Филипп помог Эльвине сойти с лошади у стен Уайтхолла. Эльвину охватила растерянность. Зачем она приехала сюда? Да, на ней была одежда из дорогих тканей, не принадлежавшая ей. Как не принадлежал ей тот, с кем вместе приехала сюда Эльвина. Кто она такая, чтобы являться к королю? Ей стало страшно.

Филипп в конце пути стал каким-то отчужденным, мыслями он был не с ней, и Эльвина понимала, что виной тому — предстоящая встреча с королем. Филиппа мало привлекали придворные увеселения, он мечтал поскорее закончить дело и вернуться к себе в Сент-Обен. Он нетерпеливо потянул Эльвину за руку, и она нехотя последовала за ним.

В тот момент, когда Филипп и Эльвина вошли в зал, Генрих вел ожесточенный спор с высоким джентльменом с нездоровым цветом лица и лишь махнул гостям рукой в знак приветствия.

Молодой король был невысок, но крепко сбит. Крупная голова его прочно сидела на бычьей шее.

Широкая мускулистая грудь вполне соответствовала по пропорциям размеру головы, так что, несмотря на тучность, он производил впечатление хорошо сложенного мужчины. Эльвина удивленно взирала на королевский наряд. Чувствовалось, что Генрих презирает портных и ненавидит примерки. Многие находящиеся в зале повернули головы при появлении Филиппа и Эльвины, но Филипп отвечал на приветствия лишь кивком головы. Вскоре публика утратила интерес к гостям, и про Эльвину забыли бы, если бы не сэр Джеффри, внезапно появившийся возле нее.

— Вижу, Филипп наконец решил показать вам двор, моя прекрасная леди. Вы не находите, что здесь несколько уютнее, чем в Сент-Обене? Или вы еще не осмотрелись?

— Сэр Джеффри, в этот момент я готова оказаться где угодно, только не здесь. Отпустите мою руку, не то она и в самом деле начнет дрожать, если уже сейчас не дрожит. Король сердится на этого человека? Почему он так спорит с ним?

Эльвина нервно куталась в плащ под недвусмысленно горячим взглядом сэра Джеффри и хмурым Филиппа.

— Это канцлер короля Томас Беккет. Генрих спорит с ним по богословским вопросам, заставляя беднягу Беккета отчаянно защищать те самые принципы, от которых тот открещивался в начале спора.

Джеффри от души веселился, наблюдая, как Филипп словно из опасения, что у него отнимут его сокровище, покрепче прижал к себе Эльвину. Чем мрачнее становился Филипп, тем откровеннее лучились смехом темные глаза сэра Джеффри.

— Они играют словами, словно два юнца, только-только обнаружившие в себе способность острить. Может, для Генриха в его возрасте такие забавы простительны, но Томас, в его-то годы и при его-то мудрости, мог бы не давать юнцу сбить себя с толку. Жалко смотреть на почтенного человека, который мечется, словно рыба, вытащенная из воды.

Джеффри удивился, услышав такую тираду от обычно немногословного Филиппа. Он хотел ответить в том же ключе, но чья-то рука легла ему на плечо, бесцеремонно отодвигая в сторону от Филиппа.

— Пропусти меня, Джеффри. Я хочу полюбоваться красавицей, которую привел сюда Филипп, до того как ты испепелишь ее взглядом или Филипп обрушит стены этого дворца нам на головы. Простите, миледи, что не встретил вас как подобает. Итак, Филипп?

Генрих вел себя с истинно королевским величием, и Филипп почтительно поклонился.

— Сэр, я хотел бы представить Эльвину, дочь Ферфакса. Голос Филиппа звенел от напряжения. И Джеффри, и король разом обернулись к Эльвине.

Эльвина сделала реверанс. Ее появление при дворе без служанки или компаньонки говорило о ее положении больше, чем любые слова. Всем было очевидно, что она — не жена своему спутнику.

