Фирма

— А что, есть новости?

— Есть темы. Надо обсудить.

— Ну что же, обсуждай.

— Смотри. Месяца через два можно провести Лековский фестиваль.

— О боже…

— Перестань, Оля. Дело хорошее. Народ-то его любил и любит. Особенно сейчас. У нас вообще любят покойников. Чтобы тебя по-настоящему признали, надо умереть.

— Это точно, страна некрофилов. Еще Гоголь заметил.

— Вот! А фестиваль можно провести шикарный. Выпустим видео-аудиопродукцию. Сделаем книгу — собрание песен, нот. Плакаты, футболки… Представляешь, что все это для нас значит?

— Неплохие бабки, как я понимаю.

— Правильно понимаешь. Кстати, о бабках…

Гольцман вышел в прихожую, вернулся со своей сумкой и вынул из нее пачку бумаг.

— Подпиши-ка мне вот тут…

— Что это?

— Расписка. В получении денег. Я тебе плачу наличными, чтобы ты не парилась с налогами.

— А за что?

— Ну, скажем, в рамках нашего с тобой первого договора. Мы выпустили компакт с ранними песнями твоего мужа. Продается уже. Компакт и кассета.

Ольга посмотрела на лист бумаги, протянутый ей Гольцманом.

— Ого! Две штуки?

— Да.

— А я слышала, компакты сейчас плохо продаются…

— У кого как. Голь на выдумку хитра, — таинственно заметил Борис Дмитриевич. — Но это отдельный разговор.

Оля поставила подпись. Борис Дмитриевич тут же достал из сумки тонкую пачку зеленых купюр, перехваченную резинкой.

— Держи. А насчет фонда подумай. Но я бы тебе советовал принять предложение. Во-первых, трудовая книжка ляжет… У тебя она, вообще говоря, есть?

— Где-то валяется.

— Пусть она лучше в нашем отделе кадров валяется. Знаешь, ситуация в стране меняется. Неизвестно еще, может быть, эти трудовые книжки нам всем понадобятся. В любом случае вещь нужная. Даже сейчас. У тебя загранпаспорт есть?

— Ну есть. Только уже просрочен, наверное.

— Вот видишь. Надо новый делать. А без трудовой книжки ты замучаешься всякие справки собирать. Конечно, мы поможем, оформим без проблем, но все же советую документами не разбрасываться. Пусть трудовая лежит в фонде, она же каши не просит.

— Ну, если ты считаешь, что так лучше…

— Лучше, лучше. Однозначно.

— Хорошо. Что еще?

— Еще? Зарплата. В фонде положим тебе штуку в месяц официально.

— Баксов?

— Нет, песо. Но повторяю: официально. Чтобы ты налоги с них исправно платила и чтобы не возникало никаких вопросов. Зарплата по нашим меркам приличная, налоги тоже не маленькие… А там — сколько заработаем, все поделим. Внакладе не останешься.

— Звучит заманчиво, — улыбнулась Оля.

— Не просто заманчиво. Это не пустые слова, а реальные дела. Настоящие.

— Хорошо. Если так, то… — Оля сдернула резинку с пачки купюр и пересчитала деньги. — Когда начинать?

— Что?

— Работать. Я имею в виду, в фонде.

— Да считай, что ты уже начала. Учредительные документы на тебя сделаны. Только подпиши вот тут. — Гольцман протянул еще несколько листов.

— Ого! Мои паспортные данные… Все у тебя есть.

— Конечно, есть, — усмехнулся Гольцман. — Мы же с тобой контракт подписывали. Забыла?

— Нет. Просто тогда такая суета была. А с этими похоронами, с развеиванием пепла у меня вообще крыша поехала.

— Ничего. Ты теперь человек непьющий, с трезвым умом и ясной памятью. Большие дела будем делать, Оля, попомни мои слова.

— Хотелось бы.

Оля взяла деньги и сунула их в карман халата.

«А что, может, взять да и жениться на этой Стадниковой? — подумал Гольцман. — Красавица. Теперь уже не пьет. И умная. Даже слишком умная. Ей палец в рот не клади… Нет, эту идею пока нужно оставить. Не бросать совсем, не списывать в архив, но отложить. Время покажет, как выстроятся наши отношения…»

— Так что с фестивалем? — спросила Ольга.

