– Ой-ой-ой! – завопил Чарли.
      – Что случилось? – встревожилась Хелен.
      Стоял последний день долгого удушливого августа, и послеполуденное солнце нещадно палило. Хелен, расположившись на ступеньках веранды, лущила стручки горошка. На лужайке Чарли бросал палку, пытаясь научить Доминика приносить ее назад. Кот со свойственным ему достоинством отказывался принимать участие в этой бессмысленной игре. Стоит ли носиться за палкой, которая ему совершенно не нужна? Он смотрел на мальчика и не двигался с места. Так что Чарли приходилось самому бегать за палкой. На последнем витке он наступил босой ступней на острый шип.
      – Колючка! – крикнул Чарли. – Я наступил на колючку.
      – Иди сюда, я посмотрю, – велела Хелен, отставив в сторону миску с очищенным горошком.
      Прыгая на одной ноге, Чарли поскакал к ней, корча жуткие гримасы, чтобы она видела, как ему больно.
      – Ой-ой-ой, ох-ох-ох, – стонал и причитал он.
      – Покажи ногу, – приказала Хелен, когда он добрался до нее.
      Чарли положил руки ей на плечи и поставил грязную босую ступню ей на колени.
      – Похоже, ты здорово укололся, – сказала Хелен, большим и указательным пальцами выдернув шип. – Готово! – Она показала шип Чарли. – Смотри, какой большой.
      Чарли внимательно изучил колючку, нахмурился и покачал белокурой головкой.
      – Чтоб я пропал, – заявил он, блеснув любимым выражением Джолли. – Неудивительно, что так больно!
      Рассмеявшись, Хелен выбросила колючку и порывисто сжала в объятиях неугомонного малыша, который чуть ли не каждый день обдирал коленки и локти, набивал шишки, падал с дерева или качелей.
      Хелен гордилась собой. Она привыкла к бесчисленным бедам Чарли и больше не впадала в панику при виде крови, струившейся из ран на теле маленького шалуна. И даже научилась оставаться спокойной или делать вид, что спокойна, что было совсем непросто. Чарли оказался сущим дьяволенком, а Хелен слишком привязалась к нему, чтобы не испытывать беспокойства.
      – Чарли, да ты весь потный, – заметила она, откинув с его чумазого лба влажные волосы.
      – Испекся, как придорожная ящерка, – согласился мальчик, снова процитировав Джолли.
      – Посиди немножко, поможешь мне лущить горошек.
      Чарли пожал плечами:
      – Ладно. – И плюхнулся на ступеньку крыльца.
      Следующие полчаса они провели вместе. Чарли с энтузиазмом лущил горошек, а Доминик мирно дремал рядом, положив пушистую лапу на исцарапанную коленку мальчика.
      Разморенная на ослепительном южном солнце, Хелен чувствовала себя почти такой же сонной, как кот. Единственное, на что она была способна, – это держать глаза открытыми, лениво роняя «да» или «нет» в ответ на бесконечные вопросы ребенка.
      Чарли быстро вывел ее из сонного состояния, громко объявив:
      – К нам кто-то едет! В большой черной повозке.
      Хелен радостно вскинула глаза в надежде увидеть экипаж Элликотов и нахмурилась, узнав шикарную коляску Ловлесса с откидным верхом, запряженную парой великолепных рысаков.
      Слава Богу, что Чарли с ней рядом. И что его отца нет поблизости. Найлз получил бы немалое удовольствие, рассказывая своей пухленькой избалованной жене, что он застал вдову Хелен Кортни наедине с янки, которого она наняла в работники.
      Экипаж остановился у южной оконечности двора, и Найлз выбрался наружу. Следом за ним, возбужденно лая, выскочил огромный мастиф и последовал за хозяином к дому.
      Найлз был одет в один из своих дорогих, сшитых на заказ летних костюмов из белого полотна. Подойдя к Хелен, он снял белую соломенную шляпу и величественно поклонился.
      Затем, широко улыбаясь, кивнул Чарли:
      – Привет, юноша. Ты, должно быть, сын Нортвея?
      – Капитана Нортвея, – поправил Чарли и гордо подтвердил: – Да, он мой папа.