Генрих подал Эльвине руку, помогая встать. Король пристально смотрел на нее, словно оценивал. Она подумала о том, что, оставшись в плаще, поступила мудро. Широкие складки скрадывали округлившийся живот. Хотя от взгляда этого человека вряд ли что укроется. Как бы там ни было, Эльвина гордо вскинула голову, не желая показать, что унижена этим пристальным вниманием. Генрих улыбнулся.

— Эта не даст себя в обиду, Филипп. Где ты нашел ее?

Эльвина, покраснев, шагнула поближе к Филиппу, словно искала его покровительства. В том, что Генрих догадался о ее положении, она не сомневалась.

Филипп стал еще мрачнее.

— Об этом я и хотел поговорить, сэр, но только, если можно, наедине.

У Генриха брови поползли вверх от такой дерзости, но, зная, что Филипп не из тех, кто злоупотребляет королевским покровительством, кивнул и, обернувшись к Джеффри, сказал:

— Покажи нашей гостье женскую половину дворца. Она проделала немалый путь и, очевидно, нуждается в отдыхе.

Вот так, не слишком церемонясь, ее отослали прочь. А чего еще она ждала? Вполуха слушая очередную любезность Джеффри, Эльвина улыбалась. Не вполне, впрочем, искренне.

— …и королева с огромным удовольствием выслушает историю вашего романа из ваших же уст. Пойдемте, вам понравится Элеонора. Уж во всяком случае, с ней вам будет веселее, чем с Филиппом. Не велика радость любоваться его мрачной миной.

Филипп захлопнул за собой дверь, и Генрих повернулся к нему. Окно располагалось за спиной короля. Филипп отчетливо видел лишь силуэт монарха, но выражение его лица оставалось неразличимым.

— Где ваша супруга, Филипп? Почему вы привезли сюда любовницу, не представив жены?

— Это длинная история, сэр, но надеюсь, у вас хватит терпения выслушать ее.

Генриха удручала роль слушателя. Жизнь била в нем ключом, и он начал нетерпеливо расхаживать по комнате, переставляя книги на полках, выглядывая в окно, меняя местами предметы на столе. В это время Филипп вкратце описал обстоятельства его первой встречи с Эльвиной и то, что он затем узнал о ее происхождении. Историю вынужденного брака Филиппа Генрих хорошо знал. В конце своего рассказа Филипп достал из складок туники свиток и подал его королю.

— Вот отчет Шовена о том, что ему стало известно о поведении моей жены. Все это слухи. Никаких доказательств у меня нет.

Генрих взял свиток из рук своего вассала, но читать не стал.

— Если доказательств нет, что заставляет тебя думать, будто девчонка говорит правду?

Филипп стиснул зубы. Он был силен в бою, но не в словопрениях. Как мог он описать неподкупно-честный взгляд своей возлюбленной? Как мог доказать королю ее невинность? Генрих просил о невозможном.

— Сэр, вы должны поговорить с ней сами, если сомневаетесь в моих словах. Я не верил ее рассказу, пока мне не пришлось в него поверить.

— Это она, ваша любовница, отправила мне послание, когда вы были ранены? Стиль письма не похож на стиль сэра Алека, а посланник доложил мне, что писала она под его диктовку.

Филипп усмехнулся.

— Я ничего не знаю о письме, но сэр Алек, должно быть, сильно за меня беспокоился, если позволил Эльвине написать вам. О чем это говорит, судить вам.

Король, кажется, немного успокоился. Он понимал, что видит перед собой не одуревшего от страсти простофилю, но человека, пришедшего по серьезному делу. Припомнив, как эта хрупкая девушка жалась к Филиппу и с каким вызовом во взгляде Сент-Обен представил ее, Генрих предпринял новую атаку:

— Кто она, сэр Сент-Обен? Не много найдется женщин у нас в стране, кто так хорошо владел бы пером.

Теперь в окно смотрел Филипп. Его охватило неприятное предчувствие. Казалось, раскрыв тайну происхождения Эльвины, он навлечет беду. Но по справедливости он обязан был это сделать. Необходимо было убедить Генриха, что Эльвина, а не леди Равенна настоящая мать его наследника. А там уж можно просить об остальном.

— Она дочь Ричарда Ферфакса, покойного графа Данстона, мой господин.

