– Входите, мистер Эрлон, – сказал мистер Долтон.

Биггер встретил устремленный на него в упор взгляд Джана. Джан переступил порог, следом за ним шел мистер Долтон. Биггер стоял, не двигаясь, рот у него был приоткрыт, руки безжизненно висели, взгляд был настороженный, но затуманенный.

– Садитесь, Эрлон, – сказал Бриттен.

– Ничего, – сказал Джан. – Я постою.

Биггер увидел, как Бриттен вытащил из кармана пачку брошюр и поднес их к самому лицу Джана. Губы Джана искривила легкая усмешка.

– Ну дальше! – сказал Джан.

– Вы из красной шатии, так ведь? – спросил Бриттен.

– Вот что, не будем тянуть с этим делом, – сказал Джан. – Что вам от меня нужно?

– Потише, потише, – сказал Бриттен. – Торопиться некуда. Я вашего брата знаю. Вы все любите нахрапом и чтоб вышло по-вашему.

Биггер видел, что мистер Долтон стоит в стороне, тревожно переводя глаза с одного на другого. Несколько раз он как будто порывался сказать что-то, но останавливался в нерешительности.

– Биггер, – спросил Бриттен, – с этим человеком мисс Долтон вчера вернулась домой?

Джан недоуменно посмотрел на Бриттена, потом на Биггера.

– Да, сэр, – пролепетал Биггер, силясь овладеть собой. В эту минуту он бешено ненавидел Джана, потому что знал, что причиняет ему зло, хотел ударить его чем-нибудь, потому что под взглядом этих широко раскрытых, удивленных глаз в самые глубины его существа проникало жгучее сознание вины.

– Я ведь не был здесь, Биггер! – сказал Джан. – Зачем вы так говорите?

Биггер промолчал; он решил отвечать только Бриттену и мистеру Долтону. В комнате стало тихо. Джан смотрел на Биггера, Бриттен и мистер Долтон следили за Джаном. Джан сделал движение к Биггеру, но рука Бриттена преградила ему дорогу.

– Послушайте, что это значит? – спросил Джан. – Зачем вы заставляете этого мальчика лгать?

– Вы, может, еще скажете, что и пьяны вчера вечером не были? – спросил Бриттен.

– А вам какое дело до этого? – осадил его Джан.

– Где мисс Долтон? – спросил Бриттен.

Джан недоумевающе огляделся.

– Она в Детройте, – сказал он.

– Видно, вы свой урок хорошо вызубрили, – сказал Бриттен. – Чем они вас запугали, Биггер? Не бойтесь. Говорите правду, – сказалДжан.

Биггер не отвечал, он упорно смотрел в пол.

– Так куда, по-вашему, уехала мисс Долтон? – спросил Бриттен.

– Она говорила мне, что собирается в Детройт.

– Вы вчера ее видели?

Джан замялся.

– Нет.

– Значит, не вы дали вчера шоферу эти брошюры?

Джан пожал плечами, усмехнулся и сказал:

– Ну хорошо. Я ее видел. Что же из этого? Вы сами знаете, почему я сразу не сказал…

– Нет. Мы не знаем, – сказал Бриттен.

– Мистер Долтон не любит «красных», как вы их называете, и я не хотел подводить мисс Долтон.

– Значит, вы видели ее вчера вечером?

– Да.

– Где же она?

– Если она не в Детройте, тогда я не знаю, где она.

– Вы дали эти брошюры шоферу?

– Да, я.

– Вы и мисс Долтон были пьяны вчера вечером…

– Что за глупости! Мы выпили немножко, но никто не был пьян.

– Вы привезли ее домой около двух часов?

Биггер замер и ждал.

– Да.

– Вы велели шоферу снести вниз ее сундук?

Джан открыл рот, но ничего не сказал. Он посмотрел на Биггера, потом опять на Бриттена:

– Послушайте, что все это значит?

– Где моя дочь, мистер Эрлон? – спросил мистер Долтон.

– Я уже сказал вам, что я не знаю.

– Мистер Эрлон, будем говорить откровенно, – сказал мистер Долтон. – Мы знаем, что вчера, когда вы привезли мою дочь домой, она была совершенно пьяна. Она была настолько пьяна, что не могла сама уйти из дому. Скажите же нам, где она.

