Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Дарю тебе сердце

ModernLib.Net / Райан Нэн / Дарю тебе сердце - Чтение (Весь текст)
Автор: Райан Нэн
Жанр:

 

 


Нэн Райан
Дарю тебе сердце

Глава 1

      Жизнь обитателей Натчеза, самого богатого города штата Миссисипи, протекала спокойно и размеренно. Плантаторы управляли своими имениями и плантациями твердо, но справедливо и пользовались у своей челяди непререкаемым авторитетом, благодаря чему им практически не приходилось пускать в ход хлысты, которые они постоянно носили при себе не без некоторой элегантности. Трудовой пот никогда не осквернял их белоснежные рубашки и сшитые на заказ костюмы, на холеных руках никогда не появлялись мозоли. Поднявшись на четырехскатную крышу своего особняка, хозяин мог обозревать бескрайние хлопковые поля и думал о том, что ничто не угрожает его безмятежному миру.
      Негры уважали его и почтительно называли хозяином. Плантатор владел их душами и телами точно так же, как владел прочим своим имуществом. Рабы, хлопок, особняк с французской мебелью, английским стеклом и фарфором, итальянским мрамором, книгами и картинами, чистокровные лошади, красавица жена, одетая в модное платье с пышными юбками, – все это целиком принадлежало ему и обеспечивало самую лучшую жизнь в этом лучшем из миров.
      Один из богатейших плантаторов Юга, Луи Антуан Борегар, стоял в залитой солнцем спальне своего особняка – самого роскошного во всем штате Миссисипи. Преданный слуга Дэниел помогал ему одеваться. Черное лицо Дэниела озаряла широкая белозубая улыбка – пожилой слуга был всегда рад услужить своему господину, которого он любил и уважал все сорок пять лет, прошедшие с тех пор, как его хозяин появился на свет. Дэниелу было всего девять, когда холодным зимним днем в этой самой комнате родился Луи Антуан Борегар.
      Луи подошел к окну и окинул взглядом поместье. Перед ним расстилалась плодородная земля, принадлежавшая его семье на протяжении нескольких поколений. Большой дом стал еще величественнее, чем почти полвека назад, в 1804 году, когда его построили. Богатство позволяло Луи каждые несколько лет украшать старое поместье, не прилагая к этому особых усилий.
      Вокруг его любимого Сан-Суси раскинулись акры холмистых зеленых лугов. Тут и там высились вековые деревья, отбрасывающие густую тень. В отдалении виднелась беседка, увитая виноградом. В ней на деревянной садовой скамейке сидели три девушки в белых летних платьях, каждая держала в руке стакан холодного лимонада.
      Луи повернулся в другую сторону и окинул взглядом длинные ряды хлопчатника. Скоро белое золото хлопка превратится в новые богатства для хозяина Сан-Суси, платья и драгоценности для хозяйки, наряды и бальные туфельки для хозяйской дочки, подарки для негров. После сбора урожая в негритянских бараках начнется веселье. Время после сбора урожая – лучшее как для хозяина Сан-Суси, так и для всего, что ему принадлежит.
      Привлекательная блондинка с тонкими чертами лица, Абигайль Ховард Борегар, жена Луи, была женщиной благородного происхождения. Она старалась не вмешиваться в управление имением. В свою очередь Луи ограждал ее от всех печалей и тревог. Домашней прислуге было сказано, что хозяйку следует окружить заботой и уважением. В доме мужа жизнь Абигайль оставалась такой же безмятежной, как некогда в доме родителей. За свои тридцать пять лет она никогда не испытывала ни в чем недостатка. Жизнь представлялась ей легкой, как взмах пушистых ресниц, любую просьбу было достаточно произнести вслух, чтобы она была немедленно исполнена.
      Абигайль стояла в своей комнате, смежной с комнатой мужа. Ханна – негритянка, которая прислуживала ей с самого рождения, – затягивала на ее тонкой талии корсет, в это время Абигайль смотрелась в зеркало. Взглянув туда же, Ханна заметила выражение неудовольствия на лице хозяйки. Нянька порядком устала, но думала не о себе, а о том, что голубые глаза госпожи затуманились. Ханна отступила на шаг и положила пухлые черные руки хозяйке на талию.
      – Голубка, что вас тревожит?
      – Ах, Ханна, это платье совершенно мне не идет. Что делать?
      Ханна поспешила в гардеробную и вскоре вернулась, держа в руках атласное платье небесно-голубого цвета.
      – В этом платье ваши голубые глазки засверкают, как сапфиры.
      – Замечательно, Ханна. Сними с меня скорее эту ужасную тряпку.
      Ханна разложила голубое платье на кровати и стала расстегивать крючки на розовом, которое так не понравилось хозяйке.
 
      Кэтлин Дайана Борегар громко вздохнула.
      – Кажется, я умру от скуки. – Молодая хозяйка Сан-Суси надула губки и томно прикрыла глаза. – Ужасное лето, правда? За три месяца не произошло ничего интересного! – Она откинулась на спинку скамейки и стала обмахиваться веером.
      Кэтлин сидела между двумя подругами. Три девушки были неразлучны и почти каждый день проводили вместе, чаще всего в доме Кэтлин. Бекки Стюарт, высокая, худая девушка, томно улыбнулась:
      – А по-моему, все было не так уж плохо.
      – Скажешь тоже, – фыркнула Кэтлин, – ты настолько без ума от Бена Джексона, что ничего вокруг себя не замечаешь. Не понимаю, что ты вообще в нем нашла!
      Бекки вдруг довольно захихикала:
      – Ты многого не знаешь, Кэтлин Борегар.
      Кэтлин внимательно вгляделась в лицо подруги, пытаясь угадать, что за тайну она скрывает. Но по улыбающемуся лицу Бекки нельзя было ничего понять, и Кэтлин повернулась к другой подруге. Миниатюрная и еще более тоненькая, чем Бекки, Джулия Хорн отличалась кротким нравом. У нее были каштановые волосы и большие карие глаза, и хотя Джулия в присутствии молодых людей обычно терялась, она тем не менее пользовалась большим успехом. В Натчезе ее считали хорошенькой – конечно, не такой красивой, как Кэтлин, но все же довольно милой. Посмотрев на Кэтлин, раздраженно обмахивающуюся веером, Джулия заметила со своим обычным благодушием:
      – А по-моему, лето было прекрасное. У нас было столько пикников, вечеринок и…
      Кэтлин недовольно фыркнула:
      – Но на них на всех была такая скукотища! Я знаю, тебе нравится Калеб Бейтс, но учти, если ты мечтаешь стать его женой, тебе придется ждать ой-ой как долго! Его отец непременно желает, чтобы Калеб, прежде чем жениться, окончил колледж, к тому времени ты успеешь состариться.
      Джулия прикусила губу и нервно затеребила каштановый локон. При одном упоминании имени Калеба ее сердечко забилось быстрее, а при мысли о возможном замужестве на ее щеках выступил румянец.
      – Ах, Кэтлин, не дразнись, Калеб вообще меня не замечает. И почему ты все время твердишь, что я в него влюбилась? Мне просто кажется, что он милый, воспитанный и… ну, в общем, симпатичный. – В глазах Джулии появилось мечтательное выражение.
      – Джулия Хорн, тебе не удастся меня одурачить! Я видела, что стоит Калебу появиться, как у тебя вспыхивают глаза. А судя по тому, что он начинает заикаться и краснеет, когда ему надо пригласить тебя на танец, он чувствует то же, что и ты.
      Джулия просияла:
      – Ты правда так думаешь?
      – Не глупи, я отлично вижу, что ты ему нравишься.
      Бекки, продолжая улыбаться, поддержала:
      – Да, Джулия, так и есть, просто он не такой напористый и искушенный, как мой Бен.
      Последнее замечание заинтриговало Кэтлин, и она переключила внимание на Бекки:
      – А Бен, значит, настойчив? Ну-ка расскажи.
      Кэтлин с интересом ждала ответа. Бекки походила на кошку, только что сожравшую жирную канарейку. Она откинулась на спинку и закрыла глаза. Кэтлин крепче сжала тонкую руку подруги.
      – Бекки Стюарт, ты что-то скрываешь, и я хочу знать, что именно. Бен… он тебя поцеловал?
      Бекки сердито вырвалась из пальцев Кэтлин.
      – Какие ужасные вещи ты говоришь! – воскликнула она с негодованием. – Неужели ты думаешь, что я бы позволила Бену нечто подобное?
      Однако Кэтлин поняла, что это негодование наигранное.
      – Я так и знала, что ты позволила Бену себя целовать! – Возбужденная Кэтлин повернулась к Джулии.
      Та ахнула:
      – Бекки, это правда?
      Кэтлин засыпала подругу градом вопросов:
      – Рассказывай, когда это случилось? Тебе понравилось? Ну пожалуйста, Бекки, не скромничай, расскажи нам все.
      Недавнее самодовольство Бекки сменилось смущением. Она поклялась Бену хранить этот эпизод в тайне. Тот в свою очередь заверил, что не выдаст правду даже под пытками, и она ему верила, потому что Бен был человеком чести и никогда бы ее не скомпрометировал. В конце концов она решилась заговорить:
      – Предупреждаю, если вы кому-нибудь проболтаетесь, я больше никогда не стану с вами разговаривать!
      – Не проболтаемся, – в один голос пообещали подруги. – Рассказывай скорее.
      – Наверное, вы обе считаете меня ужасно испорченной, но не забывайте, что я на год старше вас, мне уже шестнадцать. В моем возрасте многие девушки уже выходят замуж. Вы знаете, что я люблю Бена. Все лето он у нас бывал, дарил мне цветы и всякий раз, когда представлялся случай, держал меня за руку.
      – Да, да, знаем, продолжай, – поторопила ее Кэтлин.
      Бекки снова заулыбалась.
      – Ровно две недели и четыре дня назад Бен зашел к нам, чтобы пригласить на прогулку в коляске. Поскольку дело было среди дня, мама сказала, что ничего страшного, если мы поедем одни, но только не больше, чем на час. Мы сказали, что так и поступим. Бен подсадил меня в коляску, и мы поехали. – Бекки выдержала драматическую паузу. – А он вместо того, чтобы везти меня в парк, свернул на дорогу, ведущую за город.
      – Ты шутишь! – воскликнула Джулия, всплеснув руками.
      Кэтлин зашикала на нее:
      – Тише ты, дай досказать. Ну и дальше?
      – Я заявила, что никуда не поеду, и велела Бену немедленно поворачивать назад. Но он только улыбался и продолжал править. Я разозлилась и дала себе клятву, что больше никогда в жизни не заговорю с Беном Джексоном. Но как я ни пыталась на него сердиться, у меня ничего не получалось… мы ведь остались с ним наедине, и к тому времени, когда добрались до места, я так разволновалась от этой мысли, что готова была ехать с ним куда угодно. Он остановил коляску, помог мне спуститься и кивнул на раскидистое дерево. «Здесь достаточно тени, – сказал он, – вам не кажется, что нам тут будет даже прохладнее, чем в парке?» Я еще не успела ответить, а он уже протянул мне руку, я приняла ее, и мы сели. Не выпуская моей руки, он наклонился ко мне и прошептал: «Бекки, мы встречаемся с вами все лето и ни разу не оставались наедине. Теперь, когда мы наконец одни, я хочу вас поцеловать». Я, разумеется, была шокирована и заявила, что ни в коем случае не позволю это сделать. – Тут она смолкла.
      – Бекки Стюарт, если ты не доскажешь до конца, я задушу тебя голыми руками! – воскликнула Кэтлин.
      – А что было дальше? Бекки, ну пожалуйста, – взмолилась Джулия.
      – Бен посмотрел мне в глаза и проговорил нежно-нежно: «Прошу вас Бекки, скажите «да». И я не выдержала. Я тоже посмотрела ему в глаза, и мои губы сами прошептали «да». Тогда он наклонился надо мной и поцеловал прямо в губы! Я думала, это все, но он поцеловал меня еще раз, а потом еще.
      – Ой, девочки, как романтично! Скажи, тебе понравилось? Ты сама хотела, чтобы он поцеловал тебя трижды? – затараторила Кэтлин.
      Бекки ответила не раздумывая:
      – Ужасно понравилось. Я люблю Бена, клянусь вам. Когда ты влюблена, целоваться очень приятно. Да вы и сами вскоре это узнаете.
      – Как же, узнаем! Да меня еще никто никогда не пытался поцеловать! – пожаловалась Кэтлин. – А ты, Джулия, когда-нибудь целовалась?
      – Не говори ерунды, Кэтлин, ты прекрасно знаешь, что нет, – покраснела Джулия.
      – А моя жизнь такая скучная! – Кэтлин горестно вздохнула. – Наверное, со мной никогда не произойдет ничего интересного! В конце концов я превращусь в высохшую старую деву вроде сестер Гамильтон и с каждым годом буду все больше чахнуть и выживать из ума.
      Бекки замотала головой.
      – Какая глупость! Ты могла бы выбрать любого парня в Натчезе и сама об этом знаешь, просто ты слишком разборчива. Тебе достаточно щелкнуть пальцами, и у тебя была бы дюжина поклонников.
      – Они мне не нужны, они все такие глупые и скучные, к тому же плохо танцуют. Мне хочется встретить настоящего мужчину, красивого, умного, искушенного… чтобы он меня очаровал, покорил своей дерзостью и…
      – Это только мечты, – прервала ее Джулия. – Ты мечтаешь о прекрасном принце, но если будешь его дожидаться, то и впрямь останешься старой девой. Спустись с небес на землю, и ты увидишь немало достойных мужчин, которые бы тебе понравились, стоит только присмотреться к ним получше. Ты согласна, Бекки?
      – Кэтлин, Джулия права. Посмотри на меня – я счастлива, и с тобой может произойти то же самое.
      Кэтлин снова вздохнула:
      – Может, вы обе правы, я мечтаю о несбыточном.
      – Кэтлин, начни прямо завтра. На завтрашнем балу заведи себе поклонника, – посоветовала Бекки.
      – Я совсем про него забыла, а ведь он устраивается в нашем доме. Ох, до чего же у меня скучная жизнь! – посетовала Кэтлин.

Глава 2

      Доусон Харп Блейкли стоял в гостиной своего просторного особняка в Верхнем Натчезе. Он много лет мечтал купить этот дом, вот сейчас он с полным правом может гулять по обширным газонам и смотреть с холма на Нижний Натчез. Натчез Под Холмом, Ад Под Обрывом – всеми этими именами называли клочок суши, расположенный на болотистых берегах Миссисипи.
      Доусон Харп Блейкли родился двадцать семь лет назад в Нижнем Натчезе в семье игрока с речного судна. Его отец погиб в ножевой драке, когда мальчику было два года, а мать вскоре последовала за ним.
      Повязывая на шее черный шелковый галстук, Доусон думал, как далеко он ушел от своего жизненного старта. Сегодня ему предстояло пойти еще дальше. Доусону все еще не верилось, что он идет на прием в Сан-Суси, особняк Луи Антуана Борегара, где наконец-то познакомится с его прекрасной дочерью. При мысли о Кэтлин у него начинали дрожать руки. Увидев ее в отцовском экипаже, Доусон потерял покой. С тех пор прошло три месяца, но образ девушки по-прежнему стоял у него перед глазами. Доусон отчетливо видел перед собой шелковистые белокурые волосы, большие голубые глаза, опушенные густыми темными ресницами, нежную кожу, белую и прозрачную, как алебастр, стройную фигурку в голубом платье с оборками. Желание проснулось в нем при первом взгляде, и с того дня он не мог думать ни о ком другом. Хотя Доусон высматривал Кэтлин всякий раз, когда выходил из дома, видел ее он только однажды, и тот день навсегда врезался ему в память.
      Было это в начале мая. Доусон и его поверенный Кроуфорд Эшворт сидели в экипаже Доусона перед отелем Паркера на Главной улице Натчеза. В это время из-за угла Жемчужной улицы выехал экипаж, запряженный шестеркой. Доусон посмотрел на солидную супружескую пару средних лет. Дама держала над головой зонтик и что-то говорила своему спутнику. Затем она обратилась к сидящей напротив молоденькой девушке. Доусон тоже перевел на нее взгляд… да так и не смог отвести. Экипаж стал удаляться, и вдруг девушка оглянулась. Доусон попытался перехватить ее взгляд, но она смотрела как будто сквозь него. Карета скрылась из виду, а Доусон продолжал сидеть молча, не в силах пошевелиться.
      Кроуфорд Эшворт покачал головой:
      – Доусон, старина, что с тобой?
      – Это самая прекрасная девушка на свете. Я должен узнать, кто она.
      – Я знаю, кто она, и поверь, ты не захочешь иметь с ней дело.
      – Ты ее знаешь? Ты должен меня представить!
      – Эта девушка – дочка Луи Антуана Борегара. Слышал о таком?
      – Имя вроде бы знакомое, но оно мне ни о чем не говорит.
      – Что ж, пусть так все и останется. Давай-ка зайдем перекусим.
      Кроуфорд стал вылезать из коляски, но Доусон схватил его за руку:
      – Это еще почему? Что за человек этот Борегар?
      – О, с Луи все в порядке. Но если ты имеешь виды на его очаровательную дочку, то тебе лучше с ним не знакомиться. Он тебя и близко к ней не подпустит.
      – И все же я должен с ней встретиться. Кроуфорд, раз ты знаком с ее отцом, представь меня.
      – Доусон, мальчик мой, разве ты не занимался любовью с самыми красивыми женщинами Натчеза, Нового Орлеана, Лондона и еще множества городов? Стоит ли волочиться за девушкой, отец которой готов убить любого, кто позволит себе хотя бы в мыслях согрешить с его драгоценной дочерью? Куда безопаснее отобрать у Борегара его земли, рабов, даже фамильное поместье, чем тронуть хотя бы один золотой волосок на голове его Кэтлин.
      – Кэтлин. – Доусон мечтательно улыбнулся. – Кэтлин Борегар. Красивое имя и очень ей подходит.
      – Черт побери, Доусон, ты что, не слышал? Луи Борегар вышел победителем из не меньшего числа дуэлей, чем ты сам. Лет десять назад на балу в честь Четвертого июля один капитан танцевал с его женой Абигайль, и Луи показалось, что он при этом держался слишком развязно. Сейчас этот капитан покоится на кладбище в Роузмонде.
      Доусон расхохотался:
      – Не беспокойся, я в состоянии о себе позаботиться. Я хочу встретиться с Кэтлин, и ты мне в этом поможешь. Тебя наверняка приглашают на балы в Сан-Суси, правда?
      – Да, я бывал там, но…
      – И обязательно пригласят еще, не так ли?
      – Да, вероятно, но…
      – Вот и отлично. В следующий раз, когда тебя пригласят, ты возьмешь меня с собой. Согласен?
      – Право же, Доусон, не думаю…
      – Сенатор, вы не забыли, сколько средств я вложил в вашу избирательную кампанию?
      – Это запрещенный прием. Ты прекрасно знаешь, что я не забыл и очень тебе признателен, но…
      – Мне нужна не благодарность, а приглашение в Сан-Суси. Я намерен познакомиться с Кэтлин Борегар, и ни ее отец, ни ты не сможете мне помешать, так что лучше помоги.
      – Ну хорошо, уговорил. Так мы идем в ресторан или нет?
      – Идем, я умираю с голоду. – Доусон Блейкли улыбнулся дьявольской улыбкой, которая не сходила с его лица на протяжении всего ленча.

* * *

      – Сегодня вечером я наконец познакомлюсь с золотоволосой девушкой моей мечты, рядом с которой бледнеют все красавицы мира, – произнес вслух Доусон. – Милая маленькая Кэтлин, сегодня вечером ваша жизнь изменится навсегда, только вы об этом пока не знаете.
 
      – Ханна, я вообще не хочу идти на этот бал! Может, скажешь маме, что я заболела? – капризничала Кэтлин, пока Ханна застегивала на ней желтое платье из тонкой кисеи.
      Нянька попыталась ее подбодрить:
      – Ну же, золотце мое, не надо так говорить. Это будет славный бал, приедет много молодых джентльменов. Вы повеселитесь, моя красавица.
      – Что толку быть красавицей? Нет никого, кому я бы хотела понравиться.
      У Ханны кончилось терпение.
      – Хватит ныть, мисс, мне уже надоело вас уговаривать, спускайтесь-ка лучше вниз, к гостям!
      Что-то пробурчав под нос, Кэтлин вышла из комнаты. Услышав голоса, доносившиеся из бального зала, она закатила глаза, но потом взяла себя в руки и приклеила на лицо дежурную улыбку. Спустившись по лестнице, она быстро впорхнула в зал и смешалась с гостями.
      Внезапно хлынул ливень. Остановившись у окна, Кэтлин тихо перешептывалась с Бекки Стюарт. Та рассказывала подруге, что с каждой встречей их с Беном отношения становятся все серьезнее. Кэтлин слушала не очень внимательно, как вдруг двустворчатая дверь распахнулась, впуская запоздавших гостей.
      Повернувшись в ту сторону, Кэтлин увидела, как ее отец здоровается за руку с сенатором Эшвортом и каким-то темноволосым мужчиной. Незнакомец вышел на свет, и Кэтлин невольно замерла. Гость оказался выше ее отца да и большинства мужчин в зале. Он был мускулистый, стройный и гибкий, смуглое лицо отличалось мужественной красотой, над полными губами темнели тонкие усики. Кэтлин уже почти не слышала, что говорит Бекки. Ее взгляд был прикован к незнакомцу. Когда она увидела, что отец ведет гостя в ее сторону, ее сердце забилось так часто, что казалось, вот-вот выскочит из груди.
      Доусон заметил Кэтлин, как только вошел в зал. Она была еще прекраснее, чем ему запомнилось. Он смотрел на Кэтлин и думал только о том, как ему хочется коснуться шелковистых волос, зарыться в них лицом, забыв обо всем на свете. Большие голубые глаза посмотрели прямо на него, и Доусон почти оглох от грохота собственного сердца. Кэтлин была в бледно-желтом платье, плотно облегающем тонкую талию и расходящемся книзу широкой юбкой. Низкий вырез был отделан по краю оборкой, спереди спускающейся до талии. В вырезе соблазнительно вздымалась девичья грудь.
      Мужчины подошли к Кэтлин, и Луи представил свою дочь гостю. Услышав глубокий бархатный баритон – как раз такой, какой должен быть у мужчины с его внешностью, – Кэтлин вдруг застеснялась. На некоторое время установилось неловкое молчание, его нарушил юноша, подошедший, чтобы пригласить Кэтлин на танец. Не глядя на него, Кэтлин сказала:
      – Прошу прощения, но я уже обещала следующий танец мистеру Блейкли.
      Встав рядом с Доусоном в танцевальную позицию, Кэтлин буквально утонула в его объятиях. Он был так высок, что ее макушка не доставала даже до его подбородка. Во время танца Доусон не произнес ни слова, но его глаза не отрывались от нее, а сильная рука твердо держала ее маленькую ручку, в то время как другая уверенно лежала на талии. Казалось, для Доусона не существует никого, кроме Кэтлин.
      Кэтлин решила разузнать о нем побольше. Дождь кончился, они вышли из дома и прошли в беседку. Доусон достал большой носовой платок и расстелил его на скамейке, чтобы Кэтлин могла сесть. Кэтлин стала расспрашивать его в милой полудетской манере, совершенно очаровавшей Доусона, но на ее прямые вопросы он старался отвечать только «да» и «нет». Да, он родился и вырос в Натчезе. Нет, он не женат и никогда не был. Да, он недавно вернулся из путешествия. Да, он побывал в Европе. Да, он любит танцевать. Нет, он не хочет вернуться в дом.
      Кэтлин задавала один вопрос за другим, и этот красивый мужчина, казалось, нисколько не возражал против ее любопытства. «Как же он не похож на других, – думала Кэтлин, – и как красив. И все же неприятно, что он ни о чем не спрашивает».
      – А почему вы молчите? Вы не хотите обо мне ничего узнать? – Кэтлин посмотрела на него снизу вверх.
      Доусон улыбнулся и заправил локон ей за ухо.
      – Мне незачем спрашивать, я и так уже знаю о вас все.
      – Откуда? Мы же встретились впервые! И что вы вообще можете обо мне знать, мистер Доусон Блейкли? Некоторые мужчины, между прочим, считают меня загадочной девушкой, – с вызовом произнесла Кэтлин. Она снова вытянула локон и забросила его за плечо.
      – Если хотите, я скажу, что мне о вас известно. Я знаю, что вы самая красивая девушка из всех, кого мне доводилось встречать. Я знаю, что вы любите задавать вопросы. Я знаю, что завтра вечером мы с вами совершим долгую прогулку при луне в моей коляске. И еще я знаю, что вы безумно, без памяти в меня влюбитесь.
      – Ах вы… Да вы… самый грубый, невоспитанный, высокомерный тип на свете!
      Кэтлин вскочила и бросилась через лужайку к дому. Она бежала со всех ног и слышала за спиной смех Доусона. То, что он не побежал за ней и даже не попытался остановить, бесило Кэтлин еще сильнее, чем его дерзости. У дома Кэтлин оглянулась. Доусон сидел на белой скамье в непринужденной позе. Он курил сигару и все еще улыбался.
 
      На следующее утро Кэтлин узнала о дерзком мистере Блейкли гораздо больше. Оказалось, что ему двадцать семь лет, причем вчера у него был день рождения. Что он родился в Нижнем Натчезе. Что его второе имя Харп. Его отец был бродягой и карточным игроком, а мать происходила из семьи белых оборванцев по фамилии Харп. Большую часть жизни Доусон Блейкли провел в Нижнем Натчезе. Проявив природный ум и изворотливость, он разбогател, занимаясь самыми разными видами бизнеса, в том числе и тем, чем не пристало заниматься истинному джентльмену. Он пользуется большим успехом у женщин. Игрок. Обладает крутым нравом и участвовал во множестве дуэлей, в основном из-за женщин.
      Пока Бекки и Джулия пересказывали то, что им удалось узнать об этом необычном мужчине, Кэтлин слушала затаив дыхание. Затем она встала со скамейки, улыбнулась и поправила волосы.
      – Оказывается, Доусон Блейкли – еще более интересная личность, чем я думала. Сегодня он заедет за мной, чтобы пригласить на прогулку при лунном свете. – Увидев потрясенные лица подруг, она засмеялась и добавила: – Мне пора, нужно еще принять горячую ванну до того, как приедет мистер Доусон.
 
      Ровно в восемь Доусон, одетый с безупречной элегантностью, приказал кучеру свернуть на подъездную дорогу к Сан-Суси. Поздоровавшись за руку с Луи и поцеловав руку Абигайль, Доусон завел светскую беседу, дожидаясь, пока спустится их дочь. Когда наконец появилась Кэтлин, Доусон не мог оторвать от нее глаз.
      – Мистер Блейкли? – воскликнула Кэтлин с наигранным удивлением. – Я и не знала, что вы зайдете. Рада вас видеть.
      – Я тоже, мисс Борегар. Сегодня прекрасный вечер, и с позволения вашего отца я бы хотел пригласить вас покататься в кабриолете.
      Кэтлин улыбнулась и пожала плечами.
      – Ну… сегодня довольно жарко, наверное, лучше уж поехать покататься, чем сидеть дома. – Она поцеловала отца в щеку. – Ты ведь не против, папа? Это ненадолго.
      Луи Борегар улыбнулся дочери:
      – Конечно, ангел мой, поезжай, если хочешь.
      – О, нельзя сказать, чтобы мне особенно хотелось. Мистер Блейкли поступил довольно самонадеянно, явившись без приглашения, но раз уж он здесь, я не хочу показаться такой же грубой, как он.
      Доусон улыбнулся уже знакомой Кэтлин ленивой улыбочкой, повернулся к Абигайль и галантно поклонился:
      – Спокойной ночи, мэм. Благодарю вас, мистер Борегар, обещаю вернуть вашу дочь не слишком поздно.
      Затем он молча подошел к Кэтлин, взял ее под локоть, подвел к кабриолету и помог сесть.
      Как только они отъехали достаточно далеко, Доусон привлек Кэтлин к себе и, сверкнув глазами, прошептал:
      – Если вы еще когда-нибудь вздумаете вести себя подобным образом, клянусь, я вас отшлепаю. – Все это время с его губ не сходила улыбка. – Я ясно выразился? Вы прекрасно знали, что я приеду. Если не ошибаюсь, вы прихорашивались не меньше часа, чтобы поразить меня своей красотой. Я понимаю, в чем дело: просто вчера я вас испугал. Догадываюсь, что вы уже успели узнать обо мне все, что можно, вы ведь большая любительница задавать вопросы. Я не пытаюсь скрывать правду и не выдаю себя за того, кем не являюсь, поэтому если вы хотите узнать еще что-то о моем темном прошлом – не стесняйтесь, спрашивайте. Вам нечего меня бояться, я никогда не причиню вам вреда. Напротив, я намерен заботиться о вас так, как не смог бы никто другой. И еще. Когда я вчера сказал, что вы в меня безумно влюбитесь, я не шутил. Но, дорогое мое дитя, я и сам полюблю вас. Вы узнаете, что любить меня очень приятно и это самое интересное, что с вами когда-либо случалось. Расслабьтесь и будьте самой собой. Не забывайте, я уже не мальчик, а взрослый мужчина, и что бы вы ни вытворяли, вам меня не одурачить. У меня особые планы на ваш счет, Кэтлин Дайана Борегар. А теперь улыбнитесь и скажите, что вы помнили, что я приду, и ждали меня с нетерпением.
      Кэтлин уставилась на него, не веря своим ушам. Она еще не встречала человека, хотя бы отдаленно похожего на Доусона, но, как ни странно, ей вовсе не хотелось злиться. То, что он сказал, ей даже понравилось. Посмотрев ему в глаза, она улыбнулась и мягко спросила:
      – Можно задать вам один вопрос?
      Доусон довольно расхохотался:
      – Узнаю мою Кэтлин! Да, дорогая, спрашивайте о чем угодно.
      – Как вы думаете, сколько нужно времени, чтобы вы влюбились в меня?

Глава 3

      Стюарты давали бал, и Кэтлин знала, что отец Бекки, Пол Стюарт, объявит на этом балу о помолвке своей дочери с Беном Джексоном. Пока Ханна застегивала на ней розовое кашемировое платье, Кэтлин думала о Доусоне. Она представила, как движется ему навстречу по церковному проходу в длинном белом платье, а он, красивый, гордый, ждет ее у алтаря, мечтая поскорее сделать своей женой. Миссис Доусон Харп Блейкли… По спине Кэтлин пробежал холодок. Случилось то, что предсказывал Доусон: она отдала свое сердце этому дерзкому красивому мужчине и с нетерпением ждала, когда же он сделает ей предложение. Если вообще сделает… Кэтлин неохотно призналась себе, что их роман развивается не так быстро, как бы ей хотелось. Они познакомились одиннадцатого августа. Скоро День благодарения, а Доусон пока даже не пытался ее поцеловать, хотя она была к этому более чем готова. Случалось, что он крепко сжимал ее руку и смотрел каким-то странным, волнующим взглядом, но потом торопливо отстранялся и заговаривал о чем-нибудь постороннем, разрушая очарование момента.
      Кэтлин нахмурилась. Все-таки временами Доусон ужасно действует ей на нервы! Любой из мальчишек, приглашенных на бал, был бы счастлив украсть у нее поцелуй. Но Доусон – далеко не мальчик, ему двадцать семь, и, уж конечно, ему не раз доводилось целовать женщин. Так почему же он не целует ее? Не он ли на каждом балу не отходит от нее весь вечер? Его рука остается лежать у нее на талии, даже когда они не танцуют, и он не танцует ни с кем, кроме нее. Разве это не доказывает, что он к ней неравнодушен? Но если так, то почему он ее не поцеловал? Снизу донеслись голоса, дверь распахнулась, раздался бархатный баритон Доусона. Кэтлин улыбнулась и мысленно поклялась себе, что сегодня непременно заставит Доусона ее поцеловать.
      Бал по случаю помолвки был большим событием, и Кэтлин танцевала так много, что запыхалась. Разговаривая с другими гостями, она стояла рядом с Доусоном. К ним подошел незнакомый Кэтлин джентльмен. Его представили как мистера Чарльза Байнера. Извинившись, он попросил разрешения переговорить с Доусоном наедине, однако тот в учтивой форме отказался покинуть даму. Деловой разговор двух мужчин Кэтлин был не интересен, она стала оглядывать зал и вскоре заметила Джулию, одиноко сидящую в уголке. К Джулии подошел Калеб, неуклюже наклонился и, по-видимому, что-то сказал, покраснев, как помидор. Джулия тут же встала, и Кэтлин догадалась, что Калеб наконец-то набрался храбрости пригласить ее на танец. Девушка застенчиво посмотрела на высокого худого юношу, и Кэтлин прочла по губам: «Да, Калеб, с удовольствием». Кэтлин украдкой улыбнулась: какие же они оба застенчивые, просто чудо, что они вообще смогли сблизиться. Однако как-то им это все-таки удалось, и Кэтлин подозревала, что через некоторое время после свадьбы Бекки и Бена к алтарю пойдут Джулия и Калеб. Только она останется одна, не замужем и даже не помолвлена. Старая дева.
      – Сегодня вечером ремонт будет закончен. Если пожелаете, утром ваши люди могут начать погрузку, – сказал Доусон, заканчивая разговор с Байнером.
      – Замечательно, мистер Блейкли, нас это устраивает.
      – Прошу прощения за задержку, но ничего нельзя было поделать. Зато сейчас судно в отличном состоянии и готово к плаванию.
      – Благодарю вас, мистер Блейкли. С вашего разрешения, мэм. – Байнер поклонился Кэтлин и ушел.
      – Что готово к плаванию? – спросила Кэтлин.
      Доусон улыбнулся:
      – Пароход.
      – У вас есть пароход?
      – Да, и не один. Почему это вас так удивляет?
      – Вы никогда не говорили мне, что у вас есть пароход, а тем более несколько!
      – Просто не думал, что вас это заинтересует.
      – Но это же здорово! Мне бы хотелось увидеть ваши корабли, можно?
      – Прямо сейчас? – Доусон шутливо дернул ее за локон. – Давайте отложим экскурсию до другого раза.
      – Я хочу сейчас! – Кэтлин потянула его за лацкан смокинга. – Ну пожалуйста, Доусон, отвезите меня на пароход.
      – Кэтлин, если я потащу вас сейчас на реку, ваш отец меня убьет, – возразил Доусон, хотя в глубине души находил весьма заманчивой перспективу остаться с Кэтлин наедине.
      Догадавшись, что он сомневается, она решила не отступать:
      – Никто ничего не узнает, а отец будет думать, что я все еще на балу. Здесь столько народу, что нашего отсутствия никто не заметит.
      Вопреки голосу рассудка Доусон сдался:
      – Разве я могу вам отказать? Одевайтесь и пошли.
 
      Сидя в большой коляске Доусона, Кэтлин куталась в накидку. В лицо дул пронизывающий ноябрьский ветер. Оставив обрыв позади, они ехали к реке.
      – Замерзли, дорогая? – заботливо спросил Доусон.
      – Нет, честное слово, нет.
      Кэтлин и вправду была так возбуждена, что не чувствовала холода. Ей не только хотелось увидеть корабль, принадлежащий Доусону, но и было интересно побывать ночью в Нижнем Натчезе. Кэтлин слышала столько пугающих рассказов о том, что здесь творится, что ей не терпелось увидеть гнездо порока своими глазами.
      Они достигли подножия обрыва. Кучер повернул на Серебряную улицу. Кэтлин во все глаза смотрела на пьяных, бродивших пошатываясь по деревянному тротуару. А когда заметила полуобнаженных женщин, окликающих из окон прохожих, то невольно ахнула. Казалось, в этом сравнительно небольшом уголке собрались самые грязные отбросы общества, сосредоточились все пороки. Больше всего ее потрясло то обстоятельство, что мужчины, попадающиеся на улице, были хорошо одетые «приличные джентльмены».
      Посмотрев на ее испуганное лицо, Доусон покачал головой.
      – Дорогая, прошу прощения, мне не следовало привозить вас сюда.
      Он обнял ее за плечи, и Кэтлин доверчиво прильнула к нему.
      – Доусон, нам здесь ничто не угрожает?
      Услышав столь абсурдный вопрос, он не мог не рассмеяться, но потом вспомнил, что Кэтлин всего лишь невинная шестнадцатилетняя девушка.
      – Радость моя, неужели вы думаете, что я позволю, чтобы с вами что-то случилось? Со мной вы в безопасности. Не забывайте, я ведь здесь вырос.
      – Ах, Доусон, должно быть, это было ужасно!
      Он пожал плечами.
      – Я не знал ничего лучшего. Теперь-то я знаю, что существует более чистый и прекрасный мир, и хочу стать его частью.
      – Вы уже стали. – Помолчав, Кэтлин робко спросила: – Можно задать вам один вопрос?
      – Сколько угодно, детка.
      – А вы когда-нибудь бывали в одном из этих домов?
      Доусон притворился, что не понял:
      – Каких домов, Кэтлин?
      Она замялась, и вдруг к ней вернулась обычная дерзость.
      – Вы отлично поняли, что я имела в виду! Я спрашиваю, бывали ли вы когда-нибудь в… у этих падших женщин!
      – Юной леди благородного происхождения не пристало разговаривать о таких вещах. Вас ведь учили быть тактичной, не так ли?
      Услышав его низкий грудной смех, Кэтлин готова была откусить себе язык с досады. Отсмеявшись, Доусон снова обнял ее за плечи. Когда она почувствовала, как его губы коснулись ее уха, ее гнев мгновенно улетучился.
      К тому времени, когда они доехали до речной пристани, Кэтлин уже не вспоминала ужасы Серебряной улицы. Коляска остановилась на пирсе, и Доусон помог Кэтлин подняться по сходням.
      – Сэм! – крикнул он.
      На штормовой палубе появился высокий негр. Перевесившись через перила, он улыбнулся, сверкнув белыми зубами.
      – Я здесь, капитан Доусон.
      – Послушай, Сэм, я привел молодую леди, она хочет осмотреть пароход.
      Сэм спустился по веревочной лестнице и поклонился.
      – Познакомься, Сэм, это Кэтрин Дайана Борегар.
      – Рад с вами познакомиться, мисс Борегар.
      – Дорогая, это Сэм Джоунс, лучший лоцман на всей Миссисипи.
      – Рада с вами познакомиться, Сэм, – вежливо сказала Кэтлин, с опаской поглядывая на черного великана.
      – Сэм, котел растоплен? Я бы хотел устроить небольшую речную прогулку для Кэтлин.
      Кэтлин просияла:
      – Мы правда можем покататься? Это будет так здорово!
      Он улыбнулся:
      – Радость моя, вы же знаете, я не могу вам ни в чем отказать.
      Сэм тут же стал отдавать приказы команде. Вскоре в топках уже горел огонь. Сэм поднялся по трапу и занял место в рулевой рубке.
      Стоя на штормовой палубе рядом с Доусоном, Кэтлин затаив дыхание наблюдала за всей этой бурной деятельностью. Вскоре послышалась команда «Отдать швартовы!». Пароход стал отходить от берега задним ходом, минуя ряды пришвартованных у пирса судов. Сэм умело лавировал, его большие руки уверенно и твердо держали штурвал.
      Кэтлин видела мерцающие огни Верхнего и Нижнего Натчеза. Ее глаза возбужденно блестели.
      – Ах, Доусон, это оказалось еще интереснее, чем я думала! Спасибо, что взяли меня на пароход!
      – Пойдемте, я покажу вам рулевую рубку. – Доусон подал ей руку и помог подняться по трапу. В застекленной кабине было темно.
      – Почему Сэм погасил все лампы и не развел огонь в печи? – прошептала Кэтлин.
      – По соображениям безопасности, – объяснил Доусон. – Ночь сегодня темная, и если бы в рубке горел огонь, ему было бы хуже видно реку. Хотите немного постоять у штурвала? Я серьезно, дорогая.
      – Правда можно? Как вы считаете, Сэм не будет против?
      Доусон обнял ее за талию.
      – А давайте-ка мы спросим у него самого. Сэм, Кэтлин не терпится отнять у тебя работу. Как ты на это посмотришь?
      Сэм широко улыбнулся:
      – Думаю, сэр, из нее получится отличный моряк.
      Кэтлин попятилась. Доусон взял ее за руку и потянул к штурвалу.
      – Смелее, лоцман. Штурвал в вашем распоряжении.
      – А это не опасно? Вдруг из-за меня случится кораблекрушение?
      – Просто делайте то, что я скажу, и все будет нормально.
      – Хорошо. – Кэтлин положила обе руки на штурвал. – Только обещайте, что не отойдете от меня, ладно?
      – Мисс, я только сегодня получил эту посудину из ремонта и не намерен допустить, чтобы она пострадала. Так что можете не беспокоиться, я буду стоять у вас за спиной.
      Кэтлин встала у штурвала. Доусон стоял прямо за ней и время от времени отдавал распоряжения:
      – Держите штурвал прямо. Хорошо. А сейчас немного поверните. Выправите курс. Вы отлично справляетесь, радость моя.
      – Я научилась! – воскликнула Кэтлин.
      Река делала поворот, и впереди вдруг стал виден яркий свет. Кэтлин вцепилась в штурвал.
      – Доусон, кажется, нам навстречу идет другое судно, что мне делать?
      – Просигнальте им.
      – Как? Я не знаю…
      – Вот смотрите. – Доусон подтянул к ней конец веревки. – Дерните несколько раз.
      Кэтлин чуть не подпрыгнула от неожиданности, когда раздался резкий пронзительный свисток. Со встречного судна ответили таким же сигналом. Кэтлин снова взялась за штурвал.
      – Что дальше, Доусон?
      – Держитесь прямо по курсу, и все будет нормально.
      Огни приближались, и Кэтлин с каждой минутой все больше нервничала. Ей уже хотелось передать штурвал Доусону, и, как будто прочитав ее мысли, тот подошел ближе. Кэтлин почувствовала, как ее спина касается его мощной груди, а его подбородок задевает ее макушку. Сильные руки Доусона накрыли ее дрожащие пальцы. Почувствовав себя в безопасности, Кэтлин улыбнулась, его близость больше не пугала ее. Встречный корабль прошел по правому борту. Когда опасность миновала, Кэтлин ощутила сильную слабость, и когда Доусон склонился к ней и предложил закончить опыт, охотно передала штурвал подошедшему Сэму. Великан занял свое место, и Кэтлин вслед за Доусоном осторожно спустилась по трапу.
      – Доусон, а где находится ваша каюта? Я хочу ее посмотреть.
      – Дорогая, смотреть там нечего, это всего лишь небольшая каюта, рассчитанная на одного человека.
      Кэтлин разбирало любопытство, она попыталась уговорить Доусона:
      – Ну пожалуйста, мне хочется посмотреть, где вы живете, когда находитесь на пароходе. Сэм ведь называет вас капитаном? Мне ужасно хочется посмотреть, где живет капитан.
      Доусон сдался. Снисходительно улыбаясь, он проводил ее под рулевую рубку, достал из кармана ключи и открыл дверь. Кэтлин собралась зайти, но Доусон перекрыл рукой проем:
      – Нет, внутрь мы заходить не будем.
      В его глазах появилось странное, какое-то отчужденное выражение.
      – Но я хотела войти и рассмотреть…
      – Мисс, по-моему, вам нечего делать в моей каюте. – Кэтлин поняла, что он не шутит. Затем он улыбнулся и предложил: – Давайте пройдем на нос, подставим лица брызгам.
      Кэтлин снова повеселела и быстро согласилась, хотя по-прежнему не понимала, почему он отказался впустить ее в каюту. Они прошли на нос. Кэтлин облокотилась на перила и вдохнула прохладный ночной воздух. Доусон подошел, встал у нее за спиной, и она оказалась в теплом кольце его объятий.
      Кэтлин посмотрела на холодную гладь реки.
      – Я хотела вас кое о чем спросить.
      – Если снова насчет каюты, то я…
      – Нет, не об этом. Почему на вашем пароходе чернокожий лоцман? Мне показалось, что вся команда состоит из одних негров. Почему вашим пароходом управляют рабы?
      Доусон рассмеялся.
      – Сэм не раб. Он – человек гордый и обиделся бы, если бы услышал, что вы назвали его рабом.
      – А как же остальные? Разве они не рабы?
      – Все члены моей команды – свободные люди. У меня нет рабов.
      Она повернулась к нему.
      – А негры, которые работают на плантации?
      – Негры на плантации работают за жалованье. – Лицо Доусона окаменело, его черные глаза вспыхнули таким яростным огнем, что Кэтлин испугалась. – Я не верю, что человек имеет право владеть другим человеком.
      – Но, Доусон, у всех есть рабы!
      – Не у всех. У меня, например, нет ни одного. Сэм – мой друг, он такой же человек, как я.
      – Не понимаю, почему вы так остро реагируете на какое-то…
      – Кэтлин, существует много форм рабства, и все они отвратительны. Я слишком хорошо это знаю.
      – Простите, – прошептала Кэтлин, испугавшись, что обидела его.
      – Ладно, оставим эту тему. Разве вам не нравится смотреть на ночную реку?
      – Очень нравится. Это так романтично!
      – Совершенно с вами согласен, дорогая.
      Доусон поцеловал ее в макушку.
      – Скажите, а как называется ваш пароход? – тихо спросила Кэтлин.
      – «Ночной ястреб», – ответил Доусон, касаясь губами ее волос.
      – А я думала, что пароходам дают женские имена, – разочарованно протянула Кэтлин. – Почему вы не назвали судно в честь женщины, которая вам дорога?
      – Может, у вас есть на примете такая женщина?
      – Да, есть. – Лицо Кэтлин озарила улыбка. – По-моему, вам нужно назвать пароход моим именем.
      – Девочка моя, он будет переименован завтра же утром, еще до того, как покинет порт. Отныне и навсегда эта маленькая посудина будет называться «Моя Дайана».
      – Ой, Доусон, спасибо!
      Кэтлин была польщена, и ей вдруг подумалось, что, наверное, Доусон и вправду ее полюбил. Но если он ее любит, ему полагается мечтать о поцелуе – разве не так? Она сама подняла руки и положила на его широкие плечи. В красивом смуглом лице появилась напряженная сосредоточенность, черные глаза всматривались в ее лицо. Кэтлин задержала взгляд на тонких черных усиках над чувственным ртом и кокетливо заметила:
      – Знаете, Доусон, мне еще не приходилось целоваться с усатым мужчиной.
      Доусон вдруг громко расхохотался:
      – Вы вообще пока не целовались с мужчинами – ни с усами, ни без.
      Кэтлин задохнулась от возмущения.
      – Да как вы смеете! Откуда вы знаете, с кем я… – Ей так и не удалось договорить фразу до конца. Глаза Доусона посерьезнели, он медленно склонился к ней и прикоснулся к ее губам своими. Это легкое прикосновение длилось всего мгновение.
      – Дорогая, я очень рад, что вы ни с кем не целовались, и, поверьте, постараюсь, чтобы вас и впредь не целовал никто, кроме меня.
      Его губы снова коснулись ее губ и на этот раз задержались на них дольше. Он целовал ее с удивительной нежностью, его рука обвила ее талию. Глаза Кэтлин были закрыты, но лицо, казалось, излучало счастье.
      – Ах, Доусон, – выдохнула она, обнимая его за шею.
      Он прижал ее к себе еще крепче, так что она ощутила его мускулистое тело. Доусон снова прижался к ее губам. На этот раз поцелуй был более требовательным, Доусон раздвинул ее трепещущие губы, и Кэтлин почувствовала, что слабеет. Чем дольше он ее целовал, тем более усиливалось это ощущение. Когда Доусон наконец поднял голову, Кэтлин сдавленно прошептала:
      – Кажется, я сейчас упаду в обморок.
      Его руки сомкнулись крепче. Кэтлин чувствовала, как напряжено его сильное тело.
      – Нет, дорогая, вы не упадете, я вам не позволю. Я никогда вас не отпущу.
      Старый пароход продолжал разрезать темные холодные воды Миссисипи, а двое влюбленных еще долго стояли на палубе, прижимаясь друг к другу.