Гольцман закурил.

— Фестиваль мы приурочим к празднику города. А праздник города проводим, в основном, тоже мы. Бюджетные средства плюс частные инвестиции. Деньги, Оля, очень большие, и заработать на этом мы можем весьма неплохо. Весьма неплохо, — повторил он, — даже если считать по московским меркам. В общем, пора начинать серьезные дела. Вся эта питерская мелочь, знаешь, утомляет. Сил отнимает много, а выхлоп — мизерный.

— Ну, не такой уж и мизерный, — улыбнулась Оля, нащупав в кармане деньги. — Машинку-то себе ты все-таки поменял.

— Ха! Машинку! Машинку я и раньше мог купить, давным-давно. Я специально не покупал. Чтобы не бросаться в глаза. Теперь-то — по рангу положено. Моя бы воля, ездил бы всю жизнь на «Жигулях». Оно спокойнее.

— Что, Боря, трусишь? Тебе ли бояться?

— Я не трушу. Я реально смотрю на вещи.

— Ладно, проехали. А какие планы на сегодня?

— На сегодня? Одевайся. Поедем в фонд. Введу тебя в курс дела. Познакомлю с подчиненными.

— Поехали. Все равно делать нечего. А потом я по магазинам прошвырнусь. — Стадникова снова достала из кармана халата деньги. — Надо прибарахлиться. Если уж я теперь президент…

— На одежду денег не жалей. Одежда — это очень важно. Для представительства. Возьми там чеки, мы проведем это как накладные расходы.

— Ого! Просто коммунизм какой-то.

— Почти. Коммунизм в отдельно взятой коммерческой структуре.

Матвеев сидел в баре клуба «Астор» и ждал Моню. Бутылка коньяка, которую он заказал — ему, как своему человеку, позволялось ставить на стол бутылку, остальные посетители удовольствовались порциями в рюмках, — была уже наполовину пуста.

Последнее время Митя стал пить значительно чаще и больше, чем прежде. Ситуация, которая складывалась на работе, переставала ему нравиться.

С одной стороны, дела шли более чем успешно, деньги сами сыпались в карманы со всех сторон, а с другой — жить стало очень напряженно. Митя не мог расслабиться ни на минуту, он все время прокручивал в голове сложные схемы движения денег, все время размышлял, не допустил ли где-нибудь ошибки и не явятся ли к нему завтра обиженные по недосмотру получатели, чтобы предъявить неоплаченный счет.

Матвеев не боялся наездов и разборок, он знал, что в случае чего Гольцман его прикроет, «крыша» у Бориса Дмитриевича сейчас не чета прежней, просто железобетонная «крыша». А вот чего Митя опасался по-настоящему, так это возни, бесконечных телефонных переговоров, выяснения отношений. Получалось, что теперь уже невозможно просто и безмятежно коротать досуг за бутылочкой хорошего коньяка в одиночестве или с какой-нибудь из множества легкодоступных барышень. Спокойствие ушло из жизни. Потому и приходилось Мите увеличивать дозы — теперь желанное умиротворение приходило к нему только после литра спиртного в водочном эквиваленте.

Как-то Митя разоткровенничался с одной из любимых им проституток, предпочитавшей, чтобы ее называли Гретой, и та сказала, что он страдает распространенным среди «новых русских» психическим заболеванием.

— Понимаешь, милый, это у нас, совков, в порядке вещей. Мы же привыкли к нищете. Все привыкли. В том числе и те, что нынче стали богатыми. Вот как ты, например.

— Ну, какой я богатый! Так, погулять просто вышел, — ухмыльнулся пьяненький Матвеев.

— Все равно. Вспомни, как ты раньше жил. Ты кем был прежде? До перестройки?

— В институте учился, — ответил Матвеев. — Комсоргом был…

— Вот видишь.

— Что — видишь? Да, комсоргом факультета… Потом работал в молодежном центре… По культуре… Концерты устраивал всяким-разным… Дискотеки делали… На юг катались с дискотеками… Вот время было! Дикое совершенно! Это же представить себе надо — с дискотекой на юг, как на гастроли! Уму непостижимо!

