Алисдер перекатился на другой бок, поднялся с кровати и быстро разделся, не замечая холода, не обращая внимания на свою наготу, освещенную слабым пламенем свечи.
– Маклеод, ты больше похож на Пана, чем на шотландского лорда, – сказала она, не сводя с него глаз.
– Греческое лесное божество? Только ведь у Пана козлиные ноги, рога и ослиные уши, а мне как-то больше нравятся мои, спасибо. – Он лег на постель и притянул одетую Джудит к себе.
Ей нравилось смотреть на мужа, сейчас он непринужденно лежал на спине, подложив руки под голову. Она откинула прядь черных волос с его лба. От ее мимолетной улыбки у Алисдера зашлось сердце.
Джудит перевернулась на живот, положила ему на грудь руки и уперлась в них подбородком. Алисдер не заставил себя долго ждать и принялся освобождать ее от одежды. Расшнуровал лиф, стянул с нее чулки, дюйм за дюймом обнажая Джудит.
– Видишь, я не сопротивляюсь, – проговорила Джудит, желая отвлечь его, чтобы он не заметил, как от его прикосновений она вся трепещет. Еще бы – от этого возбудились бы даже мертвые!
– Значит, ты чему-то научилась за то время, что живешь здесь, любовь моя. Замечательно.
Она не знала, от чего покраснела: то ли от того, что он назвал ее «любовь моя», то ли от его волшебных пальцев. Заметив румянец, Алисдер рассмеялся. Она хотела отодвинуться от него, но он не отпустил ее. Джудит уже давно подозревала, что ее муж настоящий знаток женщин.
Когда он схватил ее за руку, Джудит не вздрогнула. Алисдер держал ее ладонь крепко, но почтительно, как человек, прекрасно сознающий свою силу, но не позволяющий себе злоупотребить ею. Он поднес руку Джудит к своим губам, нежно подул на ладонь. Так молодой жеребец ласкает руку конюха. Он действовал ловко, этот Маклеод. Хотел, чтобы она покорилась ему. Доверилась. Чтобы поверила в него. Это уже случилось. Однако Алисдер не знал, что Джудит не верила в себя.
– Я способен поднять тяжелое стропило на крышу, Джудит, – проговорил он, неотрывно глядя ей в ладонь. – Я способен поднять над головой огромный старинный меч, пройти много миль без устали. – Он оторвал взгляд от ладони Джудит и посмотрел ей в лицо. В его глазах отразилось пламя свечи, поблескивая янтарным огнем, как бренди в бутылке. – И все же здесь, в этой комнате, мы равны по силе.
– Равны?
– А разве ты не знаешь, что есть одно место, где мужчины и женщины равны?
Ночи, заполненные садизмом, промелькнули в памяти Джудит. Произнеси это кто-нибудь другой, не Маклеод, она тотчас дала бы отпор словами или кулаками, так разозлила бы ее ложь, скрытая в его высказывании.
– То, что случилось с Мегги, похоть, Джудит. Ей нет места в любовных играх. – Он улыбнулся ласковой поддразнивающей улыбкой, будто желая успокоить ее, умиротворить. Он говорил так тихо, что она невольно придвинулась к нему, чтобы лучше слышать. Его дыхание коснулось ее щеки – будто горячая искра проскочила между ними. – В любви, Джудит, мужчины и женщины равны.
Теперь тишина комнаты измерялась ударами сердца Джудит, этим живым метрономом. Она не знала, сколько секунд или минут пролетело, прежде чем она опять заставила себя посмотреть в опушенные длинными ресницами глаза с золотистыми огоньками. Сердце, ее верное сердце, билось ровно, только чуть учащенно, словно пытаясь наверстать все упущенное в жизни, когда время останавливалось, а сейчас вновь закружилось вокруг Алисдера Маклеода и его нежности.
– В любви делят все, Джудит, – продолжал Алисдер, теперь уже серьезно. Он смотрел ей прямо в глаза, и от этого взгляда было невозможно увернуться, но и выдержать его было так же трудно, как смотреть на яркое солнце.
