Мужчина попил. Лиза видела так мало людей, что запоминала до мельчайших подробностей тех, кого видела. Он держал кружку в левой руке, не в правой, как Лиза и мать, и на третьем пальце этой руки было широкое золотое кольцо. Тогда она впервые увидела кольцо на чьей-то руке, так как мать колец не носила.

— Спасибо, детка, — сказал он Лизе, возвращая кружку. — Здесь поблизости кто-нибудь предоставляет П и П? — спросил он мать.

— Что-что?

— П и П. Пищу и постель.

— Здесь в округе никто ничего не предоставляет, — ответила мать, произнеся эти слова с явным удовольствием. Она вышла за порог, заставив его отступить назад, и обвела руками горизонт. — Получите то, что видите.

— Тогда мне лучше поскорее убираться отсюда. Мать ничего не ответила. Она сделала то, что Лизе не нравилось, когда это относилось к ней. Она как-то по-особому подняла и потом опустила плечи, пристально глядя при этом в глаза, но без улыбки и ничего не говоря. До этого Лизе не случалось видеть, чтобы мать делала так в разговоре с кем-нибудь, кроме нее.

Из окна материнской спальни наверху, того, которое выходило на проселочную дорогу, они смотрели на этот раз вместе, как уходит мужчина. Только отсюда была видна проселочная дорога, с одной стороны она огибала рощу и вела к мосту, а с другой — поначалу переходила в узкую дорожку, а потом в тропинку. Мужчина шел медленно, как будто его сумка с каждым шагом становилась тяжелее. В том месте, где дорожка начала петлять, сужаясь еще больше, он остановился и оглянулся на Шроув или, возможно, просто на высокие холмы.

Он затерялся среди деревьев, но они продолжали смотреть и через некоторое время увидели его снова, теперь уже маленькую фигурку, бредущую по тропинке вдоль живой изгороди из кленов. Потом они затеяли игру, кто будет видеть его дольше. Но когда Лиза слишком увлеклась игрой, мать сняла ее с окна, и они пошли вниз, чтобы продолжить урок чтения. Каждый день по часу мать учила Лизу читать, и каждое утро по часу она учила ее писать. Уроки вскоре стали значительно длиннее, прибавились арифметика и рисование, но ко времени появления мужчины с бородой уроки длились всего два часа в день.

Каждое утро спозаранку, задолго до урока письма, они выводили на прогулку собак. Хайди и Руди привыкли находиться в доме, так что не могли жить в конуре на улице, что, как считала мать, было бы лучше всего, поэтому собаки спали в маленьком замке. Лиза ни разу не заходила туда до появления собак, но у матери теперь был ключ, и она взяла Лизу с собой. Лиза увидела комнату такой же формы, как ее спальня, шестиугольную, с узкими стрельчатыми окнами, только без стекол, с каменным полом, покрытым соломой, поверх которой лежали два старых одеяла и две подушки для собак. Руди и Хайди прыгали вокруг, тыкались в нее носом и лизали лицо, проявляя шумную радость и выражая так свое удовольствие от того, что их выпустят.

Лиза подумала, как ужасно было бы, если бы на лугах собаки наткнулись на мужчину с бородой. Но они никого не встретили, если не считать лисицы, направлявшейся в свою нору с кроликом в пасти. Мать приказала собакам сидеть смирно, успокоиться, и они повиновались. Она рассказала Лизе о лисицах, как они живут и воспитывают в норах свое потомство, как люди охотятся на них и как это плохо.

Вероятно, именно в то утро впервые Лиза увидела зимородка. Это случилось приблизительно в это время, но она не уверена. Мать сказала, что зимородки редкие птицы, и когда увидишь зимородка, надо позвонить в Общество по охране зимородков графства и сообщить об этом. Так что, должно быть, это было в то утро, так как после того, как они пошли домой и собаки вернулись к себе, мать заперла Лизу в спальне и отправилась в Шроув позвонить по телефону.

Лиза читала слова в моющейся книжке и на листе бумаги рисовала портрет матери. Всем этим она могла заниматься и на следующий день, но Лизе казалось, что это было именно в День зимородка. Приблизительно с этого времени у нее засело в голове, что у всех мужчин волосы светлые, а у всех женщин — темные. Истопник был блондином, и такими же были почтальон, и Мэтт, и мужчина с бородой, а они с матерью были темноволосыми. Лиза нарисовала портрет матери с длинными темными волосами, распущенными по спине, и ее длинную цветастую юбку и сандалии.

