– А теперь ты еще скажешь, что я никудышная мать, – Элизабет все никак не унималась.
– Прекрати, Зи! Просто объясни, что с ребенком!
– Он сидит в своей кроватке и тискает ту дурацкую набивную лошадь, которую ты ему подарила.
– Правда? – спросила Румер, вспомнив восторг Майкла, когда она вложила игрушку ему в руки.
– Ну да. Он держит ее, укачивает и лепечет: бу, бу, бу…
– Он говорит: «Блю». Так зовут лошадку…
– Какая разница? Это сводит меня с…
– Элизабет, – перебила ее Румер, – пусть Майкл ненадолго погостит у меня. А? И ты могла бы приехать с ним…
– На следующей неделе я улетаю на съемки в Шотландию, – ответила ее сестра.
– А Зеб не будет против, если Майкл поживет у нас на Мысе?
– Зеб, – громко сказала Элизабет, словно хотела, чтобы муж, где бы он ни находился – в соседней комнате или на веранде, – услышал ее голос, – будет просто счастлив, я уверена. Он говорит, что ни на минуту не оставит Майкла наедине со мной… Что я… я плохая мать. А он весь такой расчудесный – астронавт, герой нации!.. – Звучал злой сарказм сквозь душившие ее слезы.
– Элизабет, – сказала Румер, – прошу тебя, успокойся. Надеюсь, Майкл тебя не слышит?
– Он – герой, – продолжала пьяная кинозвезда, – а я – как ты назвал меня, Зеб? Пьянчужка?
– Перестань, Элизабет, – Румер уже кипела от негодования, жалея, что ей не под силу пролезть в телефонную трубку и навести порядок на том конце провода. К тому же в ней пробудилась прежняя обида на Зеба и Элизабет.
– Ну, тяпнула я пару стопочек, – расплакалась Элизабет, – но только чтобы расслабиться… У меня ужасный стресс. Меня номинировали на «Оскара» за лучшую женскую роль второго плана, и ты представить себе не можешь, как мне хреново – я, именно я должна была получить премию!.. Ты же видела меня в «Огне из преисподней», да?
Остановить это словоизвержение было совершенно невозможно. Румер вспоминала, как Майкл зарывался лицом в гриву Блю, и ей, как никогда прежде, хотелось заключить малютку в свои объятия.
– Я была в ударе, – продолжала Элизабет. – Поверь, я знаю, когда у меня все получается, и это был как раз тот случай… и вот я должна лететь на какие-то сраные Гебриды, чтобы работать с тем же самым режиссером, который теперь относится ко мне так, как будто это я подставила его. Зебу наплевать, Майкл расстроен, – она грязно выругалась. – Ну, и как я могу оставить ребенка в таком состоянии одного с нянькой?
– Майкл хочет приехать сюда, – тихо сказала Румер. – Это правда, Элизабет.
– Чего?
– Он зовет Блю, – объяснила Румер. – Моего коня. Майкл его обожает.
– Блю – это тетушкина коняга? – спросила Элизабет куда-то в сторону, по-видимому, обращаясь к Майклу.
Румер услышала, как малец заверещал: «Як! Бу! Бу!»
– Вот оно что, – уже совершенно другим голосом сказала Элизабет. – Он говорит, что хочет увидеть коня?
– Бу! – взвизгнул на заднем фоне Майкл. Элизабет рассмеялась – несколько вымученно, вспомнила сейчас Румер. Словно тогда ее сестре было совсем не до смеха.
– Ты была первой любовью моего муженька – а теперь вот и мой сын без ума от тебя. А меня никто, никто не любит! – заорала она.
– Не говори так! – резко ответила Румер. Элизабет хмыкнула, и в ее стакане снова звякнул лед. Девять дней спустя, пока Элизабет снималась на фоне шотландской природы, а Зеб безвылазно сидел в Хьюстоне, изучая спутниковые фотографии открытой разработки полезных ископаемых в Западной Виргинии, Румер и Майкл снова были вместе и стали закадычными друзьями.