Оголенная спина Джудит замерзла, но самой ей не было холодно, наверное, потому, что Алисдер согревал ее своим взглядом. Он, казалось, был очарован ее наготой, хотя уже много раз видел ее обнаженной. Его руки, удивительно нежные для такого гиганта, обжигали ее кожу. Она вдруг вся зарделась.
– Я жду твоих приказаний, Алисдер, – тихо сказала Джудит, послушно прижимаясь щекой к подушке, рядом с его лицом. Что он собирается делать, зачем говорит такие слова?
– Мне не нужна в постели исполнительная и послушная женщина, Джудит, – прошептал он в ответ, запечатлевая на ее губах мимолетный поцелуй. – Мне нужна женщина, которая хочет быть со мной сама, а не та, что лишь выполняет тяжкий супружеский долг.
– Для меня это не обязанность. – Она проговорила эти слова очень тихо, но Алисдер услышал их и радостно улыбнулся.
– Ты уверена?
Джудит приподняла голову и серьезно посмотрела на него. Она все еще боится, понял Алисдер. Однажды наступит день, и боязнь исчезнет. Он провел пальцем по ее подбородку, по шее, спустился к плечу и погладил его. Джудит задрожала.
Алисдер стал ласкать ее грудь, целовал и, наконец, коснулся соска. Когда он припал к нему губами, у Джудит перехватило дыхание. Ей показалось, что ее пронзила молния, жар которой узкими ручейками мгновенно разлился по всему телу.
– Я не знаю, чего ты хочешь, Алисдер.
– Я хочу того, чего хочешь ты, Джудит. Делай все, что пожелаешь.
Ей хотелось поцеловать его, и она так и поступила. Поцеловала не по-детски, как он того ожидал, а страстно и настойчиво. Поцелуй ударил ему в голову словно красное бургундское вино, огонь разлился в крови. Ее язык искал его язык, раздвинул сомкнутые губы и ворвался внутрь, требуя безоговорочной капитуляции за доли секунды до того, как он сам был готов признать свое поражение. С трудом оторвавшись от Алисдера, Джудит приподнялась и посмотрела на него. Губы ее покраснели, будто она сама пила бургундское.
– Насладись мной, Джудит. Насладись своей силой.
Джудит едва не рассмеялась. Когда это она обладала силой? Колени ее коснулись чего-то твердого и горячего. Она нахмурилась. Он уже возбужден, но ничего не предпринимает. Она встретилась с ним взглядом и опять первая отвела глаза в сторону. Ее осторожное движение вызвало у него невольный стон.
– Не лишай меня главного, любовь моя, – проговорил Алисдер улыбаясь. – Делай со мной что хочешь, только не мучай или хотя бы мучай недолго.
Странное, незнакомое доселе чувство… Джудит поняла, какой дар он принес к ее ногам. Сильный и мужественный, он хотел, чтобы она в его объятиях почувствовала себя в полной безопасности. Он не подгонял ее, не взгромоздился на нее сверху, а позволил ей самой решать и делать. Она ничего не брала у него, он все отдавал сам. Ее поразила не его сила, а то, что он этой силой не пользовался.
Только руки Алисдера не желали оставаться неподвижными. Пальцы его дразнили ее столь легкими прикосновениями, что Джудит не понимала, касаются ли они ее или это игра воображения. Эти необыкновенные пальцы выискивали самые чувствительные места. Ощущения, неведомые ей ранее, накатывали волнами, она ждала их с нетерпением, выгибаясь навстречу, так чтобы ему было легче проникнуть в нее. Алисдер улыбался, ощущая пальцами влагу, бессознательную ритмичность движений Джудит.
Она была уже готова принять его, нежные складки плоти набухли и увлажнились, будто омытые внутренним дождем, ожидая высвобождения накопившегося напряжения. Она встала на колени. Он крепко взял ее за бедра, а она запрокинула голову назад, закрыла глаза и начала медленно раскачиваться, подчиняясь внутреннему ритму, который Алисдер понимал, как зов. Большими пальцами Алисдер раздвинул покрытые золотистыми завитками складки ее лона и начал поглаживать его. Он надеялся, что она разделит с ним высшее наслаждение.
