Сердце Хелен екнуло, когда напольные часы в прихожей пробили четыре. Она все быстрее и яростнее взбивала масло в большой глиняной миске.
      – Ты брызгаешься! – закричал Чарли.
      Он сидел на кухонной тумбочке с завязанным вокруг талии полотенцем, сжимая в руке свежеиспеченного пряничного человечка с отъеденной головой. Босой, с мукой на кончике носа и жирными пятнами на рубашке, он был с ног до головы покрыт капельками свежего масла, блестевшими на его импровизированном фартуке, лице, волосах и даже ногах.
      Хелен позволила ему взбивать первую порцию, то и дело повторяя: «Чарли, старайся не брызгать» – и теперь ему стало смешно, когда он ей сказал то же самое:
      – Хелен, ты брызгаешься!
      Хелен опомнилась и рассмеялась вместе с ним. Вот уж действительно! Капельки масла покрывали ее фартук и платье. Подмигнув Чарли, она поставила миску на тумбочку и, обмакнув палец в масло, коснулась кончика его носа. Он хихикнул, стер его тыльной стороной ладошки, сунул палец в масло и мазнул Хелен по подбородку. Она попыталась слизнуть его языком, рассмешив мальчика еще больше.
      Время близилось к шести, когда они наконец испекли и украсили несколько дюжин пряничных человечков. Еще полчаса ушло на то, чтобы навести порядок в кухне. И чуть больше – чтобы привести в порядок себя.
      Но когда все дела были закончены, время по-настоящему застопорилось для Хелен. Она не представляла, когда ждать Нортвея. Если Рейдер выиграл скачки, у Курта могло возникнуть желание отпраздновать победу. Он мог пойти в салун, чтобы выпить. Или сыграть в карты. Или заняться чем-нибудь похуже.
      Впрочем, не все ли равно? Завтра он уезжает, и совершенно не важно, как он проводит свой последний вечер в Алабаме.
      Когда тени удлинились, Хелен принялась беспокойно расхаживать по гостиной. Чарли заметил, что она нервничает, и спросил, что случилось. Хелен заверила его, что все в порядке, просто в доме немного душно, и поинтересовалась, не хочет ли он выйти на воздух.
      Не успела она договорить, как Чарли выскочил наружу, и Хелен поспешила следом.
      Июньское солнце садилось за заливом. Раскачиваясь в своем любимом кресле-качалке с плетеным сиденьем, Хелен наблюдала за мальчиком, ловившим светлячков на переднем дворе. Каждые пять минут она вставала, обходила дом и вглядывалась в обсаженную деревьями аллею. Затем, вздохнув, возвращалась назад.
      Наконец она услышала отдаленный стук копыт. Чарли тоже его услышал.
      – Капитан возвращается! – крикнул он, поставил на землю банку со светлячками, велел Доминику сторожить ее и стремглав понесся за дом.
      Хелен последовала за ним с лихорадочно бьющимся сердцем.
      Из подъездной аллеи показался Курт Нортвей. Последние лучи заходящего солнца золотили его черные волосы. Он улыбался.
      Рейдер выиграл.
      Хелен стало дурно.
      Курт натянул поводья и спешился. В правой руке он держал новенький саквояж. Хелен схватилась рукой за горло.
      Едва заметно кивнув Хелен, Курт улыбнулся сыну.
      – Ты собрал свои вещи?
      Чарли энергично закивал.
      – Хелен помогла мне.
      – Отлично, – сказал Курт. Поставив саквояж на землю, он обратился к Чарли: – Я привез тебе подарок.
      Мальчик шагнул вперед.
      – Подарок? Какой?
      Курт вытащил из потертых седельных сумок небольшую коробку и вручил сыну. Чарли нетерпеливо сорвал крышку, заглянул внутрь и радостно вскрикнул при виде ярко раскрашенных игрушечных солдатиков. Затем повернулся к Хелен и продемонстрировал ей свое сокровище. Хелен изобразила восторг.
