– Как дела у Зи? – спросил Сикстус, и впервые в воздухе повисло неловкое молчание.
– У мамы все отлично, – ответил Майкл. – Она на съемках в Торонто.
– Знаю. Но ей лучше выбраться домой хотя бы на пару дней, если, конечно, она не хочет, чтоб я задал ей трепку, – сказал Сикстус, и Майкл рассмеялся.
– Осторожней, па, – ведь Элизабет не только твоя дочь, но она еще и мать Майкла, – мягко напомнила Румер.
– Она была моей дочерью, до того как стала его матерью! – пробурчал Сикстус. – Ты знаешь, как она получила свое прозвище – Зи?
– В Калифорнии маму никто так не называет, – ответил Майкл.
– Ну, у нас-то тут Коннектикут. Видишь ли, при крещении ей было дано имя Элисабет, через «эс», как у ее пра-прапрабабушки – я не забыл еще одно «пра»? – поглядев на Румер, спросил он.
– Нет, по-моему, их как раз столько, – усмехнулась Румер, потягивая чай со льдом.
Сикстус кивнул.
– Ну, так вот, имя женщины, что жила у того маяка, – он вытянул жилистую руку в направлении маяка Викланд-Рок, – и сбежала со своим любовником, каким-то английским моряком. Верно, Румер?
– Верно, – поддакнула Румер, но рядом с нею сидел Зеб, и она почти не слушала рассказ отца.
– Запомни, имена очень многое значили для твоей бабушки, Клариссы Ларкин. Ее саму назвали в честь маленькой девочки, которую позже нашли у маяка. А твоя тетя носит имя Румер Годден, автора тех книг, которые так нравились ее матери, – продолжал Сикстус.
– Понятно, – несомненно, семейная история заинтриговала Майкла.
– Как бы там ни было, твоя бабушка называет своего первого ребенка – твою мать – Элисабет, в память об утопшей прародительнице. А твоя мать – по достижении почтенного возраста в тринадцать лет – заявляет нам, что меняет свое имя на Элизабет, через «зет». Потому что, как она сказала, она собирается прославиться так же или даже больше, чем Винни Хаббард, и хочет, чтобы критики знали, как правильно произносится ее имя. И взяла прозвище Зи, чтобы всем были ясны ее намерения.
– Значит, Зи – это из Элизабет, – сказал Майкл.
Румер видела, как парень перевел взгляд с деда на отца, но насупленное лицо Зеба словно окаменело. Они начали обсуждать упрямство Элизабет Рэндалл Ларкин Мэйхью, и по собственному опыту Румер знала, что это был не самый лучший способ поддержать разговор.
– Но зачем она это сделала? – спросил Майкл.
– Может быть, чтобы выделиться, – ответил Сикстус. – Или добавить шарма своей сценической таинственности. А может, чтоб успокоить меня.
– Или просто потому, что ей так захотелось, – тихо сказал Зеб, рассматривая соседний дом, и к нему обратились любопытные взгляды сына и бывшего тестя.
– Что? – спросил Майкл.
– Она всегда поступала так, как ей вздумается, – пояснил Зеб.
И Румер уловила горечь в его голосе. Ей тоже было нелегко, но, ради Майкла, она не могла позволить Зебу развить эту тему. Вдруг раздался телефонный звонок. Ее отец уже поднялся со стула, но Румер опередила его.
– Алло?
– Это я, – сказал Эдвард. – Я скучал по тебе.
– Я тоже скучала, – ответила она. – Я бы пришла, но была занята на работе. А теперь у нас гости.
– Правда? Я их знаю?
– Это мой племянник Майкл, – сказала она. – И его отец.
– А, знаменитый Зеб, – натянуто пошутил Эдвард. – Они и сейчас у тебя?
– Да.
– Ясно. Что ж, я просто хотел проведать тебя. И сказать, что с нетерпением жду завтрашней свадьбы.
– Что ж, до завтра, – согласилась Румер. – Передавай от меня привет Блю.
– Непременно.
Положив трубку, Румер пошла на кухню, а Зеб ястребиным взором пристально наблюдал за ней. Оставив мужчин одних, она услышала, как Майкл спросил:
– А это кто звонил?
