Созвездие верности

      – И долго ты этим занимаешься?
      – Три лета. Я заработала свои первые деньги, когда мне было двенадцать – продавала хот-доги. Потом я развозила газеты – с этого начинали многие дети на Мысе Хаббарда. После я торговала зеленью в небольшой лавке на автостоянке. А чуть погодя Сэм купил мне эту лодку, и я стала добытчицей лобстеров.
      – Круто, – сказал Майкл.
      Чтобы полюбоваться зрелищем его развевающихся волос, Куин врубила мотор на полную мощность. Теперь, когда она закончила с ловушками, у нее было время, чтобы поразмыслить над тем, что он проплыл к ее лодке от самого берега. Зачем он это сделал? Таким парням его типа вряд ли нравились девчонки вроде нее. Он был такой изящный и красивый – она подумала, что он запросто мог бы податься в кинобизнес, так же как и его мать. И эти его беспечные манеры в общении, присущие богатеньким… Куин ничего подобного даже и представить себе не могла.
      – Ну, на сегодня все, – она повернула к бухте.
      – Можешь показать мне окрестности? – спросил он.
      – В смысле, прокатить тебя на лодке? – уточнила она. Он кивнул. У Куин засосало под ложечкой. Он что, пытался пошутить над ней? Обычно она отшивала ребят за первые десять минут. Он же не только спрыгнул со скал, чтобы побыть с нею, но и нисколько не торопился возвращаться домой.
      – О'кей, – сказала она. – Куда?
      Он рассмеялся, заведя руки за голову, и его загорелая кожа натянулась поверх ребер.
      – Ты же местная. Тебе и решать.
      – Местная деревенщина? – уточнила Куин.
      – Я такого не говорил.
      Она кивнула; вся эта ситуация сбивала ее с толку. Наготове у нее было не меньше сотни едких ответов, но она промолчала. Вместо того чтобы ругаться, Куин направила лодку на запад и прибавила газу. Они промчались мимо Томагавк-Пойнт, природного заповедника и нескольких пляжных семейных общин. Дальше мелькнул Олд-Блафф, район развлечений с барами, мини-гольфом, каруселью и коктейлями со льдом. Наконец впереди, на утесе, возвышавшемся возле пролива, показался особняк Ренвиков.
      – Это Файрфлай-Хилл, дом тещи брата Сэма, – пояснила Куин. – Наверное, теперь Августа стала моей приемной двоюродной бабушкой.
      – Большой дом, – заметил Майкл.
      – Ее муж, Хью Ренвик, был знаменитым художником, одним из импрессионистов Блэк-Холла – наш город известен творениями своих мастеров.
      – Круто.
      – Файрфлай-Бич – полоска белого песка как раз под домом – то место, где они находили золотые монеты. На протяжении многих лет члены их семейства обнаруживали эти странные монеты, прогуливаясь по пляжу… ходили слухи о несметном сокровище, но никто не мог понять, откуда оно взялось.
      – С того корабля… Я помню, мама что-то говорила мне о нем, – сказал Майкл.
      – С «Кембрии». Это была английская бригантина, груженная королевским золотом. Никто не знал об этом, пока из Флориды не приехал брат Сэма, Джо, который и занялся поднятием того судна. И так вышло, что он нашел не только золото…
      – А что еще?
      – Часть истории, – ответила Куин, глядя на море, туда, где затонула «Кембрия». – Ты должен знать ее… ведь ты же родственник участников тех событий, да?
      – Ага, по линии Элисабет Рэндалл – она моя дальняя кто-то там, – сказал он.
      – Ну вот, ее муж был смотрителем местного маяка, – Куин указала на маяк Викланд-Рок. Нагромождение голых скал располагалось прямо посреди пролива – так далеко от земли, что запросто могло бы сойти за уменьшенную копию Алькатраса. Рассказывая эту историю, Куин всегда ощущала комок в горле от мыслей о самых первых Элисабет и Клариссе.
      – Ого, и значит там она жила, – сказал Майкл.