— У вас есть доказательства? — не веря своим ушам спросил Генрих.

Филипп снял с шеи цепь и подал ее королю.

— Эта вещь принадлежала отцу Эльвины. У меня остались кое-какие воспоминания о дворе вашей матери, где я встречал Эльвину. Отца ее я знал лично. Это кольцо и мои собственные воспоминания вполне убеждают меня в том, что она действительно дочь Ферфакса. Титул, вероятно, можно считать утраченным — дед ее погиб в то время, когда Ричард находился в крестовом походе, а земли Ферфаксов присвоил себе один из приспешников Стефана.

В словах Филиппа звучала горькая ирония. Женщина, на которой он был женат, не только не рожала его ребенка, но и носила присвоенный титул. Да и права на землю были у нее незаконные. Филипп знал, что Генрих был вправе распоряжаться такими землями по своему усмотрению. Догадывался он и о том, что такой самовольный захват собственности король сочтет вопиющим беззаконием. Что-то дрогнуло в монаршей душе.

Генрих с задумчивым видом вернул кольцо с фамильным гербом Филиппу.

— Если то, что вы говорите, правда, девушка — дочь моего верного поданного, порядочного и храброго человека. Она заслуживает лучшей участи, чем уготовила для нее судьба. Я поговорю с ней.

Филипп смотрел на Генриха с благодарностью.

— Вы сами увидите, что все правда, сэр. Манеры Эльвины и речь выдают ее благородное происхождение. — Филипп улыбнулся. — Она унаследовала и нрав отца. Викинг в платье. Не думайте, что сможете пополнить ею список ваших королевских побед. Она носит не только моего ребенка, но и кинжал за поясом, а в том, что она умеет им владеть, я убедился на собственной шкуре. К моему сожалению, — добавил Филипп, помолчав.

Генрих окинул Филиппа оценивающим взглядом.

— Двое бастардов от дочери графа. Я думал, вы более сдержанны в том, что касается женщин, Филипп.

Филипп пожал плечами:

— С другими — да. Но эта…

Пока Филипп беседовал с королем, Эльвину проводили на ту половину, где жили фрейлины королевы. Ей предоставили комнату, где она могла принять ванну и отдохнуть, и дали в распоряжение горничную. Усталая и ошеломленная, Эльвина позволила искупать себя в душистой воде. Затем на нее надели длинную шелковую рубашку.

Пока горничная расчесывала длинные, доходящие до колен серебристые волосы, дверь отворилась и на пороге появилась стройная высокая женщина. Тугой чепец почти полностью скрывал ее темные курчавые волосы, но необыкновенной красоты глаза притягивали взгляд.

Эльвина сразу поняла, что перед ней королева. Наряд соответствовал ее статусу. Горничная сделала глубокий реверанс. Эльвина встала. Длинные волосы рассыпались по белой рубашке. Она храбро посмотрела королеве в глаза и только потом присела в глубоком реверансе.

— Встаньте, дитя мое. Я пришла не затем, чтобы судить вас, — с улыбкой сказала королева.

Эльвина вообще-то считала, что цель визита королевы как раз и состоит в том, чтобы осудить ее, поэтому не спешила принимать на веру заверения Элеоноры. Она смотрела на королеву с опаской, но отважно. Эльвина многое знала об Элеоноре и считала, что не в ее положении читать кому-либо нотации на тему морали, но Элеонора обладала королевской властью и могла вершить суд над всеми по своему усмотрению.

Старше Генриха на несколько лет, Элеонора была моложе Филиппа, и ее красота пленила не одного могущественного правителя Европы. Выйдя замуж за короля Франции Людовика, она устала от жизни с чопорным и скучным мужем и решила вступить в союз с Генрихом, чей бунтарский дух был ей вполне сродни. Развестись с королем, чтобы выйти за герцога! Однако шаг был не так глуп, как могло показаться сначала, ибо сиятельная пара захватила большинство земель как Англии, так и Франции.

Хотя Эльвина не сомневалась в том, что у Элеоноры есть любовник, и не один, под долгим и пристальным взглядом королевы она покраснела от смущения.