      Найлз улыбнулся и повернулся к Хелен:
      – Вы прекрасно выглядите, миссис Кортни. День ото дня хорошеете. Похоже, вам нравится иметь жильцов.
      Хелен не двинулась с места, продолжая лущить горошек.
      – Что вам нужно, Найлз? – осведомилась она далеко не любезным тоном.
      – Почему бы джентльмену не нанести визит соседке, с чьей семьей его связывают давние отношения? – Он сверкнул белозубой улыбкой и подмигнул Чарли.
      – Обойдемся без светской беседы, Найлз. Чего вы хотите?
      – Как пожелаете. – Улыбка Найлза слегка увяла. – Я приехал, чтобы в искренней и дружеской манере выложить свои карты на стол. Цель визита та же, что и всех предыдущих. Я намерен купить эту ферму. У вас или у налоговой службы, когда вы ее потеряете за неуплату налогов. Продайте ее мне, и вы получите некоторую компенсацию. Вы же понимаете, ферма так или иначе станет моей.
      Нахмурившись, Хелен вытряхнула из фартука стручки гороха, поднялась и подбоченилась. Чарли тут же скопировал ее позу, вскочив на ноги, упершись кулачками в бедра и свирепо уставившись на Найлза.
      – Я уже говорила вам, Найлз, – отчеканивая каждое слово, произнесла Хелен, – эта ферма не продается.
      Найлз покачал головой, похлопывая белой шляпой по бедру, обтянутому белыми брюками, и снисходительно хмыкнул:
      – Ну-ну, моя дорогая, я всего лишь пытаюсь вам помочь. И исключительно по доброте сердечной готов заплатить намного больше, чем это местечко стоит. Вы же умная женщина. Примите мое щедрое предложение и положите конец слухам, которые о вас ходят.
      Хелен, возмущенная намеком на злобные сплетни относительно ее отношений с Куртом Нортвеем, запальчиво приказала Найлзу убираться.
      Доминик вышел из ступора и спустился по ступенькам. Распластавшись на земле, он пригнул голову и угрожающе зашипел на чужаков. Черный мастиф Найлза взвизгнул, словно его укусили, поджал хвост и потрусил прочь со двора.
      Однако Найлз не двигался.
      – Убирайтесь отсюда! – крикнул Чарли.
      Найлз лишь рассмеялся и, протянув руку, взъерошил белокурые волосы мальчика.
      Но тут из-за его спины раздался низкий голос:
      – Куда подевались ваши хваленые южные манеры, Ловлесс? Леди просила вас удалиться.
      Найлз повернулся к приближающемуся Курту и усмехнулся.
      – Я как раз собирался уходить, янки, – сказал он, надевая шляпу. – Еще не надумали продать мне своего гнедого?
      Курт прошел мимо него, не спеша поднялся на крыльцо и встал рядом с Хелен, скрестив руки на груди и прислонившись плечом к столбику веранды.
      – Жеребец не продается, – негромко произнес он тоном, не терпящим возражений. – Как и ферма миссис Кортни. Приятно было повидаться, Ловлесс.
      Найлз перестал улыбаться. Выругавшись себе под нос, он повернулся, быстро зашагал к своей коляске и укатил.
      – Спасибо, – поблагодарила Хелен Курта.
      Курт кивнул и обратился к сыну:
      – Чарли, если этот джентльмен снова появится, сразу же зови меня.
      – Хорошо, папа, – с готовностью пообещал тот и спросил: – А куда ты идешь?
      – Пора доить Бесси.
      – Можно, я пойду с тобой?
      – А ты уже кончил лущить горох?
      – Ой, я и забыл! – Чарли скорчил гримаску. – Совсем немножко осталось. Подождешь меня?
      – Идите, – сказала Хелен. – Я сама закончу.
      – Хелен сама закончит, – радостно сообщил Чарли отцу. – Можно, я подою Бесси? Как ты думаешь, она не будет против? Позволит мне дергать ее за…
      – Сейчас узнаем, – перебил его Курт. – Хочешь прокатиться на закорках до амбара?