      Чарли снова повернулся к отцу, его глаза сияли от счастья.
      – Спасибо, капитан.
      С прижатой к груди коробкой он выглядел таким трогательным, что Курт едва сдержался, чтобы не обнять его, подхватив на руки.
      – Пожалуйста, – сказал он.
      – Можно, я высыплю их на кровать?
      – Конечно. Захвати с собой саквояж.
      – Хорошо, капитан. – Он потянулся к саквояжу, но Курт остановил его.
      Он поднял саквояж и, повернувшись к Рейдеру, приказал ему взять саквояж и следовать за мальчиком к амбару. Чарли рассмеялся, когда огромный жеребец, издав короткое ржание и тряхнув головой, крепко сжал в зубах ручку саквояжа, протянутого ему Куртом. С саквояжем в зубах могучее животное послушно двинулось следом за счастливо улыбающимся малышом, который гордо нес под мышкой коробку с оловянными солдатиками.
      Хелен и Курт остались одни.
      – Вы ни о чем не хотите меня спросить?
      – Все и так ясно, – уныло отозвалась она. – Вы победили. Поздравляю.
      Его красивое лицо расплылось в широкой ухмылке.
      – Рейдер обошел своего ближайшего соперника – черного жеребца Найлза Ловлесса – на десять корпусов. Выиграл и даже не вспотел.
      Хелен попыталась улыбнуться, но без особого успеха.
      – Я очень рада, – произнесла она уныло.
      – Судя по вашему тону, этого не скажешь.
      – Извините. – Она тяжело вздохнула и посмотрела на него в упор. – Так когда же… вы уезжаете?
      – А вы хотите, чтобы я уехал?
      Опустив голову, Хелен подтолкнула носком башмака небольшой камень.
      – Рейдер выиграл скачки. Теперь у вас достаточно денег, чтобы вернуться в Мэриленд.
      – Вообще-то нет, – возразил Курт с улыбкой.
      Хелен резко вскинула голову.
      – Вам недостаточно сотни долларов, чтобы добраться до Мэриленда? Многие семьи живут целый год на меньшую сумму.
      – У меня нет сотни долларов.
      – Нет? Вы потратили деньги?
      – Да, мэм.
      – Все?
      – Почти. – Он скрестил руки на груди, ожидая дальнейших вопросов, но Хелен молчала, не сводя с него ошарашенного взгляда. – Вы не хотите узнать, на что я их потратил?
      – Нет. Это меня не касается.
      – На упряжку тягловых лошадей взамен старины Дьюка. Я приобрел пару крепких серых лошадок за семьдесят долларов. Их доставят завтра утром.
      Хелен изумленно приоткрыла рот. Уж не ослышалась ли она?
      – Но… я думала… Вы купили саквояж, велели Чарли собрать…
      – …его поношенную одежонку, – закончил за нее Курт. – Чтобы мы могли ее сжечь. Я купил Чарли новую одежду на оставшиеся деньги. – Он тепло рассмеялся. – Так что завтра к полудню я буду снова пахать ваши поля.
      Хелен лишилась дара речи.
      Ей хотелось плакать и смеяться одновременно. Курт остается! Он потратил выигранные деньги на тягловых лошадей, чтобы помочь ей сохранить ферму. Он мог взять Чарли и гордо удалиться, но не стал этого делать. Сердце гулко билось у нее в груди. Ей хотелось броситься ему на шею и крепко обнять.
      – Даже не знаю, что сказать, – произнесла она наконец. – Я думала… что… после моей глупой угрозы…
      – Я знал, что это несерьезно. Вы не собирались выставлять меня с фермы, а я не собирался уезжать. – Курт улыбнулся. – Надеюсь, вы понимаете, почему я никогда не допущу, чтобы Рейдер тащил плуг?
      Хелен кивнула:
      – Да. Я так благодарна вам. – Боясь сказать что-нибудь лишнее от избытка чувств, она лишь произнесла: – Вы, наверное, устали. Спокойной ночи. – И повернулась, собираясь уйти.