Элеонора села и дала знак Эльвине тоже сесть.

— Я наслышана о необыкновенных мужских достоинствах сэра Филиппа, но, хотя знаю, что одно упоминание его имени заставляет многих моих дам изнемогать от желания, только леди Равенне удалось пробудить его интерес. Поскольку мне сообщили, что вы — любовница, а не жена Филиппа, может, расскажете, как вам удалось завоевать его? Кстати, это ребенка Филиппа вы носите?

Итак, все уже известно.

— Да, моя королева. Кажется, вы все про меня знаете.

Королева рассмеялась так звонко, словно зазвенели серебряные колокольчики.

— Здесь ни у кого нет секретов. По крайней мере от меня. Лучше сами мне все расскажите, потому что потом я все равно все узнаю, но из менее надежных источников. Вы же не хотите, чтобы все переврали?

Королева умело задавала вопросы и потихоньку вытянула из Эльвины даже то, что она решила никому не рассказывать. Элеонора слушала весьма заинтересованно, и в глазах ее Эльвина видела понимание и сочувствие.

— Вы любите этого рыцаря, не так ли? — спросила Элеонора, когда рассказ был закончен. — Если Филипп просит у Генриха разрешения на расторжение брака, значит ли это, что он женится на вас?

— Да, я люблю его, но ни слова о браке не было сказано. Филипп хочет избавиться от опасного альянса, но он обеспокоен легитимностью своего наследника. Будь леди Равенна хоть самим дьяволом, Филипп все равно останется ее мужем, если брак — единственный способ защитить имя ребенка.

Элеонора покачала головой.

— Дитя мое, суди по делам, а не по словам. Твой Филипп явно пал жертвой стрелы Купидона, но в одном ты права: он никогда не женится на тебе при данном положении вещей. Может, оно и к лучшему: мой опыт подсказывает, что любовь редко выдерживает испытание браком. Но и у брака есть свои преимущества. Ты выйдешь за него замуж, если он попросит твоей руки?

Эльвина не отказала себе в удовольствии подумать о столь приятной перспективе. Заманчивой, но, увы, несбыточной мечте. Каково это: гордо носить имя Сент-Обен, до конца дней не разлучаться с Филиппом, рожать от него детей и воспитывать их как наследников Сент-Обена, а не как бастардов, стать законной хозяйкой земель Сент-Обена. Конечно, быть хозяйкой — значит принять на себя ответственность, но Эльвина не боялась ответственности, она носила бы. свой титул с честью и гордостью. Но ей ли, выросшей на задворках военных лагерей и привыкшей к мысли о том, что никогда не станет женой даже самого захудалого фермера, мечтать о таком.

Эльвина вздохнула и покачала головой.

— Если бы Филипп любил меня по-настоящему и искренне хотел на мне жениться, тогда я бы, конечно, согласилась. Но он никогда не попросит моей руки, даже если бы по чудесному стечению обстоятельств мог сделать мне предложение.

Элеонора встала, и Эльвина тоже.

— Нет ничего невозможного. Надо только захотеть и приложить усилия. Судьбой можно управлять. Генрих, наверное, вскоре пригласит тебя для разговора. Тебе понадобится приличное платье. Сейчас посмотрю, что могу для тебя сделать.

С этими словами королева ушла. Эльвина смотрела ей вслед. Хорошо говорить о том, как манипулировать судьбой, тем, у кого есть власть. Но что могла сделать Эльвина, если у нее нет не только власти, но и угла своего. И здесь, во дворце, всякий мог распоряжаться ею. Охваченная жуткой усталостью, не имевшей ничего общего с физическим переутомлением, Эльвина прилегла на кушетку и сама не заметила, как уснула.

Солнце уже клонилось к закату, когда Эльвину разбудила горничная, принесшая целый ворох нарядов. Окинув взглядом миниатюрную фигуру Эльвины, горничная разложила перед ней отливавшее золотом платье из тончайшего шелка. Сквозь прорези длинных широких рукавов и разрезы длинной юбки виднелась белая шелковая рубашка. Пояс украшала изысканная вышивка.