      – Точно. В 1769 году. Я знаю, потому что в средней школе Блэк-Холла дети в обязательном порядке должны прочесть дневник Клариссы и узнать все подробности о последнем плавании «Кембрии». Это наша легенда, но Румер говорит, что это нечто большее – те записи позволяют нам увидеть, как жили люди того времени и как… – Куин умолкла, не в состоянии закончить фразу.
      Майкл почувствовал ее настроение – иначе чем еще объяснить его встревоженный взгляд? Возможно, он был одним из тех мальчишек, которых тошнило от девчачьих слез и которые не раздумывая сиганули бы за борт при первых признаках плача.
      – Что-то не так? – спросил он.
      – Благодаря дневнику Клариссы мы можем заглянуть в самих себя, – Куин все же прослезилась. – Понять, каково это – жить на острове. Быть одинокими и покинутыми. И потерять в море свою мать.
      – Твоя мать утонула?.. – придвинувшись к Куин, спросил Майкл.
      – Да, – кивнула Куин, скользя взглядом по Хантинг-Граунд, где потерпел крушение парусник ее родителей. – И мой отец тоже.
      – Мне очень жаль, – сказал Майкл. Хоть он и не прикасался к ней, но сидел так близко, что она почувствовала его энергетику. И, как если бы он обнял ее, Куин закрыла глаза и откинула голову назад.
      – Спасибо, – прошептала она.
      – Мне мало что известно о Клариссе и Элисабет, – тихо сказал Майкл. – О «Кембрии»… но мне хорошо знакома та часть, где про одиноких и покинутых.
      – Но сейчас ты со своим отцом. Вы вместе.
      – Мы проведем это лето в одном коттедже, – ответил Майкл. – Но мы не вместе.
      – В каком смысле? – сдвинув бровки, удивилась Куин. Она была твердо уверена в том, что если бы родители вернулись к ней хотя бы на пять минут, то все ее горести и печали сразу бы испарились. Побыть рядом с ними, услышать их голоса…
      – Вместе – это совсем не то, когда два человека просто живут в одной комнате, – пояснил Майкл. – Это такая штука, которая может сломаться. И уж если она сломана, ее уже вряд ли починишь. По крайней мере, в моем случае с отцом…
      Хотя Куин заглушила мотор, лодку теперь раскачивали невысокие серебристые волны. Солнечные лучи отражались в водной глади, и девчонка сильно щурила глаза. В час прилива создавалось такое впечатление, будто маяк парит над морем. Его башня нависала над ними, отбрасывая длинную тень на весь пролив, пока Куин пыталась представить себя на месте бывших обитателей этого места. Возможно, Майкл был прав; возможно, вместе Элисабет и смотрителя маяка сломалось задолго до того, как она сбежала с капитаном Торном.
      – А в твоей семье обсуждали эту легенду? – спросила Куин.
      – Немного, – вспомнил Майкл. – У мамы и тетки есть брошки в виде маяка, и в детстве я любил слушать связанные с ними байки. Мать – а может, тетя – рассказывала мне то, что ей поведала ее бабушка о морских пещерах, где девчонка…
      – Кларисса, – сказала Куин.
      – В общем, где она пряталась…
      – О морских пещерах? Никогда о них не слышала.
      – Наверное, это просто еще одна старинная история. – Пусть так, но, заведя мотор, Куин направилась не к Мысу Хаббарда, а дальше в пролив. Они обогнули остров, рассматривая маяк и скалистый выступ, на котором он был построен, – но при полной воде им почти ничего не удалось разглядеть. Среди валунов гнездились чайки и крачки; их пронзительные крики звенели в воздухе, словно это стонали зловещие призраки со дна моря.
      Куин поежилась. Она ощущала притяжение духов так же, как другие люди ощущали дуновение ветра. Сейчас здесь точно присутствовали Кларисса и ее мать, и они что-то говорили ей. Куин покосилась на Майкла, желая узнать, чувствует ли он то же самое, и с удивлением увидела на его лице такое взволнованное выражение, словно он собирался просить у нее руку и сердце. Удивительно! Она презирала его прежде, а он оказался таким романтичным! Чтобы сохранить спокойствие, она еще сильнее сжала руками румпель.