– Я… я здесь не был вчера вечером, – запинаясь, проговорил Джан.

Биггер понимал: когда Джан сказал, что привез Мэри домой, он это сделал для того, чтоб мистер Долтон не подумал, будто он оставил его дочь одну в машине с незнакомым шофером. Ясно, подтвердив, что они пили вино, он должен был сказать, что проводил девушку домой. Стараясь выгородить Мэри, Джан невольно сыграл на руку Биггеру. Теперь, сколько б он ни говорил, что не был здесь вчера вечером, никто ему не поверит; он этим только наведет Бриттена и мистера Долтона на мысль, что тут кроется что-то более серьезное.

– Значит, вы не приезжали с ней вечером сюда? – спросил мистер Долтон.

– Нет!

– И вы не говорили шоферу, чтобы он снес вниз сундук?

– И не думал! Откуда вы это взяли? Я вышел из машины, не доезжая бульвара Дрексель, и уехал домой на трамвае. – Джан обернулся к Биггеру и посмотрел ему прямо в лицо. – Биггер, что вы такое наговорили этим людям?

Биггер не отвечал.

– Он нам рассказал о том, что вы вчера делали, – сказал Бриттен.

– Где Мэри… где мисс Долтон? – спросил Джан. – Ждем, чтобы вы нам об этом сказали. – Ра… разве она не уехала в Детройт? – заикаясь, спросил Джан.

– Нет, – сказал мистер Долтон.

– Я звонил утром по телефону, и Пегги сказала мне, что она уехала.

– Звонили, чтобы проверить, хватились тут уже или нет, правда? – сказал Бриттен.

Джан шагнул к Биггеру.

– Оставьте его в покое! – сказал Бриттен.

– Биггер, – сказал Джан. – Зачем вы сказали им, что я был здесь?

– Вы говорите, что вы совсем сюда не заезжали? – снова спросил мистер Долтон.

– Ни на минуту. Биггер, скажите им, где я вышел из машины.

Биггер молчал.

– Бросьте, Эрлон. Я не знаю, что у вас на уме, но вы не сказали и слова правды с тех пор, как вошли в эту комнату. То вы приезжали сюда вчера, то не приезжали. То вы были пьяны, то не были. То вы видели мисс Долтон, то не видели. Бросьте вы это. Скажите нам, где мисс Долтон. Ответьте ее родителям.

Биггер перехватил взгляд Джана, сердитый и недоумевающий.

– Послушайте, я сказал вам все, что я знаю, – сказал Джан, надевая шляпу. – Если вы мне сейчас же не объясните, что это за комедия, я ухожу домой…

– Одну минуту, – сказал мистер Долтон.

Он выступил вперед и остановился против Джана.

– Мы с вами не сходимся во взглядах. Прошу вас, забудьте об этом. Я хочу знать, где моя дочь…

– Вы что, смеетесь надо мной? – спросил Джан.

– Нет, нет… – сказал мистер Долтон. – Я хочу знать. Я беспокоюсь…

– Я вам уже сказал: я не знаю.

– Послушайте, мистер Эрлон. Мэри – наша единственная дочь. Я не могу допустить, чтобы она совершила какой-нибудь опрометчивый поступок. Скажите ей, чтоб она вернулась. Привезите ее сами.

– Мистер Долтон, я говорю вам всю правду…

– Послушайте, – сказал мистер Долтон. – Мы можем договориться…

Джан покраснел.

– Что вы хотите сказать? – спросил он.

– Я соглашусь на любую цену…

– Вы су… – Джан не договорил. Он повернулся и пошел к двери.

– Пусть уходит, – сказал Бриттен. – Далеко не уйдет. Я позвоню, и его задержат. Он знает больше, чем говорит…

Джан остановился на пороге и обвел всех троих взглядом. Потом он вышел. Биггер присел на край постели и слушал торопливые шаги Джана по лестнице. Хлопнула дверь; потом все стихло. Биггер заметил, что мистер Долтон как-то странно на него смотрит. Ему не понравился этот взгляд. Бриттен записывал что-то в блокноте, лицо его было бледно и сурово в желтом свете электрической лампочки.