      – Погодите. – Курт поймал ее за локоть и, сунув руку в нагрудный карман, извлек небольшую коробочку. – Я купил вам маленький подарок.
      Глаза Хелен округлились.
      – Мне?
      – Так, ничего особенного, – сказал Курт извиняющимся тоном.
      Хелен нетерпеливо открыла коробочку и вытащила изящную перламутровую заколку.
      – Это для волос, – сообщил он. – Я заметил такую же у вашей подруги Эммы вчера и подумал, что вам, возможно, тоже понравится. – Он пожал плечами. – Можете ее не носить, если не хотите, просто…
      Хелен сунула коробочку ему в руки, вдела заколку в волосы и защелкнула.
      – Она очень красивая. Спасибо, капитан.
      Хелен выглядела такой очаровательной, стоя в ранних сумерках с новой заколкой в золотистых волосах, что Курт едва удержался, чтобы не заключить ее в объятия.
      Он улыбнулся:
      – Пожалуйста, миссис Кортни.

      В понедельник утром Найлз Ловлесс пребывал в отвратительном настроении.
      Он сидел за массивным письменным столом в своей конторе на Мэйн-стрит. В просторной комнате было полутемно. Найлз не поднял жалюзи и не отпер входную дверь. Он не желал никого видеть. Голова раскалывалась от боли.
      Его лучший скакун проиграл на воскресных скачках. И кому? Презренному янки!
      После этого он немедленно отбыл домой, прихватив с собой Пэтси. Под предлогом, что у него дела в конторе, Найлз высадил Пэтси возле дома и направился прямиком к Ясмин Парнелл, однако не застал ее дома. Он вошел, налил себе виски и поднялся наверх.
      Найлз был пьян и зол, когда Ясмин наконец явилась домой в семь часов вечера. И еще больше разозлился, когда она отвергла его любовные притязания, заявив, что хочет отдохнуть и переодеться, прежде чем идти на танцы на ярмарке, и, словно капризного ребенка, отослала его домой, к жене. Дома Пэтси, не стесняясь в выражениях, отчитала его за опоздание к обеду и исходивший от него запах спиртного, после чего, обиженно надувшись, взбежала вверх по лестнице и заперлась в его собственной спальне.
      В итоге, вместо того чтобы праздновать победу в кругу восхищенных доброжелателей, Найлз провел субботнюю ночь в полном одиночестве, заливая горечь поражения спиртным.
      И точно так же почти все воскресенье.
      Выругавшись, Найлз откинулся в кресле и прижал пальцы к пульсирующим вискам. Закрыв глаза, он проклинал всех и все. Затем открыл глаза и устало вздохнул, размышляя о том, не принять ли ему хорошую порцию виски, несмотря на столь ранний час.
      Машинально сунув руку в кармашек жилета, Найлз снова выругался, не обнаружив там часов. В ярости он круто повернул вращающееся кресло, поднялся и направился к заднему выходу, бесшумно ступая по толстому ковру.
      У двери он помедлил, чтобы вернуть себе самообладание.
      И когда открыл дверь в переулок, где его терпеливо поджидали трое мужчин, выглядел совершенно спокойным. Улыбнувшись, он кивнул им, и троица испустила дружный вздох облегчения.
      – Зайдите на минутку, ребята, – сказал он и скрылся в конторе.
      Мужчины последовали за ним.
      Когда все трое оказались внутри, Найлз поинтересовался:
      – Кто из вас ездил на ферму Берков прятать мои часы?
      Гарри Бойд распрямил широкие плечи.
      – Я, босс! Моя работа. А что, шериф уже побывал там и нашел…
      Не успел он договорить, как Найлз набросился на него. От фальшивой улыбки не осталось и следа. Схватив Бойда за распахнутый ворот рубашки, он притянул его ошарашенную физиономию вплотную к своему лицу.
      – Нет, шериф не нашел часы, а вот тебе лучше вспомнить, где ты их спрятал.
