Созвездие верности

      – Знаю, – кивнул Зеб.
      Он крепко сжимал ее в объятиях, пока она проливала горючие слезы.
      – Думаешь, я идиотка? – спросила она. – Раз переживаю по подобным пустякам?
      – Вовсе нет. Ты же Румер.
      – Что это значит? – прошептала она.
      Зеб выпустил ее из своих рук и провел в гостиную. Летний ветерок задувал в открытые окна, принося терпкий запах соли и цветов. Тысячу раз он бывал в этой комнате, сначала как друг Румер, затем в качестве влюбленного в нее, а потом уже как муж Зи и отец Майкла. Повсюду висели семейные фотографии, но стоило ему заглянуть в голубые глаза Румер, как все снимки отошли на второй план.
      – Румер, – прижав ладони к ее лицу, сказал он.
      – Объясни мне, что это значит, – попросила она.
      – Это значит любовь, – пылко ответил он. – Любовь ко всем и ко всему.
      – Но посмотри на меня, – сказала она. – Я одна… я не могу быть с кем-то еще.
      – И я тоже не могу, – сказал Зеб.
      Он никогда не мог быть с кем-либо еще, кроме нее. Как долго он знал, что она та – единственная? Похоже, целую вечность. Ну, по крайней мере, с самого детства уж точно. Но им овладела страсть к ее сестре, и из-за этого он сам все разрушил.
      – Зеб, в чем дело? – спросила она.
      – Ни в чем, – ответил он, но потом передумал и потянулся к ее руке. Она взяла его ладонь; их обоих трясло, словно осиновые листья.
      – Расскажи мне, Зеб.
      Зеб никак не мог унять дрожь. Он встал и подошел к барометру, висевшему на северной стене. Постучав по нему пальцем, он увидел, как ртуть медленно струилась по стенкам стекла. Он гадал, где же сейчас был Сикстус, и надеялся, что непогода минует старика. Румер тихо последовала за ним; когда она встала рядом, он ощутил жар от ее тела.
      – Пожалуйста, Зеб, – сказала она. – Расскажи мне, что стряслось.
      Зебу хотелось привлечь ее к себе и не отпускать до утра. Неужели она не знала, как долго он сдерживал свои чувства? Нечто подобное было у них и раньше; как тяжело им было перейти от дружеских отношений к чему-то большему. И ему и ей это давалось отнюдь не просто. Но много лет назад они шаг за шагом нащупывали путь к новому и неизведанному.
      Их ухаживания развивались по стандартному для Мыса Хаббарда сценарию – они оставляли записки друг другу в выдвижном ящике «Фолейс». Перед первым поцелуем он боялся, что она повалится на землю и станет смеяться. Румер была для него совсем как младшая сестра. Чуть позже – как лучшая подруга. Но как можно фантазировать о плотских утехах с сестрами или друзьями? Ведь это считалось верхом неприличия.
      В случае с Элизабет все оказалось иначе. Она была для него запретным плодом – но в то же время обыкновенной соседской девчонкой. Из двух сестер Ларкин она была олицетворением риска – подростком Зеб подглядывал за ней, когда она переодевалась у открытого окна. Брея ноги в ванной, она делала все для того, чтобы обеспечить парню самый полный обзор. А выходя из душа, она не сразу брала полотенце, а еще пару минут расхаживала нагишом по комнате. И мало-помалу она свела Зеба с ума.
      Но куда ей было до Румер! Румер Ларкин проникла в его мысли и прочно обосновалась в его сердце. Она была частью его, в точности как соленая вода и море. Он знал Румер лучше, чем кто бы то ни было; он знал ее наизусть – ну, так ему тогда казалось. Хотя он с легкостью представлял себе, как целует Элизабет – даже силой овладевает ею, – прикосновения к Румер страшно пугали его. Чтобы от закидывания подружки водорослями продвинуться к жарким поцелуям, ему требовалась помощь.
      Здесь его и выручил ящик. Старый ящик из «Фолейс», где все наивные парочки оставляли свои любовные записки. Будучи детьми, они обожали в голос поржать над самыми сентиментальными письменами, сидя на деревянных креслах в кафе. Позже, став подростками, они читали признания на клочках бумаги уже без лишнего гогота, представляя себе свои собственные будущие любовные послания.