– Приятель твоей тети, – ответил Сикстус. – Скоро он попросит ее руки, и тогда уж мне самому придется заботиться о себе. У него большая, красивая ферма возле реки, с лошадьми и коровами. Румер не верит в замужество, и возможно, ей удастся отказать Эдварду, но ветеринар в ее душе, думаю, не устоит перед той фермой и всеми тамошними обитателями.
Майкл хохотнул. Румер напрягла слух, пытаясь расслышать, что скажет Зеб, но ответом ей была тишина.
Они понравились Майклу, и это даже слегка удивило его. Не то чтоб его мать когда-либо плохо отзывалась о своей семье, но она давала ему понять, что они (наблюдая за возившимся с грилем дедом, Майкл подыскивал нужное слово) занудные. Да-да, именно так называла мать родичей с Мыса.
– Они хорошие, Майкл, – пыталась оправдываться Элизабет, когда он спрашивал ее: а не съездить ли им в Коннектитут к дедушке и тетке. – Очень хорошие, и я люблю их. Но этого мало. Я бы умерла, если б мне пришлось остаться жить там.
– Что, на самом деле? – удивленно спрашивал он.
– Ну, образно, разумеется. Я хочу сказать, что меня не очень радует идея проводить время в компании людей, которые изо дня в день наблюдают за морскими отливами и приливами и считают это счастьем. Надеюсь, ты понимаешь?
Раньше Майкл думал, что понимал, но теперь, когда он услышал, как дед выругался, зажигая спичку за спичкой в топке гриля, его стали терзать смутные сомнения. Весь этот край пробуждал в нем любопытство. С Атлантики дул прохладный ветер, поэтому Майкл прикрыл руками пламя, чтобы дед сумел развести огонь. Старик кивнул ему в знак благодарности.
– А как вы получили свое имя? – спросил Майкл. – Сикстус? Это нечто необычное. Из латыни, я думаю. Шесть, так?
– Я один из двух братьев близнецов, – ответил он, выкладывая на решетку филе тунца. – И когда я родился, доктор предложил матери назвать нас в честь двух последних английских королей. Но вместо этого она назвала нас в честь двух римских пап – Сикстуса и Клемента. – Он покосился на Майкла. – Ты должен быть ирландцем, чтоб оценить эту историю.
– О!
– Но ты ведь и есть ирландец. Кстати, мать водила тебя в церковь?
– Э, нет.
Дед нахмурился и пошевелил лопаточкой куски мяса.
– А надо бы, – сказал он. – Или ты сам должен был сходить. В этом мире есть вещи важнее ролей в фильмах, пальмовых деревьев или что еще у вас там.
– В Калифорнии?
– Да. Она такая умная, что не отпускает сына в церковь. И такая умная, что еще много чего не делает. – Старик посмотрел на внука, но на сей раз в его лице был не гнев, а печаль. – Сколько времени прошло, а она по-прежнему сторонится нас. Когда-то твой отец был мне словно сын родной. Ведь он вырос у меня на глазах. И мне жаль, что они развелись.
Майкл почувствовал, как у него скрутило желудок. Он уже давно перестал размышлять о разводе родителей и считал, что все остальные последовали его примеру. Его отец и мать пытались сохранить нормальные отношения. Он жил с матерью, но всегда мог связаться с отцом, где бы тот ни находился. Когда мать уезжала на съемки, большую часть времени парень вообще проводил в одиночестве. И по какой-то необъяснимой причине ему было приятно выслушивать наставления старика.
– Ладно, главное, что ты сейчас с нами, – сказал дед.
– Да. До сентября, пока отцу не придется возвращаться в лабораторию.
– А тебе пойти в школу… только вот загвоздка в том, что ты ее бросил.
Майкл что-то промямлил, у него не было ни малейшего желания вдаваться в подробности.
– Можешь ничего не объяснять. На своем веку я повидал достаточно мальцов вроде тебя, и я знаю одно – если уж они решили бросить учебу, то пусть так оно и будет. Но твоя тетя Румер…
При звуке ее имени Майкл посмотрел в сторону кухни. Он думал, что там идет оживленная беседа между его теткой и отцом, так же как и у него с дедом. Но к его немалому удивлению, тетя на кухне была совершенно одна и готовила соус для салата.