— Короче, все ясно. Был ты, Митенька, нормальным совком. И денег тебе всегда не хватало. А теперь они на тебя рухнули.

— Ну, прямо — «рухнули»! Можно подумать, с неба упали. Я знаешь как горбатился? Чтобы хоть что-то себе сделать. Чтобы хоть какой-то капитал нажить. Минимальный. Да и то, весь мой капитал, по сравнению с деньгами хорошего, но среднего бандюка, — пыль…

— Можешь не объяснять, — сказала Грета. — Уж я-то знаю, как деньги зарабатываются. На своей, извини, жопе знаю.

— Это ты меня извини, Греточка, что я об этом… Конечно, ты тоже пашешь как лось… Или как конь? Не важно. Так ты думаешь, это у меня просто с непривычки? Такой, типа, плебейский синдром? Подсознательный страх перед ограблением?

— Конечно, — ответила Грета. — У тебя еще в легкой форме. Я знаешь каких видела бизнесменов? Трясутся, как студень. Вроде здоровые мужики, ладные, возраст ломовой, самая жизнь — лет по тридцать пять, бугаи натуральные. А дрожат хуже баб. И бандиты есть — тоже с проблемами. Они, правда, не трясутся, но на неврозе диком. Чуть что — за пушку хватаются, наркотой себя глушат до полного опупения. Так что ты, милый, не одинок. И, повторяю, у тебя, Митенька, очень легкая стадия. Начальная. Ты на этом не зарубайся, пусть все будет так, как будет. От судьбы не уйдешь.

— Оптимистично, — усмехнулся Митя.

После этого разговора он стал чувствовать себя немного спокойнее. Однако алкогольную дозу не снизил.

В баре появился Моня. Он шел между столиками, пристально вглядываясь близорукими глазами в лица посетителей.

— Моня! — крикнул Матвеев. — Иди сюда.

— А, здорово!

Моня опустился на стул напротив Матвеева и, взяв пустую рюмку, плеснул себе коньяка.

— Ну? — спросил Митя, глядя на красное, потное лицо своего подчиненного.

— Можно еще? — спросил Моня.

— Давай. Чего это ты такой нервный?

— Погоди.

Моня одним глотком осушил еще одну рюмку и поморщился, словно пил не приличный напиток, а неведомо где и как изготовленную «ларечную» водку.

«Однако пацан в бухле ни фига не понимает, — подумал Митя. — Коньяк — сорок баксов за бутылку. А он жрет, как сивуху. Плебей».

— Ну что, оклемался?

— Фу, — выдохнул Моня. — Теперь отпустило.

— Что с тобой стряслось? Ты с Эльвирой-то встретился?

— Встретился. Знаешь, Митя, затрахала она меня по полной программе.

— В каком смысле?

— В фигуральном. Не волнуйся, только в фигуральном. До реального траха дело не дошло.

— А чего так? Она телка ничего себе. Я бы ей вдул. С большим даже удовольствием.

— Так вдуй, — ответил Моня. — Пожалуйста. Только сначала она тебя морально так затрахает, что, боюсь, у тебя ничего не получится. Не встанет уже, после общения.

— Так что же? Подписала она?

— Подписала. Всю душу из меня вымотала.

— Сколько ты ей дал?

— Все три тонны.

— Зря.

— Ага. Ты бы с ней поговорил. Она тебя на всю десятку раскрутила бы. Я ей уже говорю — все, три штуки. Хочешь — бери и подписывай договор, не хочешь — до свидания. Взяла. И подписала.

— Значит, все? Теперь ты их директор?

— Да, директор. Только смотри, Митя, на твою ответственность.

— Что? — Митя поднял глаза на новоиспеченного директора группы «Вечерние совы». — Что ты имеешь в виду?

— Если москвичи наедут, сам будешь разбираться.

— Какие еще москвичи?

— Как это — какие? У них же с Вавиловым контракт заключен.

— С Вавиловым? У Эльвиры?

— Ну да. Я думал, ты знаешь.

— А что за контракт?

— На самом деле туфта. Купили у них альбом. О концертной деятельности там ничего нет.