      Зеб первым решился на этот шаг: его потуги вылились в написанное для Румер школьное сочинение, темой которого было созвездие двух лучших друзей. В этом тексте рассказывалось о живших у моря мальчишке и девчонке (о нем самом и Румер). Спустя многие годы, после ловли крабов и рыбы большими сетями, они во время сильного шторма потеряли друг друга. Решив, что им уже не суждено встретиться, мальчишка лишился последних надежд. Он отправился в свою морскую пещеру, чтобы умереть там, так он тосковал без своей подружки. Но тут поднялись гигантские волны, и внезапно он очутился в воде. И вдруг, в глубине он заметил мерцавшие нити света звезд. Оказалось, что это была сеть девчонки. И она вытащила его на берег и заключила в свои объятия, а потом они улетели на небо, где и стали жить-поживать, и их любовь светила им путеводной звездой.
      Румер эта история очень понравилась: он помнил, как она на радостях обвила руками его шею. Пару секунд они крепко держали друг друга; он уткнулся носом в ее шею, чувствуя запах ее лимонного шампуня. Она откинула голову назад, и он поцеловал ее в губы, после чего в их жизнях начался новый этап. Им было по шестнадцать лет.
      Через пять лет наступило время для следующего прыжка вперед. Они как раз заканчивали обучение – Зеб в Колумбийском колледже, а Румер в Тринити-колледже. Их отношения развивались по нарастающей, пробуждая в них желание заняться любовью. Даже сейчас Зеб был уверен, что тогда Румер хотела этого не меньше его. Они оба были серьезными и рассудительными, но все выжидали, пока им стало совсем невмоготу.
      Однако Румер так и не смогла переступить эту грань. Он как-то даже наведался в ее колледж, они жарко целовались, но она вдруг испугалась, что их застукает ее соседка по комнате. В другой раз, уже в Нью-Йорке, они сидели в комнате Зеба с зажженными свечами, и их обволакивал приглушенный джаз; но тут позвонила Элизабет и попросила помощи в проблеме, разрешить которую было под силу лишь Румер.
      И наконец в первый день весны он ждал ее у Индейской Могилы, но она так и не пришла тогда.
      Румер осталась дома, а Зеб напрасно надеялся увидеть ее.
      Он ждал в палатке любовь всей своей жизни, и она даже не сумела придумать правдоподобную отговорку. Она сказала, что проверила ящик, но не нашла там его записки. Почему же она хотя бы честно и открыто не призналась ему, что по-прежнему любила и желала его, но просто еще была не готова?
      Если бы у них все обернулось иначе, то смогли бы они изменить ход дальнейших событий? Он убеждал себя, что в таком случае не переметнулся бы к Элизабет – хотя ведь она сама первая и спровоцировала его. Он был убежден, что если Румер и считала себя обманутой, ее страдания ничем не отличались от того, что пришлось пережить ему в тот час, когда она подвела его.
      Прошли годы супружества с Элизабет, и он мог видеться с Румер лишь в те дни, когда она приезжала в Калифорнию навестить Майкла. Они были одной большой счастливой семьей; при встрече со своей любимой тетей мальчуган верещал от восторга. Зеб был вежлив, нежен, но нарочито держался на расстоянии, не желая ворошить старые события. Но когда в прошлом сентябре в космосе прогремел тот взрыв, все его мысли были только о Румер.
      Через двор от них, под окном коттеджа стоял мужчина в костюме. Он разговаривал со своим «профи» по ландшафтному дизайну, указывая на те деревья и кусты, которые требовалось спилить.
      – От этих сосен придется избавиться, – сказал он. – И от того бамбука тоже.
      Взревела бензопила.
      Румер подошла к окну и выглянула на улицу. Зеб обнял ее за талию и увлек обратно в комнату.
      – Не надо, – прошептал он. – В это дерево попала молния… оно все равно умрет. Видишь обугленную сторону? И как бы то ни было, оно принадлежит ему. Он имеет полное право делать все, что ему взбредет в голову.