      Куин показалось, что кто-то только что бросил ей спасательный круг. Но то были вовсе не призраки ее матери, отца, Клариссы Рэндалл. Нет, сердце ее сладко сжималось от присутствия этого чересчур красивого, слишком богатого, вовсе-не-в-ее-вкусе парня, который сидел на корме лодки и никак не мог – Куин даже боялась подумать о причинах его такого поведения – отвести от нее своих глаз цвета морской воды.
      Майкл Мэйхью протянул ей незримую руку помощи, а Куин не могла понять – почему. Такое чувство контакта и близости для нее было в новинку. Ага, значит, он ее разыгрывает. Наверняка этот смазливый юнец задумал что-то похабное. И она решила защититься от него щитом привычной грубости. К черту сантименты!
      – Так, что тут происходит? – нахмурив брови, выкрикнула она.
      – Происходит? – не понял Майкл, удивившись перемене в настроении этой непредсказуемой дикарки.
      – Да. Быстро выкладывай. Потому что у меня нет времени на дерьмовые отговорки.
      – О чем ты говоришь?
      – Я не говорю о своих родителях – ни с кем!
      – Эй, я не заставлял тебя…
      – Что ты вообще знаешь? Твои отец с матерью живы-здоровы. Дети вроде тебя не знают, что это такое. Ты сказал, что-то там меж вами сломалось и починить этого нельзя, а я говорю тебе: ты должен радоваться тому, что отец до сих пор рядом с тобой! – Она пересела от него к другому борту лодки.
      – Тебе что, нравится постоянно изображать из себя психопатку?.. – спокойно спросил юноша, передернув плечами.
      – Не смей называть меня психопаткой! – дрожа, воскликнула Куин, не понимая, отчего внутри у нее все свернулось в морской узел. Как она могла позволить застать себя врасплох?
      – Ладно, не волнуйся ты так, не буду.
      – Не подходи. Я серьезно!
      – Я понял тебя, Куин. Давай вернемся на берег, хорошо?
      Она кивнула, завела мотор и погнала лодку прочь от маяка. У нее вспотели ладони; никогда еще она не привозила кого-либо, кроме Элли, тети Даны и Сэма, так близко к месту гибели парусника своих родителей.
      Но когда гнев прошел, а сердце ее слегка успокоилось, она взглянула на Майкла. Он выглядел сбитым с толку, ошеломленным, словно на самом деле не догадывался, за что это она вдруг отчитала его. Выходит, Куин ни с того ни с сего накинулась на человека, который – может быть, лишь может быть – просто пытался с ней подружиться.
      Это было для нее уже слишком. Она прибавила газу, и они помчались обратно к Мысу Хаббарда.
 
      Сквозь широкое окно струились лучи позднего утреннего солнца, а в воздухе раздавалось тихое урчание дарившего прохладу кондиционера. За окном, над полем, протянувшимся от дороги до леса, дрожало знойное марево. Над высокой травой метались стрекозы. В тени у стены были свалены доски от развалившегося сарая; на покосившейся балке устроился краснохвостый сарыч.
      Румер, в балахоне с закатанными рукавами, стояла возле смотрового стола из нержавейки и разговаривала со старой кошкой.
      Все эти дни она держалась только благодаря своей работе; оттого, что Зеб оставался на Мысе, и в не меньшей степени из-за происшествия с Эдвардом, она была вся как на иголках. Но сейчас, осматривая страдавшую насморком старую серо-белую кошку, Румер заставила себя сконцентрироваться на животном и не думать ни о чем другом.
      – Она одна из красных, – сказала хозяйка кошки, Маргарет Портер. – Во время урагана Глория под нашим гаражом родились пятеро диких котят…
      – Ого, и когда ж это было? – спросила Матильда.
      – Семнадцать лет назад, – промывая уголки желтых кошачьих глаз, ответила Румер. – Я тогда была в Альберте; о том, что случилось, узнала из новостей по телевизору.
      – Старая храбрая кошка, – с уважением и восхищением сказала Матильда.