      Мальчик запрыгал от радости. И когда Курт легко поднял его с земли и посадил себе на плечи, взвизгнул от восторга.
      Улыбаясь, Хелен проводила их взглядом. Чарли заливался смехом, крепко обхватив шею отца, и звал с собой Доминика. Кот рванулся вперед. Когда они исчезли за углом дома, Хелен медленно опустилась на ступеньки и стала размышлять.
      Курт пришел ей на помощь. Хладнокровно приказал Ловлессу убираться. Одного его слова оказалось достаточно, чтобы Найлз поджал хвост и ретировался. Совсем как его трусливый мастиф!
      Хелен рассмеялась. Пока Курт Нортвей на ферме, можно не беспокоиться, что Найлз Ловлесс снова явится сюда.
      Не посмеет.
      Впервые за долгие годы она чувствовала себя в безопасности на своей земле.
      Вздохнув, Хелен снова взялась за горох. Вскоре она опять останется одна. Лето прошло. Август на исходе. На носу сентябрь. Близится листопад.
      К первым октябрьским холодам урожай будет собран и Нортвей уедет. Лучше об этом не думать. Она встала и направилась в дом готовить ужин.
      Не успела она войти в кухню, как объявился Джолли. Услышав от Хелен, что она собирается приготовить на ужин жареную зубатку с горошком и соусом, он заявил:
      – Ставь сковородку, а я накрою на стол.
      Все были рады Джолли. Чарли – потому что целый день не видел своего лучшего друга, а Хелен с Куртом – потому что опасались остаться наедине, когда мальчик покончит с едой и помчится играть.
      К тому же Джолли любил поболтать, и Хелен с Куртом были избавлены от необходимости разговаривать.
      Первым делом Джолли сообщил о штормовом предупреждении, поступившем с востока, со стороны Пенсаколы.
      При этом известии Хелен напряглась.
      – Рановато для этого времени года, тебе не кажется? – с беспокойством спросила она. – Наверное, нам следует принять меры?
      – Нет-нет. В этом нет необходимости, – поспешно сказал Джолли, сожалея о сказанном. Никто лучше его не знал, как сильно боится Хелен ураганов. С тех пор как ее родители погибли во время шторма, она испытывала ужас перед морской стихией.
      – Ты уверен, что нет опасности? – Хелен старалась говорить спокойно, но Курт заметил ее волнение.
      – Никакой, детка, совсем никакой, – заверил ее Джолли. – Возможно, пройдет небольшой дождик, не более того. Правда.
      Он заткнул салфетку за воротник и заговорил о другом. С аппетитом поглощая ужин, Джолли бодро излагал последние новости. Сестры Ливингстон перемывают косточки Эм Элликот, якобы бесстыдно преследующей шерифа Купера. Богатая вдовушка Ясмин Парнелл отбыла на восточное побережье, чтобы провести пару недель на шикарном курорте в Пойнт-Клире. Известный актер Тирон Пауэр собирается выступить на сцене театра в Мобиле.
      – Ах да, совсем забыл, Том Блейк открыл лесопилку в Бей-Минетте, – сообщил он.
      – Неужели? – Брови Хелен приподнялись. – Том Блейк… ведь он…
      – Единственный внук старого Ванса Блейка. Ванс и твой дед были лучшими друзьями. Ванс женился на хорошенькой малютке из Бей-Минетта и переехал туда, поближе к ее родным. Думаю, Томми не прогадает, затеяв это лесопильное дело. Бог свидетель, сейчас большая нужда в строительном дереве.
      Согласившись, Хелен забросала Джолли вопросами о новой лесопилке Тома Блейка. Курт вежливо прислушивался к их оживленной дискуссии, удивляясь явному интересу Хелен к этой теме.
      – Томми – смышленый парень, – подытожил Джолли. – Попомни мое слово, он с этой лесопилкой многого добьется.
      Он продолжил разговор, потихоньку наблюдая за Хелен и Куртом, и заметил – как и во время нескольких последних посещений, – что отношения между ними опять изменились.
      Они вернулись к тому, с чего начали.
      Или нет?