— Альбом, значит…

— Ну да. «ВВВ» сейчас все метет. У них денег много, вот они и скупают группы на перспективу. Пусть лежат, типа. Для них тонна баксов — не деньги.

— Не понял. Они что, купили альбом за тонну?

— Да. Причем Эльвира еще даже не получила денег. Там, в Москве, сидит такая Вика — их первый директор. Первый директор «Сов», я имею в виду. Сидит и ждет, когда ей «ВВВ» тысячу долларов отсыплет.

— Ясно… А что Эльвира?

— Я ей говорю — посылай на хуй это «ВВВ», работай с нами. Мы тебе и денег дадим вперед, и концерты устроим.

— А она?

— А она полночи меня пытала, сколько я ей денег дам и за что. В общем, договор подписала. Я ей объяснил так: сегодня играют концерт — гонорар пятьсот баксов. За то, что она пошлет к черту «ВВВ», — тонну. И тонна пятьсот — аванс за предстоящие концерты, которые мы им устроим. Все права на группу, на название они передают «Норду» в лице продюсера Дмитрия Матвеева и старшего администратора Игоря Монина. То есть тебя и меня.

— Еще что?

— Остальное я ей на словах наобещал. Клип, раскрутка, радио, видео, шмидео. В общем, все как обычно. Полный набор.

— Ладно. С «ВВВ» я сам разберусь. Мастер-тейп альбома где?

— В Москве. Но копия есть у Эльвиры.

— Не забрал?

— Нет.

— Забери. Сами выпустим. Пусть срочно звонит в Москву и говорит, чтобы эта Вика никаких денег там не брала и немедленно ехала в Питер. Контракт контрактом, но пока они денег не получили, еще можно задний ход дать.

— А если уже получили?

— Пусть отдаст назад. Чем быстрее, тем лучше.

— Ладно, сделаю.

— И последнее. Не дай сегодня слабину на концерте.

— В каком смысле?

— Увидишь. Говорю тебе — не дай слабину. Стой на том, что ты директор, и точка. Все дела пусть ведут с тобой.

— Я не понял, Митя, какие дела? Что там, на этом концерте, наезды будут, что ли?

— Моня, у тебя есть возможность показать себя как профессионала. Я в тебя верю. Поезжай на концерт и ничего не бойся. Понял? Вообще ничего. Если что, мы тебя прикроем.

— Хорошие дела…

— Не ссы, Моня. Прорвемся. Ты меня понял?

— Надеюсь, что понял. Ладно, пока. Завтра позвоню.

Про две с половиной тысячи долларов Эльвира решила пока не говорить подругам. Она взяла с собой пятьсот, решив честно поделить их на три части. Участие в «Совах» Вики, которая все еще сидела в Москве и, по предположениям Эльвиры, трахалась там с работниками «ВВВ», было теперь под большим вопросом. Моня наобещал золотые горы и, главное, брал на себя абсолютно все административные функции, так что Вика и вправду, кажется, была уже не нужна. Ну, подруга, положим, она хорошая, однако хороший человек — это не профессия. А как администратор Моня на порядок круче, да и деньги живые дает сразу.

— Девчонки, сегодня у нас ответственный день, — сказала Эльвира Люде и Нинке, когда они паковали костюмы и инструменты. — Есть у меня думка, что аудитория будет очень специальная. Не обращайте внимания. Играем спокойно. Артист должен работать одинаково ответственно для любой публики.

— Ты меня учишь, как артист должен работать? — спросила Людка. — Я знаешь сколько концертов отпахала на всяких полевых станах? С институтскими халтурами — где только не играли. Один раз даже в горячем цеху, в обеденный перерыв.

— Денежку-то платят? — спросила более прагматичная Нинка.

— Ха! — Эльвира открыла ящик письменного стола, достала приготовленные деньги и вручила подругам по две бумажки — по сто и по пятьдесят долларов.

— Круто! — Людка сунула деньги в кошелек. — Каждый день бы так, а, девчонки? Мне как раз сейчас бабки нужны — просто смерть!

— А что за публика? — спросила Нинка. — Бандюганы, что ли?

