– По-моему, в физике было нечто похожее.
– В физике, природе, в человеческом сердце, – сказал Сикстус. – Нельзя остановить приливную волну, ураган или падающее дерево. Окажешься на пути, и пиши пропало. Вот что у вас с Румер было здесь, на Мысе, много-много лет назад. Не вздумай останавливаться на сей раз.
Отвернувшись от Зеба и больше не желая ничего ему говорить, Сикстус смешался с толпой, чтобы попрощаться со своими знакомыми. Откуда-то прибежала Куин и повисла у Сикстуса на шее.
– Пожалуйста, будь осторожен, – попросила девчушка. – Не столкнись с каким-нибудь китом. Я слыхала, что в Гольфстриме они повсюду. И смотри, не врежься в беспечную рыбу-луну – они громадные, и считается, что они любят греться на солнышке у самой поверхности воды.
– Да, дедушка, старайся избегать опасности, – добавил Майкл.
– Обещаю.
– Если тебе станет одиноко, – тихо сказала Куин, – ты можешь сделать то же, что и я…
– И что это, милая?
– Тогда я закрываю глаза и думаю о своих родителях, – ответила она. – Где бы я ни была и как бы плохо мне ни было, я всегда слышу их голоса. У моря, возле прибоя, это даже проще. Но лучше всего, когда я одна на своей лодке и чувствую, как они… наполняют меня надеждой, любовью поддерживают и подбадривают. Думаю, с Клариссой у тебя будет точно так же, Сикстус.
– С лодкой?
– Нет, с Клариссой, твоей женой. Ведь она никогда не покидала тебя.
– Ох, конечно, Куин, – Сикстус взял девчушку за руку. Он всегда чувствовал, что их связывало нечто общее. Ему казалось поразительным, что в таком молодом возрасте ей было известно так много о настоящей любви и человеческих отношениях. О, развитая, живая душа! Возблагодарив Всевышнего за то, что она стала подружкой Майкла, он поцеловал ее в лоб.
– Твое место в колледже, Куин. И чтобы попасть туда, прошу тебя для начала позаниматься в летней школе.
– А мы пойдем вместе, с завтрашнего дня, – сказал Майкл.
– Что? В летнюю школу?
– Ага, – кивнула Куин. – Мы бы и сегодня пошли, но нам хотелось проводить тебя в дальнее плавание.
– Но почему? – удивился Сикстус. – Почему вы передумали?
– Мы встретились, – прямо ответила Куин. – И всё сразу обрело другой смысл…
Майкл улыбнулся деду.
Сикстус обнял и расцеловал детишек, а потом вернулся к своим взрослым друзьям. Аннабель Маккрей, зная о любви Сикстуса к ирландской литературе, подарила ему сборник стихов Йетса и роман Джеймса Джойса «Портрет художника в юности».
Геката, как обычно в черном, вручила ему маленькую склянку с рыбьими костями, цветки гортензии и масло из печени трески. Будучи кузиной тетушек-волшебниц из свадебного магазина, она знала толк в талисманах и оберегах.
– На удачу, дорррогой, – промурлыкала она, вложив в его руки бутылку, и Сикстус ответил ей поцелуем.
Винни вручила ему небольшой магнитофон и стопку кассет с лучшими оперными ариями.
– Одни из моих самых любимых. Счастливого пути, мой дражайший друг, – и она крепко обняла его.
– Спасибо, Винни, – Сикстус расчувствовался от всей той любви, что изливала на него семья и соседи. Хотя миссис Лайтфут – пожилая женщина, которая жила на окраине Мыса в маленьком домике и никогда не покидала его, – и не пришла, возле своего дома она подняла мачту с американским флагом, дополнив его сигнальными флажками, гласившими «доброго пути!».
Окинув взглядом скалистый берег и увидев, что прилив повернул в море, Сикстус понял: час расставания настал. От коттеджа Маккреев доносились звуки романтических мелодий Коула Портера. Если бы Кларисса была здесь, Сикстус подхватил бы ее под руки и закружил вместе с нею на причале. Но сейчас он обнял Румер, и они стали медленно танцевать.
– Я буду скучать, пап, – сказала дочь.