      Джолли не был уверен, но подозревал, что знает, в чем тут дело. Если его предположения верны и они испытывают друг к другу определенные чувства, то это лишь вопрос времени. Остается надеяться, что это произойдет до того, как Курт и Чарли уедут.
      Покончив с едой, Джолли похлопал по своему круглому животу и с удовлетворенным вздохом отодвинул стул.
      – Чарли, малыш, иди-ка посиди у меня на коленях.
      Чарли мигом соскочил со своего стула и забрался к старику на колени.
      – Чарли, – спросил Джолли, гладя морщинистой рукой белокурые волосы мальчика, – я рассказывал тебе о кулинарном конкурсе, который проводится каждый год в Бей-Минетте?
      – Нет, – откликнулся Чарли. – А когда? Мы туда поедем?
      Он не видел, как его отец и Хелен дружно замотали головами. Однако Джолли не обратил на это ни малейшего внимания.
      – Каждый сентябрь все окрестные жители отправляются в Бей-Минетт, чтобы…
      Гладя волосы ребенка, Джолли подробно описывал предстоящий конкурс, который он никогда не пропускал, поскольку готовил лучший фасолевый суп во всем округе Болдуин. Каждый сентябрь он отправлялся в Бей-Минетт на три-четыре дня. Там очень весело, рассказывал Джолли, и бывает полно ребятишек в возрасте Чарли.
      Хелен готова была оторвать ему голову.
      Но когда Джолли поднялся и сказал, что ему пора домой, Хелен стала уговаривать его остаться.
      – До заката еще далеко, – убеждала она. – Останься, мы могли бы сыграть в шахматы.
      Джолли не остался. Чарли проводил его до короткой дороги, проходившей через лес. Там они попрощались, и Джолли пообещал приехать на следующий день.
      Курт откланялся сразу же после ухода Джолли. Хелен убрала со стола и привела в порядок кухню.
      Когда спустились сумерки, Хелен вышла на заднюю веранду. Услышав стук топора, она покачала головой. Курт Нортвей опять рубит дрова. Откуда только у него берутся силы? Он никогда не отдыхает. С рассвета до заката трудится как одержимый.
      Хелен спустилась с крыльца и зашагала к коптильне. Утром она собиралась печь хлеб и решила принести муки. Заметив ее, Чарли, раскачивавшийся на качелях, спрыгнул на землю и бросился следом. Он увязался за ней в полутемную коптильню, засыпав вопросами и разглядывая полки, заставленные интереснейшими вещами.
      – О нет! – воскликнула Хелен, стоя перед пустой полкой. – У нас кончилась мука.
      – Хочешь, я одолжу немного у Джолли? Я знаю дорогу. Он показал мне.
      – Нет-нет. В этом нет необходимости. Ничего не случится, если я испеку хлеб в другой раз. Пойдем.
      В вечернем воздухе далеко разносился стук топора о дерево. Ему вторило эхо и мычание дойной коровы.
      Нахмурившись, Хелен остановилась.
      – Ты не мог бы отвести Бесси на пастбище? – обратилась она к Чарли.
      Ей не пришлось просить дважды. Чарли стремглав понесся к коровнику, выкрикивая имя Бесси. Хелен выждала минуту, глубоко вздохнула и направилась к тому месту, где Курт колол дрова.
      Она окинула его придирчивым взглядом. Его красивое лицо осунулось. Мокрый от пота, он выглядел так, словно вот-вот рухнет без сил. Зачем он так надрывается? – гадала она.
      Почувствовав ее присутствие, Курт медленно опустил топор на землю и прислонил топорище к ноге. Затем смахнул пот со лба.
      – Капитан, я просила вас усердно работать. Но не просила убивать себя на работе, – сказала Хелен, подойдя ближе. – Незачем делать все сразу.
      – Здесь полно дел, – возразил Курт. Он посмотрел на нее в упор и отвернулся. – Я хотел бы успеть как можно больше, прежде чем… – Он замолк и пожал плечами.
      – Прежде чем вы уедете?
      – Да, прежде чем мы уедем.

      – Только честно. Как по-вашему, ей понравится?
      Курт ошеломленно уставился на сверкающий бриллиант и тихонько присвистнул:
      – Еще бы! Любой женщине понравится.