— Ага, — ответила Эльвира как можно более равнодушным тоном. Нинка-то тертый калач, а вот Людмила, мамина дочка, может замандражировать.

— Серьезно? — Людка отставила в сторону сумку, в которую складывала вещи. — Девочки, я как-то это…

— Что, боишься?

— Ну, в общем, девичья честь меня не очень беспокоит, а вот общее состояние здоровья как-то не хотелось бы подвергать…

— Думаешь, побьют? — усмехнувшись, перебила ее Эльвира.

— Ну, побить-то не побьют, я надеюсь, а…

— "А" будет только по желанию. С нами едет наш новый директор.

— То есть? — в один голос воскликнули Люда и Нинка. — А Вика?

— Девчонки! Давайте сегодня попробуем с новым человеком. Видите, как покатило сразу… Ладно, скажу вам все. Хотела после концерта, но если вы сомневаетесь…

Эльвира достала деньги — все две с половиной тысячи — и положила на стол.

— Вот.

— Что это? — Нинка взяла пачку стодолларовых купюр, быстро пересчитала, положила на место. — Две с половиной штуки. Это откуда, Эля, а?

— Просто не хотела вас волновать перед концертом. Я подписала новый контракт. А это — аванс.

— Контракт? А Вика?

— Девчонки, ну вот, начинается. Я же говорила — давайте потом…

— Да ладно, тут все взрослые. Мы профессионалы, Эля. Работа есть работа. За нас не волнуйся. Лучше поясни, что за контракт.

Людка села на корточки перед Элей и заглянула ей в глаза.

— Думаешь, я кручу? — спросила Эльвира. — Недоговариваю?

— Нет, что ты…

— Вот и славно. Понимаете, девчонки, как писал О.Генри, «Боливар не выдержит двоих». Думаю, если все пойдет нормально, мы с Викой останемся подругами. Но бизнес есть бизнес. Такие уж правила. Или работать серьезно, или в дочки-матери играть.

— Ладно, с Викой разберемся, когда она приедет, — рассудительно сказала Нинка. — Ты скажи вот про это. — Она кивнула на деньги.

— Повторяю, я получила аванс. Контракт со мной подписал Моня.

— Моня?! — Люда вскочила. — Круто! Он классный парень!

— Классный. Да, — медленно произнесла Нинка.

Эльвира посмотрела на нее.

— Слушайте. Давайте договоримся. Раз и навсегда. Вы думаете примерно так: раз я подписываю договор без вашего ведома, то в один прекрасный день могу и вас кинуть, как мы сейчас Вику. Правильно?

Нина кивнула.

— Нет, девчонки. Мы вместе начали, вместе и останемся. Я отвечаю за базар. И больше мы эту тему не обсуждаем. В контракте написано, что основной состав группы — трое музыкантов, то есть мы. В зависимости от обстоятельств состав может расширяться, однако трое остаются неизменными. Все. Вопрос снят.

Нинка хотела что-то сказать, но тут раздался звонок в дверь — требовательный и длинный, как звонят люди, знающие, что их визит чрезвычайно важен.

— Ох ты, е-мое! — воскликнула Эльвира. — Это Моня. Девчонки, едем. Моня сказал, что транспорт обеспечит в оба конца.

— Круто! — улыбнулась Людка. — А далеко ехать-то?

— В Московский район.

— Там клуб, что ли?

— Ну, типа того. Можно сказать, что клуб.

4

Митя долго не понимал, что с ним происходит. Он постоянно думал о Стадниковой и вдруг осознал, что ревнует ее к Гольцману. По-настоящему. До какого-то сумасшествия.

В свое время — давным-давно, как казалось Мите, — он решил, что периоды влюбленности, этого неопределенного, но чрезвычайно сильного и вредного для работы состояния, у него закончились. По мнению Мити, влюбляться можно было лет до тридцати. После этой черты мужчина должен забыть о всяких глупостях и заниматься делом. Не влюбленность ведь делает мужчину мужчиной, а дело, которому он служит, которое делает хорошо и за которое получает хорошее вознаграждение. Как моральное, так и материальное.

