Но не прошло и двух часов, как они полностью разошлись во мнениях.
      Солнце садилось по ту сторону залива, и они только что закончили ужинать. Чарли и Джолли уже удалились на переднюю веранду, чтобы посидеть в старом кресле-качалке с плетеным сиденьем, наблюдая за редкими судами, скользившими по воде.
      Хелен, собиравшая со стола грязную посуду, посмотрела на Курта:
      – Капитан, пока вы будете пахать утром, я могла бы… – Она замолкла, озадаченная странным выражением его лица. Курт покачал головой. – В чем дело?
      Он подался вперед, облокотившись о стол и подперев подбородок рукой.
      – Вы упустили из виду одну вещь: старый Дьюк теперь покоится в могиле.
      – Ничего я не упустила.
      – Как же, по-вашему, я могу пахать без лошади?
      – Ну, поскольку Дьюк умер, вам придется запрячь Рейдера, – рассудительно заметила она.
      Курт резко выпрямился. Отодвинув стул, он так стремительно вскочил на ноги, что Хелен от неожиданности выронила посуду, с громким дребезжанием стукнувшуюся о стол, и изумленно уставилась на Курта. В глубине его зеленых глаз сверкали опасные огоньки, на загорелой шее напряглись жилы.
      – Рейдер – чистокровный конь.
      – Я знаю.
      – Никто не пашет на чистокровках, мэм.
      – Разве? Ну, не думаю, что Рейдеру повредит, если он немного поработает, – сказала Хелен, повернувшись к нему спиной.
      Курт схватил ее за руку и повернул лицом к себе.
      – Рейдер не будет таскать плуг.
      Хелен вырвала руку.
      – Вот что, капитан. Пахота должна быть закончена. И Рейдер это сделает.
      – Нет, – упрямо возразил Курт.
      – Сделает, если вы рассчитываете получить деньги осенью! – предупредила его Хелен.
      – Скорее я впрягусь в плуг сам, нежели запрягу Рейдера, – твердо сказал Курт.
      – Но это несерьезно! – резко бросила она.
      – Абсолютно серьезно, – заявил он.
      Атмосфера накалялась. Курт впервые потерял самообладание. Хелен испытывала страх и в то же время возбуждение.
      Глядя ему в глаза, гневно сверкавшие на смуглом от загара лице, она ощутила исходившую от него опасность. Высокая гибкая фигура Курта была напряжена до предела, и, казалось, достаточно одного неосторожного слова, чтобы эта тщательно обуздываемая сила вырвалась на волю.
      Странно, но Хелен хотелось, чтобы он взорвался. Она испытывала почти неодолимое желание посмотреть, что будет, когда вся эта пугающая мощь высвободится. И гадала, что он сделает, если она зайдет достаточно далеко.
      Она знала, что поступает безрассудно, но не могла сдержаться. Подступив к нему вплотную, Хелен выпалила:
      – Либо вы запряжете своего избалованного жеребца в плуг и будете пахать, либо…
      – Что?
      – Либо… упакуете свои вещички и уберетесь с моей фермы!
      Она напряглась в ожидании взрыва.
      Его не последовало.
      Красивое лицо Курта менялось прямо у нее на глазах. Сердитая гримаса исчезла, и внезапно Хелен увидела в нем одинокого, уязвимого мальчика, каким он был когда-то. Сердце ее болезненно сжалось.
      – Прекрасно. Дайте мне двадцать четыре часа, – спокойно сказал он и зашагал прочь.
      Хелен в ужасе застыла.
      Она была потрясена. Не могла поверить в случившееся и сожалела о сказанном. Сдуру она велела ему убираться с ее фермы, и он поймал ее на слове. Зачем вообще она затеяла этот дурацкий разговор? Как ее угораздило поставить ему такое безумное условие? Она не оставила ему выбора! Никогда в жизни Курт не согласился бы использовать своего обожаемого скакуна в качестве тягловой лошади, и она прекрасно это знала.