Глава 4

      На следующее утро Доусон приехал в Сан-Суси. Услышав его голос, Кэтлин выбежала навстречу, бросилась ему на шею и поцеловала в губы. Доусон мягко отстранил девушку от себя и прошептал, оглядываясь:
      – Неужели нельзя подождать, пока мы останемся наедине? Что подумает ваш отец?
      Кэтлин рассмеялась и поцеловала его еще раз, а потом громко сказала:
      – Дорогой, папа знает, что я от вас без ума, так какая разница, где мы будем целоваться?
      Доусона ее слова не очень убедили. Он осторожно отвел ее руки и направился вместе с ней в гостиную.
      – Папа, – Кэтлин засмеялась, – Доусон боится, что тебе не понравится, если он меня поцелует. Скажи, что это не так.
      Смуглое лицо Доусона еще больше потемнело от густого румянца. Он быстро посмотрел на Луи Борегара. Луи улыбнулся.
      – Успокойтесь, Доусон, вы всегда будете желанным гостем в моем доме, даже если моей дочери вздумается целовать вас в холле. Хотите чего-нибудь выпить?
      Доусон улыбнулся в ответ.
      – Нет, благодарю вас, мистер Борегар. Нам пора отправляться. Кэтлин вас предупредила, что мы с ней приглашены на прием в дом моего друга?
      – Да, конечно. Почему бы вам не прийти к нам завтра на обед? Абигайль и я будем рады вас видеть Правда, дорогая?
      – Разумеется. – Абигайль вежливо улыбнулась Доусону. – Мы будем рады вашему обществу, как, кстати, и обществу Кэтлин. С тех пор как вы с ней познакомились, мы не часто видим свою дочь.
      – Спасибо за приглашение, я обязательно приду. Кэтлин, поторопитесь. Нам пора ехать.
      Кэтлин выпорхнула из гостиной и вскоре вернулась с длинной бежевой накидкой, и Доусон помог ей одеться. Прощаясь, Кэтлин поцеловала отца в щеку.
      – До свидания, папа, спасибо за то, что вы такой милый.
      Луи расплылся в улыбке. У самой двери Кэтлин обернулась и послала родителям воздушный поцелуй.
      Как только за ними закрылась дверь, улыбка сбежала с лица Луи, на нем появилось выражение неприкрытой ненависти.
      – У меня просто кровь закипает при мысли, что этот человек переступает порог моего дома, не говоря уже о том, что он целует мою дочь.
      – Знаю, друг мой, я чувствую то же самое. Но почему вы ничего не предпринимаете? Ведете себя так, словно вам приятно, что он ухаживает за нашей дочерью. Вы даже пригласили его на обед! Право, дорогой, я этого не понимаю! Думаю, вам пора поговорить с нашей девочкой. Скажите ей, что вы думаете о Доусоне Харпе Блейкли.
      – Это было бы неразумно. Если я запрещу Кэтлин видеться с ним, она на меня обидится, а мне бы этого очень не хотелось. Кэтлин еще дитя, она и прежде увлекалась мальчиками, но ни одно ее увлечение не длилось долго, пройдет и это. Помните, дорогая, в детстве она любила новые игрушки, но они ей очень быстро надоедали. Этот Блейкли – тоже своего рода новая игрушка, скоро он ей наскучит, и она его бросит.
      – Вероятно, вы, как обычно, правы, дорогой, но я все же не понимаю, почему вы не поговорите с Блейкли, даже если не хотите запрещать Кэтлин с ним видеться. Пусть он узнает, как мы относимся к его ухаживаниям.
      – Это было бы слишком рискованно. Он вполне может рассказать все Кэтлин, и она на меня рассердится. Я очень дорожу отношениями с дочерью и не намерен ставить их под угрозу из-за какого-то прощелыги из Нижнего Натчеза.
 
      Выйдя за порог, Доусон сказал с укоризной:
      – Кэтлин Борегар, вы меня смущаете.
      Она невинно улыбнулась:
      – Господи, Доусон, это еще почему?
      – Я не хочу, чтобы ваши родители плохо обо мне подумали. Я из кожи вон лезу, чтобы показать, что веду себя с вами как истинный джентльмен. И тут вы бросаетесь мне на шею и начинаете целовать чуть ли не в их присутствии! Дальше больше, вы открыто заявляете отцу, что я вас уже целовал! Если вы будете так себя вести и дальше, боюсь, мне не удастся произвести на них хорошее впечатление.
      – Доусон, какие глупости вы говорите! Отец меня обожает. Он всю жизнь меня баловал.
      – Раньше – да, Кэтлин, но сейчас случилось так, что вы пожелали меня, и на этот раз я не уверен, что он готов потакать вашим желаниям.
 
      Прием устраивал старый друг Доусона. Кэтлин было очень весело. Доусон с гордостью представлял ее своим знакомым, но когда кто-то спрашивал у него разрешения пригласить Кэтлин на танец, он с вежливой улыбкой неизменно отказывал. К ним подошел хозяин дома.
      – Надеюсь, дорогая, вам у нас нравится. – Он улыбнулся Кэтлин. – Я рад, что Доусон вас привел.
      Кэтлин улыбнулась в ответ:
      – Благодарю вас, мистер Карпентер, мне очень нравится.
      Хозяин повернулся к другу.
      – Доусон, дружище, понимаю, что я не вовремя, но мне очень нужно перекинуться с тобой парой слов.
      – Конечно, рассказывай, что у тебя на уме.
      Чак Карпентер замялся.
      – Это касается бизнеса, Кэтлин будет неинтересно. Могу я увести тебя на несколько минут?
      За Доусона ответила Кэтлин:
      – Конечно, мистер Карпентер.
      – Послушай, Чак, что за срочность? Может, поговорим завтра?
      – Доусон, дело очень важное. Кстати, вон идет наша почетная гостья, она составит Кэтлин компанию на время твоего отсутствия.
      К ним подошла высокая светловолосая молодая женщина. Случайно услышав конец их разговора, она улыбнулась:
      – Идите, Доусон. У нас с Кэтлин еще не было возможности обсудить все сплетни, потому что вы не отпускали ее ни на шаг. Дайте девушкам поговорить без помех.
      Доусон неохотно прошел вместе с Чаком в соседнюю комнату, по дороге то и дело оглядываясь на Кэтлин. Она помахала ему рукой.
      – Не волнуйтесь, ничего со мной не случится.
      Девушки проговорили недолго: незнакомый высокий блондин пригласил Кэтлин на танец. Она попыталась было отказаться, но молодой человек оказался на редкость настойчивым.
      – Меня зовут Дэн Логан, я не приму «нет» в качестве ответа. Я смотрел, как вы танцуете с Доусоном, сразу видно, что вы любите танцевать, я тоже, так зачем отказываться? Всего один танец, прошу вас.
      Оркестр заиграл медленный вальс. Дэн Логан привлек Кэтлин к себе и прижался щекой к ее щеке. Он оказался хорошим партнером, и Кэтлин танцевала с удовольствием, хотя и подумала, что он мог бы держать ее не так близко.
      – Повезло Доусону, – заметил Дэн Логан. – Вы, оказывается, не только прекрасны, но и дивно танцуете. Чего еще мужчине желать?
      Доусон вернулся в зал в тот самый момент, когда Кэтлин ослепительно улыбнулась партнеру и тот привлек ее еще ближе. На губах Дэна Логана играла довольная улыбка. Когда танец закончился, Дэн подвел Кэтлин к Доусону:
      – Доусон, ваша дама не только настоящая красавица, но и превосходно танцует.
      – Да, я знаю. – Доусон улыбнулся девушке. – Дорогая, уже поздно, по-моему, нам пора уходить.
      Кэтлин согласилась, но как только за ними закрылись массивные двери парадного входа, лицо Доусона изменилось. Улыбка пропала, взгляд стал ледяным. Ни слова не говоря, он взял Кэтлин под локоть и потащил к коляске.
      – Доусон, вы делаете мне больно.
      Он даже не подумал ослабить хватку, буквально затолкав Кэтлин в коляску.
      – В чем дело? – Взглянув на его мрачный профиль, Кэтлин поежилась. Доусон не повернул головы, глядя прямо перед собой. – Вы ведете себя странно, я вас никогда таким не видела.
      Повернувшись к Кэтлин, Доусон прорычал:
      – Не притворяйтесь дурочкой, вы прекрасно знаете, в чем дело!
      Растерянная и смущенная, Кэтлин осторожно погладила Доусона по щеке, но он сбросил ее руку.
      – Ну пожалуйста, не сердитесь, – взмолилась Кэтлин, – объясните толком, что случилось? Вас чем-то расстроил Чак Карпентер или…
      И вдруг его словно прорвало:
      – Черт возьми, Кэтлин, я оставил вас на несколько минут, и что же? Вы тут же оказались в объятиях другого мужчины! Вы ему улыбались, флиртовали с ним и…
      – Доусон, мы же были на балу! Дэн Логан пригласил меня на танец, и я согласилась, потому что он ваш друг. Почему вы так рассердились? Я не совершила ничего предосудительного…
      Из глаз Кэтлин брызнули слезы. Вид ее тронул Доусона до глубины души, он тут же пожалел о своей несдержанности.
      – Простите, дорогая, я погорячился, повел себя как злобный эгоист, просто когда я увидел, как вас обнимает Дэн, то не смог этого вынести. Я ревнивый осел, но, к сожалению, ничего не могу с этим поделать. Простите меня, если можете.
      Он вытер ее слезы и припал к дрожащим губам. Кэтлин перестала плакать, обняла его за шею и прерывающимся голосом прошептала:
      – Доусон, вы меня напугали, вы выглядели таким злым…
      – Дорогая, я знаю и прошу у вас прощения.
      – Доусон, я просто не понимаю, почему…
      – А потому, Кэтлин Дайана Борегар, что рядом с вами я теряю способность мыслить логически. – Доусон понизил голос до шепота и наклонился к самому ее уху: – Видите, дорогая, из-за вас я стал одержимым. Знаете, почему я вожу вас на все эти балы и приемы? Только потому, что вы молоды и красивы и я знаю, что вам нравится наряжаться и выходить в свет. Будь моя воля, я бы увез вас к себе и держал в своем большом доме, где вы не могли бы танцевать ни с кем, кроме меня. – Губы Доусона припали к шее Кэтлин в том месте, где бился пульс. – Любимая, простите, что я вас напугал. Обещаю никогда больше этого не делать.
      Она закрыла глаза, и Доусон нежно погладил ее по голове. Стоило ему снова коснуться губ Кэтлин, как ее глаза широко распахнулись. Он целовал ее с любовью и нежностью, едва касаясь рта, а в промежутке между поцелуями шептал слова любви, которые Кэтлин так мечтала услышать.
      – Вы так прекрасны, что у меня голова идет кругом. Я не хочу, чтобы на вас смотрели другие мужчины. Представьте себе, я собирался вас попросить, чтобы вы надевали платья с таким глубоким декольте, только когда мы встречаемся наедине. Я не хочу, чтобы другие любовались этой нежной молочно-белой кожей.
      – Я думала, что мои платья вам нравятся…
      – Так и есть, дорогая, но они открывают нескромным взорам слишком много вашего тела. Я хочу, чтобы в присутствии других мужчин вы накидывали шаль.
      Он поцеловал впадинку у основания шеи, затем снова коснулся губами уха.
      Кэтлин со счастливым вздохом придвинулась ближе.
      – Ах, Доусон…
      – Кэтлин, вы моя, только моя. Я хочу, чтобы вы всегда об этом помнили. – Он снова поцеловал ее в губы, потом поднял голову и прошептал: – И эти сладкие губы тоже принадлежат мне, никто другой не будет их целовать.
      – Никогда, Доусон.
      Он немного отстранился и обнял Кэтлин за шею, затем его руки медленно двинулись к нежным выпуклостям грудей.
      – И это тоже мое.
      – О да, все это принадлежит вам.
      Он переместил руки на ее тонкую талию и еще раз поцеловал в губы.
      – Доусон, можно задать вам один вопрос?
      Он довольно рассмеялся и посмотрел на нее сверху вниз:
      – Да, дорогая, спрашивайте.
      – Означают ли ваши слова, что вы уже влюбились в меня?
      Все еще посмеиваясь, Доусон ответил:
      – Еще нет, дорогая, но очень близок к этому.

Глава 5

      С тех пор как Доусон влюбился в Кэтлин, ему стало казаться, что дни пролетают незаметно и одновременно тянутся бесконечно долго. Она не переставала удивлять и восхищать его. То, как она склоняла голову набок, задавая очередной из своих бесчисленных вопросов. Улыбка, озарявшая ее лицо, когда Доусон дарил ей какую-нибудь мелочь. Трогательное выражение безграничного доверия, которое он читал в ее взгляде, стоя у штурвала «Моей Дайаны». А какую радость он испытал, когда Кэтлин сказала, что хотела бы еще раз постоять у штурвала парохода, но только если он будет стоять рядом. Всякий раз, когда Доусон входил в холл Сан-Суси и Кэтлин выбегала ему навстречу и покрывала его лицо поцелуями, в нем поднималась жаркая волна любви. Доусон не только любил и желал Кэтлин, он также испытывал к ней глубокое уважение, и это помогало ему сдерживать страсть. Гордость переполняла его, когда, приведя Кэтлин на очередной бал, он ловил завистливые взгляды мужчин и видел их откровенное восхищение красотой девушки, которая любит его одного. Все эти чувства скрашивали каждый прожитый день, и время летело очень быстро.
      В то же время каждый новый день превращался в пытку, потому что Кэтлин была рядом, но он не мог обладать ею. Как же ему хотелось заключить ее в объятия и познать всю сладость ее любви! Доусон не мог дождаться дня, когда они поженятся и он увезет ее к себе. Он каждый день молил Бога, чтобы никакое несчастье не разлучило их и не разбило его полное любви сердце. Доусон мечтал похитить Кэтлин, увезти от родителей и запереть в своем доме, чтобы никто, кроме него, не мог к ней даже приблизиться. Он испытывал угрызения совести за эти порочные фантазии, но ничего не мог с собой поделать. Он страстно мечтал о минуте, когда наконец снимет с нее одежду и его голодный взгляд досыта насладится зрелищем ее нежного прекрасного тела. Порой Доусона охватывала самая настоящая животная похоть, ему хотелось наброситься на Кэтлин, сорвать с нее одежду, грубо овладеть ею, даже причинить боль. И в то же время он любил ее так сильно, что ему хотелось прикасаться к ней с бесконечной нежностью, медленными ласками разбудить ее чувственность, терпеливо обучить любви, поклоняться ей, стать ее вечным рабом. Доусон боялся однажды проснуться и обнаружить, что Кэтлин его больше не любит, что когда-нибудь она его прогонит и ему придется прожить остаток жизни в мучительной агонии разлуки с любимой.
      Кэтлин чувствовала то же, что Доусон, с той только разницей, что для нее и проносились, и тянулись бесконечно долго не дни, а часы. Все в Доусоне восхищало и радовало ее. То, как он всегда говорил при встрече: «Я люблю вас, радость моя», – даже если они не виделись всего несколько часов. Его чувственная улыбка, озарявшая красивое мужественное лицо всякий раз, когда Кэтлин входила в комнату. Ощущение надежности, которое он вселял в нее своей уверенностью в себе. А какой восторг она испытывала, когда Доусон обнимал ее, обещая любить вечно! Ее любовь была так сильна, что порой это пугало. Кэтлин глубоко уважала его как человека, в ее глазах он был безупречен. Ее переполняла гордость, когда, придя с Доусоном на бал, она ловила завистливые взгляды женщин. Кэтлин с восторгом предвкушала день, когда станет его женой.
      Когда же Доусона не было рядом, часы тянулись бесконечно. Но Кэтлин не испытывала той муки неутоленного желания, что терзали ее возлюбленного. Она спала как младенец, и перед сном ее мысли занимали только приятные воспоминания о его поцелуях.
      Любовь изменила их обоих и косвенно повлияла на окружающих. Доусон стал настолько одержим Кэтлин, что с трудом мог думать о другом. Раньше он управлял своей плантацией железной рукой. Под его строгим надзором она превратилась в одну из самых прибыльных в штате Миссисипи. Управляющий обсуждал все проблемы и планы лично с Доусоном, и тот всегда в малейших деталях представлял себе положение дел в своих владениях.
      Так же обстояло дело и с небольшой флотилией грузовых судов, принадлежащей Доусону. В любое время дня и ночи он знал, где находится любое из них, ни один груз не загружался и не разгружался без личного приказа Доусона Блейкли. Бывали периоды, когда Доусон осуществлял одновременно восемь – десять независимых друг от друга деловых проектов, никогда ничего не путая.
      Даже при своей занятости Доусон находил время для женщин. Он ухитрялся помнить прихоти и слабости всех своих любовниц. Каждая восхищалась им и чувствовала себя единственной, главной женщиной в его жизни. Помимо дел и женщин, Доусон ухитрялся выкраивать время, чтобы поиграть в карты в одном из притонов Нижнего Натчеза. А потом все изменилось. Доусон увидел Кэтлин Борегар и впервые в жизни влюбился. Управляющий плантацией обнаружил, что хозяин почти утратил интерес к его идеям и предложениям. Та же проблема была у Сэма. Перекинуться словом с капитаном стало почти невозможно. Женщины, с которыми он раньше имел дело, пребывали в смятении. Ни одна не знала, что произошло. Доусон даже бросил пить и играть в карты.
      Он влюбился, полюбил страстно и навсегда, поэтому все, что не имело отношения к Кэтлин Борегар, вызывало у него только раздражение. Ни в голове его, ни в сердце не осталось места ни для кого, кроме золотоволосой красавицы.
      Любовь повлияла и на Кэтлин. Абигайль обнаружила, что дочь стала более почтительной. Луи находил, что у нее убавилось своеволия, улучшились манеры. Ханна заметила, что девушка стала менее властной. Подруги сходились во мнении, что Кэтлин смягчилась, стала менее ревнивой к чужому счастью. И всем казалось, что она похорошела еще больше.
      Находясь вместе, Доусон и Кэтлин являли собой пример того, как по-разному действует на людей магия любви. Доусон не замечал никого и ничего, кроме Кэтлин. Кэтлин же, напротив, стала интересоваться всем, что говорят другие. Она могла часами разговаривать о предметах, которые прежде только нагоняли на нее тоску.
      На свете не существовало мужчины и женщины, любивших друг друга сильнее, чем невинная и прекрасная Кэтлин Борегар и красивый, много чего повидавший, но преображенный любовью Доусон Блейкли.
 
      Вечер 10 ноября 1856 года в Натчезе был сырым и холодным. Доусон стоял в холле Сан-Суси в сером кашемировом пальто, когда на лестнице показалась Кэтлин. Она была в темно-розовом бархатном платье с узкими длинными рукавами, лиф, плотно облегающий тонкую талию, спереди скромно застегивался на пуговицы до самого горла. Ее шелковистые светлые волосы были собраны на затылке розовой бархатной лентой, несколько локонов вились по обеим сторонам ее маленького личика. Глядя на нее, Доусон понял, что должен на ней жениться как можно скорее, иначе сойдет с ума.
      – Добрый вечер, дорогой. – Кэтлин приподнялась на цыпочки и поцеловала его.
      – Добрый вечер, любовь моя. Ваши родители дома?
      – Да, они в библиотеке. Хотите, пойдем туда?
      Кэтлин взяла его за руку и потянула за собой в просторную библиотеку. Луи и Абигайль были как всегда любезны и гостеприимны.
      – Мистер Борегар, если можно, я бы хотел встретиться с вами завтра.
      – Разумеется, в любое время, когда вам удобно. – Луи улыбнулся и предложил гостю выпить.
      Доусон вежливо отказался.
      – В таком случае я приду в два часа пополудни, если вы не возражаете.
      – Отлично! Дамы как раз собираются поехать за покупками, не так ли, дорогая? – Он посмотрел на жену.
      – Да, – с готовностью подтвердила Абигайль.
      Кэтлин озадаченно воззрилась на мать.
      – Мама, я впервые об этом слышу! Если Доусон придет в гости, я лучше останусь дома.
      – Но, дорогая, мне понадобится твоя помощь. К тому же Доусон хочет поговорить с твоим отцом.
 
      – Куда мы сегодня отправимся? – спросила Кэтлин, ближе придвигаясь к нему на сиденье коляски.
      – Сегодня, дорогая, я отвезу туда, где вы еще не бывали. – Доусон лукаво улыбнулся.
      Дорога была не слишком долгой, но к тому времени, когда коляска остановилась перед большим особняком, Кэтлин уже ерзала на сиденье от нетерпения, как ребенок.
      – Это же ваш дом! Но почему именно сейчас?
      Доусон не ответил. Широко улыбаясь, он помог Кэтлин выйти из коляски. Двери особняка распахнул перед ними улыбающийся невысокий негр.
      – Мисс Кэтлин, мистер Доусон, добрый вечер.
      – Познакомьтесь, Кэтлин, это Джим. Он служит мне много лет и очень хорошо обо мне заботится.
      – Рада с вами познакомиться, Джим, но откуда вы знаете, как меня зовут?
      – О, мисс Кэтлин, мистер Доусон так много о вас рассказывал, что мне кажется, будто мы с вами уже знакомы.
      Кэтлин с восхищением оглядывала просторный холл, служивший одновременно картинной галереей. Доусон показал ей столовую, располагавшуюся слева от холла. Комната, обставленная мебелью розового дерева, сверкала хрусталем и французским серебром.
      – Какая прелесть! – От восхищения большие глаза Кэтлин стали еще больше.
      Доусон провел ее в гостиную.
      Кэтлин с восхищением рассматривала резные деревянные панели на стенах, изысканную лепнину на потолке, французские обои, красивые шторы. Мебель розового дерева была обита старинной голубой парчой. В комнате стояли виндзорские стулья, французское пианино, пол устилал толстый восточный ковер. При виде всего этого великолепия у Кэтлин захватило дух.
      – Как здесь красиво! Я и не представляла, что вы живете в такой роскоши!
      Доусон улыбнулся и молча повел ее в смежную комнату, оказавшуюся библиотекой. На полках старинных книжных шкафов стояли тысячи книг.
      – Доусон, неужели вы прочли все это?
      Он рассмеялся:
      – Не все. С тех пор как я встретил вас, у меня совсем не стало времени на чтение.
      Из библиотеки вела еще одна дверь – в комнату для игры в карты. Здесь стояло несколько столов, покрытых зеленым сукном, одну стену целиком занимал бар.
      – Этой комнатой я больше не пользуюсь, но, бывало, мы частенько играли здесь в покер… до того, как в моей жизни появились вы.
      Доусон и Кэтлин поднялись по широкой лестнице красного дерева. Идя по длинному коридору второго этажа, в который выходило множество дверей, Доусон пояснил:
      – За этими дверями – спальни и комнаты для гостей.
      В дальнем конце коридора Доусон распахнул массивную дверь, и они оказались в огромной гостиной. Комната, обставленная тяжелой мебелью, сейчас освещалась только пламенем камина. Ее стены были тоже обшиты голубой парчой. Доусон выпустил руку Кэтлин и прошел через комнату к двустворчатой двери, ведущей в хозяйскую спальню. Распахнув створки, он пригласил Кэтлин войти. Здесь также стояла добротная старинная мебель, напротив широкой кровати жарко пылал еще один камин, две стены почти целиком занимали высокие окна. Голубые парчовые занавеси были раздвинуты, и из окон открывался восхитительный вид на Миссисипи.
      – Доусон, это же просто чудо! Вы можете любоваться рекой, даже не вылезая из кровати! Мне здесь так нравится, что…
      Доусон улыбнулся и сел на кровать. Кэтлин повернулась к нему и спросила:
      – Разве вы не собираетесь зажечь свечи?
      – Камин дает достаточно света. Для того, что я собираюсь сказать, мне хотелось создать романтическую обстановку. Идите сюда, Кэтлин.
      Кэтлин несмело подошла. Доусон усадил ее рядом с собой.
      – Дорогая, я полюбил вас с той самой минуты, когда впервые увидел. Я хочу, чтобы вы стали миссис Доусон Харп Блейкли. Выходите за меня замуж, Кэтлин. – Доусон нежно поцеловал ее в губы.
      Руки Кэтлин обвили его шею.
      – О, Доусон, я тоже вас люблю. Когда мы поженимся?
      – Как можно скорее, любовь моя. Именно об этом я и собираюсь говорить завтра с вашим отцом. И вот почему я привез вас в свой дом. Я хочу, чтобы вы все как следует осмотрели и начали думать, какие изменения вам захочется внести.
      – Доусон, я не хочу ничего менять! В жизни не видела такого замечательного дома! Мне так хочется побыстрее здесь поселиться…
      Доусон рассмеялся:
      – Дорогая, я уверен, что вам захочется что-то переделать. Вероятно, обстановке этого дома недостает изящества.
      – Я хочу, чтобы у нас была общая спальня.
      – Я надеялся, что вы это скажете. Решено, эта спальня будет нашей общей. – Доусон снова поцеловал Кэтлин в губы и медленно опустил ее на мягкую постель. Рука, обнимавшая Кэтлин за талию, переместилась на ее грудь. Кэтлин прерывисто вздохнула и выгнулась ему навстречу.
      – Как жаль, что мы не можем пожениться прямо сейчас, – прошептал он, касаясь губами ее шеи. – Я так сильно тебя хочу, любовь моя!
      – О Доусон, – выдохнула Кэтлин.
      Она потянулась к нему, ответила на поцелуй, и Доусон почувствовал, что теряет контроль над собой. Казалось, комната завертелась. Он резко сел. Кэтлин открыла глаза и немного обиженно спросила:
      – В чем дело, дорогой?
      – Нам пора возвращаться, – пробормотал Доусон. Он встал с кровати и провел дрожащей рукой по волосам, потом оглянулся на Кэтлин. Она лежала на кровати, раскинув руки, и дышала учащенно. Как ни странно, к нему вернулось самообладание.
      – Вставайте, любовь моя, и помните, что когда мы окажемся в этой комнате в следующий раз, вы уже будете моей женой и мы сможем оставаться в постели столько, сколько пожелаем.
      – Вы правы, дорогой. – Кэтлин улыбнулась и встала. – И не вздумайте ничего здесь менять, мне нравится все как есть.
      Кэтлин первая направилась к двери, Доусон последовал за ней.
 
      – Ханна, где ты? – крикнула Абигайль. – Мы готовы ехать, ждем только тебя.
      В дверях появилась Ханна.
      – Мисс Абигайль, я обещала поехать с вами и с мисс Кэтлин, но уж больно день был тяжелый, нельзя ли мне остаться дома и отдохнуть?
      Заметив усталость на полном лице няньки, Абигайль тут же согласилась:
      – Конечно, ты можешь остаться, если хочешь. Обещай, что до нашего возвращения не выйдешь из своей комнаты.
      – Хорошо, мисс Абигайль, я пойду к себе и немного посплю.
      Кэтлин уже ждала на улице в коляске. Абигайль подошла к мужу, чтобы поцеловать его на прощание.
      – Ханна неважно себя чувствует, я разрешила ей остаться дома.
      – Хорошо, дорогая. Будь осторожна.
      Луи поцеловал жену в щеку и подсадил в коляску. Глядя вслед, Луи помахал жене рукой.
 
      Ровно в два часа дня Доусон подъехал к Сан-Суси. Дверь открыл сам Луи.
      – Входите, Доусон.
      – Добрый день, мистер Борегар, – сказал тот с обаятельной улыбкой. – Кэтлин и миссис Борегар уже уехали?
      – Да, мы совершенно одни. Проходите в библиотеку. – На суровом лице Луи не появилось и намека на улыбку. – Налить вам выпить? – Не дожидаясь ответа гостя, он плеснул себе виски.
      – Спасибо, не надо, мистер Борегар. Я бы предпочел перейти сразу к делу. Вероятно, вы догадываетесь, что я люблю вашу дочь и прошу ее руки. Обещаю, что буду хорошо о ней заботиться и обеспечу ей достойную жизнь.
      Луи отхлебнул большой глоток виски и уставился в огонь. Его темные глаза оставались холодными. Наконец он повернулся и в упор посмотрел на Доусона.
      – Мистер Блейкли, вы ни при каких обстоятельствах не женитесь на моей дочери!
      Доусон опешил:
      – Я не понимаю, мистер Борегар. Что вы сказали?
      – Я сказал, что вы, должно быть, спятили, если вообразили, что я позволю моей дорогой дочери выйти за вас. Ну что, теперь понятно? Вы на ней не женитесь, я запрещаю!
      – Как вы можете запретить? Ваша дочь меня любит. Вы радушно принимали меня в своем доме, позволяли Кэтлин со мной встречаться. Почему вы изменили мнение? Я не понимаю.
      – Я никогда не желал видеть вас в своем доме! Я лишь терпел ваше присутствие, потому что моя своенравная дочь была вами очарована. Я думал, ее увлечение скоро пройдет, однако оно затянулось.
      – Что я сделал, чтобы заслужить вашу неприязнь? Я люблю и уважаю вашу дочь, и вам это известно. Я думаю только о том, чтобы сделать ее счастливой.
 
      Ханна лежала на кровати и уже засыпала, когда вдруг услышала доносившиеся снизу голоса. Удивляясь, кто бы это мог быть, она встала, подошла к двери и чуть-чуть приоткрыла ее. «Удивительное дело, дома никого не должно быть», – подумала она. Ступая как можно тише, Ханна спустилась по лестнице, прошла через холл и остановилась у двери в библиотеку. То, что она услышала, так потрясло ее, что она замерла. Она узнала возбужденные, гневные голоса хозяина и Доусона Блейкли.
      – Я тоже желаю счастья Кэтлин, мистер Блейкли, вот почему я никогда не позволю ей стать вашей женой.
      – Бог мой, но почему? Я же не сделал ей ничего плохого! – Доусон невольно сорвался на крик.
      – Будьте любезны потише! Неужели вы не понимаете, мистер Блейкли, что моя дочь неизмеримо выше вас по рождению? По отцовской линии ее родословная восходит к королям Франции, по материнской – к королям Англии. Члены наших аристократических родов никогда не женились и не выходили замуж за людей более низкого происхождения. Если вы хотите возвыситься, женившись на девушке из аристократической семьи, то вы пришли не по адресу.
      – Я не пытаюсь возвыситься, как вы изволили выразиться. Я люблю вашу дочь, а все остальное для меня не имеет значения.
      – Зато для меня имеет. Я знаю, кто вы и откуда родом, вы не годитесь в мужья моей дочери! Ваша мать была Харп, мистер Блейкли, а на Юге всем известно, что за люди были эти Харпы. Они грабители, убийцы, отбросы общества! Белая шваль!
      – Мистер Борегар, но я-то не такой. Да, Харпы были моими предками, но я-то к этому какое имею отношение? Я человек порядочный, и вам это известно.
      – Это не важно. Вы Харп, и Кэтлин никогда не войдет в эту семью. Вы родились и выросли под обрывом. Ваша мать была из семейства Харпов, а отец – какой-то карточный шулер. И у вас еще хватает наглости спрашивать, почему я отказываюсь выдать за вас свою дочь?
      Лицо Доусона потемнело от гнева.
      – Я все знаю о своих предках и не собираюсь за них извиняться. Может, им жилось немного тяжелее, чем вам. Разве вы можете знать, что такое ничего не иметь и пробиваться в жизни своими силами? Все, что у вас есть, было преподнесено вам на блюдечке с золотой каемочкой, а я родился в Нижнем Натчезе; в одиночку пытался выбиться в люди и преуспел в этом. Я всего добился сам и горжусь этим. Если бы вы родились в Нижнем Натчезе, то, вероятно, оставались бы там до сих пор. Моя мать, какую бы фамилию она ни носила, была женщиной порядочной. Отца я плохо помню, но раз мать его любила, значит, в нем было что-то хорошее. Я не стыжусь, что мое второе имя – Харп. Что бы вы обо мне ни думали, я горжусь тем, что всего в жизни добился сам.
      – Ну и гордитесь на здоровье, но на моей дочери вы не женитесь.
      – Нет, женюсь, и вы ничего не сможете поделать!
      – А вот тут вы ошибаетесь. Могу и кое-что обязательно сделаю. Я публично вызову вас на дуэль.
      Доусон рассмеялся ему в лицо:
      – Господи, неужели вы думаете, что я вас боюсь? Я почти уверен, что без труда убью вас.
      – Вот именно. – Луи улыбнулся. – Как вы думаете, после этого моя дочь все еще будет вас любить? Лично я в этом сомневаюсь. Она возненавидит убийцу отца. Видите, как просто? Я вас обыграл. Если я вас убью, вы проиграли, если вы меня убьете, вы все равно проиграли. В любом случае Кэтлин вам не достанется. Оставьте ее в покое. Я знаю, гордость и высокомерие не позволят вам не принять вызов, так что лучше уходите.
      – Кэтлин меня не разлюбит, а если я передам ей ваши слова, она сразу же выйдет за меня замуж.
      – Ничего вы ей не расскажете. Я буду все отрицать. Уезжайте, Блейкли, и чем скорее, тем лучше. Я так люблю свою дочь, что готов пожертвовать собственной жизнью, чтобы помешать ее браку с вами.
      – Я могу ее увезти, и вы не узнаете куда…
      – Я буду преследовать вас даже на краю света. Результат будет тем же: один из нас убьет другого, и вы проиграете. Кэтлин не сможет любить убийцу своего отца.
      Доусона охватило ощущение безысходности. Если Кэтлин его возненавидит, он этого не переживет. Если он увезет ее против воли Борегара, этот жестокий человек и впрямь пустится за ними в погоню. Поверит ли Кэтлин, если он перескажет ей сегодняшний разговор? Вряд ли. Она любит отца и доверяет ему. Ему ничего не остается, кроме как отказаться от любимой.
      – Вы победили. Я уеду. Я люблю Кэтлин и не хочу, чтобы она была несчастна. Полагаю, вы ей скажете, что я никогда не любил ее по-настоящему и сбежал, струсив в последний момент?
      – Именно это я и собираюсь сказать. Как вы думаете, когда вы сможете уехать?
      – Сегодня ночью. Как только закончу дела, отправлюсь на свой пароход, и еще до исхода ночи меня здесь не будет.
      – Вот и хорошо. Если Кэтлин спросит, я скажу, что до меня дошли слухи, будто вы покидаете город.
      Доусон судорожно сглотнул.
      – Как хотите.
      Луи удовлетворенно улыбнулся:
      – А если Кэтлин все-таки найдет вас до того, как вы отплывете, скажите, что вы ее никогда не любили. Поняли?
      – Понял.
      Доусон направился к выходу, и Ханна поспешила покинуть свой пост у двери. Сердце ее бешено колотилось. Отец Кэтлин прогоняет ее любимого! Это разобьет бедняжке сердце! Господи, что делать, как помочь девочке?
 
      Доусон уже открыл дверь библиотеки, когда Борегар крикнул ему вслед:
      – И еще, я хочу, чтобы вы немедленно переименовали пароход!
      Доусон круто развернулся, глаза полыхнули огнем.
      – Может, ваша дочь и принадлежит вам, но пароход – моя собственность, и он будет носить имя «Моя Дайана»! И не пытайтесь на меня давить, а то я могу убить вас прямо сейчас.
      С этими словами Доусон вышел из дома и, вскочив в седло, сломя голову поскакал прочь, подальше от Сан-Суси, подальше от дьявола, который называет себя любящим отцом. Он несся по улицам, пришпоривая коня, его лицо было перекошено от гнева.

Глава 6

      Кэтлин переодевалась к самому важному вечеру в своей жизни, внутри у нее все пело от радостного возбуждения. Пока Ханна застегивала на ней крючки синей бархатной юбки, она тихонько напевала и улыбалась, глядя на себя в зеркало. Какая жалость, что приходится прятать тонкую батистовую рубашку под блузкой! Кэтлин положила руки на талию и повернулась кругом, представляя, что бы сказал Доусон, если бы увидел ее без блузки. Она вдруг поняла, что пройдет всего несколько недель и Доусон увидит ее не только без блузки… При этой мысли Кэтлин густо покраснела.
      Кэтлин приколола на воротник небольшую старинную брошь с камеей, доставшуюся в наследство от бабушки Ховард. Когда Доусон подарил ей эту блузку, Кэтлин подумала, что такой изящной у нее еще не было. Правда, отец сказал, что джентльмену не полагается дарить молодой леди одежду, но Кэтлин в ответ возразила, что они любят друг друга и скоро станут мужем и женой.
      За окном уже темнело. Кэтлин рассчитывала, что разговор Доусона с ее отцом прошел гладко и скоро они будут поздравлять друг друга. Сгорая от нетерпения увидеться со своим женихом, она выпорхнула из комнаты и поспешила в гостиную, но нашла там только мать. Увидев дочь, Абигайль улыбнулась:
      – Ты прекрасно выглядишь, дорогая.
      – Ты тоже, мама. А где отец? Он что, еще не готов?
      – Твоего отца нет дома, ума не приложу, что могло его задержать.
      – Ты хочешь сказать, что его и днем не было дома? – воскликнула Кэтлин.
      Едва она успела произнести эти слова, как открылась входная дверь и в дом вошел Луи. Кэтлин бросилась навстречу отцу.
      – Папа, ты видел Доусона?
      – Девочка моя, – Луи мягко высвободился из объятий дочери, – может, ты дашь мне сначала войти и согреться?
      – Папа, ты встречался сегодня с Доусоном? – не отставала Кэтлин. – Он с тобой поговорил?
      Луи с грустью посмотрел в глаза дочери.
      – Дорогая, боюсь, у меня для тебя плохие новости. Я был в городе и слышал, что Блейкли сегодня вечером покидает Натчез.
      – Этого не может быть! Доусон обещал, он…
      – Доченька, – Луи обнял Кэтлин за плечи, – я прождал его весь день, но он так и не появился. Я и сам озадачен не меньше тебя.
      Кэтлин оттолкнула отца и закричала:
      – Это неправда! Доусон меня любит, он хочет на мне жениться! Это какая-то ошибка!
      Абигайль подошла к дочери.
      – Отец не стал бы тебя обманывать. Прошу тебя, не расстраивайся, на Доусоне свет клином не сошелся, у тебя будут другие поклонники.
      – Нет! – Голос Кэтлин сорвался на визг. – Он не уедет, я его не отпущу! Я сама к нему пойду!
      Она выбежала в холл, распахнула дверь гардероба и набросила на плечи голубую шерстяную накидку с капюшоном.
      – Ты никуда не пойдешь! – отрезал Луи. – Не выставляй себя дурой! Блейкли, вероятно, уже поднялся на свой пароход и…
      – Я пойду на пристань и задержу его! Это какое-то недоразумение, я должна с ним поговорить… – Кэтлин была близка к истерике.
      Луи Борегар решительно взял дочь за руку:
      – Юная леди, вы не выйдете из этого дома!
      Кэтлин высвободила руку и бросилась к выходу. Уже в дверях она крикнула:
      – Я иду к нему, и вы меня не остановите!
      Яростно сверкнув голубыми глазами, она выскочила в темноту.
      – Дэниел! – закричал Луи. – Быстрее, ты должен пойти за ней!
      – Слушаюсь, мистер Борегар. – И негр поспешил за Кэтлин, даже не остановившись, чтобы взять пальто.
      Абигайль заплакала:
      – Луи, почему вы ее отпустили?
      – Ну, ну, дорогая, все будет в порядке.
      – Но что, если…
      – Уверяю вас, я обо всем позаботился. Доусон не женится на нашей дочери. Через несколько недель она и не вспомнит про этого бродягу, так что не забивайте свою хорошенькую головку всякой ерундой. – Луи поцеловал жену и снисходительно улыбнулся: – Не пора ли нам пообедать?
 
