. Это же зампрокурора, его, хоть все леса вокруг сгори, с места не сдвинешь. А тут всего и делов - сактировать принятое золото и передать его в банк. Это что - дело большого начальника?
      - Так ведь и золота немало. К тому же он сам сподобил меня сопровождать Красюка. На вахту приезжал.
      - Это тоже странно. Не его это дело. Если только не личное его...
      - Я и сам думал...
      - С другой стороны - что ему это золото? Говорят, все окрестные леса и земли скоро будут его собственностью.
      - Это как? - удивился Сизов.
      - Покупает.
      - Откуда у него такие деньги?
      - Какие деньги? Сейчас все, бывшее ничейным, продают за бесценок. Своим, конечно. А кто у нас в районе и свой, как не Плонский.
      - Все равно нужна куча денег.
      - Подкинут. Может, Плонский - подставное лицо какого-нибудь иностранца. Но для нас это ничего не меняет. Будем вкалывать на новоявленных капиталистов, искать для них новые месторождения касситерита.
      - О том, у Долгого озера, ты, случаем, не доложил?
      - Не знаю кому и докладывать.
      - А золотой ручей?
      - На нем мы сами попробуем разжиться. Мы же вчера с тобой обо всем договорились.
      - Ну, жизнь настала!
      - Она, такая, давно уж настала. Только мы никак к ней не привыкнем.
      - А я там, в заключении, об этом беспределе и вовсе забыл.
      Ивакин грустно усмехнулся.
      - Говорят, в тюрьмах - беспредел. А он тут, на воле.
      - Дожили!
      - Да, брат, дожили!..
      Они повздыхали. В точности так же, как миллионы других работяг в стране, ошалевшей от перемен, не укладывающихся в наивные представления людей о жизни.
      Из дома выглянула Татьяна, воскликнула радостно:
      - Вот вы где! А ну быстро умываться и за стол.
      Сизов вскочил, улыбаясь во весь рот. Его всегда удивляла и восхищала способность Сашиной жены обо всем говорить с подкупающей интонацией восторга в голосе.
      Второй рукомойник летом всегда висел во дворе. Они молча, по очереди поплескались под ним и так же, ни слова не говоря, пошли в дом.
      Красюк вышел навстречу взлохмаченный, настороженный.
      - Что, Иваныч? - спросил он. - Чего делать-то будем?
      - Я попросил милиционера позвонить в прокуратуру. Должен кто-то приехать.
      - Ты что, сказал менту, что у нас двадцать кило золота?!
      - Юра, зачем кому-то знать об этом раньше времени?
      Красюк промолчал.
      - Иди умывайся. И приходи завтракать.
      - Я еще покурю.
      - А мы пошли.
      Но и за столом Сизов не мог ни о чем другом думать, кроме как о золоте, которое лежало в мешке вместе с другими сваленными в угол вещами.
      - Не нравится мне это, - сказал Ивакин, не притрагиваясь к еде.
      - Что не нравится? - спросил Сизов, хотя понимал о чем речь.
      - Почему Плонский так торопится? Давай-ка спрячем куда-нибудь это золото.
      - Зачем?
      - На всякий случай. Нам ведь надо, чтобы была комиссия, понятые, акт соответствующий, как полагается. А Плонский, я чую, приедет и просто заберет мешок. Иди потом доказывай, что в нем было.
      - Не отдам. Пусть вместе со мной забирает.
      - Давай-ка мы лучше в куклы поиграем.
      - В какие куклы?
      - Если получится как я говорю, отдадим ему другой мешок, в который положим камни, тот же касситерит.
      - Разберется же.
      - Пока будет разбираться, мы тоже разберемся, увидим, чего он хочет. Давай приготовим сверток, подходящий по весу, положим его в вещмешок и затянем лямки так, чтобы не развязать сразу.
      Они перекладывали вещи, присев в углу, когда вошел Красюк.
      - Чего вы?! - спросил с вызовом, застыв на пороге.
      - Не паникуй, - сказал Сизов. - Лучше погляди во дворе, куда бы спрятать золото.
      - Спрятать? - обрадовался Красюк. - Значит, сдавать его не будем?
      Сказал он это с придыханием, с затаенной радостью. Всю дорогу, пока шли через тайгу, его разрывали сомнения: с одной стороны, Иваныч прав, золото надо сдать, а с другой - каким же идиотом надо быть, чтобы так вот запросто отдать богатство неизвестно кому?..
      - Я знаю место, - сказал Ивакин.
      Он уложил драгоценные свертки в вещмешок, поднял его обеими руками и понес во двор. Сизов и Красюк пошли за ним как привязанные. Обогнув дом, Ивакин подошел к стоявшей под стоком большой железной бочке, полной дождевой воды, медленно опустил в нее мешок и разжал руки. Наклонился над бочкой, всматриваясь, что там видно, на дне, взял пригоршню земли, замутил воду, снова всмотрелся и засмеялся довольный.
      - Ну вот, теперь пускай поищет.