Она едва успела закончить картинку, когда мать отперла дверь и выпустила ее. В гостиной что-то изменилось. Лиза сразу заметила это. На стене над камином висела длинная темно-коричневая трубка с деревянной рукоятью. Прежде Лиза никогда не видела ничего подобного, но поняла, что мать, должно быть, принесла это из Шроува.

— Это было ружье, — сказал Шон.

— Дробовик. В Шроуве было полно ружей. Я размышляла об этом позднее… я хочу сказать, через много лет, и думаю, что тот мужчина всерьез напугал ее. Напугал, возможно, не то слово, ее не напугаешь. Скажем, пробудил в ней ощущение опасности.

— Да, вероятно, она посчитала, что не следовало говорить: «Получите то, что видите». Иными словами, что на много миль вокруг нет ни души.

— Наверное.

— Но он ушел, так ведь?

— Он вернулся.

По вечерам было светло почти до десяти часов, но Лизе к семи полагалось быть в постели. Ей давали чай с хлебом из муки всегда грубого помола и яйцо или кусок сыра. Пирожных и конфет в доме не водилось, и прошло немало лет, прежде чем Лиза узнала, что это такое. За хлебом следовали фрукты в неограниченном количестве и стакан молока. Молочник приходил три раза в неделю, еще один мужчина со светлыми волосами.

Когда чаепитие заканчивалось, мать читала ей сказку: Ганса Андерсена или Чарлза Кингсли, книги брали из библиотеки в Шроуве. Потом мать купала ее в ванне с деревянной крышкой, стоявшей у них в кухне. Лизу не запирали на ночь в спальне, ее никогда не запирали, кроме тех случаев, когда мать уходила в Шроув или ездила за покупками в город. Когда Лизе не удавалось заснуть, она знала, что бесполезно кричать или плакать, так как мать не обратит внимания, и если Лиза спустится вниз, мать пожмет плечами и одарит ее одним из тех безмолвных взглядов, а потом снова отведет наверх.

Так что ей оставалось только бродить наверху, выглядывать из окон, надеясь увидеть что-то интересное, хотя она никогда ничего не видела. Если мать и знала, что Лиза заходит в ее комнату и играет с ее вещами, она не подавала вида. По вечерам мать читала книги, Лиза знала это, или слушала музыку, вставив в уши проводки от черного квадратного ящика.

В комнате матери Лиза открывала дверцу шкафа и разглядывала длинные разноцветные юбки, которые носила мать, и другие вещи, которые она никогда не носила, длинные шарфы, пару больших соломенных шляп, желтое платье с оборкой на подоле. Лиза совала нос в шкатулку с драгоценностями, стоявшую в ящике туалетного столика, и могла в точности рассказать, что лежит в шкатулке: длинная нитка зеленых бус, гребень для волос, сделанный из коричневого крапчатого материала с вставленными в него сверкающими бриллиантиками, деревянная брошка и еще одна, из перламутра. Мать рассказывала Лизе, по какому случаю она надевала брошку, так же как она рассказывала ей, что зеленые бусины — это нефрит, а две пары сережек сделаны из золота.

В тот вечер зеленые бусы и одна пара сережек исчезли, потому что мать надела их. Лиза закрыла шкатулку, вернулась в свою комнату и встала на коленях на кровати, глядя в окно. Сад при сторожке, в котором мать позднее выращивала горох, бобы и салат-латук, сладкие ягоды на кустах и клубнику под сетками, в то время был в основном просто голой землей. Мать перекопала его в тот день, работая вилами. На мягком красно-коричневом квадрате, пересеченным двумя дерновыми дорожками, росло только одно дерево, одинокая вишня.

Лиза перевела взгляд вверх, ожидая появления последнего, направляющегося на юг поезда, который должен был пройти примерно в половине девятого. Она тогда ничего не знала о севере и юге или половине девятого, хотя мать учила ее распознавать время и понимать карту, однако знала, что последний поезд выйдет из туннеля, когда будет еще светло, но после захода солнца. Все небо принимало тогда красноватый оттенок, хотя из комнаты не было видно, куда заходит солнце. Как только оно садилось, высокие холмы становились серыми, а лес из зеленого превращался в нежно-синий.

Поезд, свистнув, вырвался из туннеля и, пыхтя, прополз мимо. В вагонах горел свет, хотя на улице еще не стемнело. Он остановится на станции под названием Ринг-Велли, которой из окна не видно. Издалека поезд казался очень маленьким, длинным и извивающимся, как многоножка, которая жила неподалеку от черного входа. После того как поезд исчез, смотреть из окна стало не на что. Лиза сползла с постели и на цыпочках прошла через площадку в комнату матери.