      Кэтлин забилась в угол коляски, по щекам ее лились слезы. «Почему Доусон уезжает? Ведь он меня любит, – думала она. – Наверняка произошло какое-то недоразумение».
      Едва коляска остановилась, Кэтлин спрыгнула на пристань, побежала к «Моей Дайане» и стала подниматься по сходням. Услышав шаги, Сэм вышел посмотреть, кто там.
      – Мисс Кэтлин, что вы здесь делаете?
      – Сэм, – Кэтлин схватила лоцмана за большую черную руку, – ради Бога, скажите, Доусон здесь?
      – Здесь-то он здесь, – очень мрачно отвечал Сэм. – Но только он в ужасном настроении, на всех кричит, ругается…
      – Где он? Я должна его видеть.
      – Ох, мисс Кэтлин, вряд ли вам стоит с ним встречаться. Как бы чего не вышло…
      Не слушая возражений, Кэтлин побежала к трапу, ведущему к каюте Доусона.
      – Пошел прочь, Сэм! – рявкнул изнутри Доусон, услышав ее робкий стук.
      Кэтлин толкнула дверь и вошла внутрь. На большом письменном столе тускло горела единственная свеча. По каюте были разбросаны чемоданы. Доусон сидел за письменным столом, сжимая в одной руке стакан, в другой – полупустую бутылку виски. Кэтлин ужаснулась, увидев выражение его лица – холодное, жесткое. Он медленно поднялся из-за стола и посмотрел на Кэтлин с таким видом, будто видел впервые:
      – Что вам нужно?
      Кэтлин бросила накидку на кушетку и шагнула к нему.
      – Что мне нужно? Я хочу знать, что происходит!
      Он равнодушно пожал плечами.
      – Ничего. Просто я решил уехать, разве это запрещено законом?
      – Это какая-то нелепость! – Голос Кэтлин сорвался на крик. – Вы же меня любите, мы собираемся пожениться. Вы не можете уехать!
      – Не кричите, Кэтлин, у меня голова болит.
      – Голова болит? Да вы пьяны!
      – Пока не пьян, но надеюсь скоро дойти до нужной кондиции.
      – Доусон, любимый, я…
      – Нет, Кэтлин, – холодно возразил он. – Я вас не люблю. Некоторое время вы меня забавляли, но это прошло. Как видите, женщины – вроде шампанского. Свежее искрится и щекочет нос, но быстро выдыхается. Наши отношения выдохлись. Все кончено.
      Кэтлин было больно и обидно, но она не собиралась сдаваться. Подойдя еще ближе, она привстала на цыпочки и прошептала:
      – Вы меня любите, Доусон Блейкли. – Она поцеловала его в губы. – Я знаю, что любите.
      – Это бесполезно, Кэтлин, вы только напрасно тратите время. Я вас не люблю и никогда не любил. – Он подтянул к себе стул с высокой прямой спинкой, сел, расставив ноги, и сложил руки на груди. – Почему вы не уходите?
      Кэтлин смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых застыла боль, и не могла поверить в происходящее.
      – Я заставлю тебя меня полюбить, – сказала она с вызовом и начала расстегивать верхние пуговицы белой кружевной блузки.
      Взгляд Доусона был прикован к ней, но он хрипло пробормотал:
      – Кэтлин, не делайте этого.
      Она продолжала расстегивать блузку. Доусон пытался отвести взгляд, но это оказалось выше его сил. Теперь она стояла в тонкой батистовой нижней рубашке с голубыми лентами. У него захватило дух.
      – Ради Бога, Кэтлин, прекратите. У вас что, гордости нет?
      – Гордости? – Она подняла на него печальный взгляд. – Нет, больше не осталось. Я тебя люблю и не позволю тебе уйти.
      Кэтлин повела плечами, и рубашка упала на пол. Когда ее изящные ручки взялись за пояс юбки, он не выдержал и накрыл их своими. От этого прикосновения слезы Кэтлин вдруг сменились рыданиями. Доусон медленно притянул ее к себе, усадил на одно колено и принялся гладить по голове, успокаивая. Рыдания стали постепенно стихать. На мгновение закрыв глаза, он простонал:
      – Боже, прости меня!
      Как только пылающие губы Доусона коснулись нежной молочно-белой кожи ее груди, его покинули остатки здравого смысла, весь мир перестал существовать, кроме близости его возлюбленной. Доусон покрывал нежное тело Кэтлин обжигающими поцелуями, и в ней поднималась волна прежде не испытанных ощущений.
      – Я знала, что ты меня любишь, – прошептала она.
      – Я молюсь на тебя, – прошептал в ответ Доусон, продолжая покрывать поцелуями ее грудь. Он старательно избегал касаться соблазнительных розовых пиков, чтобы окончательно не потерять контроль над собой, хотя уже решил принять то, что она предлагает.
      Кончиком языка он стал обводить контуры ее трепещущих губ, пока Кэтлин не стало казаться, что ее рот заключен в кольцо огня. Наконец губы Доусона оторвались от ее рта и стали ласкать бархатистую кожу щеки. Кэтлин стало жарко. Доусон обвел языком очертания маленького уха и хрипло прошептал:
      – Кэтлин, моя Кэтлин! Я люблю тебя, ты будешь только моей!
      Доусон больше не думал о будущем, он был уверен в одном: он любит эту прекрасную девушку, и она должна принадлежать ему. Сейчас он снимет одежду с ее изумительного тела и насладится его сладостью.
      – Доусон, – дрожащим голосом проговорила Кэтлин, – скажи, что все, что ты мне наговорил, неправда. Ведь на самом деле я тебе не надоела…
      – Любовь моя, – перебил Доусон, целуя в шею, – сейчас я покажу тебе, что чувствую.
      Его рот требовательно прижался к ее рту, и у Кэтлин все поплыло перед глазами. Доусон привлек ее к себе. Шершавые волоски, покрывающие его крепкую грудь, щекотали нежную кожу ее груди. Поцелуи Доусона становились все настойчивее. Не отрываясь от ее рта, он подхватил Кэтлин под коленки и понес на кровать. Когда он начал раздевать ее, его руки дрожали от нетерпения, а Кэтлин стояла неподвижно, как послушная маленькая девочка. Близость ее обнаженного тела сводила с ума, ему очень хотелось смотреть на нее, восхищаясь ее красотой. Но вместо этого Доусон нежно поцеловал ее в шею и стал медленно разворачивать к себе.
      Кэтлин вдруг застеснялась, быстро юркнула в постель и натянула простыню до самого подбородка. Доусону удалось лишь мельком увидеть то, о чем он мечтал, но и этого хватило, чтобы кровь вскипела в нем. Он мысленно приказал себе не торопиться. Нужно действовать медленно и осторожно, чтобы не спугнуть Кэтлин.
      Он присел на край кровати и сначала снял только рубашку и ботинки, затем придвинулся к Кэтлин и положил руки по обе стороны от ее дрожащего тела.
      – Любимая, посмотри на меня, – прошептал он.
      По-прежнему сжимая в пальцах край простыни, Кэтлин несмело приоткрыла глаза и встретилась с его страстным взглядом.
      – Доусон, – прошептала она с дрожью в голосе, – я тебя люблю, но я… боюсь.
      Он стал перебирать ее шелковистые волосы.
      – Не бойся, любовь моя, это же я, твой Доусон. Тебе нечего меня бояться. Господи, как же я тебя люблю!
      Он медленно наклонился и коснулся ее губ своими. Вскоре Кэтлин уже самой хотелось, чтобы поцелуи стали более глубокими, более страстными, более долгими, и она стала в нетерпении покусывать его нижнюю губу, просовывать язык ему в рот, страстно стремясь к большей близости.
      – Доусон, о, Доусон, пожалуйста… – выдохнула она.
      Только тогда Доусон слился с ней в долгом поцелуе. Кэтлин отвечала ему с такой же неистовой страстью. Казалось, этот поцелуй длился целую вечность. Когда Доусон оторвался от нее, Кэтлин лежала с закрытыми глазами, ее губы припухли, лицо пылало. Он склонил голову к ее груди. Кэтлин блаженно вздохнула. Ободренный ее реакцией, Доусон начал обводить языком круги вокруг соска, следя, чтобы не причинить боль. Глаза Кэтлин широко распахнулись. С ее губ невольно сорвался стон восторга:
      – Доусон, о Доусон!
      Не поднимая головы, он продолжал втягивать ртом набухший и затвердевший пик, его поцелуи становились все более жадными.
      Очень долго Доусон ограничивался только тем, что целовал ее губы и грудь. Он довел Кэтлин до такого состояния, что она беспокойно заметалась под ним, бедра непроизвольно задвигались. Страстно шепча ей на ухо ласковые слова, Доусон сдернул простыню и положил руку на ее живот. От прикосновения его пальцев Кэтлин вся затрепетала. Доусон лег рядом с ней и снова стал целовать.
      Кэтлин забыла обо всем, кроме Доусона и его ласк. Его рука легла на внутреннюю поверхность бедра, потом медленно двинулась вверх, нежно лаская самые чувствительные места. Кэтлин застонала и крепче обхватила его за шею.
      – О Доусон…
      – Милая, позволь мне любить тебя.
      – Я не могу… я не знаю…
      – Можешь, милая, я тебя научу, только доверься мне.
      Он продолжал ласкать ее. У Кэтлин пересохло в горле, взгляд затуманился от желания, все тело охватил огонь. Она хотела его, хотела всего, что может дать ей его любовь. Покрывая поцелуями ее раскрасневшееся лицо, Доусон вскочил с кровати и одним движением освободил свое до боли возбужденное тело из оков одежды.
      Кэтлин чуть-чуть приоткрыла глаза. Ее взгляд скользнул по его сильному, загорелому, откровенно возбужденному телу.
      – Люби меня, Доусон.
      Заглянув в глубину ее доверчивых глаз, он прошептал:
      – Кэтлин, я люблю тебя больше жизни. Пока я жив, я всегда буду любить тебя.
      – Я тоже люблю тебя и никогда не полюблю другого.
      Он убрал с ее щеки прядь светлых волос и предупредил:
      – Мне очень жаль, дорогая, в первый раз будет больно.
      Он лег на нее и осторожно вошел в мягкое, податливое тело невинной девушки, еще не знавшее мужчины. Кэтлин вскрикнула. Доусона затопила волна любви и раскаяния. Целуя ее, он прошептал:
      – Любимая, прости меня.
      От острой боли у Кэтлин выступили слезы на глазах, но она только крепче обняла его за шею и прошептала:
      – Все в порядке, любимый…
      В крепких мужских объятиях она вскоре почувствовала, что боль прошла. Теперь она испытывала наслаждение даже более острое. Целуя ее шею, Доусон начал медленно двигаться в ней. Прислушиваясь к новым ощущениям, Кэтлин задвигалась ему навстречу. Она чувствовала, как внутри нарастает какое-то непонятное напряжение, настойчиво требующее выхода. Доусон умело направлял ее к вершине. Когда же наконец произошел взрыв – великолепный, головокружительный, потрясший все ее существо, – он стал целовать ее дрожащие пересохшие губы. Хотя у него было много женщин, никогда в жизни он не испытывал ничего подобного. Для него это наслаждение было таким же новым и пугающим, как и для этой молодой девушки. Доусон впервые держал в объятиях ту, которую по-настоящему любил.
      Когда экстаз прошел, Кэтлин устало разжала руки. Доусон лег рядом с ней на кровать и прошептал:
      – Я даже не представлял, что такое блаженство возможно.
      – Я тоже, – тихо откликнулась Кэтлин.
      Она доверчиво склонила голову на его широкую грудь. Несколько блаженных минут они лежали молча. Доусону хотелось хоть чуточку дольше побыть с любимой женщиной. В глубине души он понимал, что пытается навсегда запечатлеть в памяти каждый изгиб прекрасного тела, подарившего ему минуты неземного блаженства. Он медленно погладил ее полные груди, узкую талию, плоский живот, длинные стройные ноги. К сожалению, его счастье скоро кончится.

* * *

      – Когда, Доусон? – тихо спросила Кэтлин.
      – Что «когда», милая?
      – Когда мы поженимся? Я не хочу ждать, а ты? Давай поженимся прямо сегодня, сейчас.
      Кэтлин почувствовала, как его тело напряглось. Он мягко отстранил ее от себя.
      – В чем дело, Доусон?
      – То, что произошло, ничего не меняет. Я уезжаю.
      Кэтлин видела, как шевелятся его губы, но не могла вникнуть в смысл сказанного. Казалось, слова доносятся откуда-то издалека. И вдруг ее словно прорвало.
      – Обманщик! – закричала Кэтлин и начала молотить кулаками по его груди. – Я тебя ненавижу! Ты сам говорил, что любишь меня!
      Доусону с трудом удалось поймать ее руки. Она пыталась вырваться, но он держал ее, тяжело дыша от напряжения. Вскоре ее силы иссякли, и она рухнула на него, отказавшись от борьбы. Доусон чувствовал, как ее слезы капают ему на грудь, но даже не пытался успокоить.
      Кэтлин медленно встала с кровати и стала одеваться. Доусон смотрел на нее, но молчал. Закончив, она повернулась к нему:
      – Оказывается, я тебя совсем не знаю. Ну и пусть, ты для меня больше не существуешь. Я тебя ненавижу!
      Через несколько секунд он услышал торопливый стук ее каблучков по сходням. Доусон медленно встал, подошел к письменному столу и выдвинул средний ящик. Достав маленький футляр, обшитый голубым бархатом, нажал на кнопку и открыл его. Там лежало обручальное кольцо с бриллиантом. Доусон вынул его и, сжав в кулаке, поднялся на палубу.
      – Капитан Доусон! – Навстречу ему спешил Сэм. – Ничего не случилось? Я слышал, как мисс Кэтлин кричала, а потом она выбежала от вас вся в слезах и…
      Не обращая на негра внимания, Доусон прошел на нос парохода и бросил через плечо:
      – Растапливай котлы! Мы отплываем.
      Опираясь о перила, он стоял на том самом месте, где они с Кэтлин стояли в ту ночь, когда она впервые поднялась на борт. Он даже не заметил, что пароход стал медленно отходить от пристани. Он сознавал только одно: после сегодняшней ночи он полюбил Кэтлин Дайану Борегар еще сильнее, но больше ее не увидит. Доусон смотрел вниз потухшим взглядом. Медленно оторвав от перил руку, он разжал кулак. На ладони лежало обручальное кольцо. Бриллиант казался таким же темным и безжизненным, как его сердце. Доусон опустил руку, кольцо соскользнуло в холодные темные воды Миссисипи. Все кончено.
      «Моя Дайана» разрезала носом темную воду, а ее капитан Доусон Харп Блейкли стоял на палубе понурив голову. Тело его сотрясалось, но не от холода. Он плакал.

Глава 7

      В это время в особняке Сан-Суси Луи Борегар мерил шагами библиотеку. Перевалило за полночь, а Кэтлин еще не вернулась. Неужели Доусон пересказал Кэтлин их разговор? Маловероятно, он ведь понимает, что абсолютно все, что было сказано, говорилось всерьез.
      «Может, Доусон Блейкли уговорил ее бежать с ним? Если так, я их из-под земли достану, – думал Луи. – Но нет, этого не может быть. Вероятно, она его не застала. Но в таком случае где она пропадает столько времени?»
      Луи налил себе щедрую порцию бурбона и остановился у камина. Осушив стакан, он задумчиво уставился в огонь, думая о том, что, если Кэтлин все узнает, она его возненавидит.
      Луи покачал головой и сказал вслух:
      – Я сделал это ради Кэтлин, потому что я ее люблю и желаю ей добра.
      Он уже не раз пожалел, что отпустил дочь из дома. Но ее было невозможно остановить. Луи хотел, чтобы Доусон сам сказал, что не любит ее. Тогда вся ненависть достанется Блейкли. Луи почти не сомневался, что его план сработал. Но где же Кэтлин?
      Стук копыт за окном вывел его из задумчивости. Луи бросился к двери и, распахнув ее, увидел, что Кэтлин медленно бредет к дому. Не замечая холода, Луи выбежал навстречу, и она разрыдалась у него в руках.
      – Девочка моя, не плачь.
      – Ты был прав, папа, – сказала Кэтлин, всхлипывая, – Доусон меня не любит и никогда не любил. Он сказал, что я ему не нужна.
      – Мерзавец! Я готов убить его своими руками! В жизни не встречал такого бесчестного типа! Бедное дитя! Пойдем в дом, девочка, ты замерзла, тебе нужно посидеть у огня.
      Луи проводил рыдающую дочь в гостиную и помог ей снять накидку.
      – Мне ужасно жаль, что так получилось. Мне казалось, что Доусон Блейкли в тебя влюблен. Выходит, он морочил голову и нам, и тебе. Дорогая, расскажи, что случилось, что он тебе сказал?
      – Ничего не случилось. Он уехал, вот и все. Я прошу никогда больше не произносить при мне имя Доусона Блейкли. А сейчас я пойду спать. Спокойной ночи, папа.
      Кэтлин вышла из комнаты и устало двинулась вверх по лестнице.
      Как только она скрылась из виду, Луи вздохнул с облегчением. Его план сработал отлично. Теперь его драгоценная дочь в безопасности, Блейкли навсегда исчез из ее жизни. Правда, один вопрос не давал Луи покоя. Почему Кэтлин отсутствовала так долго?

Глава 8

      Кэтлин поднялась к себе, разделась и легла в постель. Сейчас ей хотелось только одного: уснуть и никогда не просыпаться. Доусон ее не любит, он оказался жестоким и бесчестным человеком. Как она вообще могла полюбить такого?
      – Доусон Блейкли, я тебя презираю! Я буду презирать тебя до самой смерти! – сказала Кэтлин в темноту.
      Она повторила это вслух несколько раз, но почему-то от этого оказалось мало толку. Перед глазами все время стояло лицо любимого. Она снова и снова вспоминала его гибкое смуглое тело, как они вместе содрогались в любовном экстазе, создавшем между ними новую связь, которую, казалось, уже не разорвать.
      – Я тебя ненавижу!
      Кэтлин уткнулась лицом в подушку и снова разрыдалась. Она ненавидела Доусона, но одновременно ее терзала такая тоска по нему, о существовании которой она до сегодняшней ночи даже не подозревала.
 
      Ханна лежала без сна в своей маленькой комнатке. Она слышала, как вернулась Кэтлин, ложь, которую ей сказал отец. Может, пойти к девочке, рассказать, что она подслушала? Но тогда хозяин ее убьет. Нет, решила Ханна, лучше промолчать. Доусон Блейкли покинул Натчез, пройдет совсем немного времени, и Кэтлин его забудет.
      Сомнения еще долго мучили негритянку, и ей удалось заснуть только под утро. Ей снилось, что Кэтлин превратилась в седую иссохшую старуху. Грозя скрюченным пальцем, она кричала на Ханну: «Это ты во всем виновата! Ты искалечила мне жизнь! Ты знала, что я никогда не забуду Доусона, но не помогла мне! Я тебя ненавижу!»
      Ханна проснулась на рассвете с таким чувством, будто и не ложилась вовсе. Сон не принес ей отдыха, и у нее возникло предчувствие, что отныне ей никогда не знать покоя.
 
      За завтраком Абигайль сказала мужу:
      – Меня очень беспокоит Кэтлин. Вот уже три недели, как этот человек уехал, а ей все не становится лучше. Боюсь, сердце ее разбито. Что же нам делать? Может, стоит пригласить врача?
      – Я тоже об этом думал, но что мы ему скажем? Что наша дочь умирает от любви к какому-то никчемному прощелыге? Нет, врач тут не поможет. Придется подождать, пока она придет в себя. Вы же знаете нашу Кэтлин, ее ничто не занимает надолго.
 
      – Ханна, убери поднос! – Кэтлин недовольно посмотрела на няньку. – Я же тебе сказала, что у меня нет аппетита!
      – Мисс Кэтлин, золотко, вам надо поесть, вы неважно выглядите. Ну скушайте хоть немножко, – уговаривала Ханна, искренне волнуясь за свою питомицу, которая только и делала, что целыми днями смотрела в огонь.
      – Зачем мне есть? Какая разница, хорошо я выгляжу или плохо? Мне все равно.
      – Кэтлин Борегар, вы не можете так говорить! Вам никогда не было все равно, как вы выглядите, так что давайте-ка я расчешу вам волосы, наденьте красивое платье и спуститесь вниз.
      – Я не собираюсь есть и, уж конечно, не спущусь вниз! Почему до тебя никак не дойдет, что я хочу, чтобы меня оставили в покое? Я прошу только об одном: чтобы ты и все остальные перестали ко мне приставать. Неужели я хочу слишком многого?
      У Ханны выступили слезы на глазах. Она отвернулась не в силах видеть свою любимицу в таком состоянии, вытерла глаза краем фартука и с удрученным видом вышла из комнаты. Поднос остался нетронутым. Так продолжалось не первый день, и никто не мог повлиять на Кэтлин. С каждым днем Луи и Абигайль все больше тревожило состояние дочери. Абигайль так разволновалась, что сама на несколько дней слегла. Луи мысленно спрашивал себя, не совершил ли он роковую ошибку, избавившись от Доусона. Время от времени он поднимался в комнату дочери, но всякий раз встречал только холодный, отчужденный взгляд и слышал просьбу оставить ее одну.
 
      – Капитан Доусон, откройте!
      – Уходи! – крикнул Доусон и швырнул в дверь пустой бутылкой. Сэм печально покачал головой. Доусон уже несколько дней не показывался из каюты, а когда Сэм спросил, куда следует взять курс, рявкнул, что ему плевать.
      Доусон сидел за письменным столом. Несколько дней он не брился, не переодевался, почти ничего не ел. Единственное, что ему было нужно, это спиртное. Когда у него кончалось виски, он орал во всю глотку:
      – Сэм, у меня кончилось виски! Тащи сюда бутылку!
      Сэму ничего не оставалось, как направить «Мою Дайану» в ближайший порт и послать кого-нибудь из матросов за спиртным. После этого он стучался в дверь капитанской каюты, держа наготове бутылку, и говорил:
      – Капитан, по-моему, вам пора кончать пить, вы плохо выглядите.
      Метнув на него свирепый взгляд, Доусон жадно выхватывал у него виски и отвечал:
      – Занимайся своим делом, а меня оставь в покое.
      Сэм понуро возвращался в рулевую рубку, чтобы продолжить бессмысленное занятие – бесцельно водить пароход вверх и вниз по Миссисипи.
 
      Как-то утром, вскоре после восхода солнца, негр снова услышал голос капитана:
      – Сэм, иди сюда!
      Лоцман поспешил на зов и увидел, что дверь в каюту открыта. Доусон стоял у иллюминатора. Кажется, впервые за несколько недель он был трезв.
      – Скажи, где мы находимся?
      – Примерно в десяти милях к северу от Нового Орлеана.
      – Хорошо. Заходи в порт. Я решил отправиться в Европу.
      – Но, капитан, а как же ваша плантация? Пароходы? Что мне с ними делать?
      – Мне все равно. Хочешь – продай, хочешь – затопи.
      В больших глазах Сэма промелькнула обида, и Доусон тут же пожалел о своей грубости.
      – Прости, я знаю, что в последнее время со мной очень трудно. Пока меня не будет, пожалуйста, позаботься о пароходах. – Помолчав, он вздохнул и добавил: – Обещаю, что, когда вернусь, со мной будет легче. Я любил ее, Сэм, по-настоящему любил.
      – Знаю, капитан.
 
      Прошло шесть недель, но Кэтлин по-прежнему отказывалась выходить из спальни. Как-то днем Ханна застала ее лежащей в кровати. Девушка выглядела несчастной и печальной, но в ее облике появилось что-то новое.
      – Что случилось, золотко?
      – Ох, Ханна… – Кэтлин всхлипнула. – Ты должна мне помочь.
      – Вы же знаете, мисс Кэтлин, я все сделаю ради моей девочки. Ну же, дорогая, расскажите, что случилось.
      Кэтлин посмотрела на няньку:
      – Я… о Господи, что же мне делать? Кажется, я беременна!
      – Матерь Божья! – Негритянка обняла ее своими большими пухлыми руками и принялась покачивать, как в детстве, приговаривая:
      – Не волнуйтесь, золотко, Ханна позаботится о своей девочке.
      Наконец Кэтлин немного успокоилась.
      – Ханна… может, в бараках у рабов есть кто-нибудь… Я должна избавиться от этого ребенка.
      Темные глаза негритянки вспыхнули.
      – Даже не думайте об этом, мисс Кэтлин! Как вам только в голову пришло, что я соглашусь на такое?
      – И все равно нам надо поскорее что-нибудь придумать.
      – Мы обязательно придумаем, золотко.
      Закрыв за собой дверь, Ханна прислонилась к стене. «Это я во всем виновата. Нужно было махнуть рукой на мистера Борегара и рассказать девочке правду. Что же ей теперь делать?»
      Прошло несколько часов, когда Ханна с удивительным для ее габаритов проворством влетела в комнату Кэтлин.
      – Золотко, вставайте с постели, я нашла выход! Нам поможет молодой доктор, который сидит сейчас в гостиной.
      – Ах, Ханна, не нужен мне никакой доктор! Ты хочешь, чтобы о моей тайне узнал весь город?
      – Нет, золотко, не хочу. К вашим родителям пришел в гости доктор Ремберт Питт, а с ним его молодой племянник, высокий красивый блондин и не женатый. Нам его сам Бог послал. А теперь вставайте живее, вам нужно хорошо выглядеть.
      Кэтлин медленно встала и стала одеваться к ленчу.

Глава 9

      Холодный декабрьский ветер трепал густые волосы доктора Хантера Александера. Он стоял неподвижно и, склонив голову, смотрел на две могилы, появившиеся на кладбище меньше восьми месяцев назад. Он пришел сюда один, здесь же мысленно дал себе клятву найти лекарство от желтой лихорадки – смертельного недуга, унесшего жизни самых дорогих ему людей с интервалом в одну неделю.
      То был последний год его учебы в медицинском университете, все они с нетерпением ждали июня. Хантер собирался вернуться в родной Виксберг и в возрасте двадцати четырех лет стать полноценным практикующим врачом. Для его родителей, Уильяма и Джуди Александеров, его возвращение было настоящим праздником, и они устроили прием для родственников и друзей. Поздравить племянника зашел и доктор Ремберт Питт, брат Джуди и весьма уважаемый в Натчезе врач. Он попытался уговорить Хантера стать его партнером.
      – У меня слишком большая практика для одного человека. Какой смысл начинать все с нуля здесь, когда я могу предложить тебе уже готовый бизнес?
      – Вы очень добры, дядя Ремберт, но я хочу остаться в Виксберге. Я понимаю, что на то, чтобы создать собственную практику, уйдет несколько лет, но я готов потерпеть. Мне интереснее заниматься исследованиями, а не лечить больных. К тому же я соскучился по родителям, мне хочется пожить с ними.
      В этот же вечер Уильям Александер пожаловался на головную боль и рано ушел к себе. Проводив гостей, Джуди поднялась в их общую спальню, чтобы узнать о самочувствии мужа, и почти сразу же выбежала на лестницу.
      – Хантер! – закричала она. – Скорее, твоему отцу плохо!
      Хантер бросился наверх. Уильям Александер лежал на кровати – видимо, он потерял сознание. Услышав шум, в комнату заглянул и Ремберт. Опытный врач сразу узнал симптомы желтой лихорадки, против которой медицина практически бессильна. К утру Уильям Александер был мертв. Заплаканная Джуди сидела у постели мужа. По ее хриплому голосу Хантер понял, что она тоже заразилась лихорадкой.
      Он перенес мать в другую спальню и неотлучно дежурил у ее постели. Джуди Александер прожила еще неделю, все это время она металась в бреду. Перед смертью ей стало немного легче, и она протянула руку к Хантеру.
      – Сынок, я чувствую, что мне осталось недолго жить. Пообещай, что поедешь с дядей Рембертом в Натчез.
      – Обещаю, мама, – прошептал Хантер.
      Он поцеловал слабеющую руку матери. Джуди умерла. Первый опыт Хантера Александера как практикующего врача окончился смертью его пациентов.
      Во время той эпидемии умерли не только родители Хантера. Жертвами болезни стали многие рабы на плантации. В городе замерла всякая деловая активность – люди боялись лишний раз выйти из дома.
      Через две недели Ремберт садился на пароход, отбывающий в Натчез.
      – Лучше бы ты поехал вместе со мной, Хантер.
      – Дядя Ремберт, я очень устал, да и вы наверняка тоже. Последние несколько лет я усердно изучал науки, а как только вернулся домой, случилась эта трагедия. Я хочу отдохнуть и тем временем подумать, как быть с плантацией.
      – Я понимаю, мальчик мой, ты заслужил отдых. Я не собираюсь тебя торопить, но помни, что я тебя жду.
      – Скоро увидимся, дядя Ремберт. До свидания. И спасибо за все.

* * *

      Хантер поднял воротник пальто и пошел с кладбища. Он вернулся к дому, с любовью глядя на место, где родился и вырос. Сейчас он казался Хантеру холодным, мрачным, неприветливым, ему не терпелось поскорее уехать. Перед домом его ждала коляска, в которой уже лежали его чемоданы. Хантер забрался на сиденье и велел кучеру ехать к пристани, но по дороге остановиться у соседнего особняка, чтобы попрощаться с миссис Рейчел Бост. Коляска тронулась, и Хантер в последний раз оглянулся на большой опустевший дом. Шторы задернуты, все окна темные. Хантер сел прямо, глаза его оставались сухими. Он посмотрел на свои длинные пальцы, лежащие на коленях, и подумал: «Хорошо бы Господь наделил их исцеляющей силой». Хантер считал своей главной задачей найти лекарство от желтой лихорадки.
      Коляска остановилась перед домом миссис Бост. Хозяйка, обычно жизнерадостная, сегодня была грустна.
      – Боже правый, Хантер, ты сегодня такой красивый! Наверняка ты будешь лучшим врачом во всем штате.
      – Благодарю вас, миссис Бост, я постараюсь. – Хантер улыбнулся.
      Высокая дородная женщина обняла молодого врача.
      – Ах, Хантер, я ведь дала себе зарок, что не разревусь, но, боюсь, не удастся его выполнить. Помню тебя совсем маленьким карапузом. Я всегда говорила Джуди, что, будь у нас с мистером Бостом сын, я бы хотела, чтобы он походил на тебя.
      Хантер похлопал женщину по спине.
      – Вы же знаете, миссис Бост, вы были для меня как вторая мать. Я буду без вас скучать и, как только смогу, обязательно приеду в гости.
      Он мягко отстранил от себя женщину. Миссис Бост честно пыталась улыбнуться, но на ресницах заблестели слезы.
      – Извини, не сдержалась. Да, чуть не забыла, я же испекла тебе на дорогу твое любимое печенье, вот возьми.
      – Спасибо, миссис Бост. – Хантер тепло улыбнулся и взял угощение. – Мне пора. Берегите себя.
      На прощание поцеловав миссис Бост в щеку, Хантер зашагал к коляске. Провожая его взглядом, женщина почувствовала себя одинокой. Теперь никого из семьи Александеров не осталось, ей будет их не хватать.
 
      23 декабря Хантер сошел с коляски перед домом своего дяди в Натчезе. Ремберт вышел встречать племянника. Хантер улыбнулся при виде невысокого жилистого человека, очень похожего на его мать, обнял дядю и последовал за ним в большой дом, в котором ему предстояло жить.
      – Я знаю, Хантер, тебе не терпится взяться за работу. Приступишь сразу же, как только пройдут праздники.
      – Спасибо, дядя, мне и правда хочется поскорее начать. Все лето и осень я отдыхал, но теперь снова готов к работе.
      – Натчезу здорово повезло, что удалось заполучить такого врача. Как только дамы прослышат, что у нас появился молодой красивый доктор, количество пациенток резко увеличится.
      Хантер улыбнулся:
      – Я буду слишком занят делом, чтобы обращать внимание на девушек.
 
      В лаборатории, находящейся на втором этаже дома, Хантер был один. Он изучал теорию, анализировал материалы, собранные другими врачами, искал решение на страницах толстых медицинских фолиантов.
      Хантер устало потер лоб, потом остановился у окна, засунув руки в карманы.
      – Хантер! – позвал Ремберт.
      – Я здесь, дядя.
      – Ты все работаешь? Мальчик мой, сегодня воскресенье, не пора ли сделать перерыв?
      – Вы же знаете, дядя, я люблю свою работу. Впрочем, я, пожалуй, выпью с вами кофе.
      – У меня есть идея получше. Меня пригласили на ленч, и я хочу взять тебя с собой. Хозяева – весьма известные в городе люди, я уверен, тебе у них понравится.
      – Не думаю, что это хорошая мысль, дядя Ремберт, я еще не закончил и…
      – Я настаиваю. От слепого доктора будет мало толку, а если ты и дальше собираешься читать днем и ночью, твоим глазам не поздоровится. Так что иди переодевайся.
      – Ну хорошо.
      – Вот и отлично. Луи Борегар и его жена – милейшие люди, ты прекрасно проведешь у них время.
 
      Хантер и Ремберт сидели в гостиной Сан-Суси и беседовали с Луи и Абигайль Борегар. В холодный январский день было приятно побыть в уютной теплой гостиной, к тому же хозяева оказались на редкость обаятельными людьми. Хантер ничуть не жалел, что согласился пойти с дядей Рембертом. Он не мог отвести взгляд от портрета молодой девушки, висящего над камином. Если она и в жизни такова, то, значит, необыкновенно красива. Хантер все еще разглядывал портрет, когда слуга доложил, что ленч подан.
      Хантер галантно предложил руку Абигайль, Ремберт Питт и Луи последовали за ними. Как только все сели за стол, в холле послышался какой-то шум.
      – Папа, мама, простите, что я опоздала. Надеюсь, наши гости не сочли меня невоспитанной. – Кэтлин приветливо улыбнулась Хантеру и Ремберту. – Папа, ты разве меня не представишь?
      – Да, конечно, дорогая. – Луи подошел к дочери и обнял ее за талию. – Доктора Питта ты знаешь.
      – Рада вас видеть, доктор Питт, – любезно сказала Кэтлин.
      – А это его племянник, Хантер Александер, тоже врач. Будет практиковать в Натчезе.
      Кэтлин протянула Хантеру руку.
      – Я знала, что у доктора Питта есть племянник, но он ни разу не обмолвился о том, что этот племянник не только блестящий врач, но и красивый мужчина.
      – Счастлив с вами познакомиться, мисс Кэтлин.
      Хантер отодвинул стул, и Кэтлин заняла место рядом с ним. У молодого человека вдруг пропал аппетит. Его взволновала красивая девушка, сидящая по правую руку от него. Ее взгляды смущали его, но это было приятное смущение.
      – Я рад видеть, что тебе лучше, – сказал Луи. Он повернулся к Хантеру и пояснил: – Нашей дочери несколько недель нездоровилось.
      – Папа, прошу вас, не докучайте гостям разговорами о моих недомоганиях! Я уже сыта, а вы, доктор Александер? Может, выпьем кофе в библиотеке?
      Он более чем охотно последовал за прекрасной девушкой, чей портрет видел в гостиной. Хантер думал, что горе-художнику лучше было бы оставить свое ремесло: живая Кэтлин куда прекраснее, чем на портрете.
      – Садитесь сюда, доктор Александер. – Кэтлин указала на диван у окна и села сама, Хантер сел рядом.
      – Мисс Борегар, мне не хотелось бы сегодня выступать в роли врача, но вы немного бледны. Вы уверены, что все в порядке?
      – Ах, доктор Александер, я чувствовала себя ужасно. Может, вам стоит пощупать мой лоб?
      Хантер положил руку на лоб Кэтлин.
      – Нет, температуры у вас нет.
      – Какие у вас интересные руки, Хантер. – Она стала распрямлять его пальцы. – Должно быть, вы очень умелый хирург.
      Хантер оцепенел. Он не представлял, что делать: высвободиться ли, или это покажется грубым. В результате его напряженная рука осталась на коленях у Кэтлин.
      – Насчет этого не знаю, у меня пока было мало практики.
      – Вы слишком скромны.
      Наконец она выпустила его руку. Хантер поспешил положить ее на собственное колено.
      – Красивый рояль. Вы умеете играть?
      – О Господи, нет, конечно, но вы наверняка умеете. С вашими руками вы вполне могли стать пианистом.
      – Ну… я немного играю, но…
      – Не скромничайте, прошу вас, сыграйте что-нибудь для меня.
      – Право же, Кэтлин, я не…
      – Ну пожалуйста, Хантер, мне так хочется, чтобы вы сыграли!
      Хантер неохотно подошел к роялю. Кэтлин устроилась рядом, причем так близко, что Хантер касался локтем ее груди. Никогда еще он не играл так хорошо.
      Музицирование прервал доктор Питт.
      – Нам пора, – сказал он, заглядывая в библиотеку.
      – Доктор Питт, – улыбнулась Кэтлин, – мне очень жаль, что вам нужно ехать, но Хантер согласился остаться и пообедать со мной.
      – Да, доктор Александер, оставайтесь, – поддержал Луи, обрадованный тем, что его дочь заинтересовалась молодым красивым врачом.
      К концу вечера Хантер был совершенно очарован прелестной и общительной Кэтлин.
      – Уже десятый час, мне пора уходить.
      – Я согласна вас отпустить… при одном условии: пообещайте, что придете завтра.
      – Сочту за честь принять ваше приглашение. До завтра, Кэтлин, спасибо за прекрасный вечер. – Кэтлин вслед за ним вышла из дома. – О, вам не следует выходить на холод, вы же недавно болели.
      – Тогда поцелуйте меня на прощание, – прошептала Кэтлин, привставая на цыпочки.
      Хантер быстро чмокнул ее в щеку, однако Кэтлин исхитрилась подставить губы. Удивленный, но польщенный, Хантер привлек ее к себе.
      – Вы самая удивительная девушка из всех, кого мне доводилось встретить. И самая неотразимая. – Он нежно поцеловал ее в губы. – Я буду с нетерпением ждать завтрашнего дня.
 
      На следующей неделе доктор Александер уделял мало внимания своей практике. Едва за последним пациентом закрывалась дверь, как он спешил на встречу с Кэтлин. Так прошло шесть вечеров, но седьмой оказался еще лучше – они с Кэтлин предприняли ночную прогулку в коляске. Приехав в Сан-Суси, он увидел Кэтлин. Она была в голубом платье, из-под юбки, расширяющейся книзу, выглядывали маленькие ножки в изящных ботинках.
      – Я прихватил с собой плед, чтобы вы не замерзли. Идите сюда, я помогу вам одеться.
      На улице кружился легкий снежок. В холл вышел Луи.
      – Молодые люди, куда это вы собрались?
      – Мы едем кататься, – с улыбкой сообщила Кэтлин.
      – Надеюсь, вы не против, мистер Борегар?
      – Он не против, – ответила за отца Кэтлин. – Пошли, Хантер.
      Хантер помог Кэтлин сесть и взял вожжи.
      Вскоре коляска остановилась на пустынном обрыве над рекой. Кэтлин с готовностью прильнула к своему спутнику. Он нетерпеливо приник губами к ее рту.
      – Кэтлин, – прошептал Хантер между поцелуями, – я понимаю, еще слишком рано об этом говорить, но я вас полюбил.
      – Тогда давайте поженимся, – прошептала Кэтлин ему на ухо. – И поскорее, мне так не хочется ждать. Давайте поженимся на следующей неделе!
      Хантер был явно шокирован.
      – Так не полагается. Я еще недостаточно долго за вами ухаживал. Может, в июне?
      Кэтлин стала покрывать его лицо поцелуями.
      – Хантер, – прошептала она, – вы ведь меня хотите? И я вас хочу, так зачем ждать? – Она прижалась к его губам и поцеловала так, что Хантер захмелел от желания. – Разве вам не хочется жениться на мне как можно скорее?
      – О, Кэтлин, любимая, мы поженимся на следующей неделе, завтра, сейчас!

Глава 10

      Бекки Стюарт Джексон потерла поясницу. Будучи на седьмом месяце беременности, она чувствовала вялость и быстро уставала, но не могла же она пропустить свадьбу лучшей подруги! Пробравшись сквозь толпу, собравшуюся перед церковью, она подошла к небольшой боковой двери. Абигайль впустила ее внутрь.
      – Входи дорогая, сейчас я найду для тебя стул.
      – Спасибо, миссис Борегар, не волнуйтесь. Я просто хотела еще раз увидеться с Кэтлин до венчания.
      – Да, конечно. Кэтлин с минуты на минуту будет готова.
      Едва Бекки успела усесться, как из соседней комнаты вышла Кэтлин в сопровождении Ханны и Джулии Хорн. Нянька и подруга помогали ей облачиться в старинное атласное подвенечное платье.
      – Кэтлин, – Бекки встала, – ты выглядишь просто сногсшибательно.
      – Привет, Бекки, – сказала Джулия из-за спины Кэтлин (она возилась с длинным шлейфом подвенечного платья). Миниатюрная Джулия была очень хороша в розовом атласном наряде подружки невесты и нервничала, пожалуй, не меньше самой невесты. – Кэтлин, – проворчала она, – я не смогу поправить на тебе шлейф, если ты не постоишь спокойно.
      – Девочки, пора, – вмешалась Абигайль и обняла дочь. – Дорогая, я надеюсь, что ты будешь счастлива так же, как я счастлива с твоим отцом.
      Она поцеловала дочь в щеку, в ее глазах заблестели слезы.
      – Спасибо, мама, я уверена, что так и будет. А теперь идите.
      Абигайль промокнула глаза платочком и вместе с другими дамами вышла из комнаты. Кэтлин осталась с нянькой и подругами.
      – Мне нужно возвращаться к Бену, – сказала Бекки. – Я только зашла еще раз пожелать тебе счастья. Жаль, что я не смогла быть подружкой невесты, но сама понимаешь, вид у меня сейчас неподходящий. Ах, Кэтлин, свадьба – это так чудесно! Те девять месяцев, что я живу с Беном, были самыми счастливыми в моей жизни. Надеюсь, у тебя будет так же.
      – Спасибо, Бекки, я тоже надеюсь. Ну иди, скоро увидимся.
      Бекки вышла из комнаты и пошла обратно к мужу.
      Джулия обратилась к Кэтлин:
      – Господи, Кэтлин, как же я тебе завидую! Я очень люблю Калеба, но ты оказалась права: его отец настаивает, чтобы он непременно сначала окончил колледж, а уж потом женился.
      – Не грусти, Джулия, может, он еще передумает.
      Джулия понизила голос до шепота:
      – Послушай, Кэтлин, доктор Александер, конечно, очень красивый и хороший, но… Как же Доусон Блейкли? Мне казалось, ты так его любила… И вдруг я узнаю, что ты выходишь замуж за Хантера Александера!
      – Джулия, я люблю Хантера Александера, а Блейкли никогда не любила, и, пожалуйста, не упоминай больше при мне это имя.
      – Прости, Кэтлин. Я так рада, что ты счастлива! – Джулия поцеловала подругу в щеку. – Но я слышу музыку, мне пора готовиться к церемонии.
      Оставшись одна, Кэтлин всмотрелась в собственное отражение в большом зеркале. В это время сзади подошла Ханна и положила свои пухлые руки на плечи питомицы.
      – Золотко, вы сегодня такая красивая!
      Кэтлин, почувствовав прикосновение ласковых рук няньки, вдруг расплакалась.
      – Ох, Ханна, как же я могу выйти замуж за Хантера? Я его не люблю, я люблю Доусона, только его одного!
      – Ну-ну, мисс Кэтлин, не плачьте. Я знаю, что вы любите мистера Доусона, но он же уехал, а у вас будет ребеночек, значит, вам нужен муж. Жаль, что так получилось, золотко, но доктор Хантер – хороший человек, я знаю, он позаботится о моем ягненочке.
      Ханна припудрила лицо своей любимицы.
      – Ты права, Ханна. Я выйду замуж и когда-нибудь забуду Доусона. Как ты думаешь, у меня получится?
      – Конечно, дорогая. Со временем вы научитесь любить доктора Хантера. Девушки часто выходят замуж за джентльменов, которых не любят, а потом прекрасно живут.
      В церкви заиграл орган, и в дверь негромко постучали.
      – Ну вот, детка, это, должно быть, мистер Борегар. Улыбнитесь, пусть никто не узнает, что мой ягненочек плакал.
      – Кэтлин, ты прекрасна! – воскликнул сияющий Луи, входя в комнату. – Хантер – просто счастливчик. – Отец подошел к дочери и поцеловал в щеку. – Девочка моя, я тебя очень люблю и желаю тебе счастья. Ты ведь это знаешь, правда?
      – Да, папа, знаю. Нам пора?
      – Да, дорогая.
      Кэтлин оперлась на руку отца, и они вышли из комнаты, оказавшись в самом начале церковного прохода.
      Когда за ними закрылась дверь, Ханна заплакала.
      – Бедная моя маленькая Кэтлин, это я во всем виновата, надо было все рассказать. Боже, прости меня, грешную.
 
      Кэтлин Дайана Борегар в старинном атласном платье медленно шла по проходу церкви Святой Марии. Она была бледна и казалась хрупким цветком. Под белой вуалью рассыпались по плечам вьющиеся светлые волосы, лицо оставалось спокойным и безмятежным. Если большие голубые глаза и блестели от слез чуть сильнее, чем следовало, то никто не придал этому значения: Кэтлин – невинная семнадцатилетняя девушка, сегодня день ее свадьбы, вполне естественно, что столь торжественное событие глубоко на нее подействовало.
      Стоя у алтаря со своим дядей Рембертом, Хантер Александер смотрел, как к нему приближается невеста, и его сердце переполняла гордость.
      Кэтлин посмотрела на Хантера и вдруг почувствовала в его лице какую-то внутреннюю силу, вселившую в нее уверенность, что все будет хорошо. Она улыбнулась и в эту минуту поклялась себе, что станет ему хорошей женой и никогда не даст понять, что любит другого.
 
      Вскоре после того, как они вошли в каюту, Хантер поцеловал жену в щеку и с улыбкой сказал:
      – Дорогая, я на несколько минут тебя оставлю – спущусь в корабельный ресторан.
      – Хорошо.
      Кэтлин проводила мужа глазами. Они находились на борту парохода «Принцесса», направляясь в свадебное путешествие в Новый Орлеан. Хантер очень хотел отвезти молодую жену в этот замечательный город. Правда, Кэтлин не раз там бывала, но самого города практически не видела, так как считалось, что ей еще рано осматривать Новый Орлеан. Кэтлин было безразлично, куда ехать, но Хантеру она об этом, конечно, не сказала, и он заказал билеты на пароход и на неделю забронировал номер в отеле «Сент-Чарльз».
      Дверь захлопнулась, и Кэтлин подошла к иллюминатору. Ей вспомнилась ночь на пароходе Доусона.
      «Господи, я не могу через это пройти. Хантер хороший человек, но я его не люблю», – в панике подумала она.
      Кэтлин со вздохом отвернулась от иллюминатора и взялась за воротник дорожного костюма. На кровати лежала наготове белая кружевная ночная рубашка. Глядя на нее, Кэтлин невольно поежилась. Двигаясь как сомнамбула, она медленно разделась, надела через голову ночную рубашку, сунула ноги в атласные шлепанцы и застегнула атласный пеньюар на три крошечные пуговки.
      Присев перед небольшим туалетным столиком, Кэтлин стала расчесывать волосы, когда в дверь негромко постучали. Вздрогнув, она отложила гребень и попыталась улыбнуться.
      – Входи, Хантер.
      Хантер вошел и замер на месте, любуясь красотой Кэтлин. Ей хотелось закричать, чтобы он не стоял как истукан, а просто схватил ее и поскорее покончил со всем этим.
      – Дорогая, ты так прекрасна! Как же я тебя люблю! – прошептал он, целуя жену.
      – Я тоже тебя люблю.
      Кэтлин обняла мужа за шею, а он продолжал покрывать ее лицо нежными поцелуями, шепча слова любви. Наконец он взялся за пуговки пеньюара и довольно быстро с ними управился. Кэтлин опустила руки, Хантер спустил пеньюар с ее плеч и бросил его на кровать. Он посмотрел на ее тело, едва прикрытое полупрозрачной кружевной рубашкой, и Кэтлин заметила, как в его карих глазах вспыхнул огонь желания. Хантер привлек ее к себе и снова стал целовать – на этот раз по-другому, более страстно, более требовательно.
      – Любимая, – прошептал он, касаясь губами ее уха, – я знаю, ты устала и волнуешься. Я готов подождать.
      – Нет! – Кэтлин крепче обняла его за шею и закрыла глаза. – Не надо ничего ждать.
      – Спасибо, любимая. – Его губы опустились ниже, и он стал покрывать обжигающими поцелуями нежную кожу ее шеи.
      – Любимая, – прошептал Хантер. Кэтлин снова открыла глаза и встретилась с ним взглядом. – Ты сделала меня счастливейшим из смертных.
      Он властно накрыл ее рот своим, заставил раскрыть губы и начал умело ласкать ее рот языком. Никогда еще Хантер не целовал ее так. Нежный, понимающий, любящий, он терпеливо возбуждал Кэтлин, прежде чем овладеть ею. Лежа в его объятиях, Кэтлин покорно отдавала мужу всю себя, и он овладел ею со всей нежностью, на какую был способен. Но ее сердце по-прежнему принадлежало другому, смуглому темноволосому мужчине – как и ребенок, который рос в ее чреве.
 