      Спрятав золото, они, все трое, ощутили явное облегчение, и разговор за столом был уже легкий, непринужденный. Даже воспоминания о лесном пожаре, в котором они чуть не погибли, получались не трагичными, а, скорее, забавными.
      Подъехавшая к дому машина остановилась с резким скрипом тормозов. Но вместо зампрокурора в комнату вошел Грысин в помятой, но все же официальной милицейской форме.
      Ивакин встал, подвинул гостю стул.
      - В другой раз, - как и вчера, отказался Грысин. И повернулся к Сизову. - Я за тобой. Прокурор велел доставить тебя к нему. Вместе с тем, что ты принес из тайги. Что там? - заинтересованно спросил он.
      - Плонский разве не сказал?
      - Он скажет, как же! Начальник. А теперь еще и хозяин.
      - Уже? - спросил Ивакин. - Это точно?
      - Точно. Теперь у нас все в одном лице - директор, профсоюз, партком... Ну, собирайся! - прикрикнул он на Сизова.
      - Мы все поедем, - сказал Ивакин.
      - Хозяин велел доставить его одного.
      - Куда?
      - На комбинат.
      - Почему на комбинат?
      - Он его осматривает. Хозяин же... Долго ты? - повернулся он к Сизову.
      - Я готов.
      - А где то, что велено взять?
      - Вон вещмешок валяется.
      Грысин прошел в угол, тронул вещмешок ногой.
      - Что в нем?
      - Руда.
      - Руда? - Он был явно разочарован. - Зачем Плонскому руда? Руды там целый карьер.
      - Ты с кем разговариваешь? - строго спросил Ивакин.
      - С кем? - Милиционер растерялся и сбавил тон.
      - С геологами. А геологи думают о завтрашнем дне. Выберут этот карьер, где хозяину копать новые богатства?..
      Он насмешничал, но милиционер этого не заметил.
      - Ну да, конечно... Ладно, бери свою руду, поезжай с Грысиным. Я следом на комбинат подойду.
      Сизов подхватил с пола вещмешок, вышел на крыльцо. Возле калитки стоял хорошо знакомый разболтанный милицейский "газик" с раскрытыми дверцами: старые привычки полного доверия в Никше еще не выветрились. Сизов бросил тяжелый мешок на заднее сиденье, уселся рядом с Грысиным, сидевшим за рулем...
      Когда машина ушла, Ивакин принес из сеней брезентовую робу и стал быстро переодеваться.
      - Я тоже пойду, - спохватился Красюк.
      - Ты сиди тут, гляди за бочкой, - уже выбегая из дома, бросил ему Александр.
      Главная улица поселка была пустынна. Только кое-где возле домов копошились дети. Последнее время комбинат почти не работал. Измаявшиеся от безделья рабочие разбредались из поселка кто в тайгу за дарами природы, кто в райцентр на заработки, а кто и вообще на "большую землю". Зарплату платили редко и мелкими клоками, которых ни на что не хватало.
      Поселок умирал. Когда-то сюда любили наезжать фоторепортеры: как же, совсем городские условия в такой глухомани. Сейчас приезжий корреспондент с фотоаппаратом, наверное, вызвал бы в Никше не меньшее оживление, чем спустившийся с сопок медведь.
      По дороге к комбинату Ивакин не встретил ни одного рабочего. И он очень удивился, услышав знакомый гул: вдруг заработала камнедробилка. Это обрадовало: неужели новые хозяева собираются наладить дело? Если так, то зря они обижают Плонского недоверием, подсовывая ему камень вместо обещанного золота.
      За крайними домами поселка дорога уходила влево, в обход сопки. Там начинался пологий серпантин, по которому только и можно было подъехать к комбинату. Но поселковые, когда шли на работу, обычно пользовались непроезжей тропой, сокращавшей путь.
      На эту тропу и свернул Ивакин и полез на кручу, задыхаясь от спешки.
      * * *
      Расставив ноги, Плонский стоял посередине дороги с поднятой рукой, как милицонер-регулировщик, сшибающий бакши с робкой шоферни. Здесь была широкая площадка, где обычно разворачивались самосвалы, возившие из карьера к бункеру глыбы касситерита. Сейчас машин на площадке не было, и коренастая фигура Плонского выглядела одиноким столбом, непонятно зачем врытым на дороге.
      Пока подъезжали к нему, Сизов все думал о том, как поведет себя зампрокурора. Если сразу бросится смотреть золото, то придется соврать, что в спешке взял не тот мешок.
      Когда машина остановилась и Сизов открыл дверцу, Плонский, не дожидаясь, когда он вылезет, коротко бросил только одно слово:
      - Привез?
      Приветливое "здравствуйте" застряло в горле у Сизова.
      - Привез, - столь же холодно ответил он и показал рукой на вещмешок, лежавший на заднем сиденьи.
      Плонский сунулся в машину, пощупал мешок, подергал за лямки, пытаясь поднять его одной рукой. Это ему не удалось.