Румер брала малыша в долгие верховые поездки по сельской местности. Время бежало слишком быстро, и каждая секунда, проведенная в компании с племянником, была для нее бесценна…
Вспоминая все это в машине отца, Румер думала о его словах: «Если я уеду, чтобы исполнить мою мечту, то, может быть, ты останешься и обретешь свою». При мысли о разлуке с ним она расплакалась. Но ей согревало сердце то, что Майкл был здесь, рядом, и Румер размышляла, не окажутся ли ее мечты ближе, чем она предполагала.
Стряхивая с себя кристаллики соли и отгоняя запах лобстеров, Майкл брел по дороге, как вдруг увидел свою тетю Румер, которая спускалась с холма с ящиком саженцев. Она выглядела слегка сбитой с толку, будто только что обнаружила себя в собственном дворе и никак не могла понять, каким же ветром ее туда занесло. Куин отправилась на рынок продавать лобстеров, а дома Майкла дожидался отец.
– Привет, тетя Румер, – сказал Майкл.
– Привет, Майкл.
– Планы на сегодня?
– Да, – она поставила деревянный ящик в кузов своего грузовичка, потом оглянулась на него и, похоже, приняла какое-то решение. – Я хочу отвезти эти петуньи на ферму к моему другу Эдварду и высадить их в его саду. Прокатишься со мной?
– Конечно, – кивнул он, бросив взгляд в сторону коттеджа Винни. Его отец сидел на веранде и смотрел на море. Майкл был готов делать что угодно, лишь бы избежать еще одного вечера безуспешных попыток найти с отцом общий язык. Он забрался в кабину пикапа.
Они ехали вдоль берега, мимо зеленых болот и рыбного рынка. Хотя море было в паре миль отсюда, все здесь было словно пропитано солью. Старые потрепанные кровли, побелевшие обшивочные доски; окислившаяся и позеленевшая медь, изредка мелькавшая на крышах; флюгеры в виде корабликов; морские пейзажи в окнах картинной галереи; белые церкви. Часть садов разрослась далеко за пределы первоначальных границ, и теперь деревья искрились зеленым, белым и голубым, как будто цвета моря перебрались по скалам и хлынули на землю.
– Тут работали родители Куин, – Румер указала на желтый викторианский особняк на главной улице.
Что-то старое и непонятное заворочалось внутри Майкла. Он поглядел на тетку, пытаясь отыскать в памяти те дни, которые когда-то проводил вместе с ней. Воспоминания были приятными, но уж слишком далекими. Она звала Майкла к себе, когда его родители зашивались на работе… Тогда он в сопровождении няньки летел из Калифорнии в Коннектикут, и она везла его домой в точно таком же старом грузовичке.
Румер выбралась за город, проехала вдоль реки, а оттуда – на проселочную дорогу. Зеленые холмы пересекали каменные стены, а возле лавровых зарослей паслись олени. Они доехали до развилки и свернули налево. Грузовичок постепенно сбрасывал скорость и остановился, миновав ворота с надписью «Ферма Писдейл». Перед тем как открыть дверцу, Румер протянула Майклу яблоко. Она заметила его недоуменное выражение и пояснила:
– Оно тебе еще понадобится.
Майкл кивнул, а затем снял для нее с грузовика ящик с растениями. Она оставила цветы у длинной клумбы, тянувшейся вдоль стены белого дома. После этого они прошагали по широкой подъездной дорожке. Под ботинками его тетки хрустел гравий; Майкл же был босиком еще с прогулки на лодке с Куин. Мелкие камушки кололи ему пятки, и он уже хотел сказать тете, что подождет ее в машине, но тут до его ушей донеслось лошадиное ржание.
Там, в поле, стоял гнедой конь. Он приподнял уши и втянул ноздрями воздух. Нежно-желтое сияние растекалось по каменистому полю, над которым летали ласточки и метались стрекозы. Конь нагнул голову, затряс гривой, и у Майкла вдруг подступил к горлу комок.
– Он помнит тебя, – Румер положила ладонь на плечо Майкла.
Юноша прошел по тропинке к белому штакетнику, разломил яблоко на две части и положил одну половинку на ладонь. Конь протрусил через поле и остановился прямо перед Майклом.