Пламя страсти все больше охватывало обоих. Алисдер мечтал войти в нее, вонзиться своим твердым копьем в мягкую манящую плоть, утонуть в ее бездонной глубине. Ему хотелось налететь на нее, овладеть, испытать облегчение. Исчезли все мысли об обольщении, ласковом соблюдении любовной игры. Эта женщина высвободила в нем неукротимую жажду обладания, которая изумляла даже самого Алисдера, но одновременно доставила какую-то языческую радость. И опять словно молния пронзила Джудит. Голос Алисдера зазвучал хрипло и прерывисто.
Джудит не помнила, как одним движением перебросила ногу через лежащего Алисдера, не помнила, как направила его горячую плоть в себя. Она не слышала собственного голоса, не слышала своих стонов. Она лишь ощущала – его внутри себя и желание, переходящее в сладкую боль, желание прекратить боль и одновременно продолжить безмерное наслаждение…
Алисдер держал Джудит за бедра, направляя и поддерживая, не изменяя ритма, который она сама выбрала. Она гладила его грудь, ласкала пальцами соски. Голова ее запрокинулась, волосы рассыпались по спине и груди. Огонь желания пожирал Алисдера. Ему хотелось не только почувствовать облегчение, но и видеть, как Джудит взлетает к вершине экстаза, взлетает вместе с ним.
Руки Джудит судорожно сжимали его плечи, ногти царапали кожу, словно желая оставить след. Она боролась с двойственностью собственных чувств, пытаясь подавить новую, незнакомую, потребность. Мужчины прежде приносили ей только боль. Мужчины, с их силой и угрозами. Но не этот человек. Он – никогда. Алисдер показал, что можно кричать от наслаждения, а не только от ужаса и боли, что в глазах могут стоять слезы радости, а не унижения.
Джудит склонилась к мужу, слегка покусывая его плечо зубами, наслаждаясь близостью и сердясь одновременно.
Он – мужчина, и этого она не может простить ему!
Ее ярость удивила его и в то же время освободила. Он полностью подчинился ее ритму, не вздрагивал, когда ее ногти вонзались в него чуть глубже, вызывая боль, или зубы кусали чуть сильнее, чем хотелось бы.
Она сосредоточилась на новом ощущении, зачарованная им. Она чувствовала себя в безопасности, потому что знала, что каждое мгновение уводит ее все глубже и глубже внутрь себя, но Алисдер рядом. Когда тяжелое дыхание Джудит сменилось протяжными стонами, восхитительное чувство вознесло ее к небесам. Она в бессилии упала ему на грудь, зная, что Алисдер рядом, он охраняет ее от самой себя и, как всегда, от остального мира.
Лицо Джудит было мокро от слез, щека, прижатая к подушке, стала липкой. Алисдер гладил ее от ягодиц до плеч. Он стиснул зубы, чтобы не нарушить это прекрасное мгновение каким-нибудь неуместным словом.
Некоторое время спустя Джудит пришла в себя и различила около своего уха дыхание Алисдера, глубокое и ровное. Но это не было дыхание мужчины, который расслабился и заснул, это было дыхание того, кто делает вид, что заснул.
Джудит приподнялась и обнаружила, что она по-прежнему сидит верхом на муже. Он улыбнулся ей одними губами, но взгляд его глаз был не удовлетворенный и не приветливо-веселый. На нее смотрел самец. Джудит распрямилась, наслаждаясь тем, как он жадно рассматривает ее грудь, живот, всю ее.
Она начала двигаться, постепенно убыстряя темп и демонстрируя свое желание с откровенностью самых опытных куртизанок. Их близость была яростная и изматывающая, омытая слезами очищения. Алисдер с радостью открыл, что жена у него необычайно изобретательна и скучать с ней вряд ли придется.
А Джудит пришла к заключению, что святых переоценивают.
