Доусон лежал на спине, заложив руки за голову. Он устал, день выдался напряженный. Красивая девушка, которая теперь спала в комнате напротив, просидела с ним на веранде допоздна. Вопросов она задавала мало, зато о своей жизни рассказала даже больше, чем ему хотелось знать.
      Когда они сидели на веранде, Доусон спросил:
      – Твоя мать не будет волноваться, что ты не пришла ночевать? Может, надо сообщить ей, где ты?
      – Она и не подумает волноваться, я много раз не приходила домой ночевать.
      – Не продолжай, я понял. Отныне все будет по-другому, я не хочу, чтобы ты возвращалась в таверну, и я…
      – О, я поняла! Вы хотите оставить меня для себя?
      – Нет.
      – Тогда я ничего не понимаю. Зачем вы меня сюда привезли?
      – Дорогая моя, я взял тебя с собой потому, что хочу дать тебе возможность изменить жизнь к лучшему.
      – Но вы купили мне красивые платья, даже духи… Наверняка вы рассчитываете получить что-то взамен.
      – Да, я намереваюсь научить тебя кое-чему.
      – О, я уже все знаю о…
      – Нет! – рявкнул Доусон. – Ты меня не поняла! Я собираюсь обучить тебя хорошим манерам, музыке, искусству, литературе. Словом, если ты мне позволишь, я сделаю из тебя леди.
      Мария молча выслушала его, а потом спросила:
      – Почему вы так добры ко мне?
      – Знаешь, Мария, я родился примерно в таких же условиях, что и ты, но мужчине легче пробиться наверх. Моя мать была хорошим человеком, но умерла в нищете, потому что некому было ей помочь.
      – А как же ваш отец?
      – Мой отец умер, когда ей было восемнадцать лет, и она осталась одна с ребенком на руках. Я не хочу, чтобы с тобой случилось то же самое.
      – Но как вы хотите этого добиться? Вы что, женитесь на мне?
      – Нет, моя дорогая. – Доусон рассмеялся. – А теперь тебе пора в постель. Как ты думаешь, ты сможешь раздеться самостоятельно?
      На этот раз рассмеялась Мария:
      – Я с трехлетнего возраста одеваюсь и раздеваюсь сама.
 
      Доусон не спал, думая о Марии и о том, как нелегко ей жилось. Его размышления прервал негромкий стук в дверь.
      – Войдите!
      Дверь приоткрылась, и в комнату вошла Мария. Она была в новой белой ночной рубашке, отделанной кружевами по вороту и манжетам. Черные волосы свободно рассыпались по плечам и спине.
      – В чем дело? – спросил Доусон.
      – Мне так одиноко, можно я посплю здесь? Я никогда в жизни не спала одна в кровати и уж тем более в комнате.
      Доусон взял ее за руку.
      – Дорогая моя, молодой девушке полагается спать одной. Я думал, тебе понравится иметь в своем распоряжении целую комнату.
      – Мне понравилось, но я боюсь. Можно, я лягу с вами?
      – Нет! Запомни: отныне ты не спишь с мужчинами!
      Мария загрустила.
      – Значит, я вам не нравлюсь, иначе вы занялись бы со мной любовью.
      Доусон заставил ее посмотреть ему в глаза.
      – Ты мне нравишься, даже очень, но я тебя не люблю. А теперь возвращайся в свою комнату и больше не приходи. Договорились?
      Мария кивнула и вдруг, наклонившись к Доусону, поцеловала его в щеку.
      – Если передумаете…
      – Марш отсюда! – скомандовал он.
 
      Следующие два месяца были для Доусона приятными: он с удовольствием наблюдал, как маленькая грязная девчонка, которую он подобрал в таверне, превращается в благовоспитанную молодую леди. Доусон перестал быть мрачным, меньше пил, чаще смеялся. Каждый вечер он переодевался к обеду и настаивал, чтобы Мария делала то же самое. После обеда они шли в библиотеку выпить кофе и пропустить по рюмочке бренди. Доусон рассказывал Марии о живописи, музыке, иногда задавал ей вопросы. Постепенно обстановка менялась с официальной на более непринужденную.