      Хантер мирно спал, лежа на спине. Кэтлин повернулась на бок и посмотрела на мужа. Красивое лицо, такое спокойное во сне, густые светлые волосы, руки, мускулистые, но не чрезмерно. Хантер Александер – красивый мужчина, почему же она не может его любить?
      Кэтлин стала смотреть в потолок. Ее захлестнули воспоминания о другой каюте, другой ночи, другом мужчине. Темные глаза, горячие чувственные губы, сильные руки, обнимающие ее так крепко, что становится трудно дышать, мускулистое смуглое тело… Она отдала ему всю любовь, и ни для кого другого не осталось ни крупицы. У Кэтлин защипало в глазах.
      За окном уже светало, когда Кэтлин Борегар Александер задремала.
 
      За неделю, что Кэтлин и Хантер провели в Новом Орлеане, она узнала о муже много нового. Хантер гордился молодой женой и с энтузиазмом показывал ей достопримечательности своего любимого города. После обеда он повел ее в прославленный Орлеанский театр, потом в модный игорный дом. Кэтлин впервые в жизни играла в рулетку. Когда она поставила деньги на номер «семнадцать» и маленький белый шарик закатился в гнездо с таким же номером, восторгу ее не было предела. Собрав фишки, она улыбнулась Хантеру:
      – Оказывается, это ужасно интересно.
      Хантер крепче обнял жену за талию.
      – Да – когда выигрываешь.
      Кэтлин выигрывала раз за разом, и он наблюдал за ней влюбленным взглядом. Когда они вернулись в номер, Хантер заказал ужин для своей проголодавшейся жены. При виде изысканных кушаний, поданных на золотом подносе, Кэтлин радовалась как дитя. Она выпила шампанское – тоже впервые в жизни. После двух бокалов ей стало совсем весело, и на этот раз, когда они занимались любовью, Кэтлин держалась более раскованно. Хантер мысленно взял себе на заметку, что надо будет заказывать шампанское в номер каждый вечер. Никогда еще он не был так счастлив.
      Неделя прошла в погоне за всевозможными удовольствиями и развлечениями. Днем они обычно устраивали экскурсии, и Хантер указывал Кэтлин на местные достопримечательности: церковь Святого Патрика, собор Святого Людовика со знаменитым шпилем из дерева и железа, пресвитерианскую церковь, чей шпиль поражал головокружительной высотой. Он показал Кэтлин другие отели, однако ни один не мог сравниться по роскоши с «Сент-Чарльзом», где они остановились.
      В один из дней Хантер повез жену на скачки. Здешний ипподром был объектом паломничества любителей верховой езды со всех Соединенных Штатов. Кэтлин похвасталась, что ее кузен состоит членом жокейского клуба, и им тут же предоставили лучшие места.
      Хантер повез жену по городу в кабриолете, по дороге обращая ее внимание на архитектуру в испанском, французском и американском стиле. Многие из домов украшали узорчатые решетки из кованого железа. Кэтлин они очень понравились, она даже предложила, что, когда у них будет свой дом в Натчезе, они украсят балконы такими же. Хантер охотно согласился.
      Они побывали в таверне «Бордо» на озере Пончартрейн. Кэтлин оценила труды повара по достоинству и выпила так много бордо, что Хантеру пришлось нести ее на руках.
      – Хорошо бы наш медовый месяц длился вечно, – прошептал он, лежа в широкой кровати в последнюю ночь перед отъездом.
      – Мне бы тоже этого хотелось. – Кэтлин постаралась, чтобы ее голос звучал искренне. – Но ведь у тебя есть работа.
      – Конечно, дорогая, ты права. Но давай хотя бы сегодня забудем обо всем. Я люблю тебя, ты сделала меня самым счастливым человеком на свете.
      – Я тоже счастлива, – ответила Кэтлин, позволяя ему обнять себя.
      – О, любимая, – прошептал он, покрывая поцелуями ее шею и грудь, – с каждым разом я хочу тебя все сильнее.
      Хантер стал нежно ласкать ее тело, и шампанское снова помогло Кэтлин заниматься любовью с мужчиной, который был ее мужем, но которого она не любила.

Глава 11

      В Лондоне шел дождь. Как только Доусон Блейкли вышел из кеба, ему навстречу поспешил лакей и раскрыл большой черный зонт.
      – Добро пожаловать в «Клариджис», мистер Блейкли, надеюсь, вам у нас понравится. Я провожу вас в ваш номер.
      Апартаменты пришлись Доусону по вкусу.
      – Желаете, чтобы я распаковал вещи, сэр? – вежливо поинтересовался коридорный.
      – Позже, пока просто поставьте все на пол. Впрочем, кое-что вы можете для меня сделать. Велите подать в номер бутылку бурбона, а еще лучше две.
      – Будет сделано, сэр.
      Сняв кашемировый плащ, Доусон швырнул его на стул, затем подошел к окну. День был серый, моросил холодный зимний дождик. Доусон вздохнул и расстегнул белую шелковую рубашку.
      Принесли виски.
      Доусон налил себе полный стакан янтарного напитка, залпом осушил его, поморщился и поставил на стол. Медленно разделся и пошел к кровати, взяв с собой бутылку. Устроившись между мягких подушек, налил себе еще одну порцию и стал пить – на этот раз медленнее.
      – Вот так я проведу остаток зимы, – пробурчал себе под нос Доусон и приступил к осуществлению своего намерения – напиться до беспамятства.
      Когда наступили сумерки, Доусон Блейкли уже крепко спал. Проснулся он с головной болью и отвратительным вкусом во рту, поморщившись, встал с постели и подошел к окну. Так продолжалось две недели. Еду Доусон заказывал в номер и ни разу не выходил из него даже в ресторан, пребывая то в пьяном забытьи, то в состоянии полутрезвости.
      В дверь постучали. Доусон набросил халат и крикнул:
      – Войдите!
      – Доброе утро, сэр. – Официант вкатил в номер тележку с завтраком и протянул Доусону пачку писем. – Ваша корреспонденция, сэр.
      Доусон быстро перебрал письма и, не найдя ничего достойного внимания, побросал на стол, даже не распечатав. Среди конвертов обнаружился завернутый в коричневую бумагу номер газеты «Натчез курьер».
      Сев за стол и налив себе кофе, Доусон стал просматривать газету. Его внимание привлекло объявление, набранное жирным шрифтом на третьей странице:
      «Кэтлин Дайана Борегар, дочь Луи и Абигайль Борегар из Натчеза, и доктор Хантер Александер из Виксберга сочетались браком в церкви Святой Марии. Прекрасную невесту в старинном белом атласном платье сопровождали…»
      Он отложил газету и несколько минут сидел совершенно неподвижно, потрясенный новостью. Затем его губы изогнулись в кривой усмешке. «Каким же я был дураком, вообразил, что она меня любит. Не прошло и двух месяцев с тех пор, как я уехал, а она уже вышла замуж. Вот уж действительно, с глаз долой – из сердца вон».
      – Ах, Кэтлин, – пробормотал он вслух, – я-то беспокоился, как ты там, а ты уже успела полюбить другого. Я провожу ночи за бутылкой, стараясь напиться до беспамятства, а ты тем временем уже с другим мужчиной. Оказывается, Луи знает тебя лучше, чем я. Ну что ж, дорогая, спасибо, что освободила меня. Посмотрим, смогу ли я забыть тебя так же быстро.
 
      Вечером совершенно трезвый Доусон вошел в обеденный зал отеля. Его проводили к одному из наиболее удобно расположенных столиков неподалеку от входа. Отсюда он мог видеть всех и его самого было видно – именно то, что ему требовалось в этот дождливый субботний вечер.
      Заказав говядину и бутылку вина, Доусон откинулся на спинку стула и стал неторопливо оглядывать зал. Его взгляд остановился на миниатюрной блондинке. Она сидела за столиком с родителями и в то самое мгновение, когда он посмотрел на нее, подняла глаза и улыбнулась. На вид ей можно было дать лет восемнадцать-девятнадцать, и Доусон поспешно отвел взгляд. Хватит с него милых молоденьких девушек. Недалеко от него заканчивала обед красивая темноволосая женщина. Поднеся к губам бокал с вином, она встретилась взглядом с Доусоном. Низкий вырез черного атласного вечернего платья щедро выставлял напоказ молочно-белую шею и часть груди, на маленьких руках и на шее сверкали бриллианты. Доусон кивнул женщине. «Превосходно, именно то, что мне нужно, – подумал он. – Ничего общего с Кэтлин Борегар».
      Ел Доусон неторопливо, наслаждаясь каждым кусочком. Насытившись, он бросил на стол салфетку и встал. Брюнетка тоже встала. Он подал ей руку, и они вышли из зала вместе, так же под руку прошли через вестибюль. Доусон велел привратнику вызвать для них наемный экипаж.
      Выждав паузу, женщина сказала:
      – У меня нет с собой накидки.
      – Она вам не понадобится, – с улыбкой ответил Доусон, помогая ей сесть в карету. Он приказал кучеру отвезти их к Крокфорду. – Надеюсь, вы любите играть? Я Доусон Блейкли, американец. В Лондоне я уже две недели и, как теперь понимаю, потратил это время впустую, потому что не знал вас.
      – Да, мистер Блейкли, я люблю играть. Меня зовут Виктория Гастингс, я приехала из Шотландии. Обожаю янки.
      Доусон рассмеялся и привлек Викторию к себе.
      У Крокфорда они играли в рулетку и пили шампанское. Если выпадал ее номер, Виктория взвизгивала от восторга, радостно сгребая к себе яркие фишки. Наконец Доусон склонился к ней и прошептал:
      – Уже поздно.
      На обратном пути Виктория охотно подставила ему губы для поцелуя. Когда экипаж остановился перед отелем, она безо всякого жеманства последовала за Доусоном в его апартаменты.
      Доусон заказал еще шампанского, сам наполнил два бокала и подошел к женщине. Едва пригубив, оба поставили бокалы на столик. Доусон привлек Викторию к себе и с радостью обнаружил, что она испытывает такое же нетерпение, как и он. Через несколько минут они уже лежали в постели.
      – О Доусон! – выдохнула женщина, запуская пальцы в его густые черные волосы.
      – Да, да, Виктория, – пробормотал Доусон.
      Но когда она потребовала снять камею – брошь Кэтлин, из которой он приказал сделать медальон и всегда носил на шее, – желание, горевшее в его взгляде, вдруг погасло. Он молча отстранился и лег на спину.
      – В чем дело, Доусон? Что случилось?
      – Ничего не случилось, – холодно ответил он, – просто уже поздно. Одевайся, я тебя провожу.
      – Но… но… я думала, что мы…
      На следующий день они снова встретились в обеденном зале, но он смотрел мимо нее. Виктория так и не поняла, что случилось.
      Два дня спустя, когда Доусон покупал в вестибюле сигары, у стойки регистрировалась высокая рыжеволосая дама в бежевом кашемировом дорожном костюме. Определить ее возраст было трудно, она хорошо сохранилась, и ей с равным успехом можно было дать и тридцать, и пятьдесят. Впрочем, Доусона не интересовало, сколько ей лет. Его потянуло к женщине с первого взгляда, да и она, посмотрев на него, улыбнулась.
      Доусон знал, что вечером она будет искать его в ресторане, и нарочно не стал спускаться. Пообедав, он сидел в кресле и курил сигару. В дверь постучали, и лакей протянул ему серебряный поднос, на котором лежал сложенный вдвое листок. Взяв записку, Доусон прочел:
      «Я не видела вас за обедом. Поскольку в этом отеле нет бара, надеюсь, вы не откажетесь выпить со мной в моем номере сегодня вечером».
      И подпись: «Баронесса Ле Пойфер, номер 603».
      Доусон улыбнулся, неторопливо вышел в коридор и направился к номеру баронессы. У двери его встретила горничная.
      – Входите, мистер Блейкли, – сказала она, поклонившись.
      Доусон вошел. Из другой комнаты величаво выплыла баронесса в длинном пеньюаре из бежевого атласа.
      – Как мило, что вы пришли, мистер Блейкли. Присаживайтесь и расскажите мне о себе.
      – Прошу вас, называйте меня Доусоном. Я американец, приехал в Лондон на зиму, и, похоже, поездка окажется куда более приятной, чем я рассчитывал. А вы?
      – Я рада, что вы американец. Правду сказать, я тоже. Семь лет назад познакомилась в Нью-Йорке с бароном Ле Пойфером и вышла за него замуж. После свадьбы мы переехали в Париж. Этой весной барон умер, а я осталась в Париже, но временами ужасно тоскую по родине. Вы как будто привезли с собой частичку Америки. Ну, теперь, когда мы познакомились, чем займемся?
      – Я с радостью отвезу вас куда вы пожелаете, баронесса.
      – Дорогой, зовите меня Сьюзен. Честно говоря, я бы предпочла провести уютный вечерок, не выходя из этого номера.
      – Не могу придумать ничего лучше.
      Сьюзен провела Доусона в просторную спальню и закрыла за собой дверь, после чего выразительно посмотрела на него:
      – Скажите, я не слишком напористая?
      – По-моему, вы очаровательны, – с улыбкой заверил он.
      Баронесса выскользнула из атласного пеньюара и направилась к кровати. Лежа на атласных простынях, она выглядела очень соблазнительно. Доусон присел на край кровати и, наклонившись к баронессе, взял в руки камею.
      – Я никогда не снимаю этот медальон.
      Баронесса улыбнулась:
      – Ну что ж, дорогой, должно же на вас остаться хоть что-нибудь.
 
      Прошло две недели. Как-то раз, проснувшись в десять часов и увидев, что баронесса, сидя в кровати, пьет утреннюю чашку кофе, Доусон проворчал:
      – Меня уже тошнит от этого чертова дождя.
      – Вот это да! – Сьюзен надула губки. – Я-то думала, что мы неплохо проводим время вместе.
      – О, дорогая, я ничего такого не имел в виду. Мы и вправду отлично провели время, просто я больше не могу обходиться без солнца.
      Сьюзен погладила курчавые волосы у него на груди.
      – Тебе пора возвращаться в Америку?
      – Нет, я могу туда вообще не возвращаться.
      – В таком случае предлагаю вот что. У меня есть небольшая вилла в Монте-Карло, почему бы нам не поехать туда?
 
      Небольшая вилла оказалась особняком из тридцати двух комнат, из ее окон открывался захватывающий вид. Доусон день за днем грелся на солнышке, отчего его смуглая кожа стала еще темнее, Сьюзен натирала его ароматным маслом и время от времени предлагала выпить экзотический прохладительный напиток. Баронесса с каждым днем все больше влюблялась в своего молодого любовника, он же меньше всего думал о любви. Он был доволен жизнью, как ему и не мечталось, не думал о завтрашнем дне и ни к чему иному не стремился.
 
      Доусон перевернулся на спину, подставив солнцу живот. Рядом в серебряном ведерке со льдом охлаждалась бутылка шампанского. Разомлев от тепла и вина, Доусон пребывал в состоянии приятной расслабленности. Светлокожая Сьюзен не могла и помыслить о том, чтобы растянуться рядом с ним на солнышке, – она бы обгорела в считанные минуты.
      – Милый, может, войдешь ненадолго в дом? – Она улыбнулась, стоя над ним в белом атласном пеньюаре.
      – Зачем? – притворно удивился он. – Мне и здесь хорошо.
      – Ты же знаешь, что сегодня вечером мы идем в гости.
      – Но сейчас только три часа, куда спешить?
      Баронесса опустилась рядом с ним на колени.
      – Мне бы хотелось провести с тобой некоторое время до того, как мы уйдем.
      Лениво приоткрыв глаза, Доусон улыбнулся.
      – Интересно, что у тебя на уме? – прошептал он.
      – Да ну тебя!
      – Я пошутил, дорогая. Ты хоть представляешь, как ты хороша при солнечном свете? – Он поцеловал ее в губы.
      Когда спустя два часа они проснулись, баронесса с ужасом обнаружила, что страшно обгорела на солнце.
      – Ой, ты только посмотри на меня!
      Подхватив Сьюзен на руки, Доусон отнес ее на кровать и уложил на белые атласные простыни. Ее красная кожа на белом фоне рассмешила его.
      – Доусон Блейкли, это не смешно! – завизжала баронесса.
      – Прости, дорогая, я не хотел тебя обидеть, просто ты сейчас похожа на огромного вареного омара.
      – Я рада, что тебе весело, – фыркнула она, – но как же быть с приемом?
      – Забудь о нем: ты так обгорела, что не сможешь ничего на себя надеть.
      – Но прием устраивается в нашу честь! Тебе придется пойти без меня.
      – Как прикажете, мадам!

Глава 12

      Когда мистер и миссис Хантер Александер возвращались в Натчез, Луи и Абигайль радостно встречали молодоженов на ступенях Сан-Суси.
      – Дорогая! – Луи обнял дочь.
      – Ах, папа, я так рада вернуться домой!
      Наблюдая сцену встречи, Хантер испытал легкий укол ревности и втайне жалел, что они не могут прямо сейчас поселиться отдельно. Отныне ему придется делить Кэтлин с ее родителями.
      Луи выпустил из объятий дочь и подошел поздороваться с зятем.
      – Входите, сын мой. Как там Новый Орлеан?
      – Мы прекрасно провели время, мистер Борегар, просто превосходно.
      За обедом Кэтлин была очень оживленной. После кофе, который подали в библиотеку, она попросила Хантера сыграть на рояле. Когда Луи начал клевать носом, Хантер в глубине души обрадовался.
      Прощаясь с родителями жены, он встал из-за рояля, и как только они ушли, со счастливой улыбкой обратился к Кэтлин:
      – Дорогая, пойдем спать, пора. Позволь, я тебя отнесу.
      Он легко подхватил жену на руки и понес в спальню. Когда Кэтлин в ночной рубашке вышла из гардеробной, Хантер уже лежал на их широкой кровати, по пояс накрывшись простыней. Не успела она опустить голову на подушку, как муж наклонился над ней.
      – Дорогая, – прошептал он.
      – Хантер, прошу тебя… я ужасно устала и хочу спать.
      Хантер улыбнулся:
      – Понимаю, дорогая. Спокойной ночи. Я люблю тебя, Кэтлин Александер.
      – Я тоже тебя люблю, – ответила Кэтлин, поворачиваясь на бок и закрывая глаза.
      Проспав всего несколько часов, Хантер проснулся на рассвете. Кэтлин еще крепко спала. Он склонился над женой и поцеловал ее в губы.
      – Доброе утро, любимая.
      – Доброе утро. Который час?
      – Еще рано.
      – Почему же ты не спишь?
      – Не знаю. Наверное, мне все еще в новинку спать с тобой.
      – Тогда я встаю, – сказала Кэтлин.
      Хантер обнял ее за талию.
      – Дорогая, мы можем пока не вставать с постели. Вчера вечером ты была усталой, а сейчас?
      – Сейчас нет, но…
      – Вот и хорошо, – заключил он, целуя ее. – Забудь обо всем, кроме нас с тобой. Ты такая красивая, я так тебя люблю!
      Кэтлин неохотно сдалась.
 
      Доктор Хантер Александер вернулся к врачебной практике. Находясь в своем кабинете, он мог забыть о Кэтлин, но когда рабочий день приближался к концу, Хантер с нетерпением предвкушал, как вернется к молодой жене. Правда, он предпочел бы, чтобы она ждала его в спальне, но такого никогда не случалось. С тех пор как они вернулись из Нового Орлеана, Хантер редко оставался наедине с женой.
 
      Кэтлин причесывалась за туалетным столиком. Подойдя сзади, Хантер поцеловал жену в макушку.
      – Дорогая, пойдем в постель. Я по тебе соскучился, – прошептал он, склоняясь, чтобы поцеловать в губы.
      – Ах, Хантер, неужели ты только об этом и можешь думать? – воскликнула Кэтлин раздраженно.
      Немного ошеломленный ее резкостью, он отстранился.
      – Нет, не только, но я действительно тебя люблю и хочу.
      – Я сегодня устала и хочу спать.
      – Ну хорошо, будь по-твоему.
      Хантера тревожила холодность, которую Кэтлин демонстрировала с момента возвращения в Сан-Суси. Ему хотелось, чтобы она стала такой же, как во время их поездки в Новый Орлеан. Решено: завтра вечером он предложит Кэтлин выпить шампанского и посмотрит, изменится ли от этого что-нибудь. Засыпая, Хантер улыбался в предвкушении.
 
      Вернувшись с работы на следующий день, Хантер сообщил Кэтлин новость: Бекки Стюарт Джексон благополучно разрешилась от бремени.
      – Это чудесно, но тебе не кажется, что рановато? И кто родился?
      – Мальчик, всего шесть фунтов, но вполне здоровый. Бекки чувствует себя нормально.
      Неожиданно Кэтлин обняла Хантера и прошептала:
      – Давай поднимемся в спальню, у меня для тебя есть сюрприз.
      – Правда, дорогая? И что же это?
      – Я скажу тебе в кровати, – с улыбкой пообещала Кэтлин.
      Когда она раздевалась, сердце ее билось, как птица в клетке. Нужно как-то убедить мужа, что она беременна от него и рада этому. Когда она вышла из гардеробной, на столике в ведерке со льдом охлаждалась бутылка шампанского. Хантер поднял два бокала.
      – Дорогая, разреши налить тебе шампанского?
      Кэтлин поняла, что именно это ей и нужно.
      – О да, с удовольствием.
      Он вручил жене бокал. Кэтлин поспешно выпила и тут же потянулась за добавкой. Игристое вино сделало свое дело, и к тому времени, когда Хантер обнял жену и прошептал: «Пойдем в постель, дорогая», – она была готова.
      Кэтлин откинулась на подушки. Хантер с улыбкой объявил:
      – У меня для тебя тоже есть сюрприз. Сегодня я получил от ювелира свой заказ. Хочешь взглянуть на браслет?
      – Конечно! Где он?
      Хантер достал из кармана браслет и протянул Кэтлин.
      – Какая красота, спасибо, дорогой!
      – Я рад, что тебе понравилось. А теперь рассказывай, какой сюрприз у тебя.
      – Кажется, у меня будет ребенок, – прошептала Кэтлин.
      Хантер обнял ее.
      – Это чудесно! Может, покажешься завтра дяде Ремберту, чтобы знать наверняка?
      – Нет! – чуть не выкрикнула Кэтлин. – Лучше я покажусь доктору Дженнингсу, он наблюдает меня с того дня, как я появилась на свет.
      Хантер поднес к губам ее руку и поцеловал.
      – Конечно, покажись. Я так счастлив!

Глава 13

      Услышав, что Кэтлин ждет ребенка, ее родители пришли в восторг. По такому случаю устроили праздничный обед, Луи произносил тосты за молодых и говорил о том счастливом дне, когда появится на свет его внук или внучка.
 
      К концу марта беременность Кэтлин стала заметной. Внезапные перепады настроения будущей матери беспокоили всех, особенно молодого мужа. То она выглядела счастливой и напевала, а то вдруг на следующий день у нее начиналась депрессия.
      Как-то вечером Кэтлин не спустилась к обеду. Торопясь к жене, Хантер наспех поел и встал из-за стола. Когда он вошел в спальню, Кэтлин задумчиво стояла у окна и даже не повернулась.
      – Дорогая, как ты себя чувствуешь?
      Кэтлин будто прорвало:
      – Ради Бога, оставь меня в покое! Неужели так трудно понять, что я хочу побыть одна? Почему бы тебе не переселиться в другую комнату. Ты во сне все время меня обнимаешь, я так больше не могу! Ты что, хочешь повредить ребенку? До родов я хочу спать одна.
      Вспышка Кэтлин оказалась для Хантера полной неожиданностью. Некоторое время он молчал, потом вздохнул:
      – Конечно, любимая, я перенесу свои вещи в другую комнату, чтобы не мешать тебе спать. – Он вышел из спальни и тихо притворил за собой дверь.
      Оставшись одна, Кэтлин бросилась на кровать. Она рыдала от тоски по Доусону, отцу ее будущего ребенка. Как же ей хотелось, чтобы он был рядом!
      Хантер занял свободную спальню в конце коридора. Зная, что когда придет время ложиться спать, муж не будет докучать своей нежностью, Кэтлин начала обращаться с ним помягче. Хантер углубился в изучение медицинской литературы, пытаясь найти средство от желтой лихорадки, унесшей жизни его родителей. Ему не хватало общества жены, но он твердил себе, что после рождения ребенка все изменится.
 
      Кэтлин вздохнула, обмахиваясь веером.
      – Ах, мама, я отвратительно себя чувствую.
      – Знаю, дорогая, – со вздохом отозвалась Абигайль. – На моей памяти такого жаркого августа еще не было. Я не понимаю, почему у тебя такой большой живот, срок никак не больше семи месяцев, а выглядишь ты так, будто родишь со дня на день.
      Кэтлин закашлялась, скрывая смущение.
      – Не знаю, может, у меня будет двойня? Пожалуй, я пойду прилягу.
 
      Вечером Абигайль сказала Хантеру:
      – По-моему, вам следует сходить за Кэтлин. Днем она пошла прилечь и, наверное, задремала.
      Хантер поднялся по лестнице и негромко постучал в дверь спальни. Кэтлин откликнулась сразу же:
      – Войдите.
      Увидев, в каком она состоянии, он заволновался.
      – Что с тобой?
      – У меня начались боли и… – не договорив, она схватилась за живот.
      Хантер присел на край кровати.
      – И давно они начались?
      – Еще днем.
      – Приступы повторяются регулярно?
      – Да, да. – Кэтлин закусила губу.
      – Дорогая, это схватки. Я срочно еду за доктором.
      Хантер выбежал из комнаты и наткнулся на Абигайль и Луи.
      – Что случилось? Кэтлин заболела? – хором спросили они.
      – У нее начались схватки.
      – Но ведь еще два месяца! – испуганно воскликнула Абигайль.
      – Прошу вас, миссис Борегар, не волнуйтесь, все будет хорошо.
      Встревоженные родители поднялись в спальню дочери.
      – Дорогая, как ты себя чувствуешь? – спросил отец.
      Кэтлин попыталась улыбнуться.
      – Все в порядке, не волнуйтесь.
 
      Как только родители ушли, она перестала сдерживаться и расплакалась:
      – Ханна, я боюсь! Весь город узнает, что ребенок родился раньше срока!
      – Золотко, не переживайте, иногда дети рождаются раньше, чем положено.
      – Мне нужен Доусон! Ведь это его ребенок!
      – Знаю, золотко, и мне очень жаль, что так вышло. А теперь хватит причитать, я вас раздену.
 
      Хантер вернулся через час один.
      – К сожалению, доктор Дженнингс болен.
      – Он не может заболеть именно сейчас! – завизжала Кэтлин. – Хантер, схватки идут почти непрерывно! Сделай же хоть что-нибудь!
      – Я сам приму ребенка, но мне понадобится твоя помощь.
      Хантер уложил ее на спину. Кэтлин затихла.
      – Вот так-то лучше. – Он снял сюртук, одновременно отдавая распоряжения Ханне. Спустя четыре часа раздался крик новорожденного. Хантер взял его на руки. Догадка, возникшая у него несколько месяцев назад, подтвердилась: новорожденный оказался крупным и вполне сформировавшимся, а это означает, что он, Хантер, никак не мог быть его отцом.

Глава 14

      – Мне совсем не хочется идти без тебя, – сказал Доусон, входя в спальню баронессы.
      – Я знаю, но кому-то из нас нужно там показаться. Гайноры – очень милые люди, мне бы не хотелось их разочаровывать.
      Доусон поднес ее руку к губам.
      – Я чувствую угрызения совести, это из-за меня ты обгорела.
      – Не кори себя. И потом, возможно, дело того стоило.
      Отпустив ее руки, Доусон поцеловал Сьюзен в лоб.
      – Вы удивительная женщина, Сьюзен Ле Пойфер. Я пойду на этот чертов прием, а когда вернусь, намажу твое пострадавшее тело охлаждающим кремом.
      Баронесса с улыбкой проводила его взглядом.
 
      Джим Гайнор, богатый французский банкир, и его жена Джордан старались проводить как можно больше времени на побережье. Когда коляска Доусона остановилась перед величественным особняком, прием был уже в самом разгаре. Доусон постучал. Дверь открыл сам хозяин.
      – Это вы, – сказал он на ломаном английском. – Проходите. А где баронесса?
      – Она неважно себя чувствует и не смогла прийти.
      – Очень жаль, надеюсь, с ней ничего серьезного?
      – Нет, всего лишь легкое недомогание.
      Как только мужчины вошли в гостиную, к ним устремилась Джордан Гайнор.
      – Доусон, дорогой! – Взяв гостя под руку, она обратилась к мужу:
      – Принеси, пожалуйста, мистеру Доусону шампанского, а я пока представлю его другим гостям.
      За обедом его посадили рядом с Зизи Лафитт, дальней родственницей хозяев, и Ричардом Крэддоком, владельцем крупной лондонской компании по торговле хлопком.
      После обеда гости переместились в бальный зал. Доусон наблюдал за танцующими, когда к нему подошел Ричард Крэддок.
      – Оказывается, вы занимаетесь хлопковым бизнесом у себя в Америке. Почему же вы не рассказали мне об этом за обедом?
      Доусон пожал плечами:
      – В последнее время я почти не вспоминаю о хлопке – наверное, потому, что слишком хорошо провожу здесь время.
      – Послушайте, вы как раз тот человек, какого я ищу. Если бы вы стали моим партнером, мы оба могли бы отлично заработать.
      – Я ценю ваше предложение, но оно меня не интересует.
      Доусон собрался уходить, но Крэддок схватил его за руку.
      – Минуточку! – Он полез в карман, достал визитную карточку и протянул Доусону. – Возьмите это, если передумаете, дайте мне знать.
      – Спасибо.
      Доусон отвернулся от англичанина, скользнул взглядом по залу… и замер. Она стояла не более чем в десяти футах от него. Молодая, красивая, миниатюрная, со стройной фигуркой. По белым плечам струятся длинные светлые волосы. Платье небесно-голубого цвета украшено кружевными оборками и гофрированными манжетами. Глаза кажутся огромными. Безупречной формы маленький рот улыбается Доусону Блейкли. Доусон вдруг осознал, что стоит на месте, тупо уставившись на незнакомку. Не ответив на ее улыбку, он круто развернулся и вышел на веранду. Вскоре он почувствовал, что на плечо легла чья-то маленькая рука.
      – Здесь гораздо приятнее, чем в зале, – мягко проговорила девушка. – Меня зовут Эми Уэнтворт. Насколько я понимаю, мы с вами почти соседи. Я живу в Атланте, штат Джорджия. Удивительное совпадение, не правда ли?
      – Да, действительно. Что вы делаете в Монте-Карло?
      – У моих родителей здесь вилла. – Эми улыбнулась. – А знаете, я бы с удовольствием прогулялась по берегу при лунном свете.
      – А вы не боитесь, что в ваши туфельки набьется песок?
      – Не беда. – Она быстро разулась и помахала перед носом у Доусона туфельками из серебряной парчи. – Как видите, проблема решена.
      – Что ж, раз так – пошли.
      Кокетливо приподняв юбки, она побежала по пляжу. Доусон последовал за ней. Догнав Эми, он обнял ее за тонкую талию. Она прислонилась к нему. Лунный свет, играя в ее волосах, превратил их в подобие сияющего нимба. Девушка засыпала Доусона бесчисленными вопросами. Они прошли не меньше двухсот ярдов, когда он остановился и положил обе руки ей на талию.
      – Вы слишком много болтаете, Эми Уэнтворт.
      Он медленно разомкнул руки, снял смокинг и расстелил его на песке.
      – Садитесь, – приказал он, подавая Эми руку.
      – Доусон Блейкли, у вас весь смокинг будет в песке.
      Он улыбнулся и, опускаясь рядом с ней, сказал:
      – Ничего, можно купить новый, а эти хорошенькие ножки у вас на всю жизнь.
      Эми села. Доусон приподнял ее юбки и принялся методично стряхивать песок. Неожиданно он наклонился и поцеловал подъем правой ноги. Эми возбужденно ахнула.
      – Ну что, теперь лучше? – спросил он.
      – Замечательно. Вы определенно умеете обращаться с дамой. Кстати, много их у вас?
      – Сотни, – усмехнулся Доусон. – Но вы задаете слишком много вопросов, юная леди.
      – Знаю, и все же вот еще один. Вам бы не хотелось меня поцеловать?
      – Думаю, что хотелось бы, и даже очень.
      Склонившись над Эми, он коснулся губами уголка ее рта.
      – Вы так прекрасны, что мне не хватает слов. – Он снова поцеловал ее, на этот раз по-настоящему, и прижал к себе так крепко, что Эми едва могла дышать. Почти не отрываясь от ее губ, Доусон повалил ее на спину, сдвинул с плеча пышную оборку и стал целовать обнажившуюся нежную кожу.
      – Кэтлин, о Кэтлин, любимая…
      Эми встрепенулась:
      – Я вовсе не Кэтлин. Кто она такая?
      – Извините, – пробормотал Доусон и встал. – Вам лучше вернуться.
      – А вы разве не идете? Тогда и я останусь! – заявила Эми.
      Она шагнула ближе и попыталась его обнять, но Доусон резко высвободился, наклонился к ее уху и сказал:
      – Сегодня вечером мое общество не доставит вам удовольствия, юная леди.
      Внезапная перемена в его настроении обидела Эми. Едва сдерживая слезы, она заплакала и побежала к дому.
      Доусон проводил ее взглядом и еле слышно произнес:
      – Тем лучше.
      Оставшись в одиночестве, он устало опустился на песок. Взошла луна, а он все сидел и думал о золотоволосой любимой, оставшейся в Америке. Когда жар, сжигавший его изнутри, стал нестерпимым, Доусон порывисто встал и, быстро раздевшись, бросился в море. Вода приятно холодила его разгоряченную кожу. Доусон заходил все глубже и глубже, а потом поплыл, пока от напряжения не заболели мышцы. Перевернувшись на спину, он смотрел на небо, а волны медленно несли его к берегу. Порой у него мелькала мысль, что ему не добраться, а за ней приходила другая: какая разница, вернется он или нет.
      Натянув на мокрое тело одежду, Доусон медленно побрел назад, сел в коляску, и кучер повез его к вилле баронессы.
      Дверь в спальню была приоткрыта. Когда он проходил мимо, Сьюзен окликнула:
      – Доусон, это ты? Я так волновалась!
      – Сьюзен, я очень устал. С твоего разрешения, я пойду спать.
      – Конечно, дорогой, – сказала она, откидывая одеяло со второй половины кровати, – иди ложись.
      – Извини, но я хочу лечь в своей комнате. Я все объясню тебе позже.
      Он ушел. Баронесса проводила его взглядом, и на ее красивое лицо набежала тень. Интуиция подсказывала ей, что роман с красивым американцем близится к концу.
 
      Родители Скотта Александера считали его самым красивым младенцем на свете. Луи и Абигайль тоже души не чаяли во внуке, а Ханна была счастлива, что в Сан-Суси снова появился малыш.
      Кэтлин очень любила сына, и ей никогда не надоедало ворковать с ним. После рождения ребенка она и к мужу стала относиться добрее.
      В детскую вошла Ханна.
      – Ну-ка, молодые люди, – строго объявила она, – вам пора дать пареньку поспать. Мисс Кэтлин, передайте мне ребеночка, я положу его в колыбельку. Этак вы его совсем разбалуете.
      – Глупости, как можно избаловать младенца шести недель от роду? Хантер, скажи ей, что это ерунда.
      Хантер улыбнулся:
      – Дорогая, мальчику действительно пора в кроватку. Да и тебе пора отдохнуть.
      – Слушаюсь, доктор Александер, – со смехом согласилась Кэтлин.
      Час спустя он постучал в дверь ее спальни и вошел, неся серебряный поднос со стаканом молока. Взяв руку жены, он поцеловал ее и прошептал:
      – Скажи, дорогая, как ты себя чувствуешь? Я подумал… теперь, когда ребенок родился, может, мы могли бы…
      – Что?
      С мольбой посмотрев на жену, Хантер наклонился, чтобы поцеловать ее в губы. Его порыв застал Кэтлин врасплох, и прежде чем она успела сообразить, что происходит, он уже целовал ее – страстно, требовательно, крепко прижимая к себе.
      – Хантер, прошу тебя! – Она оттолкнула его от себя. – Что на тебя нашло?
      – Дорогая, я так по тебе соскучился! После родов прошло уже шесть недель, к тому же ты сказала, что чувствуешь себя прекрасно. Я хочу снова заниматься с тобой любовью.
      – Нет! – Кэтлин отстранилась. – Я ужасно устала, мне приходится среди ночи кормить ребенка, я плохо сплю и…
      Хантер медленно выпрямился.
      – Прости. Больше я тебя не побеспокою. Ты сама дашь знать, когда мне будет позволено вернуться в общую спальню.
      Подложив руку под голову, Хантер лежал без сна на большой кровати и курил. Его мысли непрестанно возвращались к семейным проблемам.
      «Она меня не любит, никогда не любила, – с грустью думал он, – и, возможно, не полюбит. Но если я буду терпелив, со временем она примет меня как своего мужа. Надо дать ей время».
      Вздохнув, Хантер встал с кровати и, бесшумно ступая, направился в сторону детской. Открыв дверь, он замер на пороге. Перед ним предстало прекрасное зрелище: в кресле возле колыбельки сидела Кэтлин, держа сына у груди.
      Несколько минут Хантер любовался этой сценой, потом на цыпочках подошел к креслу и отнес младенца в колыбельку. Кэтлин по-прежнему спала. Хантер поднял ее с кресла.
      – Что случилось? Скотт? – сонно пробормотала она.
      – Со Скоттом все в порядке, любимая, – прошептал Хантер и понес жену в спальню. Он опустил ее на кровать. Ему страстно хотелось лечь рядом, но Кэтлин расстроилась бы, обнаружив его утром в своей постели. Хантер не мог воспользоваться тем, что она спит. Выйдя в коридор, он побрел обратно в свою комнату и лег, но сон не скоро принес покой его измученному телу.
 
      Решив направить энергию неудовлетворенного желания на полезные цели, Хантер с головой ушел в работу, и вскоре по Натчезу распространилась молва, что молодой доктор готов оказать помощь в любое время дня и ночи и что его интересуют не столько гонорары, сколько здоровье пациентов.
      Кэтлин не раз упрекала мужа за это, но то обстоятельство, что ее муж слишком много работает, или то, что его услуги не всегда оплачиваются, не долго занимало ее мысли. Большую часть времени она отдавала маленькому сыну. Всякий раз, когда она смотрела на тонкие детские черты, она видела перед собой лицо отца ребенка. Она по-прежнему любит Доусона, и хотя он уехал, их сын навсегда остался с ней. Когда Хантер брал его на руки, Кэтлин испытывала желание закричать: «Отдай, это не твой ребенок!»
      Хантер любил мальчика не меньше, чем мать. Возвращаясь домой, он первым делом поднимался в детскую. Ему удавалось успокоить Скотта, даже когда это не удавалось никому другому.
      – Не понимаю! – сказала как-то раз Кэтлин, глядя на сына, спящего на руках у Хантера. – Как я только не пыталась его успокоить, ничто не помогало. Но стоило тебе появиться и просто взять его на руки, как он тут же заснул.
      – Кэтлин, младенцам передается настроение родителей. Скотт чувствовал, что ты нервничаешь, и тоже волновался.
      – Наверное, ты прав, но я ничего не могу с собой поделать. Когда он плачет, мне хочется плакать вместе с ним.
 
      За год Скотт успел стать для Хантера самым дорогим существом на свете. По случаю дня его рождения к обеду подали торт. Мальчик тут же вытащил из него единственную свечу, бросил на пол и торжествующе рассмеялся. Мать и отец смеялись даже громче. Поцеловав сына, Кэтлин сказала:
      – С первым днем рождения, Скотти!
      Скотт Александер ухватил прядь материнских волос и произнес единственное слово, которое научился говорить:
      – Папа!

Глава 15

      Гитаристы перебирали струны, и молодая танцовщица покачивала крутыми бедрами, следуя убыстряющемуся ритму фламенко. С каждым поворотом цветастая юбка высоко взметалась, открывая взорам длинные загорелые ноги. Белая блузка съехала набок, обнажая смуглое плечо. Танцовщица явно наслаждалась как самим танцем, так и восторженными возгласами зрителей.
      Мария окинула взглядом зал и заметила мужчину, сидевшего за столом в одиночестве. Мрачный, небритый, он тем не менее был очень красив.
      Таинственный незнакомец заинтриговал Марию. Его одежда, хотя и помятая, была явно дорогой, и во всем облике сквозило нечто такое, что не позволяло принять его за простого пастуха. Решив во что бы то ни стало привлечь его внимание, Мария подошла ближе. Она смеялась, кружилась, соблазнительно покачивала бедрами. Наконец мужчина ее заметил, но тут же снова переключился на бутылку.
      Закончив танцевать, Мария подсела за его столик:
      – Yo danzaba para usted!
      Мужчина лениво произнес:
      – No hablo Espaсol.
      – О, – Мария улыбнулась еще шире, – вы американец?
      – Американец, – бесстрастно сообщил он. – Что ты мне сказала вначале, я не понял?
      – Я сказала, что танцевала только для вас! Вы дадите мне денег?
      – Ну уж нет.
      – Тогда купите выпить.
      – Ни в коем случае. Уходи и оставь меня в покое.
      Обиженно фыркнув, Мария встала из-за стола.
      – Терпеть не могу американцев!
      Музыка продолжалась, и она снова стала танцевать. Ее чувственный танец встретил буйное одобрение толстого коротышки, который даже привстал и обхватил ее за талию. Звучно поцеловав танцовщицу, коротышка бросил за вырез ее блузки песету.
      Доусон сделал большой глоток, медленно поднялся и двинулся через зал. Подойдя к столику, где сидел коротышка, он взял девушку за локоть:
      – Пошли.
      – Куда вы меня тащите? – возмутилась она. – Я не хочу уходить!
      – А мне плевать, хочешь ты или нет.
      На улице Доусон усадил ее на большого черного жеребца, сел сам и взял поводья.
      – Где ты живешь?
      – Примерно в миле отсюда, – ответила Мария.
      Домик – крошечная лачуга с жестяной крышей – стоял в конце дорожки, вокруг играли полуголые детишки. Доусон спешился, снял с коня Марию и собрался снова сесть в седло, но девушка вдруг сказала:
      – Прошу вас, зайдите, познакомьтесь с моей матерью.
      – Нет, спасибо, я…
      – Ну пожалуйста, сеньор.
      – Хорошо, только ненадолго.
      Дети схватили Доусона за руки и со смехом потянули к двери. В доме обнаружилось еще несколько ребятишек: некоторые сидели на земляном полу, другие – за крошечным обеденным столом. Доусона кольнуло болезненное воспоминание о своем детстве. В похожей халупе, только находящейся в Нижнем Натчезе, он и сам жил примерно так же, но с одним отличием: он был единственным ребенком, а в семье Марии он насчитал по меньшей мере дюжину. У плиты стояла усталая женщина, на вид почти старуха. Правда, ее угольно-черные волосы еще не начали седеть, но лицо избороздили морщины, взгляд потускневших глаз казался безжизненным.
      Мария подошла к женщине, поцеловала ее в щеку и, повернувшись к Доусону, с улыбкой сказала:
      – Моя мать.
      Доусон вежливо поклонился:
      – Добрый день, сеньора.
      Он оглядел чистую, но скудно обставленную комнату. Обстановка убогого жилища подействовала на Доусона угнетающе. Достав бумажник, он вынул из него все банкноты, какие там были, и протянул женщине. В ее глазах блеснули слезы.
      – Спасибо, сеньор.
      – Не стоит благодарности.
      Доусон похлопал ее по плечу и вышел из комнаты. Большая часть ребятишек последовали за ним. Доусон пошарил в карманах, нашел мелочь и раздал детям. Мария пошла его проводить.
      Доусон поставил ногу в стремя.
      – Всего хорошего.
      – И вам всего хорошего, вы очень щедры, сеньор, – сказала Мария и, вильнув бедрами, направилась не в сторону дома.
      Доусон догнал ее.
      – Куда это ты собралась?
      – Обратно в таверну, куда же еще?
      – Ты туда не пойдешь…
      – Пойду. Вы видели наш дом, как вы думаете, на что мы живем? Мама знает, чем я занимаюсь.
      – А отец тоже знает?
      – Отец? – Мария неопределенно махнула рукой. – Он ушел много лет назад. Мама нашла другого мужа, но он тоже удрал – в прошлом году. Так что, как видите, я старшая, я должна помогать ей прокормить детей.
      – Но должен же быть какой-то другой способ! Неужели тебе хочется возвращаться к этим пьяницам?
      Девушка пожала плечами:
      – Они не так уж плохи, дают мне деньги, и я…
      – Хватит, не рассказывай мне ничего больше!
      Доусон поднял ее, посадил на коня и уселся позади нее.
      – Куда мы едем? – спросила Мария.
      – Домой.
 
      Доусон арендовал виллу на побережье рядом с Севильей. Четырехкомнатный дом стоял на пустынном пляже милях в пяти от ближайшего жилья. Доусону хотелось только одного: остаться в одиночестве в тишине и покое.
      Милая испанская пара, Педро и его жена Долорес, составляли на вилле весь штат прислуги. Педро следил за садом, Долорес готовила еду и убирала. Супруги относились к Доусону с уважением, но считали его несколько странным. Им до сих пор не доводилось видеть человека, который бы пил столько, сколько Доусон. Пил он постоянно, но, случалось, по нескольку дней ничего не ел. Долорес старалась готовить самые аппетитные кушанья. Поставив на стол изысканные блюда, она уходила, весьма довольная собой, но ее радость сменялась досадой, когда, вернувшись, экономка обнаруживала, что Доусон не притронулся к еде. Долорес могла только гадать, почему такой молодой красивый мужчина проводит дни в одиночестве. Ему давно следовало жениться на красивой женщине и обзавестись выводком детишек, в доме должен звучать смех. За все время, что Долорес знала Доусона, она ни разу не слышала его смеха. Доусон Блейкли был самым грустным человеком, какого ей доводилось встречать.
 
