– Зайдешь с Майклом к нам завтра на ужин? Мы с отцом хотели бы увидеться с ним до свадьбы.
– Конечно, Румер. Спасибо…
– Будет здорово снова встретиться с Майклом.
Она зашагала прочь и больше не оглядывалась. Специально ли она это сказала – здорово встретиться с Майклом, но не с Зебом? Он смотрел на то, как она шла по траве к соседнему дому, а вокруг ее ног вились светлячки. В тени у подножия холма, на стапелях возле гаража, покоилась старая красавица лодка Сикстуса. А Зеб по-прежнему стоял у себя во дворе и обдумывал слова Румер.
В одном она ошибалась.
Это был не его дом, уже нет; ведь он сам отказался от него. Свадьба должна была состояться в субботу, то есть через полтора дня. А после этого в его распоряжении оставалось целое лето. Сейчас он чувствовал себя так плохо, что мог бы уехать отсюда и никогда больше не возвращаться. В Калифорнии его дожидалась собственная лаборатория; там он смог бы взбодриться, созвав свою команду. Он привез с собой книги и карты, чтобы начать исследования здесь, но, возможно, это было неподходящее место. Зеб опять задрал голову. Звезд так и не было видно.
Он услышал, как за нею тихо притворилась дверь. Щелчок замка заставил его сердце сжаться в комок. Этот звук был таким знакомым: в те давние времена он слышал его по меньшей мере миллион раз. Он отвернулся и посмотрел на другой дом – зеленый коттедж, в котором когда-то жила его семья.
Он думал обо всех ночах, когда его отец поднимался на крыльцо, ругая пробки на шоссе от аэропорта Кеннеди. Мать советовала Зебу не донимать отца, чтобы тот мог отдохнуть и расслабиться, до того как Зеб пристанет к нему со своими проблемами.
Зеб всегда помнил, что единственным человеком, которого его отец всегда встречал с улыбкой на лице, была Элизабет.
«Здравствуйте, мистер Мэйхью», – прислонившись к их фонарю, говорила она. – «Привет, Элизабет». – «Как полетали?» – «Чертовски утомился. Чтобы прийти в себя, мне нужно срочно искупаться и выпить. А вот чего мне не нужно, так это сплетни о том, что стряслось здесь, пока я летал в Брюссель и обратно». – «Просто я рада вас видеть, – отвечала она. – У меня-то все в порядке!» – «Ха, не шутишь? – говорил отец Зеба. – Ты же вылитая кинозвезда. Кто-нибудь говорил тебе об этом?» – «Только вы, мистер Мэйхью!» – «Вот станешь знаменитостью и будешь всем рассказывать, что соседний старикан первым заметил в тебе талант». – «Вы не старикан…» – «Ох, ну не надо». – «Нет, правда. Я считаю, что миссис Мэйхью несказанно повезло. Выйти замуж за пилота!»
Зеб и Румер сидели на крыше, подслушивая их разговор, а Зеб еще делал вид, что его сейчас стошнит.
– Вот лебезит без остановки, – говорил он. – К чему ей это?
– Она пытается смягчить его ради тебя же и твоей мамы, – хихикала Румер; ее очень веселили удивительные актерские способности сестры. – Она тренируется на нем в использовании своих женских чар.
– Ну, по-моему, он уже готов, – съязвил Зеб. – Еще чуть-чуть, и он пригласит ее на ужин.
– Но ведь она не делает ничего дурного, – сказала Румер. – Хотя я не уверена, что она сумеет вовремя остановиться.
– Она хорошенькая, – сказал Зеб. – Это уж точно. – Было ли Румер неприятно услышать от него такое?
Сейчас Зеб не мог сказать наверняка. Он помнил, как она наклонила голову, словно обдумывая его слова, а потом согласно кивнула: «Она красавица».
Так оно и было. Даже теперь красота его бывшей жены оставалась неоспоримым фактом. И тогда сестры разительно отличались друг от друга. Румер – худощавая, подвижная как ртуть, маленького роста, веснушки на носу, волосы прямые, соломенного цвета. Элизабет же – высокая роскошная девица, длинные ноги, грудь, бедра – всё при ней.