      Куп довольно усмехнулся. В сотый раз полюбовавшись переливающимися гранями камня, он закрыл бархатную коробочку и убрал в нагрудный карман.
      Они сидели за обшарпанным письменным столом шерифа Купера в окружной тюрьме. Была пятница, и Куп удивился, когда увидел входящего в дверь Нортвея.
      – Вы, случайно, не перепутали день? – поинтересовался он, поднявшись, чтобы пожать ему руку.
      – Нет, но вы же знаете женщин. Прошлым вечером Хел… миссис Кортни обнаружила, что у нее кончилась мука. – Курт улыбнулся, пожав плечами. – Не желает ждать до субботы. Хочет получить свою муку сегодня же.
      – Похоже, придется и мне привыкать к дамским причудам, – сказал Куп, покраснев.
      Тогда-то он и извлек из кармана крохотную бархатную коробочку и показал Курту обручальное кольцо с бриллиантом, купленное для Эм Элликот.
      – И когда состоится счастливое событие? – поинтересовался Курт. Откинувшись на стуле, он взял предложенную шерифом сигару, зажег ее и медленно раскурил.
      – Это зависит от Эм, – отозвался Куп. – Боюсь, она захочет устроить пышную церемонию… венчание в церкви и все такое. Наверное, потребуется время, чтобы все это организовать.
      Курт кивнул, затянулся сигарой и пожелал шерифу счастья. Мужчины неспешно попыхивали сигарами и пили крепкий черный кофе, наслаждаясь покоем и компанией друг друга. Но визит был непродолжительным. К часу дня Купу надлежало явиться в Мобил на судебное заседание.
      Они вместе вышли и постояли минуту на жарком солнце, глядя на противоположную сторону улицы.
      – Будьте осторожны, ладно? – сказал Куп, не поворачивая головы. – Похоже, в городе полно смутьянов нынче утром.
      Взгляд Курта задержался на грубоватого вида мужчинах, подпиравших стену салуна напротив.
      – Не беспокойтесь, шериф. Я уже привык к оскорблениям и насмешкам. – Они обменялись рукопожатием. – Поверьте, ничто из того, что они могут сказать или сделать, не способно вывести меня из равновесия. – Он беспечно улыбнулся. – Я самый миролюбивый из всех вояк на свете.
      Куп кивнул и тоже улыбнулся:
      – Передайте Хелен мои лучшие пожелания и заходите ко мне, когда в следующий раз приедете в город.
      – Непременно.
      Курт оставался на месте, пока шериф не взобрался в седло и не ускакал из города на своем огромном гнедом мерине. Затянувшись в последний раз, он выбросил окурок, надвинул на лоб шляпу, сунул большие пальцы рук за пояс темных брюк и сошел с тротуара.
      Не спеша Курт пересек пыльную улицу и поднялся на тротуар перед вращающимися двойными дверями салуна «Красная роза».
      – Прошу прощения… пардон… извините… – повторял он, прокладывая путь сквозь толпу мужчин, слонявшихся на широком тротуаре.
      Не обращая внимания на насмешки и оскорбительные клички, Курт целеустремленно шагал по направлению к магазину Джейка. Через открытую дверь парикмахерской Скиттера можно было видеть собравшихся внутри мужчин. Джим Лоуган, самый дюжий из подручных Найлза Ловлесса, сдернул с шеи салфетку, поднялся с кресла и вышел наружу. За ним последовало полдюжины приятелей.
      Безразличный к выкрикам и издевкам, направленным против него лично, Курт спокойно продолжил путь. Но, оказавшись в нескольких шагах от магазина Джейка, услышал имя Хелен, сопровождаемое взрывом смеха.
      Курт резко остановился.
      Его зеленые глаза сузились от гнева. Крепко сжав челюсти, он повернулся и медленно двинулся назад. Джим Лоуган и остальная компания наблюдали за его приближением.
      Остановившись перед уродливым верзилой, Курт произнес негромким, лишенным эмоций тоном:
      – Я большой ценитель юмора – как и эти джентльмены. – Он одарил выразительным взглядом каждую ухмыляющуюся физиономию. – Может, поделитесь со мной своей шуткой?