      – Все это время она жила на улице, – сказала Маргарет, придерживая кошку, которую ее дети называли просто Серой Кошечкой. – Никого не осталось, кроме нее и еще одного… ее братья и сестры все поголовно были ярко-оранжевыми, мы их называли «красные». Мы кормили их на веранде, выставляли им блюдца со сметаной, чтобы у них всегда были полные животики. На зиму мы пытались заманить их в дом, но, увы, они постоянно сбегали.
      Румер осторожно погладила кошку; она знала, что неприрученные звери порой не переносили прикосновений человека, но Серая Кошечка стала мурлыкать и тереться о ее ладонь.
      – Ох, она такая душка, – сказала Маргарет. – Со временем все больше привязывается к людям. Это началось после того, как умерла ее вторая сестра…
      – Теряя родичей, – мягко сказала Румер, – она начала ценить вас как свою семью – свое племя. – Она прокашлялась, думая о детстве, о том, как сама приняла Зеба в собственное племя и как плохо ей было, когда он ушел. Держа на руках Серую Кошечку, Румер без особого труда нащупала ее кости и сухожилия, так как почти вся шерсть животного истерлась, и лишь кожа не давала ему рассыпаться на части.
      – У нее серьезная простуда, – заявила Румер. – И, похоже, болезнь так просто не отступит…
      – Когда мы с ней приходили к вам в последний раз, она чувствовала себя гораздо лучше. Но потом ей стало хуже, и антибиотики теперь не помогают.
      – Она ест?
      – Не так, как раньше, но ест.
      Румер отвернулась к шкафчику с лекарствами и достала оттуда таблетки и мазь. Маргарет удерживала Серую Кошечку, поглаживая и успокаивая ее. Чтобы написать рекомендации по уходу, Румер протянула руку за черной авторучкой, которую получила от Эдварда в подарок на свой прошлый день рождения. Едва прикоснувшись к ней, Румер ощутила легкое головокружение.
      Она не встречалась с Эдвардом со дня свадьбы Даны и последовавшего за этим кошмара. Наведываясь в гости к Блю, она специально приходила или рано на заре или поздно вечером, когда Эдвард пропадал в местном отделении ассоциации фермеров. Но она говорила себе, что всему причиной ее загруженный график и что только такое время суток вписывалось в ее рабочее расписание.
      Однажды их отношения изменились, и она недоумевала, зачем ей понадобилось вдруг пересечь запретную черту и попытаться создать любовь на пустом месте.
      Матильда упаковала лекарства в пакетик и вместе с Маргарет вышла из комнаты. В коридоре прозвенел звонок, и мгновение спустя появилась радостная Матильда.
      – К тебе нежданный гость, – заявила она.
      «Это Зеб», – почему-то решила Румер. Он ведь говорил, что ему необходимо пообщаться с ней, и, наверное, устал ждать, когда же она соизволит прийти к нему. Ладно, пусть ему не понравится то, что она собиралась сказать, но раз он сам напрашивается, то получит теперь по полной программе. Но, прошагав в приемную, Румер увидела там своего отца, сидевшего в кленовом кресле с номером «Нэшнлджиографик» в руках.
      Поскольку она уже собралась с духом, чтоб спустить собак на Зеба, ею овладело странное разочарование.
      – Привет, пап, – сказала она, а потом подошла к нему и чмокнула в лоб. – Что это занесло тебя сюда?
      – Я пришел забрать доктора на обед, – улыбнулся он.
      – Везучая же ты! – воскликнула Матильда. – Как бы я хотела, чтобы мой отец жил неподалеку и тоже приглашал меня домой пообедать.
      – А почему бы тебе не пойти с нами, Мати? – спросил Сикстус. – Я сам все собирал, и сандвичей нам точно хватит на троих.
      – Ох, Сикстус, – вздохнула Матильда. – Я ценю твою заботу, правда. Мой отец наверняка поблагодарил бы тебя. Но я лучше останусь здесь и буду присматривать за офисом.
      – Что ж, может, как-нибудь в другой раз, – согласился Сикстус.
      – Спасибо, Мат! – крикнула Румер, взяв сумочку и поспешая за отцом.