Но дело в том, что Зебу никто на свете был не нужен, кроме Румер. Ее чудесная простота, открытость, распахнутые навстречу миру глаза, доброта, ни грамма притворства. В Элизабет же всегда всего было слишком чересчур. Слишком громогласная, чересчур сексапильная, амбициозная гордячка. И неистовая. Но стоило ей возжелать кого-то, она включала свое обаяние на полную катушку, и после этого никто не мог устоять перед ней. Когда настал его черед, Зеб даже и не попытался противостоять такому откровенному напору. Она нравилась его отцу – Зеб в этом ни капли не сомневался, и он еще подростком понимал, почему его мать относилась к Элизабет довольно холодно. Возможно, тут не обошлось и без фрейдистских штучек – он решил перещеголять отца и отбить Элизабет у Мэйхью-старшего. И вот что тогда получилось: Зеб предал свою первую любовь и женился на сестре Румер.
И вот, стоя во дворе меж домов, где прошло их детство, он вспоминал события тех далеких дней. Двадцать лет назад… Они с Румер хотели сблизиться. Они встречались тайком ото всех, и их тела робко наверстывали то, что и так знали их сердца: они были страстно влюблены друг в друга.
В разлуке, учась зимою в разных колледжах, они ужасно тосковали друг по дружке, просто с ума сходили, и Зеб твердо решил во что бы то ни стало весною, на каникулах, овладеть своей подружкой. Для этого он разработал грандиозный план.
Весеннее равноденствие, начало марта. Столько всего интересного на природе: стаи перелетных птиц, волчья стопа и триллиум, проснувшиеся после спячки змеи, яркие созвездия. Он разбил свою палатку в низине за Индейской Могилой, в самом укромном местечке на Мысе Хаббарда. Тут их никто бы не потревожил. Они останутся наедине, у них будет полно времени, и на заре новой весны они станут любить друг друга по-настоящему.
Он просчитал каждую мелочь: звонок в ее общежитие, она приезжает домой, потом записка в шкафчике у «Фолейс» объясняет ей, где и когда. Но она так и не пришла. Маясь от скуки, Зеб ждал в палатке у Могилы, выслушивая дразнящее кваканье болотных лягушек. Возможно, она оказалась не готова. Может быть, он поторопил ее. Но он чувствовал себя оскорбленным и сомневался, что сумеет пережить такую обиду.
Но если б Румер откликнулась на его зов, отдалась бы она ему? И ждало ли их счастливое будущее? Зеб не был бабником, хотя Румер, наверное, думала иначе. До развода Элизабет была его единственной женщиной. И его судьбу предопределила первая же их ночь: он был ослеплен собственной глупостью и похотью. Он оказался в постели с Элизабет Ларкин, и этого уже было не исправить.
Теперь, пока он стоял на своем бывшем дворе, память без спросу напомнила ему о том, как все произошло. Как он пал жертвой Элизабет. Когда через несколько недель Элизабет пригласила его и свою сестру на первый спектакль, «Ромео и Джульетта», Румер приехала в Нью-Йорк. Зеб, негодуя из-за провала своего «грандиозного плана», вел себя так надменно, что она, смеясь, сказала ему, что возвращается в Хартфорд. «Там на меня, по крайней мере, никто не злится без причины», – съязвила Румер. И, должно быть, это не укрылось от глаз Элизабет. Потому что, провожая ее домой из театра, Зеб почувствовал, как она взяла его под локоть.
Он подумал о Румер и отдернул руку.
– Что с тобой, Зеб? – спросила Элизабет.
– Ничего, – ответил он. – Но мы с тобой всего лишь друзья.
– Как и вы с Румер?
Зеб промолчал. Но что именно было известно Элизабет? Что, если Румер проболталась ей? Конечно, сестры знали друг друга как облупленных, но Зеб надеялся, что Румер сумеет уберечь их отношения в тайне – даже от Элизабет.
– Я думала, вы с Румер скорее как брат с сестрой, а не… ну ты понял, – сказала Элизабет. – Может быть, в этом причина.
