Каждый накладывал себе сам, и Джудит с удивлением наблюдала, как Малкольм вновь и вновь возвращается к котелку над огнем. У него, должно быть, железный желудок. Сама она с трудом заставила себя проглотить одну водянистую картофелину. Даже лорд Маклеод, сидя на противоположном конце широкого дубового стола, придирчиво ковырял в тарелке, словно опасаясь есть приготовленное.
Осторожно расспросив, Джудит выяснила, что ужин приготовила одна из женщин клана. Теперь девушка начинала понимать, чем объясняется желание Малкольма найти жену для лорда Маклеода. Однако резать овощи соломкой и кубиками, тушить, варить и жарить она прекрасно могла бы оставаясь и незамужней. Для этого совсем не обязательно приковывать ее к лорду Маклеоду и этим развалинам цепями брака.
Лорд не замечал ее присутствия так же старательно, как ей бы хотелось не замечать его. Ее взгляд невольно возвращался к высокой фигуре, сидящей напротив, отмечая широкие плечи, загорелые руки, большие, загрубевшие от работы, все в царапинах и порезах ладони. Он склонился над тарелкой и сосредоточенно расправлялся с ужином. Своими манерами он заметно отличался в лучшую сторону и от Питера, и от Энтони.
Впрочем, Алисдер Маклеод отличался от ее предыдущих мужей не только этим.
От него исходил не запах лекарств, постоянно преследовавший хрупкого здоровьем Питера, и не запах крови и пота, как от Энтони. Лорд Маклеод источал свежий терпкий запах, отдававший сосной и бескрайними просторами. Его густые черные волосы, отливавшие синевой, совсем не походили на тонкие светлые волосы Питера или редеющие волосы Энтони. Маклеод был выше их обоих. Поношенная белая рубашка плотно обтягивала его широкие плечи, а штаны облегали бедра так, что воображению уже ничего не оставалось. Сильное, волевое лицо прорезали две складочки на подбородке, упираясь в немного полную, но четко очерченную нижнюю губу. Солнце, ветер, а может, и сама жизнь испещрили мелкими морщинками уголки глаз, однако они не только не портили общего впечатления, а напротив, добавляли глубины и значимости его лицу. Взгляд Маклеода служил ему грозным оружием: казалось, он проникает в самую душу, в ее тайные уголки. Когда лорд улыбался, на его мужественном загорелом лице сверкали ровные белые зубы, а у Джудит внутри все начинало дрожать от страха.
Старая Софи отчетливо ощущала тайные токи, незримо соединившие ее внука и Джудит.
– Малкольм, – обратилась она к члену клана, шумно и с явным удовольствием расправлявшемуся с ужином, – будь добр, оставь нас одних.
Малкольм взглянул на лорда Маклеода, который едва заметно кивнул, потом на Джудит, которая сосредоточенно склонилась над тарелкой, и, наконец, перевел вопросительный взгляд на Софи. Прежде чем покинуть кухню, Малкольм подошел к котлу и еще раз наполнил тарелку, чем вызвал у Джудит гримасу отвращения и улыбку у Алисдера.
Весь день Софи обдумывала то, что собиралась сказать сейчас. Возраст и мудрость придавали ей решимости, а понимание того, что времени у нее оставалось все меньше, укрепляло мужество. Теперь Софи вспоминала свое детство в поместье отца во Франции куда яснее, чем то, что произошло час назад. Это весьма забавляло ее и доказывало, что пришла настоящая старость, что она такая же древняя морщинистая старуха, какой была когда-то ее бабушка. Невероятно, но бывали времена, когда она вовсе не чувствовала себя старой, напротив, ей казалось, что она – молоденькая девушка, и только воспоминания о долгой хорошо прожитой и полной любви жизни напоминали о прошедших годах.
О, Джеральд, осталось совсем немного. Ей уже не казалось странным, что она молится покойному мужу чаще, чем Господу. Она очень любила его, гордого, энергичного человека, который стал ее мужем, ее жизнью. Правда, не без борьбы.