– Твоя тетушка это так не оставит, – сказал Сикстус. – Уж поверь мне. Она прилипнет к тебе как банный лист к причинному месту. Она очень хочет, чтобы ты окончил среднюю школу.
Где-то поблизости взревел подвесной мотор, и Майкл перевел взгляд вдоль холма и вниз к пляжу с бухтой. Там, в своем древнем корыте, сидела вчерашняя строптивая девчонка. Наверное, она оставила свои ловушки в море, потому что в лодке у нее было пусто. Дед заметил, куда смотрел его внук, и, усмехнувшись, покачал головой.
– Мда. Только этого нам и не хватало – чтоб ты спелся с Куин.
– Куин?
– Так зовут очаровательную ворчливую девчушку, которую ты сейчас разглядываешь.
– Мы с ней уже встречались… ну, более или менее. Когда я ходил на прогулку. Мне показалось, у нее было плохое настроение.
– У нее всегда плохое настроение, – хмыкнул дед. – За это мы ее и любим. Нужно проявлять снисхождение к тем, кого мы любим, Майкл. Понимаешь?
Майкл молчал, обдумывая слова деда. Он уже успел усвоить обратную истину: у них дома ошибки не прощали – ты либо должен был заткнуться, либо отправиться со своим мнением прямиком на улицу.
– А почему у нее всегда плохое настроение? – поинтересовался Майкл.
– Ну, не так-то легко это объяснить. Видишь ли, ее родители разбились на лодке, вон там, – он указал на пролив за пляжем. – С тех пор уж несколько лет прошло. И сейчас девочка понемножку приходит в себя. Непросто пережить нечто подобное, но на Мысе есть много людей, которые любят ее и поддерживают во всем.
Майкл кивнул и вдруг, непонятно отчего, ощутил, как его сердце упало куда-то вниз.
– Хорошо, что лето только началось, – сказал дед. – Для нас обоих хорошо.
– У вас уже есть какие-то планы? – спросил Майкл, но его дед лишь улыбнулся и пожал плечами.
Майкл кивнул. Он думал о Блю и Куин. Он думал о своей матери и недоумевал, почему она не желала приезжать сюда. И еще он думал о своей тете, в одиночестве делавшей на кухне салат, и об отце, почему он не зашел к ней на кухню и не поговорил с ней? Ведь Майкл видел, как его отец стоял посреди гостиной и глядел в окно – но не в небо, как обычно, а на соседний темно-зеленый коттедж.
С каждой минутой бриз становился холоднее, а с востока набегал туман, скрывая от глаз склон холма Кролики разбежались э поисках убежища и попрятались под массивными серыми валунами. Среди деревьев мелькнула чья-то тень. Майкл поежился и увидел: Куин вскарабкалась на причал и зашагала домой.
Погода менялась непредсказуемо, и юноша, сам того не ожидая, был рад – невзирая на ее грубое поведение – тому, что девочка успела вернуться с моря целой и невредимой.
Глава 7
В день свадьбы уже с утра зарядил сильный дождь. Куин была расстроена и тихо ругалась про себя. Лобстеров не волновала погода на поверхности моря; им нужно было питаться, и они забирались за наживкой в ее ловушки всегда, будь то дождь, снег или жара. Но Куин думала вовсе не о лобстерах, она переживала за тетю Дану и Сэма. Ей так хотелось, чтоб это был лучший день в их жизни.
Еще до появления солнца, в половине шестого, она в последний раз проверила ловушки. Подпрыгивая на волнах, она передвигалась от одного буйка к другому, поднимала веревки и открывала ловушки, пока ее нещадно поливал дождь. Она поставила на своей школьной линейке отметку у деления в три с четвертью дюйма, чтобы измерять панцирь лобстеров и брать только взрослых особей. Молодняк и яйценосных самок она выкидывала за борт. Но даже с учетом этого за один обход ей удалось выловить двенадцать лобстеров.