– Ты глазом моргнуть не успеешь, как я уже вернусь, – заверил он ее.
– Позвони, когда доберешься до Галифакса.
– Обещаю.
– В Новой Шотландии живет Малаки Кондон… вот его телефон, – протянув Сикстусу визитку, сказал Сэм Тревор. – Он отличный мужик, океанограф, его родной дом – буксир у пристани в Луненбурге. Если вам что-либо понадобится, просто звякните ему. Он выйдет в залив Мэна и встретит вас.
Сикстус взял визитку, главным образом для того, чтобы успокоить дочь и чтобы она не боялась, что он будет там совсем один.
– Я верю в тебя, пап, – сказала Румер.
– Это для меня самое главное, любимая.
У нее к глазам опять подступили слезы. Оглянувшись, Сикстус увидел болтавшего с Винни Зеба и жестом подозвал его.
– Потанцуй с ней, – тихо произнес он над головой Румер.
Зеб кивнул.
Звучала мелодия песни «Каждый раз, когда мы прощаемся с тобой».
– Она так нравилась твоей матери, – еле слышно прошептал Сикстус. Теперь ему хотелось лишь одного: остаться наедине с Клариссой и уплыть с нею в заслуженный отпуск. Он крепко сжал Румер в объятиях, чмокнул дочурку в лоб и передал ее Зебу. Она начала вырываться, словно намеревалась взобраться на борт и уплыть вместе с отцом, но Зеб не выпустил ее из своих крепких рук.
– Потанцуй со мной, Ру, – попросил он. – И мы вдвоем проводим Сикстуса за горизонт.
– Лучше бы он остался, – захлюпала она носом на плече у Зеба.
– Помни про крышу, – прошептал он. – Помни, о чем мы говорили тогда… ты не должна мешать ему… ведь это его мечта.
Так оно и было. Сикстус вовсе не боялся предстоявшего путешествия. Мир открывал перед ним свои врата: море было безграничной дорогой у него под ногами, а ветер дул ему в спину, подгоняя вперед. Он отнес подарки на лодку и сложил в каюте. До сих пор звучал Коул Портер, и Винни взяла высокую ноту. Les Dames de la Roche стояли на своих любимых скалах Мыса Хаббарда, махая Сикстусу, покуда он отвязывал канаты.
Затем Сикстус нацепил на голову белую фуражку с козырьком и поднял паруса. Сначала раздулся главный, потом кливер, и «Кларисса» грациозно заскользила прочь от причала. Сердце у него стучало, словно отбойный молоток. Наверное, только Куин знала, что теперь он остался наедине со своей женой на лодке, названной в ее честь; он ощущал ее присутствие так же явно, как и порывы ветра вокруг себя. Она была его напарником и любимой, его бессмертным проводником. С берега кричали их друзья, желая им удачи и счастья.
Куин завела мотор своей лодочки, и они вдвоем с Майклом проводили Сикстуса до выхода из бухты. Голоса постепенно затихали, пока единственными звуками не остались шум ветра в парусах, плеск волн о корпус и гудение подвесного мотора Куин.
– Не забудьте! – крикнул Сикстус уже издали. – Вы оба пообещали мне пойти в школу.
– А ты не забывай, что обещал быть осторожным и вернуться на Мыс Хаббарда целым и невредимым! – крикнула в ответ Куин.
– Обязательно. Я всегда держу свое слово.
– И я тоже, – сказала она.
Они добрались до красного буя, обозначавшего северную границу отмели Викланд-Шоул, где Сикстусу предстояло взять влево и оставить Мыс Хаббарда позади.
– Мы уже готовы посмотреть, как ты заплывешь за горизонт, – сказала Куин, покружив вокруг «Клариссы», и отплыла в сторону, чтобы Сикстус мог сдвинуть румпель и развернуть судно. Паруса колыхнулись, потом ветер вновь наполнил их, и шлюп взял курс на восток, мимо маяка Викланд-Рок.
– Удачи в школе, детишки! – прокричал Сикстус.
– Остерегайся штормов у Пойнт-Джуд! – ответила Куин.