– Что за причина? – спросил он, и его сердце расшалилось не на шутку. Все-таки Румер рассказала ей. Возможно, у нее был миллион предлогов для отказа, а он просто был не в состоянии понять ее. Может быть, она разлюбила его. А вдруг у нее был кто-то еще?
– Причина, что вы никак не можете сойтись. Вам не суждено быть вместе, Зеб. Когда начинаешь с прочной дружбы, очень сложно совершить прыжок к следующей стадии. Она скорее что-то вроде твоей младшей сестры, понимаешь?
– А ты, получается, старше и мудрее?
– Эй! Старше не значит старее. – Она наклонилась и взъерошила ему волосы, ласково коснувшись пальцами его щеки.
– Прости, – ответил он. В горле у него вдруг пересохло, он с трудом сдерживал свое извечное и неодолимое влечение к Элизабет. Тут взгляд его упал на обочину дороги, среди мусора что-то блеснуло. Зеб наклонился, чтобы лучше рассмотреть необычный предмет, и с удивлением обнаружил, что это одна из брошек сестер Ларкин.
– Моя брошка! – воскликнула Элизабет и повисла у него на шее. – Ты нашел ее.
– Ты разве потеряла ее? – спросил он, чувствуя сквозь тонкую ткань рубашки ее упругую грудь.
– Да, – прошептала она. – Только что… Но какая разница? Ты нашел ее. – Дыхание Элизабет было таким теплым, но от него у Зеба мурашки бежали по коже.
– Элизабет, – словно умоляя ее остановиться, произнес он.
– Тяжело, наверное, переживать по младшей сестренке, – она погладила его шею и плечо, когда он отстранился. – Ею она и останется для тебя. Смирись с этим.
Он не ответил. Его чувства к Румер были отнюдь не братскими. Он помнил их объятия, жар ее поцелуя, его дикое желание накинуться на нее, но все это меркло перед вулканом страсти по имени Элизабет. Она была Королевой Мыса. Она разбудила в нем тот основной инстинкт, с которым он боролся на протяжении стольких лет.
– Понимаешь? – проворковала Элизабет, снова взяв его за руку. – Я, конечно, не психиатр, но и мне прекрасно видно, что вы больше подходите друг другу как друзья, а не как любовники. Любовники должны быть незнакомы, а порою даже нарушать запреты. Например, как мы с тобой, Зеб.
– Что? – он чуть не подпрыгнул от испуга, а она томно провела рукой по своей груди, нащупывая куда бы приколоть брошь.
– Запреты, Зеб. Только подумай, что скажут люди… – Он зажмурился, слыша, как кровь пульсировала у него в висках. Ага, запреты. Это просто убьет Румер.
Элизабет запустила руки ему под рубашку, и он поежился, когда она легонько поскребла ногтями его спину. Но, с другой стороны, что он значил для Румер? Долгое ожидание, отчаянные попытки, а она взяла и оставила его в палатке одного, и он снова был обречен ждать неизвестно чего. Видимо, крепкая дружба была для них пределом отношений. Возможно, все к тому и шло, и ему не следовало ловить журавля в небе, когда синица – вот она, в его руках… Но это он, он оказался в ловушке, и Элизабет была вовсе не синицей.
Пока Элизабет терла его грудь, у него во рту появился медный привкус. Его колени дрожали, ноги подкашивались. Ну почему это была не Румер? Черт, почему она отвергла его? Он притянул Элизабет к себе, и их губы слились в огненном поцелуе прямо в центре Нью-Йорка, а проклятая золотая брошка на ее груди колола его под ребра.
– Я не могу, Элизабет, извини, – сказал он, отшатнувшись от нее, пытаясь забыть то эротическое блаженство от ее ногтей и не понимая, что творится у него в голове. Он был не с той сестрой – как так получилось, что Румер отдалилась от него, а он и не заметил?
– Я прощаю тебя. Но теперь я хочу, чтобы ты накормил меня.
– Накормить тебя?