– Все то, что вы нам рассказывали, правда, Биггер? – спросил мистер Долтон.

– Да, сэр.

– Нет, он не врет, – сказал Бриттен. – Идемте. Где у вас телефон? Я сейчас скажу, чтобы этого молодчика задержали для официального допроса. Без этого не обойтись. И потом, нужно вызвать людей и сделать обыск у мисс Долтон в комнате. Мы раскроем это дело. Даю голову на отсечение, что этот красный мог бы нам кое-что порассказать.

Бриттен вышел, и мистер Долтон последовал за ним; Биггер все так же сидел на краю постели. Когда внизу хлопнула дверь, он встал, взял свою кепку и потихоньку спустился в котельную. С минуту он постоял у котла, глядя сквозь щели дверцы на гудящее пламя, ослепительно яркое сейчас. Но долго ли оно будет гореть так ярко, если он не выгребет золу? Он вспомнил свою первую попытку взяться за это и истерический страх, охвативший его тогда. Нужно взять себя в руки. Он присел на корточки и ухватил правой рукой дверцу зольника, глядя при этом в сторону. Он боялся увидеть, как в зольник ссыплются обугленные кости, зная, что этого он не выдержит. Вдруг он вскочил на ноги и стремительно бросился к двери, подгоняемый чувством страха и вины. Нет, ни за что на свете он не прикоснется к этому зольнику. Но, может быть, можно обойтись и без этого? Ну понятно. Он попытался утешить себя мыслью, что ему ничего не грозит. Кому придет в голову заглядывать в зольник? Никому. Никто его не подозревает, все идет как по маслу: он успеет послать письмо и получить деньги, прежде чем раскроется, что Мэри убита и сожжена в топке, а о золе беспокоиться нечего. Он прошел через двор и вышел на улицу; снег все еще падал. Он сейчас же поедет к Бесси; письмо должно быть немедленно послано; нельзя терять времени. Если мистер Долтон, Бриттен или Пегги хватятся его и спросят, где он был, он скажет, что ходил за сигаретами. Но в этой суматохе едва ли кто-нибудь о нем вспомнит. И потом, они сейчас заняты Джаном; ему бояться нечего.

– Биггер!

Он круто повернулся, сунув руку под рубашку, за револьвером. В дверях большого магазина стоял Джан. Когда он хотел подойти к нему, Биггер отступил назад. Джан остановился.

– Ради бога! Не бойтесь меня. Я вас не трону.

Они стояли друг против друга под бледно-желтыми лучами уличного фонаря; большие мокрые хлопья снега медленно спускались, разделяя их тонкой, непрочной завесой. Рука Биггера по-прежнему лежала на револьвере. Джан пристально смотрел на него, полуоткрыв рот:

– Что все это значит, Биггер? Ведь я же ничего вам не сделал. Где Мэри?

Биггер вдруг почувствовал себя виновным; Джан одним своим присутствием изобличал его. Но он не знал, как ему искупить свою вину, ему казалось, что нужно поступать именно так, как он поступает.

– Я с вами не хочу разговаривать, – пробормотал он.

– Но почему, что я вам сделал? – с отчаянием настаивал Джан.

Джан ему ничего не сделал; но именно оттого, что Джан был невиновен, в Биггере нарастала злоба. Он крепче сжал револьвер в руке.

– Я не хочу с вами разговаривать, – повторил он.

Он чувствовал, что, если Джан не уйдет и это невыносимое чувство вины будет расти, он не выдержит и выстрелит в Джана. Его бросило в дрожь, рот у него раскрылся, глаза округлились.

– Уходите, – сказал Биггер.

– Послушайте, Биггер, если эти люди запугивают вас, вы только скажите мне. Не бойтесь. Я знаю эти дела. Вот что: давайте зайдем куда-нибудь, выпьем кофе и поговорим обо всем.

Джан снова хотел подойти, но Биггер выхватил револьвер. Джан остановился; лицо у него побелело.

– Ради бога! Что вы делаете? Не стреляйте… Я ведь вас не трогал… Не надо.

– Оставьте меня в покое, – сказал Биггер напряженным, неестественным голосом. – Оставьте меня в покое! Оставьте меня в покое!