– Непременно! – Сикстус усмехнулся, зная, что она имела в виду тот случай, когда они с Элли чуть не потонули, попав в сильную бурю по пути на Мартас-Виньярд.
Он бросил прощальный взгляд на свой дорогой Мыс, скользнув взглядом по коттеджам с яркими ставнями, по буйным садам и хлопавшим на ветру американским флагам. Мыс Хаббарда был основан ирландскими иммигрантами, простыми работягами и бедняками, которые не прогадали, пустив корни у пролива Лонг-Айленд. Он любил эту землю всем сердцем и знал, что частичка ее осталась у него с собой. Когда ему на глаза попался старый дом Мэйхью, Сикстус помолился за новых владельцев – чтобы они прониклись духом этого места, – а потом увидел, что Румер и Зеб по-прежнему махали ему с пристани.
Он поднял руку в знак прощания. Сейчас боль почти покинула его; спина у него слегка скрипела, подобно старой лодке, но солнечные лучи согревали ее и гнали артрит прочь.
– Не забывай, мы любим тебя! – крикнула Куин.
– Никогда, – удаляясь от них, ответил Сикстус. – И вы не забывайте, что я люблю вас. Идите в школу, дети, и учитесь как следует!
– Обещаем, дедушка! – уверенно прокричал Майкл. И после этого Сикстус Ларкин обогнул мыс и устремился навстречу Атлантическому океану и своей судьбе.
Глава 17
Проводив Сикстуса и попрощавшись с соседями, Румер и Зеб вместе пошли домой. Они поднялись на холм, пройдя мимо гаража, за которым ее отец трудился над «Клариссой». В траве валялись щепки и банки из-под лака и краски – напоминание о тяжелейшей работе, проделанной для восстановления прежнего величия лодки.
Когда они вошли в ее дом, оконные занавески трепыхались в объятиях свежего бриза. Музыка до сих пор нагоняла на Румер печаль. Сейчас гобелены с единорогом выглядели невероятно яркими и живыми, как никогда прежде. Зеб был рядом с ней, и, стоя босиком в своем коттедже, она хотела снова потанцевать с ним, повинуясь грустной музыке, ветру и нетленным духам Мыса. На сердце у нее лежала тревога за отца, но она решила не подавать виду.
– Чай будешь? – спросила она.
Зеб кивнул, не сводя с нее глаз.
Держа чайник под краном, Румер заметила, как дрожат ее руки. Увидев, что она волнуется, Зеб забрал у нее чайник и сам наполнил его водой. Догадывался ли он, что не разлука с отцом, а он сам, ее звездочет, был причиной этого волнения? Он поставил чайник на горелку и развел огонь. Румер все еще ощущала прикосновение его ладоней во время танца. В ней вдруг проснулось дикое желание, и она медленно повернулась к нему. Зеб прочел в ее взгляде пробудившуюся страсть, шагнул к ней и обнял. Сильный и загорелый, он доставлял ей неземное блаженство, лаская ее чуть пониже спины и прижимая к своей груди. Она поднялась на цыпочки, так же как тогда, когда они танцевали на теннисных кортах, и прильнула к нему всем телом. Она дрожала от кончиков волос до пяток, чувствуя на себе всю упругость крепкого тела Зеба.
Чайник шипел на плите, и Румер боялась, что он вскипит, прежде чем они с Зебом решат, что же делать дальше. Это была кухня ее детства; Элизабет жарила яичницу прямо на этой вот плите. А в этой духовке ее мать готовила индейку ко Дню благодарения. И сколько же раз сюда приходило семейство Мэйхью, чтобы всем вместе попить кофейку!..
Давние образы всплыли перед ее глазами: вот они с сестрой босиком шлепают по полу, держа в маленьких ручонках кружки с Санта-Клаусом; вот с Зебом, уже подростками, наполняют холодной водой бутылки для долгого плавания через пролив…
– Румер, – шептал Зеб, целуя ее шею.
– Что мы делаем? – она взъерошила его волосы, отчаянно пытаясь избавиться от дурных воспоминаний и сомнений. И запрокинула голову, чувствуя, как его жадные губы скользнули по ее губам.