Глава 29
Джудит постучала в дверь и, когда услышала голос, приглашающий войти, вошла в комнату, ничему не удивляясь. Она уже разговаривала с Лореной, одной из деревенских женщин, которая приносила Мегги поесть, когда Джудит была занята работой в прядильне. Именно Лорена сказала ей, что Мегги наконец начала говорить, не отворачивается больше от бульона и даже поддразнивает Лорену, жалуясь, что ее морят голодом.
– Похоже, эта милая девочка все же решила остаться с нами, – удовлетворенно сказала Лорена.
Сейчас Джудит пришла, потому что Мегги сама позвала ее. Джудит поплотнее закрыла за собой дверь и молча ждала, когда подруга заговорит. Мегги стояла у окна спиной к Джудит, взгляд ее был прикован к бескрайнему морскому простору. Точно так же и Джудит часто подолгу не отрывала глаз от моря, будто оно могло дать ответы на множество вопросов. Почему такое случилось со мной?
Как легко их задать и как трудно получить на них ответы…
На Мегги было то же самое простое платье, что и в день, когда на них напали, только выстиранное и починенное. Справить обнову в Шотландии было делом нелегким.
Мегги обернулась и увидела в руках Джудит кувшин с элем. Ее серьезное лицо расплылось в улыбке.
– А ты, я вижу, стала настоящей шотландкой, верно?
Джудит улыбнулась ей в ответ, хотя губы у нее дрожали.
– Это тебе прислала Софи, но прошу, не злоупотребляй. Я на собственном опыте убедилась в его коварности.
– Как же, хорошо помню!
Джудит обрадовалась, что Мегги вспомнила что-то веселое и теперь улыбается. «Интересно, в деревне все помнят, как я тогда по незнанию выпила больше, чем нужно, и что со мной было потом?» – подумала Джудит. В деревне трудно сохранить что-либо в тайне, поэтому в ближайшие месяцы Мегги придется нелегко.
– Иди сюда, давай немного попробуем, – предложила Мегги.
– Только один стаканчик, Мегги, – предостерегла Джудит. – Не хочу еще раз потерять голову или мучиться завтра.
– Вот и мой Робби говорил то же самое, – печально проговорила Мегги.
– Твой муж?
Мегги молча кивнула и опять отвернулась к окну, будто вода притягивала ее. Так оно и было. Небо и земля. Суша и море. Чувствует ли Мегги то же, что чувствовала Джудит, стоя у этого открытого окна? Собственные беды казались ничтожными по сравнению с огромным миром снаружи, она казалась себе песчинкой по сравнению с величием волнующегося моря.
– Странная штука жизнь, правда? Никогда бы не подумала, что моя жизнь будет совсем другая, не такая, как мамина или бабушкина, что я буду чем-то отличаться от остальных женщин в деревне. Я всем сердцем любила Робби, ненавидела англичан за то, что они убили его, отца и братьев. А потом появилась ты, Джудит, и я подумала, что, возможно, англичане и не так уж плохи. Просто была война. Ты старалась спасти меня, и я понимаю, ты делала это не потому, что ты – англичанка, а потому, что ты – Джудит.
Мегги обернулась, посмотрела на Джудит и протянула ей руку. Джудит поставила кувшин с элем на пол, взяла ладонь Мегги в свою и встала рядом с ней у окна. Мегги грустно улыбнулась.
– Ты не должна винить себя, – проговорила Мегги, заметив в глазах Джудит слезы.
– Мне очень жаль, Мегги. – «Жаль» – какое беспомощное слово. Безнадежное.
– И мне тоже, – сказала Мегги, имея в виду вовсе не то, что ее изнасиловали.
Джудит опустила голову, ее взгляд скользнул по подоконнику и замер на стиснутых руках. Значит, она все-таки слышала.
Одно дело рассказывать в пустоту, сидя рядом со спящей Мегги, и совсем другое – увидеть сейчас выражение ее лица. Ужас, смешанный с состраданием. Наверное, такой же вид был бы у Джудит, если бы подобную историю ей рассказала Мегги.