Джан отступил на шаг.

– Оставьте меня в покое! – почти взвизгнул Биггер.

Джан отступил еще на шаг, потом повернулся и быстро пошел прочь, оглядываясь на ходу. Дойдя до угла, он пустился бежать и скоро скрылся из виду в густой завесе снега. Биггер стоял неподвижно, зажав револьвер в руке. Он забыл, где он и что с ним, глаза его все еще были прикованы к топ точке пространства, где в последний раз мелькнула фигура Джана. Потом напряжение стало ослабевать, рука медленно опустилась, и револьвер почти повис в разжавшихся пальцах. Он постепенно приходил в себя; каралось, эти несколько минут он был под властью непонятного наваждения, силы, которую он ненавидел и вместе с тем не смел ослушаться. Он вздрогнул, услышав шаги; кто-то шел к нему, мягко ступая по снегу. Он оглянулся и увидел белую женщину. Женщина увидела его и остановилась, потом круто повернула назад и бросилась бежать через улицу. Биггер сунул револьвер в карман и побежал к углу. По дороге он оглянулся: женщина была уже далеко, сквозь падающий снег мелькала ее спина.

Его гнала вперед холодная, настойчивая воля. Нужно кончать с этим, нужно действовать быстрее. Он почувствовал в Джане решимость гораздо более твердую, чем он ожидал. Письмо должно быть послано раньше, чем Джан сумеет доказать свою полную невиновность. В эту минуту ему было все равно, пусть даже его поймают. Только бы внушить Джану и Бриттену страх, заставить их бояться его, его черной кожи, его униженной покорности!

Он увидел аптеку на углу и вошел. Белый продавец спросил, что ему нужно.

– Дайте мне конверт, лист бумаги и карандаш, – сказал он.

Он уплатил, спрятал пакетик в карман и направился к трамвайной остановке. Подошел трамвай, он сел и поехал в сторону Черного пояса, обдумывая дорогой, что написать в письме. Он нажал на кнопку звонка, требуя остановки, сошел и зашагал по тихим улицам негритянского квартала. Он проходил мимо пустующих домов, белых и безмолвных в тишине вечера. В одном из этих домов спрячется Бесси и будет ожидать машину мистера Долтона. Но все дома, которые ему попадались, были ветхие; в такой дом страшно даже войти, как бы он тут же не обрушился. Он шел дальше. Нужно было все-таки выбрать дом, из окна которого Бесси будет видно, как коробка с деньгами полетит на мостовую. Он прошел до Ленгли-авеню и свернул к скверу, на Уобеш-авеню. Здесь тоже было много нежилых домов с черными окнами, похожими на глаза слепца, домов, точно скелеты подставляющих зимним ветрам свои обсыпанные снегом ребра. Но среди них не было ни одного углового. Наконец на углу Мичиган-авеню и Восточной тридцать шестой улицы он увидел то, что ему нужно. Это был высокий белый пустой дом, стоявший на ярко освещенном перекрестке. Отсюда, встав у любого из фасадных окон, можно смотреть во все четыре стороны. О! А фонарь? Он зашел в аптеку и купил за доллар электрический карманный фонарик. Он сунул руку во внутренний карман пальто: проверить, там ли перчатки. Вот теперь все готово. Он перешел улицу и стал ждать трамвая. У него озябли ноги, и он топтался на снегу, в толпе других ожидающих. Он ни на кого не смотрел; это все были слепые люди, такие же слепые, как его мать, брат, сестра, Пегги, Бриттен, Джан, мистер Долтон, и незрячая миссис Долтон, и тихие пустые дома с зияющими черными окнами.

Он огляделся и на одном доме увидел вывеску: СОБСТВЕННОСТЬ ЖИЛИЩНОЙ КОМПАНИИ ЮЖНОЙ СТОРОНЫ. Он слыхал, что Жилищная компания Южной стороны принадлежит мистеру Долтону, а дом, в котором он жил, принадлежал Жилищной компании Южной стороны. Он платил восемь долларов в неделю за комнату, кишевшую крысами. Он никогда не видел мистера Долтона до того, как поступил к нему шофером; квартирную плату мать вносила в контору компании. Мистер Долтон пребывал где-то далеко и высоко, недосягаемый, словно бог. У него были дома на всех улицах Черного пояса, и в кварталах, где живут белые люди, у него тоже были дома. Но Биггер не мог бы поселиться где-нибудь «за чертой». Хотя мистер Долтон жертвовал миллионы долларов на негритянское просвещение, квартиры неграм он сдавал только в этой отведенной им части города, в этих полусгнивших, готовых обрушиться домах. Биггер угрюмо сознавал это. Ладно, он пошлет письмо. Он им задаст жару.