Отсюда можно было наблюдать за летучими мышами, которые жили в крыше амбара за дорогой и совершали налеты на ночных бабочек и комаров. Иногда там появлялась большая кремового цвета сова, голова которой была похожа на кошачью, нарисованную в книге. Лиза никогда не видела живой кошки. Но в тот вечер было слишком рано для сов. Внизу, под окном, на маленьком клочке палисадника, цвет красных и розовых гераней начинал постепенно сливаться в один, а белые цветы душистого табака казались более яркими. Если бы окно было открыто, Лиза почувствовала бы их запах, так как они начинали пахнуть в сумерках.

Не успела Лиза подумать, что ничего не случится, уже стемнело без всяких происшествий, как открылась парадная дверь, и вышла мать, на ней была зелено-ало-синяя юбка и красная кофточка, зеленые бусы и золотые серьги в ушах, а на плечи наброшена черная шаль. Она открыла калитку в стене, окружавшей сад, отперла дверь маленького замка, и собаки вырвались наружу. Мать сказала:

— Спокойно. Сидеть, — и они сели, хотя дрожали мелкой дрожью, как видела Лиза, возмущенные этой насильственной неподвижностью.

Мать сказала:

— Гулять, — и собаки принялись резвиться вокруг нее, подпрыгивая и пытаясь лизнуть ее, но скоро им это надоело, так как она не обращала на них внимания. Мать обогнула сторожку и исчезла из вида, собаки последовали за ней, но Лиза знала, что она не уйдет далеко, потому что вечерами она никогда этого не делала.

Лиза бегом вернулась в свою спальню, вскарабкалась на кровать и прижалась лицом к окну. Снаружи пронеслась летучая мышь, в такой близости от нее, что Лиза отпрянула назад, хотя знала, что их разделяет стекло. Руди и Хайди были в саду позади сторожки, играли, дрались друг с другом и шутливо ворчали, катаясь по земле. Матери с ними не было. Мать, должно быть, вернулась в дом.

Выйдя на лестничную площадку, Лиза прислушалась, но снизу не доносилось никакого шума, свидетельствующего, что мать дома. Она побежала в комнату матери и подобралась к окну. Мать сидела на стене, слушая музыку, выходившую из обруча на ее голове, и держа в руках маленькую черную коробку.

Где же собаки? В саду позади сторожки их теперь не было, как обнаружила Лиза, вновь забравшись на свою кровать. Они, должно быть, выскочили через дыру в ограде и убежали в рощу, как иногда делали. Но собаки были хорошо обучены, они всегда возвращались на зов.

Теперь стало скучно, поскольку больше ничего не происходило: мать сидела на стене, поджидая, когда собаки закончат свои игры. Лиза привыкла бродить из комнаты в комнату и не считала обязательным вернуться в постель, чтобы заснуть. Иногда она засыпала где придется, и мать находила ее спящей на лестничной площадке или в кресле перед окном. Утром Лиза всегда просыпалась в своей кровати. Но сейчас она не хотела ложиться, она не устала.

Возможно, мать задумала что-то необычное. Лиза побежала обратно, чтобы проверить свои догадки. Мать все еще сидела на том же месте, все еще слушала музыку. Теперь почти стемнело, но все-таки было не настолько темно, чтобы не увидеть мужчину с бородой, приближавшегося по проселочной дороге со стороны моста. Мужчина выглядел точно так же, как раньше, только на этот раз он не взял с собой сумки.

Он шел бесшумно по песчаной дорожке. Мать не могла слышать его шагов с этой штукой на голове и музыкой, льющейся ей в уши и называвшейся «Вагнер».

Лиза испугалась. Мать говорила, что собаки защитят их, но собак поблизости не было, собаки убежали далеко в лес.

Лиза больше не могла смотреть.

Почему она не застучала в окно, чтобы предупредить мать? Ей пришло это в голову только после того, что случилось. В первый раз, когда приходил мужчина, Лиза спряталась под кровать, во второй раз она дала ему напиться. На этот раз она закрыла глаза руками. Они разговаривали, Лиза слышала их голоса, но слов не могла разобрать. Очень осторожно Лиза разомкнула пальцы и посмотрела сквозь них, но мать и мужчина исчезли. Они или подошли совсем близко к сторожке, или же гуляли за домом. Лиза побежала в свою комнату и не успела забраться в кровать, как услышала крик матери.

— Что он с ней делал? — спросил Шон.

— Она так и не рассказала мне, ни тогда, ни позже. Сейчас я знаю, конечно, знаю. Когда она закричала, я так испугалась, что зажала уши, но я все же слышала, окно было открыто. Я подумала, что мужчина, вероятно, поймает ее и… сделает своей пленницей или что-нибудь в этом роде, а потом придет и заберет меня.