      – Я больше не могу ходить в этом ужасном корсете! – заявляла Мария. – В нем невозможно дышать! А эти кринолины и обручи – до чего же в них неудобно сидеть!
      Доусон расхохотался:
      – Дорогая моя, на сегодня мучений достаточно. Пойди переоденься в ночную рубашку, и мы еще немного почитаем.
      Марии не требовалось повторять дважды. Пробормотав: «Спасибо, Доусон», – она спешила в свою комнату.
      В особенно теплые вечера они выходили на берег – Мария босая, в белой ночной рубашке, Доусон – по пояс обнаженный. Он показывал своей любознательной ученице звезды или рассказывал ей об Америке и других странах, совмещая рассказ с уроком географии.
      Доусон купил Марии покладистую лошадку, которую она окрестила Золотым Блеском, и красивую амазонку. Черная шерстяная юбка, короткий жакетик-болеро, белая блузка с рюшами очень шли ей, ветер развевал красный шелковый шейный платок, черная фетровая шляпка, щегольски сдвинутая набок, была завязана под подбородком красной лентой. Доусон подсадил Марию в седло, сел на своего черного жеребца, и они вместе поскакали вдоль берега. В считанные недели Мария научилась отлично ездить верхом. Порой она бросала Доусону вызов, и они скакали наперегонки. Нередко он давал ей возможность победить только ради того, чтобы лишний раз услышать ее звонкий счастливый смех.
      Как-то раз Доусон спросил Марию, о чем она мечтает.
      – Я хочу выйти замуж за красивого матадора! Но это запасной вариант.
      – А какой же главный? – с улыбкой поинтересовался он.
      – Ты. Мне бы хотелось стать твоей женой. Разве я не превратилась в настоящую леди, как ты и хотел? Разве я не красива? Разве у меня не хорошие манеры – благодаря тебе?
      – Все верно, малышка, но я не могу на тебе жениться. Я люблю другую женщину.
      – Тогда почему ты на ней не женился?
      – Она уже замужем.
      – Неужели она вышла за другого, когда могла выйти за тебя? – изумилась Мария. – По-моему, она сделала большую глупость.
      Доусон вздохнул.
      – Если кто и совершил глупость, так это я. Но я постараюсь, чтобы ты вышла замуж за красивого матадора.
      – Правда? – радостно воскликнула Мария. – Но как?
      – Недели через две-три я повезу тебя в Мадрид. Ты очень красива, Мария; стоит матадору тебя увидеть, как он непременно влюбится.
      – Спасибо! – На радостях она бросилась ему на шею и расцеловала.
 
      Не реже раза в неделю Доусон и Мария навещали семейство Джонсов. В таких случаях Долорес заранее пекла пироги и печенье, готовила окорок. Доусон привозил детям не только еду, но и одежду, книги, игрушки. Он помогал семье Марии и деньгами. Его любимцем был трехлетний Арто. Когда Доусон приходил, Арто не отставал от него ни на шаг. Малыш боготворил высокого темноволосого мужчину, засыпавшего его подарками. Часто, глядя на очаровательное смуглое личико, Доусон втайне желал, чтобы мальчик был его сыном. В такие минуты он с грустью думал о Кэтлин. У них могли бы быть дети – смуглые темноволосые сыновья и очаровательные светловолосые дочери. Могли быть – но их не будет.
 
      Как-то ночью после очередного посещения Джонсов Доусон долго не мог заснуть. Встав с постели, он вышел на берег, разделся и вошел в воду. Отплыв от берега ярдов на пятьдесят, он перевернулся на спину и вдруг увидел Марию. Заметив его, она радостно помахала рукой, потом безо всякого стеснения стянула через голову ночную рубашку и бросила на песок. Глядя, как ее прекрасное смуглое тело поблескивает в лунном свете, Доусон решил, что пора найти ей мужа. Продолжать прежнюю жизнь становится опасным, Мария слишком молода и красива, ему может не хватить выдержки.