Эльвина не надела чепец: волосы, заплетенные в косы и украшенные лентами с серебряной и золотой нитью, были ее гордостью. Но главным украшением был венок из золота — подарок Филиппа. Она по-прежнему одевалась в чужое, но этот наряд действительно нравился ей. И ткань была такой приятной на ощупь, что Эльвина почти любовно разгладила складки.

Филипп встретил ее у подножия лестницы. Увидев Эльвину, он восхищенно улыбнулся. Она тоже заметила элегантность его наряда: поверх бежевой, с золотистым отливом рубахи Филипп надел темно-зеленую тунику. Узкие бедра его охватывал широкий, богато украшенный драгоценными камнями пояс. Таким Эльвина его никогда не видела — перед ней был могущественный и знатный человек, и он улыбался ей тепло и нежно. Отчего же тогда Эльвина вдруг пала духом?

— Ты великолепна. Когда Генрих изъявил желание видеть тебя сегодня вечером у себя, я забеспокоился: возможности отвести тебя к белошвейке у меня нет, но ты выглядишь даже лучше, чем я смел ожидать. Как тебе это удалось?

— Это королева нарядила меня. Ты говорил с королем?

Что он решил?

Филипп взял ее за руки и, глядя ей прямо в глаза, сказал:

— Король желает видеть тебя, моя любовь. Ты, должно быть, и сама понимаешь, как трудно другим поверить в то, что случилось с нами, особенно при отсутствии доказательств. Генрих хочет услышать обе стороны, прежде чем принять решение. Что бы ни случилось, мы все равно вернемся в Данстон за ребенком. Тебе нечего бояться.

— Ты не думал о том, что леди Равенна может что-нибудь сделать с нашим сыном, если узнает, где мы были? Она постарается сохранить Данстон во что бы то ни стало.

— Пусть оставляет Данстон у себя. Мне все равно. Единственное, чего я боюсь, так это того, что она станет удерживать ребенка в заложниках. Пока он с ней, Равенна чувствует себя увереннее. Вот почему я хочу, чтобы мое дело побыстрее разрешилось. Говори с Генрихом откровенно, он выслушает тебя.

Филипп и Эльвина вошли в зал, и все повернули головы. Безусловно, они были красивой парой, но повышенное внимание к ним вызывалось в основном слухами. Филипп сел за стол напротив короля, Эльвина — рядом с ним. В зале зашептались, поглядывая на них.

Эльвина вежливо слушала комплименты соседей по столу, любезно улыбаясь, но мыслями была с могучим мужчиной во главе стола. Ей хотелось больше узнать о молодом короле, прежде чем говорить с ним.

Генриха тяготила необходимость сидеть за столом и, не дожидаясь конца трапезы, он вскочил и начал прохаживаться вдоль столов, обмениваясь репликами со своими придворными, особенно с теми из них, кто отличился на королевской службе. Хлопнув Филиппа по плечу, Генрих остановился и с откровенным интересом уставился на Эльвину.

— Я хорошо помню вашего отца, миледи. Как-то он пригрозил отлупить меня, если я не буду его слушать.

Эльвина удивленно подняла глаза.

— Вы знали его, сэр?

— Граф Данстон был одним из моих самых верных вассалов, вот только не любил, когда его перебивают. Он вернулся в Англию по моему приказу, хотя я и не знал о тех бедах, что свалились на него по моей вине. После того как мы отужинаем, вы, надеюсь, расскажете мне о нем подробнее.

Будь Эльвина самозванкой, она бы помертвела от страха, а так расцвела в улыбке.

— С огромным удовольствием, сэр.

Филипп хмуро наблюдал эту сцену. Он не мог, как бы ему ни хотелось, демонстративно обнять свою возлюбленную, давая понять королю, что дама занята, но когда Генрих отошел, почувствовал себя намного лучше. Теперь можно было отвлечь Эльвину от мыслей о властителе Англии и переключить на себя.

— Подожди, пока я уложу тебя в постель, разбойница, и тогда посмотрим, способны ли мы найти себе занятие получше, чем обмениваться любезностями с королем, — прошептал он ей.