Митя Матвеев, как любой человек, переживал целую серию влюбленностей — в школе, потом в институте, в стройотряде, на юге… Когда ему стукнуло тридцать и он начал делать первые шаги по лестнице благосостояния и достатка, когда начал планомерно заниматься бизнесом, Матвеев решил, что с романтическими увлечениями покончено — и по причине возраста, и по причине рода деятельности. На влюбленности просто не было ни сил, ни времени.

Да и какие могли быть влюбленности, если все свои естественные, биологические желания Митя мог легко удовлетворить с такими красотками, о которых большинство российских мужиков могут только мечтать. И не просто с красотками, а с высокими профессионалками своего дела, умеющими и знающими все и способными растормошить самого хилого в сексуальном смысле мужичка. Между тем Митя хиляком не был, через знакомых хозяев агентств, специализирующихся на обеспечении ночного досуга клиентов, он заказывал, как правило, двух девушек на ночь, а иногда и трех. И был очень доволен этой стороной своей жизни.

А совсем недавно все изменилось. Незаметно, без каких-либо предварительных симптомов и звоночков, подползла и завладела всем его существом болезнь, против которой, как ему казалось, у него много лет назад выработался устойчивый иммунитет.

…Митя ехал на своем «Опеле» за «Мерседесом» Гольцмана и с ужасом понимал, что его слежка даст именно тот результат, которого он опасался больше всего.

Как и предполагал Митя, машина Гольцана остановилась возле дома, где теперь жила Стадникова.

Борис Дмитриевич шагнул на тротуар, что-то сказал шоферу и скрылся в подъезде.

Митя вошел во двор и, сев на лавочку в небольшом скверике, принялся наблюдать за окнами квартиры, в которой сейчас находились Ольга и Гольцман.

«Что ему надо, старому козлу? — думал Митя, куря одну сигарету за другой. — А ей-то, ей на что сдался этот урод? Что она в нем нашла?»

Свет в квартире Стадниковой не выключался, но для Мити это было еще болезненнее, чем если бы он дождался кинематографического момента, когда окна любимой вдруг погружаются в темноту и герой вместе со зрителями понимает, что теперь любимая падает в постель с удачливым соперником. Недвусмысленный и незамысловатый режиссерский ход.

«Она любит, гадина, при свете трахаться… — Митя сплюнул. — Ну, как же так? Как же так? Ведь тогда, на кухне… и потом, всю ночь… что она мне говорила? Любимый мой, говорила. Единственный мой, родной мой, говорила. Это же не галлюцинации…»

Митя хотел спать, ему нужно было ехать домой, срочно связываться с Москвой, Рябой ждал его звонков, но Митя продолжал сидеть на лавочке, не в силах отвести глаза от окон Стадниковой.

Гольцман, кажется, не собирался уходить.

Матвеев встал, пересек двор, вошел в подъезд, помедлив, поднялся по лестнице и остановился возле двери в квартиру Ольги.

Закурил новую сигарету.

Зачем он здесь? Если сейчас откроется дверь и Борис Дмитриевич выйдет на лестницу — что он ему скажет? Или если выйдет Ольга? Что говорить? Как себя вести?

Митя щелчком отправил окурок вниз по лестнице и прижался ухом к двери.

В квартире звучала тихая музыка, потом он услышал женский голос. Ольга. Тяжелый, монотонный бубнеж. Гольцман. Снова Ольга. Смеется.

«Сука! Блядь… Недавно мужа похоронила… С ним, с Матвеевым, трахалась так, что едва весь дом не разнесла. А теперь с этим старым пердуном якшается. Что Гольцману от нее надо? Ну, разводиться он собрался, это все знают. Так что, новую жену решил завести? Закодировал Стадникову. Не сам, конечно, но инициатива-то его. Теперь она не пьет. Выглядеть стала — просто куколка. Сволочи… Какие сволочи!»

Митя глубоко вздохнул. Единственное, чего ему сейчас хотелось, — это ворваться в квартиру и как следует дать по роже Борису Дмитриевичу. Потом — ногой по яйцам. Размазать по полу, бить, пинать, втоптать в паркет. Гад, все ему мало! Гребет деньги лопатой. Сосет из всех, артистам не платит, всех динамит, теперь вот на городской уровень вышел, в мэрии сидит, переливает из бюджета в свои бездонные закрома. Солит он их, что ли, эти деньги гребаные? К губернатору в гости ездит, не просто на прием, а домой, запросто… На охоту вместе мотались, он еще Мите хвастался. Сволочь!