      Сикстус проехал несколько миль по Шорроуд, а затем свернул налево. Проселочная дорога тянулась мимо полей, солончаковых болот и вилл, окруженных массивными стенами из серого камня местной добычи, и выходила к пыльной автостоянке чуть поодаль устья реки. В небе кружили орлики. Народ спускал свои лодки с пандуса прямиком на отмель, а Румер с отцом ела сандвичи с луфарью и наблюдала за этим оживленным действом.
      – По пути к тебе я заскочил в школу, – сказал Сикстус. – Слышал, как Эдвард выступал перед старшеклассниками. Рассказывал, что его мать тоже училась в школе Блэк-Холла и сочла бы за честь познакомиться с Дороти Джексон.
      – Он очень ревностно относится к своему делу.
      – Его речь прямо-таки высекала искры; уснули всего лишь двадцать ребятишек, – усмехнулся отец.
      Румер сердито зыркнула на него, одновременно жевала сандвич и следила за нырком орлика, который вылетел из воды, зажав в когтях трепыхавшуюся серебристую рыбешку.
      – Так, что еще? Ах да. В учительской было собрание, где они обсуждали, что же делать с Куин; по-моему, их решение ей не понравится.
      – Летняя школа?
      – Да, – ответил он.
      – Она никогда не согласится.
      – Но у нее нет другого выбора, если она, конечно, хочет окончить школу в следующем году. Дана и Сэм переубедят ее – они вернутся из Ньюпорта и с Виньярда уже через несколько дней. У них будет достаточно времени, чтобы образумить Куин, потому как до начала занятий еще целых две недели.
      Представив себе, какое нелегкое испытание выпало на долю Даны и Сэма, Румер не смогла сдержать смешок. Здесь было так приятно и уютно, что они с отцом какое-то время ели в полной тишине. Но Сикстус продолжал поглядывать на нее, отчего Румер решила, что ее отец задумал нечто большее, нежели обычный обед со своей дочуркой. Он положил руки на колени, сжимая и разжимая кулаки. Она знала о том, что артрит одолевал его постоянно. Но вот больно ли было ему и сейчас? Но он явно нервничал.
      – Что случилось, пап? – спросила она.
      – Случилось? С чего ты взяла?
      – Ты сам не свой – ты что-то скрываешь от меня? Тебя опять замучил артрит?
      – Нет, – Сикстус нахмурился. – Не более чем обычно. Не переживай… Я всего-то хотел взбодрить тебя своим присутствием и сандвичами с рыбой, а ты уже незнамо что вообразила. О-хо-хо, – он вздохнул и покачал головой.
      Румер улыбнулась, потихоньку потягивая чай со льдом. Минуты уходили в вечность, пока они наблюдали за тем, как двое мужчин скатывали по пандусу прицеп со своей лодкой, в которой лежали удочки, рыболовные снасти и ведро. Один из них открыл пакет со льдом, высыпал содержимое в мини-холодильник и запихнул туда шесть банок пива.
      – Поболтали утром с Зебом, – сказал ее отец.
      – С Зебом? – удивленно переспросила она.
      – Ага.
      – О чем же?.. – Румер запнулась. Она хотела спросить: «О чем вы могли с ним болтать?», но потом передумала; в конце концов, наверняка там был Майкл. – Ну и как? – только и спросила она.
      – Ну, у него есть новый проект в Калифорнии, – ответил отец. – Похоже, энтузиазм из него так и прет.
      – Никогда бы не подумала, что Зеб, с его звездофилией, согласится работать в офисе, – сказала Румер, – или даже в обсерватории. Интересно, с чего бы это вдруг?
      – А ты могла бы сама спросить у него.
      Румер хмыкнула.
      – По крайней мере, вы оба любите Майкла, – сказал Сикстус. – А парень явно нуждается в помощи. Он – потерянная душа, сам не знает, чего ему надо. Я хочу, чтобы ты помогла Зебу наставить его на путь истинный.
      – Попытаюсь, – вздохнула Румер. – Ну а ты? Ты же учитель… и его дедушка.
      – Я всегда помню о Майкле, – отец нарочно увиливал от прямого ответа на ее вопрос. – Он пробудет здесь совсем недолго – лишь до начала осени. Потом они с отцом опять устремятся на запад.
      – А Зеб говорил о том, как ему тут, у нас? – пересилив себя, спросила Румер.