– Ну да, я проголодалась, – расхохоталась она. И эти слова прозвучали более чем двусмысленно. – Я отыграла в спектакле, и ты порадовал меня, найдя мою брошку. А сейчас мне нужна еда. И, разумеется, вино. Может, купишь мне бургер и бутылочку мерло, а я в знак благодарности выслушаю все твои проблемы? Разрешаю тебе называть меня Доктор Ларкин, если так тебе будет легче. Я даже поделюсь с тобой советом…
– Хороший совет мне бы не помешал.
– Ох, – вздохнула Элизабет, и в воздухе зазвенел ее смех. – Кажется, я знаю, чего ты хочешь… можешь не говорить мне. В конце концов, ты тот, кто стремится к звездам. Ты станешь пилотом – пилотом космического челнока… и это меня так возбуждает.
Ее ладонь скользнула по его локтю, потом с живота под рубашку, и снова по его коже побежали мурашки от прикосновения ее ногтей. Зеб тоже ее обнял. Дело в том, что ему было одиноко. Он учился в Нью-Йорке, и здесь у него вообще не было знакомых. Своей единственной родственной душой он считал Румер, а теперь между ними пролегла пропасть. Шепот Элизабет, ее руки на его теле – все это напоминало удар током, после которого он уже никогда не будет прежним…
Вспоминая пролетевшие годы, Зеб стоял у себя во дворе и тяжко вздыхал. Он тогда купил ей бургер, и они выпили вина. Люди в ресторане «Брэдлис» на Юниверсити-Плейс узнавали молодую актрису, которую только видели в спектакле, а он прямо-таки раздувался от гордости.
Может быть, в тот вечер он продал свою душу? Променял настоящие чувства на желание получить больше?
Больше славы, больше признания, больше внимания, больше одобрения? В особенности от отца: даже в ту первую ночь, держа за руки Элизабет Ларкин, пока из автомата звучала музыка джазового трио Рики Карски, Зеб был уверен – его отец решит, что он сделал правильный выбор и выиграл главный приз.
Или же это она сделала свой выбор?.. Синица в его руках? Как бы не так! Ее коготки, запущенные в его спину, напоминали коршуна.
Они переспали, и то мгновение навсегда связало их жизни: он уже не мог ее оставить. Его отец изменял матери, служа Зебу примером того, как нельзя поступать. Особенно после рождения Майкла…
Зеб поглядел на соседний дом. Нет, он не станет сбегать в Калифорнию; он вообще никуда не уедет отсюда. Он вернулся на восток, чтобы покаяться перед Румер, и не собирался останавливаться на полпути. Винни была права: он выучил свои уроки ценою больших ошибок. И теперь пришло время проверить полученные знания на практике.
Глава 6
С наступлением следующего дня, специально для свадьбы, разбили большой шатер. Майкл стоял в тени деревьев и наблюдал за работой возившихся с веревками мужчин. Ему довелось повидать множество вечеринок в Калифорнии, Хьюстоне и на киносъемочных площадках, куда он ездил с матерью по всему свету. «В такой шатер, – думал Майкл, усмехаясь, – поместится лишь самый маленький стол с закусками, какой я видел на премьерах фильмов с участием матери». Ха, но, оказывается, это недоразумение в синюю и белую полоску предназначалось для всей свадьбы: туда, внутрь шатра, затаскивали небольшие круглые столики.
Майкл решил прогуляться к пляжу. Он оставил отца на веранде, где тот занимался предварительными исследованиями для своего первого проекта в новой лаборатории. На потертом деревянном столе были разложены книги и подшивки разных документов; на полу, рядом с его креслом, лежали свернутые рулоны карт звездного неба, стояли кучей разнообразные измерительные приборы, валялись фотоснимки Земли, сделанные со спутников. Что бы там отец ни говорил о своей мечте прокатиться с сыном по стране, Майкл знал его скрытый мотив: Зебу нужна была машина, чтобы запихнуть туда все свое барахло.
В любом случае, сегодня юноша был предоставлен сам себе. Он пытался отыскать хоть что-то, напоминавшее ему детские впечатления. У южного края бывшего двора возле того коттеджа, где вырос его отец, пролегала заросшая тропка, прямиком спускавшаяся к пляжу, и Майкл предпочел идти по ней. Да, он провел здесь свои первые годы, и ему хотелось посмотреть, что же все-таки ему удастся вспомнить.