      Растерявшись и недоумевая, Бойд яростно закивал:
      – Я помню, босс. В точности помню, куда их сунул…
      – Отлично. Поедешь туда сегодня же ночью и заберешь их, – приказал Найлз, для вящей убедительности дернув подручного за воротник.
      – Но зачем? Я думал…
      – Делай, что тебе говорят! – рявкнул Найлз. Отпустив Бойда, он снова схватился за свои пульсирующие виски и презрительно добавил: – Пошли вон! Все! Мне противно на вас смотреть!
 
      Гарри Бойд ждал до полуночи, прежде чем отправиться во владения Берков. Благодаря судьбу за то, что узкий серп луны дает мало света, он двинулся через сосновый бор, продираясь в темноте сквозь густой подлесок и низко растущие ветви.
      Выбравшись наконец на открытое пространство, он натянул поводья. Перед ним простирались поля фермы, за которыми виднелись хозяйственные постройки и старый дом, обращенный фасадом к заливу. Дом был погружен в темноту. Бойд перевел взгляд на амбар, затем на пристройку. Нигде не было света. Он облегченно вздохнул.
      – Плевое дело, – буркнул он себе под нос.
      Спешившись, Бойд привязал лошадь к сосне и зашагал к высившимся неподалеку постройкам. Под прикрытием темноты приблизился к амбару и на цыпочках подкрался к загону, где был привязан гнедой жеребец. Бойд то и дело останавливался, опасаясь, как бы лошадь не подняла шум, учуяв его запах.
      Из темного загона не доносилось ни звука.
      Бойд добрался до открытой двери амбара, прошмыгнул внутрь и помедлил, напрягая зрение. Было так темно, что он едва различал собственную руку. Что ж, придется пробираться на ощупь.
      Судорожно сглотнув, Бойд вытянул руки и, как слепой, медленно вошел в темный амбар. Он вспомнил, где находится лестница, которая вела на чердак, и уверенно повернул в нужном направлении.
      Спустя несколько секунд он наткнулся на грубо сколоченную лестницу. Бойд радостно улыбнулся в темноте и начал взбираться, надеясь, что ненадежные ступеньки выдержат его вес и на этот раз. Добравшись до верха, он осторожно ступил на деревянный настил, служивший полом чердака.
      Через круглое окошко просачивался лунный свет, но его было недостаточно. К счастью Бойда, он точно помнил, где оставил часы. Осталось лишь добраться до этого места, разгрести солому, забрать часы и смыться, пока его не обнаружили.
      Бойд на четвереньках прополз мимо аккуратно сложенных пучков соломы, борясь с неодолимым желанием чихнуть. Он даже остановился, зажав нос и рот ладонями и крепко зажмурившись. Затем пополз дальше и довольно усмехнулся при виде большой кипы соломы, высившейся справа от слухового окошка.
      Бойд присел на корточки и сунул растопыренную ладонь в укромное местечко у стены. Но его пальцы не нащупали ничего, кроме соломенной трухи и шероховатого дерева. Сунув руку дальше, Бойд стал лихорадочно шарить по полу. Часов не было.
      Забыв об осторожности, он принялся яростно разгребать солому, пыхтя и фыркая, словно разъяренный бык.
      Наконец, запыхавшись, с бешено бьющимся сердцем, выпрямился, готовый заплакать.
      Крик замер у него в горле, когда из темноты внезапно появилась рука и зажала ему рот. С перепугу он чуть не подавился собственным языком.
      – Ты, случайно, не это ищешь? – раздался позади низкий голос.
      В тусклом свете сверкнули бриллианты, украшавшие золотые карманные часы, покачивающиеся на золотой цепочке.
      Бойд в ужасе замер. Сейчас он увидит или почувствует нацеленный на него револьвер.
      Стоявший позади Курт обошел мужчину и остановился так, чтобы тот его видел.
      – Я задал вопрос, – тихо произнес он, раскачивая часы в нескольких дюймах от носа Бойда. – И жду ответа.