Еще многое надо сделать, прежде чем они соединятся, многое завершить. У нее есть обязанности, и счастье внука – не последняя из них. Он такой упрямец. Почти как дед. Софи вздохнула и чуть заметно улыбнулась. И такой же любящий…
Джудит очень напоминала Софи, какой та была в далекой молодости. Софи приехала много-много лет назад в Шотландию тоже не по своей воле, тоже была против брака, к которому ее принуждали. Семью Ажинкуров во Франции связывали давние узы с Маклеодами, и брак Софи должен был обеспечить преемственность этой связи. Со временем земля отважных шотландцев стала казаться ей прекрасной, а одиночество, которое она испытывала, покинув родину, скоро сменила глубокая, преданная любовь.
Как бы она хотела передать такие же чувства этой молодой паре!
Софи оперлась обеими руками о палку. Она видела, что они ждут ее слов, видела, что каждого мучает свой страх. Джудит почти уткнулась лицом в тарелку, но Софи не нужно было смотреть ей в глаза, чтобы знать: они потемнели и полны сомнений. Она понимала и то, что выражает решительно выдвинутый вперед подбородок внука. Какие упрямые!
– Даю вам три месяца, дети, – негромко, но четко проговорила Софи, смягчая слова доброй улыбкой, – чтобы вы поняли, подходите ли друг другу. В конце этого срока, если вы почувствуете, что не уживаетесь, я пересмотрю свои слова. Вполне возможно, я ошиблась и не сказала ничего такого, что могло бы навсегда привязать вас друг к другу, когда Малкольм призвал меня в свидетели. – Она не спускала глаз с Алисдера.
Своими действиями сегодня, представив Джудит всему клану как жену лорда Маклеода, Малкольм ясно показал, что Алисдер охотно принял этот союз. По обычаям клана они уже считались мужем и женой.
Воцарилось молчание. Алисдер и Джудит молча обдумывали сказанное Софи. Когда девушка заговорила, ее слова повторили мысли Алисдера. Совпадение только усугубило его раздражение.
– Незачем напрасно тратить время, – тихо произнесла она. – Я знаю, мы не подойдем друг другу.
Алисдер кивнул, полностью соглашаясь.
– Если вы не желаете даже попробовать, значит, с памятью у меня все в порядке. Малкольм объявил вас мужем и женой при свидетелях.
– Бабушка, как бы я ни стремился положить конец этому фарсу, я не прошу тебя лгать.
– Алисдер, мое самое страстное желание – увидеть, что твоя жизнь устроена. Жизнь слишком коротка, чтобы растрачивать ее на сожаления или боль. Я бы все отдала, чтобы ты обрел покой, даже если ради этого придется кое-что забыть. – Софи ласково улыбнулась ему. Он так напоминал любимого Джеральда! – Никогда не сомневайся в одном, дорогая моя, – проговорила она, обращаясь к Джудит, – даже если будешь сомневаться во всем остальном. Эта земля рождает отважных людей. Упрямых, верных до конца, верящих в идеалы, от которых готов отказаться весь остальной мир. Мой внук воплощает все лучшее, что есть на этой земле. Тебе могло повезти куда меньше с мужем.
«Точнее сказать, лорду Маклеоду могло бы больше повезти с женой», – подумала Джудит, не отрывая глаз от стола. Только один раз она взглянула на хрупкую маленькую женщину, лицо которой было полно решимости, и заметила, как покраснел Маклеод. Неужели смутился, услышав похвалу в свой адрес? Вряд ли.
– Если в конце этого времени, – продолжила Софи, словно не замечая изучающего взгляда Джудит, на секунду остановившегося на лице Алисдера, – ты здесь не приживешься, считай себя свободной, можешь уйти. Правда, с деньгами у нас туго, но у меня есть кое-какие драгоценности. Какое-то время ты продержишься.
– Нет-нет, я на это не пойду, – возразила Джудит.