За поворот – вниз по велосипедной дорожке – мимо теннисных кортов и баскетбольных площадок – вдоль упиравшейся в замусоренную парковку каменной стены. С берега бухту скрывали бархатные коричневые головки рогоза. В памяти Майкла промелькнул образ: он с теткой на старой гребной шлюпке, возле островка, где гнездились лебеди.
Он обвел взглядом островок, но не заметил никаких лебедей. На волнах покачивались катера, обращенные, носом к причалу. Некоторые выделялись модерновой отделкой: стекловолокно, хромированные поручни, мощные моторы; другие, похоже, уже доживали свой морской век. И там, в самой древней и замшелой лодке – на нее можно было запросто лепить знак «опасно для жизни» – сидела та девчонка, которую он заприметил еще вчера.
На ней по-прежнему были непромокаемые штаны. Темные очки скрывали ее глаза, и когда она увидела Майкла, почему-то помрачнела. Неподалеку от нее лежали плетеные ловушки для ловли лобстеров. Проявляя недюжинную силу, она брала их по одной и перетаскивала на лодку.
– Не могу ли я чем-нибудь помочь? – подойдя ближе, спросил Майкл.
– Нет. Не то запачкаешься еще, – буркнула она недовольно.
Он чуть язык не проглотил. Что она такое говорит? Он вовсе не белоручка. Когда прошлой весной его мать уехала на съемки, он заменил почти половину кровли на крыше амбара. Сейчас на нем были те же джинсы, что и тогда: выцветшие, в дырках, с пятнами смолы. Старая футболка на его плечах трещала по швам, на голове была красная бандана, чтобы длинные волосы не растрепались.
– Куда ставить? – спросил он, подняв одну из ловушек, которая оказалась на удивление тяжелой – к ее дну были привязаны кирпичи для придания большего веса. – Вперед или назад?
– Спасибо, – ответила она, проигнорировав его вопрос, выхватила ловушку у него из рук и мастерски закинула ее на корму лодки. – Я и сама справлюсь.
– Как знаешь, – Майкл покачал головой, усмехнулся, что, как он надеялся, должно было подчеркнуть ироничность ситуации. Неужели девушка думала, что он хотел закадрить ее? Ага, может быть, лишь в ее мечтах. Даже младшие братья его калифорнийских подружек были гораздо симпатичнее нее. Тут он понял, что это ему порядком надоело, и демонстративно повернулся к ней спиной.
– Что? – спросила она, затаскивая на борт очередную корзину.
– Тебе что-то не нравится?
– Только твоя внешность.
Майкл был так ошеломлен, что у него отвисла челюсть. Он даже непроизвольно пригладил свои волосы. С самого рождения ему говорили, что он похож на мать, а ее называли одной из самых красивых женщин в Голливуде. Он никогда не думал, что его внешность может кому-то не понравиться.
– Моя что?..
– Твоя… внешность, – она медленно произнесла это по буквам, словно он был не только уродлив, но и туп как пробка.
– А что с ней такое, с моей внешность?.. – обиженно спросил он.
– Ты, наверное, заранее подготовился, – девчонка скорчила гримасу. – Вчера продефилировал на джипе… Кстати, здесь скорость ограничена до пятнадцати миль в час, чтоб ты знал… А расхаживаешь по округе, как хиппи из шестидесятых. Ты не поверишь, но это раздражает!
– А тебе какое дело? – заносчиво спросил Майкл.
– Я здесь живу.
Майкл стоял на причале и почему-то не трогался с места. Он находился в ступоре от ее грубости и уже придумал, по меньшей мере, пятьдесят колких ответов.
– Я имею полное право быть здесь, – сказал он.
– При чем тут право, богатенький мальчик? Все дело в справедливости.
– Объясни свою извращенную логику. Уверен, это будет как минимум забавно.
– Вы с отцом арендуете маленький домик у Винни, да?
– К несчастью.
– Что я говорила? Ты даже не хочешь жить у нас – я так и знала! Что человек с «рэйндж-ровера» забыл на Мысе Хаббарда? Особенно в коттедже у Винни? Ты же привык к особнякам, верно? В Малибу, или где там еще расслабляются VIPы?