      Он действительно собирается уехать. Уехать и оставить ее с незасеянными полями и несжатым урожаем.
      Хелен охватила паника.
      Нужно остановить его, пока не поздно. Она не может допустить, чтобы он уехал.
      – Капитан, постойте! – крикнула она, сбежав с крыльца вслед за ним.
      Курт, успевший добраться до задних ворот, остановился, но не обернулся. Хелен поспешила к нему. Поравнявшись с ним, она схватила его за локоть. Хотела извиниться, сказать, что готова взять свои слова обратно.
      Хелен судорожно сглотнула, прежде чем заговорить, но Курт, устремив на нее бесстрастный взгляд, спросил:
      – Вы не присмотрите за моим сыном завтра?
      – За вашим сыном… Но почему?
      – Меня не будет весь день, – холодно ответил он, – у меня важное дело в городе.
      И тут Хелен поняла, что он решил участвовать в скачках на окружной ярмарке и выиграть приз в сто долларов. С деньгами в кармане он сможет забрать Чарли и отправиться в Мэриленд.
      Хелен лихорадочно размышляла. Любой ценой надо отговорить его от участия в скачках. Без денег Курт не сможет уехать.
      – Капитан, если вы намерены уехать в город, чтобы принять участие в завтрашних скачках, забудьте об этом. – Она прерывисто вздохнула и убрала руку с его локтя. – Я не собираюсь присматривать за Чарли, пока вы будете развлекаться на ярмарке.
      Курт пожал плечами:
      – Тогда ему придется отправиться со мной.
      – Нет! Вы не можете так поступить с ребенком! Вам хорошо известно, что люди в городе могут запретить своим детям общаться с сыном капитана-янки! Только представьте, как он будет страдать! Я не допущу этого! Вы не поедете на ярмарку!
      – Ошибаетесь, – бесстрастно отозвался он. – Я поеду.
      В отчаянии, уверенная, что если Курт получит призовые деньги, то непременно покинет ее, Хелен сделала еще одну попытку отговорить его:
      – Я не позволю вам. Как ваша хозяйка.
      – Не позволите? Я вдвое больше вас, мэм, – произнес он с легкой иронией в голосе и шагнул ближе, нависнув над ней.
      Хелен пришлось запрокинуть голову, чтобы смотреть ему в лицо.
      – Вы правы, капитан. Но к счастью, я могу кое-что вам противопоставить.
      – Вот как? Что же именно? Покажите!
      – Охотно!
      Хелен сунула руку в карман своей рабочей юбки, забыв, что вскоре после того, как Курт и Чарли поселились на ферме, она перестала носить револьвер. Теперь он хранился в верхнем ящике секретера.
      Курт, видимо, это знал. Наверняка! Он обнимал ее в то утро, когда они скакали на Рейдере, и понял, что она больше не носит оружие.
      Хелен беспомощно пригрозила:
      – У меня есть револьвер. Заряженный!
      – Знаю.
      – Если вы сомневаетесь…
      – Нисколько.
      – В таком случае я…
      – Вы же не станете стрелять в меня, правда? – Взгляд Курта слегка потеплел. Он коснулся золотистой пряди, лежавшей на ее разрумянившейся щеке, и тихо произнес: – Никогда не цельтесь, если не собираетесь убивать.
      – Не беспокойтесь! – Она в сердцах шлепнула его по руке. – Уж если я прицелюсь в вас, то непременно убью!
      – Что ж, честное предупреждение, – сказал он и, ослепительно улыбнувшись, мягко добавил: – Тем более что убийство – единственный способ удержать меня от участия в скачках на завтрашней ярмарке.

      Курт отправился на ярмарку. Чарли остался дома с Хелен. В полной уверенности, что никакие разногласия между ним и Хелен не повлияют на ее обращение с Чарли, Курт спокойно доверил ей сына.