      – Я и не знал, что ты умеешь плавать, – сказал он, когда она подплыла ближе.
      – Мне показалось, что ты не собираешься учить меня плавать, поэтому решила научиться сама. – Мария обвила руками его шею. – Я обожаю плавать, но когда ты рядом, это еще приятнее.
      Обнаженное женское тело оказалось в опасной близости от его собственного, поэтому Доусон крикнул:
      – Плывем наперегонки до камней!
      Мария приняла вызов и поплыла рядом с ним. Забыв о своей наготе, они резвились и играли в воде, как дельфин и русалка. Доплыв до выступающих из воды камней, они ухватились руками за них.
      – Ну что, пожалуй, тут я тебя и оставлю, – пошутил Доусон.
      – Нет уж, это ты тут останешься, – парировала Мария.
      Через некоторое время он сказал:
      – Мы отплыли довольно далеко от берега, пора возвращаться.
      На полпути к берегу Мария выбилась из сил. Чувствуя, что неотвратимо погружается под воду, она запаниковала.
      – Доусон, я тону!
      – Нет, малышка, ты не утонешь. Ложись на спину и расслабься.
      Мария сделала как он велел, и он поплыл к берегу, увлекая ее за собой.
      – Спасибо, Доусон, ты меня спас, – прошептала Мария, когда они достигли берега и уже можно было нащупать ногами дно.
      – Не за что, – ответил он. – А теперь я хочу, чтобы ты вышла из воды, надела ночную рубашку и вернулась в свою постель.
      Выждав, как ему показалось, достаточно долго, Доусон повернулся лицом к берегу. Девушка шла вдоль кромки воды, держа ночную рубашку в руках. Доусон невольно проводил ее взглядом.
      Позже он, утомленный ночным заплывом, крепко спал в своей кровати и вдруг коснулся чьего-то теплого тела. Доусон резко отпрянул и услышал страстный шепот:
      – Доусон, о Доусон…
      – Боже правый, что ты здесь делаешь?
      – Я не могла уснуть, – прошептала Мария.
      – Мария, я же говорил, что тебе нечего делать в моей постели! И куда подевалась твоя ночная рубашка?
      – Но ведь на тебе тоже ничего не надето!
      Доусон густо покраснел, радуясь, что в темноте этого не видно.
      – Пожалуй, нам пора ехать в Мадрид.
      На следующий день они отбыли в Мадрид. За месяц Мария успела познакомиться с несколькими матадорами и через полгода сделала выбор. Венчание состоялось в старинной католической церкви. На праздничном банкете Мария подошла к Доусону и поцеловала его в щеку.
      – Спасибо за все. Я буду по тебе очень скучать. – Она улыбнулась сквозь слезы. – Скажи, чем ты теперь займешься?
      – Меня вдруг одолела ностальгия, я возвращаюсь в Америку.

      Одиннадцатого августа Скотту Александеру исполнялось три года. Этот день был также последним днем их пребывания в Новом Орлеане в гостях у семьи Ховардов. Утром Кэтлин решила в последний раз съездить в город за покупками. Скотт очень просил взять его с собой, и она согласилась.
      Скотту эти походы представлялись чем-то вроде путешествия в сказочную страну. При виде прилавков, уставленных яркими игрушками, у мальчика загорелись глаза. Сияя от восторга, он показывал пальчиком то на одну, то на другую. Кэтлин мысленно взяла себе на заметку игрушки, заинтересовавшие сына больше других. Когда они вышли из магазина, не купив ни одного из выставленных там сокровищ, Скотт не заплакал, но было видно, что он очень разочарован.
      Улыбнувшись, Кэтлин сказала:
      – Не расстраивайся, сегодня тебе подарят много замечательных подарков. А сейчас будь умницей, иди с Ханной, мне нужно заняться кое-какими делами. – Подмигнув Ханне, она добавила: – Встретимся через час в кафе перед отелем «Сент-Чарльз».