– А я и не позволю, – резко вставил Алисдер.
Последние два года, несмотря на все трудности, голод и лишения, которые пришлось вынести клану, он не прикоснулся к драгоценностям бабушки. Не из гордости. Гордость умерла, когда он впрягся в плуг. Она исчезла, когда пришлось ломать мебель, чтобы зимой топить камин, когда снег толстым покрывалом укрывал землю, а проникающий ледяной ветер завывал в стенах замка. Гордость ушла, когда он вернулся домой в Тайнан, сломленный горем и отчаянием, и с ужасом увидел, что осталось от клана. Остатки былой гордости умерли, когда пришлось ковыряться в земле, отыскивая случайно не выкопанные картофелины, любые съедобные коренья для умирающих от голода людей. Нет, в лорде Маклеоде говорила не гордость, а, скорее, странная, неуместная чувствительность.
У них мало что осталось от прошлого. Им запретили жить по-своему. Остались только память да отдельные безделушки. Продав драгоценности Софи, конечно, можно было какое-то время существовать без забот, но их потеря стала бы невозвратной утратой. Броши, ожерелья, несколько золотых браслетов, переливающиеся драгоценные камни, никогда не знавшие оправы, были подарены Софи ее мужем, дедушкой нынешнего лорда Маклеода. Софи не цеплялась за них и, если надо, не стала бы возражать против их продажи. Однако Алисдер видел, как иногда она вынимала их из тайника, внимательно разглядывала, гладила, а из ее глаз беззвучно текли слезы. Нет, он не отнимет у бабушки ее воспоминания и тем более не позволит сделать это англичанке.
– В определенное время мы все делаем то, что должны, дети, – проговорила Софи с упрямством не меньшим, чем у Алисдера. – Драгоценности принадлежат мне, и я вольна распоряжаться ими, как сочту нужным. И потом, кажется, ты кое-что забыл. Ваше расставание еще под вопросом. Решать буду я. Если мне покажется, что вы не очень старались, вы останетесь мужем и женой. – Софи замолчала и повернулась к Джудит. – Детка, – обратилась она к ней, – мы живем не в обычное время, да и ты не девушка. Иначе такой договор был бы невозможен. Ты уже была замужем, поэтому несколько месяцев, которые проведешь с Алисдером, никак не повлияют на твою репутацию. Ты понимаешь?
– По-моему, ты намекаешь на более близкие отношения, бабушка, – перебил ее Алисдер, – но этого не случится. – Он не испытывал ни малейшего желания дополнительно осложнять свою жизнь, разделив постель с англичанкой.
Джудит не отрывала взгляда от изрезанной поверхности дубового стола.
– Но вы ведь попробуете? Это все, о чем я прошу, – взывала к ним Софи, – а иначе готовьтесь провести вместе всю жизнь.
От этих слов Джудит стало не по себе. Она посмотрела прямо в глаза Алисдеру. Угроза бабушки сильно подействовала и на него. Он тоже пристально посмотрел на Джудит.
«Часто крошечная искра разжигает огромное пламя», – подумала Софи и улыбнулась.
Глава 6
Больно.
Глаза никак не открыть. Что-то не так. Джудит попробовала приподнять веки, но, налитые свинцовой тяжестью, они не слушались. Захотела поднять руку и прижать к глазам ладонь, освободиться от повязки, но поняла, что руки крепко связаны за головой. Она попробовала подтянуться, но только туже затянула веревку, которая стягивала запястья. Ужас охватил ее, заполнив липким потом каждую пору на теле.
Она вскрикнула от неожиданности, когда у самого уха раздался мужской голос.
– Так,–
произнес он тихо, почти сочувственно, и тут же чья-то рука зажала ей рот,–
значит, ты проснулась. Хорошо. Было бы очень жаль, если бы ты пропустила следующую часть.
– Не надо, –
молила она сквозь сжимавшие ее рот пальцы.