      – Я не знаю твоего имени, – сказал Доусон, когда они прискакали к дому.
      – Мария, – ответила девушка, – Мария Джонс.
      – Джонс? Ты шутишь? Фамилия не похожа на испанскую.
      – Она не испанская, мой отец был американцем, как вы.
      – Вот, значит, почему ты знаешь английский.
      – Да. А вас как зовут? Вы похожи на испанца даже больше меня.
      – Доусон Блейкли. Я не испанец, просто смуглый. Педро, Долорес, – окликнул Доусон, когда они спешились. – Это Мария Джонс, она некоторое время поживет с вами. Педро, я попрошу вас сходить в город и купить ей несколько платьев. Еще ей понадобятся туфли. Также купите ночную рубашку, щетку для волос и какие-нибудь духи.
      Оказавшись в доме, Мария во все глаза смотрела по сторонам и восхищенно охала. Оставив гостью осматриваться, Доусон прошел на кухню.
      – Покормите ее, Долорес, и помогите принять ванну. Голову тоже помойте. Думаю, ей не помешает и ногти подстричь. То тряпье, в котором она пришла, сожгите. И еще приготовьте спальню напротив моей, это будет ее комната.
 
      – А вы разве не собираетесь есть? – спросила Мария.
      – Я не голоден, – ответил Доусон, поднося к губам стакан с виски. – Зато ты, похоже, ешь за двоих. Когда ты ела в последний раз?
      Набив полный рот, Мария закатила глаза и задумалась.
      – М-м-м, кажется, вчера.
      – Отныне ты можешь есть столько, сколько тебе захочется. А теперь иди с Долорес, она поможет тебе принять ванну.
      Мария, улыбаясь, встала из-за стола. Доусон тоже встал, прихватив с собой бутылку виски, и вышел на веранду. Жара спала, с моря подул прохладный ветерок. Доусон сел в мягкое кресло и плеснул себе в стакан янтарной жидкости.
      Мария наслаждалась невиданной для нее роскошью – сидела в латунной ванне, до краев наполненной горячей водой, в которую Долорес добавила приятно пахнущего масла. Но когда Долорес взяла щетку и принялась тереть девушку, блаженные вздохи перешли в вопли.
      – Ой! Больно! Неужели обязательно тереть так сильно?
      – Сеньорита, я хочу стереть с вас всю грязь. Сеньор Доусон любит, чтобы в доме было чисто, и, раз уж вы будете здесь жить, вы тоже должны быть чистой.
      – Вы мне все волосы выдерете!
      – Потерпите, сеньорита, я не виновата, что они так спутались.
      Слушая этот диалог, Доусон невольно улыбнулся.
      – Сеньор Доусон! – В дверях стояла экономка.
      – Да, Долорес, что случилось?
      Женщина подошла ближе и зашептала ему на ухо. Доусон молча слушал, а потом вдруг от души расхохотался.
      – Думаю, ничего страшного не случится, если она походит один вечер без нижнего белья. Когда я посылал Педро в город, я как-то не подумал об этом. Завтра купим, а сегодня все равно уже скоро спать.
      Через несколько минут он услышал в коридоре голос Марии:
      – Доусон, где вы?
      – Я здесь, присоединяйся ко мне.
      Мария пересекла веранду и подошла к нему. Увидев ее, Доусон едва не подавился. Новое платье изменило ее облик до неузнаваемости. По широкой бледно-желтой муслиновой юбке от талии до подола шли несколько ярусов изящных оборок, узкий лиф плотно облегал грудь, из-под юбки выглядывали маленькие желтые туфельки. Черные волосы Марии после мытья стали блестящими, она зачесала их назад. Девушка улыбалась и была явно счастлива.
      – Просто не верится, что передо мной та самая замарашка, которую я подобрал в таверне. Ты прекрасно выглядишь.
      – Спасибо.

Глава 16

      Аннабель Томпсон в свои двадцать девять лет находилась в расцвете женской красоты и сознавала это. Лишь немногие дамы в Натчезе могли похвастаться такой тонкой талией. У нее были высокая упругая грудь, округлые бедра и длинные стройные ноги. Густые темные волосы она обычно укладывала в узел на затылке, чтобы подчеркнуть высокие скулы и безупречной формы нос. Блестящие серые глаза опушали темные ресницы, полные губы, цветом и нежностью напоминающие бутон розы, при улыбке обнажали два ряда ослепительно белых зубов. Словом, Аннабель Томпсон была удивительно красивой женщиной, и любящий муж боготворил ее вплоть до своей безвременной кончины от пневмонии.
      Оставшись вдовой, Аннабель чувствовала себя одинокой. Она редко выходила за пределы особняка, исключение составляли только посещение церкви и визиты к врачу – после неожиданной смерти мужа ее стали мучить головные боли. С самого детства она наблюдалась у Ремберта Питта и до сих пор всецело доверяла ему.
      Но в этот раз доктор Питт вдруг сказал:
      – Дорогая Аннабель, если вы не возражаете, сегодня вас осмотрит доктор Александер. Только один раз, в порядке исключения. Сегодня был огромный наплыв пациентов – можно подумать, весь Натчез заболел.
      – Но я ехала через весь город, чтобы показаться вам, у меня ужасно болит голова, и я…
      – Я понимаю, дорогая, но Хантер ничуть не хуже меня.
      – Что ж, если вы уверены…
      – Вот и хорошо. А теперь пойдемте, я вас познакомлю.
      Хантер оторвался от бумаг и улыбнулся:
      – Миссис Томпсон, рад с вами встретиться, дядя говорил, что вы плохо себя чувствуете. Постараюсь вам помочь.
      Аннабель улыбнулась высокому блондину и вмиг позабыла, зачем пришла. До нее доходили слухи, что молодой доктор Александер красив, но она даже не догадывалась, что настолько. Под его теплым взглядом Аннабель вдруг смутилась, но это было приятное смущение. Молодой врач взял ее под руку и помог сесть.
      – Расскажите, что вас беспокоит. Для больной вы слишком красивы.
      Аннабель вспыхнула и потупилась.
      – У меня бывают ужасные головные боли, а сердце иногда бьется так сильно, что, кажется, вот-вот разорвется.
      – Мне жаль, что у вас плохое самочувствие, – сочувственно сказал Хантер, – но я надеюсь, что ничего серьезного нет. Мне известно, что несколько месяцев назад вы похоронили любимого мужа. Это может быть одной из причин вашего состояния. Порой стресс проявляется в форме телесных недугов. Но, разумеется, я должен вас обследовать. Прошу пройти в соседнюю комнату.
      Хантер нашел карточку Аннабель, заведенную дядей Рембертом, просмотрел ее, затем подошел к пациентке.
      – Мне нужно проверить ваши зрачки.
      Он поочередно приподнял веки и заглянул в глубину серых глаз. Отойдя, Хантер что-то записал в ее карточке, затем с улыбкой сказал:
      – А теперь, миссис Томпсон, мне нужно послушать ваше сердце.
      – Д-да, конечно, – пробормотала Аннабель заикаясь.
      Хантер терпеливо ждал, пока она справится с застежкой. Приложив стетоскоп к ее горлу, он попросил:
      – Вдохните глубже. – От волнения горло Аннабель сжал спазм, но Хантер, казалось, ничего не замечал. Он переместил трубку ниже, теперь его лицо находилось совсем близко к лицу Аннабель. Несмотря на все усилия оставаться спокойной, она почувствовала, что кожа под его пальцами теплеет. Наконец врач выпрямился. – Можете застегнуться.
      Вернувшись в кабинет, Хантер сел за стол.
      – Я выписываю вам лекарство от головной боли. Вам нужно побольше отдыхать. Сердце у вас крепкое, поэтому учащенное сердцебиение я отношу только на счет вполне понятного стресса, связанного с потерей мужа. Здесь вам поможет только время. Я буду регулярно справляться у дяди Ремберта о вашем здоровье.
      – Доктор Александер, – несмело начала Аннабель, – мне бы хотелось, чтобы вы стали моим постоянным врачом.
      – Но, миссис Томпсон…
      – Прошу вас, зовите меня Аннабель. Ни для кого не секрет, что ваш дядя стареет и подумывает о том, чтобы отойти от дел. Мне хочется, чтобы меня лечили вы, Хантер.
      – Что ж, я поговорю с дядей Рембертом, миссис… то есть Аннабель. Если вам понадобится помощь любого из нас, знайте, что мы всегда к вашим услугам.

* * *

      Аннабель приходила к врачу по меньшей мере раз в неделю. Хантер выслушивал все ее жалобы с участием, можно даже сказать – с интересом. Он уже говорил Аннабель, что физически она вполне здорова, но женщина отказывалась в это верить. Каждый визит длился дольше предыдущего, и вовсе не по вине Хантера – молодую вдову явно тянуло к красивому доктору. Она больше не смущалась в его присутствии, напротив, стала флиртовать с ним. Хантер пытался вести себя с Аннабель как врач с пациенткой, но порой его рука дрожала.
      – Прошу прощения. Наверное, в последнее время я недостаточно отдыхаю.
      Глядя ему в глаза, Аннабель лукаво спросила:
      – А вы уверены, что это от недостатка отдыха?
      Хантер отвел взгляд и пробормотал:
      – Сердцебиение у вас нормализуется, так что вам нет необходимости показываться врачу раньше чем через полгода. С вашего разрешения, я должен идти, у меня много дел.
 
      Прошла неделя. Как-то вечером после обеда Хантер с Кэтлин сидели в библиотеке Сан-Суси. Вскоре туда вошла Ханна, ее лицо выражало недовольство.
      – Доктор Александер, вас ждет слуга миссис Томпсон. Говорит, что его хозяйка заболела и зовет доктора.
      – Скажи ему, что я сейчас буду, только зайду за своим чемоданчиком. – Он повернулся к жене: – Прости, дорогая.
      – Хантер, – Кэтлин посмотрела на мужа с легкой укоризной, – ты слишком уступчив. Кстати, почему она не обратилась к доктору Питту?
      – Дело в том… – Хантер нервно кашлянул, – что она больше не его пациентка. Я забыл тебе рассказать, что пару месяцев назад миссис Томпсон стала лечиться у меня.
      – Вот именно, забыл. Как по-твоему, Аннабель Томпсон – красавица?
      – Боже правый, почему ты об этом спрашиваешь?
      Кэтлин пожала плечами:
      – Просто так, ты же не мог не заметить, как она красива. Я также уверена, что после смерти мужа она чувствует себя очень одиноко.
      – Думаю, ты права, дорогая. Но мне пора. – Поцеловав жену в щеку, Хантер ушел.
 
      – Добрый вечер, доктор Александер. – Чернокожий слуга распахнул перед Хантером дверь и впустил его в особняк миссис Томпсон.
      – Добрый вечер. Прошу прощения, что я так долго. Надеюсь, у миссис Томпсон ничего серьезного?
      – Не знаю, доктор. Она у себя в комнате. Поднимайтесь наверх, комната хозяйки – направо от лестницы.
      Поблагодарив слугу, Хантер поспешил наверх, по коридору до последней двери, постучал.
      – Войдите, – негромко ответил женский голос.
      Хантер открыл дверь и вошел. Аннабель сидела на диване, обитом голубым бархатом; на ней был длинный пеньюар из серебристо-серого атласа, распущенные волосы свободно ниспадали на плечи.
      Взглянув на нее, Хантер натужно сглотнул.
      – Мне очень жаль, что вы заболели, Аннабель.
      Хозяйка рассеянно погладила мягкую обивку дивана.
      – Не хотелось тревожить вас в столь поздний час, но у меня так сильно билось сердце, что я испугалась.
      – Ваша тревога естественна.
      Хантер присел рядом с ней на диван. К тому времени, когда он повернулся, Аннабель уже распахнула пеньюар. Под ним на ней оказалась только полупрозрачная кружевная рубашка, едва прикрывающая полную грудь. Наклоняясь к пациентке, Хантер почувствовал, что теперь уже его собственное сердце забилось в ускоренном ритме. Когда он хотел убрать стетоскоп, Аннабель накрыла его руку своей.
      – Хантер, – прошептала она.
      Он резко вскочил.
      – По-моему, с вашим сердцем все в порядке, я должен идти.
      – Ах, Хантер, мне так одиноко, прошу вас, останьтесь хоть на несколько минут. Давайте выпьем по рюмочке бренди.
      – Простите, не могу.
      Хантер схватил саквояж и опрометью выбежал из дома.
      Оставшись одна, Аннабель улыбнулась. Да, он ушел, но в следующий раз все будет по-другому. Она легла в постель и закрыла глаза, мысленно планируя очередной визит.
      Через три недели Хантера снова вызвали вечером в особняк Томпсонов. Дверь открыла сама Аннабель. Ни слова не говоря, они вместе прошли в просторную библиотеку. Аннабель налила себе и гостю по рюмке бренди. Они сидели, взявшись за руки, не спеша попивали бренди и непринужденно беседовали. Когда Хантер собрался уходить, Аннабель проводила его до парадной двери, подняла голову и выжидательно посмотрела на него. Хантер улыбнулся и поцеловал ее в лоб.
      – Спасибо за прекрасный вечер. Я никогда вам этого не говорил, но не будь я женат… – Он оборвал себя на полуслове, быстро сбежал по ступеням и вскочил на коня. Аннабель проводила его взглядом. На ее лице играла довольная улыбка.
 
      Хантер зашел в детскую и увидел Кэтлин, склонившуюся над кроваткой сына.
      – Дорогая, у меня для тебя новости. Как ты знаешь, я давно пытаюсь найти средство от желтой лихорадки.
      – Неужели наметился прогресс?
      – Ну, лекарства я пока не нашел, но в конце месяца в Новом Орлеане состоится семинар, на котором соберутся многие выдающиеся врачи. Мне оказали большую честь, попросив сделать доклад о моих исследованиях.
      – Это же чудесно! Я тобой горжусь!
      Польщенный ее похвалой, Хантер заулыбался и продолжил:
      – А почему бы нам не поехать в Новый Орлеан вместе? Нам обоим не помешал бы небольшой отпуск.
      Кэтлин нахмурилась.
      – Я не могу оставить Скотта.
      – Прошу тебя, Кэтлин, соглашайся, ты даже не представляешь, как это для меня важно…
      – Нет, нет и еще раз нет! Поезжай один, надеюсь, ты прекрасно проведешь время.
      – Я так и сделаю, – холодно бросил он и вышел из детской.
      На следующий день Хантер не пошел домой, а направился к особняку Аннабель. Увидев его в окно, Аннабель поспешила навстречу.
      – Какой приятный сюрприз!
      – Я хочу вас кое о чем попросить, – без предисловий начал Хантер.
      – Вы знаете, что я все для вас сделаю.
      – Давайте встретимся в Новом Орлеане. Я поеду туда на семинар, но у меня останется уйма свободного времени. Я хочу провести его с вами, дорогая.
      – О Хантер! – выдохнула женщина. – Вы знаете мой ответ. Конечно, я приеду!
      – Расходы я беру на себя. Я остановлюсь в отеле «Креол», а вы закажите себе номер в каком-нибудь приличном отеле поблизости.
      – Не могу дождаться этого дня! Когда вы отплываете?
      – Двадцать второго июля.
      – Тогда я возьму себе билет на пароход на двадцать первое.
 
      В первый вечер пребывания в Новом Орлеане Хантер должен был обедать с другими врачами. Зная, что в отеле «Сент-Чарльз» его ждет прекрасная Аннабель, он был рассеян и с нетерпением ждал конца мероприятия. И вот в половине двенадцатого Хантер с бешено бьющимся сердцем стоял под дверью номера люкс на четвертом этаже. На его стук дверь открыла сама Аннабель. Она выглядела, как всегда, прекрасно. Несколько минут они просто молча стояли друг против друга. Затем Хантер медленно снял сюртук, шагнул к Аннабель и привлек ее к себе.
      – Как вы прекрасны, – прошептал он, нежно припадая к ее губам.
      Аннабель улыбнулась, но ответить не успела: Хантер снова поцеловал ее, на этот раз более настойчиво. Он вынул из ее прически шпильки и слегка отстранился, чтобы полюбоваться, как ее темные волосы рассыпаются по плечам, потом привлек к себе еще теснее и стал целовать со все нарастающей страстью.
      Глядя в ее улыбающееся красивое лицо, он прошептал:
      – Ах, Аннабель, я так давно вас хочу…
      Он прижался губами к ее шее. Аннабель с готовностью принимала его ласки и жаждала большего. Подняв голову, он увидел, что она начала расстегивать на нем рубашку. Хантер молча наблюдал за ней и улыбался. Вздохнув, Аннабель положила руки ему на грудь. Хантер снова впился в ее губы жадным поцелуем.
      – Снимите платье, – прошептал он.
      – Да, дорогой, да, да! – Аннабель немного отстранилась. – Мне нужно пройти в соседнюю комнату и надеть что-нибудь другое. Я вернусь через пять минут.
      – Надеюсь, пять минут я выдержу, – хрипло прошептал он.
      Пока Аннабель переодевалась, в дверь гостиной постучали. Хантер вздрогнул от неожиданности.
      До него донесся ее голос:
      – Дорогой, откройте, хорошо? Это сюрприз, я заказала для нас поздний ужин в номер: шампанское, устрицы и все такое.
      – Как мило с вашей стороны, – улыбнулся Хантер.
      Официант вкатил столик на колесиках и поставил у открытого окна. Заперев за ним дверь, Хантер вернулся к столу. В центре возвышалась ваза с красными розами, в серебряном ведерке охлаждалась бутылка шампанского. Сервировка была рассчитана на двоих. Глядя на золотые приборы, Хантер почувствовал легкую тошноту. Приборы с фирменным знаком отеля подавались только в особых случаях. Такими пользовались они с Кэтлин, когда проводили здесь медовый месяц. Вспомнив о тех днях любви и счастья. Хантер вздохнул, страсть, пылавшая в нем всего минуту назад, угасла. Он вдруг понял, что не может этого сделать. Он любит свою жену, и у него не может быть никакой другой женщины.
      Аннабель вернулась в гостиную в откровенном серебристо-сером неглиже. Прекрасная, манящая, страстная, она ждала его.
      Хантер грустно посмотрел на нее:
      – Аннабель, боюсь, я обошелся с вами ужасно несправедливо.

Глава 17

      Доусон лежал на спине, заложив руки за голову. Он устал, день выдался напряженный. Красивая девушка, которая теперь спала в комнате напротив, просидела с ним на веранде допоздна. Вопросов она задавала мало, зато о своей жизни рассказала даже больше, чем ему хотелось знать.
      Когда они сидели на веранде, Доусон спросил:
      – Твоя мать не будет волноваться, что ты не пришла ночевать? Может, надо сообщить ей, где ты?
      – Она и не подумает волноваться, я много раз не приходила домой ночевать.
      – Не продолжай, я понял. Отныне все будет по-другому, я не хочу, чтобы ты возвращалась в таверну, и я…
      – О, я поняла! Вы хотите оставить меня для себя?
      – Нет.
      – Тогда я ничего не понимаю. Зачем вы меня сюда привезли?
      – Дорогая моя, я взял тебя с собой потому, что хочу дать тебе возможность изменить жизнь к лучшему.
      – Но вы купили мне красивые платья, даже духи… Наверняка вы рассчитываете получить что-то взамен.
      – Да, я намереваюсь научить тебя кое-чему.
      – О, я уже все знаю о…
      – Нет! – рявкнул Доусон. – Ты меня не поняла! Я собираюсь обучить тебя хорошим манерам, музыке, искусству, литературе. Словом, если ты мне позволишь, я сделаю из тебя леди.
      Мария молча выслушала его, а потом спросила:
      – Почему вы так добры ко мне?
      – Знаешь, Мария, я родился примерно в таких же условиях, что и ты, но мужчине легче пробиться наверх. Моя мать была хорошим человеком, но умерла в нищете, потому что некому было ей помочь.
      – А как же ваш отец?
      – Мой отец умер, когда ей было восемнадцать лет, и она осталась одна с ребенком на руках. Я не хочу, чтобы с тобой случилось то же самое.
      – Но как вы хотите этого добиться? Вы что, женитесь на мне?
      – Нет, моя дорогая. – Доусон рассмеялся. – А теперь тебе пора в постель. Как ты думаешь, ты сможешь раздеться самостоятельно?
      На этот раз рассмеялась Мария:
      – Я с трехлетнего возраста одеваюсь и раздеваюсь сама.
 
      Доусон не спал, думая о Марии и о том, как нелегко ей жилось. Его размышления прервал негромкий стук в дверь.
      – Войдите!
      Дверь приоткрылась, и в комнату вошла Мария. Она была в новой белой ночной рубашке, отделанной кружевами по вороту и манжетам. Черные волосы свободно рассыпались по плечам и спине.
      – В чем дело? – спросил Доусон.
      – Мне так одиноко, можно я посплю здесь? Я никогда в жизни не спала одна в кровати и уж тем более в комнате.
      Доусон взял ее за руку.
      – Дорогая моя, молодой девушке полагается спать одной. Я думал, тебе понравится иметь в своем распоряжении целую комнату.
      – Мне понравилось, но я боюсь. Можно, я лягу с вами?
      – Нет! Запомни: отныне ты не спишь с мужчинами!
      Мария загрустила.
      – Значит, я вам не нравлюсь, иначе вы занялись бы со мной любовью.
      Доусон заставил ее посмотреть ему в глаза.
      – Ты мне нравишься, даже очень, но я тебя не люблю. А теперь возвращайся в свою комнату и больше не приходи. Договорились?
      Мария кивнула и вдруг, наклонившись к Доусону, поцеловала его в щеку.
      – Если передумаете…
      – Марш отсюда! – скомандовал он.
 
      Следующие два месяца были для Доусона приятными: он с удовольствием наблюдал, как маленькая грязная девчонка, которую он подобрал в таверне, превращается в благовоспитанную молодую леди. Доусон перестал быть мрачным, меньше пил, чаще смеялся. Каждый вечер он переодевался к обеду и настаивал, чтобы Мария делала то же самое. После обеда они шли в библиотеку выпить кофе и пропустить по рюмочке бренди. Доусон рассказывал Марии о живописи, музыке, иногда задавал ей вопросы. Постепенно обстановка менялась с официальной на более непринужденную.
      – Я больше не могу ходить в этом ужасном корсете! – заявляла Мария. – В нем невозможно дышать! А эти кринолины и обручи – до чего же в них неудобно сидеть!
      Доусон расхохотался:
      – Дорогая моя, на сегодня мучений достаточно. Пойди переоденься в ночную рубашку, и мы еще немного почитаем.
      Марии не требовалось повторять дважды. Пробормотав: «Спасибо, Доусон», – она спешила в свою комнату.
      В особенно теплые вечера они выходили на берег – Мария босая, в белой ночной рубашке, Доусон – по пояс обнаженный. Он показывал своей любознательной ученице звезды или рассказывал ей об Америке и других странах, совмещая рассказ с уроком географии.
      Доусон купил Марии покладистую лошадку, которую она окрестила Золотым Блеском, и красивую амазонку. Черная шерстяная юбка, короткий жакетик-болеро, белая блузка с рюшами очень шли ей, ветер развевал красный шелковый шейный платок, черная фетровая шляпка, щегольски сдвинутая набок, была завязана под подбородком красной лентой. Доусон подсадил Марию в седло, сел на своего черного жеребца, и они вместе поскакали вдоль берега. В считанные недели Мария научилась отлично ездить верхом. Порой она бросала Доусону вызов, и они скакали наперегонки. Нередко он давал ей возможность победить только ради того, чтобы лишний раз услышать ее звонкий счастливый смех.
      Как-то раз Доусон спросил Марию, о чем она мечтает.
      – Я хочу выйти замуж за красивого матадора! Но это запасной вариант.
      – А какой же главный? – с улыбкой поинтересовался он.
      – Ты. Мне бы хотелось стать твоей женой. Разве я не превратилась в настоящую леди, как ты и хотел? Разве я не красива? Разве у меня не хорошие манеры – благодаря тебе?
      – Все верно, малышка, но я не могу на тебе жениться. Я люблю другую женщину.
      – Тогда почему ты на ней не женился?
      – Она уже замужем.
      – Неужели она вышла за другого, когда могла выйти за тебя? – изумилась Мария. – По-моему, она сделала большую глупость.
      Доусон вздохнул.
      – Если кто и совершил глупость, так это я. Но я постараюсь, чтобы ты вышла замуж за красивого матадора.
      – Правда? – радостно воскликнула Мария. – Но как?
      – Недели через две-три я повезу тебя в Мадрид. Ты очень красива, Мария; стоит матадору тебя увидеть, как он непременно влюбится.
      – Спасибо! – На радостях она бросилась ему на шею и расцеловала.
 
      Не реже раза в неделю Доусон и Мария навещали семейство Джонсов. В таких случаях Долорес заранее пекла пироги и печенье, готовила окорок. Доусон привозил детям не только еду, но и одежду, книги, игрушки. Он помогал семье Марии и деньгами. Его любимцем был трехлетний Арто. Когда Доусон приходил, Арто не отставал от него ни на шаг. Малыш боготворил высокого темноволосого мужчину, засыпавшего его подарками. Часто, глядя на очаровательное смуглое личико, Доусон втайне желал, чтобы мальчик был его сыном. В такие минуты он с грустью думал о Кэтлин. У них могли бы быть дети – смуглые темноволосые сыновья и очаровательные светловолосые дочери. Могли быть – но их не будет.
 
      Как-то ночью после очередного посещения Джонсов Доусон долго не мог заснуть. Встав с постели, он вышел на берег, разделся и вошел в воду. Отплыв от берега ярдов на пятьдесят, он перевернулся на спину и вдруг увидел Марию. Заметив его, она радостно помахала рукой, потом безо всякого стеснения стянула через голову ночную рубашку и бросила на песок. Глядя, как ее прекрасное смуглое тело поблескивает в лунном свете, Доусон решил, что пора найти ей мужа. Продолжать прежнюю жизнь становится опасным, Мария слишком молода и красива, ему может не хватить выдержки.
      – Я и не знал, что ты умеешь плавать, – сказал он, когда она подплыла ближе.
      – Мне показалось, что ты не собираешься учить меня плавать, поэтому решила научиться сама. – Мария обвила руками его шею. – Я обожаю плавать, но когда ты рядом, это еще приятнее.
      Обнаженное женское тело оказалось в опасной близости от его собственного, поэтому Доусон крикнул:
      – Плывем наперегонки до камней!
      Мария приняла вызов и поплыла рядом с ним. Забыв о своей наготе, они резвились и играли в воде, как дельфин и русалка. Доплыв до выступающих из воды камней, они ухватились руками за них.
      – Ну что, пожалуй, тут я тебя и оставлю, – пошутил Доусон.
      – Нет уж, это ты тут останешься, – парировала Мария.
      Через некоторое время он сказал:
      – Мы отплыли довольно далеко от берега, пора возвращаться.
      На полпути к берегу Мария выбилась из сил. Чувствуя, что неотвратимо погружается под воду, она запаниковала.
      – Доусон, я тону!
      – Нет, малышка, ты не утонешь. Ложись на спину и расслабься.
      Мария сделала как он велел, и он поплыл к берегу, увлекая ее за собой.
      – Спасибо, Доусон, ты меня спас, – прошептала Мария, когда они достигли берега и уже можно было нащупать ногами дно.
      – Не за что, – ответил он. – А теперь я хочу, чтобы ты вышла из воды, надела ночную рубашку и вернулась в свою постель.
      Выждав, как ему показалось, достаточно долго, Доусон повернулся лицом к берегу. Девушка шла вдоль кромки воды, держа ночную рубашку в руках. Доусон невольно проводил ее взглядом.
      Позже он, утомленный ночным заплывом, крепко спал в своей кровати и вдруг коснулся чьего-то теплого тела. Доусон резко отпрянул и услышал страстный шепот:
      – Доусон, о Доусон…
      – Боже правый, что ты здесь делаешь?
      – Я не могла уснуть, – прошептала Мария.
      – Мария, я же говорил, что тебе нечего делать в моей постели! И куда подевалась твоя ночная рубашка?
      – Но ведь на тебе тоже ничего не надето!
      Доусон густо покраснел, радуясь, что в темноте этого не видно.
      – Пожалуй, нам пора ехать в Мадрид.
      На следующий день они отбыли в Мадрид. За месяц Мария успела познакомиться с несколькими матадорами и через полгода сделала выбор. Венчание состоялось в старинной католической церкви. На праздничном банкете Мария подошла к Доусону и поцеловала его в щеку.
      – Спасибо за все. Я буду по тебе очень скучать. – Она улыбнулась сквозь слезы. – Скажи, чем ты теперь займешься?
      – Меня вдруг одолела ностальгия, я возвращаюсь в Америку.

Глава 18

      Одиннадцатого августа Скотту Александеру исполнялось три года. Этот день был также последним днем их пребывания в Новом Орлеане в гостях у семьи Ховардов. Утром Кэтлин решила в последний раз съездить в город за покупками. Скотт очень просил взять его с собой, и она согласилась.
      Скотту эти походы представлялись чем-то вроде путешествия в сказочную страну. При виде прилавков, уставленных яркими игрушками, у мальчика загорелись глаза. Сияя от восторга, он показывал пальчиком то на одну, то на другую. Кэтлин мысленно взяла себе на заметку игрушки, заинтересовавшие сына больше других. Когда они вышли из магазина, не купив ни одного из выставленных там сокровищ, Скотт не заплакал, но было видно, что он очень разочарован.
      Улыбнувшись, Кэтлин сказала:
      – Не расстраивайся, сегодня тебе подарят много замечательных подарков. А сейчас будь умницей, иди с Ханной, мне нужно заняться кое-какими делами. – Подмигнув Ханне, она добавила: – Встретимся через час в кафе перед отелем «Сент-Чарльз».
      Как только нянька и мальчик ушли, Кэтлин поспешила вернуться в магазин. Закончив с покупками, она пошла в сторону отеля, села за столик и заказала лимонад. Настроение у нее было хорошее, она предавалась приятным раздумьям.
      – Кэтлин, – произнес у нее над ухом бархатный баритон.
      Никакой другой голос не мог произносить ее имя вот так – будто лаская, ни от какого другого голоса по ее телу не распространялось легкое покалывание. Кэтлин медленно повернулась на звук этого завораживающего голоса. Доусон стоял совсем близко. Он оказался еще выше, чем ей помнилось. На нем были черные брюки и жемчужно-серый сюртук, прекрасно гармонировавший с белоснежной рубашкой и шелковым шейным платком. Смуглое лицо стало еще темнее, в глазах горел огонь, густые волосы отливали синевой. Кэтлин хватило одного короткого взгляда на это красивое лицо, чтобы вся боль и тоска, которые, как ей казалось, остались в прошлом, вернулись. «Я все еще его люблю, – поняла она, – люблю безрассудно, безоглядно, так, как не любила никого на свете».
      Выйдя из отеля, Доусон направился к ресторану и тут увидел ее. Женщина была в легком розовом платье с глубоким вырезом, ее белокурые волосы были уложены в аккуратную прическу, открывая взгляду лебединую шею и молочно-белые плечи. Лица Доусон не видел, но наклон головы и весь ее облик были слишком знакомы. Несколько минут он стоял, не смея пошевелиться. Боясь, что, если он подойдет ближе, Кэтлин в гневе бросится от него, он решил пока не обнаруживать свое присутствие. Однако он чувствовал, что должен посмотреть ей в лицо, – пусть даже это продлится всего секунду. Он подошел ближе и тихо окликнул ее. В первый момент Кэтлин не оглянулась, и сердце Доусона застучало, как молот. Она узнала его голос и сейчас убежит. Но вот их взгляды встретились. Кэтлин улыбнулась, и гнетущее чувство одиночества, которое он ощущал все проведенные без нее годы, вмиг исчезло. Выражение ее глаз придало ему храбрости.
      – Можно к тебе присоединиться?
      Она ответила не колеблясь:
      – Конечно! Садись, пожалуйста.
      Доусон отодвинул стул и сел за столик напротив нее. Каждому хотелось коснуться другого, но ни он, ни она не решились.
      Кэтлин первой прервала затянувшееся молчание:
      – Ты хорошо выглядишь.
      – Спасибо, ты тоже. Стала еще красивее – если такое вообще возможно.
      – Ты живешь в Новом Орлеане? А я думала, ты в Европе.
      – Был. Вчера вечером вернулся из Испании. А почему ты оказалась в городе?
      – Я… то есть мы приехали в гости к родственникам матери.
      – Мы? – переспросил Доусон. – Ты приехала с мужем?
      – Нет. К сожалению, Хантеру пришлось остаться в Натчезе.
      – Не одна же ты живешь в этом старом порочном городе?
      – Нет, конечно, – быстро, слишком быстро, ответила Кэтлин. – Со мной родители и мой… – Она замолчала, потому что его внимание вдруг переключилось на что-то у нее за спиной. Кэтлин оглянулась. К их столику шли Ханна со Скоттом.
      – Мама! – закричал мальчик. – А я ел шоколад!
      – Вижу, – улыбнулась Кэтлин, – только мне кажется, что большую часть ты пронес мимо рта.
      Доусон не отрываясь смотрел на мальчика.
      – Хочешь посидеть у меня на коленях? – спросил он.
      – Не надо, – поспешила ответить Кэтлин, – он тебя испачкает.
      Но мальчик уже проворно вскарабкался на колени к незнакомцу. Доусон всмотрелся в черные глаза, сверкающие на смуглом личике.
      – Скажи, Скотт, сколько тебе лет?
      Мальчик оттопырил три пальца.
      – Сегодня у меня день рождения, – гордо сообщил он, – и вечером я получу много-много подарков!
      Доусон рассмеялся:
      – Представь себе, у меня сегодня тоже день рождения!
      – А вы получили подарки? – невинно поинтересовался малыш.
      – Получил, сынок. Я получил такой подарок, о котором мог только мечтать.
      Кэтлин вспыхнула и, скрывая смущение, строго сказала сыну:
      – Скотти, слезай, нам пора домой.
      – Ну еще минутку, – попросил Доусон. Он достал из кармана золотую двадцатидолларовую монету.
      – Я не знал, что у тебя сегодня день рождения, поэтому не приготовил подарка. Купи себе что-нибудь сам.
      Скотт посмотрел на мать:
      – Мама, можно мне это взять?
      – Ну конечно, – ответил за нее Доусон, – но только если ты поцелуешь меня на прощание.
      Скотт охотно чмокнул его в губы и побежал к Ханне. Сходство этого восхитительного мальчика с ним самим не вызывало у Доусона сомнений. Он вопросительно посмотрел на Кэтлин.
      Избегая встречаться с ним взглядом, она протянула ему руку:
      – Рада была повидаться.
      Доусон нежно пожал ее пальцы и произнес:
      – Я остановился в четыреста двенадцатом номере. Один.
      Кэтлин выдернула руку и, не сказав ни слова, ушла.
      Доусон откинулся на спинку стула и стал смотреть ей вслед. Как же ему хотелось, чтобы она оглянулась! Он загадал: «Если Кэтлин оглянется, значит, она придет ко мне ночью. Господи, сделай так, чтобы она оглянулась!» И тут Кэтлин посмотрела на него и улыбнулась. Доусон вздохнул, его глаза радостно засияли. Кэтлин свернула за угол и скрылась из виду.
      От поцелуя ребенка, о существовании которого он до сегодняшнего дня не подозревал, на губе остался липкий след. Доусон достал из кармана белоснежный носовой платок и почти нехотя стер шоколад.
 
      Торжество по случаю дня рождения Скотта устроили на просторной лужайке. После обильного угощения перед ним поставили огромный торт с тремя свечами.
      Кэтлин подошла к сыну, который приготовился их задувать, и сказала:
      – Загадай желание.
      Мальчик прильнул к матери и заглянул ей в глаза.
      – Я хочу, чтобы папочка был здесь!
      – Я тоже этого хочу, дорогой.
      Гора подарков привела мальчика в неописуемый восторг. Когда три часа спустя Ханна увела пребывающего в радостно-возбужденном состоянии Скотта, он стал просить, чтобы ему разрешили еще поиграть с новыми игрушками. Однако стоило ей уложить его в постель, как он мгновенно заснул.
      Вскоре Кэтлин зашла пожелать сыну спокойной ночи, а Ханна стала собирать его одежду. Из кармана штанишек что-то выпало. Это оказалась двадцатидолларовая монета, подаренная Доусоном. Ханна задумалась. В тысячный раз она спрашивала себя, правильно ли поступила, не рассказав Кэтлин о подслушанном ею разговоре.
      – Слишком поздно, – пробормотала она тихо, вышла из детской и направилась в спальню Кэтлин. Войдя, Ханна молча протянула ей золотой. Кэтлин прижала монету к груди. Ханна немного постояла, глядя на свою питомицу, потом понимающе покачала головой и принесла из гардеробной голубое муслиновое платье.
      – Жарко сегодня, правда, золотко? По-моему, вам надо съездить на прогулку, чтобы лучше спалось.
      Поняв, что нянька прочла ее мысли, Кэтлин бросилась ей на шею.
      – Ты одна меня понимаешь!
      – Ну-ну, детка. – Ханна обняла Кэтлин большими пухлыми руками. – Я знаю, как моей девочке плохо. Что за беда, если вы с ним ненадолго встретитесь?
      Нянька помогла ей одеться и причесаться. Наконец Кэтлин благополучно сидела в коляске. Забившись поглубже, она улыбалась, чувствуя себя провинившейся школьницей.
      Когда она тихо постучалась в четыреста двенадцатый номер, ее колотила дрожь. Из-за двери послышался ровный голос:
      – Входи, не заперто.
      В номере царил полумрак. Доусон смотрел прямо на Кэтлин, застывшее лицо выражало мрачную решимость. Сейчас на нем были только коричневые брюки и белая рубашка, расстегнутая до пояса. Он принял ванну и недавно побрился, как будто ожидал ее прихода. От его чувственной улыбки, так хорошо знакомой Кэтлин, ее сердце радостно забилось. Они молча обнялись, и их губы слились в страстном поцелуе. Каждый стремился заново открыть другого. Дрожащие от нетерпения руки жадно ощупывали любимое лицо, шарили по телу. Когда первое потрясение прошло, к Кэтлин вернулся дар речи.
      – Как ты думаешь, мы за это попадем в ад?
      – Любовь моя, меня этим не испугаешь, я и так провел последние четыре года в аду. – Он снова привлек ее к себе и прошептал: – Но даже самые заядлые грешники заслуживают того, чтобы провести одну ночь в раю.
      Он снова стал ее целовать – на этот раз нежно, не спеша, умело возбуждая. Через несколько минут Доусон поднял голову, посмотрел Кэтлин в глаза, и в их сияющей голубизне прочел тот ответ, на который надеялся. Тогда он взял ее за руку и повел за собой в спальню, но Кэтлин остановилась и прошептала:
      – Не мог бы ты посадить меня к себе на колено, как тогда, на пароходе?
      Доусон рассмеялся:
      – Конечно, дорогая. Кэтлин Дайана Борегар, я люблю вас.
      Кэтлин уперлась ему в грудь кулачком.
      – Меня зовут Кэтлин Александер.
      Смех замер на губах Доусона, на скулах заходили желваки.
      – Сегодня ночью ты будешь только моей Дайаной.
      Он оттянул вниз кружевную оборку, идущую по вырезу ее платья, и припал губами к ямочке у основания шеи. С каждым поцелуем горячий рот Доусона продвигался все ниже, приближаясь к округлостям ее грудей. Щекоча дыханием нежную кожу, он прошептал:
      – Я по-прежнему тебя боготворю, моя Дайана.
      Сердечная тоска и боль последних четырех лет исчезли без следа. В эту минуту для Кэтлин на всем свете не существовало никого и ничего, кроме Доусона Блейкли. Она принадлежит ему – всегда принадлежала и будет принадлежать.
      Доусон выпрямился, с легкостью подхватил ее на руки и унес в полумрак спальни. Остановившись перед кроватью, он еще раз припал к губам Кэтлин и опустил руки. Когда ее ноги коснулись пола, она встала на цыпочки и прильнула к Доусону.
      Оторвавшись от ее рта, он хрипло прошептал:
      – Господи, я почти забыл, какая ты миниатюрная. Можно, я распущу твои прекрасные волосы?
      – Любимый, ты можешь делать со мной все, что захочешь.
      Темные глаза Доусона вспыхнули. Улыбнувшись Кэтлин такой знакомой – и такой любимой! – улыбкой, он взялся за застежку ее платья.
      – Хочешь, я повернусь, чтобы тебе было удобнее? – предложила Кэтлин.
      – Не надо, я хочу видеть твое лицо.
      Быстро расстегнув застежку, Доусон снял платье, и она осталась в белой нижней рубашке и панталонах.
      – Как, ты без корсета? – шутливо изумился он.
      – Только сегодня и только с тобой, – призналась Кэтлин.
      – Я очень рад.
      Сняв с нее тонкую нижнюю рубашку, он коснулся ее обнаженной груди, и Кэтлин невольно вздрогнула.
      – Доусон, – выдохнула она, – прошу тебя, разденься.
      Доусон поцеловал кончики ее пальцев и мягко проговорил:
      – Я думал, ты предпочитаешь, чтобы я подождал…
      Кэтлин не дала ему закончить:
      – Я не хочу ничего ждать.
      Она потянула за полы его рубашки. Через секунду они стояли друг перед другом обнаженные. Каждый жадно пожирал глазами тело любимого. Первым не выдержал Доусон. Он резко, почти грубо подхватил ее на руки. Обнаженные груди Кэтлин прижались к его твердому торсу, бедра уперлись в его плоский живот.
      Опьяневшая от желания, Кэтлин смутно сознавала, что ее укладывают на мягкую постель, затем матрац прогнулся под весом Доусона. В следующее мгновение его горячий влажный рот впился в ее губы. Долгие глубокие поцелуи продолжались до тех пор, пока раскрасневшаяся Кэтлин не начала задыхаться.
      Доусон уткнулся ей в шею и прошептал:
      – Кэтлин, я люблю тебя, я никогда не переставал тебя любить. Боже, как же я сожалею о потраченных годах!
      Доусон снова прижал Кэтлин к себе, и она почувствовала, как его тело содрогается от захлестнувших его эмоций. Это не просто трепет нарастающей страсти, вдруг поняла она, тут нечто большее. Встревоженная, она уперлась ладонями ему в грудь и посмотрела в лицо. Красивые черты Доусона исказила гримаса боли, глаза были плотно закрыты, но Кэтлин заметила, что на густых черных ресницах блестит влага. Кэтлин почувствовала, что и у нее глаза защипало от слез.
      – Любимый, – прошептала она, – не думай ни о чем. Я тебя люблю, я с тобой, а все остальное не важно. Поцелуй меня так, как будто этих лет не было. Без тебя я была только половинкой человека, сделай меня снова целой.
      Доусон стал неистово целовать ее.
      – Любимая, бесценная моя, – выдохнул он.
      Он склонил голову еще ниже и стал целовать холмики грудей. Кэтлин затаила дыхание, с нетерпением ожидая, когда его губы сомкнутся вокруг напрягшегося пика. Когда наконец Доусон доставил ей это удовольствие и она почувствовала, как отвердевший сосок окутывает влажное тепло его рта, она блаженно вздохнула и обхватила его голову руками, придвигая еще ближе к себе.
      – Да, Доусон, да, пожалуйста, – шептала она.
      Доусон долго целовал ее груди, доставляя Кэтлин неизъяснимое наслаждение. Но вскоре этого ей стало недостаточно, и Кэтлин вцепилась в плечи Доусона.
      – Прошу тебя, – хрипло прошептала она.
      Доусон застонал и стал целовать ее живот. Руки он положил на ее округлые бедра, колено упиралось в матрац между коленей Кэтлин. Его лицо оказалось в нескольких дюймах над ее лицом. Поцеловав ее в губы – на этот раз нежно, – он прошептал:
      – Сейчас, любимая?
      – Да, да! – выдохнула она, приподнимая бедра ему навстречу.
      Его проникновение было стремительным и глубоким, и оба задохнулись от острейшего наслаждения. Два тела, одно – большое, сильное, смуглое, другое – миниатюрное, женственное, белое, слились воедино в извечном движении и задвигались в общем ритме, разгоряченные губы шептали признания в неумирающей любви. Весь мир перестал для них существовать. Ни о чем не думая, они вместе поднимались к пику наслаждения. Ни один мужчина не мог заставить Кэтлин Александер ощутить такое блаженство. Волны наслаждения накатывали на нее одна за другой, и она прильнула к Доусону, как будто боялась утонуть. Ни одна женщина не могла подарить Доусону Блейкли столь сладостного взрыва наслаждения. Только маленькая светловолосая красавица способна вознести его к головокружительным высотам, а затем держать в объятиях крепко и нежно, пока он медленно спускается на землю, обнимая ее крепкими руками.
 
      Кэтлин проснулась с ощущением умиротворения, повернула голову и посмотрела на Доусона. Он спал на спине, грудная клетка ровно вздымалась и опадала, и это зрелище странным образом внушало ей чувство уверенности и безопасности. Некоторое время она лежала неподвижно, разглядывая дорогое лицо, которое напоминало ей милое личико ее сына. Приподнявшись, Кэтлин склонилась над ним и впервые заметила у него на шее золотую цепочку с маленькой камеей – той самой, которая была приколота к ее платью в ночь, когда они занимались любовью на борту «Моей Дайаны». К ее глазам подступили слезы. Она понимала, что должна уйти, пока Доусон не проснулся, потому что если его сильные руки снова коснутся ее…
      Кэтлин соскочила с кровати, быстро оделась и на цыпочках вышла в гостиную. Подойдя к письменному столу, она нашла голубой листок бумаги, чернила и перо, непослушными пальцами написала коротенькую записку, положила ее на подушку рядом с Доусоном и снова направилась в гостиную. Но уже в дверях Кэтлин не выдержала и вернулась к кровати, поцеловала свои пальцы и поднесла их к губам Доусона. Сдерживая рвущиеся наружу рыдания, Кэтлин поспешно выбежала.
      Доусон проснулся в два часа ночи и обнаружил, что спит в пустой постели. У него мелькнула мысль, что Кэтлин может быть в гостиной, но в глубине души он уже знал, что она исчезла.
      Он заметил на подушке голубой листочек бумаги.
 