Подошел трамвай; он сел, доехал до Пятьдесят первой улицы и пошел к Бесси. Ему пришлось пять раз позвонить, пока он добился ответа. Ах ты черт, верно, напилась, подумал он. Он поднялся по лестнице и увидел, что она высунула голову из-за двери и разглядывает его покрасневшими от сна и виски глазами. Он сомневался в ней, и это его пугало и злило.

– Биггер? – окликнула она.

– Иди в комнату, – сказал он.

– А что случилось? – спросила она, отступив на шаг.

– Дай мне войти! Открой дверь!

Она широко распахнула дверь и при этом споткнулась и чуть не упала.

– Зажги свет.

– Что случилось, Биггер?

– Зажги свет, говорят тебе, сколько раз повторять нужно?

Она зажгла.

– Опусти шторы.

Она опустила шторы на окнах. Он молча следил за ней. Только не хватало из-за нее попасться. Он подошел к комоду, сдвинул в сторону ее флакончики, гребенки и щетки, вынул из кармана свой пакет и положил его на расчищенное место.

– Биггер?

Он обернулся и посмотрел на нее.

– Ну?

– Неужели ты хочешь это сделать?

– А ты что думала, я шутки шучу?

– Биггер, не надо!

Он схватил ее руку выше локтя и стиснул с ненавистью и страхом.

– Ах так, чертова девка, теперь на попятный? Ну нет, не выйдет!

Она промолчала. Он снял пальто и кепку и бросил их на кровать.

– Биггер, ты же весь в снегу!

– Ну и что ж что в снегу?

– Я не пойду на это дело, – сказала она.

– Посмей только отказаться.

– Ты не можешь меня заставить!

– Мне стоит рассказать про все кражи у твоих хозяев, в которых ты мне помогала, так тебя и без этого упрячут в тюрьму.

Она не ответила; он отвернулся от нее, взял стул и придвинул его к комоду. Он развернул свой пакетик, скомкал обертку и швырнул в угол. Бесси машинально нагнулась поднять ее. Биггер захохотал, и она поспешно выпрямилась. Да, Бесси тоже слепая. Он собирается писать письмо с требованием тысячного выкупа, а она беспокоится о чистоте своей комнаты.

– Что случилось? – спросила она.

– Ничего.

Он мрачно усмехнулся. Он разложил все на комоде; карандаш не был очинен.

– Дай нож.

– Разве у тебя нет?

– Значит, нет. Дай нож.

– А куда ты дел свой?

Он посмотрел на нее в упор: да, ведь она знала, что у него был нож. Окровавленное лезвие, поблескивающее в отсветах огня, встало у него перед глазами, и ему вдруг сделалось жарко от страха.

– Хочешь, чтоб я тебе дал как следует?

Она ушла за занавеску. Он сидел и смотрел на бумагу и карандаш. Она вернулась и подала ему кухонный нож.

– Биггер, миленький… Не надо, я не хочу.

– У тебя виски есть?

– Есть…

– Промочи горло, а потом садись на кровать и сиди смирно.

Она с минуту колебалась, затем достала из-под подушки бутылку и приложила к губам. Потом она легла на кровать и повернулась лицом к нему. В зеркале, стоявшем на комоде, ему видны были все ее движения. Он очинил карандаш и разгладил лежавший перед ним листок бумаги. Он уже хотел приняться за письмо, как вдруг вспомнил, что не надел перчаток. Ах ты черт!

– Дай мне мои перчатки.

– Что?

– Мои перчатки, они в пальто, во внутреннем кармане.

Она с трудом встала на ноги, принесла перчатки и остановилась за его стулом, перчатки свисали у нее с ладони.