– Не надо? А как же мы? Так и не повеселимся? –
Беззвучная усмешка. –
Ну уж нет.
Руку сменили губы, горячие и влажные. Она едва не задохнулась, когда его язык резким движением ворвался ей в рот. От него несло табаком и бренди. От отвращения она крепко сжала зубы. Он тотчас отскочил, вскрикнув от боли, –
единственная награда за крошечный мужественный поступок, а потом нанес ей сильнейший удар по голове. Она закричала – громко, пронзительно, но ее крики вызвали у них только смех. Казалось, он лишь еще больше возбуждает этих зверей, веселящихся при виде чужого страха. С нее сорвали одеяло, и холодный воздух охватил взмокшее от испарины обнаженное тело. Она брыкалась несвязанными ногами, но эти движения еще больше забавляли мужчин и не остановили руку, которая не торопясь, бесстыдно изучала ее. Джудит выгнулась вверх от боли, когда чьи-то пальцы вошли в нее, однако это непроизвольное движение вызвало только дополнительные похабные замечания собравшихся.
Матрац прогнулся под тяжестью мужчины, навалившегося на нее. Она кожей ощутила его волосатое тело. Джудит дернула согнутой ногой вверх, пытаясь скинуть его. Послышался приглушенный стон и ругательства, она поняла, что сделала ему больно.
– Вытяни ей ноги, Энтони, и привяжи к спинке кровати.
Джудит сопротивлялась как могла. Однако сил, рожденных страхом и гневом, было явно недостаточно. Веревки, которыми привязали ее раздвинутые ноги, стали красными от крови, прежде чем она, обессилев, замерла на матраце. Но даже теперь она не собиралась облегчать им задачу.
Она извивалась от отвращения при прикосновении губ и рук, которые делали с ее телом все, что хотели, дергалась то в одну сторону, то в другую, но веревки надежно держали ее, а мужчины довольно смеялись, перемежая смех сальными шутками.
– Уверен, ей даже нравится! –
крикнул кто-то.
– Твою сучку надо приручить, Энтони, –
захохотал другой.
Словно в наказание за непокорность, чьи-то грубые пальцы схватили ее груди и сильно сжали их. Джудит застонала от боли, но слабый звук только подзадорил мучителя, который тут же больно укусил ее сосок. Увы, эта боль была ничто по сравнению с мукой, которую пришлось вынести ей дальше.
Бесстыдные пальцы сменил огромный фаллос. Он безжалостно вошел в Джудит, разрывая сухую нежную ткань и смазывая свой путь ее кровью. Приглушенные крики Джудит сопровождались стонами животного удовольствия ее мучителя.
Но и этим дело не кончилось.
Получив свое, первый мужчина оставил Джудит для того, чтобы его место занял другой. Затем – еще один. Тело ее покрылось следами укусов и синяков от засосов. Боль внизу живота, была теперь пустяком по сравнению с тем, как болело все тело.
Разум Джудит не принимал участия в этой битве за выживание. Казалось, сознание отделилось от плоти и со стороны с ужасом наблюдает за тем, что происходит с ее телом. Она чувствовала, как между ног у нее струится теплая липкая жидкость. Джудит понимала, что истекает кровью. Каждое новое движение насильника ранило не только тело, но и душу.
* * *
Джудит проснулась и сразу подумала, что кошмар, от которого она все еще дрожала, теперь часть прошлого. Воспоминание. Энтони умер, а брат его далеко. В выгоревшем замке она в безопасности. И в этом заключается ирония: отправив дочь сюда, отец, сам того не ведая, избавил ее от мучений.
Но Софи Маклеод предложила невероятную сделку.
Удивительно, как уважительно шотландцы относились к очень странному обряду бракосочетания во дворе. В прошлой жизни Джудит уважение ценилось не очень высоко. Отец считал, что такие понятия, как честь и уважение, существуют только для слабых, сам же он привык жульничать и обманывать, особенно если это сулило хорошую прибыль. Ни один из ее бывших мужей не обладал тем, что можно назвать характером.