      Как только нянька и мальчик ушли, Кэтлин поспешила вернуться в магазин. Закончив с покупками, она пошла в сторону отеля, села за столик и заказала лимонад. Настроение у нее было хорошее, она предавалась приятным раздумьям.
      – Кэтлин, – произнес у нее над ухом бархатный баритон.
      Никакой другой голос не мог произносить ее имя вот так – будто лаская, ни от какого другого голоса по ее телу не распространялось легкое покалывание. Кэтлин медленно повернулась на звук этого завораживающего голоса. Доусон стоял совсем близко. Он оказался еще выше, чем ей помнилось. На нем были черные брюки и жемчужно-серый сюртук, прекрасно гармонировавший с белоснежной рубашкой и шелковым шейным платком. Смуглое лицо стало еще темнее, в глазах горел огонь, густые волосы отливали синевой. Кэтлин хватило одного короткого взгляда на это красивое лицо, чтобы вся боль и тоска, которые, как ей казалось, остались в прошлом, вернулись. «Я все еще его люблю, – поняла она, – люблю безрассудно, безоглядно, так, как не любила никого на свете».
      Выйдя из отеля, Доусон направился к ресторану и тут увидел ее. Женщина была в легком розовом платье с глубоким вырезом, ее белокурые волосы были уложены в аккуратную прическу, открывая взгляду лебединую шею и молочно-белые плечи. Лица Доусон не видел, но наклон головы и весь ее облик были слишком знакомы. Несколько минут он стоял, не смея пошевелиться. Боясь, что, если он подойдет ближе, Кэтлин в гневе бросится от него, он решил пока не обнаруживать свое присутствие. Однако он чувствовал, что должен посмотреть ей в лицо, – пусть даже это продлится всего секунду. Он подошел ближе и тихо окликнул ее. В первый момент Кэтлин не оглянулась, и сердце Доусона застучало, как молот. Она узнала его голос и сейчас убежит. Но вот их взгляды встретились. Кэтлин улыбнулась, и гнетущее чувство одиночества, которое он ощущал все проведенные без нее годы, вмиг исчезло. Выражение ее глаз придало ему храбрости.
      – Можно к тебе присоединиться?
      Она ответила не колеблясь:
      – Конечно! Садись, пожалуйста.
      Доусон отодвинул стул и сел за столик напротив нее. Каждому хотелось коснуться другого, но ни он, ни она не решились.
      Кэтлин первой прервала затянувшееся молчание:
      – Ты хорошо выглядишь.
      – Спасибо, ты тоже. Стала еще красивее – если такое вообще возможно.
      – Ты живешь в Новом Орлеане? А я думала, ты в Европе.
      – Был. Вчера вечером вернулся из Испании. А почему ты оказалась в городе?
      – Я… то есть мы приехали в гости к родственникам матери.
      – Мы? – переспросил Доусон. – Ты приехала с мужем?
      – Нет. К сожалению, Хантеру пришлось остаться в Натчезе.
      – Не одна же ты живешь в этом старом порочном городе?
      – Нет, конечно, – быстро, слишком быстро, ответила Кэтлин. – Со мной родители и мой… – Она замолчала, потому что его внимание вдруг переключилось на что-то у нее за спиной. Кэтлин оглянулась. К их столику шли Ханна со Скоттом.
      – Мама! – закричал мальчик. – А я ел шоколад!
      – Вижу, – улыбнулась Кэтлин, – только мне кажется, что большую часть ты пронес мимо рта.
      Доусон не отрываясь смотрел на мальчика.
      – Хочешь посидеть у меня на коленях? – спросил он.
      – Не надо, – поспешила ответить Кэтлин, – он тебя испачкает.
      Но мальчик уже проворно вскарабкался на колени к незнакомцу. Доусон всмотрелся в черные глаза, сверкающие на смуглом личике.