      Яростно закивав, Бойд с трудом сглотнул, чтобы промочить пересохшее горло, и наконец прохрипел:
      – Можете оставить их себе. Я все скажу…
      – Мне не нужны часы Ловлесса. Да и остальное его барахло. – Курт расстегнул нагрудный карман мужчины и опустил туда часы. – Верни их ему и передай, что я лично позабочусь о том, чтобы он не наложил свои грязные лапы ни на один акр земли миссис Кортни. – Он застегнул карман все еще коленопреклоненного Бойда. – Ты в состоянии это запомнить?
      – Да, сэр, – выдохнул тот. – Я передам.
      – Вставай.
      Бойд с трудом поднялся на ноги.
      – Что-нибудь еще?
      – Да. Это частная собственность. Ты проник сюда незаконно. Еще раз поймаю тебя – пристрелю на месте, – холодно произнес Курт.

      «Здесь покоятся солдаты-янки, отдавшие жизнь за свою страну вдали от родины».
      В утренней тишине Курт смотрел на эпитафию, вырезанную на деревянном кресте. Затем скорбно склонил голову и вознес молитву за павших товарищей по оружию.
      Он стоял в изножье трех могил солдат союзной армии, которых Джолли похоронил на краю владений Хелен. Все трое погибли во время морского сражения за Мобил.
      Курт поднял голову. Прищурившись, он устремил взгляд на север, где находился его дом. Осенью он уедет отсюда. Домой, в Мэриленд. А эти мужчины навсегда останутся здесь. Плодородная земля Алабамы стала для них вечным приютом.
      Курт взглянул на восходящее солнце. Его ждет работа. Он не уедет, пока не выполнит своих обязательств. Совесть не позволит ему вернуться домой, пока он не убедится, что Хелен не лишится своей фермы.
      Курт был полон решимости сделать все, что в его силах, чтобы она сохранила свою любимую землю. Он трудился от зари до заката, шагая за парой крепких серых лошадок, тащивших тяжелый плуг, пока руки и ноги не начинали дрожать от усталости. Работал до полного изнеможения. Однако находил в себе силы трудиться дальше.
      Жаркое солнце Алабамы палило его усталую шею. Пропитанная потом одежда липла к телу. Он постоянно испытывал жажду. Такую сильную, что казалось, будто его глотка «забита хлопком», как сказал бы Джолли.
      Но все это не имело значения.
      Главное – это как можно скорее завершить сев. Позаботиться о том, чтобы Хелен Кортни собрала осенью обильный урожай. Урожай, который позволил бы ей выручить достаточно денег, чтобы заплатить непомерные налоги на землю, расплатиться с ним и обеспечить себе достойную жизнь. Чтобы она не жила в постоянном страхе, что Найлз Ловлесс отберет у нее ферму.
      Самоотверженность, с которой он отдавался работе, не прошла незамеченной для Хелен. С растущим восхищением она наблюдала, как Курт безропотно трудится весь жаркий день в поле и только в сумерках возвращается на ферму, потный, усталый и грязный.
      Из кухонного окна Хелен могла видеть, как он утоляет жажду, опустошая несколько ковшей подряд, устало прислонившись к колодцу. Пропотевшая насквозь рабочая рубаха липла к спине, плечам и груди. Лицо покрывал слой бурой пыли. По щекам и шее, видневшейся в распахнутом вороте, стекали капельки пота. Черные как смоль волосы были влажными.
 
      Теплым июньским вечером Хелен, по обыкновению, стояла у кухонного окна, когда Курт стянул с себя грязную рабочую рубаху и повесил на стенку колодца. Набрав полное ведро воды, он отошел от колодца и опрокинул его на голову, наслаждаясь холодными струйками, стекавшими по разгоряченному лицу и голой груди. Хелен невольно улыбнулась. Женщина ни за что не вылила бы воду себе на голову, подумала она. На такое способен только мужчина.