– Дай сюда…

– Биггер…

– Дай сюда перчатки и ложись, понятно?

Он вырвал у нее перчатки, толкнул ее и опять повернулся к комоду.

– Биггер…

– Ты замолчишь или нет? – спросил он, отодвигая нож, чтобы он ему не мешал.

Он надел перчатки, взял карандаш дрожащей рукой и остановился в нерешительности. Нужно изменить почерк. Он переложил карандаш в левую руку. И писать печатными буквами. В горле у него пересохло, он проглотил слюну. Так, теперь с чего начать? Как только я получу от вас десять тысяч долларов… Нет, это не годится. Не нужно говорить «я». Лучше – «мы». «Ваша дочь у нас», медленно вывел он большими круглыми буквами. Да, так лучше. Теперь нужно дать мистеру Долтону понять, что Мэри жива. Он написал: «Она цела и невредима». Теперь предупредить его, чтоб он не обращался в полицию. Нет. Сначала еще что-нибудь насчет Мэри. Он наклонился и написал: «Она хочет вернуться домой…» Вот, а теперь про полицию. «Если вы хотите получить вашу дочь целой и невредимой, не пытайтесь обращаться в полицию». Нет, что-то не то. От возбуждения у него горела вся кожа на голове, ему казалось, что он чувствует каждый волос в отдельности. Он перечитал последнюю строчку, вычеркнул слово «целой» и надписал «живой». На секунду он замер, застыл в неподвижности. Потом внутри у него началось какое-то медленное, леденящее, нарастающее движение, как будто в этом тесном пространстве заключен был весь круговорот планет. У него кружилась голова. Усилием воли он овладел собой и снова сосредоточил свое внимание на письме. Теперь нужно сказать о деньгах. Сколько? Десять тысяч, да, не меньше. «Положите в коробку от ботинок десять тысяч бумажками по 5 и 10 долларов…» Правильно. Где-то он так именно и читал… «и завтра вечером несколько раз проезжайте на машине по Мичиган-авеню от Тридцать пятой до Сороковой и обратно». Так им будет трудно узнать, где именно прячется Бесси. Он продолжал писать: «Вы должны ехать с мигающими фарами. Когда в окне одного дома три раза подряд зажжется свет, кидайте коробку прямо в снег и уезжайте. Сделайте все так, как сказано в этом письме». Теперь подпись. Но какая? Нужно придумать что-нибудь такое, чтоб навести их на ложный след. Ага, вот! Подпись будет «Красный». Он старательно вывел печатными буквами «Красный». Но почему-то ему показалось, что этого недостаточно. Ах, вот что. Он нарисует такой значок, как на тех коммунистических книжечках. Что там было, на этом значке? Молоток и еще такой круглый кривой нож. Он нарисовал молоток, нарисовал изогнутый нож. Но вышло что-то не так. Он пригляделся к рисунку и заметил, что у ножа не хватает ручки. Он пририсовал ручку. Ну вот, теперь все. Он внимательно перечитал письмо. Ах ты, черт! Одну вещь он забыл. Он не указал, в котором часу им привезти деньги. Он наклонился и приписал внизу такими же печатными буквами: «Деньги привезите в полночь». Он вздохнул, поднял глаза и увидел в зеркале, что Бесси стоит за его стулом. Он повернулся и посмотрел на нее.

– Биггер, так ты вправду это сделаешь? – с ужасом прошептала она.

– Сделаю. – Где девушка, Биггер? – Не знаю.

– Ты знаешь. Ты бы этого не сделал, если б ты не знал.

– А тебе-то что?

Она заглянула ему прямо в глаза и спросила шепотом:

– Биггер, ты убил ее?

Челюсти у него сомкнулись со стуком; он встал. Она отскочила от него и, рыдая, бросилась на кровать. Ему вдруг стало холодно, он почувствовал, что весь покрылся потом. Он услышал какой-то шелест и посмотрел вниз: письмо тряслось в его дрожащей руке. А все-таки я не боюсь, подумал он. Он сложил письмо, вложил в конверт, заклеил, лизнув край языком, и сунул в карман. Он лег на кровать рядом с Бесси и обнял ее. Он хотел заговорить с ней, но горло у него было так сдавлено, что слова не вышли.