На обратном пути она свернула влево и направилась к отмели Викланд-Шоул. Сегодняшним утром сердце Куин было открыто всем ветрам, и ей хотелось навестить кое-кого. Сначала она проплыла мимо маяка, где когда-то давно жили Элисабет и Кларисса Рэндалл. Она отождествляла себя с той девочкой, которая лишилась матери в раннем возрасте, и ей была по душе храбрость женщины, пожертвовавшей всем ради приключений.
– Это не значит, что она тебя не любила, – громко сказала Куин призраку первой Клариссы. – Ты ведь знаешь, правда? – А добравшись до места, где Джо Коннор – брат Сэма, известный охотник за сокровищами – несколько лет назад поднял со дна «Кембрию», Куин склонила голову в память о любви Элисабет Рэндалл и Натаниэля Торна, молясь, чтоб чувства ее тети и Сэма были столь же крепки, но не так скоротечны.
На запад от острова Блок-Айленд растекался туманный рассвет, и лучи маяков постепенно блекли. Куин подняла голову к небу, сожалея, что там не было видно утренней звезды, на которую можно было б загадать желание. Но потом, не забыв про то, что ей надо было сделать еще одну остановку, Куин завела мотор и помчалась к середине пролива.
Она любила это место больше всего на свете. Хотя нигде не было ни надгробных камней, ни могил, она знала, что именно тут обитали души ее родителей. Их катер, «Сан-дэнс», утонул здесь шесть лет назад. Куин видела пролив из окна своей спальни, с холма на Мысе Хаббарда, но, попадая сюда, она испытывала совсем другие чувства.
В течение двух лет после их гибели Куин слышала и видела русалку. Она понимала, что это странно и необычно, но ей было наплевать: той русалкой была ее мама, она оставалась рядом, чтобы убедиться, что у нее, Элли и тети Даны все в порядке.
Задолго до этого мать Румер видела единорога, и Куин помнила, как она рассказывала, что когда на Мысе Хаббарда речь заходила о настоящей, глубокой любви, то магия была ни при чем: все происходило на самом деле. Куин всегда была уверена, что единорог олицетворял собою души умерших родственников миссис Ларкин.
Глядя на воду, Куин высматривала что-нибудь необычное. Она хотела, чтобы ее мама знала: сегодня ее сестра выходит замуж. Подумав об Элли, Куин попыталась представить, каково было бы ей, если б она пропустила ее свадьбу.
– Эй, мам! – громко позвала Куин. Она поискала взглядом случайный всплеск, незаметную волну, блеск серебристого хвоста и мерцание волос русалки. Ничего. Возможно, она просто утратила способность их видеть. Выросла из детских штанишек, так сказать. Но Куин приплыла сюда по особой причине, и никакой дождь не мог помешать ей.
Открыв свою морскую сумку, она достала из нее составленный этим утром букет белых цветов. Целую неделю они с Элли совершали набеги на местные сады, собирая цветы для свадьбы, и Куин решила, что тетя Дана не станет возражать, если она возьмет немножко для своей матери.
– Это тебе, мам, – сказала Куин, раскидывая любимые белые цветы матери по серым волнам. – Чтобы ты знала… что ты с нами. Тетя Дана сказала: если бы ты была жива, ты была бы главной подружкой невесты… а папа повел бы ее к алтарю…
Мотор ее лодки размеренно урчал. В небе кружили чайки, пониже летали крачки. Вдалеке маяк Викланд-Рок испустил свой луч в последний раз и погас до вечера. Из тумана выступала береговая линия Коннектикута: на западе был пляж Файрфлай-Бич, на востоке – Мыс Хаббарда. Но русалок не было нигде.
Проводив взглядом уносимые западным течением белые цветы, Куин развернула лодку и погнала ее обратно к берегу. Ей нужно было доставить лобстеров; ведь она обеспечивала главное угощение для свадьбы.
Через пару дворов от него находился дом Румер. Она заметила какое-то движение и обмерла, вспомнив единорога миссис Ларкин. Но что бы там ни было, оно быстро растворилось в дымке. Раздался грохот грома, сверкнула молния. Куин выкрутила ручку газа на полную мощность и рванула домой, рассекая непокорные волны.