Джудит сидела на краю просевшего матраца, ее руки все еще дрожали. Уже несколько месяцев кошмар не повторялся, впрочем, понятно, почему он опять приснился прошлой ночью: этот разрушенный замок с обгоревшими стенами и вечным запахом гари, наверное, притягивал привидения и воспоминания.
Джудит подошла к окну. Занимался рассвет.
Пейзаж перед ее глазами был странен и поразительно не похож на то первое впечатление, которое произвел на нее Тайнан. В нем не осталось ничего мрачного. Казалось, природа решила показать ей здешние места с лучшей стороны, дразнила глаз спокойствием и красотой. Серые остроконечные пики дальних гор с белыми вершинами походили на шоколад со взбитыми сливками. Высокие сосны слева от замка взмывали в небо, их густые ветви плотно закрывали его. Утесы обрывались в море, белые гребни ленивых волн медленно накатывали, разбивались об огромные валуны и успокаивались в небольшой, окруженной с трех сторон скалами бухте. Краски были до невероятности чистыми в это великолепное утро: синева воды и неба, изумрудная зелень леса, белизна морской пены и дальних заснеженных вершин, приглушенно-серый цвет гор и глубоких волн – все звучало единой волшебной симфонией цвета.
Джудит закрыла глаза и глубоко вздохнула. Пряный морской аромат ничем не напоминал резкие запахи Лондона. Здешний воздух, свежий и приятный, отдавал запахом морской соли и недавно вспаханной земли – запахом живой природы, а не человека.
Три месяца – сравнительно небольшой отрезок времени, особенно если учесть, что ее замужняя жизнь с Энтони длилась четыре бесконечных года. Три месяца – почти ничто, зато после ее ждут свобода и безопасность. Через три месяца наступит осень, но дороги будут еще проходимы. Она не вернется в Англию. Она начнет новую жизнь, начнет все сначала, и ее новая жизнь будет чиста, как сегодняшнее утро.
Джудит с удовольствием бы умылась сейчас холодной водой, не забудь она накануне наполнить кувшин. Она слишком торопилась улизнуть из-за кухонного стола, чтобы думать о подобных пустяках. Теперь она с сожалением вздохнула, надела то же платье, что осторожно сняла накануне вечером, и, аккуратно расчесав волосы, уложила их узлом на затылке. Потом расправила плечи, сделала глубокий вдох и открыла дверь, ведущую в холл.
Она едва не столкнулась с главным героем своих размышлений. Маклеод остановился и, не произнеся ни слова, оглядел ее взглядом, в котором отсутствовали насмешки или одобрение. Его глаза вообще ничего не выражали, словно она и не стояла перед ним, а он изучал стену у нее за спиной.
Ни один не произнес ни слова, хотя они могли бы многое сказать друг другу.
Джудит хорошо понимала, что он думает о ней. Мужчины, подобные Маклеоду, наделенные утонченной внешностью, скрытой силой и твердостью духа, обычно хотят от женщин только одного. И без труда получают это. Джудит поблагодарила Небо, что он, кажется, ничего не хочет. Однако что, если он передумает? Вполне возможно, судя по взгляду, который остановился на ее груди. Он тоже начнет отпускать сальные шутки в адрес Джудит? Начнет как бы случайно касаться ее, сравнивать с кобылой, которая только и ждет, чтобы ее покрыли?
Так и не сказав ни слова, Маклеод исчез, спустившись по винтовой лестнице.
Несколько мгновений спустя она последовала за ним и, прежде чем войти, осторожно заглянула на кухню. Никого. Джудит схватила неаппетитного вида репу, из которой состоял весь ее завтрак, и уселась на выскобленную деревянную скамью.
Интересно, она будет чувствовать то же, что и сейчас, все три месяца? Сердце ушло в пятки, кровь застыла от страха. Как выдержать? Целых три месяца? Они растянулись перед ней, уходя минутами в бесконечность. Разве у нее есть выбор?