– Блю, – прошептал Майкл, когда бархатистый нос коня пощекотал его предплечье. Пока конь жевал яблоко, Майкл гладил его шею и смотрел в темные, загадочные глаза Блю.
– Вы уже очень давно знаете друг друга, – улыбнулась Румер.
– Он до сих пор жив…
– Конечно, жив, – сказала его тетя. – Пусть он и стар, но его ничто не остановит. Ведь так, Блю?
Майкл никак не мог налюбоваться на коня. Странные воспоминания всплыли у него в голове: вот он плачет о лошадке, просит покататься, но его запирают в комнате. Еще тогда он услышал, как мать сказала ему, что это небезопасно и что он может покалечиться. Майкл повернулся к своей тете.
– Почему я не виделся с ним все эти годы? – спросил он.
– Твоя мама тебе не позволяла, – ответила Румер.
– Но почему?
– Потому что… – его тетя запнулась, не зная, как же ему объяснить. По ее лицу Майкл видел, что она пыталась отыскать ответ. Тогда он был всего лишь ребенком, и наверняка существовали такие вещи, о которых она не могла – или не хотела – говорить ему.
– Пожалуйста, скажи мне, – попросил он.
– Я не могу, Майкл, – грустно ответила она. – Она моя сестра и твоя мать…
Майкл ждал, но она будто специально избегала его взгляда. От волнения у него участилось дыхание. Он знал: давным-давно между его тетей и его отцом словно кошка пробежала. Никто никогда об этом не говорил, но Майкл чувствовал нутром, что это имело отношение к той причине, по которой ему не разрешали навещать свою тетю на Мысе Хаббарда и даже упоминать ее имя – как будто одно упоминание о Румер Ларкин могло причинить им всем ужасные несчастья.
В то же мгновение открылась входная дверь дома, и оттуда вышел мужчина – Эдвард, тот фермер, с которым его тетя была на свадьбе. Стройный, подтянутый, с осанкой, как у какого-нибудь герцога, и белесыми волосами, ниспадавшими на ворот пижонской рубашки. Его высокие коричневые сапоги для верховой езды сияли, словно лакированное дерево. Ему навстречу из хлева вышел работник фермы. Заметив Румер с Майклом, Эдвард помахал им рукой.
– Хелло! – крикнул он. – Румер, мы с Альбертом пойдем оценим ущерб от потопа на сеновале – найди меня потом, хорошо?
Тетя Румер не ответила. Она просто стояла как вкопанная. Эдвард замялся, надеясь услышать ее ответ.
– О'кей! – крикнул Майкл, тем самым избавив свою тетю от мучений. Эдвард еще раз помахал им и пошел в хлев.
– Что такое, тетя Румер? – спросил Майкл.
– Спасибо тебе за это, – не поднимая головы, она пыталась скрыть от племянника набежавшие слезы.
– Все в порядке? – спросил он.
– Да, – кивнула она, по-прежнему глядя куда-то в сторону.
Взобравшись на ограду, Майкл уселся на спину старого коня, обеими руками вцепился в его гриву, легонько пришпорил Блю и поскакал в поле. Соленый морской воздух щипал ему глаза.
«Куин бы здесь понравилось», – почему-то подумал Майкл. Он живо представил, как пронесся бы мимо, подхватил девчонку одной рукой и посадил впереди себя, как это делали герои старых вестернов. Подставив лицо ветру, он пытался понять, почему в прежние годы в его семье никто не упоминал имя его тети; интересно, а что же он сам тогда думал про нее?
Что она умерла? Или что его родители ненавидели Румер?
А он очень любил ее, вот что было тогда. Теперь он вспомнил.
Повернув обратно, чтобы помахать тете и поблагодарить ее за воссоединение с Блю, он увидел, что она стоит у штакетника и, уткнувшись головой в сложенные руки, рыдает так, будто кто-то разбил ей сердце.
Глава 11
Следующее утро опять началось с проливного дождя. Румер сидела в своем офисе, слушая, как капли воды стучали по крыше и листьям деревьев. Чья-то машина вылетела с мокрой дороги и сбила колли. Румер и Матильда все утро провели в операционной, сражаясь за жизнь собаки. Теперь, после напряженной работы, они принимали последних посетителей из числа тех, кому было назначено на более раннее время.