– Если в день свадьбы идет дождь, то брак будет долгим и счастливым, – стоя под навесом шатра, изрек облаченный в визитку Сикстус Ларкин.
– Как мило, – сказала Августа Ренвик, слепя глаза окружающих своим шелковым сиреневым платьем. Она приходилась тещей брату Сэма. И Сэм обожал ее; она заботилась о нем как о собственном сыне. Ее седые волосы, украшенные живой сиренью, волнами ниспадали ей на плечи.
– Это не дождь, а вселенский потоп, – хохотнула Аннабель Маккрей; акцент выдавал в ней южанку не меньше, чем ее вычурная шляпка. – Похоже, в любую секунду случится нашествие саранчи.
– Красота и насыщенность эмоций напоминают мне сцену свадьбы из «Женитьбы Фигаро», – сказала Винни Хаббард и взмахнула рукой, словно изображая декорацию в театре Ла Скала. Она была в своем прекрасном египетском наряде, в который входили настоящий бурнус и Кошка Фараона, – в память погибшей когда-то Элисабет Рэндалл и в честь приезда Майкла. Покончив с карьерой примадонны, она с удовольствием помогла основать в Хартфорде музыкальную школу. Хотя теперь Винни давала только частные уроки, она отнюдь не утратила своего звездного величия.
– У тебя бывает хотя бы одна минутка, когда ты просто живешь спокойной жизнью, а не приплетаешь к ней какой-нибудь театр, в котором ты однажды побывала? – съязвила Августа.
– Очень редко, дорогая, – потягивая шампанское, с достоинством ответила Винни.
– Точно, и уж кому, как не мне, знать об этом, – подтвердила Аннабель. – Я ее любимая соседка…
– И про меня не забудьте, – сказала Геката Фрост, которая, как обычно, была одета в черное, но на сей раз ее черную пелерину украшали радужные вкрапления пурпурного шелка. – Пенье Винни – это музыка для наших душ. Хорошо или плохо, но она поет песни наших жизней. Самые лучшие видения посещают меня, когда она распевает арии из опер Пуччини.
– О, боже ж мой, – вздохнула Аннабель. – Хватит о твоих видениях, Геката. Не то дети подумают, что ты ведьма, а мы не…
– Она и есть ведьма, – сказала Винни, обнимая внезапно побледневшую Гекату. – Мы с ней выросли бок о бок, и дар ясновидения был у нее с самого детства. Аннабель, ты ведь приезжая.
– Только на Мысе Хаббарда тот, кто прожил здесь тридцать пять лет, по-прежнему будет считаться приезжим, – похлопав по спине Аннабель, сказал Сикстус. – И это ты, Анни. Молодая приезжая особа, у которой еще молоко на губах не обсохло. Ты не взрослела в компании видений Геки, как это было у Клариссы и Винни…
Свадьбы выбивали Сикстуса из привычной колеи. Он постоянно думал о бракосочетании Зи и о пустом, холодном ощущении в груди в тот день. Отправляясь в церковь, он вспоминал Румер, которая отказалась приехать домой и осталась в Нью-Йорке, в своей ветеринарной школе.
Его дочери, которые были единым целым, оказались разорваны на части соседским парнем. Порой на Сикстуса накатывало желание выпустить кишки Зебу Мэйхью – чтобы засранец на собственной шкуре понял, что он натворил.
Сикстус вздохнул и попытался сосредоточиться на сегодняшней свадьбе. Что было, то было. Элизабет развелась с Зебом и добилась успеха в Голливуде. Румер была лучшим в городе ветеринаром. Вон же она, смеется над чем-то вместе с Эдвардом Маккейвом. Сикстус понаблюдал за ними пару минут, гадая: уж не думает ли Эдвард, что это благодаря ему она так веселится?
Румер в совершенстве овладела мастерством маскировать свои чувства. После долгих лет терзаний по Зебу она научилась прятать истинные эмоции так, что и не откопаешь. И вот тому пример – ее лучезарная улыбка. С ее помощью Румер могла разогнать самые грозные тучи. Она была в голубом платье без рукавов, возле горла блестела старинная брошка ее матери. Она сделала себе красивую прическу – кончики аккуратно уложенных волос обрамляли изящные ямочки на ее щеках. То и дело слышался ее звонкий смех. Можно подумать, что это самые счастливые мгновения в ее жизни.