Эльвина рассмеялась. Впервые за этот вечер у нее стало хорошо на душе. Король был вполне приятным молодым мужчиной и к тому же знал ее отца. А уж в том, чтобы провести ночь с Филиппом, тем более не было ничего неприятного. Она тихонько пожала ему руку, шепнув:

— С нетерпением жду, когда подадут десерт.

И все же, оказавшись наедине с королем, Эльвина испытала волнение. С этим грозным мужчиной, привыкшим повелевать армиями, шутки плохи.

— Филипп сказал мне, что вы мать его ребенка. Выходит, что я заставил Филиппа вступить в брак с женщиной, заполучившей его обманным путем. Меня нельзя назвать слишком легковерным, поэтому вам придется потрудиться, дабы убедить меня в том, что Филипп говорит правду.

Эльвина смотрела в разом потемневшие глаза короля, от души жалея о том, что, встретив Филиппа в тот день в конюшне, не бросилась наутек. Лучше бы все это никогда не начиналось. Увы, теперь ей не оставалось ничего, как пожинать плоды того, что она когда-то совершила.

Король нетерпеливо мерил шагами комнату, а Эльвина тихо рассказывала свою историю, следя за ним взглядом. Очевидно, он не раз слышал обо всем от Филиппа или Элеоноры и, убедившись в том, что ничего нового Эльвина не сообщит, нетерпеливо махнул рукой, повелевая продолжать, но не вдаваться в детали. Более всего Генриха заинтриговало то, что Эльвина — дочь графа, и та часть рассказа, в которой она поведала о том, как Филипп узнал в ней избалованную девочку, встреченную при дворе королевы Мод.

Дослушав ее до конца, Генрих повернулся к Эльвине и, приподняв ее подбородок, развернул лицом к камину, в котором весело играл огонь.

— Я был почти влюблен в вашу мать, — с улыбкой признался он. — Тогда мне едва исполнилось десять, но я считал ее воплощением красоты. Нет сомнений в том, что вы ее дочь, и раз Ричард признал вас и своей дочерью тоже, ваш рассказ — правда.

Король провел ладонью по щеке Эльвины, и она вздрогнула.

— Спасибо, мой господин, — еле слышно выдохнула Эльвина.

— Разумеется, я не могу позволить дочери графа Данстона влачить жалкое существование. Я должен проконсультироваться с моими советниками относительно того, что можно сделать для восстановления вашего права на земли, но пока проблема эта будет ждать разрешения, вы останетесь под защитой моего двора.

Эльвина удивилась. Что это значит? Неужели Генрих не понимает, о чем она говорила? Какое отношение к этому имеют отцовские земли?

— Мой господин, я всего лишь хочу, чтобы мой сын… Генрих раздраженно махнул рукой.

— Я хорошо знаю, чего вы хотите и о чем просит Филипп. Я не могу изменить закон ради вашего благополучия. Мои советники консультируют меня по поводу вашего сына, но пока все склоняются к тому, что для того, чтобы унаследовать Сент-Обен, ваш ребенок должен был родиться в законном союзе. Филипп во всеуслышание говорит, что ребенка родила не его жена, и тогда мальчик становится бастардом. Мне жаль, но тут ничего не поделаешь.

Казалось, король искренне сочувствует ей, по крайней мере взгляд его был печален. Взяв Эльвину за руки, Генрих попытался приободрить ее.

— Я сделаю все, чтобы облегчить ваше положение. Сейчас надо думать о другом ребенке. О том, что нужно сделать для того, чтобы и его не нарекли бастардом. — При упоминании о ребенке, которого она носила, Эльвина пришла в ужас. Увидев панику в ее глазах, Генрих добавил: — Возможно, удастся вернуть земли Данстона законной владелице. Вкупе с графским титулом это можно считать приличным приданым, даже для невесты в интересном положении. Филипп легко простится с Данстоном, если я возмещу ему стоимость земли.

Эльвина решительно замотала головой, пораженная сказанным. Генрих беседовал с ней наставительно, как с неразумным ребенком.