Закипел чайник. И отнюдь не с тихим звуком; его свист взрезал воздух, словно сирена, разрушив то, что соединило их на это мгновение. Зеб шагнул назад. Румер выключила горелку. Ее сердце гулко колотилось, и внутри она ощущала такой же разброд и шатание, что и снаружи – когда Зеб прикоснулся к ее плечу и попытался повернуть ее лицом к себе, она даже не смогла пошевелиться.
– Ру…
– Тебе не кажется это странным? – прошептала она.
– По-моему, это… чудесно и потрясающе!..
– Возможно, – пробормотала она.
– Но?..
– Не знаю. Я не уверена.
– Той ночью, на крыше, когда ты спросила меня, зачем я женился на Элизабет и разорвал нить?..
– Нет, Зеб. Не сейчас…
– Выслушай меня, Румер. Я тогда не думал, что ты так сильно влюбишься в меня. Мы пытались в тот последний год – я держал тебя за руку. Мы целовались, ходили в кино… Я попросил тебя о встрече на День весеннего равноденствия…
– Да, было начало весны, – шепнула Румер.
– Но ты не пришла!
– Если бы я смогла, то обязательно пришла – ты это прекрасно знаешь! – задыхаясь, сказала Румер, и он отшатнулся от нее.
– Но тогда почему?.. Ведь я так ждал тебя у Индейской Могилы…
Румер зажмурилась, стараясь вспомнить события минувших лет. Они как раз заканчивали учебу в колледжах. Экзамены, письменные работы, подача документов в аспирантуру… но она сделала бы что угодно, абсолютно все, чтобы быть с Зебом. Он предложил ей приехать домой на выходные, и она согласилась. Она проверила ящик и ждала его телефонного звонка.
– Ты переметнулся к Элизабет, – чуть не плача, сказала Румер.
– Мне очень жаль, – стал оправдываться Зеб. – Но я ушел к ней лишь после того, как ты подвела меня, и когда я решил, что вовсе не нужен тебе… Я ужасно расстроился тогда…
– Прекрати, Зеб, – сказала Румер. У нее разболелось сердце; ее отец только что отчалил в открытое море, а воспоминания о детстве уже начали на нее охоту. Это была кухня ее семьи; они с Элизабет были сестрами. Они стояли прямо здесь, на этом месте, и мать говорила им: «Вам предстоит завести еще много друзей, но сестра у каждой из вас будет только одна!»
– Пожалуйста, послушай…
– Не сейчас! – завопила она. – Перестань, я не хочу больше ничего слушать!
– Но ты выслушаешь меня до конца лета, – Зеб уже почти рычал. – Ты должна, Румер. Я знаю, что ты чувствуешь ко мне, потому что испытываю к тебе то же самое. Знаешь, что твой отец сказал мне сегодня? Нельзя преградить дорогу шторму.
– Оставь меня, Зеб! Не дави на меня. – Он придвинулся ближе.
– Может быть, я хочу защитить себя, – еле дыша, сказала она. – Возможно, я просто не хочу оказаться в той же ситуации, что и двадцать лет назад. Когда я любила человека, который не видел того, что было у него под самым носом.
– Но сейчас совсем не то, что двадцать лет назад, – напирал он.
– Да, половина наших жизней уже прошла.
– И ты готова испоганить оставшуюся половину? – схватив ее за руки, спросил он.
– У меня замечательная жизнь, – дрожащим голосом ответила она. – Я обожаю свою работу. Я лечу зверей, спасаю домашних животных…
– Спасаешь поморников, – напомнил ей Зеб. – На пару с тем, кто способен понять… – Он слегка разжал пальцы, по-прежнему крепко держа ее, а затем прижался к ней, и его губы скользнули по ее горячему рту.
– Я не верю тебе, – прошептала она.
– И напрасно.
– Мы и раньше так целовались, – бормотала она, пока он целовал ее. – И посмотри, к чему это привело.
– Тогда я был глуп.
– А теперь уже нет?
– Нет, – он долго не отрывался от ее губ, крепко держал и не выпускал. Наконец отпустил и грустно сказал: – Теперь я поумнел.
– С чего это вдруг? – Румер едва перевела дыхание.
– С того, что понял, что не могу жить без тебя. Что ты как раз и была той единственной, которую я желал и любил, Румер.