Но фокус заключался в том, подумал Сикстус, что нужно было заглянуть в ее глаза. Сегодня, из-за дождя, его мучал артрит, он всей тяжестью оперся о трость, дав отдых своим костям, и посмотрел на дочь. Все сокрытые тайны Румер жили в ее глазах. Ее смех, улыбка, были лишь прикрытием; тайный шифр скрывался в ее взгляде. Его загадочное дитя.
Сикстус отметил про себя, что в глазах дочери притаилась тревога. И это немало удивило его, особенно учитывая то, что здесь собрались ее старые знакомые. Все ее приятели и товарищи, ее дружок-фермер, сестры Грейсон, которых она так любила, все были рядом. Но, увидев, как взгляд Румер медленно, почти украдкой, проскользил над левым плечом Эдварда, мимо, – отец взломал ее тайный шифр.
Она смотрела на Зеба.
Он не смешивался с толпою местных жителей, он стоял поодаль, отдельно, но ведь он так давно с ними не встречался, почему же он не говорит с ними, а стоит в углу и мрачно пьет в одиночку?
«Иисус и святые угодники, – подумал Сикстус, – Зеб тоже смотрит на Румер!»
Румер нахмурилась и быстро отвернулась к Эдварду. Но взгляд Зеба не дрогнул. Он ни на секунду не выпустил ее из виду.
– О боже, – вздохнул Сикстус и проковылял к бару за новой порцией бренди. Его скрюченные пальцы сжимали стакан, пока его взор не устремился к покоившейся на стапелях у гаража лодке.
Вид парусника слегка успокоил расшалившееся сердце старика. То была его линия жизни, его надежда, его ангел-хранитель. Плавая на «Клариссе», Сикстус освобождался от боли и обретал молодецкую легкость. Румер не надо было беспокоиться за него, когда он уходил в море на своей любимой лодке. Она могла уделять больше внимания себе и своей жизни, вместо того чтоб присматривать за старым больным отцом.
Но, боже правый, как же ее жизнь нуждалась в таком внимании!
– Еще стопарик, – сказал Сикстус молодому бармену и протянул ему пустой стакан.
Глава 8
– Привет всем.
Румер вздрогнула от неожиданности и обернулась. В шаге от нее стоял Зеб, такой же высокий и бодрый, как обычно, и вызывающе глядел на нее и Эдварда. На нем был голубой блейзер и рубашка с галстуком; непривычно было видеть его на этом пляже разодетым в пух и прах.
– Здравствуй, – проглотив комок в горле, ответила Румер, и в воздухе повисло тяжелое молчание.
– Ты не собираешься представить нас друг другу? – спросил Зеб.
Чтобы соблюсти приличия, фермер протянул ему руку:
– Эдвард Маккейв.
– Зебулон Мэйхью.
– А-а, – понимающе протянул фермер.
Лицо Румер вспыхнуло, и она уставилась на Эдварда. Неужели он на самом деле это сказал? Судя по довольному выражению глаз Зеба, по этому «А-а» она сразу все понял. Теперь Зеб знал, что Румер рассказывала о нем.
– Судя по вашему кивку, вы кое-что про меня слышали. И что же она говорила обо мне? – спросил Зеб с нахальной усмешкой.
Румер едва не лопнула от гнева: каков нахал!
– Что ты возомнил о себе, Мэйхью? – спросила она. – По-твоему, я только тем и занимаюсь, что посвящаю всех в подробности твоих звездных эпопей? Или рассказываю всем о нашем детстве? Ведь это было давно, не правда ли?
– Но не для меня, – сверкая металлокерамикой, ответил Зеб. – Здесь, на Мысе Хаббарда, мне кажется, что еще вчера я был простым мальчишкой. Мы с тобой сидели на крыше и считали падающие звезды… это дало толчок моему увлечению космонавтикой. Знаешь, Эдвард, – он улыбнулся и наклонил голову вбок, – или можно Эд?