      – Но я люблю то дерево, – жалобно сказала она. – Мы с тобой лазали на него.
      – Мама просила нас не тревожить гнездо малиновки…
      – Может, мне все-таки поговорить с ним? Думаешь, я не смогу помешать ему?
      – Нет не сможешь, – ответил он. – Он считает, что, избавляясь от растительности, тем самым повышает стоимость наших участков.
      – Он так сказал? – ахнула Румер.
      Зеб кивнул. Поглядев в окно, он заметил, как новый владелец возбужден и какую испытывает радость. Ведь он недавно купил этот дом и теперь обустраивал его по своему вкусу. И он имел на это право. Но от подобных мыслей Зеба выворачивало наизнанку, и он чувствовал, как Румер дрожала в его руках.
      – Стоимость наших участков… – прошептала Румер. – Но при чем тут деньги? Вся ценность в этой земле… в этом чудесном Мысе.
      – Ему этого понять не дано. В этом все дело.
      Они стояли у окна и глядели на бухту. Люди постепенно покидали пляж; на песке осталось всего несколько ярких зонтиков. Мороженщик позвонил в колокольчик, соблазняя сластями проходивших мимо ребятишек. У брекватера покачивалась пара рыбацких лодок, а в море белели паруса яхт.
      – Это чудесное место, – сказал Зеб.
      Румер шмыгнула носом и, похоже, удивилась, когда он взял ее ладонь и повел за собой к диванчику. Они уселись, и он тяжко вздохнул. Ценность земли… Новый сосед подвигнул Зеба на философские размышления; он понял, что Румер горевала не только об умерших бельчатах и спиленных деревьях. Источником ее печали было их детство, их воспоминания и все то, что они когда-то упустили.
      – Что с тобой? – спросила Румер.
      – На днях ты спросила меня, почему я больше не летаю в космос.
      – Я даже не знаю, верить тебе или нет. Ведь это дело всей твоей жизни.
      – Уже нет, – Зеб покачал головой.
      – Тогда расскажи мне, почему.
      – В сентябре прошлого года там наверху кое-что случилось, – он нежно гладил ее руку. – Из-за этого я и спустился на землю.
      Она пристально посмотрела ему в глаза.
      – Ты глядел вниз, а я наверх… столько ночей, когда я видела сны, мое тело улетало туда, к тебе… К моему старому другу Зебу.
      Скользнув взглядом по небу и позолоченным облакам с розовым отливом заката, Зеб вздохнул:
      – Мне казалось, что я слишком далеко отсюда… вот о чем я думал. Я думал: а как же я вернусь? Увижу ли снова своих любимых и знакомых? Я прижимался лбом к иллюминатору и смотрел вниз, на Землю, и клянусь, мы как раз пролетали прямо над Мысом Хаббарда, когда…
      – Что произошло?
      – Взрыв челленджера.
      Румер широко раскрыла глаза от удивления и приготовилась слушать. Она не могла знать, что, рассказывая эту историю, он каждый раз ощущал тот взрыв в собственном теле. На Мысе же царило безмятежное спокойствие; они с Румер сидели бок о бок, а Зеб вновь очутился во власти воспоминаний.
      Его пальцы впились в край диванной подушки, на которой он сидел. Это было непроизвольное движение; он его даже не заметил. Но Румер увидела и взяла его за руку. Их пальцы сомкнулись, даря друг другу тепло и умиротворение. У Зеба вспотела ладонь, но Румер все равно держала ее, не сводя с него глаз. Его волнение и боль передались ей – так остро она чувствовала любимого, его переживания.
      – Загорелась электропроводка, – тихо сказал он. – У меня уже был подобный опыт; мы решили, что ничего серьезного… – Пусть так, но ему вновь почудился запах горелой резины и плавящегося пластика, от которого слезились глаза и першило в горле. Порою Зебу мерещилось, что гарь и дым впитались в его кожу и волосы, и он уже никогда не сможет смыть с себя это…
      – Но по ощущениям это напоминало землетрясение. Нас будто кто-то хотел вышвырнуть прочь из неба. Было впечатление, что мы попали в черную дыру.