– Ну чего плачешь, дурочка? – сказал он наконец.

– Биггер, что ты задумал?

– Ничего. Ты увидишь, это совсем легко. – Я не хочу. – Не бойся.

– Ты мне обещал, что никогда не будешь убивать.

– Я и не убивал.

– Неправда! Я вижу по твоим глазам. Я вижу по тебе.

– Ты, значит, мне не веришь?

– Где эта девушка, Биггер?

– Не знаю.

– Почему ж ты так уверен, что она не объявится?

– Уверен, и все. – Ты убил ее. – Да что она тебе далась, эта девушка?

Она встала с кровати. – Если ты убил ее, ты и меня убьешь, – сказала она. – Не пойду я наэто дело.

– Не говори глупостей. Я же тебя люблю. – Ты обещал, что не будешь убивать. – Ну и что ж! Это ведь белые. Мало они наших убили?

– Все равно.

Он вдруг почувствовал недоверие к ней: никогда раньше она не говорила с ним таким тоном. Он посмотрел в ее мокрые от слез глаза, в которых застыл страх, и подумал о том, что никто не видал, как он вышел из дому. Да, Бесси теперь знает, но это легко исправить. Можно взять с комода кухонным нож и перерезать ей горло. Так или иначе, но для того, чтобы вернуться к Долтонам, он должен знать наверняка, что она его не выдаст. Сжав кулаки, он подступил к ней вплотную. У него было такое же чувство в эту минуту, как тогда, когда он стоял над кроватью Мэри и смотрел на приближавшееся белое пятно; еще одна капля страха – и он очертя голову пошел бы на новое убийство.

– Слушай, Бесси, мне сейчас не до шуток.

– Я боюсь, Биггер, – жалобно всхлипнула она.

Она попыталась увернуться; он понял, что она увидела сумасшедшую искру у него в глазах. Страх жег его. Он заговорил сбивчивым, невнятным шепотом:

– Я не шучу. За мной вот-вот будет погоня. Я им не дамся в руки, понятно? Не дамся, нет. Куда они придут раньше всего искать меня? Они придут к тебе. Они будут выпытывать у тебя про меня, и ты, пьяная дура, ты им скажешь. Если ты не будешь замешана в этом сама, ты им скажешь. Если ты не будешь рисковать тут головой, ты скажешь!

– Нет, Биггер! Нет! – повторяла она жалобно. Она была так перепугана, что не могла даже плакать.

– Будешь делать, что я тебе скажу?

Она наконец высвободилась, перекатилась через кровать и забилась в угол. Он обежал вокруг кровати и настиг ее. Задыхаясь, он прошипел:

– Оставить тебя тут, чтоб ты все выболтала, да? – Я не буду болтать! Честное слово, не буду! Он наклонился к самому ее лицу. Нужно было чем-то связать ее.

– Да, я убил девушку, – сказал он, – вот, теперь ты знаешь. Ты должна мне помочь. Ты так же виновата, как и я. Ты тратила деньги…

Она снова упала на кровать, всхлипывая, захлебываясь слезами. Он стоял и смотрел на нее, терпеливо выжидая. Когда она немного успокоилась, он взял ее за плечи и заставил встать. Пошарив под подушкой, он вытащил бутылку и откупорил, потом обхватил Бесси одной рукой и запрокинул ей голову.

– На, пей.

– Нет. – Пей… Он поднес бутылку к ее губам, она глотнула. Когда он хотел отнять бутылку, она удержала его руку.

– Нет, нет, хватит. Мне не нужно, чтобы ты была совсем пьяная.

Он отпустил ее, и она снова повалилась на кровать, тихо всхлипывая. Он нагнулся к ней:

– Слушай, Бесси.