      «Любимый!
      Ты подарил мне райскую ночь. Воспоминание о ней я бережно сохраню в памяти навсегда. Но, любовь моя, эта ночь ничего не меняет. Если то, что было между нами, что-нибудь значит для тебя, умоляю, не пытайся искать со мной встречи.
      Твоя Дайана».
 
      Доусон перечитал записку, скомкал ее в кулаке, лег на спину и уставился невидящим взглядом в потолок. Застонав от нестерпимой боли, перекатился на живот и зарылся лицом в подушку, которая еще хранила ее сладкий аромат.

Глава 19

      Болезнь доктора Питта, из-за которой его племяннику пришлось остаться в Натчезе, оказалась следствием переутомления. Прошло два дня, и ему стало лучше.
      – Хантер, я очень переживаю, что из-за меня ты не смог отправиться с семьей в Новый Орлеан.
      – Что вы такое говорите, дядя Ремберт? Я очень рад, что вы поправились, и ни о чем не жалею.
      Ремберт Питт сел в кровати, подложив под спину подушки.
      – Ты очень хороший человек. – Помолчав, он добавил: – Кстати, я давно хотел с тобой поговорить. Я слышал, что Доусон Блейкли возвращается в Натчез.
      Выражение лица Хантера не изменилось ни на йоту.
      – Доусон Блейкли волен приезжать и уезжать, когда ему заблагорассудится, не вижу, почему этот вопрос должен волновать меня или вас.
      – Черт возьми, Хантер! – не сдержался Ремберт. – Я ведь тебе уже говорил, до твоего переезда в Натчез Доусон Блейкли и Кэтлин целый год были неразлучны. Ходили упорные слухи, что они поженятся, и никто не знает, что между ними произошло. Разве тебя это не беспокоит? Понятие чести для тебя ничего не значит? – Ремберт так разволновался, что даже покраснел. – Если этот человек вернется в город, я считаю, тебе следует вызвать его на дуэль! Необходимо покончить с этим раз и навсегда!
      – Я очень ценю ваше участие, меня не интересует, что происходило между моей женой и Доусоном Блейкли до того, как я с ней познакомился. Кстати, за последние несколько месяцев мы с Кэтлин очень сблизились. Я люблю свою жену и всегда любил. Не могу же я убить человека только за то, что когда-то он тоже ее любил.
      – Ты слишком добр и доверчив. Если ты сам не вызовешь Блейкли на дуэль, его вызову я.
      – Дядя, вы не сделаете ничего подобного! – От волнения Хантер даже вскочил со стула. – Отношения Кэтлин и Доусона Блейкли закончились до того, как она стала моей женой, поэтому я больше не желаю об этом слышать.
      – Хорошо, сынок, как скажешь. – Ремберт Питт откинулся на подушки.
      – Спасибо, дядя. – Хантер встал и, пожелав дяде спокойной ночи, вышел из комнаты.
 
      Теплым летним вечером Кэтлин стояла на верхней палубе парохода «Роксанна», который уносил ее все дальше от Доусона. Кэтлин закрыла глаза и заново ощутила на губах вкус его губ, ощутила близость сильного мускулистого тела, почувствовала, как смуглые руки крепко обнимают ее. Она снова услышала, как глубокий, рокочущий голос произносит ее имя, увидела, как его темные глаза смотрят в ее глаза. Сама того не сознавая, Кэтлин улыбнулась. Она настолько погрузилась в воспоминания, что не слышала, как подошел отец.
      – Кэтлин. Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе?
      – Папа, ты же знаешь, что я всегда рада твоему обществу.
      Луи Борегар погладил дочь по руке.
      – Дорогая, когда я подошел, ты улыбалась. Хорошо провела время в Новом Орлеане?
      – Да, папа, прекрасно.
      – Рад это слышать. По-моему, путешествие пошло тебе на пользу. Сегодня ты выглядишь умиротворенной и стала еще красивее. Жаль только, что Хантер не смог поехать.
      – Да, мне тоже жаль, что его не было с нами. Скотти… то есть мы оба по нему скучали. Хорошо, что завтра будем дома.
      – Я тоже рад, дорогая. Пожалуй, мне пора вернуться в каюту. – Луи поцеловал дочь в щеку и вдруг спросил: – Ты ведь счастлива, правда?
      – Конечно, папа. – Кэтлин улыбнулась и похлопала отца по руке. – У меня заботливый муж, замечательный сын и лучшие родители на свете.
      – Я рад. – Лицо Луи просветлело, он еще раз поцеловал дочь. – Не задерживайся, тебе пора спать.
      Кэтлин не хотелось уходить с палубы, но предыдущая ночь, проведенная почти без сна, сказывалась, и она, вздохнув, нехотя побрела к себе. Услышав, что Кэтлин вернулась, Ханна пришла помочь ей раздеться. Пожилая негритянка молча расстегнула крючки легкого платья и помогла Кэтлин надеть ночную рубашку. Кэтлин села перед небольшим туалетным столиком, Ханна распустила ее густые длинные волосы и принялась все так же молча их расчесывать.
      Кэтлин вздохнула.
      – Ханна, – тихо начала она, глядя на отражение няньки в зеркале, – как ты думаешь, Бог накажет меня за то, что прошлой ночью я была с Доусоном?
      Пухлая рука Ханны замерла в воздухе.
      – Не тревожьтесь понапрасну, голубка, Господь этого не сделает. Если вы и согрешили, он вас простит. Вам обязательно нужно было повидаться с мистером Доусоном, а ему – с вами, так что тут и толковать не о чем. Ложитесь спать, золотко, и не расстраивайтесь зря.
      – Спасибо, Ханна.
      – Спокойной ночи, золотко.
      На исходе ночи, когда пассажиры крепко спали в своих каютах, а «Роксанна» приближалась к Батон-Ружу, случилась самая страшная беда, какая только может угрожать путешествующим на пароходе, – взорвался паровой котел. Мощный взрыв подбросил тела в воздух, многих разорвало на куски. В считанные минуты пароход был объят пламенем, люди в панике пытались спастись. Раньше всего загорелась носовая часть, положение усугубилось тем, что там хранился запас виски. Раздался взрыв, и на метавшихся по палубе обрушился огненный дождь. Отважный штурман пытался направить пароход к берегу, когда взорвались остальные котлы. Капитан погиб, не покинув капитанского мостика.
      Борегарам, чья каюта находилась на носу, было суждено погибнуть одними из первых. Они умерли почти мгновенно, прижимаясь друг к другу. Впервые в жизни Луи оказался бессилен защитить свою любимую жену.
      Первый взрыв оторвал от парохода и швырнул в воду секцию палубы с каютами, где в числе прочих находились Кэтлин, Скотт, Ханна и Дэниел. Проснувшись от грохота и сотрясения, ошеломленные пассажиры обнаружили, что находятся на своеобразном плоту. Крепко прижимая к себе сына, Кэтлин в ужасе смотрела, как в воду падают горящие обломки и куски человеческих тел. Постепенно она осознала ужасающую правду: ее родители остались в адском пекле. Крики несчастных прорезал душераздирающий вопль. Кэтлин даже не поняла, что это кричит она сама.
 
      Хантер и его дядя завтракали, когда в столовую, возбужденно размахивая руками, влетел Уолт, преданный слуга Ремберта. В выпученных глазах старого негра застыл ужас.
      – Доктор Хантер, случилось нечто страшное! Пароход «Роксанна» взорвался на подходе к Батон-Ружу.
      Хантер и его дядя вскочили из-за стола.
      – Уолт, ты не знаешь, есть сведения о погибших?
      – Ох, доктор Хантер, боюсь, что погибла пропасть народу. Насчет мисс Кэтлин и мальчика ничего сказать не могу.
      – Я должен идти, – бросил Хантер, решительно направляясь к двери. – Уолт, будь добр, отвези меня на пристань.
 
      Доусон спал в своем номере, когда в дверь постучали.
      – Минутку! – крикнул он, натягивая брюки.
      За дверью нервно переминался коридорный.
      – Прошу прощения за беспокойство, мистер Блейкли, но в вестибюле ждет какой-то чернокожий великан, он заявляет, что должен немедленно видеть вас. Говорит, дело срочное…
      Не дослушав коридорного, Доусон побежал вниз по лестнице. В вестибюле ждал Сэм, от волнения его большие глаза стали еще больше.
      – Капитан Доусон, сэр… «Роксанна» взорвалась к северу от Батон-Ружа.
      – О Господи, нет! Они живы?
      – Не знаю, капитан, говорят, что жертв много…
      – Мы сейчас же едем в Батон-Руж. «Моя Дайана» готова к отплытию?
      – Да, капитан, через полчаса мы можем отплыть.
 
      Хантер стоял в одиночестве на носу зафрахтованного им речного суденышка, держащего курс на Батон-Руж. Вот уже четыре часа он стоял на одном месте и молился о том, чтобы его возлюбленная жена и сын не пострадали.
      В это время Доусон нервно мерил шагами верхнюю палубу «Моей Дайаны». Он ходил так уже несколько часов, непрестанно курил и разговаривал сам с собой. Борясь с тошнотворным ощущением беспомощного страха, он громко произнес:
      – Они не могут погибнуть, этого просто не может быть! Я слишком сильно их люблю!
      Хантер прибыл в Батон-Руж раньше Доусона. Наведя справки в порту, он узнал, что уцелевших в катастрофе доставили в католическую церковь Святой Марии. С бешено бьющимся сердцем Хантер поспешил туда. Церковь была полна раненых и просто испуганных людей, еще не пришедших в себя после случившегося. Пробираясь через толпу, он внимательно вглядывался в каждое лицо, выискивая дорогие черты, и уже начал терять надежду, когда его вдруг окликнул детский голосок. Обернувшись, Хантер увидел тех, кого искал. От радости и облегчения у него выступили слезы на глазах. Быстро проложив себе путь через толпу, он прижал к себе мальчика и пробормотал:
      – Слава тебе Господи! – Не отпуская сына, Хантер наклонился к Кэтлин. – Дорогая, ты жива!
      Прижавшись к мужу, она разрыдалась:
      – Ах, Хантер, это ужасно, мама и папа погибли. Помоги мне!
      Отпустив сына, Хантер обнял жену.
      – Кэтлин, дорогая, – повторял он, гладя ее по спутанным волосам.
      Повиснув у мужа на шее, Кэтлин как бы переложила на него часть непосильной ноши своей скорби.
 
      Прибыв в Батон-Руж, Доусон первым делом попытался выяснить, живы ли Кэтлин и Скотт. Когда ничего узнать не удалось, он в панике стал расспрашивать каждого встречного.
      Сэм взял его за руку.
      – Капитан, пойдемте со мной, я знаю кочегара с парохода «Натчез», у него и спросим.
      Поздоровавшись со старым знакомым, кочегар сообщил:
      – Всех, кто уцелел, отвезли в церковь Святой Марии. Про кого ты хочешь узнать?
      – Кэтлин Александер и ее сын Скотти, – выпалил Доусон. – Они живы?
      – Не волнуйтесь, капитан, с ними все в порядке. Взрывом их отбросило от горящего парохода, и они на обломках приплыли к берегу.
      Доусон широко улыбнулся:
      – Слава Богу! Пошли скорее, Сэм, я нужен Кэтлин.
      Возле церкви негр вдруг схватил Доусона за руку.
      – Капитан, взгляните туда.
      Доусон увидел, как из дверей выходит Хантер, заботливо обнимая за плечи жену. Другой рукой он прижимал к себе Скотти. Кэтлин шла, склонив голову на плечо мужа и вцепившись в его рубашку.
      – Кажется, она во мне не нуждается, – устало произнес Доусон. – Они живы, они в безопасности, и это самое главное.
      Сэм улыбнулся и похлопал его по спине.
      – Вы правы, капитан, до тех пор, пока она жива, еще не все потеряно.
      Через несколько ярдов Доусон спросил:
      – Скажи, Сэм, а как Борегары, они тоже уцелели?
      Негр покачал головой:
      – Мне жаль, капитан, но они оба погибли при взрыве.
      – Бедная Абигайль, упокой Господи ее душу, хорошая была женщина.
      – А как же мистер Борегар?
      Черные глаза Доусона сузились.
      – Надеюсь, душа его попадет туда, где ей надлежит быть.
      Они вернулись на пароход. Доусон стоял на носу, когда к нему подошел Сэм.
      – Капитан, вы что-то потеряли. – Он протянул Доусону белый прямоугольник.
      Доусон прочел: «Агентство Крэддока по торговле хлопком, Талифар-Сквер, Лондон, Англия».
      Доусон вспомнил, что Ричард Крэддок вручил ему эту карточку в Монте-Карло со словами: «Если вы когда-нибудь передумаете…»
      Сунув ее в карман, Доусон посмотрел на друга.
      – Вот что, Сэм, я возвращаюсь в Европу. Стану агентом по торговле хлопком. Здесь меня ничто не удерживает, то, что мне дорого, принадлежит другому.

Глава 20

      Хантер Александер благополучно доставил семью в Сан-Суси. Два дня спустя состоялась заупокойная служба по Луи и Абигайль Борегар. Церковь была полна скорбящих друзей и родственников. На протяжении всей службы Кэтлин стояла неподвижно, горе повергло ее в такой шок, что она даже не могла плакать. Хантер поддерживал жену, обнимая за талию и глядя на нее с любовью и сочувствием. В какой-то момент у Кэтлин подогнулись колени и она бы упала, но Хантер вовремя подхватил ее на руки и вынес из церкви.
      Их коляска стояла у входа, на козлах дожидался Дэниел. Хантер усадил Кэтлин и сына на сиденье и приказал кучеру ехать домой. Как ни странно, свежий воздух не привел Кэтлин в чувство. Как только коляска остановилась перед домом, Хантер подхватил жену на руки и понес наверх, в ее спальню.
      Когда он опустил жену в кресло, она осталась сидеть в той же позе. Хантер подошел к комоду и достал чистую ночную рубашку.
      – Дорогая, тебе нужно раздеться и лечь.
      Она не шелохнулась, по-прежнему уставившись застывшим взглядом куда-то в пространство. Хантер заволновался.
      – Дорогая, я собираюсь тебя раздеть и уложить в кровать. Ты не против?
      Кэтлин перевела на него взгляд, но не ответила, даже не кивнула. Казалось, она не сознает, что происходит вокруг. Наконец Хантеру удалось справиться с платьем.
      Наклонившись, он прошептал:
      – Тебе нужно поспать. Ты сможешь заснуть?
      И тут вдруг внутри у Кэтлин словно прорвалась плотина. Она разрыдалась и громко закричала:
      – Нет, Хантер, не покидай меня! Ради Бога, не оставляй меня одну! Это я во всем виновата. Я их убила!
      Хантер выронил рубашку и бросился к жене. Бережно подняв ее с кровати, обнял и прижал к себе. Кэтлин крепко обняла его за шею, повторяя:
      – Не покидай меня, Хантер, не покидай. Я их убила!
      – Ш-ш-ш, дорогая, успокойся. Ты ни в чем не виновата, ангел мой. – Держа жену на руках, как ребенка, Хантер стал ходить с ней по комнате. Постепенно рыдания стихли. Он подошел к кровати, осторожно опустил Кэтлин на простыни и присел на край. – Дорогая, я принесу тебе другую ночную рубашку.
      – Да, пожалуйста, кажется, эта совсем промокла.
      Когда Хантер вернулся с чистой рубашкой, Кэтлин подняла руки и без тени смущения позволила ему стянуть промокшую через голову.
      – Спасибо, – прошептала она.
      – Всегда рад помочь, – ответил Хантер дрогнувшим голосом. Он встал с кровати и сел на стоящий рядом стул. Кэтлин взяла его за руку.
      – Пообещай, что не уйдешь, – попросила она.
      – Дорогая, я всегда буду с тобой, – прошептал он и накрыл ее руку своей.
      – Хантер? – Голос Кэтлин звучал еле слышно.
      – Что, ангел мой?
      – Я очень устала.
      – Знаю, любимая, спи. Я посижу с тобой.
      В окно заглянули закатные лучи августовского солнца, потом наступили сумерки, а Хантер все сидел у кровати жены, держа ее маленькую ручку в своих.
 
      Не дожидаясь просьбы Кэтлин, Хантер стал каждый вечер приходить к ней в комнату перед сном. Садился возле кровати и ждал, пока Кэтлин заснет, пообещав, что, если она проснется, он будет рядом. Его присутствие каким-то образом помогало Кэтлин уснуть, а когда она – такое случалось не раз – с криком просыпалась среди ночи, напуганная кошмарным сном, Хантер неизменно оказывался неподалеку.
      Однажды вечером Кэтлин обняла мужа за шею и прошептала:
      – Не уходи. Я хочу, чтобы ты меня обнимал, когда я сплю.
      Хантер лег на кровать возле Кэтлин, она прильнула к нему и тут же погрузилась в спокойный сон. Лежать на кровати было куда удобнее, чем сидеть в кресле, но Хантер не мог заснуть: с тех пор, как его жена последний раз вот так засыпала в его объятиях, прошли годы, и сейчас близость любимой женщины пробудила в нем любовь и страсть, которые он пытался погасить. Обнимая спящую Кэтлин, он чувствовал себя чуть ли не виноватым: она доверилась ему, а он позволил руке скользнуть по телу любимой. Волосы Кэтлин упали ему на лицо, он поцеловал золотистую прядь и невольно задался вопросом, уж не повредился ли он в рассудке, если даже такой малости достаточно, чтобы у него на губах появилась счастливая улыбка.
      Ложиться спать в одной кровати быстро стало для них привычным ритуалом, и Хантер каждую ночь ложился с женой, уже не спрашивая разрешения. Казалось, Кэтлин рада, что он здесь, она охотно обнимала его так, словно они всю супружескую жизнь спали вместе. Как-то ночью Хантер проснулся, поспав не больше часа, улыбнулся в темноте – как всегда, когда, просыпаясь, находил рядом с собой Кэтлин, склонился над ней и поцеловал в лоб. Лоб оказался горячим. Хантер убрал руку, лежащую на талии Кэтлин, и приложил к ее щеке. Так и есть: у Кэтлин жар. Хантер вскочил с кровати и склонился над женой.
      – Кэтлин, дорогая, – позвал он шепотом.
      Кэтлин открыла глаза и облизала пересохшие губы.
      – Хантер, что-то я неважно себя чувствую.
      – Я знаю, дорогая.
      Следующие три дня Кэтлин лежала в беспамятстве. Несмотря на все меры, принимаемые Хантером, температура у нее не спадала. Хантер совсем перестал спать, он дежурил у постели больной жены днем и ночью и, как бы ни уставал, не соглашался, чтобы кто-то его сменил.
      На третий день, когда Кэтлин по-прежнему лежала в жару, Ханна задержалась у постели больной и скорбно вздохнула:
      – Что нам делать, доктор Хантер? Бедняжка умирает.
      – Кэтлин не умрет! Я ее вылечу. Вот что, хватит причитать, лучше принеси мне воды со льдом и немного спирта.
      – Сейчас, сэр.
      Оставшись наедине с женой, Хантер склонился над кроватью и прошептал:
      – Кэтлин, дорогая, я тебя люблю, пожалуйста, не оставляй меня.
      Кэтлин посмотрела на мужа затуманенным взглядом, но не издала ни звука, по-видимому, не понимая, что он говорит. Вернулась Ханна с миской ледяной воды и склянкой спирта.
      – Доктор Хантер, позвольте, я обмою бедняжку, ей станет легче.
      – Нет, я должен сделать все сам. Лучше присмотри за Скоттом.
      В спальне было тепло, но Хантер развел в камине жаркий огонь. Плотно задвинул шторы на окнах, снял рубашку. Затем снял с Кэтлин ночную рубашку и сдвинул в сторону одеяло. Намочив чистую тряпицу в ледяной воде, стал протирать ее горящее в лихорадке тело, не пропуская ни единого дюйма. Затем повторил ту же операцию со спиртом. Протирая пылающую кожу, он тихо приговаривал:
      – Прошу тебя, любимая, поправляйся, я не смогу жить без тебя.
      Чуткие пальцы врача продолжали свое дело, тщательно протирая и массируя кожу. Завершив процедуру, Хантер накрыл Кэтлин одеялом, разделся, лег рядом и прижал к себе Кэтлин. Усталость сделала свое дело: он быстро уснул и проснулся только на закате. Коснувшись губами щеки Кэтлин, он с облегчением почувствовал, что ее кожа стала прохладнее. Хантер откинул одеяло. Тело Кэтлин влажно поблескивало: она пропотела, жар спал.
      – Дорогая, тебе лучше! – воскликнул обрадованный Хантер. – Ты поправляешься.
      Кэтлин открыла глаза и посмотрела на мужа:
      – Хантер, мне жарко. Я хочу пить.
      – Сейчас я принесу тебе чего-нибудь холодного. – Хантер ушел. Кэтлин проводила его взглядом и улыбнулась.
 
      Кэтлин с каждым днем становилось лучше, но Хантер продолжал неотлучно дежурить у ее постели, ревниво не позволяя никому другому ухаживать за своей дорогой пациенткой. Как-то раз, принеся в спальню поднос с едой, Ханна не выдержала и возмутилась:
      – Я и без вас могу покормить нашу малышку! В этом доме мне всегда доверяли ухаживать за больными…
      – Ханна, – мягко перебил Хантер, – я сам ее покормлю.
      Когда Кэтлин стало лучше, она возразила, что может есть самостоятельно.
      – Знаю, любимая, – сказал Хантер, – просто я не хочу, чтобы ты перетруждалась.
      Через несколько дней Кэтлин окончательно поправилась. Хантер вернулся к практике, но продолжал каждую ночь спать в ее комнате. Иногда он сидел в кресле возле кровати, иногда ложился возле Кэтлин – и она не возражала. Хантер чувствовал, что нужен Кэтлин, и начал надеяться, что скоро они снова станут мужем и женой.
      Проходила ночь за ночью, Хантер спал в одной постели с Кэтлин, и она прижималась к нему во сне. Однако постепенно такое положение дел перестало удовлетворять Хантера. Кэтлин поправилась, она была рядом, но не принадлежала ему. Он желал ее и не мог сдерживаться до бесконечности. Однажды вечером, когда Кэтлин легла, Хантер встал и направился к двери.
      – Ты уходишь? – удивилась Кэтлин. – Разве ты не останешься со мной на ночь?
      Повернувшись к жене, Хантер произнес ровным голосом:
      – Я бы с радостью остался и провел с тобой и эту ночь, и все остальные. Но хочу предупредить, дорогая: если я останусь, то мне будет мало просто лежать подле тебя.
      Некоторое время Кэтлин молча смотрела на мужа, потом тихо ответила:
      – Прости, Хантер, но я…
      Хантер быстро отвернулся, не желая, чтобы она прочла в его взгляде боль, и вышел из комнаты.

Глава 21

      Гибель Луи и Абигайль Борегар круто изменила жизнь Кэтлин, да и всех обитателей Сан-Суси. Однако Александеры были далеко не единственным семейством на Юге, чья жизнь претерпевала драматические изменения. Осенью 1859 года, холодным октябрьским вечером, небольшая группа аболиционистов совершила налет на арсенал в Харперс-Ферри, штат Виргиния, пытаясь поднять рабов на восстание против их хозяев. После этого происшествия напряженность, давно существовавшая в отношениях между Севером и Югом, возросла еще более. Кэтлин повсюду слышала разговоры о войне. Сильная рука порой не помешала бы и рабам, трудившимся на полях плантации Сан-Суси, но Хантер, который теперь управлял плантацией вместо покойного Луи Борегара, никогда не повышал голос ни на кого, включая рабов, – он давно считал, что негры должны быть свободными людьми.
      Хантер был прекрасным врачом, но бизнесмена из него не получилось. После гибели родителей прошло лишь несколько месяцев, а Кэтлин уже стала замечать изменения, происходящие в их большом поместье. Не слишком интересуясь ходом дел на плантации, Хантер доверил принятие решений управляющему, который, не чувствуя над собой должного контроля, обленился и сам утратил интерес к делам. На решение всех вопросов, касающихся управления хлопковой плантацией, Хантер старался затрачивать как можно меньше времени, чтобы поскорее вернуться к тому, что его действительно интересовало, – к медицине и, в частности, к поискам средства от желтой лихорадки. Количество пациентов у Хантера все росло, вместе с тем росло и количество неоплаченных счетов за лечение – и не только по причине его известной доброты и безотказности, но и потому, что на других плантациях прибыли также снижались.
      Кэтлин поняла характер мужа и больше не бранила его за отсутствие деловой сметки. Напротив, с каждым днем она все больше восхищалась его человеческими качествами, кому, как не ей, видеть и понимать его доброту. Кэтлин всегда помнила, как Хантер утешал ее после гибели родителей, как выхаживал, когда она заболела. Если бы не он, она бы не выжила. Была и еще одна подробность, о которой Хантер не догадывался: только глубокое чувство вины из-за ночи, проведенной с Доусоном, мешало Кэтлин снова принять мужа как любовника. После смерти родителей ее терзали угрызения совести, и лишь близость Хантера помогла ей сохранить рассудок. После болезни, когда Хантер спал в ее постели, Кэтлин не раз хотелось повернуться к нему ночью и прошептать: «Займись со мной любовью». Однако ужас от трагедии, вину за которую Кэтлин возлагала на себя, был еще слишком свеж в ее душе – как и свидание с Доусоном, этой трагедии предшествовавшее. Поэтому Кэтлин отослала Хантера, и он больше не возвращался в ее комнату. Ей очень его недоставало – Хантер даже не догадывался, как сильно, – и, казалось, со временем это чувство только усиливалось.
      Сейчас Кэтлин была уже не так уверена в чувствах мужа. Каждый вечер Хантер, Скотт и она обедали вместе, а после обеда они вдвоем частенько засиживались в библиотеке, Хантер читал медицинские книги, вместо того чтобы заниматься этим у себя в кабинете, порой они выпивали по рюмке бренди, Хантер закуривал сигару и рассказывал обо всех интересных событиях, которые произошли с ним за день. Довольствуясь обществом друг друга, они редко ходили по вечерам в гости. Зачастую Кэтлин и Хантер вместе читали Скотту книжку на ночь – точнее, вместе сидели в детской, по очереди читая его любимые сказки. Оба одинаково любили Скотти, мальчик крепко связал их между собой. Кэтлин была довольна жизнью, а если Хантера что-то и не устраивало, то внешне он этого никак не показывал.
      Так шли дни, недели, месяцы. Кэтлин чувствовала себя все лучше, все меньше думала о трагедии, лишившей ее родителей, все реже вспоминала Доусона и все чаще думала о Хантере. Порой Кэтлин ловила себя на том, что с восхищением смотрит на мужа и думает, как же он хорош собой, или грезит наяву, мечтая о собственном муже. Что происходит? Почему она улыбается, как влюбленная школьница? Что-то изменилось, но Кэтлин не понимала, что именно и почему. Она твердо знала только то, что хочет быть с Хантером и с нетерпением ждет того часа, когда он вернется домой. У Кэтлин вошло в привычку к вечеру, готовясь к возвращению мужа, принимать ванну и переодеваться в одно из лучших платьев. Она стала много времени проводить перед зеркалом, частенько просила Ханну помочь ей уложить волосы.
      – Сдается мне, кое-кто сегодня старается выглядеть получше, – бывало, поддразнивала нянька.
      – Какая ерунда, Ханна, я просто одеваюсь к обеду, как всегда.
      Ханна многозначительно хмыкала.
      – Может, оно и так, – говорила она, – но, кажется, кое-кто влюбился в доктора Хантера.
      – Ханна, это просто глупо, Хантер – мой муж! – возражала Кэтлин, но не могла сдержать улыбку. Она понимала, что в самом деле все больше влюбляется в собственного мужа.
      Зима сменилась весной, весна – летом, снова пришла зима, и Кэтлин вынуждена была признаться себе, что она в конце концов полюбила своего красивого и доброго мужа. Со времени ее болезни он больше не пытался вернуться в ее комнату. Они поменялись ролями, теперь уже Кэтлин хотела Хантера, только сейчас она стала понимать, каково было ее мужу, когда она его отвергала. Кэтлин сама хотела сделать шаг навстречу, но боялась. Что, если он ее отвергнет?
      Как-то холодным февральским вечером Кэтлин читала у себя в комнате. В этот вечер они с Хантером засиделись в библиотеке допоздна, потом она еще около часа читала, и сейчас ее клонило в сон. Книга была интересная, Кэтлин не хотелось ее откладывать, но глаза слипались. Зевнув, она с сожалением отложила книгу, потянулась и посмотрела на часы. Второй час ночи – неудивительно, что ей так хочется спать. Кэтлин прошла в гардеробную, разделась, вернулась в спальню и достала из комода ночную рубашку. Но потом она решила перед сном еще раз заглянуть к Скотту. Оставив ночную рубашку на кровати, Кэтлин накинула пеньюар, неплотно перетянула его поясом и вышла в коридор.
      Стараясь не разбудить мальчика, она не стала брать с собой лампу, а просто оставила дверь в детскую приоткрытой, чтобы из коридора проникал тусклый свет. Бесшумно ступая на цыпочках по толстому ковру, Кэтлин подошла к кровати сына. Скотти лежал, раскинув руки, одна нога свисала с кровати, одеяло сбилось. Кэтлин с улыбкой вернула ногу на место и поправила одеяло. Уже в коридоре она услышала на лестнице шаги – навстречу ей шел улыбающийся Хантер. Он был тоже босиком, надетая навыпуск рубашка расстегнута на груди, светлые волосы разлохматились, несколько непослушных прядей упало на лоб. Сердце Кэтлин забилось быстрее, она улыбнулась мужу.
      – Что ты здесь делаешь так поздно? – спросил Хантер.
      – Я не могла заснуть и стала читать роман Диккенса, да так увлеклась, что забыла о времени. – Кэтлин тихонько рассмеялась. – А ты? Тебе давным-давно полагалось спать. Ты не забыл, что утром тебе предстоит посетить сестер Гамильтон?
      – Не забыл. – Хантер усмехнулся. – Я пообещал Лине Гамильтон, что ровно в семь утра буду у ее сестры. Сказать по правде, Лана Гамильтон такая же здоровая, как мы с тобой, но ты же знаешь этих сестер.
      – Да, не проходит и дня, чтобы кто-то из них не возомнил себя больной. Ты с ними очень терпелив, Хантер.
      – Мне просто жаль этих эксцентричных старушек, как и тебе, наверное. Как там Скотти?
      – Спит без задних ног.
      Кэтлин засмеялась, но тут же, спохватившись, прижала руку ко рту.
      – В чем дело? Что тебя рассмешило?
      – Я просто вспомнила, как он пытался подражать тебе за обедом и есть левой рукой. Бедняжка, он никак не может взять в толк, почему тебе так легко действовать левой рукой, а у него не получается, и он все время проносил еду мимо рта.
      Хантер с улыбкой покачал головой:
      – Я уже пытался ему объяснить, что левшами или правшами рождаются и переучиться почти невозможно, но он, похоже, не понимает.
      Хантер вынул руки из карманов и уперся одной рукой в стену над головой Кэтлин.
      – И смех и грех, он пытается подражать тебе во всем и очень расстраивается, когда что-то не получается. – Кэтлин снова хихикнула. – Но смотреть все равно забавно.
      – Да, парнишка забавный. – Хантер зевнул. – Прошу прощения, кажется, мне пора в постель. – Но не двинулся с места.
      – Мне тоже, – согласилась Кэтлин. – Спокойной ночи, Хантер. – Она с улыбкой взглянула на мужа.
      – Спокойной ночи, – прошептал Хантер и вдруг наклонился и поцеловал ее в уголок губ. – Спокойной ночи, – повторил он.
      Хантер по-прежнему смотрел ей в глаза и не двигался с места, а его рука все так же покоилась на стене рядом с головой Кэтлин. Кэтлин подумалось, что сейчас ее красивый муж похож на юношу. Прядь светлых волос небрежно падает на высокий лоб, карие глаза смотрят немного сонно, полные губы еще хранят намек на улыбку. Не поднимая рук, Кэтлин привстала на цыпочки, легонько коснулась губами губ Хантера и тут же снова отпрянула к стене и опустила глаза, смущенная собственной смелостью.
      – Спасибо, – прошептал Хантер.
      Взяв Кэтлин двумя пальцами за подбородок, он приподнял ее голову и посмотрел на нее без улыбки. В его карих глазах не осталось и намека на сонливость, взгляд стал напряженным. Но то, что Хантер прочел в глазах жены, изменило выражение его лица. Кэтлин увидела, как губы медленно раздвинулись в чувственной улыбке. Хантер шагнул к ней и поцеловал – сначала едва касаясь ее губ своими, потом еще раз, более требовательно, и вдруг его рот завладел ее ртом, властно требуя отклика. И Кэтлин откликнулась. Еще не успев толком сообразить, что происходит, она ответила на его поцелуй со всем пылом своей страсти, разгоревшейся даже жарче, чем его. Ее отклик еще сильнее воспламенил Хантера, он убрал руку, опиравшуюся на стену, чтобы привлечь Кэтлин ближе. Не отрываясь от ее рта, он продолжал целовать ее с таким страстным неистовством, что Кэтлин казалось, будто с поцелуем из ее тела уходят все силы. У нее закружилась голова, и впервые за все время образ мужа полностью вытеснил другой, никогда ее не покидавший. Красивое смуглое лицо Доусона Блейкли отодвинулось в глубь сознания, и Кэтлин видела перед собой только молодое, почти мальчишеское лицо Хантера Александера.
      Продолжая страстно целовать Кэтлин, Хантер взялся одной рукой за отворот ее пеньюара. Под его пальцами гладкая атласная ткань соскользнула с одного плеча. Кэтлин почувствовала, как ее обнажившаяся грудь прижимается к его твердой груди, густой пушок приятно щекотал ей кожу, возбуждая еще больше. Когда между ними не осталось преград, она снова прижалась к мужу. Ее разгоряченное тело молча взывало к нему, мысли путались. Какой-то голосок у нее внутри шептал, что Хантер должен остановиться, иначе она упадет в обморок, но другой, более громкий, безмолвно молил: «Только бы он не останавливался, только бы не останавливался!»
      Губы Хантера переместились к ее шее, он стал покрывать ее поцелуями, издавая тихие стоны и шепча имя жены. Приоткрыв глаза, Кэтлин наблюдала, как светловолосая голова опускается все ниже.
      – Я хочу тебя, – шептал он, касаясь губами ее кожи, – любимая, сегодня ты должна принадлежать мне.
      – Но, Хантер, мы же не можем… – прохрипела Кэтлин.
      Хантер замер и напрягся. Выпрямился и посмотрел ей в глаза. Потом взялся обеими руками за полы пеньюара, быстро натянул его ей на плечи и запахнул на груди.
      – Прости, – произнес он отчужденным, напряженным голосом, повернулся и пошел по коридору в сторону своей спальни.
      Кэтлин, все еще дыша учащенно, в полной растерянности смотрела ему вслед. Ей хотелось крикнуть: «Хантер, подожди, ты меня не понял! Я имела в виду, что мы не можем заниматься любовью в коридоре! Не уходи! Пойдем со мной в спальню, я хочу тебя, вернись! Я люблю тебя!» Но Хантер уже дошел до двери в свою спальню, быстро вошел внутрь и закрыл за собой дверь.
      Кэтлин осталась в коридоре одна – растерянная, ошеломленная, неудовлетворенная. Осознание случившегося недоразумения навалилось на нее непосильной тяжестью, она покачнулась и прислонилась к стене, чтобы не упасть. Глаза защипало от горячих слез. Снова она причинила Хантеру боль, прогнала его, хотя вовсе не собиралась. Если бы она промолчала, если бы просто сказала «да»… Да, да! Но она сказала то, что сказала, и отпугнула его в тот момент, когда их совместная жизнь могла бы начаться заново. «Какая же я дура, – думала Кэтлин. – Хантер считает, что я его не хочу, и его уже не переубедить. Если бы он только знал, как он мне нужен! Я мучила его с первого дня, и вот снова он страдает по моей вине. О Хантер, любимый!..»
      Кэтлин медленно вернулась к себе, разделась, легла под одеяло и, уткнувшись лицом в подушку, заплакала.
      В это время Хантер мерил шагами комнату, пытаясь выкинуть из головы Кэтлин. Снова она выставила его на посмешище, он предстал этаким дурачком, умоляющим о любви. Его желание ей просто противно. Он ненавидел себя за наивность. Как можно было быть таким дураком? Да хотела ли его Кэтлин вообще когда-нибудь? Нет! Даже в самом начале, когда они только что поженились, она его не хотела. Тогда он по своей наивности считал ее невинной девушкой, которую ему суждено пробудить и научить всему. Как же он ошибался!
      Постепенно к Хантеру вернулось спокойствие, но он мысленно поклялся никогда больше не подвергать себя подобному унижению. «Я сам во всем виноват, – думал он, – продолжаю навязываться Кэтлин, хотя давно ясно, что я ей не нужен. Все очень просто: моя жена меня не хочет, она меня не любит, никогда не любила и не полюбит».

Глава 22

      Стоя в своей просторной спальне, Кэтлин держалась за столбик кровати. У нее за спиной Ханна, пыхтя и отдуваясь, затягивала на ней корсет. Кэтлин втянула живот и задержала дыхание.
      – Ханна, затягивай потуже, – наставляла она, – я хочу, чтобы у меня сегодня была идеальная талия.
      – Мисс Кэтлин, туже некуда, у вас и так талия тонкая, но вы как-никак уже не шестнадцатилетняя девчонка. Ничего не поделаешь, после того, как на свет появился Скотт, вы прибавили в талии пару дюймов.
      Кэтлин улыбнулась:
      – Знаю, Ханна, по крайней мой сын того стоит. Измерь мне талию.
      Ханна подчинилась и протянула Кэтлин сантиметр.
      – Смотрите, мисс Кэтлин, двадцать дюймов. Если хотите знать мое мнение, это совсем не много.
      – Да, это не так уж плохо. – Кэтлин подбоченилась и стала поворачиваться перед зеркалом. – Просто на сегодняшнем балу мне хочется выглядеть особенно хорошо.
      – Это еще зачем, золотко? По мне, так вы всегда выглядите лучше всех. Вот только не рановато ли устраивать приемы на открытом воздухе? Еще и цветы толком не распустились.
      – Знаю, Ханна, но, к сожалению, Хантер родился тридцатого марта, а не в мае, к примеру. Распустились цветы или нет – не важно, я хочу, чтобы прием проходил в саду. К тому же день сегодня теплый, нам повезло. Ах, Ханна, все должно пройти безупречно, я хочу, чтобы Хантер был доволен.
      – Он и будет доволен. Давайте-ка я помогу вам одеться, а то мне пора спускаться вниз и помочь на кухне.
      Кэтлин с улыбкой подняла руки, и Ханна надела на нее через голову белое муслиновое платье в желтый цветочек.
      – Золотко, все-таки для такого платья еще рано. Может, наденете что потеплее?
      – Ни в коем случае! Только это! Я хочу выглядеть сегодня как можно лучше, и я уже говорила, что день теплый.
      – Ну что ж, мисс Кэтлин, вы хозяйка, но, сдается мне, платье слишком открытое, чтобы надевать его среди дня. У вас чуть ли не вся грудь наружу.
      – Вот именно, – подтвердила Кэтлин с озорной улыбкой, – и я надеюсь, Хантер это заметит.
      – Он-то заметит, но, боюсь, не он один.
      – Ах, Ханна, не будь такой занудой! Я пригласила больше сотни гостей – старалась выбирать тех, кто нравится Хантеру. В саду будет играть оркестр, повара приготовят любимые блюда Хантера, и я…
      – Золотко, что-то я не припомню, чтобы вы раньше так суетились из-за дня рождения доктора Хантера. – Ханна улыбнулась. – Что у вас на уме?
      – Ханна, сегодня особенный день рождения, Хантеру исполняется тридцать. – Кэтлин повернулась и посмотрела прямо в глаза няньке. – И ты прекрасно знаешь, что у меня на уме. Я люблю Хантера, мне нужно его завоевать. Наконец-то я полюбила моего дорогого супруга и теперь постараюсь сделать так, чтобы и он в меня влюбился.
      – Золотко, да Хантер давно вас любит, и вы это знаете!
      На лицо Кэтлин набежала тень.
      – Не совсем так, Ханна, я знаю, что когда-то он меня любил, а как сейчас – насчет этого я не уверена. – Снова повеселев, Кэтлин добавила: – Но сегодня я добьюсь, чтобы он меня полюбил. Отныне я намерена стать Хантеру настоящей женой, поэтому я и хочу, чтобы в этот знаменательный день все было безупречно. А когда гости разъедутся и мы с Хантером останемся одни… о, я не могу дождаться вечера!
      Ханна покачала головой и улыбнулась:
      – По-моему, чтобы по-настоящему осчастливить доктора Хантера, нужно перенести все его вещи в вашу комнату.
      Кэтлин порывисто обняла няньку и рассмеялась:
      – Что ж, если все пойдет, как я задумала, с завтрашнего утра ты начнешь перетаскивать его вещи в мою комнату. А сейчас иди, тебе пора на кухню.
      – Иду, золотко. Без Скотти в доме как-то непривычно тихо, правда?
      – Да, ты права. Он был очень рад, что останется с ночевкой у Джонни Джексона, но сейчас, наверное, с нетерпением ждет, когда вернется домой.
      – По-моему, он еще мал, чтобы ночевать в гостях. Небось он уже соскучился по дому.
      – Не говори глупости, Ханна. Джонни Джексон – лучший друг Скотти, они обожают играть вместе, и Джонни уже несколько раз оставался у нас ночевать.
      – Это другое дело, но мне не нравится, что Скотта увезли из дома.
      – Хватит, Ханна, ступай.
      – Уже иду, мисс Кэтлин.
 
      Внизу вовсю шли приготовления к приему по случаю дня рождения Хантера. Из кухни доносились восхитительные ароматы. Повара Сан-Суси трудились с самого утра, готовя изысканные яства. Огромный сочный ростбиф, виргинские окорока, жареные цыплята, запеченная нога барашка, свежая рыба и креветки – вот далеко не полный перечень того, чем собирались потчевать гостей. В печи поспевали пироги со всевозможными начинками, включая любимый пирог Хантера – с орехом пекан. Над круглыми столиками были раскрыты широкие зеленые зонтики, чтобы присутствующие дамы смогли защитить свою нежную кожу от солнца. Посреди большого двора протянулся длинный стол. Сейчас на нем стояли только вазы со свежими цветами, но вскоре он будет ломиться от всевозможных угощений, которые пока еще не покинули пределы кухни. В дальней от дома части двора на другом столе уже стояли сотни сверкающих чистотой стаканов и бутылки с кентуккийским бурбоном, шампанским и другими винами, которых хватило бы, наверное, чтобы напоить все население Натчеза до состояния приятного опьянения. Дэниел в белоснежном костюме, стоящий у этого стола, деловито раздавал приказы трем чернокожим слугам. Начищенные до блеска серебряные подносы, сложенные стопкой, ждали, когда целая армия одетых по случаю праздника в белые ливреи лакеев под руководством Дэниела заставит их напитками и примется курсировать между нарядными гостями.
      В четыре часа все было готово к приему гостей. На большом столе уже стояла еда, негритянский оркестр из Нового Орлеана ждал на помосте возле беседки, на каждом столике стояли вазы со свежими цветами, а в кухне красовался огромный именинный торт, пока спрятанный от виновника торжества.
      Кэтлин вышла навстречу мужу со словами:
      – Поторопись, дорогой, с минуты на минуту начнут прибывать гости.
 