      – И долго?..
      – Это длилось всего несколько секунд, – сказал Зеб. – Компьютерная система сообщила нам, что загорелось в панели управления с правого борта… Наш пилот, Мэл Дэвис, сразу же ринулся туда. Он отлично справился – мы быстро отключили неисправные приборы.
      – А там был огонь?
      – По крайней мере мы ничего не видели. Но пришли к выводу, что еще легко отделались – ведь когда мы услышали… вернее, почувствовали взрыв, то не знали, что и думать. Дело в том, что неисправность в принципе была незначительной. Существует установленный порядок действий; и мы постоянно отрабатывали их на земле. Мы локализовали возгорание и благодаря этому избежали аварийной ситуации.
      – Но ведь вы находились в космосе, – сказала Румер. – Наверняка вам было страшно.
      – Нас отлично натаскали, – сказал Зеб и услышал гулкое биение своего сердца, – для таких случаев В симуляторе бывали взрывы и помощнее. Но, да – мы находились в космосе. Ужасно далеко от всего, что мне было так дорого. И от тех, кого я любил…
      Он помнил, как вместе с Мэлом тушил пожар. Когда опасность миновала, Мэла стал душить смех. Но это была истерика. А Зеб даже смеяться не мог, он был в ступоре.
      – От Майкла? – уточнила Румер, дав ему помолчать.
      – И от тебя…
      – От меня?
      – Да. От тебя и от Майкла, – взволнованно повторил Зеб. – Мы летели на такой огромной скорости – совершили последний виток на орбите, после чего пошли на снижение. Но мои мысли неслись еще быстрее. Ты и Майкл… я не мог дождаться посадки, чтобы немедля не навестить вас.
      – Ты звонил тогда, в сентябре, – вспомнила Румер. – Отец говорил мне…
      – Да. Я хотел, чтобы ты взяла трубку, но к телефону подошел Сикстус… Он сказал, что ты работаешь где-то в поле. По-моему, я ничего не говорил ему о взрыве – он решил, что я просто справлялся о твоем и его здоровье. Тогда я и узнал от него о свадьбе Даны будущим летом. Потом я звякнул Винни – насчет аренды ее гостевого домика. Со мной что-то случилось. С сердцем, с мозгами, которые раньше были набекрень. Я начал думать. Мне требовалось произвести переоценку ценностей. Отыскать непреходящие ценности в этом мире, понимаешь? Я пытался выделить то, что было по-настоящему важно в моей жизни. На это ушло немало времени, но я все-таки понял, что нужно сделать.
      – Приехать сюда?
      – Да, сюда, домой, встретиться с тобой, – потерев затылок, устало сказал Зеб. – И привезти сюда Майкла. Я знал, вернее, надеялся, что это пойдет ему на пользу. Тут мой дом… Хоть я и жил в других городах, душой я всегда оставался жителем нашего неповторимого Мыса.
      – Да, – прошептала Румер. – Ведь твое место здесь, у нас.
      – Я долго пытался отрешиться от всего…
      – Но ты не смог. И взрыв в космосе согнал с тебя всю прежнюю шелуху.
      Снаружи, вгрызаясь в ствол сосны, визжала бензопила. У Зеба от этого звука прямо-таки заболел живот. Он думал о спиленных новым соседом деревьях, которые они с Румер так любили. Он должен был рассказать ей и выяснить, что она чувствовала– эта необходимость нарастала в нем с каждым днем, сжимая сердце и сдавливая горло. Такое состояние напомнило ему стартовое окно – когда для ответственного задания отводилось ничтожно мало времени.
      Они стояли рядом и под звуки уничтожения любимого дерева смотрели на закат Желтый свет растекся по пляжу и морю, и Зеб подумал о стартовых окнах. Как-то в июне планировался запуск челленджера «Эндевор» для дальнейшей стыковки со спутником «Эврика» с целью возвращения его на Землю после года, проведенного на орбите. При окне в семьдесят одну минуту они добрались до цели на шестьдесят седьмой.