– Биггер, миленький! Не заставляй меня! Миленький, не надо. Ведь я только и знаю, что работать как каторжная, с утра до ночи. Нет у меня в жизни ничего хорошего, и никогда не было. Ничего у меня нет, а ты еще хочешь навязать мне это. Ты от меня никогда зла не видел. Зачем же ты хочешь испортить всю мою жизнь? Я для тебя делала все, что могла, а ты теперь мне навязываешь это. Не надо, Биггер… – Она отвернулась и стала смотреть в пол. – Господи, не допусти до этого. Что я сделала, за что это мне? Я ведь только работаю! У меня ведь ничего нет, никакой радости нет в жизни. Я только знаю свою работу. Я черная, и я работаю и никого не трогаю…

– Вот, вот, – сказал Биггер, кивая головой; он и без ее слов знал, что все это правда. – Вот, вот, тебе, видно, и не нужно ничего другого.

– Но я не хочу это делать. Нас поймают. Вот увидишь, поймают.

– Я не могу тебя тут оставить, ты все выболтаешь.

– Я никому ни слова не скажу. Вот как перед богом обещаю, никому. А ты уезжай отсюда.

– У меня нет денег.

– У тебя есть деньги. Я только заплатила за квартиру и купила бутылку виски. Остальное все цело.

– Это гроши. Мне нужно много денег.

Она опять заплакала. Он достал из кармана нож и подошел к ней.

– Я могу сейчас кончить все это дело, – сказал он.

Она вздрогнула и широко раскрыла рот для крика.

– Если ты крикнешь, я должен буду тебя убить. – Нет, нет! Биггер, не надо! Не надо! Его рука с ножом медленно разогнулась и повисла, Бесси беззвучно рыдала. Он боялся, что ему придется убить ее до того, как все будет кончено. Взять ее с собой невозможно, а оставить тоже нельзя.

– Ладно, – сказал он. – Но я тебе советую не упрямиться.

Он положил нож на комод, вынул из кармана пальто фонарик и снова вернулся к ней: с письмом в одной руке и фонариком в другой.

– Идем, – сказал он. – Одевайся.

– Только не сегодня, Биггер! Только не сегодня…

– Сегодня ничего и не будет. Я только хочу показать тебе, что нужно делать.

– Но на улице очень холодно. Снег идет… – Тем лучше. Никто нас не увидит. Одевайся! Она сползла с постели; он смотрел, как она с трудом натягивала пальто.

То и дело она останавливалась и оглядывалась на него, моргая, чтоб

смахнуть слезы. Когда она была готова, он тоже надел пальто и кепку, и они

вышли на улицу. Снег валил густыми хлопьями. Дул сильный ветер.

Поднималась метель. Фонари казались грязно-желтыми пятнами. Они подошли к

трамвайной остановке на углу.

– Все, что угодно, только бы не это, – сказала она.

– Ну, хватит. Теперь уже поздно.

– Биггер, миленький, давай убежим вместе. Я буду работать на тебя, золотко. Не нужно нам этого. Ты ведь веришь, что я тебя люблю?

– Не старайся, все равно ничего не выйдет.

Подошел трамвай, он помог ей войти, уселся с ней рядом и стал смотреть мимо нее на белые хлопья, суматошливо кружившиеся за окном. Потом он взглянул на нее; она смотрела прямо перед собой пустыми глазами, точно слепая, которая ждет, чтоб ей сказали, где она находится. Один раз она всхлипнула, и он так сдавил ей руку выше локтя, что ощущение боли отвлекло ее на минуту от мыслей о том, что ее ждет. Они вышли на Тридцать шестой и пешком дошли до Мичиган-авеню. На углу Биггер остановился и заставил остановиться ее, снова сжав ей руку. Они стояли перед высоким белым нежилым домом с черными окнами.

– Куда мы идем?

– Вот сюда.

– Биггер! – жалобно простонала она.

– Ты опять начинаешь?

– Но я не могу! – Ты должна. Он взглянул направо, потом налево: длинный призрачный ряд фонарей ронял мерцающие конусы желтого света в снежную мглу. Он подвел Бесси к парадной двери, за которой был омут безмолвной черноты. Он вынул фонарик и направил луч на шаткую лестницу, уходившую в непроглядный мрак наверху. Ступени заскрипели, когда они начали подниматься. Время от времени он чувствовал под ногами что-то мягкое, рыхлое. Паутина щекотала ему лицо. Кругом стоял сырой запах гнили. Вдруг он круто остановился: что-то, дробно шурша сухими лапками, метнулось ему под ноги и пронеслось мимо, издав жалкий, тоненький, испуганный писк.