– Малибу.
– Тогда вам надо было снять местечко в Фенвике, это на том берегу реки. Там у них огромные дома и миллионеры, среди них есть даже кинозвезда. Вы не должны были занимать коттедж Винни, а оставить его для семьи, которой он пришелся бы по душе. Для детей, которым нравятся песок, скалы и крабы. Понял?
– По-моему, мы уже выросли из песка, скал и крабов, – хохотнув, сказал Майкл.
Девчонка запустила руку в ведро с приманкой и, завопив как безумный ниндзя, швырнула в него пригоршню рыбьих голов.
– ОУ-ВАУ-ОУ! Ты-то, может быть, и вырос! – крикнула она.
– Ты больная, – пятясь от нее и стряхивая с футболки чешую, сказал Майкл. – И почему ты, кстати, не в школе? Наверняка тебя выгнали, такую психопатку. Вот черт!
– Я не психопатка! – прошипела она; очки сползли ей на кончик носа, когда она дернула пусковой трос своего мотора, и тот отозвался приветливым урчанием. Отчаливая, она окинула Майкла зловещим взглядом.
А он стоял и наблюдал за тем, как ее лодка медленно удалялась от берега. По гладкой поверхности бухты растекалась легкая рябь. Потом девчонка развернула свое корыто и направила его носом к морю.
Майкл смотрел ей вслед, пока она осторожно огибала остров, словно там до сих пор лебеди вили гнезда. Затем она проплыла под пешеходным мостиком, прокричала что-то неразборчивое, врубила мотор на полную мощность и унеслась по узкому каналу, подняв блестящую завесу брызг и оставив Майкла далеко позади.
Румер выставила на стол фарфоровый сервиз матери, жалея, что в эту трудную минуту рядом с нею не было Клариссы Ларкин. Ей казалось, что она не доживет до ужина, на который обещал прийти Зеб с ее племянником. Когда прошлой ночью она наткнулась на Зеба, ее чуть было не хватил сердечный приступ. Она думала, что подготовилась ко всему и уже ничто не могло выбить ее из привычной колеи.
Но стоило ей заметить Зеба за живой изгородью, как весь лед в ее жилах разом растаял. Ее пробрала дрожь от радости, отрицать которую было бессмысленно – словно каждая клеточка ее тела до сих пор помнила их прежнюю детскую любовь. Однако затем разум взял свое, ведь еще до сих пор были свежи совсем другие воспоминания, и холод отчуждения сковал ее сердце.
Теперь она не могла даже принарядиться нормально. Ей бы очень хотелось произвести хорошее впечатление на Майкла. Первым делом она напялила светло-синий сарафан «в стиле Элизабет», потом сменила его на хламиду, которая пришлась бы по душе Винни, и, в конце концов, проклиная себя за идиотизм, выбрала то, что собиралась надеть с самого начала: джинсы и белый хлопчатобумажный свитер.
На стене висели картины, вышитые ее матерью. Почти все они изображали пейзажи Мыса: лебеди на острове, дом миссис Лайтфут, маяк Викланд-Рок и еще целая серия, которую Румер так любила в детстве… они с Элизабет прозвали их «Гобелены с единорогом».
Кларисса Ларкин частенько добавляла элементы преданий Мыса в свои работы. Некоторые из них она создала в этом самом доме, еще будучи молоденькой девочкой. Однажды, когда ей было лет десять, она со своей подружкой Лейлой Турнель увидела в вечерних сумерках настоящего единорога. Белого-белого, с роскошной гривой и жемчужным рогом: он стоял среди азалий и лавровых кустов и смотрел на них нежными черными глазами.
Лейла выросла и вышла замуж за пилота – Джейкоба Мэйхью. Кларисса тоже выросла и открыла небольшой магазинчик с вышивкой у конгрегационалистской церкви в Блэк-Холле. И назвала его «Гобелен» – в честь магически прекрасных гобеленов с единорогом, выставленных в парижском музее Клуни и музее Клойстерс, что в Нью-Йорке.