      Малыш ничего не знал о ежегодной ярмарке округа Болдуин. Взрослые старались не упоминать о ней в его присутствии. Хелен, Курт и Джолли были едины во мнении, что вести ребенка на ярмарку слишком рискованно.
      Это было настоящим позором для города.
      В других обстоятельствах Чарли получил бы бездну удовольствия. На ярмарке всегда было много детей, проводивших там весь долгий праздничный день. За последние несколько недель Чарли так сильно изменился, что ничем не отличался от других мальчишек его возраста. Не считая того факта, что этим мальчишкам не разрешили бы играть с сыном ненавистного янки.
      Курт выскользнул из постели еще до восхода солнца. Сидя на краешке матраса, он прошелся пятерней по волосам и оглянулся через плечо на сына. Чарли спал сном праведника, лежа на животе, раскинув ручонки и зарывшись лицом в подушку.
      Улыбнувшись, Курт осторожно прикрыл простыней плечи сына и ласково пригладил золотистый хохолок на макушке.
      Затем быстро встал, побрился, оделся и направился в загон. Скормив Рейдеру торбу овса, Курт прошелся щеткой по его гладкой блестящей шкуре, проверил, нет ли на ней ссадин, и внимательно обследовал все четыре копыта на наличие колючек или мелких камней. Все это время он разговаривал с жеребцом, объясняя, что их обычная утренняя скачка откладывается на более позднее время.
      Убедившись, что Рейдер пребывает в добром здравии, Курт оседлал его, но не стал затягивать подпругу и, едва восточный край неба порозовел, вывел жеребца из загона.
      Хелен тоже не спала. Она провела долгую бессонную ночь, тревожась и гадая, чем все это кончится. Наконец, не выспавшись и зевая, она поднялась с постели – как раз вовремя, чтобы увидеть, как Курт уезжает.
      Одетая в одну лишь ночную рубашку, она наблюдала за ним из кухонного окна. Затем поспешила к высоким окнам в столовой, следя взглядом за мужчиной и лошадью, пока они двигались вдоль дома. Потом незаметно выскользнула наружу.
      Придерживая подол длинной белой рубашки, она стояла босиком на веранде, глядя на Курта Нортвея, двигавшегося с неторопливой грацией. Ей вдруг пришло в голову, что он, наверное, так же плавно и грациозно танцует. Что ж, этого она никогда не узнает.
      Ее зоркий женский глаз отметил, что загорелое лицо Курта гладко выбрито, черные волосы аккуратно причесаны. Свежевыстиранная белая рубашка и темно-синие брюки ладно сидели на его стройной фигуре. Придирчиво оглядев его, словно заботливая мать ребенка, Хелен осталась довольна.
      Но тут же подумала, что, как бы он ни выглядел, все будут от него шарахаться, потому что он янки. Да она сама ни за что не пустила бы его на ферму, если бы жизнь не заставила.
      Добравшись до обсаженной деревьями аллеи, мужчина и лошадь остановились. Курт медленно повернулся и посмотрел на дом. Хелен ахнула и отпрянула назад, когда он поднял руку и помахал. Неужели он знал, что она наблюдает за ним?
      Испытывая стыд, вину и досаду одновременно, она кинулась в дом, сожалея, что вышла на веранду и что он заметил ее. Ей так хотелось, чтобы все было по-другому. Чтобы они с Чарли могли отправиться вместе с Куртом на ярмарку. Как славно было бы прогуливаться втроем между киосками, покупая безделушки, выигрывая призы, лакомясь маринованными креветками, веселясь и развлекаясь, как все остальные мужчины, женщины и дети.
      Ей хотелось, чтобы Чарли увидел, как его отец выиграет скачки. Хотелось, чтобы они были там и, перегнувшись через поручень, восторженными криками приветствовали Рейдера, когда тот пересечет финишную линию.
      Хотелось, чтобы причина, которая подвигла Курта на участие в скачках, была другой и не давала ему возможности уехать.
      Хелен закрыла глаза и прикусила дрожащую губу, загадав свое последнее желание.