– Ну и непогода, – вздохнула Матильда, когда дождь припустил еще сильнее. – Ничто так не навевает на меня тоску, как запах промокшей собачьей шерсти.
– Надеюсь, мой отец сейчас на улице, – сказала Румер. – Пусть он на миг представит себе, каково ему будет в океане.
– Я всегда считала его здравомыслящим человеком, – Матильда качала головой. – А может, это просто оттого, что у него такая здравомыслящая дочь?
– Ну, спасибо, Мати, – улыбнулась Румер. – Я передам ему твое мнение.
Они подлечили страдавшего от колик спаниеля, бассета с инфекцией верхних дыхательных путей и двух кошек с ушными клещами. Если начинал пиликать телефон, тут же включался автоответчик. Потом Матильда, как обычно, должна была прослушать поступившие звонки и оставить для Румер стопку сообщений на ее столе. Провожая последнего на сегодня пациента, Матильда многозначительно прокашлялась.
– Доктор Ларкин, к вам посетитель.
Оторвав взгляд от своих записей, Румер увидела, что в дверном проеме стоит Эдвард. От изумления у нее буквально отвисла челюсть. Матильда замялась, не зная как поступить, а потом выскользнула из комнаты, оставив их наедине.
– Я за лекарством от глистов для Оразио и Артемиды, – пояснил Эдвард.
– А разве оно уже кончилось? – удивилась Румер. – Я ведь могла и сама привезти его тебе на ферму.
– Правда? – натянуто спросил он. – А вчера ты могла хотя бы поздороваться со мной. Тот юноша дал мне понять: ты слышала, как я говорил, что буду в хлеву.
– Это мой племянник Майкл, – сказала она. Во рту у нее пересохло от волнения.
– Да, мы встречались на свадьбе.
– Ну, ты же знаешь эту молодежь, Эдвард, – она должна была срочно придумать какую-нибудь историю и устыдилась, что такой отговоркой стал Майкл. – После прогулки верхом он сразу решил вернуться домой… поужинать, повидаться с Куин.
– Неужели у тебя не хватило времени на то, чтобы просто сказать мне «привет»?
– Нет, – ощущая тяжесть в груди, ответила она. – Прости.
– Мы с тобой почти не видимся, – тихо сказал он. – С того дня…
– Просто у меня столько дел, – выпалила она. – Сейчас разгар туристического сезона, и у нас теперь больше пациентов. А вчера отец сообщил мне, что отправляется в дальнее плавание… эта новость выбила меня из колеи.
– Тогда кто же я для тебя? – шагнув к ней, спросил он, прикоснувшись пальцами к ее лицу и нежно погладив щеку. – Друг, которому ты не можешь позвонить, даже когда тебе плохо?
– Нет, конечно, – ответила она, тяжело дыша. – Ты очень хороший друг, Эдвард. – От его физической близости Румер бросило в пот, а в голове у нее вертелись воспоминания о том, что едва ли не произошло между ними. Она еще никогда раньше никого не использовала вот так, никогда не обращалась с другим человеком, как с игрушкой, чтобы только удовлетворить собственные желания, обрести утешение и избавиться от страданий – но на прошлой неделе она почти переступила эту грань.
– Как насчет ужина? – спросил Эдвард.
– Ужина? – нервно сглотнув, переспросила она.
– Да, этим вечером. Мы могли бы пойти в «Ренвик-Инн» и послушать шум дождя, который падает на ветви ив, растущих у реки.
– Звучит заманчиво, – пробормотала она.
– Тогда ответь «да». Я смотаюсь домой, переоденусь, ты сделаешь то же самое, а потом я заеду за тобой…
– Прошу прощения, – послышался голос Матильды за дверью. Она постучалась и робко вошла. Ей явно было что-то нужно.
– Ох, ты, наверное, хочешь уйти? – обрадовалась Румер. – Не беспокойся, я сама закрою офис.