Кларисса все дни проводила в магазине, вышивая собственные сюжеты: единорог Мыса ведет их с Лейлой среди дубов, остролистов, сосен и цветущих грушевых деревьев, его перламутровый нарвалов зуб нацелен на здание маяка. Под кустами азалий прятались кролики Мыса Хаббарда. Гармоничный зданий план создавали насыщенные краски темно-синего неба и зеленого коттеджа.
Именно в тот магазинчик, пока Кларисса воплощала в жизнь свою очередную задумку, одним чудесным июньским днем зашел Сикстус Ларкин. Он был учителем и приехал из Галифакса, чтобы преподавать в школе Блэк-Холла; и под мышкой у него был образец той вышивки, которую его мать сделала еще в детстве.
– Хотелось бы отреставрировать вышивку, – расстилая ткань на прилавке, хрипло сказал он.
– Какая прелесть! – мягко вздохнула Кларисса, разгладив своими нежными руками канву, которая была заляпана чем-то и побита молью.
– Хранил у себя в багажнике… Хотел было выкинуть, но потом вот увидел ваш магазин. Дай, думаю, пойду и посмотрю, можно ли что-то сделать.
– Вы правильно поступили, – сказала Кларисса, и когда ее взгляд встретился с его опустошенными голубыми глазами, их дальнейшие судьбы были предрешены. Кларисса всегда твердо верила, что их свел единорог с Мыса, и хотя Румер знала, что отец предпочитал научный подход во всем – даже в любви, она не сомневалась, что уж если Сикстусу об этом сказала его дорогая Кларисса, значит, так оно и было…
С востока задувал ветер, а Румер стояла у кухонного окна, посматривая на дорогу и море, надеясь, что погода испортится только после завтрашней свадьбы. И стоило ей увидеть во дворе мужчин, как сердце ее опять неистово забилось.
Майкл… Он так вырос за эти годы! Румер наблюдала за тем, как Зеб пролез через дырку в ограде, что-то сказал сыну и, нахмурившись, стянул с головы Майкла красную бандану. Все произошло настолько быстро, что она успела мысленно отметить лишь раздражение в глазах Зеба, недоуменное выражение на лице Майкла, электрический разряд в своем сердце от предвкушения встречи с Зебом и накрывшую ее целиком волну любви к племяннику.
– И кто это к нам пришел? – сказала она, точно так же, когда Майкл был совсем малышом.
– Хелло, – пробормотал Зеб. Их взгляды на мгновенье пересеклись. Румер почувствовала, что он раздумывал, обнять ее или нет, как прошлой ночью, и быстро проскочила мимо него. Тут был Майкл, ее повзрослевший племянник, прямо здесь, у ее дверей, и от одного его вида у нее на глаза навернулись слезы.
– Майкл, это твоя тетя Румер, – сказал Зеб. – Ты помнишь…
Румер не дала ему возможности ответить. Она шагнула вперед, поднялась на цыпочки и как следует обняла его. Когда-то он был таким маленьким, а сейчас просто огромный.
– Боже мой! Майкл! Мне просто не верится. Это и вправду ты?
– Ага, – кивнул он смущенно.
– Ты же помнишь меня, да? Скажи, что помнишь, я не переживу, если… – Она засмеялась сквозь набежавшие слезы. – Нет, не позволяй мне говорить тебе, что делать. Я хочу узнать, что ты на самом деле думаешь. Ты помнишь наши края?
– Вроде того. Чуть-чуть, – признался юноша.
– Ты же сказал мне, что вспомнил кое-что во время прогулки, – встрял Зеб.
Румер не могла налюбоваться на Майкла, а краем глаза поглядывала на Зеба, который пытался наставлять своего сына, чтобы тот сказал что надо, и не разочаровывал свою тетку. Хотя это ей не очень понравилось: ну, смешно, право, подсказывать такому парню, что ему следует говорить. Наверняка Лейла Мэйхью и Кларисса Ларкин улыбались им с небес, радуясь тому, что их внучок оказался в этом доме спустя столько лет.
– Выпьете чего-нибудь? – спросила она. – Чаю со льдом или, может, пивка?
– Пивко звучит неплохо, – улыбнулся Майкл.