– Ты… – промямлила Румер. У нее сдавило грудь. Она сгорала от желания спросить его: «Ты, значит, никогда не любил Элизабет?» Она очень хотела услышать, как он ответит «не любил»; нет, ей было просто необходимо услышать эти два слова.
– Валяй, – сказал он. – Спрашивай, что угодно.
– Не могу.
Ее мысли неслись, словно дикие кони: Индейская Могила, записки в «Фолейс», Элизабет в роли Джульетты, Зеб в роли Ромео… они вместе сбежали в Калифорнию. У них родился ребенок. Они стали семьей.
– Что бы ты ни говорил, Зеб, – успокоившись, сказала она, – это не изменит того, что случилось.
– Понимаешь, Ларкин. – Он поцеловал ее в волосы, а затем сделал большой шаг назад, давая ей ту свободу, о которой она просила, и направился к дверям. – Вот здесь ты ошибаешься.
– То есть мы можем изменить прошлое?
– Да. Во имя настоящего и будущего. Нашего…
– Но как? – спросила она. Возможно, в ее голосе прозвучало сомнение, но по-настоящему это была отчаянная мольба – ее сердце так расшалилось, что она уже приготовилась просто лечь и помереть на этом самом месте.
– Мы можем исправить былую ошибку, – ответил он. – У нас впереди целое лето.
– Правда?
– Правда.
– Но каким образом?
– Любовью, Ларкин. Любовь способна на многое – неужели при своей работе с больными животными ты так и не поняла этого?
Она промолчала, а Зеб не стал дожидаться ее ответа. Она видела, как он прошел через кухню, а потом услышала тихий хлопок входной двери. Она закрыла глаза, сберегая остатки прикосновений его губ и ладоней. Даже после того как он ушел, Румер, закрыв глаза, еще долго ощущала его присутствие. Постояв немного на кухне, она позволила своему сердцу слегка сбавить обороты. Она не открывала глаза, покуда не услышала раскаты грома.
Откуда-то издалека над спокойным морем донеслись эти тревожные раскаты, хотя небо сияло лазурной синевой, на которой не было ни облачка.
Глава 18
Дети сдержали свое обещание. И Куин, и Майкл отправились на занятия в летнюю школу. Они вместе выполняли домашнюю работу, вместе готовились к тестированию, помогали друг другу писать рефераты. И оба скучали по Сикстусу, жалея о том, что его не было рядом, дабы поддержать их добрым словом, советом.
На пятый день после отплытия отца Румер заскочила за ними после школы, чтобы всем вместе наведаться на ферму. Она приехала на Мыс из своего офиса и остановила машину напротив коттеджа Зеба. Высоко в небе парил поморник, таская рыбешек из бухточки Винни. Румер загадала желание, чтобы Зеб вышел на крыльцо, – а вдруг, это как раз тот самый поморник, которого они спасли? Она вытянула шею, пытаясь рассмотреть в окне силуэт Зеба. Они не виделись с тех пор, как он целовал ее на кухне. Сидя в своем авто, она прикрыла глаза. Всю прошлую ночь Зеб снился ей. Они сидели вдвоем на крыше и созерцали синее-пресинее небо. Вниз срывались солнечные лучи, окрашивая кроны деревьев в золотой цвет. Держа Зеба за руку, она испытывала неземное блаженство. Но как только она повернулась в надежде поцеловать его, он вдруг испарился; слышался лишь язвительный смех Элизабет, эхом отдававшийся среди деревьев.
Дети забрались в кабину ее грузовичка, и, глянув на поморника в последний раз, Румер выехала на дорогу.
– Как дела в школе? – спросила она.
– Хорошо, – ответила Куин.
– Неплохо, – сказал Майкл.
– Да уж, это самый полупустой ответ из всех, что я когда-либо слышала, – улыбнулась Куин.
– В каком смысле?
– Ну, ты же знаешь старый вопрос… когда ты смотришь на стакан, то, как по-твоему: он наполовину пуст или наполовину полон?
– А есть разница? – спросил Майкл.
– Ну, – сказала Куин, – разница большая. Ответ говорит о твоем мировоззрении. Вот кто ты, например: оптимист или пессимист?