– Я лежала с закрытыми глазами, думала, как жить дальше, умирала от стыда. Мне казалось, сам дьявол поселился во мне. Но твои слова дошли до моего сердца, Джудит. Я никому не скажу, не бойся.
– Я знаю, Мегги, – отозвалась Джудит, по-прежнему не сводя глаз со своих рук. Как объяснить Мегги, что рассказать обо всем нетрудно, трудно жить с этим? Что иногда она чувствует себя древнее, чем океан, что кажется, еще один шаг – и конец, а следующий вдох – последний?
– Ну вот, сейчас мы с тобой расплачемся как дети, – улыбаясь сказала Мегги. – А это глупо, потому что вересковый эль очень хорош. – Она обняла Джудит.
– Что ты будешь делать, Мегги?
– Делать? А что я должна делать? Я все та же, Джудит, ничуть не изменилась.
– Так ты останешься здесь?
Мегги улыбнулась:
– От себя не убежишь. Легче не станет. Все мои воспоминания здесь – Робби и Джанет. Как я допущу, чтобы англичане выжили меня из моего собственного дома? Я думала об этом, пока лежала на этой кровати. Рано или поздно, но проснуться придется.
– Ты гораздо мудрее меня, Мегги, – произнесла Джудит.
– Да нет, – отозвалась та, крепко сжимая руку Джудит и улыбаясь. – Я уже и так много потеряла, не могу позволить потерять еще и себя, Джудит. Я сама – это все, что у меня осталось.
Джудит поняла, что с Мегги все будет в порядке, она поправится, потому что окружена любящими людьми, потому что здесь – ее дом и корни. Ей не придется прятаться и притворяться, она не будет знать отчаяния и страха.
И всю жизнь скрывать ужасную тайну.
Глава 30
Выдался изумительный осенний день. И даже несмотря на то что горизонт, как обычно, омрачали черные тучи, небо над Тайнаном было ясное и голубое. Несильный, но очень холодный ветер с океана продувал до самых костей. Однако Джудит никогда бы не смогла вспомнить, какой в тот день была погода и затягивали ли небо облака. Для нее этот день навсегда остался в памяти волшебным временем, когда ее ничуть не тревожило прошлое.
Если бы ее спросили, что в тот день доставило ей больше всего радости, она бы не задумываясь ответила: быть с Алисдером. С Алисдером, который смеялся и радовался как мальчишка, но в то же время оставался мужчиной. С Алисдером, который восхищался ее ногами, целовал ей руки и говорил, что она прелестна. С Алисдером, который повалил ее в высохший вереск и поздние цветы и щекотал, и целовал ее так, что смех ее был слышен далеко-далеко.
Тот день начался с нежного поцелуя мужа, разбудившего ее.
– Что бы ты сказала, жена, если бы сегодня мы сбежали от всех дел?
– А чем бы мы занялись?
– Ну, всем, но этим – обязательно, – ответил он, хитро сощурив глаза. – Мне кажется, сегодня будет солнце час или два. Побездельничаем, как богачи, представим, что у нас сундуки набиты золотом?
Джудит уже знала, что Алисдер бывает неотразимо обворожителен, но что он может быть таким весь день – это было для нее неожиданностью. Они будто вернулись в детство, смеялись и резвились как дети, наслаждаясь обществом друг друга.
Джудит открылся свободный человек, чей смех вызывал ответную улыбку на ее лице, человек, который рассказывал ей сказки о карликах и гномах, живущих в горах, и даже попытался обучить ее гэльскому языку, древнему языку его народа.
Начал он с тоста, который на этом древнем языке звучал совершенно нечленораздельно.
– Нет-нет, – рассмеялся Алисдер и, протянув руку, попробовал придать ее губам нужное положение.
– Напрасный труд, Алисдер, я никогда не выговорю этого!
Они сидели на краю обрыва, за спиной у них тянулись ввысь огромные деревья. Алисдер и Джудит вытянули ноги. Джудит шевелила замерзшими пальцами ног, наслаждаясь, что, несмотря на холод, можно сбросить обувь. Алисдер время от времени окидывал взглядом окрестности, убеждаясь, что поблизости нет английских солдат и их рай никто не нарушает.