Матвеев заставил себя отойти от двери и начал спускаться по лестнице.

А Ольга-то, Ольга! Тоже хороша! Что она в нем, в Гольцмане, нашла? Выходит, кроме денег, ей ничего не нужно?

«Надо с ней поговорить, — думал Митя, садясь в свою машину. — Надо поговорить. Все выяснить наконец. А то — чушь какая-то, я, взрослый человек, как пацан, под окнами торчу… Пусть скажет — будет она со мной или нет… Я ей так прямо и предложу. Я холостой. Есть квартира, машина. Бабки, слава богу, пошли. Совершенно независимый человек. Что ей со старым евреем топтаться? Стыдно же. Выйдут в люди — журналисты сразу обсасывать начнут. А со мной другое дело… И ведь сама, сама говорила — Митя, Митя, дорогой…»

Матвеев ехал по ночному городу и все время возвращался к мысли, что все дело, конечно же, в деньгах.

«Когда человек резко бросает пить, он сразу западает на деньги, это все знают, — накручивая уверенность в правильности своих догадок, думал Митя. — Либо начинает вкалывать, как сумасшедший, зарабатывает, зарабатывает, все ему кажется мало, из кожи лезет, чтобы еще урвать, чтобы забить свой кошелек, свой сейф, свою квартиру под завязку. Синдром пропитых, прогулянных денег, времени и здоровья. Словно пытается нагнать, возместить утерянное, прожитое впустую. Либо — как Ольга. Сама не зарабатывает, не умеет, не может и не хочет, значит, надо присосаться к денежному мешку. Сначала я подвернулся. Посмотрела она — молодой человек упакован… Запала на меня. Появился Борис Дмитриевич — ах, он круче! Прыг на него. Ну, ничего, ничего. Этот вопрос решить можно. Тем более я давно хотел свое дело открывать. Пришла пора, что ли? А главное, есть варианты».

Митя ехал и думал, что «варианты», которые у него были уже давно и мысли о которых он старался отгонять, вполне реальны, но означают эти «варианты» шаг в совершенно новую жизнь, с другими, непривычными законами и реалиями.

В сорок лет резко все поменять, отказаться от одной жизни и начать другую — не так-то просто.

«Зато Ольга будет со мной. Ольга, деньги, власть. Чем плохо? Ну, нервы, конечно… А где без нервов? Хочешь зарабатывать — порти нервную систему. Иначе никак. По крайней мере, в наше время и в этой стране».

Митя вытащил телефонную трубку.

«Ладно, будь что будет. Как говорит народная мудрость — не фиг думать, трясти надо».

Удерживая руль одной рукой, Митя набрал нужный номер.

— Алло, Игнат? Это я, Митя. Встретиться бы надо. Если можно, то прямо сейчас. Где? В «Манчестере»? О'кей, через десять минут буду. Да, я из машины звоню…

— А не пролетишь? — спросил Игнат Митю, сидевшего напротив него за столиком в клубе «Манчестер». — Ничего, что я на «ты»?

— Нормально, — ответил Матвеев. — Мне так удобнее. Меня, честно говоря, все время ломало, когда мы с тобой на «вы» были.

— Мне тоже так удобнее. Короче, я задал вопрос.

— Знаешь, Игнат, если честно, то в нашей стране никто ни от чего не застрахован. Всякое может случиться. Форс-мажор. Дефолт какой-нибудь новый. Хотя как раз от дефолта мы застрахованы. На это дело дефолт не действует.

— А что действует?

— Что?

Митя посмотрел бандиту прямо в глаза. Глаза эти, по обыкновению, ничего не выражали.

«Как это они такую маску вырабатывают? — с откровенной завистью подумал Митя. — Ни за что не поймешь, о чем парень думает. Просто мертвяк какой-то. Артист, одно слово».

— Что действует? Откровенно сказать?

— Конечно. У нас, я так понимаю, серьезный базар идет. За деньги.