      В другой раз им предстояло запустить ракету «Дельта II», чтобы вывести на орбиту вокруг Земли и луны американо-японский космический аппарат «Геотейл». Стоял июль – это было почти десять лет назад, – и в их распоряжении было двадцатидвухминутное окно. И невзирая на сложный расчет кеплеровских элементов, они выполнили свою задачу.
      – О чем ты думаешь? – спросила она.
      – О стартовых окнах.
      – А какое отношение они имеют к нам?
      – Ну, – пояснил Зеб, – они представляют собой жесткие временные рамки для неких событий. Например, для пролета орбитальной станции, с которой нужно состыковаться челленджеру… или час суток, когда полезная нагрузка спутника должна оказаться над конкретным регионом планеты. Или… – он нервно сглотнул, – тот отрезок времени, в течение которого человек все еще может исправить допущенные ошибки.
      – Вроде продажи своего дома, – тихо дополнила Румер.
      – Я совсем не это имел в виду… – сердито возразил Зеб.
      – Но почему же ты не сохранил его? – с надрывом спросила она.
      – Я не мог, Румер. Причина в разводе. Возможно, если б мы подождали, пока уляжется пыль от споров, нам удалось бы сберечь его… Но Элизабет была категорически против. Она заявила, что если когда-нибудь и захочет приехать сюда, то поживет у вас с отцом… ей был неприятен сам факт, что я останусь владельцем дома по соседству с тобой. Поэтому мы выставили его на продажу, и он был куплен в первый же месяц.
      – А может быть, ты выкупишь его обратно? – мечтательно спросила Румер, с болью в сердце глядя в окно на жужжащие бензопилы.
      – Интересно, что для этого понадобится сделать? – вопросом на вопрос ответил Зеб.
      – Не знаю, – прошептала она.
      Зеб посмотрел в ее глаза. Лето бежало вперед; вскоре его ожидало возвращение в Калифорнию, на место новой работы. И его стартовое окно понемногу сужалось. В тот день, тридцатого сентября, кашляя на борту челленджера от белого дыма, он понял, что просто обязан помириться с Румер. И вот теперь он неотрывно смотрел в ее голубые глаза – эта женщина, эта девочка была той единственной, кого он любил на протяжении всей своей жизни. О ком думал все годы, даже когда не было ни минуты свободной. С самого детства, когда они были еще моложе Майкла и Куин, она не уходила из его сердца.
      – Скажи мне, что случилось тогда? – решил допытаться Зеб.
      – Когда?
      – В тот первый день весны. Мы должны были встретиться у Индейской Могилы, а ты так и не пришла…
      – Я уже объясняла тебе – я приехала домой из колледжа в надежде увидеться с тобой, но не получила от тебя никакой весточки. Почему ты мне не веришь?
      – Потому что я оставлял тебе записку.
      – В ящике?
      – Да.
      – Но я не нашла ее, Зеб.
      – Возможно, ты была не готова, – не обратив внимания на ее слова, сказал он. – Может быть, я поторопил тебя.
      Она выглядела сбитой с толку, а глаза ее подернулись туманной дымкой, словно она пыталась что-то припомнить. Из окон им был виден пляж, бухта, деревья вдали и дорожка к Литтл-Бич. За лесами, в укромном месте, был тайный путь через реку к Индейской Могиле. Зеб ожидал ее правдивого ответа.
      – Я искала записку, – покачав головой, сказала Румер. – Ждала твоего звонка. Я не знала, где ты был. Прождала всю ночь. Ты хотя бы мог позвонить мне Или зайти и поговорить. Мы взялись бы за руки, спустились бы на пляж, а оттуда по тропинке… Я помогла бы тебе разбить палатку! Почему ты не пришел?
      – Я хотел, чтоб у нас все было согласно традициям Мыса Хаббарда. Раньше ящик никогда не подводил. Я думал, что тебе понравится.
      – Наверняка, – кивнула она – Но потом ты повел себя со мной очень холодно и надменно. Не смотрел на меня…
      – Я был обижен, – сказал он.
      – Ты думал, что тебя отвергли? – поджав губы, спросила она и, когда он кивнул, продолжила: – Я знаю, что это такое. На целых два месяца ты словно забыл о моем существовании. А затем мы поехали на спектакль, где играла Элизабет, и все изменилось. Я решила, что тебе было легче любить ее, нежели меня.