      Всем сердцем, всей душой она желала, чтобы могучий Рейдер проиграл скачки.
 
      Миновав обсаженную деревьями аллею, Курт повернул на север, к Спэниш-Форту.
      Он так и не сел в седло, не собираясь гнать жеребца восемь миль до города, и теперь неторопливо шагал рядом с ним. Не важно, если он утомится к началу скачек. Главное, чтобы Рейдер не устал.
      Прошлым вечером они с Джолли обсудили предстоящие скачки и разработали четкий план действий. Джолли будет ждать его на подходе к городу и возьмет на себя заботу о Рейдере. В городской конюшне не откажутся обслужить Джолли Граббса, а вот Курту могут дать от ворот поворот. Поэтому на Джолли возлагалась обязанность проследить, чтобы жеребец был накормлен, напоен и хорошо отдохнул перед скачками.
 
      Хелен ждала до восьми утра.
      Солнце уже высоко сияло на небе, когда она направилась к пристройке будить Чарли. Сознавая, что сегодня, возможно, последний день, который мальчик проводит на ферме, Хелен решила, что будет держать свои тревоги при себе и постарается сделать этот день счастливым для них обоих.
      Осторожно постучав в дверь и окликнув Чарли, она вошла внутрь, на цыпочках приблизилась к постели и улыбнулась при виде спящего малыша, лежавшего на животе в обнимку с подушкой.
      Ее взгляд задержался на ангельском личике ребенка, затем переместился на пустую подушку рядом. На белоснежной, отделанной кружевом наволочке виднелась глубокая вмятина, оставленная головой Курта. Импульсивно Хелен схватила подушку, поднесла к лицу и вдохнула чистый особый запах мужчины, чья темноволосая голова еще недавно покоилась на ней.
      Прижимая к себе подушку, она смотрела на пустое место на мягкой пуховой постели, пытаясь представить себе Курта Нортвея. Как он спит: на спине или животе? Кладет ли руки под голову или раскидывает по сторонам? Спит спокойно, как его очаровательный сын? Или ворочается в постели? Спит в ночной рубашке до колен, такой же, как у Чарли? Или в белом нижнем белье? И как выглядит его смуглый торс с широкими плечами, развитой мускулатурой и стройной талией на фоне белоснежных простыней?
      По спине побежали мурашки, и Хелен поспешно положила подушку на место.
      – Чарли, – снова окликнула она ребенка. – Чарли, пора завтракать. – Она опустилась на колени.
      Белокурая головка приподнялась. Чарли повернулся на бок, улыбнулся ей, затем перевернулся на спину и сел на постели, опираясь на вытянутые руки.
      – Капитан уже ушел? – Его предупредили, что у отца важное дело в Спэниш-Форте и его не будет весь день.
      Хелен кивнула:
      – Рано утром.
      Чарли свесил ножки с постели, соскользнул на пол и выпрямился перед стоявшей на коленях Хелен, прислонившись спиной к кровати и теребя пальцами ночную рубашку.
      – Ты не забыла, что обещала?
      Улыбнувшись, Хелен обхватила ладонями его тоненькую талию.
      – Конечно, нет.
      Чарли вывернулся из ее рук.
      – Я буду завтракать в доме.
      – Конечно. Мы поедим за кухонным столом.
      – А потом… – он округлил глаза, – мы будем печь пряничных человечков!
      – Не сразу, – сказала Хелен. – Выпечкой займемся во второй половине дня, когда закончим все хозяйственные дела. После обеда немного отдохнем, а потом будем печь пряничных человечков. Хорошо?
      Хелен поднялась на ноги.
      – Хорошо! – Чарли захлопал в ладоши. Затем на мгновение нахмурился и бросился к комоду. – Только вначале нужно сделать одно дело. Ты мне поможешь?
      – Конечно, – отозвалась она, полагая, что он хочет, чтобы она помогла ему одеться.