– Нет, мне еще надо вымыть клетки и поиграть с новоприбывшими, – сказала Матильда. – Но я подумала, что тебе стоит прочитать это важное сообщение. Оно поступило буквально только что.
Румер протянула руку, и Матильда передала ей клочок желтой бумаги:
Зеб будет ждать у «Фолейс», в 17.30, срочно.Уголки ее рта легонько дернулись, а брови поползли вверх. Она смотрела на записку и пыталась совладать с собой.
– Когда звонили?.. – спросила Румер.
– Минут пять назад, – ответила Матильда.
– Что-нибудь случилось? – поинтересовался Эдвард.
– Ну-у, – неуверенно протянула Румер и почувствовала, что на лбу у нее выступили бисеринки пота. С какой стати появилось это послание? Она ведь четко дала понять Зебу, что не хочет будоражить прошлое, выслушивать его объяснения и заново переживать все беды своей семьи. Выходит, что он упорно продолжает добиваться своего? Или же это как-то связано с Майклом и предстоящим путешествием ее отца?
– Румер?
– Я… я н-не знаю, – запинаясь, ответила она и вдобавок еще покраснела от стыда. Эдвард пристально смотрел на нее. У нее было такое ощущение, словно ее разрывают надвое. Ей хотелось рассказать ему правду, но в то же время она была не готова стойко перенести то, что он мог бы сказать по поводу ее встречи с Зебом.
– Доктор просит вас перезвонить поскорее, – тихо намекнула ей Матильда.
– Кто? – переспросила Румер.
– А, профессиональная этика, – понимающе кивнул Эдвард. – Ничего страшного. Не заставляй своего коллегу-ветеринара ждать.
– Что ж, сходим на ужин как-нибудь в другой раз, – сказала Румер. – У меня выдался ужасный день, и после работы я хочу поехать домой, на Мыс. Прости…
– Не переживай, – он коснулся ее дрожащей руки. – Заканчивай с делами и позаботься о себе. Ты и впрямь выглядишь очень уставшей. – Он взял у нее сумку с лекарствами от глистов для собак и поцеловал в щеку. Они обменялись поцелуями, и она пообещала позвонить ему на следующий день.
– Доктор просит меня перезвонить как можно скорее? Какой еще Доктор! – спросила Румер у Матильды, как только за Эдвардом притворилась дверь.
– Насколько я помню из твоих слов, – сказала Матильда, – у Зеба Мэйхью есть докторская степень по астрономии, или астрофизике, или теоретической математике, или какая-то еще в этом же роде. Значит, он доктор, не правда ли?
– Да, – Румер прищурилась, глядя на свою помощницу. – А ты случаем не подслушивала под дверью?
– Как ты могла подумать такое? – она изобразила на лице смертельную обиду.
– Потому что я уже собиралась сказать Эдварду «да» и поужинать с ним в «Ренвик-Инн», и я не слышала, чтоб в последние полчаса звонил телефон.
– Ну, хорошо, звонок поступил чуть раньше, пока ты делала прививку от бешенства Бутси Макмахону. Я разбирала сообщения и подумала, что тебе не помешает какое-нибудь разнообразие в выборе, перед тем как ты окончательно испортишь себе вечер.
– Ужин с Эдвардом не испортил бы мне вечер…
– Как скажешь, Док, – хитро улыбнулась Матильда.
– Ты прямо как мой отец! – возмутилась Румер.
– Ну, меня ругали и похуже, – Матильда так и просияла от радости.
– Неужели это так срочно? – Румер все еще вертела бумажку в руке. – Как думаешь, что ему нужно?
– Без понятия, – Матильда указала на часы. – Но тебе лучше поторопиться, уже почти пять пятнадцать.
Тяжко вздохнув, Румер надела плащ и, накинув капюшон на голову, поспешила на улицу. Под струями дождя лужайка перед крыльцом превратилась в серебристо-зеленое полотно. Над дорожкой мокрыми ветвями нависали величавые клены, с них тоже лило как из ведра, и пока Румер шла к машине, плащ ее вымок до нитки.