— Вы не слушаете, о чем я вам говорю. Филипп будет находиться от вас на расстоянии дня езды. Его сын будет жить в вашем доме, и вы можете воспитывать мальчика как своего собственного, не опасаясь за его наследство. Он будет видеть того ребенка, что вы носите, так часто, как того захочет. Это идеальное решение. Филипп волен отправить свою беспутную жену в монастырь, если пожелает, как только я отниму у нее Данстон. Единственная проблема — найти для вас подходящего мужа. Честный человек может согласиться признать своим ребенка, которого вы носите, однако трудно найти того, кто согласился бы стать рогоносцем. У вас будут дети и земли, но вам придется отказаться от Филиппа.

Казалось, комната внезапно сжалась, стала темной и тесной. Эльвина решила, что умирает, и ничуть не пожалела об этом, но что-то вырвало ее из наползающей тьмы и вернуло в жуткую реальность.

Очнувшись, она обнаружила, что лежит на подоконнике и кто-то большой и сильный растирает ей руки, бормоча слова сочувствия. Эльвина не улавливала смысла его слов, они текли, как поток, мимо ее сознания. Потом она открыла глаза и встретила страстный взгляд Генриха.

— Вы еще лучше, чем говорил о вас Филипп, моя голубка. Любой положил бы к вашим ногам королевство за счастье провести жизнь в ваших объятиях. Приданое вам ни к чему.

Слова короля были всего лишь зовом страсти. Их не следовало принимать всерьез. Эльвина привстала, смущенно избегая взгляда Генриха.

— Мой господин, если бы вы разрешили мне вернуться к сэру Филиппу…

Король покачал головой.

— Но почему, сэр?

— Та, что находится под защитой и протекцией короля, не может быть любовницей одного из моих баронов. Что бы вы ни решили, вы не можете вернуться к Филиппу. Он все поймет. Да и сам Филипп наверняка это знает. Вы дочь графа, Эльвина, и должны вести себя подобающим образом.

Король не оставлял Эльвине надежды на то, что пересмотрит свое решение. Взгляд его оставался хоть и сочувственным, но твердым. Давний кошмар вернулся. Увы, на этот раз все куда больше походило на правду, чем тогда, полтора года назад. Филипп привез ее сюда, зная, что должно случиться! Как она не понимала этого раньше? Они с Генрихом вместе продумали этот план. Бастарды Филиппа теперь будут иметь имена и титулы, а он, Филипп, как ни в чем не бывало пойдет дальше по жизни. Эльвину охватил гнев. Генрих, заметив перемену ее настроения, сказал:

— Мы действуем лишь вам во благо. Если вы предпочли бы монастырь, это можно устроить, но едва ли это вам по душе. Конечно, если бы вы пожелали стать любовницей короля…

Генрих не отводил от Эльвины пламенного взгляда. За все время разговора он не отпускал ее рук, и теперь ладони его скользнули вверх, к ее плечам.

Глаза Эльвины грозно блеснули. Что же, Филипп получит урок, если она станет возлюбленной короля. Заниматься любовью с Генрихом было бы не так уж неприятно. К тому же своим бастардам он непременно раздаст отличные титулы и небедные поместья.

От грандиозных планов мести к реальности ее вернул ребенок, шевельнувшийся в животе. Эльвине было больно и грустно, но Генрих не должен был видеть того, как ей плохо.

— Я не желаю совершить смертный грех самоубийства, — сухо ответила Эльвина, осторожно отодвинувшись от короля. — По приказу королевы меня убьют. Она не допустит, чтобы вы ее предали. Она любит вас, и я не хочу вставать между вами. С Филиппом все иначе. Я принадлежала ему до того, как вмешалась леди Равенна.

Генрих хмурился, но больше к Эльвине не прикасался.

— Значит, вы принадлежали Филиппу первой? Как это случилось? Вы отдали себя ему в дар?

— Да, сэр. Я отдала ему себя в обмен на его покровительство. Я согласилась отдавать себя ему, и никому больше. Для меня это был договор чести, и я считаю себя связанной им до сих пор. Вы должны понять, почему ни за кого другого я не выйду.