      Ее улыбка стала шире, когда он вытер лицо ладонями, откинул назад мокрые волосы и встряхнулся, как большая собака. Она почти слышала глубокий вздох удовлетворения, вырвавшийся из его груди. Но когда загорелая рука Курта легла на его твердый живот, размазывая воду по гладкой мускулистой плоти, у Хелен возникло ощущение, будто она вторгается в нечто личное, и она поспешно отвернулась. Хелен не могла не признать, что получает немалое удовольствие, подглядывая за Куртом Нортвеем. Этот факт обеспокоил ее. Что на нее нашло?
      Хелен нахмурилась. Неужели она начинает забывать о том, что он янки? Она почти сожалела, что сожгла его офицерскую форму. Лучше бы он по-прежнему носил синие кавалерийские брюки с желтыми лампасами, тогда у нее не возникало бы сомнений, кто он такой на самом деле.
      Хелен яростно стиснула зубы. Неужели прошло всего несколько недель с тех пор, как она с жаром уверяла его, что никогда не забудет, что он носил форму ненавистного врага? Что не желает этого забывать. Что будет помнить об этом до конца своих дней.
      Господи милосердный, неужели она начинает забывать?
      Нет!
      Она помнит. И всегда будет помнить.
 
      Когда поля были засеяны, стало чуть легче. Еще многое оставалось сделать, но Курту удалось выкроить время на одну затею, которая должна была стать сюрпризом для Хелен. Он посоветовался с Джолли и Чарли и попросил их держать язык за зубами.
      Курт потихоньку разобрал прогнившие ступеньки, которые вели вниз, к заливу, и, когда последняя старая доска была выброшена, занялся расчисткой тропы, заросшей вьющимися растениями и кустарником. Успешно справившись с буйной растительностью, он собрал все доски, которые можно было найти на ферме. Джолли внес свой вклад в общее дело, тайком перетаскав их вниз, чтобы Хелен ничего не заметила.
      Чарли был вне себя от возбуждения в связи с предстоящим строительством. Его неоднократно предупреждали ничего не говорить Хелен, чтобы не испортить сюрприз, и он молчал.
      Хелен чувствовала, что что-то происходит. Карие глаза Чарли лукаво сияли, он постоянно шептался с Джолли, хитро поглядывая на Хелен, и то и дело зажимал ладошками рот, чтобы не проговориться.
      Секрет раскрылся в одно прекрасное утро, когда Хелен разбудил стук молотка. Заинтригованная, она быстро оделась и вышла через заднюю дверь, чтобы выяснить, что происходит. Возле амбара никого не было. Озадаченная, Хелен поняла, что ритмичные удары молотка звучат слабее, чем когда она была в своей спальне.
      Она вернулась в дом и вышла на переднюю веранду.
      Стук молотка стал громче, ближе.
      Она спустилась с крыльца и поспешила через передний двор на звук невидимого молотка, доносившийся снизу, с крутого склона, ведущего к заливу. Хелен подошла к краю спуска, где раньше начиналась пришедшая в упадок деревянная лестница, и обнаружила новую лестничную площадку на месте старой. Осторожно ступив на нее, она заглянула вниз и увидела стоявшего на коленях Курта с молотком в руке, который вбивал гвозди в крепкую доску.
      Он восстанавливает лестницу!
      Широкая тропа, спускавшаяся к заливу, была расчищена до самой воды. Старые прогнившие ступеньки исчезли, зато появились доски, заготовленные для опор и ступенек. И все это без ее ведома. Вот почему Чарли был так возбужден все последние дни. Он все знал и умирал от желания рассказать ей.
      Тронутая до глубины души, Хелен смотрела на Курта.
      Он был без рубашки. Босиком. Его обнаженный торс блестел от пота. С каждым взмахом руки, ударявшей молотком, на его голой спине перекатывались мускулы. Во рту он держал гвозди. Рядом были сложены распиленные доски.
      – Что вы делаете? – спросила она.
      Курт поднял глаза и улыбнулся. Затем выпрямился и вытащил изо рта гвозди.