      Но Чарли выдвинул нижний ящик и схватил в охапку всю свою одежду.
      – Подожди, – сказала Хелен, снисходительно улыбаясь. – Тебе нужна только одна рубашка и одни…
      Чарли замотал золотистой головкой:
      – Нет, капитан сказал, чтобы я… чтобы…
      – Что, Чарли? Что сказал капитан?
      – Чтобы я собрал свою одежду к тому времени, как он вернется, – сообщил мальчик.
      Бесхитростное заявление ребенка буквально сразило Хелен, и она в изнеможении опустилась на край постели.
      – Почему? – поинтересовалась она с напускной беспечностью. – Почему капитан велел собрать тебе всю одежду? – Она затаила дыхание в ожидании ответа.
      Прижимая к себе ворох детских рубашек, Чарли пожал плечами:
      – Не знаю.
      Хелен, улыбнувшись, кивнула:
      – Я помогу тебе. Когда капитан вернется, все будет собрано.
      Она опустилась на колени рядом с мальчиком и дрожащими руками принялась вынимать из ящика аккуратно сложенные детские вещи. Когда ящик опустел, а вся одежда Чарли перекочевала на стол, покрытый бело-голубой скатертью, Хелен с притворной веселостью воскликнула:
      – Я умираю от голода! Быстренько одевайся и пойдем поедим чего-нибудь вкусненького.
      Чарли схватился за подол ночной рубашки, намереваясь стянуть ее через голову, но вовремя вспомнил о скромности и приказал:
      – Отвернись!
      Хелен улыбнулась.
      – Я подожду тебя снаружи. – Она выскользнула за дверь, радуясь возможности побыть одной, чтобы взять себя в руки.
      Спустя считанные мгновения на крыльцо выбежал Чарли и вприпрыжку помчался к дому, опередив Хелен и громко призывая Доминика. Кот, дремавший на солнышке за колодцем, поднял голову и, когда мальчик поравнялся с ним, приветственно мяукнул.
      Восторженно взвизгнув, Чарли кинулся к нему. Доминик метнулся прочь, но вскоре остановился, позволив догнать себя. Присев на корточки, Чарли подхватил его на руки и выпрямился.
      Следуя за Чарли, тащившим к дому на удивление кроткого Доминика, Хелен смеялась, несмотря на все свои тревоги. Очаровательный малыш покорил сердце даже ее строптивого кота.
 
      «Запись желающих принять участие в скачках» – гласила вывеска, красовавшаяся над дощатым столом, сооруженным в двух шагах от овального трека, где обычно устраивались скачки. В тени близлежащих деревьев толпились мужчины. Все разговоры крутились вокруг предстоящих состязаний, касалось ли это родословных лошадей или ставок, сделанных на фаворитов.
      Большинство мужчин сходились во мнении, что исход скачек предрешен. Найлз Ловлесс выставил черного рысака, которого приобрел за бешеные деньги прошлой весной в Луисвилле. Породистый четырехлеток происходил от одной из самых быстроногих лошадей, когда-либо выведенных в Кентукки. И хотя в числе участников состязаний значилась еще пара скакунов, имевших неплохие родословные, им было далеко до жеребца Найлза.
      Незадолго до полудня Курт направился к овальному треку, сознательно обойдя стороной шумную ярмарочную площадь. Не обращая внимания на любопытные взгляды, он протолкнулся через уплотнившиеся ряды мужчин и подошел к столу, где шла запись участников.
      Упитанный краснолицый мужчина с кустистыми бровями и бакенбардами поднял на него глаза и нахмурился:
      – Это округ Болдуин, Алабама, янки! Мы не желаем, чтобы такие типы, как ты, околачивались на ярмарке среди наших женщин и детей.
      В наступившей тишине все взоры обратились на высокого темноволосого мужчину, стоявшего у стола.
      – Что-то я не вижу здесь женщин и детей, – невозмутимо отозвался Курт. – В любом случае я пришел не на ярмарку, а на скачки. И хотел бы записать своего коня.