Король нахмурился:

— А Филипп? Дал ли и он вам клятву в том же? Эльвина грустно улыбнулась.

— У него тогда было одно на уме, мой господин.

Филипп поклялся защищать меня, но, будь он менее честен, мог бы пообещать и луну с неба достать. До сих пор он держал слово и, полагаю, считает себя связанным договором.

В глазах Генриха блеснула усмешка, когда он представил себе Филиппа, дающего клятву этой миниатюрной прелестнице. Тем не менее факт налицо: Филипп просто так клясться не стал бы. Генрих решил, что должен вновь обсудить дело Филиппа со своими советниками. Взаимная клятва меняла дело.

— Нам надо вернуться в зал, не то Филипп ворвется сюда, взломав дверь из опасения за вашу честь.

Генрих встал и предложил Эльвине руку.

Эльвина медлила. Она не хотела возвращаться в зал, где пришлось бы делать вид, будто ничего не произошло, хотя целый мир обрушился сейчас у нее на глазах. Эльвина нуждалась в покое и уединении.

— Прошу вас, сэр, позвольте мне вернуться к себе в комнату.

Умоляющий взгляд ее возымел действие, и Генрих склонил голову перед мудростью юной женщины. Король позвал горничную, в сопровождении которой Эльвина и отправилась на женскую половину. Генрих же пошел в трапезную.

Увидев, что король вернулся один, Филипп, грозно прищурившись, спросил:

— Где она?

Генрих сделал кислую мину. Шрам на щеке Филиппа побелел: разговор не обещал ничего приятного.

— Она вернулась в свою комнату.

— В свою комнату! — Филипп сжал кулаки. — Ее место рядом со мной!

— Больше нет. Я поверил ее рассказу. Как дочери графа Эльвине обеспечена протекция короля. Она — моя придворная.

— Если ты соблазнил эту девочку, я… Генрих отвел Филиппа в сторону.

— Ты знаешь, что это не так.

Филипп смотрел недоверчиво, и король раздраженно махнул рукой.

— Ну да, я попытался, но на моем месте любой бы не устоял. Однако, как ты и предупреждал, она быстро поставила меня на место, хотя я и думаю, что ее деликатное положение несколько усмирило воинственный дух. Тот самый, что она, как ты говорил, унаследовала от предков-викингов. Или я был менее настырен, чем ты.

Генрих окинул своего собеседника многозначительным взглядом и был вознагражден: Филипп покраснел так, что румянец проступил даже сквозь бронзовый загар.

— Тогда я не знаю, в какие игры ты играешь. Верни ее мне. Графская она дочь или нет, но у нее под сердцем мой ребенок, и я отвечаю за обоих.

— Она сказала, что ты чувствуешь себя обязанным защищать ее. Упомянула какую-то клятву. Так что ты ей наобещал, Филипп?

Филипп был растерян и подавлен. Снова повторялся кошмар: он не мог овладеть ситуацией. Не следовало привозить сюда Эльвину. Надо хорошенько подумать, прежде чем обратиться к сильным мира сего. Результата можно было добиться собственными активными действиями. Он, должно быть, стареет, или эта девчонка пробудила у него в душе желание покоя.

— Я пообещал ей свое покровительство и защиту, поклялся жизнью и сделал Сент-Обен ее домом. Она моя, милорд.

Вот так. Парки, наверное, смеются над этим признанием. Он сделал его, но не слишком ли поздно?

— Ты дал эту клятву до того, как женился на леди Равенне? — поинтересовался Генрих.

— Да, обещал все, кроме Сент-Обена. Эльвина пришла ко мне девственницей, и я хотел успокоить ее. Она была девчонкой с характером и не удовлетворилась бы краткой схваткой на сеновале и поцелуем.

Генрих усмехнулся.

— Что же, ты и впрямь позаботился о ней, доставив ее ко мне. Во вред самому себе, скажу я, поскольку Данстон я собираюсь передать Эльвине в качестве приданого, но тебе я дам взамен нечто равноценное, не бойся.