Она мысленно рассмотрела все возможные варианты, словно лавочник, прикидывающий прибыль. В конце концов, выбирать не из чего.
Сидя в полной тишине на скамейке в кухне, Джудит Кутбертсон-Уиллоуби-Хендерсон-Маклеод неохотно признала, что ей остается только одно. Как это ни страшно, придется остаться здесь в качестве жены Маклеода.
Правда, ненадолго.
Глава 7
– Ну давай, давай, у нас почти получилось! – кричал Алисдер Маклеод одному из своих старейших соплеменников.
Геддес, с трудом стоя на плохо слушающихся ногах, едва ли был в состоянии справиться с плугом, взрезающим заросшую сорняками почву. Еще через несколько мгновений Алисдер сбросил кожаные лямки, врезавшиеся в плечи и грудь, и устало подошел к Геддесу, который сгорбился от возраста и стыда. Алисдер, прекрасно понимая, какие муки испытывает гордый старик, ободряюще похлопал его по плечу и ткнул ногой металлический лемех с такой силой, что тот ушел в землю. Крепко ухватившись огрубелыми ладонями за деревянные ручки плуга, он еще раз показал Геддесу, как надо держать их.
Алисдеру не хотелось, чтобы старик выполнял столь тяжелую работу, но Геддесу надо было чувствовать, что он еще нужен. Это соображение, да еще тот факт, что с подобной работой все равно бы никто не справился, подавили угрызения совести у Алисдера.
Проклятая англичанка никак не выходила у него из головы, сколь ни тяжела была работа.
Алисдер не мог припомнить ни одного случая из своей жизни, чтобы он напугал женщину. Во время учебы в университете, когда он был еще совсем молодым, на него не жаловались. Девушки в Эдинбурге и Брюсселе находили его вполне галантным кавалером, с которым было приятно коротать длинные зимние ночи и который вполне соответствовал их летним фантазиям. А Анна оказалась самым деликатным созданием из всех. Он ни разу не внес в ее жизнь беспокойства. Бедняжка Анна!
Даже позднее, когда заботы и тревоги не покидали его ни на минуту, он был мягок и нежен с женщинами своего клана. Никогда не пугал их, даже Фиону, которой хорошая взбучка пошла бы только на пользу.
Однако же он напугал англичанку. Она прямо-таки подпрыгнула, когда он встретил ее сегодня утром, отпустила юбки, которые приподнимала правой рукой, и так побледнела, что он испугался, что она вот-вот упадет без чувств. Сердце у нее бешено колотилось. Он, как врач, сразу заметил это и понял, что она сильно напугана и угнетена.
Когда утром негромко скрипнула дверь в комнате Айана, сердце Алисдера на мгновение остановилось. Однако вместо своего златокудрого брата он увидел Джудит. В то мгновение Алисдер почувствовал, что она испытывает настоящий ужас, он будто ощущал его запах.
Он опять впрягся в плуг, натянув на себя упряжь, предназначенную для четырехногого животного. Сейчас он снова превратился для своего клана в тягловую лошадь. Это началось с того времени, когда Малкольм увел их единственную лошадь на юг Англии. Бедняга честно заслужила свой отдых и сейчас отъедалась вместе с другой клячей, на которой приехала англичанка. Алисдер искренне изумился тому, что несчастное создание выдержало такой длинный путь. О ком он думает: о женщине или о лошади? Да, женщину тоже можно подкормить.
И приласкать.
Алисдер нагнулся над чуть заросшей вереском землей и поднатужился, пока у Геддеса из-под плуга не полетели комья. Вспахана одна полоса, другая, третья… Мышцы на плечах и спине напряглись и болели, но Маклеод не останавливался.
Не мог остановиться.
Привычка и сила воли заставляли его не обращать внимания на боль в спине и в плечах. Физические неудобства ведь ничто по сравнению с угрызениями совести, которые он испытывал бы, если бы не выкладывался полностью.