      – Попробуйте догадаться.
      – Восстанавливаете спуск к заливу. – По ее лицу было видно, что она ужасно довольна.
      Он кивнул.
      – Скоро вы сможете скакать вниз по лестнице, считая на ходу ступеньки, как в детстве.
      Хелен вспыхнула, пораженная, что он запомнил ее слова.
      – Сомневаюсь, что я еще в состоянии скакать, однако очень рада, что снова будет лестница. – Она села на верхнюю ступеньку. – Такого замечательного сюрприза я не ожидала.
      Курт снова присел на корточки.
      – Вы хотите сказать, что Чарли не проболтался?
      – Да. Бедный малыш так старался, что я чувствую себя виноватой. Испортила такой грандиозный сюрприз.
      – А вы притворитесь, будто ничего не знаете.
      – Пожалуй, я так и сделаю, – согласилась Хелен. – Пусть он будет первым, кто мне расскажет. А еще лучше покажет.
      – Хорошая мысль, – кивнул Курт, рассеянно поглаживая голую грудь. Осознав, что полуобнажен, он бросил молоток и потянулся за валявшейся в стороне рубашкой. – Простите, мэм, – смущенно произнес он. – Я обещал вам не расхаживать без рубахи, но…
      – Забудьте, что я говорила, капитан. – Хелен забрала у него рубашку и положила на ступеньку рядом с собой. – Если вам так прохладнее, не вижу ничего плохого, если вы будете работать без рубашки. – Она поспешила сменить тему. – Как вы думаете, много потребуется времени, чтобы восстановить лестницу?
      Курт покачал головой.
      – Два-три дня, не больше.
      – Не могу дождаться, – призналась Хелен.
      – На самом деле лестница просто необходима, – сказал он, вытирая тыльной стороной ладони вспотевший лоб. – Во всяком случае, Чарли с Джолли не замедлят воспользоваться новым спуском. Им больше не придется делать крюк, чтобы добраться до излюбленного места рыбалки.
      Она с улыбкой кивнула.
      – Представляю, как буду купаться в море перед сном.
      Хелен промолчала.
      – Да и вы могли бы иногда прогуливаться по берегу залива. – Он посмотрел на водную гладь, подсвеченную розовыми лучами восходящего солнца.
 
      Вскоре лестница была готова.
      Но Хелен продолжала делать вид, что ни о чем не догадывается. Она старалась не только для Чарли, но и для Джолли. Оставаясь в душе ребенком, старик радовался ничуть не меньше, чем его пятилетний приятель.
      В день завершения строительства Чарли вскочил со стула, едва закончился ужин, метнулся к отцу и что-то взволнованно зашептал ему на ухо.
      – Да, – кивнул Курт. – Можно.
      Мальчик обежал вокруг стола, бросившись к Джолли. Курт и Хелен переглянулись. Чарли ничего не заметил. Как и Джолли, которому Чарли шепотом сообщил, что ему нужен его красный шейный платок.
      Хелен безропотно позволила завязать себе глаза, после чего Джолли с Чарли взяли ее за руки и повели к новой лестнице.
      – Еще немножко, – сказал Чарли.
      – Почти на месте, – поддержал его Джолли.
      Курт с улыбкой следовал за троицей, засунув руки в карманы.
      – Стой! – закричал Чарли. – Стой, Хелен, уже пришли!
      Хелен послушно остановилась. Джолли снял с ее глаз повязку. Хелен округлила глаза и прижала ладони к щекам.
      – Новая лестница! – громко объявила она. – Глазам своим не верю. Как чудесно!
      Она продолжила взволнованно восклицать, что ни о чем не догадывалась, что у нее нет слов, что она никогда в жизни так не удивлялась. Чарли хлопал в ладоши и визжал от восторга. Джолли качал седовласой головой и счастливо улыбался. Курт усмехался, аплодируя в душе ее актерским способностям и умению доставить удовольствие трогательному ребенку и старому добряку.