      – Скажи, Скотт, сколько тебе лет?
      Мальчик оттопырил три пальца.
      – Сегодня у меня день рождения, – гордо сообщил он, – и вечером я получу много-много подарков!
      Доусон рассмеялся:
      – Представь себе, у меня сегодня тоже день рождения!
      – А вы получили подарки? – невинно поинтересовался малыш.
      – Получил, сынок. Я получил такой подарок, о котором мог только мечтать.
      Кэтлин вспыхнула и, скрывая смущение, строго сказала сыну:
      – Скотти, слезай, нам пора домой.
      – Ну еще минутку, – попросил Доусон. Он достал из кармана золотую двадцатидолларовую монету.
      – Я не знал, что у тебя сегодня день рождения, поэтому не приготовил подарка. Купи себе что-нибудь сам.
      Скотт посмотрел на мать:
      – Мама, можно мне это взять?
      – Ну конечно, – ответил за нее Доусон, – но только если ты поцелуешь меня на прощание.
      Скотт охотно чмокнул его в губы и побежал к Ханне. Сходство этого восхитительного мальчика с ним самим не вызывало у Доусона сомнений. Он вопросительно посмотрел на Кэтлин.
      Избегая встречаться с ним взглядом, она протянула ему руку:
      – Рада была повидаться.
      Доусон нежно пожал ее пальцы и произнес:
      – Я остановился в четыреста двенадцатом номере. Один.
      Кэтлин выдернула руку и, не сказав ни слова, ушла.
      Доусон откинулся на спинку стула и стал смотреть ей вслед. Как же ему хотелось, чтобы она оглянулась! Он загадал: «Если Кэтлин оглянется, значит, она придет ко мне ночью. Господи, сделай так, чтобы она оглянулась!» И тут Кэтлин посмотрела на него и улыбнулась. Доусон вздохнул, его глаза радостно засияли. Кэтлин свернула за угол и скрылась из виду.
      От поцелуя ребенка, о существовании которого он до сегодняшнего дня не подозревал, на губе остался липкий след. Доусон достал из кармана белоснежный носовой платок и почти нехотя стер шоколад.
 
      Торжество по случаю дня рождения Скотта устроили на просторной лужайке. После обильного угощения перед ним поставили огромный торт с тремя свечами.
      Кэтлин подошла к сыну, который приготовился их задувать, и сказала:
      – Загадай желание.
      Мальчик прильнул к матери и заглянул ей в глаза.
      – Я хочу, чтобы папочка был здесь!
      – Я тоже этого хочу, дорогой.
      Гора подарков привела мальчика в неописуемый восторг. Когда три часа спустя Ханна увела пребывающего в радостно-возбужденном состоянии Скотта, он стал просить, чтобы ему разрешили еще поиграть с новыми игрушками. Однако стоило ей уложить его в постель, как он мгновенно заснул.
      Вскоре Кэтлин зашла пожелать сыну спокойной ночи, а Ханна стала собирать его одежду. Из кармана штанишек что-то выпало. Это оказалась двадцатидолларовая монета, подаренная Доусоном. Ханна задумалась. В тысячный раз она спрашивала себя, правильно ли поступила, не рассказав Кэтлин о подслушанном ею разговоре.
      – Слишком поздно, – пробормотала она тихо, вышла из детской и направилась в спальню Кэтлин. Войдя, Ханна молча протянула ей золотой. Кэтлин прижала монету к груди. Ханна немного постояла, глядя на свою питомицу, потом понимающе покачала головой и принесла из гардеробной голубое муслиновое платье.
      – Жарко сегодня, правда, золотко? По-моему, вам надо съездить на прогулку, чтобы лучше спалось.
      Поняв, что нянька прочла ее мысли, Кэтлин бросилась ей на шею.
      – Ты одна меня понимаешь!
      – Ну-ну, детка. – Ханна обняла Кэтлин большими пухлыми руками. – Я знаю, как моей девочке плохо. Что за беда, если вы с ним ненадолго встретитесь?