— Да. Если откровенно, помешать могут только бандиты.

Игнат усмехнулся.

— Зря смеешься. — Митя налил себе шампанского. — Тут разбор уже по-взрослому идет.

— А я что, пацан, что ли?

Глаза Игната нехорошо сузились, но Митя уже знал, что это — тоже игра. Игнат его испытывает. Если от такой мелочи Митя даст слабину, покажет хоть намек на испуг, с ним никто не будет иметь серьезных дел. Посчитают просто за трусливого фраера.

Митя спокойно выдержал взгляд Игната и, глотнув шампанского, ответил:

— Нет. Ты не пацан. Иначе я бы к тебе не обратился. Но надо трезво оценивать ситуацию. Понимать, с кем, возможно, придется иметь дело.

— И с кем же? Если ты такой умный, скажи.

— Скажу. Этот бизнес, ты же понимаешь, очень сытный. Валятся бешеные бабки, причем быстро. И не надо париться ни с нефтью, ни с железом. Все чисто, культурно, а заработки — будь здоров.

— Да? Что-то вот Кроха только платит и платит. Кстати, ты узнай там, эти ваши «Совы» — как у них дела идут? Кроха вписался, денег дал на раскрутку. А отдачи пока ноль. Ну, он максает, запал на эту телку, на Эльвиру. Но это беспредельно не может длится. Кроха деньги считает. Телка телкой, а суммы там уже пошли ломовые.

— Сколько он вложил, если не секрет?

— До хуя и больше. Ты лучше у Эльвиры спроси. Или у этого фраера, у директора ихнего. Кроха с ними двоими добазаривался. Фраер обещал…

— Моня, что ли?

— Может, и Моня. Не знаю. Пацан как пацан. Вроде правильный. Не мазурик. Но хотелось бы просечь, куда наше лаве течет. Кроха напрягаться начинает.

— Пусть не напрягается…

— Отвечаешь?

— Отвечаю.

Игнат еще раз пристально посмотрел Мите в глаза:

— Ну, хорошо. Так что ты предлагаешь?

— Я предлагаю вписаться в пиратство.

— Слышал я про эту тему. Только она уже схвачена.

— Схвачена. Но схвачена очень мало. На этом пироге еще много ненадкусанных краешков.

— Красиво говоришь, — усмехнулся Игнат. — Художественно. Прямо писатель. — Он налил шампанского в свой бокал и чокнулся с Митей. — Давай, мастер. Выпьем.

Поставив пустой бокал, Игнат постучал пальцами по столу. Тут же за его спиной вырос официант, и Митя подумал, что этот служитель ночного заведения либо обладает изощренным, уникальным слухом, позволяющим в грохоте музыки и шуме посетителей расслышать эту тихую дробь пальцев по столу, либо настолько вышколен Игнатом, что ловит малейшие изменения настроения своего важного клиента или даже предугадывает его желания.

— Еще парочку, — бросил Игнат официанту, и Митя чуть не хрюкнул, развеселившись от того, что бандит вдруг заговорил текстом булгаковского Шарикова.

Официант исчез и через минуту вернулся с двумя бутылками шампанского.

— Слушай, Игнат, — глядя на бутылки, сказал Митя. — А у тебя от шампанского голова утром не болит? Я, например, в таких дозах не могу. Мне бы лучше водочки. От шампанского, если его перепьешь, по утру вообще — туши свет. Голову не поднять.

— Да? А я ничего. Привык. Эй, слышь, — крикнул он в спину официанту. — Водки еще принеси. Бутылку.

— Ну так что же? — Он снова посмотрел на Митю. — Давай конкретно.

— Конкретно — бабки нужны. Для начала бизнеса.

— А у тебя нету, что ли?

— Есть. Но этого не хватит.

— Какие вы все-таки… — Игнат покрутил в воздухе пальцами. — Ничего сами не можете сделать. Чуть что — «бабки нужны». Я их рисую, что ли? Сам зарабатываешь не слабо.

— Да. Не слабо. На одного — не слабо. А для дела — маловато будет.

— И сколько же надо для дела?

— Много, Игнат. Надо структуру вписывать.

— Какую еще структуру?