Глава 12
В понимании Румер и прочих les Dames de la Roche здание, где располагался магазин «Фолейс», мало чем отличалось от обычного амбара. Зеленая краска на его кровле облупилась, из-за чего крыша приобрела патину старой бронзы. Румер припарковала свой грузовичок на песчаной автостоянке. Повинуясь привычке, она сняла плащ и мокрые башмаки; войти в дождь в «Фолейс» в уличной обуви считалось чуть ли не святотатством.
Прикрыв голову, она забежала внутрь. Просторный зал магазина был заполнен полками с продуктами, книгами, журналами, наживкой и снастями, надувными плотами и фонариками – в общем, товарами для отдыха на море. У стены напротив входа находился небольшой бар с прилавком из нержавейки и высокими стульями.
За углом, рядом с таксофоном, стояли четыре старых стола. Их деревянные крышки были исцарапаны, покрыты следами от кружек с горячим кофе, вырезанными ножом инициалами и сигаретными ожогами, которые остались с тех пор, когда курение тут еще было разрешено. Часы показывали пять тридцать, а Зеб еще не объявился. Румер была всегда так занята, что почти не посещала этот магазин и кафе, но сейчас она, недолго думая, прямиком прошагала к своему любимому столику в углу, удобно устроилась в дубовом кресле, чтобы попить чайку и послушать шум барабанившего по крыше дождя.
Потягивая чай, она разглядывала сердца и инициалы у себя перед носом. Сколько же мальчишек и девчонок с Мыса Хаббарда оставили здесь свидетельства своей любви: ТР + ЛА, СЕ + КМ, ДМ + СП, ЗМ + РЛ. Зеб Мэйхью + Румер Ларкин. Она улыбнулась, увидев нетронутыми их инициалы. Зеб вырезал их в шутку, еще до того как между ними кроме дружбы возникло нечто новое, сильное, необъяснимое. Им обоим было тогда по шестнадцать лет; и когда однажды утром они развезли газеты и зашли сюда погреться, он заявил, что и лучшие друзья тоже заслуживают быть увековеченными на этом нетленном дереве столешницы.
Пытаясь найти объяснение тому, что согласилась прийти сюда, Румер прикрыла глаза. «Фолейс» был частью их прошлого – они с Зебом частенько пили тут лимонад в жару и горячий шоколад в стужу. Потом она изредка покупала здесь что-либо, но многие годы боялась сесть за этот стол. Медленно, словно остерегаясь подвоха, ее пальцы скользнули по дубовой крышке к ручке ящика с правого бока.
В столе был широкий выдвижной ящик. Возможно, изначально он задумывался как составляющая рабочего места, но какими-то судьбами стол оказался в «Фолейс». Кто была та первая девчонка, что спрятала в нем записку любимому мальчишке? С течением времени ящик стал хранилищем «секреток», в которых юные влюбленные признавались в своих чувствах, приглашали на Литтл-Бич или к Индейской Могиле, а в особых случаях даже просили руки и сердца.
Придерживая чашку с чаем одной рукой, другой Румер перебирала записки. Она старалась прогнать лишние эмоции – подобная старомодная романтика была не для нее, женщины аналитического склада ума. В детстве ей казалось, что ящики обладают некой магической силой, но она уже давно распрощалась с этими заблуждениями.
И тем не менее, начав читать, не могла остановиться.
Это было что-то вроде традиции – пообедать, просматривая любовные послания. Мистер Фолей – внук самого первого владельца – гордился тем, что не выбросил ни одно из них.
Похоже, время тоже позаботилось о них. Записки накладывались одна на другую, выстилая белым дно ящика. Иногда авторы забирали их; а бывало, что и те, кому была адресована «секретка». Остальные же так и лежали в своем первозданном виде. Самые старые были написаны десятилетия назад, пожелтели от времени, и, как и тогда, пылились в ящике, представляя собой лирическую историю этого места, которое так много значило для всех жителей Мыса Хаббарда.
– Хелло, Румер.
Услышав голос Зеба, Румер подняла голову. Он стоял возле стола в блестящем желтом дождевике, шортах и насквозь промокших кроссовках.
– Хелло, Зеб.
– Ты все-таки получила мое сообщение.
– Да. А что стряслось?