Румер ощутила, как у нее участилось сердцебиение. Куин, сама не подозревая, в точности выразила ее состояние – Румер целую неделю избегала Зеба, думая о том, что пошло не так в их отношениях, и пытаясь унять разгоревшееся внутри жгучее пламя желания.
– Я наполовину полный человек, – заявила Куин. – Но это сейчас, раньше все было иначе. Когда мои родители утонули, я была наполовину пуста. Меня тошнило от всего вокруг. Летние дни были чересчур жаркими, зимой было слишком холодно; мне разонравилось мороженое, а если мы шли в кино, то всегда на тот фильм, который мне не хотелось смотреть…
Вполуха слушая Куин, Румер размышляла о себе. Отец говорил ей, что и школьники многому могут научить своих преподавателей, и в который раз он оказался прав. Зеб был здесь, он снился ей каждую ночь, лето неумолимо пролетало – но Румер все еще продолжала жить прошлым, терзаться от старых обид и свершившегося тогда предательства, не обращая внимания на магическую золотую нить. Игнорируя его самые настоящие поцелуи, его самые настоящие слова.
Она завезла ребят в «Парадайз Айс-Крим», где они прикупили себе мороженого, чтобы побаловаться сладким по пути до фермы. В приемнике звучала их любимая музыка, и Куин громко подпевала. Майкл крутил ручки кондиционера и люка в крыше кабины. Потом они принялись болтать об уроках и домашней работе.
И вот Румер свернула на подъездную дорожку к ферме и едва не испытала шок: Эдвард сидел на крыльце рядом с какой-то женщиной.
У нее были светлые волосы, она была одета в легкое платье цвета барвинков. Румер узнала ее по прогулкам в Художественном музее Блэк-Холла. Энни Бенц, куратор зала американских импрессионистов – сильная, умная, симпатичная. Идеальная пара для Эдварда, подумала Румер, ощутив странный приступ облегчения вперемежку с разочарованием. Должно быть, Эдварду надоело то, как она с ним обращалась, и поэтому Румер стало ужасно стыдно.
– Кто это? – спросил Майкл.
– Одна из знакомых Эдварда, – ответила Румер.
– Но ведь он же твой приятель, – поддразнивая Румер, сказала Куин. – Ты не ревнуешь?
– Нет, – тихо ответила Румер. – Нисколько.
– Я тебя понимаю, – Куин призадумалась. Румер могла бы поклясться, что видела искры, которые высекали мыслительные процессы в ее голове. И девчонка изрекла: – По-моему, Эдвард ни наполовину пустой, ни наполовину полный. Он просто серединка на половинку. Ни то ни се…
Майкл хохотнул, тайком поглядев на нее.
– Куин, как это человек может быть просто «серединкой на половинку»? Посмотри на его ферму – она огромная. У него есть лошади, коровы, хлева, большой дом, масса работников…
– Вещи и деньги не учитываются при определении полноты человека, – заявила Куин. – Правильно, Румер?
– Я не могу сказать про Эдварда ничего плохого, – ответила Румер. Они подошли к штакетнику и увидели, как через поле к ним поспешал Блю. От высокой травы поднималось горячее марево, а под ногами у коня кружили стрекозы. – Он всегда прекрасно относился ко мне.
– Но почему ты не вышла за него замуж? – спросил Майкл.
– Потому что она любит другого, – безапелляционно отрезала Куин, отчего у Румер отвисла челюсть.
– Ты о чем? – спросил он.
– Да так, ни о чем, – Куин улыбнулась и пожала плечами.
Румер решила не обращать внимания на ее высказывание. Она бросила еще один взгляд в сторону парочки, мило беседовавшей на крыльце. Было ли у нее с Эдвардом хотя бы раз что-либо подобное? Голова у нее была забита одним Зебом: она, словно лошадь, била воображаемую землю копытом, желая убежать, расправить крылья и улететь в синюю даль, оставив за собой громовой след.