      – Румер… – промямлил он.
      – Думаешь, спустя столько лет это еще имеет какое-нибудь значение? – печально спросила она.
      Вдруг забренчал телефон. Сикстус добрался до Новой Шотландии и звонил из Луненбурга. Тем временем «профи» по ландшафтам принялся рубить бамбук, увитый жимолостью.
      Румер болтала с Сикстусом, сидя на диванчике возле камина. Зеб слушал ее голос, мягкий и счастливый от общения с отцом, которому теперь не угрожали опасности океана.
      Зеб зажмурился. Он хотел, чтобы Румер узнала, как ему хотелось услышать ее голос в телефонной трубке прошлой осенью. Он был в таком шоке; взрыв заставил его оглянуться назад и признать тот факт, что он совершил ужасную ошибку.
      «Любовь вечна, – говаривала его мать. – Если ты когда-нибудь решишь, что потерял ее, то вернись в наш заповедник. Она будет ждать тебя здесь».
      У Зеба задрожали руки. На улице бензопилы с ревом уничтожали заповедник их детства. Румер тихо говорила по телефону, и ее голос успокаивал его душу, проникая в самое сердце. Когда она подняла голову, их взгляды встретились. И Румер продолжила беседу с отцом, ни на мгновение не отрывая глаз от Зеба.

Глава 20

      В дождливые дни у «Фолейс» было полно народу: расстроенные туристы старались занять себя просмотром книг и журналов; дети пили горячий шоколад или сосредоточенно листали новые комиксы, дружеские компании распивали чай, а подростки развлекались у музыкального автомата. В такое время ящиком с записками пользовались все кому не лень – одни оставляли послания, другие их тут же сразу и прочитывали. Клочки бумаги были похожи на ожившие граффити.
      По прошествии многих лет записки как будто превращались в опавшие листья на лесной земле. Некоторые оседали на дно, остальные забирали адресаты, а какие-то просто исчезали. Самые старые разваливались прямо в руках – места сгиба изнашивались, а края застревали в щелях ящика.
      Румер, Майкл и Куин сидели вокруг одного из разукрашенных инициалами деревянных столов. Потягивая чай, Румер наблюдала за тем, как они писали домашнее сочинение на тему второго акта «Ромео и Джульетты». Решив сделать небольшой перерыв, они принялись расшифровать старые инициалы, вырезанные на крышке стола.
      – Это мои родители, – сказала Куин. – ЛА+МГ. И тетя Дана с ее старым приятелем: Д + Т.
      – А вот мой отец, – сказал Майкл. – ЗМ – вряд ли тут есть еще кто-то с именем на «3». Но вместо ЭЛ рядом с ним РЛ…
      Румер покраснела и помешала ложечкой сахар в чашке.
      – Все было так давно.
      – Значит, РЛ – это ты? – Румер кивнула.
      – Мы были с твоим отцом очень хорошими друзьями. Но ты это уже знаешь, не так ли? Насколько я помню, он вырезал наши инициалы шутки ради. Между нами не было ничего серьезного, Майкл.
      – Похоже, раз он их вырезал, для него это было достаточно серьезно.
      – Мы вместе развозили газеты… По-моему, одним прохладным, дождливым утром, вроде сегодняшнего, мы заскочили сюда купить горячего шоколаду. Мальчишка, который мне нравился, сидел, кажется, вон там… – она указала рукой на кафе. – И твой отец решил подразнить его. Вроде так все и было.
      – Мама говорила, что считала тебя своей главной соперницей, – сказал Майкл.
      – Ого! – воскликнула Куин. – Шекспировская драма у нас на Мысе Хаббарда. Две сестры и один парнишка!
      – Тебе так говорила Элизабет? – удивилась Румер. Майкл кивнул:
      – Ага. И еще она рассмеялась, ведь очевидно… – Румер зарделась как свекла. Очевидно, ее сестра имела в виду то, что Румер ей и в подметки не годилась.
      – А в чем дело? – спросила Куин. – Румер замечательная!