Не отвечая, Зеб жестом попросил официантку принести ему горячего шоколада. Потом он стряхнул воду с волос, заодно обрызгав и Румер.
– Эй, – сказала она, смахивая с себя капли.
– О, извини. Просто надо слегка обсохнуть.
– Ага, тогда обсыхай вон там, – сказала она, указывая на коврик у входа в десяти футах от стола.
– Да брось ты, Ларкин. Чуток воды тебе не повредит. Ты же ветеринар – неужели ты никогда не купала какого-нибудь лохматого пса? Ведь они постоянно отряхиваются…
– Лохматый пес. В самую точку, – сказала она, глядя на взъерошенные светлые волосы, ниспадавшие на его голубые глаза. Однако в этих глазах сверкнул огонек, и она поежилась. – Так о чем ты хотел поговорить?
– Прежде чем рассказать тебе, я хотел бы выпить немножечко вот этого, – сказал он и слизал языком половину взбитых сливок с чашки своего шоколада. – По-моему, я даже простудился.
– Что, у твоего джипа прохудилась крыша? – спросила она.
– Не, – признался Зеб, устроившись за столом. – Я целый день гонял на своем старом велике.
– На велике?
– Нуда, старый добрый «Ралли». Валялся у Винни в гараже. Наверное, она решила, что он слишком хорош, чтобы отправлять его на свалку. Но, как бы то ни было, я ничего не буду обсуждать, да и домой не вернусь, пока не допью этот шоколад.
– Укрепляет организм, – кивнула она, а он рассмеялся. – Что смешного?
– Именно это ты говорила, когда мы развозили газеты. Я жаловался на то, что приходится так рано вставать, а ты подкупала меня обещаниями здорового организма: после работы приводила меня в «Фолейс» и покупала мне горячий шоколад.
– Да, бывали у нас утречки вроде сегодняшнего…
– Зато мы тогда накопили много денег…
– Ага, пока нас не уволили из-за тебя.
– Я не виноват! – воскликнул Зеб и прыснул со смеху.
– Как же! А кто тогда издевался над бедной миссис Вильямс?..
– Она плохо поступила с тобой – ты ловила крабов на ее участке ручья, и за это она отняла у тебя башмаки и деньги на карманные расходы.
– То был день не из приятных, – нахмурилась Румер. – Пришлось обойтись без мороженого.
– Видишь? Я просто заступился за тебя.
– Но незачем было осквернять ее газету.
– Говорит Дорогая Эбби…
Румер сдержала улыбку: чтобы поквитаться с миссис Вильямс, Зеб начал писать в ее газете разные послания. Он отыскивал колонку «Дорогой Эбби», пририсовывал облачко к ее картинке и оставлял в нем советы собственной выпечки: «Возлюби ближнего своего», «Плохой день? Оставь свои проблемы при себе», «Да, у тебя головная боль, тебе плохо: но не стоит срываться на других» и, наконец – тот, за который их уволили, – «Гори, детка, гори».
– Что самое удивительное, она ведь довольно долго не жаловалась на наши проделки, – сказала Румер.
– Может быть, она думала, что эти облачка на самом деле были частью колонки «Дорогой Эбби». Я очень старался, чтобы все выглядело по-настоящему.
– Нет же, она знала!
– Возможно, ты и права. Наверное, ей нравилось внимание со стороны. Понимаешь, да? Кстати, она еще живет здесь?
– Она умерла, Зеб. Уже лет пятнадцать назад, если не больше.
– Черт! – Зеб бабахнул кулаком по столу. – А я-то думал попросить у нее прощения.
– Похоже, ты опоздал самую малость…
– Не сыпь мне соль на рану, Ларкин…
Несмотря ни на что, они улыбнулись и почтили молчанием память старой миссис Вильямс. Зеб поднялся и пошел еще раз наполнить их чашки чаем и горячим шоколадом. Вернувшись, он чокнулся с Румер.
– Хорошо, – сказал он.
– Что хорошо?
– Теперь я готов рассказать тебе, в чем, собственно, дело. То есть зачем я устроил эту встречу.
– Тебя послушать, так мы как будто шпионы, у которых тайная явка.