– Я даже не знаю, что это значит, – сказала она.
– Пусть будут, – перевел Алисдер, перемежая свои слова поцелуями, – все твои дни светлыми, друг мой! Ну ладно, – добавил он, признав наконец, что гэльский явно не дается Джудит. – Буду учить тебя говорить по-шотландски.
– Но ты сам не говоришь по-шотландски, Маклеод. – Джудит с трудом сдерживала улыбку.
Алисдер рассмеялся и произнес длинную фразу, отлично копируя Малкольма:
– Непослушная нога, идущая сама по себе, обязательно или колючку подцепит, или палец сломает.
– Ах вот как! Постараюсь не забыть, когда ты в следующий раз разозлишься из-за чего-нибудь.
– Лучше уж запомни вот это: «Только лентяй не работает в Шотландии».
– Верные слова, Маклеод!
– А как тебе нравится: «Мышка радуется глупости кошки», или вот это: «Тот, кто сует свой длинный нос…»
– Хватит, хватит! – смеясь закричала Джудит, поднимая руки, чтобы остановить его. – Верю, верю, по-шотландски ты говоришь не хуже Малкольма. Нет-нет, – тут же поправилась она, когда Алисдер набросился на нее, чтобы опять щекотать, как утром. – Лучше! Ты говоришь гораздо лучше, чем Малкольм. Ты говоришь по-шотландски лучше всех в мире! Ну прекрати, Алисдер! Хватит!
Он отпустил Джудит, когда ее крики эхом отозвались вокруг. Потом крепко прижал к себе, и они еще долго сидели рядышком, глядя на серо-голубые океанские волны.
– Алисдер, – тихо произнесла Джудит, – расскажи мне о своей семье.
Чтобы задать такой вопрос, требовалось определенное мужество. Он никогда не рассказывал ей об отце, о брате. Все, что ей было известно о семье Маклеод, Джудит узнала от старой Софи и Малкольма.
Сразу он не ответил. И только когда она повернула голову и посмотрела на него, тихо заговорил:
– Нас было двое – Айан и я. – Глаза его по-прежнему были устремлены на океан, словно безбрежный простор отражал его прошлое. – По-моему, отец был бы рад иметь больше детей, но Луиза, моя мать, не желала портить свою внешность, – насмешливо продолжил он.
– Какой был твой отец? – Она прижалась к Алисдеру, он обнял ее и положил подбородок ей на макушку.
– Отец? – Он на мгновение задумался. – Сколько я помню, он всегда смеялся. Хотя теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что у него не было причин для печали. Он имел все, что хотел, – молодую красивую жену родом из Франции, двух сыновей, огромные владения, состояние, которое позволяло выполнять любые капризы.
«Совсем не как сын, – подумала Джудит, – которому достался в наследство разрушенный замок, сильно поредевший клан, пустые лачуги без фермеров, но который, несмотря на все это, не разучился смеяться и улыбаться».
Каким было детство Алисдера, когда Тайнан сверкал роскошью? Наверное, здесь неделями гостили друзья и соседи, факелы освещали путь экипажам, звук обитых железом колес оповещал хозяев о прибытии очередных гостей. Женщины – в шелках и муслинах, жестких кринолинах и башмачках из мягкой кожи, а их мужья – в национальных юбках, сюртуках и сорочках с жабо и кружевами. Наверное, маленький Алисдер с братом с любопытством подглядывали, как прибывают бесчисленные коляски. Была ли у него любимая собака, которая стояла рядом и с обожанием смотрела на него, пока он ласково чесал ее за ухом? Играли ли они с Айаном мальчишками вот на этом месте, где они сейчас сидят? Читал ли он здесь свои любимые книги или мечтал, что станет врачом?
Сколько всего не знала Джудит о своем муже! А хотела знать все.
– По-моему, любимчиком отца был Айан, – спокойно и без обиды продолжил Алисдер. – Когда я вспоминаю отца, я всегда вспоминаю Айана.
– Вы были близки с братом?