– Твой отец поплыл в Ирландию, – крепко сжав ладонь Румер, сказала Куин. – Вот какой дух у тебя внутри! Тебе мало обыкновенных посиделок на крыльце! В тебе слишком много страсти для таких пустяков. И я знаю…
Румер смотрела на девочку во все глаза, надеясь, что она закончит свою фразу. Но тут Блю призывно заржал, возвещая о своей готовности для верховой прогулки. Куин подбежала к нему и накормила яблоком, пока Майкл терпеливо дожидался ее.
Когда они с Куин взобрались на спину Блю и понеслись по полю, Румер прислонилась к ограде и погрузилась в раздумья. Да, действительно, по-настоящему любила она лишь одного человека. Теперь Зеб был здесь, в Коннектикуте, а что же она? Почему она отталкивала его всякий раз, как он пытался приблизиться к ней? Неужели Элизабет так и будет стоять меж ними, хотя и находясь в разводе с мужем и за тыщу миль отсюда?
Она смотрела на то, как дети крепко держались друг за друга, мчась по зеленому полю. Отсюда, сквозь легкую дымку, ей казалось, что Майкл – это молодой Зеб. У него тот же овал лица, те же глаза, та же стать… Правда, волосы у Майкла длиннее, чем у Зеба, перед тем как их ему отрезал отец, но ниспадали они точно так же и сверкали на солнце ничуть не меньше.
Сердце ее всполошилось, когда Зеб приехал, и вот уже которую неделю она ощущала, как оно бьется, падает, сжимается, колотит молотом в ее грудь. А пульсирующая кровь превратилась в раскаленную лаву. Румер вспомнила, как стояла с Зебом у себя на кухне и хотела, чтобы он продолжал обнимать и целовать ее. Что же такое он хотел сказать ей, и почему ей было так тяжело его выслушать?
Вся в напряжении и тревоге, она следила за детьми, пока они не скрылись из виду, а потом стала растравлять себя мыслями о сестре: ведь Элизабет столько лет подряд прятала от нее Майкла!
Поначалу, когда Румер требовалось утолить жажду общения с племянником, она просила коллег подменить ее, а сама улетала в Калифорнию или же звонила Элизабет и договаривалась о приезде Майкла в Коннектикут. Вдвоем они проводили дни и недели, полные безмятежного блаженства, – пока не настал тот час, когда Румер стала бояться, что Элизабет положит конец их встречам.
Оглядываясь в прошлое, она поняла, что полностью погрязла во лжи. Ее просто выворачивало наизнанку именно по той причине, что Элизабет и Зеб все еще были вместе. Но снаружи она пыталась играть роль доброй тети – лишь для того, чтобы иметь возможность видеться с Майклом.
– Смотри-ка, что у тетушки есть для тебя! – воскликнула Элизабет, когда Румер привезла с собой плюшевого коня.
– Он совсем как Блю, – Румер вложила огромную мягкую игрушку Майклу в руки. – Помнишь моего коня? А то, как я придерживала тебя у него на спине и ты катался по полю? Можешь называть его Блю, – шептала Румер, гладя душистые волосы малыша и нежную щеку. – Так же как и настоящего Блю… Блююююююю.
– Буууу, – ответил Майкл, как будто вспомнив, как они отдыхали на ферме «Писдейл» всего-то пару месяцев назад.
– Ага, Бу, – сказала Элизабет, прихлебывая джин с тоником. Ее не было с ними на ферме, и она не понимала, что их связывало. Но Румер была уверена, что от ее внимания не ускользнуло то, как у Майкла загорелись глаза, когда он обвил ручонками шею своей тетки; и наверняка она заметила безграничный восторг своей сестры – когда ее глаза наполнились слезами при виде этого мальчугана. – Просто «Бу» – это мое нынешнее состояние.
– Но что случилось? – спросила Румер.
– Не знаю, каким местом я думала, выходя замуж за Зеба. Ты совершенно правильно поступила, когда избавилась от него.