      Джеффри Старк, толстяк, восседавший за столом, презрительно фыркнул:
      – Чего-чего?
      Курт терпеливо повторил:
      – Я хочу записать своего чистокровного жеребца для участия в скачках.
      Старк злобно усмехнулся:
      – Забирай свою доходягу и проваливай. Здесь тебе ничего не светит.
      – В газете сказано, что скачки открыты для всех, – напомнил Курт.
      – Для всех, кроме янки, – заявил Старк и обвел взглядом толпу, встретившую его слова одобрительным смехом.
      Курт не двинулся с места.
      – Мое имя Нортвей. – Он произнес свое имя по буквам. – Запишите. Я сам буду участвовать в скачках.
      Старк перестал смеяться.
      – Я же сказал, что не будешь.
      – Будет, – раздался властный голос из-за спин собравшихся.
      Все головы повернулись к шерифу Брайану Куперу. Он протиснулся сквозь толпу и остановился рядом с Куртом.
      – Внесите его имя в список, – спокойно сказал шериф, – и пусть занимает место у стартовой линии.
      Старк побагровел. Кустистые брови сошлись на переносице.
      – Какого дьявола, шериф? Чего вы добиваетесь? – прорычал он.
      – Исполнения закона, – бросил Куп. Сунув большие пальцы рук за кожаный ремень, низко сидевший на поясе, он медленно повернулся к толпе: – У кого-нибудь еще есть претензии по поводу записи? – поинтересовался он. – Если да, давайте разберемся с этим прямо сейчас.
      Претензий не оказалось.
      Однако такой поворот событий не понравился Найлзу Ловлессу, стоявшему позади толпы в окружении своих приспешников.
      Чуть позже, когда Курт проходил мимо, Найлз Ловлесс бросил на него пристальный взгляд.
      Курт помедлил и протянул руку:
      – Мы, кажется, встречались. Ловлесс, не так ли?
      Найлз неохотно пожал руку Курту.
      – Насколько я понимаю, вы собираетесь выставить своего гнедого в сегодняшних скачках?
      – Есть такая идея.
      – И кто же поскачет на нем?
      Курт пожал плечами:
      – Я.
      Найлз хмыкнул, а его свита разразилась хохотом.
      – Вам не кажется, что вы несколько тяжеловаты для жокея?
      – Рейдер так не считает.
      – Продайте мне своего гнедого, Нортвей. Советую сделать это сейчас, до скачек. Вряд ли это предложение останется в силе после того, как мой жеребец оставит его далеко позади.
      – Рейдер не продается ни до, ни после скачек. – Курт двинулся прочь, затем остановился и, обернувшись, поинтересовался: – Кстати, Ловлесс, вы, случайно, не знаете, который час?
      Найлз машинально сунул руку в кармашек жилета, забыв, что там нет часов, и покраснел, когда, подняв глаза, перехватил понимающую усмешку янки.
      Курт повернулся и зашагал прочь.
      Найлз Ловлесс скрипнул зубами.
      – Черт бы побрал этого наглого янки! – пробормотал он себе под нос.

      Второй раз за этот день Хелен сидела напротив Чарли за кухонным столом, рассеянно слушая оживленную болтовню мальчика и не переставая гадать, где находится его отец в этот самый момент. Поел он? Или вынужден голодать весь день? Впрочем, ей нет до этого дела.
      – Допивай молоко, – перебила она мальчика.
      Очистив тарелку, Чарли сдернул завязанную под подбородком салфетку и спросил:
      – Уже пора?
      Хелен рассмеялась, покачав головой. Все утро он спрашивал, когда наконец они будут печь пряничных человечков, и каждый раз она напоминала ему о делах, которые они должны прежде сделать.
      – Нет, – ответила она в сотый раз. – Но теперь уже скоро.
      Хелен, хоть и дорожила этими последними часами, проведенными в обществе Чарли, не могла не торопить время.