– Эдвард, – сказал Эдвард.
– Прошу прощения, Эдвард, – сказал Зеб и расплылся в искренней улыбке. Но тем не менее Румер почуяла неладное, и ее сердце заколотилось как бешеное.
– Благодаря тому вдохновению, вроде вечеров на крыше с Румер, я понял – ничто не могло удержать меня на земле. И когда мне представилась такая возможность, я рванул ввысь. И за это мне следует сказать спасибо Румер.
– Твоей свояченице, – сказал Эдвард и обнял Румер за плечи.
– Точно, – нарочито безразличным тоном ответил Зеб, но Румер заметила странное выражение в его глазах.
Музыка играла и до этого мгновения, но вдруг она зазвучала громче. Приближалось начало свадьбы. Зеб буравил Румер глазами. Она ощутила жгучее покалывание в груди, словно ее насквозь прошила молния. Эдвард крепко сжал ее ладонь и не отпускал. Очень медленно, дюйм за дюймом, Зеб перевел взгляд на Эдварда.
У такого поступка Зеба была своя цель и скрытый подтекст – Румер знала об этом по опыту работы с животными. В последний раз она видела подобное ожесточение в глазах самца мастифа, который пялился через прутья клетки на раненого хорька. У пса был вид охотника, напавшего на след, или зверя, поймавшего свою добычу.
Эдвард поправил репсовый галстук, лацканы своего пиджака и снова обнял Румер за плечи. У Румер по шее побежали мурашки, как это уже было с нею однажды, много лет назад, когда, проводя научные исследования у водопада Таккакау, что в Британской Колумбии, она обернулась и увидела, что с другого берега реки Йохо за нею наблюдает огромный медведь гризли.
Музыка зазвучала еще громче, но, зная, что позади нее стоит Зеб и не сводит с нее глаз, Румер почти ничего не слышала за гулом сердцебиения, отдававшегося в ушах.
Свадебная церемония прошла без сучка без задоринки. Куин и Элли, под большим зонтом в белую и голубую полоску, провели свою тетку от дома до шатра. Все трое шли босиком, потому что по такой грязи бессмысленно было идти в нарядной обуви.
Кремовое платье Даны просто светилось в грозовых отблесках. Винни Хаббард громко шептала, что творения устроительницы свадьбы Мэй Картье следует увековечить в коллекции одежды музея Метрополитэн. Зеб сидел рядом с ней и молча кивал, пытаясь забыть о том, как Румер прижималась к плечу Эдварда.
«Идиот, смотри куда-нибудь еще, – говорил он себе. – Например, на саму свадьбу».
Сэм и его шафер – его брат Джо – стояли у импровизированного алтаря. Дану и Сэма свело вместе мореплавание, поэтому изнутри шатер был украшен яркими спинакерами, сигнальными флажками, картами и массивными медными подсвечниками. На столах благоухали цветы, собранные девчонками со всего Мыса.
Руки Румер покрывал нежный загар. Ее голубое платье без рукавов ничего не скрывало – ее плечи казались сильными и в то же время такими хрупкими. Зеб отметил ее крепкие мускулы и тоненький серебряный браслет, который она носила на левом запястье. «Ты снова за свое», – шепнул ему внутренний голос, и Зеб заставил себя сосредоточить внимание на молодоженах.
Преподобный Питер Гудспид занял свое место у алтаря. Он был женат на Кли Ренвик, средней дочери Августы, и практически приходился Сэму близким родственником. С широкой улыбкой на губах Сэм поприветствовал свою невесту и ее племянниц. Он дал клятву любить и защищать Куин и Элли до самого дня своей смерти, и когда Питер спросил: «Кто выдает эту женщину замуж?», Куин и Элли торжественно, словно от этого зависела их жизнь, хором ответили: «Мы!»
Зеб старался слушать, что там говорили. Пастор зачитывал отрывок из книги «Дар моря»: «Когда ты кого-то любишь, то твоя любовь разнится день ото дня…» Все это звучало так красиво и чудесно, проплывая мимо сознания Зеба, который опять окунулся в размышления о своем прошлом.