Волею судьбы он – господин этих людей. Он не станет усугублять трагедию, вознесшую его на эту должность, тем, что будет плохим господином; не откажется от своих обязанностей, продав своих соплеменников в рабство, как, если верить слухам, делали другие вожди; не будет требовать ренту с фермеров, которые едва в состоянии прокормить свои семьи скудным урожаем корнеплодов.
– У меня есть стойло, где ты можешь принять божеский вид, брат, – обычно шутя говорил его брат.
Интересно, что после всего, что Алисдер вытерпел от Айана, их жизни спасло именно его образование. Не то образование, которое он получил в Эдинбурге и на континенте, постигая азы врачебной профессии, а конкретные знания, приобретенные у одного профессора. Доминик Старн считался известным биологом и питал страсть к изучению съедобных корнеплодов и любовь к земле Шотландии. Алисдер часто копал землю в небольшом дворе своего профессора в Эдинбурге, одновременно выслушивая лекции по мышцам, артериям, венам и костям. То же самое он проделывал и здесь, в Тайнане, под насмешками брата. Однако именно это увлечение, знание того, что съедобно, в конце концов и позволило прокормить клан, не дать умереть старикам, срок которых еще не подошел, и молодым, которые еще не познали жизнь.
Они с Анной вернулись в Тайнан, поддавшись призыву Прекрасного Принца поддержать его дело. Оставили дом в Эдинбурге и вернулись в горы, потому что он был Маклеодом, а не потому что жаждал сражаться. После Каллоденской битвы он забрал жену и бежал на континент, надеясь, что там его ребенок родится в безопасности, не увидит крови, которая залила любимую Шотландию. Но этому не суждено было сбыться. Он опять вернулся в то место, что называл своим домом.
Герцог Камберлендский поставил своей целью полное уничтожение шотландцев, однако, раз в дело вмешался Алисдер Маклеод, на успех нечего было рассчитывать. Пока он дышит, пока его руки способны удерживать тяжелую конскую упряжь, а спина выдерживает тяжесть плуга, он будет сражаться за своих людей. Когда-то ему казалась настоящим адом бесконечная зубрежка перед экзаменами, а нескончаемые лекции – скучными и пустыми, но теперь это все поблекло по сравнению с последними двумя годами жизни на родине.
Иногда по ночам он плакал от смертельной усталости или от подлинной радости, что наконец-то смог вытянуться на кровати. В такие мгновения из-под плотно сомкнутых век катились слезы, которых в темноте никто не видел. Алисдер не стыдился этих слез – он слишком уставал, чтобы стыдиться или горевать. Или испытывать тысячу других эмоций, которые только бы помешали его всепоглощающему стремлению стать хорошим вождем своего измученного, натерпевшегося клана. Он сожалел лишь о том, что в прошлом не удосужился понять, как бесценна жизнь. Как врач он был подготовлен к смерти, однако теперь Алисдер понимал, что никогда прежде не жил так полно, как в эти последние два года; никогда раньше не замечал, как прекрасны цветущие заросли вереска. Он понял это только сейчас, согнувшись в три погибели под тяжестью плуга. Никогда раньше он не ощущал моря так остро, как сейчас, когда каждая новая волна приносила свой неповторимый солоноватый запах, а с ним надежду на хороший улов. Никогда прежде Алисдер так не ценил прелести свежей чистой полотняной сорочки, как сейчас.
Он научился дорожить, как бы странно это ни звучало, ежедневной борьбой за выживание. Трудности только доказывали, что он все еще дышит, все еще жив. Поэтому отдельные досадные мелочи, которые в прошлом вполне могли отравить жизнь, теперь не трогали его. Он приводил в порядок прогнившие крыши, не проклиная Господа за ниспосланный дождь, не жалуясь тянул тяжелый плуг вместо лошади. Когда в желудке урчало от голода, он с нетерпением ждал скудной еды и был благодарен, что она есть. Он уже не мучился вопросами несправедливости жизненного устройства, просто жил, принимая плохое и хорошее как должное, одинаково встречая радости и разочарования.