      Полчаса спустя Хантер Александер с женой стояли в конце длинной подъездной аллеи. Хантер был чисто выбрит, стрелки на кашемировых брюках заглажены до остроты бритвы. Темно-коричневый жилет превосходно сидел на его стройной фигуре, на шее был повязан элегантный шелковый шейный платок. Кэтлин тоже принарядилась, а волосы уложила в узел на макушке. Глядя на мужа сияющими от счастья голубыми глазами, она сказала:
      – Доктор Александер, вы сегодня великолепны.
      Хантер с улыбкой ответил:
      – Благодарю вас, миссис Александер. Вы, как всегда, прекрасны.
      Они повернулись навстречу первым гостям.
      – Мистер Крэддок! Я рад, что вы смогли прийти. Позвольте познакомить вас с леди, которая послала приглашение. Кэтлин, дорогая, это Ричард Крэддок из Лондона. Он наш новый агент по торговле хлопком.
      – Рада познакомиться, мистер Крэддок. Спасибо, что пришли.
      Кэтлин подала гостю руку, которую Крэддок учтиво поцеловал.
      – Я счастлив оказаться у вас в гостях, мадам. – Крэддок повернулся к Хантеру. – Хантер, старина, оказывается, у вас самая красивая жена во всем штате Миссисипи.
      – Я в этом не сомневаюсь, Ричард. Не хотите выпить?
      Следующими прибыли Лина и Лана Гамильтон в одинаковых платьях, купленных лет десять назад. Каждая подала Хантеру руку для поцелуя и обняла Кэтлин.
      – У вас так мило! – хором произнесли обе. Затем заговорила Лана, старшая: – Мы просто обожаем балы. Когда мы были моложе, папа говорил, что красивее нас двоих нет во всем Натчезе. Должна вам сказать, в те времена люди понимали толк в элегантности.
      – Разумеется, – с улыбкой согласился Хантер. – Как здоровье?
      – Ах, доктор, утром сестрица чувствовала себя ужасно, но я думаю, это просто от волнения перед предстоящим выходом в свет. Ты согласна со мной, Лина?
      – Да, – улыбнулась Лина, – сейчас мне гораздо лучше.
      – Мы очень рады, что вам стало лучше и вы обе смогли прийти. – Кэтлин радушно улыбнулась.
      – С днем рождения, Хантер, мальчик мой. – Кроуфорд Эшворт, сенатор штата, ныне друг и поверенный Хантера, широко улыбаясь, похлопал именинника по плечу. – Вы знакомы с миссис Аннабель Томпсон?
      Аннабель в вызывающе открытом муслиновом платье оттенка самой светлой ружейной стали с улыбкой посмотрела на Хантера и подала руку для поцелуя.
      Хантер откашлялся.
      – Да, когда-то она была моей пациенткой. Рад видеть вас снова, Аннабель. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?
      – Превосходно, доктор Александер, благодарю за заботу. Как поживаете, миссис Александер?
      – Прекрасно, благодарю вас. Я очень рада, что Кроуфорд вас привел.
      Аннабель явно не хотелось покидать хозяев, но она вынуждена была последовать за сенатором.
      – Ну и ну, Хантер, должно быть, ты действительно отличный врач. – Кэтлин лукаво улыбнулась.
      – Что ты имеешь в виду?
      – Миссис Томпсон буквально излучает здоровье и благополучие. Неужели она наконец настолько выздоровела, что больше не нуждается в еженедельных визитах к врачу?
      – Кэтлин, она уже не моя пациентка. Полагаю, миссис Томпсон лечится у дяди Ремберта, я не слежу за его пациентами.
      – Это точно, – подтвердил Ремберт Питт, подойдя к ним. – Но насчет миссис Томпсон я согласен с Кэтлин: должно быть, ты ее исцелил, потому что сейчас она крайне редко обращается ко мне за помощью.
      Хантер смущенно прокашлялся.
      – Дядя, возьмите себе вина и присоединяйтесь к гостям.
      – Папочка, папочка! – Еще не успев выйти из коляски, в которой он приехал с Бекки, Беном и Джонни Джексонами, Скотт окликнул отца.
      – Скотти!
      Сын радостно помчался к отцу, размахивая над головой флагом. Хантер подхватил его на руки и усадил к себе на плечо, мальчик обнял его.
      Кэтлин поцеловала сына в лоб.
      – Дорогой, я по тебе соскучилась.
      – Я тоже по тебе соскучился, мама.
      Отойдя от сына, Кэтлин обняла подругу.
      – Ну что, Бекки, мальчики, наверное, совсем вас замучили?
      – Ничего подобного, – заверила Бекки, – я просто позволила им делать все что вздумается, поэтому с ними не было никаких хлопот. А сегодня утром Бен взял их на себя, и очень кстати, потому что я чувствовала себя неважно. – Она погладила свою располневшую талию.
      Бен, улыбаясь, пожал руку Хантеру.
      – Рад тебя видеть. Ты не можешь что-нибудь сделать, чтобы Бекки не тошнило каждое утро?
      Хантер с сожалением покачал головой, все еще не спуская Скотта на землю.
      – Я бы рад, Бен, но, боюсь, до конца третьего месяца беременности я мало чем могу помочь, а там тошнота сама пройдет. – Хантер взъерошил волосы Джонни.
      – Папа, – перебил Скотт, – посмотри, что у меня есть!
      – И что же это такое, сынок? – серьезно спросил Хантер, принимая из рук мальчика флаг.
      Кэтлин взяла подругу под руку:
      – Пойдем, Бекки, тебе лучше присесть.
      Скотт показал отцу новый официальный флаг штата Миссисипи: дерево магнолии в центре поля и небесно-голубой флажок в левом верхнем углу.
      – Очень красивый. А теперь, сынок, слезай с меня и беги, мне нужно встречать гостей.
      – Хорошо, папа, только сначала угадай, где я был этим утром? – Темные глазенки Скотта возбужденно блестели.
      Хантер поставил сына на ноги.
      – Не знаю, скажи скорее.
      – Мы с Джонни побывали в негритянском квартале, – гордо сообщил Скотт, потом схватил друга за руку, и оба с криком побежали через двор, размахивая над головой новым флагом. Проводив глазами мальчиков, Бен Джексон присоединился к жене, а Хантер вернулся к обязанностям гостеприимного хозяина.
      Прием был в полном разгаре. Довольные гости фланировали по лужайке, ели, пили, смеялись, обменивались сплетнями. Счастливая ребятня носилась с радостными воплями и визгом. Нарядные дамы в новых весенних платьях прогуливались под деревьями. Мужчины, собравшись группками по два-три человека, пили шампанское и негромко беседовали. Заезжий оркестр услаждал слух гостей негромкой музыкой.
      По толпе гостей прошел ропот, многие повернулись, чтобы посмотреть на запоздавшую пару, сходящую с коляски. Кэтлин и Бекки, сидевшие за одним столиком, тоже повернулись, прикрывая глаза рукой от слепящего солнца.
      – Господи, это же Джулия с Калебом! – воскликнула Кэтлин. – Не может быть! Я и не знала, что они уже вернулись из Европы. – Вскочив из-за стола, Кэтлин поспешила встретить подругу детства. – Джулия, Джулия! – Она радостно рассмеялась и обняла подругу. – Дорогая, ты прекрасно выглядишь! Когда вы вернулись?
      Джулия тоже засмеялась:
      – Надеюсь, ты не против, что мы явились без приглашения? Мама сказала, что у вас…
      – Не говори ерунды, ты прекрасно знаешь, что я очень рада вас видеть. – Кэтлин повернулась к Калебу Бейтсу, нервно теребящему в руках шляпу. – Калеб, дорогой, как я рада вас видеть!
      – Спасибо, мэм. – Он усмехнулся и густо покраснел, когда Кэтлин чмокнула его в щеку.
      Негритянские музыканты запели. Когда в предвечернем воздухе раздались их тягучие голоса, большинство гостей взяли тарелки с едой в руки и разбрелись по двору и веранде. Вокруг Хантера собрался небольшой кружок: Бен Джексон, Кроуфорд Эшворт и Ремберт Питт, к ним присоединились Кэтлин и Бекки. Разговор – как на любом светском мероприятии в последнее время – шел о напряженности в отношениях между Севером и Югом.
      – Хантер, мы можем побить их с легкостью, – уверенно заявил Бен Джексон, – и я не сомневаюсь, что рано или поздно нам придется это сделать.
      – Бен, – ответил Хантер, попыхивая длинной сигарой, – боюсь, что в вас говорит не здравый смысл, а гордость южанина. Северяне могут создать по меньшей мере двукратное превосходство в живой силе, к тому же Север обеспечивает себя всем необходимым, а мы полностью зависим от иностранного рынка. Так что блокада не даст нам ни единого шанса на победу в войне.
      – Но, Хантер, – вмешался Кроуфорд Эшворт, – Англия не может обойтись без нашего хлопка. Требования экономики вынудят Британию позаботиться о том, чтобы его поток не прерывался.
      – Он прав, – согласился Бен. – И англичане не ограничатся только экономической поддержкой, они окажут нам военную помощь. Им придется высадить войска, наша победа нужна им не меньше, чем нам самим.
      – Я с вами не согласен, – возразил Хантер. – На мой взгляд, нам остается уповать только на то, что северянам надоест воевать, тогда, может быть, они уймутся и позволят нам иметь наше собственное правительство.
      – Ошибаетесь. Они никогда не успокоятся и не позволят нам жить по-своему, они хотят отобрать у нас наших рабов и поставить Юг на колени, и настроены очень решительно. Но уверяю вас, Хантер, война будет недолгой. Если начнется война, лучшие офицеры союзной армии уйдут в отставку и вернутся домой, чтобы сражаться на стороне Конфедерации. Я уверен, что мы победим.
      – Бен, вы забываете, что все ресурсы находятся у северян. Чтобы вести войну и победить в ней, у нас недостаточно продовольствия, одежды, оружия. И еще одно. Конфликт на самом деле разгорается не из-за рабства. Я лично не сторонник рабства и никогда не скрывал своих взглядов от кого бы то ни было. Кстати, сейчас Кроуфорд по моей просьбе как раз работает над документом, по которому рабы в Сан-Суси получат свободу.
      – Да, это так, – подтвердил Кроуфорд. – Освобождение всех этих черномазых, которых вы тут видите, всего лишь вопрос времени.
      – В таком случае вам придется как следует за ними присматривать. – Бен рассмеялся и сделал большой глоток виски. – Потому что, получив свободу, они тут же намылятся отсюда.
      – Я так не думаю, Бен, – возразил Хантер.
      – Честное слово, Хантер, иногда вы рассуждаете, как янки.
      – Бен! – Бекки потянула мужа за руку. – Кэтлин пригласила нас на день рождения Хантера, а ты оскорбляешь именинника!
      Бен высвободил руку и повернулся к жене.
      – Бекки, лучше поди присядь, у тебя усталый вид.
      – Но, Бен…
      – Не волнуйтесь, Бекки, – с улыбкой сказал Хантер, – я не обиделся. Но вам с Кэтлин действительно лучше посидеть в тени.
      Когда женщины ушли, Хантер, повернувшись к Бену, сказал:
      – Я не хотел говорить при дамах, но я не желаю, чтобы вы водили Скотти в негритянские бараки.
      – Хантер, мальчикам было интересно, не вижу в этом никакого вреда.
      – Бен, мы знакомы пять лет, и вы прекрасно знаете, как я отношусь к рабству.
      – Но здесь, на Юге, рабство – реальность жизни. Настанет день, когда и ваш сын, подобно мне и вам, станет рабовладельцем. Или вы считаете, что владеть рабами – неправильно?
      – Нет, я этого не говорил. Я не знаю, правильно это или нет, я только знаю, что не хочу видеть моего сына на аукционе. Своему сыну я объясню, что рабство – это зло, а вы своего можете воспитывать, как считаете нужным.
      – Благодарю покорно за разрешение, доктор Александер, я так и сделаю. Вот уж не думал, что вы так болезненно относитесь к этому вопросу. А вы точно южанин? В любом случае дать рабам свободу – просто глупость. Как только вы освободите рабов, плантация Сан-Суси перестанет существовать.
      – Бен, я люблю Юг не меньше любого из вас, и я готов отдать жизнь, защищая его. Но как я уже говорил, дело тут не в рабстве. Что же касается рабов, работающих на моей плантации, то я почти уверен, что они останутся и будут продолжать работать, даже получив свободу. Кроуфорд рассказывал, что Доусон Блейкли освободил всех своих рабов много лет назад, однако ни домашние слуги, ни работники на плантации никуда не делись. Наоборот, они стали служить ему еще более преданно и даже не помышляют об уходе.
      – Он прав, Бен, – подтвердил Кроуфорд. – Может, не у всех это сработает, но в случае с Блейкли определенно сработало.
      – Вероятно, Доусон Блейкли платит им вдвое больше против того, что они на самом деле стоят, – бросил Ремберт Питт, поднося к губам стакан с виски.
 
      Сидя за столиком в нескольких ярдах от мужчин, Кэтлин и Бекки поневоле слышали обрывки разговора и не могли оставаться равнодушными.
      – Кэтлин, я переживаю из-за Бена. Он слишком горячится, разговаривает громче всех, боюсь, он оскорбляет Хантера.
      – Не волнуйся, Бекки, – с улыбкой сказала Кэтлин, – может, Бен и рассердился, но Хантер спокоен. Я ни разу не видела, чтобы он выходил из себя. У него легкий характер, он никогда не сердится всерьез.
      – Да, не хотела бы я оказаться рядом, когда он действительно выйдет из себя. Наверняка в гневе он куда страшнее, чем мой вспыльчивый Бен.
      – Говорю же тебе, Бекки, не волнуйся, Хантер и голоса не повысит, – заверила Кэтлин подругу и сменила тему: – Ты заметила, что Калеб с Джулией опять ускользнули, чтобы побыть наедине? Видела ты когда-нибудь таких неразлучных молодоженов?
      – Но это же чудесно, – улыбнулась Бекки. Однако молодожены не долго занимали ее мысли, она снова повернулась к кружку мужчин, где Бен заговорил еще громче, возбужденно размахивая руками.
      Кэтлин посмотрела в том же направлении, но она видела только Хантера. Выражение его лица с тонкими чертами совсем не изменилось, с губ не сходила улыбка. Женщины замолчали, наблюдая каждая за своим мужем, Кэтлин невольно улыбнулась в предвкушении вечера.
      – Скажи, Бекки, ну разве Хантер не замечательно выглядит в день своего тридцатилетия?
      Бекки посмотрела на подругу так, словно та лишилась рассудка.
      – К твоему сведению, я всегда считала, что Хантер – самый красивый мужчина во всем Натчезе. Ты что, только сейчас это заметила?
      – Может быть, – с улыбкой призналась Кэтлин. Она встала. – Прости, Бекки, я хочу спросить этого «самого красивого мужчину», не согласится ли он прогуляться со мной. – Она подошла к группе мужчин. – Джентльмены, мне жаль вас прерывать, но я бы хотела на несколько минут похитить у вас именинника. – С этими словами она взяла мужа под руку.
      Все рассмеялись.
      – Как раз вовремя, – заметил Кроуфорд Эшворт.
      – Прошу меня извинить, джентльмены, – бросил Хантер, уходя с женой.
      Солнце клонилось к закату, тени удлинились. Кэтлин и Хантер молча двинулись по длинной дорожке к белой беседке. Приблизившись к небольшому семейному кладбищу, они увидели худощавые фигуры сестер Гамильтон, склонившихся над могилами Луи и Абигайль Борегар. Кэтлин и Хантер подошли ближе.
      – Мисс Кэтлин, мы решили поставить над могилой вашего дорогого отца новый флаг штата Миссисипи, если вы не возражаете.
      – Конечно, не возражаю, это очень мило с вашей стороны. Я уверена, папа был бы доволен.
      – Надеюсь, что так, – сказала Лана. – Ваш отец был благороднейшим человеком. Мы никогда не забудем, как в двадцать пятом Натчез посетил генерал Лафайетт. Ваш отец устроил ему поистине королевский прием, мы тоже были приглашены на торжества. Да, доложу я вам, никто не умел принять почетного гостя лучше, чем ваш отец. Он был воплощением стиля и хорошего вкуса, правда, сестрица?
      – Да, верно. Мистер Борегар был истинным джентльменом.
      – Благодарю вас, леди, вы очень добры. – Кэтлин улыбнулась сестрам, и женщины двинулись обратно к дому, вспоминая былые времена.
      – Они такие милые, правда, Хантер?
      – Да, дорогая. – Хантер улыбнулся, глядя вслед удаляющимся женщинам. – Ах, Кэтлин, все это очень грустно, я никогда об этом не упоминал, но ты бы видела их дом. Он буквально разваливается. Почти вся мебель распродана, обои свисают со стен клоками, в полу огромные дыры, двери кое-как сбиты досками, чтобы совсем не рассыпались. – Хантер покачал головой. – Я не раз предлагал им прислать кого-нибудь из своих людей, чтобы провести хотя бы небольшой ремонт, но они и слышать об этом не хотят. Говорят, что у них все в порядке и чтобы я не беспокоился.
      – Я и не догадывалась, что дела обстоят так плохо. Но почему же они отказываются от твоей помощи? Не понимаю.
      – Полагаю, дорогая, из гордости. Гордость – это все, что у них осталось, и я не хочу отнимать у них последнее.
      – Наверное, ты прав. Может, мы зря беспокоимся, они по-своему счастливы?
      – Конечно, оставим эту тему. Спасибо за прием, который ты устроила в мою честь. Ценю твою заботу. Не пора ли нам вернуться к гостям?
      – Пока нет, Хантер. Давай немного посидим в беседке и полюбуемся закатом.
      – Дорогая, право же, мне кажется, пора вернуться к гостям.
      – Хантер, ну пожалуйста, еще немножко… – Кэтлин обольстительно улыбнулась и взяла мужа за руку.
      В белой решетчатой беседке Кэтлин села на садовую скамейку и похлопала по сиденью рядом с собой, приглашая Хантера. Как только он сел, Кэтлин пододвинулась ближе. Некоторое время они сидели молча в последних лучах закатного солнца.
      Наконец Кэтлин улыбнулась и сказала:
      – Хантер, как ты думаешь, я сегодня хорошо выгляжу?
      Хантер повернулся к жене:
      – Дорогая, ты всегда прекрасна.
      – Нет, Хантер, по случаю твоего дня рождения, специально ради тебя я постаралась выглядеть лучше, чем обычно.
      – Что ж, в таком случае сегодня ты еще красивее, чем обычно. Теперь довольна?
      – Хантер, обними меня, пожалуйста.
      – Кэтлин?
      – Прошу тебя, обними меня.
      Хантер медленно поднял руку и обнял жену за плечи.
      – Так-то лучше, – с улыбкой сказала Кэтлин, любовно глядя на мужа. – Хантер, я никогда тебе этого не говорила, но ты очень красивый мужчина.
      Хантер кашлянул и пробормотал:
      – Кэтлин, ты меня смущаешь.
      – А ты не смущайся, – прошептала она, гладя мужа по щеке.
      На его красивом лице появилось напряженное выражение, однако Кэтлин потянулась к нему и поцеловала в щеку. Хантер словно окаменел. Кэтлин передвинулась так, что ее губы оказались прямо напротив его губ, потом поцеловала его еще раз и чуть отстранилась, чтобы увидеть его лицо. Лицо Хантера выражало растерянность, на щеке задергался мускул. Улыбнувшись, Кэтлин снова поцеловала его, одновременно обнимая за шею и лаская затылок.
      – Поцелуй меня, – прошептала она, придвигаясь еще ближе.
      Хантер вздохнул и припал к ее губам. Его губы были теплыми, чувственными, и Кэтлин целовала его с пылкой страстью, ожидая, что он обнимет ее по-настоящему, прижмет к себе. Вместо этого он отстранил ее от себя и сказал ровным голосом:
      – Не надо. Прекрати.
      – Но, Хантер, дорогой…
      Он встал:
      – Кэтлин, у нас гости.
      – Ты прав, дорогой. – Кэтлин улыбнулась и тоже встала. – Продолжим позже?
      – Нет. – Хантер повернулся и, не дожидаясь ее, пошел к дому. – Я больше не желаю, чтобы ты меня дразнила.
      – Дорогой, я не…
      Но Хантер шел не оглядываясь. Кэтлин закусила губу и расстроенно опустилась на скамейку. «Что я сделала не так? – думала она. – Как убедить его, что я хочу быть ему настоящей женой? Может, уже слишком поздно, он больше меня не хочет? Нет, не может быть, поцелуй его выдал. После того, как гости разъедутся, я попытаюсь еще раз».
      Приняв решение, Кэтлин встала и поспешила назад к гостям.
      Праздник затянулся допоздна. Около полуночи несколько мужчин все еще играли в покер в библиотеке, похоже, не собираясь уходить. Кэтлин вздохнула и направилась к лестнице. Хантер не играл, но стоял тут же со стаканом в руке, наблюдая за игроками.
      – Пожалуй, я пойду. Дорогой, ты поднимешься? – спросила Кэтлин, положив руку ему на плечо.
      – Позже, – бесстрастно ответил Хантер.
      – Хантер, дружище, иди, – со смехом крикнул кто-то из гостей, – мы можем просидеть хоть до утра. Ты ведь не против?
      – Нет, конечно. – Хантер тоже рассмеялся и повернулся к Кэтлин: – Иди к себе, я приду позже.
      Кэтлин со вздохом стала подниматься по лестнице одна. В спальне уже ждала Ханна, чтобы переодеть ее ко сну.
      – Мисс Кэтлин, как прошел прием? Вы довольны?
      – Не совсем так, Ханна. Хантер остался внизу, а я хотела провести ночь с ним.
      – Ничего страшного, золотко, наверное, он просто хочет дать вам время раздеться и скоро поднимется.
      – Надеюсь, ты права. – Кэтлин улыбнулась. – Помоги мне раздеться: когда он придет, я хочу быть готова.
      Ханна сняла с нее платье и приготовила новую ночную рубашку из золотистого атласа.
      – Ну, мисс Кэтлин, если уж эта рубашка не поможет, тогда не знаю, – со смехом заметила нянька.
      Спереди ночное одеяние застегивалось на пуговицы до самого горла и выглядело довольно скромным, зато сзади вырез доходил чуть ли не до талии, а с боков по обе стороны шли разрезы от подола до середины бедра. Наряд был настолько смелым, что Кэтлин покраснела и смущенно засмеялась.
      – Ханна, боюсь, мне не хватит смелости показаться перед Хантером в таком виде.
      – Хватит, мисс Кэтлин, хватит. Когда доктор Хантер вас увидит, он не сможет устоять. А сейчас садитесь, я распущу вам волосы. – Закончив свое дело, Ханна оставила Кэтлин одну, сказав на прощание: – Удачи, мисс Кэтлин, наверняка хозяин скоро поднимется.
      Сидя в своей спальне в вызывающе открытой рубашке, Кэтлин волновалась, как школьница перед первым свиданием, и молилась, чтобы Хантер поскорее поднялся и оценил ее смелость. Устав сидеть на месте, она встала и заходила по комнате. Потом подошла к двери и чуть-чуть приоткрыла ее, чтобы услышать, когда Хантер будет подниматься по лестнице. Ждать пришлось недолго. Вскоре Кэтлин услышала, как Хантер поднялся на первую ступеньку лестницы и сказал засидевшимся игрокам:
      – Джентльмены, оставайтесь, сколько хотите, еды и питья хватит до утра, а я пойду спать. Всем спокойной ночи.
      Было слышно, как он поднимается по лестнице. Кэтлин приоткрыла дверь чуть шире и, затаив дыхание, стала ждать. «Хорошо бы он сам заглянул ко мне», – думала Кэтлин. Но он прошел мимо ее двери, даже не повернув головы.
      – Хантер, – шепотом позвала Кэтлин, выглянув в коридор.
      Он остановился и медленно вернулся на несколько шагов.
      – В чем дело, Кэтлин?
      – Может, зайдешь на минутку? Не можем же мы разговаривать, пока я в спальне, а ты в коридоре, – нас услышат гости.
      – Прости, Кэтлин, но я не могу. Мне нужно поговорить со Скотти.
      – Со Скотти? Дорогой, но он давно спит.
      – В таком случае мне придется его разбудить, – спокойно сказал Хантер.
      – Но зачем в такой час?
      – Мне необходимо с ним поговорить, вот зачем. Что тебе нужно?
      – Давай сделаем так: ты пойдешь к Скотту, поговоришь с ним, а потом вернешься ко мне.
      Хантер посмотрел на жену в соблазнительном одеянии из золотистого атласа. Ее вид немедленно пробудил у него эротические мысли, но Хантер поборол себя и твердо возразил:
      – Нет, Кэтлин, я не вернусь. Я пойду к себе и лягу спать. Спокойной ночи.
      Не дожидаясь ее возражений, он повернулся и пошел по коридору.
      Кэтлин беспомощно смотрела ему вслед, потом закрыла дверь спальни и прислонилась к ней спиной. От обиды и унижения у нее на глазах выступили слезы. Он равнодушно отверг ее, когда было совершенно ясно, чего она хочет! Подавленная, Кэтлин побрела к кровати и взяла с подушки хрупкую коробочку, обернутую в золотую бумагу, – ее подарок Хантеру. Она собиралась подарить его, когда они останутся наедине. Прижимая к груди подарок, Кэтлин упала на кровать и расплакалась, не заботясь о том, что слезы испортят красивую обертку.
 
      Хантер на цыпочках вошел в детскую. Скотти крепко спал, раскинув руки над головой, одна нога, как обычно, свисала с кровати. В одной руке он держал флаг. Хантер улыбнулся и пододвинул к кровати стул.
      – Скотт, Скотти, – шепотом позвал он.
      Мальчик что-то промычал во сне. Хантер вынул у него из руки флаг и сказал громче:
      – Скотт, это папа. Проснись, сынок.
      – Папа? – Скотт открыл глаза и сел. – Что случилось?
      – Ничего серьезного, дорогой. Просто я не успел сказать тебе спокойной ночи.
      – Спокойной ночи, папочка. Я люблю тебя. – Скотт обнял отца за шею, потом снова лег.
      – Я тебя тоже люблю, Скотти. Дорогой, я хотел с тобой кое о чем поговорить, можно?
      – Конечно, папа.
      – Помнишь, ты говорил, что утром вы ходили в негритянский квартал?
      – Да, мы ходили втроем: мистер Джексон, Джонни и я.
      – И что ты там видел?
      – Там продавали черномазых.
      Хантер вздохнул, но улыбнулся сыну.
      – Дорогой, эти люди – негры, никогда не называй их черномазыми. И ты прав, их действительно продают. Но это неправильно. Я не хочу, чтобы ты снова туда ходил. Пообещай, что этого больше не будет.
      Озадаченный Скотт недоуменно воззрился на отца.
      – Обещаю, папа.
      – Вот и хорошо, Скотти. Запомни, человек не должен быть собственностью другого человека. Понимаешь? Тебе бы ведь не понравилось, если бы ты или я кому-то принадлежали?
      – Нет, папа, это было бы ужасно.
      Хантер улыбнулся:
      – Ты прав, сынок, и я тебе обещаю, что мы никогда не будем никому принадлежать. А сейчас закрывай глазки и спи. Я люблю тебя.
      Хантер склонился над кроваткой и поцеловал сына в смуглый лоб.
      – Папочка, – прошептал Скотт, – я хочу быть как ты. – Мальчик повернулся на бок и почти мгновенно заснул.

Глава 23

      Хантер стоял у холодного камина в своей спальне. Ложиться спать не хотелось. Он взялся за пряжку ремня, но потом со вздохом опустил руки. Что толку ложиться в кровать, если он все равно не заснет? Хантер достал длинную коричневую сигару и закурил, медленно выпуская дым к потолку, затем стал бесцельно расхаживать по комнате, взъерошивая пятерней волосы. В спальне было душно, поэтому он подошел к открытой двери на балкон, вышел и вдохнул полной грудью влажный воздух, напоенный весенними ароматами. На затянутом облаками небе не было видно ни одной звезды, и хотя уже перевалило за полночь, в неподвижном, без малейшего дуновения ветерка воздухе не ощущалось приятной прохлады.
      С балкона Хантер увидел, что в комнате Кэтлин горит свет, отбрасывая неровные блики на расположенный внизу сад. Некоторое время он постоял, глядя на мерцающий огонек и гадая, чем же она занимается в столь поздний час. Но потом погасло и это окно, и дом полностью погрузился в темноту – если не считать последней лампы, горящей возле его кровати. Все спят – все, кроме него. Хантер вздохнул, выбросил в пепельницу недокуренную сигару и вернулся в комнату.
      В дверь тихо постучали. Хантер оглянулся и, не двигаясь с места, сказал:
      – Войдите.
      Кэтлин вошла в комнату и закрыла за собой дверь. Хантер удивленно смотрел, как она идет к нему, он все еще стоял в прежней позе, только рука, лежащая на каминной полке, напряглась. Кэтлин была в одной ночной рубашке, и от одного ее вида сердце Хантера сбилось с ритма. Рубашка из тонкой мягкой ткани бледно-голубого цвета была настолько прозрачной, что почти не скрывала ее тела, хотя и доходила до самых щиколоток, а длинные рукава с кружевными рюшами прикрывали руки до костяшек пальцев. Лиф рубашки украшало такое же кружево, но оно едва прикрывало выпуклости ее грудей, а голубая лента, повязанная под грудью, приподнимала ее, делая наряд еще более соблазнительным. Хантер резко втянул воздух и поспешно отвел взгляд.
      – В чем дело, Кэтлин, что тебе нужно?
      Кэтлин остановилась рядом с ним. Свет единственной лампы, падающий сзади, превратил ее фигуру в темный силуэт, а волосы, свободно рассыпавшиеся по плечам, – в подобие сияющего нимба.
      – Хантер, я хочу с тобой поговорить, – тихо сказала Кэтлин.
      – Ну хорошо, – нехотя согласился он, стараясь не смотреть на жену и с преувеличенным вниманием изучая собственную кисть, сжимающую край каминной полки.
      – Хантер, – Кэтлин понизила голос до шепота, – посмотри на меня, пожалуйста, я не могу разговаривать, когда ты смотришь в сторону. – Она дотронулась до его щеки, и Хантер повернул голову.
      Все еще не двигаясь с места, он мельком посмотрел на ее лицо, а потом взгляд скользнул вниз по ее телу. Наконец Хантер снова посмотрел ей в лицо и хрипло пробормотал:
      – Кэтлин, тебе не кажется, что лучше бы одеться?
      Кэтлин улыбнулась, не убирая руки с его напрягшейся щеки:
      – Хантер, но сегодня очень тепло, а ты – мой муж. Неужели мне так уж необходимо быть одетой в твоем присутствии?
      Хантер холодно посмотрел на нее:
      – Может, сейчас и тепло, но впредь, Кэтлин, если тебе потребуется что-то со мной обсудить, будь любезна прикрыться для приличия. – Но дело было не в приличиях, и, помолчав, Хантер все-таки высказал то, о чем думал: – Или, дорогая, тебе доставляет удовольствие мучить меня? Уважая твои чувства – или их отсутствие, – я оставил тебя в покое, но тебе этого мало. Ты жестока, Кэтлин. Я не хочу, чтобы ты ко мне прикасалась. – С этими словами Хантер решительно взял ее за запястье, отвел ее руку от своего лица и опустил вниз. – А теперь, если ты сказала все, что собиралась, с твоего разрешения я бы хотел лечь спать.
      – Хантер! – Кэтлин шагнула ближе. – Я не хотела тебя мучить, честное слово!
      – В таком случае чего ради ты…
      Кэтлин заставила его замолчать, приложив пальцы к его губам.
      – Ш-ш-ш, я пришла, чтобы сказать нечто важное, и тебе придется меня выслушать. – От волнения у Кэтлин перехватило дыхание, она на миг опустила голову, но потом снова подняла и посмотрела в глаза Хантеру. – Дорогой, я вела себя глупо и прошу у тебя прощения. Я годами заставляла тебя страдать, но если ты мне позволишь, я постараюсь загладить свою вину. Может, меня отчасти оправдывает то, что я тоже страдала, с каждым днем все больше в тебя влюбляясь. – Глаза Хантера расширились, в них промелькнуло недоверие, но он молчал. – Я уже давно пытаюсь набраться храбрости прийти к тебе. Если бы ты знал, сколько раз за последние несколько месяцев я выходила в коридор, но возвращалась, так и не дойдя до твоей комнаты, потому что боялась, что ты меня прогонишь. И если бы ты так и сделал, мне не в чем было бы тебя упрекнуть. Но я решила, что все-таки должна рискнуть, пусть даже я выставлю себя на посмешище. Я знаю, что когда-то ты меня любил и желал, и молю Бога, чтобы твои чувства ко мне еще сохранились.
      Хантер по-прежнему молчал, но выражение его глаз снова изменилось. Теперь Кэтлин прочла в них растерянность. Когда он собрался заговорить, Кэтлин опередила его:
      – Прошу тебя, Хантер, дай мне закончить, а потом можешь отослать меня прочь, если захочешь. Я уйду и больше тебя не потревожу.
      Волнуясь все больше, Кэтлин сделала глубокий вдох, и Хантер невольно заметил, как ее полная грудь натягивает тонкое голубое кружево ночной рубашки. У него ослабели колени, на лбу выступил пот.
      – Любимый, – продолжала Кэтлин, – помнишь ту ночь в коридоре пару месяцев назад? Тогда я хотела тебя так, что не передать словами, но произошло недоразумение. Мы друг друга не поняли. Я хотела пригласить тебя в свою спальню или чтобы ты пригласил меня в свою, но ты ушел, думая, что я тебя отвергла. Это не так, клянусь, Хантер! Я тебя страстно желала. Когда я сказала, что мы должны остановиться, я только имела в виду, что мы не можем заниматься любовью в коридоре. Знаю, в ту ночь мне следовало броситься за тобой, все объяснить, но я этого не сделала и жалею об этом до сих пор.
      Кэтлин замолчала и всмотрелась в лицо мужа. Тонкие правильные черты были все еще искажены болью, но она заметила, что его дыхание участилось, и улыбнулась.
      – Любимый, мое сердце тоже забилось быстрее, хочешь послушать?
      Она взяла его руку в свою, осторожно приложила под левую грудь и снова всмотрелась в лицо мужа. Хантер мысленно приказал своей руке убраться, но тело решительно отказывалось повиноваться. Вместо этого его ладонь слегка сжала нежную плоть в подобии любовной ласки. Беспомощно закрыв глаза и чувствуя, как в его груди рождается стон, Хантер обнял Кэтлин и погрузил пальцы в шелковистую массу ее волос.
      Кэтлин с улыбкой положила руки на плечи мужа, приподнялась на цыпочки и прошептала:
      – Дорогой, какой же я была дурочкой! Я люблю тебя, очень люблю! – Она стала осыпать поцелуями его обнаженную грудь.
      С губ Хантера сорвался низкий стон, он открыл глаза и стал смотреть, как Кэтлин покрывает его часто вздымающийся и опадающий торс нежными поцелуями. Он замер, не смея шелохнуться, наслаждаясь сладкой мукой.
      Кэтлин выпрямилась, прижалась к нему и прошептала:
      – Хантер, люби меня, пожалуйста, дорогой.
      Она снова стала целовать его, и Хантер не выдержал. Легонько потянув за волосы, он мягко отстранил ее голову от своей груди. Кэтлин посмотрела ему в глаза взглядом, в котором светилась любовь, и улыбнулась. Ее маленькие руки, до сих пор лежавшие у него на плечах, обняли его за шею, и одновременно с этим Хантер склонился к ней и накрыл ее рот своим. Он целовал ее снова и снова. Нехотя убрав руку с груди Кэтлин, он обнял ее за талию и крепче прижал к себе. Она прижалась к нему своим податливым телом и, когда Хантер отпустил ее губы и стал целовать шею, прошептала:
      – Прости, любимый, я была такой дурой…
      Ее искренность развеяла последние сомнения Хантера. Он снова припал к ее губам и стал целовать их с неистовой страстью. Почти не отрываясь от ее рта, Хантер пробормотал:
      – Господи, Кэтлин, как же я тебя люблю! Я так сильно тебя хочу, что, наверное, умру, если не сделаю тебя своей.
      За окном душная ночь разразилась весенней грозой. Загрохотал гром, налетел ветер, раздувая голубые занавески на окне, в стекла ударили струи дождя, небо то и дело озарялось вспышками молний. Хантер подхватил жену на руки и понес к кровати, поставил на пол и, глядя ей в глаза, взялся длинными пальцами за ленту, завязанную под ее полной грудью, и осторожно потянул. Лента развязалась. Хантер взялся за лиф рубашки и, опустив его до талии, крепко обнял Кэтлин за плечи и наклонился к ней, чтобы поцеловать нежные холмики грудей. Руки Кэтлин в длинных рукавах оказались прижатыми к телу спущенным лифом, и она превратилась в добровольную пленницу страстных ласк мужа.
      – Ты моя, Кэтлин, – хрипло шептал он, – и на этот раз ты наконец-то будешь мне принадлежать.
      Он впился в ее рот горячим, требовательным поцелуем, жадно исследуя сладкие тайники, в которые его так долго не допускали. Кэтлин ответила на его страстный поцелуй со всей любовью, которая жила в ее сердце, тихонько постанывая и жалея только о том, что ее руки прижаты к бокам и она не может обнять мужа.
      Хантер поднял голову. Стянув длинные рукава, он освободил ее из плена и тут же снова привлек к себе. Почувствовав, как ее тонкие гибкие руки обнимают его, он счастливо вздохнул.
      – Хантер, Хантер, – шептала Кэтлин, касаясь губами его шеи, – я люблю тебя. Научи меня, как доставить тебе наслаждение, я сделаю все, что ты хочешь.
      Дрожа от страсти, Хантер крепко прижал ее к себе и снова стал целовать. Уткнувшись носом ей в шею, он пробормотал:
      – Просто позволь мне любить тебя, я хочу насытиться тобой.
      – Да, любовь моя, да!
      Кэтлин сама нашла его губы, при этом еще крепче прижимаясь к нему. Поцелуи Хантера сводили ее с ума, у нее кружилась голова, слабели колени. Хантер оторвался от ее губ, Кэтлин недоуменно открыла глаза, но он уже целовал ее щеки, шею, ухо, а потом его губы стали медленно спускаться, прокладывая огненную дорожку к груди. Крепко держа жену за талию, Хантер медленно опустился на одно колено, привлек Кэтлин ближе и сомкнул горячие губы вокруг одного соска. Застонав от удовольствия, Кэтлин погрузила руки в его волосы и обхватила его голову.
      Молния сверкнула особенно ярко, на секунду в комнате стало светло, как днем. Хантер поднял голову и увидел ангельский лик любимой женщины, голубые глаза горели любовью и страстью, обнаженные груди вздымались и опадали в такт участившемуся дыханию, длинные золотистые волосы разметались по плечам. У Хантера пронеслась мысль, что ему еще не доводилось видеть столь прекрасного зрелища.
      – Хантер! – вскрикнула Кэтлин. Обнаженная, она вдруг почувствовала себя уязвимой.
      Хантер положил руки на ее округлые ягодицы, прижал к себе белеющее в темноте тело и стал жадно целовать шелковистую кожу ее живота, чувствуя, как кровь пульсирует в висках. Он пил ее сладость и не мог утолить жажду. Вцепившись в его волосы, Кэтлин запрокинула голову, забыв обо всем на свете под натиском нарастающей страсти.
      Опустив руки ниже, к ее коленям, Хантер стал ласкать губами ее бедра. Кэтлин только и могла, что шептать пересохшими губами его имя. Доведя ее своими поцелуями до грани воспламенения, Хантер встал и выпрямился. Открыв глаза, Кэтлин увидела, что он расстегивает ремень брюк. Когда через несколько мгновений комнату озарила очередная вспышка молнии, Хантер уже стоял перед Кэтлин совершенно обнаженный. Дав ей возможность лишь мельком увидеть его гибкое тело, он резко, почти грубо схватил ее за плечи и прижал к себе. Положив руку ей на затылок и погрузив пальцы в густые волосы, Хантер снова стал целовать ее, одновременно крепко прижимая ее трепещущее от страсти тело к своему, так, что она ощутила мощь его возбуждения. Сила его объятий и обжигающая ярость поцелуев на какое-то мгновение даже испугали Кэтлин: ей показалось, что она может задохнуться. Она уперлась руками ему в грудь и попыталась отстраниться.
      – Что случилось, милая? – спросил Хантер, нежно прикусывая кожу.
      У Кэтлин ослабели ноги. Чтобы не упасть, она снова вцепилась в его плечи.
      – Дорогой, кажется, я слабею, – прошептала она.
      Хантер подхватил ее на руки, уложил на середину широкой кровати и подложил под голову подушку. Некоторое время он не двигался, просто любуясь женой. Кэтлин беззастенчиво разглядывала его тело, потом улыбнулась и тихо сказала:
      – Так гораздо лучше, любимый. Разве ты ко мне не присоединишься?
      Хантер склонился над кроватью, и Кэтлин протянула к нему руки, обняла за шею и привлекла к себе. Хантер лег рядом, приподнявшись на локте. Кэтлин стала гладить поросль светлых волос у него на груди, в это время Хантер накрыл одной рукой ее полную грудь, легонько погладил большим пальцем сосок и наклонился, чтобы поцеловать в губы. Встречая его язык, ее губы покорно приоткрылись, но Хантер отступил, приглашая ее саму исследовать его рот языком. Кэтлин приняла вызов. Припав к его губам, она приподнялась и прижалась к нему всем телом, пылающим от его ласк. Когда Хантер оторвался от ее рта, голубые глаза посмотрели на него с мольбой.
      – Любимый, пожалуйста, прошу тебя…
      – Кэтлин, – прохрипел Хантер.
      Он прижался губами к чувствительной коже ее шеи, Кэтлин дрожащими пальцами стала гладить его щеку. Рука Хантера соскользнула с ее груди, ненадолго задержалась на талии, погладила бархатистую кожу живота, затем, поглаживая, двинулась ниже и скользнула между бедер. Кэтлин застонала от удовольствия. Обняв Хантера за шею, она задвигалась под ним, чувствуя, как его возбужденная плоть упирается ей в бедро, в какой-то момент сладкая мука стала невыносимой, и она поняла, что не может больше терпеть, что должна слиться с любимым воедино. Ее маленькая ручка медленно двинулась вниз по его груди, скользнула по плоскому мускулистому животу и ниже. Когда она нежно обхватила его мужское естество, Хантер застонал и закусил губу.
      Подняв голову и неотрывно глядя в глаза Кэтлин, он накрыл ее руку своей и вошел наконец в ее ждущую влажную теплоту. Он чувствовал такое блаженство, какого не мог представить себе даже в мечтах. Наконец он стал Кэтлин настоящим мужем – мужем, которого страстно желает его любящая жена. Прекрасное тело, двигающееся под ним в извечном ритме страсти, принадлежит его единственной, возлюбленной Кэтлин.
      – Кэтлин, – прошептал он, – как долго я тебя хотел, как долго я мечтал об этой ночи!
      – И она настала, любимый. Хантер, люби меня.
      Кэтлин полностью отдалась во власть желания и задвигалась под Хантером, приподнимая бедра ему навстречу. Хантер тоже стал двигаться, сначала медленно, затем все быстрее, по мере того как его страсть разгоралась все жарче, а эротичные движения Кэтлин подводили его все ближе к той опасной черте, за которой он не сможет себя контролировать. Прилагая все силы, он держал себя в узде, наблюдая за Кэтлин. Только когда она задрожала в пароксизме страсти, он перестал сдерживаться и разделил с ней сладостное безумие и восторг взаимного обладания.
      Кэтлин в экстазе выкрикнула его имя. Волны наслаждения накатывали одна за другой, пугая ее своей глубиной и мощью, и, боясь утонуть в них, она прильнула к любимому мужу, цепляясь за него, как за спасательный круг.
      – Да, любовь моя, – тихо прошептал Хантер, словно почувствовав ее состояние и глядя на нее с любовью и нежностью, – в моих руках ты в безопасности. Я люблю тебя. – Заметив, что у нее выступили слезы на глазах, он мягко добавил: – Поплачь, если хочешь.
      Чувствуя себя необыкновенно сильным, удовлетворенный Хантер нежно поцеловал ее в висок, коснулся губами раскрасневшихся щек. Кэтлин прижималась к нему, все еще немного вздрагивая. Хантер впервые безошибочно чувствовал, что довел свою жену до вершины блаженства, и был от этого в восторге. Ему хотелось вскочить с постели, голым выбежать на балкон и крикнуть на весь мир, что он занимался любовью со своей женой и она отвечала ему с несдержанной страстью, что он не просто удовлетворил ее, а заставил кричать в экстазе. Разумеется, ничего подобного он не сделал. Вместо этого Хантер придвинулся к Кэтлин, прижал ее к себе и стал тихо нашептывать ей слова любви, нежно стирая поцелуями с ее влажных век слезы счастья.
      – Кэтлин, – задумчиво проговорил он, почти касаясь губами ее лица, – я никогда еще не был так счастлив. Даже если все это должно кончиться завтра, я ни о чем не сожалею. Ты подарила мне все, о чем я мечтал, да что там, реальность оказалась куда лучше самых смелых мечтаний.
      Кэтлин, теперь спокойная, погладила мужа по голове, убрала со лба прилипшую прядь волос.
      – Хантер Александер, надеюсь, ты мне поверишь, когда я скажу, что для меня это было так же чудесно. Хантер, ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю, и завтра это вовсе не кончится. Это будет длиться до тех пор, пока ты меня хочешь.
      Кэтлин приподнялась, легко коснулась губами его губ и снова уронила голову на подушку. Счастье так переполняло Хантера, что ему было трудно говорить. Когда молния сверкала особенно ярко или раздавался особенно страшный раскат грома, Кэтлин прятала лицо на теплой груди мужа. Каждому из них прикосновение к обнаженному телу другого было еще в новинку, и они лежали, неспешно привыкая к новым ощущениям и любуясь красотой друг друга.
      Кэтлин медленно подняла голову и всмотрелась в красивое выразительное лицо мужа. Хантер смотрел на нее, и от взгляда его бархатных карих глаз, в котором читались любовь и радость обладания, она испытала новый прилив счастья. А когда Хантер с озорной мальчишеской усмешкой положил руку ей на грудь, Кэтлин затрепетала.
      – Хантер, муж мой, мой любимый… – прошептала Кэтлин, касаясь губами поросли светлых волос у него на груди.
      Глухо застонав, Хантер закинул руки за голову. Кэтлин, встав на четвереньки, поцеловала его в губы, потом села на пятки и снова склонила голову к его груди. С чувственной медлительностью стала покрывать поцелуями каждый дюйм его кожи. Дыхание Хантера участилось, кожа стала горячей.
      – Кэтлин, – начал он, но она не дала ему договорить.
      – Ш-ш-ш, тише, Хантер, позволь мне доставить тебе наслаждение.
      Ее ищущие губы двинулись вниз. Кэтлин почувствовала, как мышцы плоского живота Хантера напряглись под прикосновениями ее языка, и продолжила свое чувственное исследование, одновременно принимаясь нежно ласкать его руками. Хантер уже не мог сдержать стона, а Кэтлин все продолжала ласки, чувствуя, как его пламя перекидывается и на нее. Покрывая легкими, как прикосновение перышка, поцелуями его живот, она двинулась ниже. Когда ее губы коснулись внутренней поверхности его бедра, Хантер не выдержал и, издав звук, похожий на рычание, потянул Кэтлин на себя.
      Подхватив ее под мышки, он впился в ее рот жадным, требовательным поцелуем и одним плавным движением перекатил ее на спину, оказавшись сверху. Потом поднял голову и посмотрел ей в глаза взглядом, затуманенным страстью.
      – Никогда не начинай того, что не собираешься заканчивать, – с усмешкой произнес он.
      – Кто сказал, что я не собиралась заканчивать? – хрипло прошептала Кэтлин. – Возьми меня, Хантер, я снова тебя хочу.
      – О, любимая, – простонал он, наклоняясь к ее трепещущим в ожидании губам.
      Он обхватил ее за бедра, и они снова превратились в двух пылающих страстью, изголодавшихся любовников, жадно стремящихся испытать все плотские наслаждения, которые только может дать тело. Стремительно нарастающее желание поглотило их обоих, и они отдались во власть неукротимой страсти. Ярость бури, разыгравшейся за окном, была ничто по сравнению с неистовством долго сдерживаемой и наконец выпущенной на свободу стихии, бушевавшей в телах двух любовников, слившихся воедино.
 