Он вспоминал собственную свадьбу, где Зи – на сцене, будто играя свою самую грандиозную роль – декламировала стихи, которые для нее написал молодой талантливый поэт. Хотя она не плакала, у Зеба, напротив, к глазам подступали слезы, а сердце колотилось в груди, ибо слова признания были песнью любви, и тогда он понял, что никогда не любил женщину, которой сам же говорил эти слова.
Он посмотрел на Румер, но она заметила его взгляд и нахмурилась. Внутри у него все содрогнулось так, словно он оказался в эпицентре землетрясения. Тем не менее Зеб выдавил из себя улыбку. Но чем больше она сводила брови, тем сильнее его встряхивало.
В конце концов, она не выдержала и отвернулась. Эдвард, похоже, догадался, в чем было дело. Он глянул на Румер и увидел слезы. Затем он посмотрел на Зеба, и на его аристократичном лице отобразилась тревога. Опустив руку в карман, он вынул оттуда белый квадратик – льняной платок, который, по мнению Зеба, наверняка был помечен вышитой вручную монограммой и слегка накрахмален – и промокнул ее глаза.
Румер кивнула ему в знак благодарности, взяла платок и шумно высморкалась в него. Некоторые гости чуть не попадали со своих стульев. Эдвард в смятении отшатнулся от нее.
А Зеб по-прежнему наблюдал за ней и нагло ухмылялся.
Румер держала в правой руке наполненный соплями носовой платок Эдварда. Она пожалела, что это был не камень, иначе она запустила бы его Зебу прямо в лоб. Чего он хотел добиться, неустанно дразня ее своей ухмылкой?
Поначалу она расчувствовалась, еще бы: сентиментальная свадьба, вокруг друзья и близкие люди. А потом заметила, как Зеб таращился на нее и ухмылялся! – и все настроение пошло коту под хвост.
Музыка играла просто замечательная: «Отдайся любви» Кейт Вулф и «Совсем как дома» в исполнении Бонни Райт. Преподобный Гудспид кивнул девчонкам, чтобы они подняли белые плетеные корзинки с лепестками роз и пустили их по рядам.
– Пусть каждый из вас возьмет одну горсть, – воззвал пастор. – Поднесите ее к сердцу и наполните своими благословениями и пожеланиями добра. – Недалеко от нашего берега – и места тех событий видны из этого шатра, – начал преподобный Гудспид, – произошло два кораблекрушения. Там погибли прекрасные люди, которые очень дороги тем, кто собрался здесь сегодня. Элисабет Рэндалл и Натаниэль Торн, Марк и Лили Грейсон…
Зеб услышал, как Куин тяжко вздохнула, а потом увидел, что Элли взяла ее за руку и крепко сжала.
– Эти хорошие люди попали в шторм, – продолжал пастор, – возможно, стояла ясная ночь и, может быть, светила луна, но они попали в самую страшную бурю своей жизни. – Зеб подумал о своем последнем полете, отчего у него тут же сжался и заболел желудок, и он снова уставился на Румер.
– Нечто подобное ждет всех нас, – промолвил преподобный Гудспид. – И я хочу сказать… – Он поглядел на Куин, которая ответила ему кивком и широкой улыбкой.
– Я хочу сказать, – продолжил он, – что призываю вас любить так, словно вы очутились в самом центре бури столетия. Вы плывете по волнам житейского моря, взмываете на гребне бурунов, рассекаете залитые лунным светом воды, пока ваш такелаж покрывается льдом… но вы не перестаете любить друг друга. Вы любите друг друга так, словно каждый день может стать последним для вас обоих.
Преподобный Гудспид, улыбаясь, кивнул Сэму и Дане, и молодожены обменялись кольцами.
– Итак… данной мне властью объявляю вас мужем и женой. Жених может поцеловать невесту.
И их друзья, соседи, родственники и собравшиеся здесь дети стали подбрасывать в воздух лепестки роз, которые заранее благословили своими сердцами, оросив счастливую пару всей любовью, на какую только был способен Мыс Хаббарда.
Эдвард наклонился к Румер и мягко поцеловал ее в губы.
Дуновение прохладного ветра пощекотало ей шею, и она поняла, что кто-то еще смотрел на нее.