      – Она считает меня чересчур провинциальной, – выдавив улыбку, ответила Румер. – Да, Майкл? – Но ее племянник смутился, и она, не желая ставить его в неловкое положение, сменила тему разговора. – Вы уже оставляли друг другу записки?
      – Какие еще записки? – поинтересовался Майкл.
      – В этом ящике, – сказала Румер, выдвинув ящик с кучей белых и пожелтевших от времени бумажек.
      – Любовники, – глядя Майклу в глаза, сказала Куин, – оставляют здесь друг для друга записки. Это традиция Мыса Хаббарда.
      – Хм, хорошая идея, – Майкл вынул из кармана ручку.
      – Ты тоже так думаешь, да? – Куин тоже вытащила ручку из копны волос. На столе перед ней лежала тетрадь с выписками из «Ромео и Джульетты». Она начала в ней что-то писать, прикрывая строчки ладонью.
      Румер улыбнулась. Она недоумевала, кого же они пытались обмануть, сохраняя спокойствие и не давая особой воли чувствам. С недавних пор Куин стала носить колечко из четырех скрученных жилок медной проволоки; и у Майкла было точно такое же, судя по всему, в пандан колечку Куин.
      Посматривая на детей, она унеслась мыслями в прошлое. Сколько бы радости ей ни доставляли записки Зеба, она знала, что от них приключались и неприятности.
      Однажды вечером, еще до своих внебродвейских постановок, Элизабет пришла сюда купить содовой и застала Румер за написанием любовного послания.
      – Ух ты, что это тут у нас? Оказывается, моя сестренка повзрослела! Как и наш соседушка… – В то время Румер и Зебу было по девятнадцать лет, они как раз начинали учебу в колледже, совмещая ее с первой влюбленностью.
      Оглядываясь назад, Румер понимала, что с того мгновения все и переменилось. Элизабет словно увидела Зеба в новом свете. И, что еще хуже, Румер боялась, что Зеб тоже это заметит. Как Румер могла помогать своей сестре, если та решила приударить за ним? Она продолжала обмениваться с Зебом записками через ящик, страшась того дня, когда он очнется и поймет, что нравился Элизабет… В конце концов это и произошло.
      – Что все это значит, Румер? – снова взявшись за уроки, спросила Куин.
      – Значит? – переспросила она, отогнав свои мечтания.
      – «Ромео и Джульетта».
      – Что касается актерской части, то это – к моей сестре, – рассмеялась она. – А я простой сельский ветеринар.
      – Но ты знаешь больше нас, – не отступалась Куин. – Ну же…
      – Да, – сказал Майкл. – Их семьи – Монтекки и Капулетти противились тому, чтоб их дети встречались. Враждовали меж собою, вплоть до убийства. А мальчик и девочка любили друг друга больше всего на свете… и Всевышняя сила предначертала им быть вместе.
      – Иногда этого недостаточно, – ответила Румер.
      – А нам можно вырезать тут свои инициалы? – водя пальцем по столу, спросила Куин. – В смысле, официально?
      – Ну, мистер Фолей еще никогда не возражал против этого?
      Кивнув, Куин достала из рюкзака свой рыбацкий нож. Затем она тщательно запечатлела на дереве угловатые закорючки. Румер думала, что это будут заглавные буквы от их с Майклом имен, но вместо этого Куин вырезала РМ+ДК.
      – Ромео Монтекки и Джульетта Капулетти, – сказала Куин. – Чтобы никогда не забывать. Судьба свела этих двоих вместе, но родные семьи помешали им обрести счастье.
      Глядя на «3» и «Р» от Зеба и Румер, Румер почувствовала, что на глаза у нее навернулись слезы.
      – Ромео и Джульетта, – сказала Куин. – Возможно, я эмоционально неполноценная, но это для вас.
      – Куин, дорогуша, – запричитала Румер. – Ты не…
      – Из их истории Шекспир сделал трагедию, – сказал Майкл, осторожно забрав у Куин ножик, и начал выводить изящные буквы на одном из свободных от писанины кусочков широкой столешницы. – А для нашей есть лишь вот это маленькое место. Лето пройдет очень быстро, и нам лучше поторопиться.