— Ты была всего лишь ребенком.

— И на много миль вокруг ни души. Тебе это известно. Там никогда никто не жил. Если бы кто-то оказался поблизости, этого не случилось бы, ничего не было бы.

Темнота еще не наступила, но начинались долгие летние сумерки. Когда крик матери замер, Лиза услышала смех мужчины и хриплый невнятный шепот. Она выглянула из окна, ей необходимо было посмотреть, и она увидела мать на дерновой дорожке, а мужчина лежал сверху. Одной рукой он пытался удержать ее в этом положении, а другой расстегивал свои джинсы.

Лизу охватил такой ужас, что не могла ни крикнуть, ни что-то предпринять. Но мать смогла. Мать повернула голову под рукой мужчины, обхватившего ее шею, и укусила его за палец. Он подскочил и затряс кистью, выкрикнув то слово, которое произнес Мэтт на их пороге, и мать закричала:

— Хайди, Руди! Фас! Фас!

Из леса выскочили собаки. Они мчались во всю прыть, так, будто ожидали зова, будто прятались среди деревьев, прислушиваясь, не прозвучит ли команда. В полумраке они уже не казались мирными и дружелюбными собаками, которые готовы лизнуть тебя в лицо, это были исчадия ада, хотя Лиза тогда не слышала об исчадиях ада.

Собаки не прыгнули на мужчину, они буквально налетели на него. Все восемь мощных черных лап оторвались от земли, и псы взвились в воздух. Их пасти зияли черными провалами, и Лиза видела их белые, блестящие клыки. Мужчина, начавший было вставать, упал на спину, когда собаки набросились на него. Он закрыл лицо руками и катался по земле. Хайди зажала в челюстях половину его великолепной русой бороды, а Руди вцепился ему в горло. Собаки шумно дышали и издавали грубое угрожающее рычание.

Мать легко вскочила на ноги, будто ничего не случилось, и отряхнула юбку. Она стояла подбоченившись, шаль свободно свисала с ее плеч, и спокойно наблюдала за тем, как собаки терзают мужчину, а мужчина вопит от боли и извивается всем телом.

Через некоторое время она сказала:

— Хватит, собачки, этого достаточно. Теперь успокойтесь. Лежать.

Собаки тут же повиновались ей. Поразительно, но они остановились в тот момент, как она заговорила. Морда Руди была испачкана кровью мужчины, а из пасти Хайди торчала его борода. Мужчина снова перекатился на живот и обхватил голову руками, но кричать он перестал, он не издавал ни звука. Мать, наклонившись над ним, внимательно его осмотрела, она не прикоснулась к нему руками, лишь пихнула его маленькой изящной ножкой.

Лиза тихонько вскрикнула в своей спальне наверху, жалобно заскулила возле закрытой двери.

— Он был мертв? — хрипло спросил Шон.

— О нет, он не был мертв.

— Что она сделала?

— Ничего. Она просто смотрела на него.

— Она не оказала помощи? Ты говорила, что в Шроув-хаусе был телефон.

— Конечно, она не оказала помощи, — нетерпеливо ответила Лиза.

Мать взяла собак за ошейники и отвела их на ночь в маленький замок. Лиза увидела это из другого окна и услышала, как мать входит в их дом и закрывает за собой переднюю дверь. Лиза выбежала на лестничную площадку и прислушалась. В гостиной мать двигала стул, и по доносившимся снизу звукам Лиза поняла, что мать встала на стул, а потом спрыгнула с него. Лиза пробралась по кровати до окна, чтобы еще раз посмотреть на мужчину, лежавшего на траве. Он еще был там, но уже не лежал лицом вниз.

Теперь по-настоящему стемнело, стало так темно, что ничего не было видно, кроме силуэта сидящего мужчины, который склонил голову к коленям и обхватил ее руками. Скоро он встанет, и уйдет, и оставит их, и все будет в порядке. Лиза вглядывалась в темноту, надеясь, что так и случится.

Внезапно она очень ясно увидела мужчину в широкой полосе света. Задняя дверь была открыта, и свет падал из кухни. Лиза сморщила нос в гримасе, потому что лицо мужчины и борода были залиты кровью. Вот так же выглядели ее коленки, когда она упала и ободрала их на гравии.

В полосе света возникла мать, поднимавшая в руках какой-то предмет, а потом раздался ужасный грохот. Мужчина упал навзничь, слегка дернулся, по его телу прошла дрожь, и он затих. В маленьком замке собаки подняли дикий лай — Мать вернулась в дом, закрыла дверь и погасила свет.