      – Да. Кажется, он рад возвращению в родные края и счастлив новой встрече с тобой.
      Румер нахмурила брови. Ее отец так пристально смотрел на нее, словно мог прочесть ее мысли.
      – Какой вздор! – вспыхнула она. – Пусть говорит, что ему вздумается. Я не верю ни единому его слову. Он хотел о чем-то «поболтать» со мной, но я думаю, в этом нет смысла. Что еще он тебе наплел?
      – Ну, он кое-что предложил мне. То, о чем я позабыл.
      – Должно быть, на тебя произвело впечатление это кое-что от нашего мудреца Зеба.
      – Поначалу я сказал ему, чтоб он не лез не в свое дело. Но потом оказалось, что он прав. Чертовски прав.
      – Насчет чего? – Румер поглядела на отца и увидела, что он улыбается ей. Его морщинистое лицо излучало ту доброту и любовь, которые могли идти только от самого сердца. Улыбка старика дрогнула, но затем стала шире.
      – Насчет тебя, – ответил он.
      – Вы с Зебом обсуждали меня? – Румер едва не поперхнулась куском.
      – Да, Румер. И помимо всего прочего, еще и то, что я был не до конца честен с тобой.
      Что-то в глазах отца – возможно, новое сияние в их глубине – или в том, как он отдраивал свою лодку, – усерднее, чем в прошлые годы, – на одну крохотную секунду заставило сердце Румер замереть. Ее отец был готов рассказать ей то, чего она не желала от него слышать.
      – Что стряслось, пап? Ты приболел? В смысле, помимо артрита? – Уже от этих слов у нее заныло горло.
      – Нет, Румер. Я в порядке. В полном порядке. – Румер облегченно вздохнула и успокоилась.
      – Но что же тогда?
      – Я должен уехать. Причем далеко.
      – Как это? – Она снова нахмурилась. Что он имел в виду? И вообще, куда он мог уехать? В Канаду, на съемки к Элизабет? Или отправиться в тур по Скалистым горам, Большому каньону или Новому Орлеану с группой учителей-пенсионеров? Она давно заметила аккуратную стопку приглашений от «Элдерхостел» на его столе. – И куда же это?
      – В Галифакс, туда, где прошло мое детство. А оттуда в Ирландию, на свою родину.
      – Но почему ты мне сразу не сказал? Неужели только потому, что ты боялся, будто я напрошусь с тобой, а тебе так хочется побыть одному? Знаешь, я не против. И я понимаю твое желание… ведь это в чем-то похоже на паломничество.
      – В некотором роде да.
      – Чтобы вернуться к своим корням? Посетить памятные места?
      Ее отец кивнул. Как же она любила его! Он всегда был для нее самым мудрым и добрым. После смерти ее матери они остались вдвоем, и долгие месяцы и годы он медленно возвращался к нормальной жизни у нее на глазах. Она была очень рада тому, что он решился на такой поступок.
      – Пап, но с чего ты взял, что я расстроюсь, а? Почему… – она смолкла. – Это из-за Зеба? Ты уезжаешь, потому что он здесь, а ты не хочешь его видеть?
      – Нет. Я уже давно задумал это путешествие. Еще до того, как мы узнали о приезде Зеба.
      – Но почему ты мне не сказал? Я ведь счастлива за тебя, пап.
      – Потому что я поплыву, Румер.
      Она не поняла. Она слышала какие-то звуки, вылетавшие из его рта, но они никак не складывались в осмысленное предложение. Может быть, он имел в виду океанский круиз? И вдруг до нее дошло.
      Он говорил о своей лодке. Глянув на устье растворявшейся в проливе реки, она увидела на горизонте несколько парусов.
      И тут же ее воображение во всех красках нарисовало его лодку за гаражом у подножия холма. «Кларисса» гордо покоилась на стапелях – великолепный шлюп из давних времен искрился в лучах полуденного солнца. Его белый корпус блестел, а палуба сияла. Этим утром Румер видела стайку воробьев, с громким чириканьем скакавших на сложенной мачте. Парусник отличался тем классическим изяществом, которое с любовью восстанавливал ее отец в течение последних лет, даже несмотря на то что с каждым днем артрит все больше сковывал его движения. – Один? – спросила она.