      – Почему бы и нет? – отозвался Лоуган с наглой ухмылкой. – Я сказал, что Уилл Кортни умер, сражаясь с северянами, только для того, чтобы его пылкая вдовушка завела себе любовника-янки.
      Правый кулак Курта врезался в его глумливый рот с такой яростной силой, что застигнутый врасплох Лоуган отлетел на десять футов назад, стукнувшись о стену парикмахерской. Ошарашенный, он вытер стекавшую по подбородку кровь, осыпая Курта грубой бранью, затем взревел, как раненый бык, и ринулся на него, вопя и размахивая кулаками.
      Курт вовремя увернулся, чтобы избежать целенаправленного удара правой, который снес бы половину его головы. Затем стремительным движением нанес противнику удар в челюсть и еще два в живот. Тот согнулся, схватившись за живот и хватая ртом воздух. Курт воспользовался представившейся возможностью, чтобы нанести удар снизу в челюсть, от которого голова Лоугана мотнулась назад.
      Это была свирепая, кровавая схватка. Курт был легче фунтов на пятьдесят, но не уступал противнику в росте и длине рук. Его худощавое тело было мускулистым и закаленным на войне и тяжелой работе. Они в равной степени владели искусством кулачного боя. Но у Курта имелось одно важное преимущество.
      Он был в ярости.
      Ярость сверкала в его сузившихся зеленых глазах, кипела в крови, направляла тяжелые кулаки. Слишком долго пребывавший в состоянии туго закрученной пружины, он в один миг освободился от удушающих пут рассудка и воли. Весь его тщательно подавляемый гнев, вся ненависть, скорбь и страсть выплеснулись наружу в беспощадной атаке на презренное животное, посмевшее замарать доброе имя Хелен Кортни.
      Из салуна и других заведений высыпали любопытные, желавшие поглазеть на драку. Привлеченный криками, из своей конторы вышел Найлз – в тот самый момент, когда Лоуган ударил Курта с такой силой, что тот опрокинулся на мостовую. Курт в мгновение ока оказался на ногах и с такой яростью налетел на противника, что лошади у коновязи шарахнулись в стороны. Одна даже отвязалась и потрусила по улице. Рейдер взвился на дыбы и громко заржал, нервно косясь на двух мужчин, катавшихся по земле.
      – Прикончи этого паршивого ублюдка-янки! – раздался голос.
      – Убей его, убей! – подхватили другие.
      Большинство собравшихся искренне наслаждались жестокой, кровавой схваткой. Не желая, чтобы представление кончалось, они даже подбадривали Курта, когда тот вскочил на ноги, и одобрительно взревели, когда он двинул Лоугана кулаком под ребра. Они свистели, когда быстро очухавшийся Лоуган врезал костяшками пальцев по челюсти Курта, топали ногами, когда Курт ответил ему хуком справа, и вопили от восторга, когда Джим Лоуган зажал противника в тиски и нанес ему несколько сокрушительных ударов по почкам.
      Двое мужчин продолжали драться, пока, окровавленные и покрытые ссадинами, не выдохлись настолько, что были не в силах поднять руки. Наконец Джим Лоуган, плюясь кровью и изрыгая проклятия, рухнул на колени и затих на обочине.
      Курт остался стоять на нетвердых ногах. Его одежда была разорвана в клочья. Лицо, грудь, руки – все было покрыто грязью и кровью. Левый глаз полностью заплыл, а из ссадины под правой бровью струилась кровь.
      Но он по-прежнему пребывал в ярости.
      Схватив Лоугана за грудки, он поднял его на ноги, собираясь снова ударить. Тот застонал, и из его глаз потекли слезы. Видя, что их приятель совершенно беспомощен, двое здоровяков отделились от толпы и схватили Курта за руки. Пока Гарри Бойд и Расс Картер удерживали Курта, Лоуган, обретший второе дыхание, наносил удар за ударом в его незащищенные лицо и живот.
      Найлз Ловлесс удовлетворенно улыбался, наблюдая, как его подручные подправляют физиономию наглого янки. Сам напросился. Может, теперь у него хватит ума убраться из Алабамы.