      Нянька помогла ей одеться и причесаться. Наконец Кэтлин благополучно сидела в коляске. Забившись поглубже, она улыбалась, чувствуя себя провинившейся школьницей.
      Когда она тихо постучалась в четыреста двенадцатый номер, ее колотила дрожь. Из-за двери послышался ровный голос:
      – Входи, не заперто.
      В номере царил полумрак. Доусон смотрел прямо на Кэтлин, застывшее лицо выражало мрачную решимость. Сейчас на нем были только коричневые брюки и белая рубашка, расстегнутая до пояса. Он принял ванну и недавно побрился, как будто ожидал ее прихода. От его чувственной улыбки, так хорошо знакомой Кэтлин, ее сердце радостно забилось. Они молча обнялись, и их губы слились в страстном поцелуе. Каждый стремился заново открыть другого. Дрожащие от нетерпения руки жадно ощупывали любимое лицо, шарили по телу. Когда первое потрясение прошло, к Кэтлин вернулся дар речи.
      – Как ты думаешь, мы за это попадем в ад?
      – Любовь моя, меня этим не испугаешь, я и так провел последние четыре года в аду. – Он снова привлек ее к себе и прошептал: – Но даже самые заядлые грешники заслуживают того, чтобы провести одну ночь в раю.
      Он снова стал ее целовать – на этот раз нежно, не спеша, умело возбуждая. Через несколько минут Доусон поднял голову, посмотрел Кэтлин в глаза, и в их сияющей голубизне прочел тот ответ, на который надеялся. Тогда он взял ее за руку и повел за собой в спальню, но Кэтлин остановилась и прошептала:
      – Не мог бы ты посадить меня к себе на колено, как тогда, на пароходе?
      Доусон рассмеялся:
      – Конечно, дорогая. Кэтлин Дайана Борегар, я люблю вас.
      Кэтлин уперлась ему в грудь кулачком.
      – Меня зовут Кэтлин Александер.
      Смех замер на губах Доусона, на скулах заходили желваки.
      – Сегодня ночью ты будешь только моей Дайаной.
      Он оттянул вниз кружевную оборку, идущую по вырезу ее платья, и припал губами к ямочке у основания шеи. С каждым поцелуем горячий рот Доусона продвигался все ниже, приближаясь к округлостям ее грудей. Щекоча дыханием нежную кожу, он прошептал:
      – Я по-прежнему тебя боготворю, моя Дайана.
      Сердечная тоска и боль последних четырех лет исчезли без следа. В эту минуту для Кэтлин на всем свете не существовало никого и ничего, кроме Доусона Блейкли. Она принадлежит ему – всегда принадлежала и будет принадлежать.
      Доусон выпрямился, с легкостью подхватил ее на руки и унес в полумрак спальни. Остановившись перед кроватью, он еще раз припал к губам Кэтлин и опустил руки. Когда ее ноги коснулись пола, она встала на цыпочки и прильнула к Доусону.
      Оторвавшись от ее рта, он хрипло прошептал:
      – Господи, я почти забыл, какая ты миниатюрная. Можно, я распущу твои прекрасные волосы?
      – Любимый, ты можешь делать со мной все, что захочешь.
      Темные глаза Доусона вспыхнули. Улыбнувшись Кэтлин такой знакомой – и такой любимой! – улыбкой, он взялся за застежку ее платья.
      – Хочешь, я повернусь, чтобы тебе было удобнее? – предложила Кэтлин.
      – Не надо, я хочу видеть твое лицо.
      Быстро расстегнув застежку, Доусон снял платье, и она осталась в белой нижней рубашке и панталонах.
      – Как, ты без корсета? – шутливо изумился он.
      – Только сегодня и только с тобой, – призналась Кэтлин.
      – Я очень рад.
      Сняв с нее тонкую нижнюю рубашку, он коснулся ее обнаженной груди, и Кэтлин невольно вздрогнула.