      – Да, Румер.
      – Отсюда до Новой Шотландии? – ахнула она. – А потом в Ирландию… Пап, но это же северная Атлантика! Там ужасные шторма, а волны просто огромные…
      – Моя лодка выдержит, – сказал он. – Ведь это «Херресхофф».
      – Но твой артрит, – возразила она. – Он же причиняет тебе столько боли, пап. Как ты с ним справишься? Как ты сможешь отреагировать в чрезвычайной ситуации?
      – Возможно, это мой последний шанс, – ответил он. – Я все как следует обдумал, дорогая. Я не хочу умереть, прежде чем не переплыву Атлантический океан.
      – Но зачем делать это в одиночку? – она крепко сжала его руки. – Арендуй лодку побольше, с капитаном. Пожалуйста, пап.
      – «Кларисса» справится, милая. Лодки класса «Нью-Йорк 30» уже бывали в подобных переделках.
      – Но хотя бы возьми с собой еще кого-нибудь.
      – Это моя мечта; и я поплыву один, – с улыбкой ответил ей отец. Он крепко сжал ее ладонь, а потом нежно убрал свою жилистую руку, словно мысленно уже отправился в путь.
      – Твоя мечта… – прошептала она.
      – Если я уеду, чтобы исполнить мою, то, может быть, ты останешься и обретешь свою мечту… – тихо сказал старик.
      – Я живу своей мечтой, – ответила она, – здесь, в нашем доме, с тобой, со своей работой…
      – Этого мало, – Сикстус покачал головой. – Ты заботишься о старом отце, жертвуя собой ради меня… Я этого не хочу. Румер, надобно, чтобы и ты что-нибудь взяла от жизни, что-нибудь чудесное – и только для себя.
      – У меня все есть, пап, – Румер сквозь слез глядела на мерцание летнего зноя поверх камыша и лазурных волн. – Ты ведь знаешь. Останься.
      – Порой человек должен посетить родные места, чтобы выяснить, куда же идти дальше. Жизнь бежит вперед – как бы нам ни нравилось сегодня, завтра все равно наступит. Понимаешь?
      Румер пожала плечами, но глубоко в душе она прекрасно понимала его. Не поэтому ли Зеб вернулся на Мыс Хаббарда? Чтобы оглянуться назад и узнать, что ждет его впереди?
      Румер тряхнула волосами – это не имело никакого значения! Планы Зеба ее нисколько не касались. Но, зная, что ее отец намеревался сорваться в такое опасное путешествие, она не могла не волноваться. Отец был самой дорогой частью ее жизни; и Румер было так сложно представить, что она останется без его поддержки. А он? Как он будет один сражаться со стихией? Один, в открытом океане, со своей согбенной спиной и больными руками? И что будет с ней без него?..
      – С тобой все будет в порядке, Румер, – будто услышав ее немой вопрос, ответил отец.
      – Ох, знаю, пап, – вздохнула она. – Я лишь надеюсь, что ты…
      – А со мной будет твоя мать, – хрипло сказал он. – В душе и сердце. Она присмотрит за мной. У тебя же есть…
      – Эдвард, – быстро сказала она.
      – Я лучше промолчу, – усмехнулся отец.
      – Вот и хорошо.
      Она подумала о ферме, запахе поля и коровьего стада, о добрых карих глазах Эдварда и своих ощущениях в его объятиях. Но ей все равно было тоскливо оттого, что ее отец твердо решил уехать.
      – Придешь сегодня домой ужинать? – спросил он.
      – Наверное. Но, скорее всего, я наведаюсь на ферму. Покатаюсь на Блю, повидаюсь с Эдвардом, посажу цветы у его стены… – Возясь в земле, она всегда обретала душевное равновесие. Но сейчас ладони у нее дрожали, и она пыталась зажать их между колен. Что с ней происходит?
      – Ты уже брала с собой Майкла? – спросил Сикстус.
      – Нет. Интересно, помнит ли он? Думаю, я не переживу, если он вообще все позабыл.