– Элизабет! – резко оборвала сестру Румер, и у нее засосало под ложечкой: она не могла поверить тому, что услышала. – Не надо. Давай не будем обсуждать Зеба…
Он пропадал в Калифорнийском политехе, где занимался анализом данных со спутников; а на следующий день ему предстояло отправиться в Хьюстон. Румер предпочла посетить Элизабет и Майкла именно в период своего зимнего отпуска, ведь она точно знала, что Зеба не будет дома. Но она все равно была против того, чтобы Элизабет плохо говорила о своем муже, особенно в обществе Майкла. И ей уж точно не хотелось ворошить прошлые события…
– Румер, ты же моя сестра. Мне не с кем поболтать… Я так несчастна… – Элизабет отпила из бокала. Она пьянела на глазах.
– Но как ты можешь быть несчастна? – спросила Румер, прижавшись губами к виску Майкла. – Ведь у тебя есть все это. У тебя такой чудесный сын!
– Буууууу, – подбрасывая коня, ворковал Майкл.
– Буууууу твоему папаше! – допив свой напиток, злобно ответила Элизабет и пошла к буфету, чтобы сделать себе еще порцию коктейля. Они сидели в просторной гостиной, окна которой выходили на тихоокеанское шоссе и горы Санта-Ана. Теперь Румер слышала лишь отдаленное гудение автомобилей и звон кубиков льда, которые Элизабет бросала в свой стакан. Она почувствовала, что сестра отчего-то разозлилась, и это напугало ее.
– Если ты не хочешь меня слушать, – сказала Элизабет, – то зачем тогда приехала?
– Повидать тебя и Майкла.
– Да ну? – спросила она. – А по-моему, только одного Майкла.
– Он мой племянник, – держа на коленях Майкла и его игрушку, спокойно ответила Румер. Ее сердце словно сдавили незримые тиски; на самом деле ей не хотелось слушать эти разговоры – и еще меньше хотелось, чтобы их слышал Майкл. Да еще видел, как напивается его мать, распаляясь в гневе на отсутствующего мужа за свою неудавшуюся личную жизнь.
– Мне предстоит сниматься в серьезном фильме, – Элизабет расплакалась. – А всем наплевать… Мне очень тяжело, Ру.
– Но почему?
– Я представляла себе брак совсем иначе. Особенно с Зебом. Он был так мил, так обходителен… А теперь он постоянно чем-то недоволен. Его не волнует ничего из того, что я делаю. Он с удовольствием ходит на свою работу или катается с Майклом по округе. Они пропадают в этих своих поездках, а я остаюсь здесь одна-одинешенька.
– Ты же много работаешь, Зи, – напомнила ей Румер. – И у тебя всегда есть новые роли.
– Да, и я специально подбирала их так, чтобы сниматься здесь, в Калифорнии, чтобы быть рядом с домом. Но клянусь тебе, Ру, в следующем году я уеду отсюда – в Стамбул, Кению, Бангкок, к черту на рога! Короче, чем дальше, тем лучше. – Отхлебнув джина, она всхлипнула и закашлялась.
– Не пей так много, – Румер попыталась отобрать у нее бокал.
Элизабет резко отбросила руку сестры, и спиртное выплеснулось на нее саму и на Румер.
– Ты не понимаешь!..
Поставив бокал у бара, она вдруг схватила Майкла, прижала ребенка к груди. И хотя он вырывался, протягивая руки к своей игрушке, она крепко держала и не отпускала его. Шагая с ним по комнате, она споткнулась о его кубики.
– Осторожно! – крикнула Румер, но было уже поздно.
Мать и дитя с грохотом рухнули на пол. Майкл ударился головой и заревел: вне себя от ужаса она подскочила к ним, однако все обошлось – кресло частично смягчило падение, и у них не было ни синяков, ни царапин.
Взяв Майкла на руки, Румер осмотрела его голову, но не обнаружила даже малейшей шишки. Пока он истошно орал, она чмокнула его в лоб, вручила ему коня и стала укачивать малыша в своих объятиях.
– Отдай его мне, – протянув руки, сказала Элизабет. Но Майкл уткнулся лицом в шею Румер и тяжело задышал.
– Оставь его в покое, – прошептала Румер. – Хотя бы на минуту.
– Да как ты смеешь? – возмутилась Элизабет. – Строит тут из себя Мать Терезу! По-твоему, люди никогда не спотыкаются и не падают? Ты что, хочешь устыдить меня в том, что я плохо забочусь о своем малыше? Что я пьяница и не могу удержать ребенка?