      – Доусон, – выдохнула она, – прошу тебя, разденься.
      Доусон поцеловал кончики ее пальцев и мягко проговорил:
      – Я думал, ты предпочитаешь, чтобы я подождал…
      Кэтлин не дала ему закончить:
      – Я не хочу ничего ждать.
      Она потянула за полы его рубашки. Через секунду они стояли друг перед другом обнаженные. Каждый жадно пожирал глазами тело любимого. Первым не выдержал Доусон. Он резко, почти грубо подхватил ее на руки. Обнаженные груди Кэтлин прижались к его твердому торсу, бедра уперлись в его плоский живот.
      Опьяневшая от желания, Кэтлин смутно сознавала, что ее укладывают на мягкую постель, затем матрац прогнулся под весом Доусона. В следующее мгновение его горячий влажный рот впился в ее губы. Долгие глубокие поцелуи продолжались до тех пор, пока раскрасневшаяся Кэтлин не начала задыхаться.
      Доусон уткнулся ей в шею и прошептал:
      – Кэтлин, я люблю тебя, я никогда не переставал тебя любить. Боже, как же я сожалею о потраченных годах!
      Доусон снова прижал Кэтлин к себе, и она почувствовала, как его тело содрогается от захлестнувших его эмоций. Это не просто трепет нарастающей страсти, вдруг поняла она, тут нечто большее. Встревоженная, она уперлась ладонями ему в грудь и посмотрела в лицо. Красивые черты Доусона исказила гримаса боли, глаза были плотно закрыты, но Кэтлин заметила, что на густых черных ресницах блестит влага. Кэтлин почувствовала, что и у нее глаза защипало от слез.
      – Любимый, – прошептала она, – не думай ни о чем. Я тебя люблю, я с тобой, а все остальное не важно. Поцелуй меня так, как будто этих лет не было. Без тебя я была только половинкой человека, сделай меня снова целой.
      Доусон стал неистово целовать ее.
      – Любимая, бесценная моя, – выдохнул он.
      Он склонил голову еще ниже и стал целовать холмики грудей. Кэтлин затаила дыхание, с нетерпением ожидая, когда его губы сомкнутся вокруг напрягшегося пика. Когда наконец Доусон доставил ей это удовольствие и она почувствовала, как отвердевший сосок окутывает влажное тепло его рта, она блаженно вздохнула и обхватила его голову руками, придвигая еще ближе к себе.
      – Да, Доусон, да, пожалуйста, – шептала она.
      Доусон долго целовал ее груди, доставляя Кэтлин неизъяснимое наслаждение. Но вскоре этого ей стало недостаточно, и Кэтлин вцепилась в плечи Доусона.
      – Прошу тебя, – хрипло прошептала она.
      Доусон застонал и стал целовать ее живот. Руки он положил на ее округлые бедра, колено упиралось в матрац между коленей Кэтлин. Его лицо оказалось в нескольких дюймах над ее лицом. Поцеловав ее в губы – на этот раз нежно, – он прошептал:
      – Сейчас, любимая?
      – Да, да! – выдохнула она, приподнимая бедра ему навстречу.
      Его проникновение было стремительным и глубоким, и оба задохнулись от острейшего наслаждения. Два тела, одно – большое, сильное, смуглое, другое – миниатюрное, женственное, белое, слились воедино в извечном движении и задвигались в общем ритме, разгоряченные губы шептали признания в неумирающей любви. Весь мир перестал для них существовать. Ни о чем не думая, они вместе поднимались к пику наслаждения. Ни один мужчина не мог заставить Кэтлин Александер ощутить такое блаженство. Волны наслаждения накатывали на нее одна за другой, и она прильнула к Доусону, как будто боялась утонуть. Ни одна женщина не могла подарить Доусону Блейкли столь сладостного взрыва наслаждения. Только маленькая светловолосая красавица способна вознести его к головокружительным высотам, а затем держать в объятиях крепко и нежно, пока он медленно спускается на землю, обнимая ее крепкими руками.