Питать или нет надежду было делом личного выбора, одной из немногих свобод, которые у него оставались. Надежда заставила его принять все условия освобождения, заставила не думать о том, что он предал свою страну, заветы предков, свою историю, поставив подпись под документом, который привязал его к английским условиям справедливости. Если повезет, и он не умрет от голода и не навлечет на себя гнев англичан, то, дожив до глубокой старости, когда-нибудь будет жить воспоминаниями, которые с годами становятся все более яркими. Но пока он льнет к слабому лучу надежды, прикрывая его, как огонек свечи от ветра, руками и сердцем, предпочитая не вспоминать, а мечтать.
Только теперь, когда прошло достаточно времени, воспоминания перестали вызывать острую боль. Бедняжка Анна, он не сумел помочь ей, несмотря на все свои знания. Отец, словно игравший в жизнь, веселый и беспечный, смеявшийся при одной мысли о смерти, продолжавший цепляться за проигранное дело и упорно не признававший действительности. Айан, старший брат, стоявший на расстоянии вытянутой руки от девяти тысяч отлично вооруженных и вымуштрованных солдат армии графа Камберлендского, заполнивших долину. Ярость шотландцев в тот день была слабой подмогой.
Возможно, именно поэтому он так много делал сейчас, чтобы прокормить своих людей, помочь фермерам выжить, подготовить их к будущему, научить их заново жить, надеяться и верить на земле, где даже надежда была выжжена из людских сердец.
Голос его слился с жалкими голосами меньшинства, которое призывало к осторожности, умоляло Лохиэля и вождей других влиятельных кланов выждать, пойти на переговоры, выяснить, что стоит за обещаниями Прекрасного Принца.
Даже Айана не тревожило, что человек, претендующий на трон, является слабохарактерным двадцатитрехлетним эгоистом.
– Для него ничего не стоит пожертвовать жизнью пяти тысяч плохо вооруженных солдат, которые покинули свои дома и семьи и пошли за обреченной мечтой, Айан. Твой принц еще ни разу не прислал обещанную помощь. – Алисдер помнил тот разговор во всех подробностях.
Айан только улыбнулся в ответ с терпением человека, который не собирается возражать.
– Помощь придет, Алисдер. Нужно верить в наше дело. – Очень похоже на брата – с готовностью верить, отдать себя без колебаний безнадежному и опасному делу.
– Он требует атласа и шелков в походной палатке вместо грубого полотна. Жалуется на простую шотландскую пищу. И это человек, которого ты хочешь видеть своим королем?
– Одно его имя объединит кланы.
– Он хнычет оттого, что никто не помогает ему разрабатывать стратегию, словно это игра с оловянными солдатиками, не желает слушать даже собственных генералов.
– Если у него столько недостатков, что ты здесь делаешь, брат? – Айан осмотрел его сверху донизу, хотя Алисдер еще с детства был крупнее и выше старшего брата.
Как объяснить Айану ужас, который он предчувствует, ужас не только перед предстоящим сражением и бессмысленными убийствами, но и перед будущим?
– Я здесь потому, что ты – мой брат. Потому что я – Маклеод.
Они долго смотрели тогда друг на друга, понимая, что их мысли и взгляды разделяет пропасть, но любовь друг к другу всегда будет мостом, соединяющим их прочными узами.
В конце концов Алисдер встал плечом к плечу с Айаном, и вместе с отцом сыновья Маклеода пошли на врага. Алисдер стоял под пулями, и ужас охватывал его. Он слышал звуки волынки, которые словно эхо повторяли его желание закричать и броситься наутек. Алисдер смотрел в лицо ухмыляющейся белозубой смерти, но, вместо того чтобы бежать с места кровавой бойни, принялся убивать во имя свободы.
Жизнь, которой он жил теперь, была настоящим раем маленьких радостей по сравнению с тем сражением.
Алисдер начал обретать покой.