      - Стой тут, сторожи, - сказал Грысину. - Я скоро приду.
      - А мне что, можно уходить? - не без ехидства спросил Сизов.
      - Ты пойдешь со мной. Мне тут надо кое-что посмотреть. По дороге поговорим.
      Нервно передернув плечами, Плонский повернулся и пошел к комбинату. Его, как всегда после попойки, угнетало раздражение, от которого не спасала даже опохмелка. Не знающий этой его особенности, Сизов постоял, раздражаясь в свою очередь, и уже хотел крикнуть в спину зампрокурору пару недобрых слов. Но тот обернулся.
      - Чего стоишь? Не можешь расстаться со своим мешком? Не бойся, Грысин посторожит.
      Было странно, что они оставили машину на дороге, вместо того чтобы подъехать на ней к самому комбинату. Идти было недалеко Но все же...
      - Александр Евгеньевич! - Сизов собирался предложить именно это подъехать на машине, но вдруг спросил: - Раньше я мог называть вас Сашей. Как теперь?
      Плонский удивленно уставился на него:
      - А что теперь?
      - Неужели богатство так меняет людей, что они здороваться перестают?
      Плонский поморщился, подумав, что с этим хитрым геологом надо быть подобрее, иначе учует неладное и, чего доброго, вернется к машине.
      - Извини, - сказал он. - Замотался я. Да вчера еще гудели. До сих пор не отошел.
      - Праздник какой?
      - Праздник.
      - А, понимаю, - вспомнил Сизов. - Вы же, говорят, стали большим хозяином. Или, как теперь говорят: у вас контрольный пакет акций. Так?
      - Кто тебе это сказал?
      - Белка на хвосте принесла, - усмехнулся Сизов.
      Плонский засмеялся, догадавшись: сболтнул Грысин, который сам только что узнал об этом. Вот как быстро расползаются слухи. Будет неудивительно, если поселковые через час прибегут на комбинат с хлебом-солью. Или с красными флагами?.. Ни того, ни другого ему не хотелось, и, значит, надо побыстрей провернуть задуманное и уехать. Золото в машине, чего задерживаться...
      Поморщился, подумав, что если все получится, как задумано, и этот бородатый мужик упадет в бункер, то поневоле придется задержаться. Хотя бы для того, чтобы авторитетом прокуратуры подтвердить факт несчастного случая.
      - Так верно или нет?
      - Что?
      - Я спросил о контрольном пакете акций.
      - Верно.
      - Что же теперь будет с комбинатом?
      - Как что? Работать будет, как и прежде.
      - Как прежде? Зачем тогда все эти рыночные игры?
      "Так и есть, - подумал Плонский о Сизове. - Красноперый. Ну, да недолго ему мутить воду..."
      - Комбинат последний год почти не работает, - счел нужным объяснить. Нет потребителей оловянного концентрата.
      - Куда же они подевались? Раньше все давай-давай, ищи новые месторождения...
      - Ну ты, брат, как из тайги пришел.
      Он опять засмеялся. Поморщился от противного жжения, подступившего к горлу, постоял, глотая ртом воздух.
      - Что? Сердце? - осведомился Сизов.
      - Бывает, - неопределнно ответил Плонский. - Ты лучше расскажи, как золото нашли.
      - Долго рассказывать.
      - И то верно, еще успеешь. Этот нанаец, что с вами пришел, знает о золоте?
      Вопрос насторожил Сизова. Не все ли это равно? Сдавать-то золото должны открыто, значит, не сегодня-завтра об этом узнают многие.
      - Нет, - соврал он.
      - А твой дружок, у которого вы остановились?
      - Тоже не знает.
      - Ну, правильно. Золото - такая штука, чем меньше о нем знают, тем оно целее.
      Сзади послышался шум тяжелой машины. Остановившись, они пропустили идущий по дороге самосвал, груженный глыбами руды. Вскоре послышался грохот сваливаемых в бункер камней, и сразу смачно захрустела камнедробилка. Теперь самосвал катил навстречу, облегченно подпрыгивая на ухабах. Подъехав, затормозил.
      - Сколько надо ездок-то? - спросил шофер, не вылезая из машины.
      - Давай еще! - крикнул Плонский. - Я скажу...
      Когда шум машины затих внизу, он объяснил:
      - Хочу посмотреть, как оно там все.
      - Лучше смотреть, когда весь комбинат работает.
      Плонский не ответил. А через минуту, когда они подошли к бункеру, грохот камнедробилки было уже не перекричать.
      По этой крутой тропе рабочие обычно поднимались степенно, оглядываясь на поселок, красиво разлегшийся по долине. Ивакин торопился. Что его гнало, он и сам не знал, задыхался, чувствуя колотье в груди, но не останавливался передохнуть.
      Тропа выводила к белой стене комбината, затем шла вдоль стены и, обогнув ее, терялась на широкой укатанной площадке перед зевом бункера. Ивакин не стал сразу выскакивать на площадку, остановился возле угла здания, спокойно оглядываясь.