– В этом есть доля истины, Ларкин. Я хочу, чтобы ты побыла плохим парнем.
– Плохим парнем?
– Ну, образно, конечно… Думаю, это скорее будет похоже на игру хороший полицейский/плохой полицейский.
Она устало вздохнула:
– Зеб, не тяни резину.
– Ладно. Это насчет Майкла. Ему нужно помочь…
– Он не заболел? – у нее екнуло сердце.
– Наш бросивший школу мудрец здоров как лось. Порой мне хочется схватить его за шкирку и потрясти как следует, а иногда усадить на диван и заставить его объяснить мне, что же я сделал не так.
– Ну, и что тебе мешает?
Словно желая все обратить в шутку, Зеб попытался улыбнуться. Но это ему не удалось.
– Знаешь, Ру, я боюсь услышать то, что он мне скажет. Что у него самые эгоистичные в мире родители и что я не уделял ему достаточно своего внимания…
– Если ему надо высказаться, – спокойно заметила Румер, – то тебе лучше собраться с силами и выслушать его.
– Спасибо! Какой замечательный совет, вы только подумайте…
– Пожалуйста, Зеб. Но если тебе или Элизабет опять потребуется союзник в войне с Майклом, то советую искать его где-нибудь в другом месте.
Он резко отодвинулся от стола, чуть не опрокинув свое кресло. Она заметила вспыхнувший гнев в его глазах, глубокую складку меж бровями, сжатые кулаки, но не подала виду.
– Зеб, – попросила она мягко. – Сядь.
– Забудь. Я, видно, ошибся. Решил, что…
– Нет, ты не ошибся. Особенно если это касается Майкла. Что я могу для него сделать?
Зеб неохотно опустился обратно в кресло. За последние пять минут его лицо переменилось так, словно его до смерти измучили переживания. Он выглядел уставшим, поверженным и постаревшим лет на десять. Морщины в уголках его глаз и рта прорезались еще сильнее; он стиснул губы в струнку.
– Я хочу, чтобы он пошел в летнюю школу, – сказал он. – Знаю, что в Блэк-Холле есть такой курс – слышал краем уха, как Майкл разговаривал с Куин. И, кстати, твой отец подкинул мне эту же идею. Наверное, в глубине души я надеялся, что приезд сюда пойдет Майклу на пользу. Что Сикстус возьмет его под свое крыло.
– Но он скоро отправляется в плавание, – пробормотала Румер.
– Да, – чуть громче сказал Зеб, наблюдая за ее реакцией.
Румер пожала плечами, чтобы отбросить волнение и сосредоточиться на Майкле.
– В общем, поскольку отец уезжает, ты ждешь помощи от меня, правильно?
– Да. Ты нравишься Майклу: когда он пришел домой после прогулки на твоем коне, я просто не узнал его – парень был безумно счастлив. Думаю, он поговорит с тобой… и еще я надеюсь, что пойдет на все, чтоб ты гордилась им.
– Но как же вы с Элизабет?
– Сейчас он для нас потерян, – вздохнул Зеб. – Я не могу тебе толком ничего объяснить, и от этого мне еще хуже, но он не хочет иметь с нами ничего общего. За прошедшие годы, похоже, мы здорово подвели его. Мы занимались каждый своими проблемами, а мальчишка рос сам по себе…
– Это не только ваша проблема. В Америке полно таких семейств, где дети несчастны.
Зеб замер. Он покраснел, но его голубые глаза были яснее чистого неба.
– Он ребенок родителей, которые никогда не любили друг друга, – тихо ответил Зеб, и Румер ощутила, как спина у нее покрылась мурашками. – Согласись, такие условия – не лучшая обстановка для взросления единственного сына…
– Зеб, – она подняла ладонь, словно защищаясь и не желая слышать его слова о неудачном браке с Элизабет.
– Никогда, Румер! – возразил он. – Никогда, с самого первого дня! Это была ошибка…
– Прекрати! – крикнула она. – Мы сейчас говорим о Майкле! Он живой человек, он не ошибка, неужели ты не понимаешь? При чем здесь мальчик, которого родили люди, не любившие друг друга?