      Не все, однако, разделяли его ликование.
      Стоя у дверей универсального магазина Джейка, сестры Ливингстон с ужасом наблюдали за происходящим.
      – Боже, какой кошмар. Папа никогда бы этого не одобрил, – заявила Каролина, качая головой.
      – Так нельзя, – вторила Селеста. – Пусть даже этот молодой человек – янки, все равно так нельзя.
      – Да, нельзя, – согласился Джейк Отри, появившийся за спинами сестер, с выражением отвращения на лице. – Это никуда не годится.
      Сестры дружно кивнули.
      – Мы были несправедливы к Хелен Кортни, – сокрушалась Каролина.
      – И к молодому человеку тоже, – добавила Селеста.
      Ухмыляющаяся парочка, державшая Курта, наконец отпустила его, и он остался стоять, сражаясь с волнами тошноты и слабости. Его качало, он не видел ничего вокруг, не сознавал, где находится.
      Причудливые гримасничающие лица проплывали перед ним, резкий смех отдавался эхом в раскалывающейся от боли голове. Со всех сторон звучала брань, такая громкая и яростная, что проникала сквозь туман, окутывающий его сознание.
      Наконец какой-то шутник подступил ближе и пинком свалил его с ног. Курт рухнул на тротуар, застонав от боли.
      Со своего наблюдательного пункта у дверей конторы Найлз едва заметно кивнул, подав сигнал своим подручным. Тут же пара ухмыляющихся молодцов подхватила Курта под руки и усадила на спину его гнедого жеребца. Почувствовав седока, Рейдер заржал и попятился, дико вращая глазами. Несколько мужчин кинулись к нему и удержали на месте. Смеясь, они закинули поводья назад и обмотали их вокруг луки седла.
      Один из них сдернул с головы соломенную шляпу и шлепнул жеребца по крупу. Другой вытащил револьвер и выстрелил в воздух вслед огромному жеребцу, галопом уносившемуся из города.
      Верный Рейдер сразу же взял курс на ферму. Курт бессильно покачивался в седле, едва сознавая, что происходит. Ослабевший от потери крови, избитый так, что каждый вздох причинял боль, он почти лежал на шее жеребца, цепляясь за длинную гриву. В глазах его вспыхивали искры, кровь, сочившаяся из разбитого рта, капала на гладкий загривок Рейдера.
      Умный конь, обеспокоенный состоянием хозяина, несся во весь опор. Запыхавшийся и взмыленный, он начал громко ржать, как только вылетел из обсаженной деревьями аллеи, ведущей к ферме Берков. Хелен и Чарли, собиравшие в саду спелые фрукты, услышали яростное ржание и озадаченно переглянулись.
      – Кто бы это мог быть? – удивилась Хелен.
      Глаза Чарли округлились.
      – А вдруг это тот дядька с большой черной собакой?
      – Нет-нет, вряд ли… – Хелен поднялась и прикрыла глаза ладонью от солнца. – Но ведь это же… Рейдер. И твой отец… – Она замолкла, увидев кровь, стекавшую по гладкой шее коня. Ее глаза метнулись к мужчине, сидевшему в седле. – Курт! – вскрикнула она. – Курт! Курт! Нет… о Господи, нет!
      Хелен побежала, сдернув с головы соломенную шляпу и стягивая на бегу рабочие перчатки. Испуганный Чарли кинулся следом, спрашивая, что случилось. Подбежав к Рейдеру, она ахнула от ужаса при виде Курта, на котором не было живого места.
      – Чарли, беги к Джолли! – в отчаянии закричала она. – Воспользуйся коротким путем через лес. Передай ему, пусть привезет доктора Ледета!
      Потрясенный, Чарли не сводил испуганного взгляда с окровавленного отца. Широко распахнутые глаза мальчика наполнились слезами. Он словно прирос к месту, не в силах пошевелиться.
      – Быстрее! – крикнула Хелен, и Чарли опрометью кинулся выполнять ее поручение.
      Вся дрожа, Хелен нежно коснулась чудовищно изуродованного лица Курта.
      – Курт, вы слышите меня? Это я, Хелен.