– Ты еще не дорос до пива, – выйдя из кухни, проворчал дед. Хотя он только что принял душ, руки его были по-прежнему заляпаны коричневатой олифой. Он встал в сторонке и смерил внука прищуренным взглядом. – Или я не прав?
– А с какого возраста в Коннектикуте можно пить спиртное? – спросил Майкл.
– Ну, уж точно не с твоего, – ответил Сикстус. – Иначе меня можно считать древним ископаемым, а я к этому еще не готов. Проходи и пожми деду руку. Здорово, Зеб.
Они обменялись рукопожатиями, но Румер не хотелось отпускать от себя Майкла. Она взяла его под руку и провела с прихожей на кухню. Зеб и Сикстус приветствовали друг друга с некоторой натянутой опаской; Румер хорошо помнила их последнюю встречу.
Это было почти десять лет назад, на похоронах ее матери. С тех пор ее отец постарел: глядя на него глазами Зеба, она отметила седые волосы, сутулую спину, испещренное морщинами лицо.
Но и Зеб тоже не помолодел, хотя по-прежнему был поджарым, мускулистым, словом – находился в надлежащей форме. Румер заметила горестные морщинки, что залегли в уголках рта и прорезали его высокий лоб. В волосах серебрилась седина. Но его глаза были такими же яркими, так же блестели, словно он был еще мальчишкой, жившим по соседству. Румер украдкой посмотрела на него, отвела взгляд, но потом опять не удержалась.
Голубые глаза Зеба можно было сравнить со спокойным морем и чистым небом. Румер всегда думала, что они могли принадлежать только тому человеку, который познал все тайны необъятной Вселенной и ведал о том, где они были надежно спрятаны. Румер потрясла головой, чтобы смахнуть наваждение и навести порядок в своих мыслях, достала из холодильника напитки и поставила их на поднос.
– Ну, дорогу ты знаешь, – хрипло сказал Майклу Сикстус. Сегодня его снова мучил артрит; его скрюченные пальцы сжимали трость, а его согбенная спина была похожа на знак вопроса. – Веди нас на веранду.
– Тут всего одна дверь… – Майкл неуверенно посмотрел по сторонам, и Румер пришлось улыбнуться, чтоб парнишка почувствовал себя как дома.
Покуда Майкл разглядывал в бинокль местный пляж, Румер принесла закуски: сыр, печенье, креветки, крабовое мясо. Они беседовали на нейтральные темы: о жизни на Мысе, о том, что Винни вовсе не изменилась, о Дане и Сэме и о том, как они познакомились. Наконец разговор коснулся новой лаборатории Зеба.
– Лаборатория? – переспросил Сикстус. – Здесь, на земле?
– Да, – кивнул Зеб. – Старые астронавты не умирают – они сидят в лабораториях и медитируют на снимки звезд.
– Вместо того чтоб летать к ним? – спросила Румер.
– Вот был бы номер! – фыркнул Майкл.
– Новая обсерватория, – пояснил Зеб, – по-настоящему впечатляет. Бюджет никто не ограничивает, телескопы – самые лучшие в мире… Я буду тем человеком, который предскажет следующий метеоритный дождь. Если вы залезете в Интернет, а какой-нибудь умник посоветует вам поставить будильник на три утра, потому что именно в это время звезды будут падать со скоростью двадцать штук в минуту, то знайте – этим умником как раз и буду я.
– Но ты уже не будешь летать? – спросила Румер. Зеб пропустил ее вопрос мимо ушей и потянулся за очередной порцией креветок. Возможно, в его словах и скрывалась доля шутки, но его голубые глаза были предельно серьезны. Румер догадалась, что он больше не хотел бередить эту тему, и потому скрепя сердце она обратилась к племяннику:
– Майкл, твой отец сказал, что тебе все же удалось кое-что вспомнить на прогулке…
– Да, – юноша улыбнулся. – Помню, как ты катала меня на лодке. А на острове были лебеди.
– И вили гнездо, – подхватила она. – Ты помнишь? А Блю, ты помнишь Блю?
– Хм, Блю… – Майкл попытался отыскать в памяти это имя.