      – Потому что ты уедешь до Дня труда, – вздохнула Куин.
      – Тсс, не надо, – прошептал Майкл.
      Румер смотрела, как он вырезал КГ и ММ в виде переплетенных букв, и сочла, что лучше не говорить им о том, что инициалы сами по себе ничего не значат. Впрочем, так же как и записки, которые они еще напишут и оставят в ящике. Символы могли остаться навеки, но если судьба не уготовала парочке счастья и любви, то уже никакие вырезания и послания не в силах были что-либо изменить.
      Слова Майкла напомнили ей о недолговечности лета. Уже скоро они с отцом вернутся в Калифорнию. Румер поежилась, словно ее обдало первым ветром осени, который прилетел из Канады и наполнил воздух морозной прохладой.
      Зебу не сразу удалось отыскать Франклинов, но все-таки он добился своего. Из архивов в мэрии Блэк-Холлаь он выяснил, что участок на Крестхилл-роуд был зарегистрирован на компанию «Тэд Беннинг Инкорпорэйтэд», штаб-квартира которой располагалась в Нью-Глендейле, что в Коннектикуте. Поговорив со строительным инспектором, он узнал, что Тэд Франклин подал запрос на переделку своего земельного участка в соответствии с предоставленными планами.
 
      Гоня свою машину на север через долину реки Коннектикут, Зеб отключил дворники. Дождь закончился, но дорога по-прежнему была скользкой. Он миновал леса, мосты, пруды и небольшие города с белыми колокольнями. Теперь, чтобы выполнить данное Сикстусу обещание, он должен был сохранить в неприкосновенности участок Румер и ее счастье и попытаться выкупить заповедник их детства.
      Нью-Глендейл был старым промышленным городком, известным своими качественными по производству гвоздей и шурупов заводами. Однако технический прогресс застал владельцев заводиков врасплох, и поэтому в центре города можно было увидеть немало старинных заброшенных зданий, чьи огромные, лишенные стекол окна выходили к реке.
      Компания «Тэд Беннинг» представляла собой сеть предприятий, раскинувшуюся от Нью-Хейвена до Спрингфилда. Их центральный офис находился на углу между «Бургер-Кинг» и пустовавшим продовольственным магазином. Многие витрины были заколочены досками, а возле ломбарда курили трое мужчин. «Ягуар» Тэда парковался перед магазином, где продавали постельные принадлежности и кровати.
      – Решили прикупить новую кровать? – спросил менеджер, пока Зеб шагал по демонстрационному залу.
      – Не сегодня, – ответил он. – Я хотел бы встретиться с Тэдом Франклином.
      – А, с боссом, – с улыбкой сказал мужчина. – Он отличный парень. Правда, я не уверен, что он у себя… но если и так, то вам надо будет войти со стороны склада. Видите тот знак?
      – Да, спасибо.
      Зеб прошагал мимо кроватей «королевского» и «царского» размеров, двухъярусных кроватей с персонажами диснеевских мультфильмов на подголовниках и обыкновенных коек. Свернув за угол в подсобку, он наткнулся на стеклянную кабинку секретарши.
      – Выбираете кровать, сэр? – спросила она.
      – Нет, я к мистеру Франклину.
      – Ваше имя, пожалуйста.
      – Зебулон Мэйхью.
      Кивнув, она нажала кнопку интеркома, и в это же мгновение внутренняя дверь открылась. Словно услышав свое имя сквозь стены, к ним вышел сам Франклин. Он был аккуратно причесан и облачен в темный костюм; на манжетах его рубашки, выглядывавших из рукавов ровно на дюйм, красовались личные монограммы. Зеб, в старых джинсах и футболке, протянул ему руку.
      – Я так и знал! – приветствуя Зеба рукопожатием, воскликнул Франклин. – Риелтор рассказывал мне, что прежде домом владела знаменитая чета, а увидев ту передачу, я сделал нехитрые выводы, и вот он собственной персоной – Зебулон Мэйхью. Значит, я попал в яблочко! Вы тот астронавт. А жена ваша – известная киноактриса. Добро пожаловать.