Айан… Алисдер всегда видел в нем свое отражение. Они были очень похожи, хотя у Айана волосы были светлые, а у Алисдера почти черные.
– Он был моим лучшим другом, пока я не уехал учиться. – Алисдер не стал рассказывать, что Айан частенько напивался до чертиков, что не мог спокойно пропустить ни одной юбки, что с той же страстью, которую испытывал к женщинам, присоединился к восставшим. – Бабушка говорила, что он не доживет до старости. Наверное, он тоже знал это, и каждую минуту жил полной жизнью, на всю катушку. – В улыбке Алисдера сквозила печаль.
– Тебе не хватает его?
– Да, – тихо согласился Алисдер. – Я очень жалею, что мы так и не помирились. Трудно вспоминать, что последние слова, которые мы сказали друг другу, были полны гнева. Айан был ярым приверженцем восстания, а я – противником. Он любил Принца, восхищался им, а я – нет. Казалось, мы каждую секунду готовы были вцепиться друг другу в горло. Даже в то последнее утро…
– А твоя мать, Алисдер? Почему ты никогда не говоришь о ней?
«Какое любопытство! – с улыбкой подумал Алисдер. – Прекрасная Луиза? Да, это уже совсем другая история. Капризная, избалованная дочь графа считала, что муж ей неровня. Только шелк был достоин ласкать ее молочную кожу, а нежные поцелуи ребенка были слишком грубы для нее. Она выписывала себе скрипачей для услады слуха, но запрещала языческие звуки волынки. Она оглядывалась на величественную красоту принадлежащей ей земли и не замечала ее, как не замечала любовь младшего сына, который был слишком похож на ее мужа, а не на нее. После гибели мужа и старшего сына она носила траур, но только до тех пор, пока не появилась возможность сбежать из Шотландии в более безопасное место. Через неделю после Каллоденской битвы она была уже далеко от Тайнана, начисто забыв о клане, который своими жизнями защищал ее».
– Ты не хочешь говорить о ней?
Алисдер вздохнул:
– Не то что не хочу, просто не знаю, Джудит. Как объяснить тебе? Она настаивала на том, чтобы говорили дома по-французски, хотя отец был против. Тратила огромные деньги, устраивала пышные приемы и здесь, и в Эдинбурге.
– А твой отец когда-нибудь выражал недовольство?
Алисдер задумался, вспоминая прошлое.
– Нет, пожалуй. Я уже говорил, он был счастливым человеком.
– А ты не думаешь, что она делала его счастливым?
– Теперь это уже не имеет значения, она очень быстро оправилась после его смерти. С того дня ни разу не произнесла его имя, и, Бог свидетель, сразу после его похорон уехала во Францию. – В словах его слышались обида и горечь.
– Возможно, – сказала Джудит, желая успокоить Алисдера, – ей было тяжело оставаться здесь? А вдруг горе разрывало ее сердце и она не могла оставаться со своими воспоминаниями?
– Может, ты и права. – Он потерся щекой о ее волосы. – Ты иногда слишком сердобольна, Джудит. Не думаю, что Луиза достойна твоего сострадания.
– Но ведь она – твоя мать, Алисдер, – тихо произнесла Джудит, – а значит, достойна.
Он улыбнулся и быстро поцеловал ее.
– А какой ты был в детстве?
– Ага, наконец дошла очередь и до меня?
– Конечно, а ты думал, тебя минует? Представляю, какой ты был плут, – улыбнулась Джудит.
Алисдер подумал, что в это мгновение она сама как ребенок. Он пожалел, что не в силах остановить время, чтобы она всегда вот так же светилась счастьем, чтобы искрились весельем глаза, а лицо смягчала радость.
– Ты шалил и не слушался? Целовался с девчонками и заставлял мечтать о себе?
– Целовал всех. Меня единственного отправили отсюда в закрытую школу, все мои подружки рыдали, уткнувшись в колени нянькам.
– Нетрудно поверить.
– Еще бы, – обиженно сказал Алисдер. – Но должен сказать, я был и лучшим из детей. Я всех слушался, с уважением относился к старшим, покорно ел овсянку и все, что ставили передо мной.
