— Я не это имею в виду, — поморщился Ваганян. — Впрочем, ты, думаю, не поймешь…

— Так объясни, — начиная внутренне закипать, тихо сказал Вавилов. — Объясни мне, дураку, может, и пойму…

— Ничего я тебе объяснять не буду. Просто не хочу больше увеличивать количество говна… В своей стране.

— Артур, ты, по-моему, заболел. Переволновался в связи с последними событиями. Возьми-ка ты, друг мой, отпуск. Отдохни. А потом мы вернемся к этому разговору. Хорошо?

Вавилов с трудом себя сдерживал. Ему хотелось просто ударить по холеному, отлично выбритому лицу этого неженки, этого рефлексирующего интеллигента, чистоплюя этого, который при малейших сложностях начинает думать, куда бы ему сбежать. Чтобы не нести ответственность. Чтобы не портить себе настроение черной работой. Чтобы остаться в белом… Когда все остальные действительно разгребают дерьмо. А иначе ведь ничего не сделаешь. Если пытаться всю жизнь проходить в белых перчатках, можно и с голоду помереть. Не говоря уже о том, чтобы что-то сделать — хорошее, плохое ли, но хоть что-то. Хоть какой-то след оставить после себя на этой земле.

— Отдохни, Артур, — еще раз сказал Вавилов. — И я буду считать, что этого разговора у нас с тобой не было. Все, иди. Иди, Артур, не серди меня. Все забыли, я позвоню тебе на мобильник через неделю, поговорим спокойно. Давай.

Артур медленно поднялся с дивана и, не глядя на Вавилова, вышел из кабинета.

Владимир Владимирович посмотрел в окно.

Окна кабинета выходили на запад, и Владимир Владимирович видел, как сверкают на крышах соседних домов яркие полосы солнечного света.

В одном из желтых квадратов, помахивая толстым пушистым хвостом, расположился жирный серый кот. Заметив движение в окне, он несколько раз лениво ударил хвостом по крыше, медленно повернул тяжелую голову и, щурясь от удовольствия, посмотрел на Владимира Владимировича. Потом кот широко зевнул и отвернулся, потеряв к непрошеному наблюдателю всякий интерес.