      – Тебе не остается ничего, кроме как самой это выяснить, – сказал ее отец.
      – Знаешь, лучше бы они вообще не приезжали, – с горечью призналась Румер.
      – Не говори так, – отец уловил эту горечь в ее голосе и покачал головой.
      – Па, мне понадобилось столько времени, чтобы привыкнуть к тому, что есть, – сказала она. – Но теперь они здесь, а ты покидаешь меня… – Румер вдруг расплакалась. – Извини, пап. Мне не следует жалеть себя. Мне еще нужны будут душевные силы…
      – Не беда. Иногда можно и расслабиться, – утешил он дочку. – Но я обещаю тебе, Румер, все будет хорошо.
      Обеденное время закончилось, ей пора было возвращаться в офис. Она чмокнула отца в щеку, и он повез ее обратно. Они ехали по твердой земле Блэк-Холла, и Румер старалась не думать об исполинских волнах, ураганных ветрах и о небольшом паруснике в открытом море. Они проехали мимо белых церквей, зеленых болот и рыбной лавки с ее замечательным флюгером в виде трески.
      Румер никак не могла унять дрожь в руках; сердце так и подпрыгивало у нее в груди. Приезд Зеба сюда изменил буквально все. С мгновения их первой встречи и до сих пор ей казалось, что воздух вокруг нее словно наэлектризован; особенно чувствовалось это в такую душную погоду. Румер задумалась над тем, что сказал ей отец о посещении прошлого ради будущего, и мысли ее унеслись на много лет назад.
 
      Майклу было два года.
      Элизабет позвонила Румер посреди ночи – в Коннектикуте было три часа, а в Лос-Анджелесе полночь.
      Элизабет что-то кричала в трубку заплетавшимся от выпитого языком.
      – Майкл не хочет засыпать!.. Он все плачет и плачет.
      – Он не болен? – встревожилась Румер. – Может быть, у него температура?
      – Нет, дело не в этом… он расстроен. Он вечно расстроен!
      – Из-за чего, Элизабет?
      – Из-за криков.
      Румер стиснула трубку в руке: одна ее половинка сгорала от желания выслушать подробности перебранки между Элизабет и Зебом, а вторая готова была нажать на сброс до того, как ее сестра скажет еще хоть слово.
      – Радуешься, поди, – хлюпая носом, злорадно сказала Элизабет. – То, что мы с Зебом плохо ладим… Для тебя, наверное, это как бальзам на душу.
      – Ну что ты говоришь, Зи? – упрекнула Румер сестру. Но ее сердце устроило дикую пляску, как это обычно бывало, когда она пыталась убедить себя в какой-нибудь лжи. Даже если ее мозг старался принять то, что она считала неприемлемым, ее сердце всегда знало правду.
      – Ага, конечно. Ты же хочешь, чтоб мы с ним возненавидели друг друга, разве не так? Спишь и видишь, чтобы наш брак рассыпался! Чтобы ты смогла сказать: «Я так и знала» – и забрать его себе! – продолжила нести околесицу пьяная Элизабет. Но, как говорится, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
      – Прекрати, Элизабет! – жестко прикрикнула Румер. – Ты ошибаешься насчет Зеба и всего остального! Мне нет дела до ваших отношений! Что с Майклом? Где он?
      – Можешь говорить что угодно, – всхлипнула Элизабет, и она услышала, как в ее стакане звякнули кубики льда. – Но я-то прекрасно понимаю, что ты чувствуешь. Когда мы собираемся вместе, я вижу это в твоих глазах – наши с тобой отношения уже не те, что прежде, Румер. Ты обозлилась на меня. Даже сейчас у тебя такой равнодушный голос! Ты все время о том думаешь, что я увела его у тебя… Хотя вы оба были всего лишь друзьями…
      – У нас тут три часа утра, и… – Румер пыталась перебить злой бред сестры.
      – До этого ты никогда не жаловалась на мои поздние звонки!
      – Хватит! Ты сказала, что Майкл плакал. Оставим старую тему в покое, – вновь холодно сказала она, испытав облегчение оттого, что ей удалось перевести разговор в другое русло. – Что с Майклом?