– Ты вырос в прелестного человека.
– Прелестного? Женщина, ты говоришь обо мне, будто о цветке. Полагаю, можно сказать, что я красивый, храбрый, решительный, неотразимый, отчаянный, только не прелестный, прошу тебя.
– Нет, прелестный! – тоном, не терпящим возражения, произнесла Джудит. – Я так решила. С этого мгновения ты – Алисдер Прелестный.
На этот раз Алисдер щекотал ее до тех пор, пока она не признала свою ошибку.
– Ладно, ладно! Ты такой, как сказал о себе, – засмеялась Джудит.
Потом они спустились к океану, и Алисдер показал ей свое любимое убежище, где он частенько прятался в детстве: небольшую выемку в скалах на берегу, прикрытую со стороны воды густым кустарником. Попасть туда можно было только во время отлива. Джудит энергично покачала головой, когда он спросил, не хочет ли она исследовать это убежище.
Они шли по берегу, усеянному огромными валунами, такими же, как и те, из которых был сложен Тайнан. Джудит и Алисдер как дети играли с набегавшими волнами, а потом одним махом взобрались по крутому берегу наверх и остановились, чтобы перевести дыхание.
Алисдер показал жене дерево, на котором еще в детстве сделал отметку, и место, где убил своего первого оленя, хотя даже сейчас, спустя много лет, вспоминал об этом с сожалением и стыдом.
– Мне и тогда было неприятно, – чистосердечно признался он, – особенно когда помазали щеки кровью. Я старался держаться как настоящий мужчина, но так и не пристрастился к охоте. Зато пристрастился к кое-чему другому. – Он резко изменил тему разговора.
Джудит хихикнула и залилась стыдливым румянцем, когда Алисдер положил ей руку на грудь и зашептал на ухо:
– Вернемся в нашу спальню?
– Ты больше ни о чем не думаешь? – возразила Джудит, делая попытку отстраниться от него.
– Думаю, но об этом думаю больше всего, – с улыбкой сознался он. – И в этом виновата ты, Джудит.
– Как это?
– Если бы ты не была так восприимчива к моим ласкам, не загоралась бы в моих руках мгновенно, я бы еще мог подождать несколько часов.
Джудит смущенно опустила голову. Алисдер остался доволен воздействием своих слов. Он подхватил ее на руки, словно новорожденного ягненка, и понес в противоположную от деревни сторону.
Джудит всегда нравилась Алисдеру, но он не подозревал, что она окажется столь пленительна. Он испытывал к ней не только сострадание и жалость, но, как ни странно, понимание и влечение. Он наслаждался ее близостью. Он знал, когда она входила в комнату: будто сияние исходило от нее. Он чувствовал ее боль, когда рядом заговаривали о детях, помнил ее взгляд, когда она следила за тем, как женщины, лаская и тиская, передавали с рук на руки маленького Дугласа. По выражению глаз знал, что она сердится, видел, когда она испытывает обиду. Как бы он хотел, чтобы она всегда смеялась, как сейчас, чтобы заливалась румянцем от пальцев ног до кончика носа.
Держа жену на руках, Алисдер вошел в заброшенную фермерскую хижину из глины и камня, одну из тех, что прилепилась к склону невысокого пригорка. Внутри было темно и пахло сыростью. Свет проникал через дымовое отверстие и множество мелких прорех в старой соломенной крыше. Из мебели осталась только старая продавленная кровать в углу.
Насколько возможно, Алисдер прикрыл покосившуюся дверь, но все равно любой прохожий мог заглянуть в щель и увидеть, что происходит внутри. Это место едва ли подходило для любовных утех. Но когда Алисдер покружил Джудит на руках, а потом прижал к своей груди, сырость, мышиная возня и не до конца прикрытая дверь вдруг перестали иметь значение.
Алисдер ласково взял ее лицо в ладони. Даже в тусклом свете хижины было видно, как оно светилось желанием: глаза искрились от счастья, а губы изогнулись в ожидании поцелуя.