      Утром Хантер проснулся с довольной улыбкой на губах. Кэтлин еще спала, ее голова покоилась у него на груди, мягкие светлые волосы, упавшие на лицо, касались его кожи. Хантер смотрел на жену, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить ее, его сердце переполняли любовь и ощущение безграничного счастья. В спальне было прохладно, пахло дождем и весной. Хантер закрыл глаза и блаженно вздохнул. Ему хотелось петь во весь голос от счастья, но, подавив это ребяческое желание, он приподнял голову и поцеловал шелковистые волосы на макушке любимой, вдыхая их нежный аромат.
      Очарование момента разрушил громкий стук в дверь. Хантер еще не успел ответить, как в дверях выросла необъятная фигура Ханны. Нянька внесла поднос с завтраком. Хантер поспешно схватил простыню и натянул на себя и жену. Резкое движение разбудило Кэтлин, она открыла глаза и сонно улыбнулась Хантеру.
      – Ханна, поставь поднос на стол и уходи, – сказал Хантер, заливаясь краской.
      – Слушаю, доктор Хантер. – Улыбаясь во весь рот, негритянка приближалась к кровати.
      Кэтлин убрала с лица волосы и, сжимая край простыни, недовольно заметила:
      – Ханна, когда ты стучишься в дверь, предполагается, что ты дождешься, пока тебе разрешат войти.
      – Мисс Кэтлин, голубка, вы, верно, забыли, что я пеленала вас, еще когда вы были совсем крошкой. Вам нечего стесняться старой няньки.
      Кэтлин видела, что ее муж очень смущен и цепляется за простыню с таким видом, будто думает, что ее могут сорвать с него в любой момент. Тихо рассмеявшись, она дотронулась до его щеки и снова упрекнула Ханну:
      – Ханна, может, ты и права, но не забывай, что это комната Хантера. Я рассчитываю, что впредь ты не будешь входить сюда без разрешения. Я ясно выразилась?
      – Конечно, мисс Кэтлин. Не волнуйтесь, доктор Хантер, я сейчас уйду. – Не переставая улыбаться, Ханна оглядела спальню, подняла с пола брюки Хантера, потом валявшуюся в нескольких футах от них голубую ночную рубашку Кэтлин и укоризненно поцокала языком, еще больше смутив и без того чувствующего себя неловко Хантера. Нянька демонстративно сложила брюки и аккуратнейшим образом повесила их на спинку стула. Затем столь же тщательно свернула ночную рубашку, подошла к комоду и, открыв средний ящик, положила ее вместе с бельем Хантера.
      – Ханна, будь так любезна, убирайся, – угрожающе проговорила Кэтлин, глядя на согнутую спину няньки.
      – Уже ухожу. – Однако нянька не ушла, а подошла к двери на балкон и аккуратно расправила мокрые занавески. – Хороший сегодня денек, не правда ли?
      – Ханна, ты что, рехнулась? – Кэтлин покачала головой. – За окном темно, как ночью, дождь идет не переставая.
      Ханна повернулась, переваливаясь, прошла через комнату, с лукавой улыбкой покачала головой и упрямо повторила:
      – А я думаю, денек отличный, вы согласны, доктор Хантер?
      Хантер невольно улыбнулся в ответ, постепенно расслабляясь. Подмигнув няньке, он согласился:
      – Да, Ханна, день просто замечательный.
      Ханна наконец собралась уходить. Уже взявшись за ручку двери, она снова повернулась к супругам.
      – А теперь ешьте побыстрее, не то завтрак остынет. Небось доктору Хантеру надо подкрепить силы. – Широкое лицо негритянки расплылось в улыбке от уха до уха. – Сдается мне, у нас в доме появятся еще детки, да, сэр, мастеру Скотту нужна сестренка.
      – Убирайся! – крикнула Кэтлин, швырнув в няньку подушкой, потом повернулась к мужу: – Прости, дорогой, мне придется с ней серьезно поговорить.
      – Да, пожалуй, стоит. Сегодня ночью мне даже не пришло в голову запереть дверь.
      Отбросив простыню, Хантер встал с постели, прошел к двери и исправил оплошность. Затем подошел к столику и взял с подноса серебряный кофейник.
      – Дорогой, что ты делаешь? – Кэтлин встала на колени и перехватила руку мужа, прежде чем он успел налить кофе. – Честно говоря, я совсем не проголодалась, – мягко сказала она, – а ты? – Кэтлин снова легла на кровать, закинув руки за голову, и улыбнулась.
      Рука Хантера с кофейником замерла в воздухе над чашкой, затем его губы медленно изогнулись в лукавой улыбке.
      – Я тоже не голоден. Знаешь, пожалуй, Ханна права: денек и вправду отличный.
      Он снова юркнул в постель, придвинулся поближе к жене и прижался губами к ее теплой шее. Кэтлин блаженно вздохнула и обняла мужа.
      Нетронутый завтрак остывал на подносе.

Глава 24

      В дверь снова постучали, и из коридора донесся голос Скотта:
      – Папа, ты где?
      Хантер, в полудреме обнимающий спящую Кэтлин, приоткрыл глаза.
      – Я здесь, Скотти, подожди минутку.
      Кэтлин замычала во сне и открыла глаза.
      – Что такое, дорогой?
      Хантер улыбнулся:
      – За дверью стоит наш сын. Боюсь, мы совсем забыли о его существовании, и ему это не нравится.
      – Ой, Хантер, уже день, а мы все еще не встали. Скотт, наверное, растерялся, не знает, что и думать. Всякий раз, когда ты остаешься дома, он считает, что ты поступаешь в полное его распоряжение. Хантер, ты его избаловал, – заключила Кэтлин с улыбкой.
      – Знаю, – с усмешкой согласился Хантер, – так же, как отныне я намерен баловать тебя.
      Кэтлин приподнялась и поцеловала мужа в губы.
      – Любовь моя, за дверью стоит Скотт, – прошептал Хантер.
      Кэтлин рассмеялась:
      – Что ж, ему придется подождать своей очереди. – Она еще раз коснулась губ Хантера своими.
      – Хватит! – со смехом взмолился Хантер. – Я должен встать немедленно или потом буду не в состоянии.
      Он спрыгнул с кровати и натянул брюки. Кэтлин лежа наблюдала за движениями его гибкого тела.
      – Хантер, я когда-нибудь тебе говорила, что ты красив с головы до ног?
      – Радость моя, – с улыбкой заметил Хантер, возвращаясь к кровати, – мужчинам не полагается быть красавцами, разве нельзя сказать, что я просто симпатичный? – Он присел на край кровати, чтобы обуться.
      Кэтлин придвинулась к нему и стала гладить обнаженную спину.
      – Ты не просто симпатичный, любимый, ты по-мужски красив, как Адонис.
      Хантер вскочил с кровати.
      – Знаешь, я обожаю нашего сына, – признался он смеясь, – но сейчас, кажется, готов свернуть его маленькую шейку. – Он наклонился над Кэтлин, погладил ее по голове и сказал: – Дорогая, полежи еще немного, может, тебе даже удастся еще поспать, пока я поиграю со Скоттом. Через час я вернусь и разбужу тебя, к ленчу мы ждем гостей.
      Быстро поцеловав Кэтлин, Хантер схватил со стула рубашку и, застегивая ее на ходу, поспешил к двери. Выйдя в коридор, он подхватил мальчика на руки:
      – Привет, Скотт, что случилось?
      Кэтлин осталась понежиться в постели. Облака немного рассеялись, и в комнату заглянуло солнце. Зевнув, Кэтлин сладко потянулась и снова откинулась на подушки. Ночь неистовой страсти была восхитительна, но утро стало еще лучше: ее муж оказался великолепным любовником, заботливым, чутким – действуя с удивительной нежностью и терпением, он снова довел ее до экстаза. Вспоминая, Кэтлин закрыла глаза и прошептала имя мужа. Потом устроилась поуютнее и снова заснула, все еще чувствуя на своей коже его ласки.
 
      – Папа, я не мог тебя найти и испугался, – рассказывал Скотт, пока отец нес его по коридору и спускался по лестнице.
      – Сынок, я все утро был в этой самой комнате.
      Хантер поцеловал мальчика в щеку.
      – Я тебя искал, но Ханна не разрешила мне подниматься наверх. Как ты думаешь, почему? Она злюка?
      – Нет, сынок, ты не должен так говорить, Ханна очень добрая, она тебя любит и очень хорошо заботится о вас с мамой.
      – Папа, а мама тоже в твоей комнате? Я к ней заглядывал, но ее не было.
      Хантер расплылся в довольной улыбке:
      – Да, дорогой.
      – Почему? Она ведь должна быть у себя в спальне?
      – Сынок, мы с твоей мамой теперь будем спать в одной комнате.
      – Почему, папа?
      – Потому что нам нравится быть вместе, дорогой.
      Мальчик вдруг обхватил голову отца руками и заглянул ему в глаза:
      – Папочка, ты ведь не уйдешь от меня, правда?
      – Скотти, дорогой, почему ты об этом спрашиваешь? Конечно, я никогда не уйду от вас с мамой.
      – Вот и хорошо. – Скотт улыбнулся и крепко обнял отца. – Просто я испугался, когда не смог тебя найти.
      Хантер поцеловал мальчика в смуглый лоб и серьезно сказал:
      – Скотт, я тебя очень люблю, я всегда буду с тобой. А теперь, дружище, спускайся на пол. Хочешь поиграть в мяч?
      – Хочу!
      Поставив мальчика на пол, Хантер вышел вместе с ним через черный ход во двор. Скотт тут же побежал искать мяч, который вечно куда-то пропадает. На этот раз он оказался на клумбе среди ранних роз.
      – Папа, я нашел мяч! – радостно сообщил мальчик. – Он лежит там, где я его оставил в прошлый раз.
      – Ну конечно, бросай его сюда! – Хантер поднял руки.
      Скотт бросил мяч, но слишком низко. Хантер вовремя пригнулся.
      – Ты никогда не научишься бросать как следует, если будешь пытаться действовать левой рукой.
      – Папа, я хочу бросать, как ты, ты ведь бросаешь левой.
      Скотт повторил попытку с еще менее удачным результатом. На этот раз Хантер не стал поднимать мяч, а подошел к сыну.
      – Скотти, мы говорили об этом уже много раз. Я – левша, а ты – нет, так что перестань упрямиться.
      Явно разочарованный, Скотт поднял глаза на отца:
      – Папа, я хочу во всем походить на тебя.
      Хантер взъерошил темные волосы мальчика и улыбнулся:
      – Рад это слышать, но ты должен быть самим собой. Давай договоримся – когда я подам тебе мяч, ты бросишь его правой рукой. Вот увидишь, получится гораздо лучше.
      – Хорошо, папа.
      На этот раз все прошло гладко.
      – Смотри, папа, у меня получилось! – радостно закричал он.
      Хантер улыбнулся:
      – Молодец, сынок, я и сам не мог бы бросить точнее.
 
      Проведя с шустрым, полным энергии мальчуганом около часа, Хантер вернулся в спальню. Тихо войдя в комнату, он подошел к кровати. Кэтлин крепко спала, закинув руку за голову. При виде любимой женщины, спящей в его постели, сердце Хантера забилось чаще. «Кэтлин прекрасна, и она принадлежит мне», – думал Хантер, краснея при воспоминании о прошедшей ночи. Он и не подозревал, что его жена может быть такой страстной, и это открытие несказанно обрадовало и воодушевило его. Хантеру не хотелось ее будить, но он знал, что пора. Он медленно наклонился к жене и поцеловал ее в губы.
      Кэтлин сонно приоткрыла глаза, улыбнулась и обняла мужа за шею.
      – Я хочу, чтобы ты теперь всегда будил меня только так.
      – И я не могу придумать лучшего способа. – Хантер снова поцеловал ее, ее губы приоткрылись, и он тут же воспользовался этим, проникнув языком в ее рот. Когда они наконец оторвались друг от друга, Кэтлин коснулась губами его уха и прошептала:
      – Хантер Александер, я люблю тебя. А ты меня?
      – Дорогая, – Хантер поцеловал ее в плечо, – мне не хватит слов, чтобы передать, как сильно я тебя люблю.
      – А ты не говори, а покажи, – поддразнила Кэтлин.
      Хантер с явной неохотой выпрямился.
      – Увы, любовь моя, не могу, нет времени. Но у меня для тебя сюрприз. – Хантер встал и подошел к окну, где на подоконнике оставил срезанную в саду красную розу. Пряча цветок за спиной, он с улыбкой вернулся к кровати и вручил его Кэтлин.
      – Какая красота! Спасибо!
      – А теперь, прекрасная моя, пора вставать и идти в свою комнату. Ты не забыла, что к ленчу мы ждем гостей?
      – Ах, Хантер, лучше бы они не пришли, – со вздохом сказала Кэтлин, теребя длинный стебель розы. – Кстати, кто будет?
      – Наш агент по торговле хлопком, англичанин Ричард Крэддок, он приехал за товаром. – Хантер помолчал, глядя на улыбающуюся Кэтлин с розой в руках, вздохнул поглубже и добавил: – На этот раз, дорогая, он будет не один, с ним придет его партнер Доусон Блейкли.
      Улыбка сбежала с лица Кэтлин. Не глядя на Хантера, она машинально сжала в пальцах стебель розы и тут же поморщилась: острый шип больно вонзился в руку. Хантер нежно пососал ранку и тихо сказал:
      – Я тебя очень люблю. И я знаю, что ты меня любишь, а все остальное не имеет значения. – Он привлек ее к себе.
      Кэтлин порывисто обняла мужа за шею.
      – Ах, Хантер, я тоже тебя люблю, очень люблю!
      – Знаю, дорогая. – Обнявшись, некоторое время они сидели молча, потом Хантер погладил Кэтлин по голове и прошептал: – Кэтлин, есть только ты и я, только мы. – Еще через некоторое время, почувствовав, что она совсем успокоилась и преодолела свои страхи, Хантер отодвинулся и встал.
      Кэтлин вдруг воскликнула:
      – Мне только что пришла в голову ужасная мысль!
      – Что такое? – встревоженно спросил Хантер.
      – У меня нет с собой никакой одежды, как же я доберусь до своей комнаты?
      Хантер рассмеялся и снова привлек жену к себе.
      – Дорогая, хотел бы я, чтобы это была самая сложная из всех наших прошлых и будущих проблем.
      – Ты, конечно, можешь смеяться, но как же мне все-таки быть?
      Хантер отпустил ее, подошел к гардеробу и достал черный шелковый халат.
      – Мадам, я могу одолжить вам этот наряд, если вы пообещаете его вернуть.
      Кэтлин надела халат и туго перетянула его поясом на талии.
      – Ни за что, он мне понравился, я решила оставить его себе.
      Хантер с усмешкой запахнул лацканы у нее на груди так, что Кэтлин оказалась закутанной до самого подбородка.
      – Знаешь что? Этот халат так тебе идет, что я, пожалуй, отдам его тебе насовсем. А теперь, дорогая, поторопись, у тебя мало времени.
      – Всего один поцелуй, и я ухожу. – Кэтлин обняла мужа за шею. – Вечером, доктор Хантер Александер, вы снова будете иметь удовольствие лицезреть меня в этом халате.
 
      Когда Кэтлин стала спускаться вниз, гости уже приехали и сидели с Хантером в гостиной.
      – Я с вами согласен, доктор Александер, – услышала она глубокий баритон Доусона, – земли в Миссисипи истощаются, на многих плантациях урожайность сократилась чуть ли не вдвое. Но мне неприятно слышать, что Сан-Суси переживает трудности.
      – Благодарю за сочувствие, мистер Блейкли, но, честно говоря, я не так уж этим обеспокоен, я это предвидел. Кроме того, я пытаюсь юридически оформить освобождение рабов. Кажется, вы сделали то же самое еще много лет назад?
      – Да, я освободил рабов, но они остались на плантации в качестве наемных работников. – Доусон повернулся к Крэддоку. – Как видите, Ричард, я не единственный плантатор на Юге, который не одобряет рабство.
      Внезапно взгляд Доусона метнулся к двери. Посмотрев туда же, Хантер увидел Кэтлин. Она стояла в дверях в новом бледно-розовом платье и улыбалась. Мужчины встали, Хантер подошел к жене.
      – Дорогая, ты прекрасно выглядишь. Проходи, поздоровайся с гостями. – По-хозяйски обняв Кэтлин за талию, он ввел ее в комнату. – Это Ричард Крэддок, помнишь, я знакомил тебя с ним на приеме по случаю дня моего рождения?
      – Да, конечно, помню. Рада видеть вас, мистер Крэддок. Садитесь, пожалуйста.
      – Счастлив снова видеть вас, миссис Александер.
      Хантер повернулся к Доусону.
      – Дорогая, полагаю, с этим джентльменом ты уже знакома.
      Кэтлин улыбнулась и подала Доусону руку:
      – Как поживаете, мистер Блейкли?
      – Спасибо, прекрасно. – Он галантно поклонился и поцеловал ей руку. – Рад вас видеть.
      – Благодарю.
      Кэтлин прошла к дивану и села рядом с мужем.
 
      За ленчем разговор вернулся к теме рабства и конфликту между Севером и Югом. Кэтлин обнаружила, что никто не ждет от нее активного участия в беседе, и была этому очень рада. Еще больше ее обрадовало то обстоятельство, что Доусон почти не смотрел в ее сторону и, казалось, вообще не замечал ее присутствия. Постепенно Кэтлин расслабилась и решила, что Доусон в конце концов ее разлюбил. Она радовалась этому вполне искренне: теперь, когда она полюбила Хантера, ей бы не хотелось, чтобы Доусон страдал, все еще питая к ней какие-то чувства. Кэтлин наблюдала за мужчинами, увлеченными беседой. Как же они не похожи, хотя оба красивы! Доусон – крупный, темноволосый, смуглый, доказывая что-то, он немного повышал свой рокочущий голос. Хантер – худощавый, светловолосый, спокойный, понимающий.
      – Я и сам пытаюсь втолковать всем то же самое, – произнес Хантер, – но они как будто не слышат. Если начнется война – или, может быть, нужно говорить не «если», а «когда», – мы обречены.
      – Да, Хантер, это самоубийство. У нас нет собственных ресурсов, не можем же мы обстреливать янки коробочками хлопка.
      – К сожалению, Доусон, вы правы. Я люблю Юг не меньше любого южанина и не сомневаюсь, что и вы его любите, но боюсь, наша знаменитая гордость не доведет нас до добра.
      – Совершенно с вами согласен. Скажу больше: те, кто думает, что северяне оставят нас в покое и позволят жить, как нам нравится, обманывают себя.
      Ричард Крэддок смотрел то на одного собеседника, то на другого с искренним восхищением, хотя и не понимал сути проблемы.
      – Это-то меня больше всего и возмущает, – заявил Хантер. – На самом деле северянам плевать на благополучие рабов, им просто не нравится то, что они работают на нас, а не на них. Будь у них такая возможность, они и сами завели бы себе рабов.
      – Совершенно верно. На деле шум поднялся не из-за прав рабов, а из-за прав штатов, и мне кажется, в любую минуту может произойти взрыв.
      – Вы правы, Доусон, вы правы.
 
      После ленча все четверо пили кофе в гостиной. Крэддок вежливо заметил:
      – Доусон, как ни приятен этот визит, нам пора двигаться.
      Хантер улыбнулся:
      – Мистер Крэддок, я должен попросить у вас прощения. Мы так увлеклись обсуждением своих местных проблем, что не обсудили деловые вопросы, которые, собственно, и привели вас сюда. Кэтлин, дорогая, тебе, вероятно, будет неинтересно, так что ты можешь идти к себе.
      – У меня есть другое предложение, – вставил Доусон. – Может быть, хозяйка покажет мне сад, пока вы с Ричардом обсудите дела? Я заметил, цветы уже распускаются.
      Кэтлин внутренне напряглась, но постаралась скрыть напряжение за улыбкой. Хантер поддержал предложение Доусона:
      – Да, дорогая, покажи гостю парк. Мы недолго, обещаю.
      – Конечно, дорогой.
      Кэтлин пошла первой, Доусон – следом, не отставая от нее.
      – Сюда, пожалуйста, мистер Блейкли. Самый красивый парк – тот, что за домом, пройдем туда? – Она вопросительно посмотрела на Доусона.
      – С удовольствием, – вежливо ответил тот. Небо совсем прояснилось, над головой ярко светило солнце. Покосившись на Кэтлин, Доусон спросил: – А вы не обгорите?
      – Спасибо за заботу, но со мной ничего не случится, честное слово, – ответила Кэтлин, не глядя на него. Она указала на пышный розовый куст, украшенный крупными красными цветами. – Некоторые сорта роз уже цветут.
      – Очень красиво.
      Не обратив ни малейшего внимания на цветы, Доусон не отрываясь смотрел на Кэтлин. Они прошли дальше и оказались под огромной магнолией, ветви которой наклонялись почти до земли.
      – Осторожно, не ударьтесь головой, – предупредила Кэтлин. Едва последнее слово слетело с ее губ, как Доусон привлек ее к себе.
      – Любовь моя, – прошептал он, припадая к ее губам.
      Кэтлин, испуганная и потрясенная, попыталась его оттолкнуть.
      – Нет, Доусон, не надо! Мы не можем, все изменилось!
      – В чем дело, любимая? Ты по-прежнему моя, я хочу тебя.
      – Нет! – крикнула Кэтлин. – Отпусти!
      Доусон отпустил ее, но его лицо выражало полнейшую растерянность.
      – Дорогая, что случилось? В последний раз, когда мы…
      – Не надо, Доусон, мы не виделись два года, за это время все изменилось. Я люблю Хантера, моего мужа. Когда мы встречались с тобой в прошлый раз, я его не любила, а сейчас люблю. Мне очень жаль, что так вышло, Доусон, я не хочу причинять тебе боль, но между нами все кончено.
      – Прости, Кэтлин, я не знал. Желаю тебе счастья, я всегда этого желал.
      – Спасибо, Доусон, право же, мне очень жаль…
      – Дорогая, тебе не о чем сожалеть, ты не сделала ничего плохого. Это я повел себя неправильно и прошу у тебя прощения. Давай вернемся в дом.
      – Спасибо, Доусон. Тебе не за что извиняться, ведь ты не знал. Пойдем обратно.

* * *

      Когда Доусон и Кэтлин вышли, Хантер быстро сказал:
      – Мне нужно подняться в кабинет за накладной, это не займет больше пяти минут. Пока я хожу, налейте себе выпить.
      Перескакивая через ступеньку, Хантер быстро взлетел по лестнице, прошагал по коридору и распахнул дверь в свою комнату. Не останавливаясь, прошел к письменному столу, стоящему у окна, обращенного в сад. Выдвинул средний ящик, достал из него папку с документами и бросил взгляд в окно. Кэтлин шла с Доусоном по дорожке, показывая ему первые цветы. Хантер невольно улыбнулся, думая, как же она хороша в своем новом платье, такая миниатюрная рядом с этим великаном. Он постоял еще немного, любуясь женой, и вдруг похолодел, не веря своим глазам: Доусон Блейкли привлек Кэтлин к себе и стал целовать.
      Хантер отвернулся от окна так резко, что у него закружилась голова. Он пошатнулся и ухватился за край стола, чтобы не упасть. Как Кэтлин могла? От горечи и обиды у него выступили слезы на глазах. Кэтлин снова сделала из него дурака. Она вовсе его не любит, нынче ночью он всего лишь заменял ей Доусона Блейкли, она ведь не знала, что тот вернулся в город. Знай она, что ее любовник в Натчезе, она никогда не отдалась бы своему мужу. Каким же он был дураком, поверив, будто она его любит! Эрзац-муж, эрзац-отец, эрзац-любовник, так было всегда и, по-видимому, будет. И жена, и сын на самом деле вовсе не его, а Доусона Блейкли. «Да и почему Кэтлин не любить Доусона? Он настоящий мужчина, а я – нет, – с горечью думал Хантер, – у меня нет деловой хватки, я не умею управлять плантацией, я не добытчик. Я не способен обеспечить Кэтлин и половину того, что она имела, живя с родителями. И любовник из меня никудышный, она, наверное, просто закрывала глаза и представляла, будто занимается любовью с Блейкли. У меня нет ничего общего с Доусоном Блейкли, как же она может меня любить?»
      Горькие раздумья Хантера нарушил шум, донесшийся с первого этажа. Он выпрямился, вытер глаза, взял нужную бумагу и, вздохнув, вышел из комнаты. Снизу слышался взволнованный голос Дэниела:
      – Генерал Борегар, кузен вашего отца, взял штурмом форт Самтер! Это война! Началась война!
      Когда Хантер спустился, Кэтлин и Доусон уже вернулись в дом. Они стояли в вестибюле вместе с Ричардом Крэддоком и Дэниелом, все четверо возбужденно обсуждали последние новости.
      – Похоже, началось, Хантер, – сказал Доусон, поворачиваясь к хозяину.
      – Да, я слышал, – ответил Хантер ровным голосом. – Мистер Крэддок, вот накладная.
 
      Как только Доусон и Крэддок вышли за порог, Хантер молча повернулся и стал подниматься по лестнице.
      – Куда ты? – спросила Кэтлин.
      – Собирать вещи, – бросил Хантер, не останавливаясь.
      Кэтлин поспешила за ним, догнала и схватила за руку:
      – Хантер, о чем ты?
      – Я отправляюсь в Виргинию, в армию Конфедерации.

Глава 25

      Рядовой Хантер Александер сидел на земле в тени огромного дуба, обхватив руками согнутые в коленях ноги, сонно смотрел по сторонам и курил сигару. Этот жаркий день в августе 1862 года был еще скучнее других. Все эти восемь месяцев, что он находился в Ричмонде, где стояли в резерве войска под предводительством генерала Роберта Ли, у Хантера оставалось слишком много времени на раздумья. У него было время думать о Скотте и Кэтлин, оставшихся в Натчезе, вспоминать картину, которую он увидел в саду Сан-Суси, – Кэтлин в объятиях Доусона Блейкли. Всякий раз, когда Хантер вспоминал тот день, слишком отчетливо врезавшийся в память, он испытывал приступ тошноты.
      По мнению Хантера, которое в войсках Конфедерации разделяли многие, союзный генерал Мак-Клеллан чрезмерно осторожничал, лишь изредка вступая в схватки. Хантер предпочел бы, чтобы этот нерешительный генерал атаковал их, положив конец томительному ожиданию. Хантер вытянул ноги, лег на спину, подложив руку под голову, и закрыл глаза, но и с закрытыми глазами он видел свою жену в объятиях другого мужчины.
      – Добрый день, сэр, что вы делаете?
      Услышав детский голос, Хантер открыл глаза. Над ним стоял Джейсон Миллз, десятилетний мальчишка-барабанщик. Мальчик обожал Хантера и частенько крутился возле него. Такой же светловолосый, как его кумир, с такими же карими глазами, паренек так походил на Хантера, что казался его сыном. Увидев мальчика впервые, Хантер был потрясен тем, что в армии есть столь юный солдат.
      – Ради Бога, что здесь делает этот ребенок? – спросил тогда Хантер у командира отряда, отважного капитана Корта Митчелла.
      – Какой же это ребенок, Хантер, он почти взрослый мужчина. – Капитан Митчелл подмигнул приближающемуся мальчику. – Так ведь, сынок?
      – Так точно, господин капитан. Мне десять лет, я готов сражаться с янки.
      Капитан Митчелл громко расхохотался и похлопал мальчика по спине.
      – А ты точно не из Техаса, паренек? – поддразнил он. – Я думал, такие хвастуны попадаются только среди нас, техасцев. – Капитан отошел, все еще посмеиваясь.
      – Как тебя зовут? – спросил Хантер.
      – Джейсон Миллз, сэр, я из Чарлстона, Южная Каролина. Я горжусь тем, что служу в армии Конфедерации.
      – Что ж, будем знакомы, меня зовут Хантер Александер. Ты можешь не обращаться ко мне «сэр», я, как и ты, рядовой.
      С того дня Джейсон стал проводить много времени в обществе Хантера. Хантер рассказывал мальчику о своем сыне, оставшемся в Натчезе, а Джейсон рассказал, что он единственный ребенок в семье, что ему бы хотелось иметь братьев и сестер, но его родители слишком стары и у них больше не будет детей. Джейсон также рассказал, что его отец – калека и не может идти в армию, поэтому он пошел вместо отца и постарается, чтобы отец мог им гордиться.
      – Джейсон, я уверен, что твои родители и так уже тобой гордятся, но мне также кажется, что они по тебе скучают и волнуются за тебя, – сказал Хантер.
      – О, им нечего обо мне беспокоиться, я могу сам о себе позаботиться.
      – Конечно, Джейсон, я в этом не сомневаюсь. – Хантер рассмеялся и потрепал мальчика по плечу.
 
      Джейсон сел на траву рядом с Хантером и, подражая своему кумиру, лег, подложив худенькую руку под голову.
      – Джейсон, я просто отдыхаю. – Хантер повернулся к мальчику. – А что?
      – Да так, ничего. Мне скучно, а вам? Хоть бы уж поскорее начались боевые действия!
      Хантер взъерошил непослушные светлые волосы паренька и ответил:
      – Сказать по правде, Джейсон, я бы предпочел, чтобы ты этак поскучал еще лет десять – пятнадцать.
      – Не говорите так, мистер Александер! Я уже взрослый! – воскликнул мальчик совершенно серьезно. – Сэр, не угостите ли сигарой?
      – Джейсон, я не хочу обращаться с тобой как отец, но ты еще слишком молод, чтобы курить. – Сказав это, Хантер улыбнулся горькой иронии, которую невольно почувствовал в собственных словах: слишком молод, чтобы курить, но уже достаточно взрослый, чтобы воевать. Выбросив сигару, он предложил: – Вот что, сынок, давай-ка закроем глаза и вздремнем немного, идет?
      – Идет, – согласился Джейсон.
 
      – Подъем! – прогремел голос капитана Митчелла.
      Хантер и Джейсон открыли глаза и посмотрели на внушительную фигуру капитана. Отдыхающие солдаты зашевелились, стали вставать и подтягиваться поближе к командиру, чтобы выслушать, что тот собирается им сообщить. Высокий, раньше времени поседевший техасец улыбнулся и заговорил громче, чтобы его слышали все подчиненные:
      – Господа, мы наконец-то выступаем. – Солдаты, истомившиеся по настоящему делу, встретили его слова одобрительным гулом. Капитан Митчелл усмехнулся и поднял руку, призывая к тишине. – Мы выступаем в Гордонсвилл, штат Виргиния, на подкрепление к генералу Томасу Джексону.
      Идя к своему черному жеребцу, капитан Митчелл улыбался в седые усы с таким видом, словно только что получил приглашение на вечеринку. Солдаты бросились сворачивать лагерь и готовиться к длинному марш-броску до Гордонсвилла.
      – Мы выступаем на подмогу Твердокаменному. – Черноволосый солдат, седлавший коня рядом с Хантером, усмехнулся. – Может, наконец будет о чем написать домой.
      – Надеюсь, что так, – согласился Хантер, садясь на коня.
 
      Не успел капитан Митчелл прибыть со своими людьми в Гордонсвилл, как получил приказ выступать на север в составе авангардного отряда, призванного остановить продвижение на юг армии Поупа. В полдень 9 августа 1862 года капитан Митчелл отдал своим людям приказ переправляться через реку Рапидан. На переправе многие спешились и повели коней в поводу. День стоял тихий, безветренный, сельский пейзаж штата Виргиния дышал миром и покоем. Однако это спокойствие оказалось обманчивым. Большая часть войска конфедератов еще переправлялась через реку, когда отряд капитана Митчелла, выйдя на берег чуть западнее горы Сидар, неожиданно столкнулся с кавалерией противника. Конфедераты были застигнуты врасплох, стычка быстро перешла в ожесточенную схватку, союзная кавалерия бросилась в атаку. Одержимые стремлением отомстить генералу Джексону, янки жаждали крови противника и дрались так, словно в них вселился сам дьявол. Необстрелянный отряд капитана Митчелла, занимавший левый фланг конфедератов, конечно, не мог равняться с ними в силе, он был рассеян и обращен в бегство.
      Проведя много месяцев в тылу, в резервных частях, Хантер оказался совершенно не подготовленным к ужасающим реалиям войны. Он спокойно шел по берегу, ведя коня в поводу, и думал об оставшихся дома жене и сыне, как вдруг мирную тишину разорвал выстрел. И тут же раздались другие выстрелы, послышались крики раненых, фырканье и ржание испуганных лошадей. Под градом пуль конфедераты попытались выбраться на берег и сесть на коней. Хантер не успел в полной мере осознать, что произошло, он чувствовал себя, как во сне. Потрогав правое плечо, он с изумлением увидел на пальцах кровь – свою собственную. Он скосил взгляд на плечо и увидел, как по рукаву расплывается красное пятно.
      «Почему я не чувствую боли?» – пронеслось у него в голове.
      Боль с опозданием появилась. Истекая кровью и запаниковав перед лицом опасности, Хантер бросил винтовку и побежал со всех ног. Не сознавая, что находится в гуще сражения, он никого не видел вокруг себя, не слышал человеческих голосов, грохота выстрелов и разрывов снарядов. В его сознании билась только одна мысль: поскорее добраться до безопасного места. От растерянности и страха взгляд стал безумным, он бежал, продираясь через заросли, стараясь оказаться как можно дальше от засады, от преследующих его солдат противника, от смерти, которая – он это знал – неминуемо ждала его там, откуда он пытался убежать. Боль, ставшая теперь очень сильной, как ни странно, отрезвила его и вернула способность мыслить логически. «На юг, – понял он, – нужно бежать на юг, обратно к реке Рапидан». Сориентировавшись на местности, он снова бросился бежать, постепенно приближаясь к реке.
      Внезапно Хантер остановился так резко, что потерял равновесие и упал на землю. Месяцы армейской службы не сделали из него стойкого солдата, но годы врачебной практики и данная еще в юности клятва Гиппократа заставили Хантера остановиться и повернуть обратно. На земле лежал десятилетний Джейсон Миллз, барабанщик из Чарлстона, из ран на голове и груди текла кровь, лицо приобрело пепельный оттенок. Отбросив страх и забыв о собственной боли, Хантер пополз назад, к неподвижному телу мальчика. Мимо него и раненого ребенка в поспешном отступлении двигались солдаты Конфедерации, над головой свистели пули северян, но Хантер как ни в чем не бывало выполнял свой врачебный долг, словно находился не на поле боя, а в тиши операционной. Он больше не чувствовал жгучей боли в плече, не боялся смерти. Он понимал, что ранение серьезное, мальчик без сознания и не слышит его, но все равно наклонился почти вплотную к детскому лицу и прошептал:
      – Не волнуйся, Джейсон, я с тобой, я о тебе позабочусь.
      Быстро открыв свой вещмешок, Хантер достал маленькую бутылку виски и чистую тряпицу и стал промывать рану. Ловко наложив жгут на вену, Хантер поднял с земли брошенную кем-то впопыхах винтовку, сделал из штыка шину и прибинтовал к груди Джейсона.
      – Боже милосердный, прошу тебя, не дай этому мальчику погибнуть на поле битвы, он еще слишком молод, чтобы умирать, – прошептал Хантер. – Лучше возьми мою жизнь, но пощади это невинное юное существо, пусть он вырастет мужчиной. Прошу тебя, Господи, помоги ему вернуться домой к отцу и матери.
      Пули янки взрыхляли землю уже совсем рядом с Хантером и его пациентом, но Хантер думал только о том, как спасти жизнь юному барабанщику. Наступающая кавалерия янки двигалась не более чем в паре сотен ярдов от того места, где они лежали, но Хантер спокойно растирал холодные руки мальчика. Янки подходили все ближе и ближе, пули все чаще уходили в землю или попадали в деревья совсем рядом с ними. Перенеся вес тела на правую руку – которая, как ни странно, больше не болела, – Хантер накрыл мальчика своим телом, заслоняя от пуль. Он ощущал странное спокойствие. Если янки попытаются убить Джейсона Миллза, сначала им придется убить Хантера Александера.
      – Хантер, – позвал знакомый низкий голос.
      Хантер поднял голову и увидел капитана Митчелла. Седые волосы капитана растрепались и торчали во все стороны из-под шляпы, гнедой конь под ним встал на дыбы, но капитан улыбался. Не обращая внимания на свистящие вокруг пули, бесстрашный капитан подмигнул Хантеру и крикнул:
      – Рядовой Александер, позаботьтесь о мальчике, я уведу от вас поганых янки.
      Пришпорив коня, он повернул его налево и, издав пронзительный боевой клич, поскакал прямо навстречу наступающим голубым мундирам.
      Увидев капитана, отступающие конфедераты опомнились и повернули назад, возвращаясь на поле боя за своим командиром. Боевой клич теперь звучал повсюду. Волна серых мундиров остановилась и покатилась в обратную сторону, чтобы встретить врага так, как подобает гордым южанам.
      Хантер встал, поднял на руки Джейсона и понес через реку в более безопасное место. Хантер положил мальчика на землю в тени большого дерева, накрыл его своим окровавленным мундиром и занялся собственной раной на правом плече. Промыв и забинтовав рану, он сел рядом с Джейсоном и пощупал пульс. Пульс прощупывался, но очень слабо. Хантер пока не мог сказать, выживет ли мальчик, оставалось только ждать и надеяться.
      Бой закончился победой южан. Конфедераты перешли реку в обратном направлении и восстановили боевой порядок. Августовское солнце наконец скрылось за горизонтом, ознаменовав конец самого длинного дня в жизни Хантера.
 
      – Хантер.
      Услышав голос капитана, Хантер устало поднял голову:
      – Да, сэр?
      Седовласый капитан выглядел таким свежим, как будто только что вернулся с воскресной прогулки. Присев рядом с Хантером, он положил руку ему на плечо.
      – Хантер, думаю, мальчик выживет. Вам нужно отдохнуть. У вас наверняка болит рана, глотните виски и поспите немного.
      – Благодарю, капитан, но я хочу еще посидеть с мальчиком. Ему может понадобиться моя помощь.
      Капитан Митчелл улыбнулся:
      – Рядовой Александер, я повышаю вас в звании, отныне вы лейтенант.
      Хантер смущенно потупился.
      – Капитан, я не заслуживаю чести служить даже рядовым под вашим началом. Я трус, я перепугался до полусмерти и бросился бежать, когда начался бой, я мог думать только о том, как спасти собственную шкуру. Лейтенант должен быть храбрым, как вы, сэр.
      – Хантер, вы настоящий герой. Я видел, как на поле боя вы заслонили мальчика своим телом, разве это трусость? Вы ведь врач, Хантер, не так ли?
      – Да, сэр.
      – Почему же вы не сказали об этом, когда записывались в армию?
      – Я не хотел для себя никаких поблажек и по-прежнему не хочу.
      – Не волнуйтесь, – усмехнулся капитан, – от меня вы этого не дождетесь. Спокойной ночи.
 
      Хантеру не верилось, что Джейсон Миллз пережил ночь, и он благодарил Бога за то, что он внял его молитвам. На рассвете, когда Джейсона понесли в полевой госпиталь, мальчик очнулся. Прощаясь, Хантер поцеловал его в щеку.
      – Надеюсь, скоро увидимся, сынок. Береги себя. – Хантер пожал ему руку.
      – Спасибо, сэр, вы спасли мне жизнь. Когда я поправлюсь, то обязательно вернусь и постараюсь служить так, чтобы вы могли мной гордиться.
      У Хантера защипало глаза, он тихо прошептал:
      – Я и так тобой горжусь, Джейсон. Ты настоящий мужчина.

Глава 26

      Ничего не понимающая и задетая внезапным отъездом мужа, Кэтлин плакала в постели, пока не уснула. Хантер ушел из дома, даже не поцеловав жену на прощание. Он не отвечал на ее вопросы и не объяснил причину своего внезапного решения. День, который обещал стать одним из самых счастливых в жизни Кэтлин, принес ей лишь боль и страдание. Ей с большим трудом удавалось скрывать свои чувства от Скотти.
      Мальчик долго смотрел вслед отцу, ускакавшему по подъездной дороге, потом повернулся к матери, в темных глазах читались тревога и недоумение.
      – Мама, папа надолго уехал?
      – Надеюсь, что нет, дорогой. Он вернется, как только сможет.
      – Я не хочу, чтобы он уезжал. – У Скотта задрожал подбородок, мальчик заплакал.
      – Дорогой, папа считает, что это его долг. Армии нужны солдаты. Ты же знаешь, папа не хотел от нас уезжать, но мужчины должны защищать родину. Не беспокойся, Скотти, папа будет нам писать, а скоро, может, и в отпуск приедет. – Кэтлин обняла сына, но в глубине души сама не верила в то, что говорила.
      Когда Скотт уснул, Кэтлин закрылась в своей комнате, бросилась на кровать и разрыдалась. «Что же случилось?» – спрашивала она себя и не находила ответа. Только этой ночью они занимались любовью и все было так чудесно, они объяснялись друг другу в любви, и Кэтлин верила каждому его слову. Но сейчас она засомневалась. Может, Хантер нарочно притворялся влюбленным, чтобы на следующий день ей было больнее с ним расставаться? Неужели мужчина, которого она считала добрейшим человеком на свете, на самом деле оказался жестоким и бессердечным?
      «Как ты мог, Хантер? Я люблю тебя, почему ты меня покинул?»

* * *

      Шли месяцы. Скотти получал от отца теплые, полные любви письма, Кэтлин же Хантер не написал ни строчки. Но она скрывала от сына свою боль и бодрым голосом читала ему вслух письма от отца.
 
      «Дорогой Скотти!
      Я нахожусь в Виргинии. Места здесь очень красивые, но я тоскую по Натчезу и особенно по тебе, сынок. Каждый вечер перед сном я думаю о тебе. Сынок, ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю, я хочу, чтобы ты помнил об этом, что бы ни случилось. Как бы мне хотелось быть сейчас дома, чтобы мы с тобой могли пойти на задний двор и поиграть в мяч! Может, ты сумеешь уговорить Дэниела заменить меня в мое отсутствие. Только не забывай, что мяч надо бросать правой рукой.
      Дорогой, уже поздно, мне пора спать. Будь хорошим мальчиком и слушайся маму.
      Любящий тебя папа».
 
      – Мама, как ты думаешь, папа вернется домой к моему дню рождения? – спросил Скотт, когда Кэтлин дочитала письмо.
      – Нет, дорогой, в этом году – нет. Но ты не переживай, мы устроим веселый праздник, ты пригласишь Джонни Джексона и всех своих…
      – Не нужен мне праздник, если не будет папы! – заявил Скотт и, надув губы, вышел из комнаты.
 
      Пришло лето, а с ним снова наступила удушающая, влажная жара. Кэтлин пыталась продолжать жить как ни в чем не бывало, но ей очень недоставало Хантера. Его неожиданный и необъяснимый отъезд по-прежнему причинял ей боль.
      Война постепенно стала менять жизнь всех, натчезские молодые люди один за другим записывались в армию Конфедерации и покидали город. Бен Джексон ушел в армию через неделю после Хантера и сейчас находился где-то в Южной Каролине. Вскоре за ними последовал и Калеб Бейтс, оставив безутешную новобрачную горевать о том, что Западная Виргиния, где служит ее муж, слишком далеко от Натчеза. Бекки и Джулия стали каждый день приходить в гости к Кэтлин, как бывало раньше, в более счастливые времена. Жаркими летними днями они сидели в беседке в саду, наблюдая, как Скотти и Джонни резвятся на лужайке. Джулия и Бекки – обе беременные – переносили жару хуже Кэтлин и поочередно вздыхали о том, как им не хватает их любимых мужей.
      – Кэтлин, а тебе не кажется иногда, что ты просто умрешь от одиночества? – спросила как-то Джулия. – Я ужасно скучаю по Калебу. Подумать только, когда он уходил в армию, я еще не знала, что беременна, мне даже не удалось поделиться с ним радостной новостью.
      – Джулия, конечно, я скучаю по Хантеру, очень скучаю. – Кэтлин улыбнулась подруге. – Но ты ведь написала Калебу, что он станет отцом? Представляю, как он обрадовался.
      – Джулия, ты счастливее меня, – вздохнула Бекки. – Бен-то уже знал, что я жду ребенка, но думаешь, это его остановило? Он все равно ушел воевать, и вот пожалуйста, в октябре мне придется рожать одной!
      – Бекки, ты не одна, мы с тобой, так что не отчаивайся, – попыталась успокоить подругу Кэтлин.
      Джулия рассмеялась:
      – Кэтлин, признайся, как из нас троих тебе одной удалось не забеременеть до отъезда мужчин?
      На лицо Кэтлин набежала тень.
      – Мне даже жаль, что я не беременна. Если бы я носила ребенка Хантера, мне было бы не так одиноко.
      – Чепуха! – возразила Бекки. – Вон он, ребенок Хантера, играет у тебя перед глазами. Да ты должна благодарить Бога, что тебе не придется рожать без мужа! Успеешь еще забеременеть, когда он вернется.
      – Ты права, Бекки. Когда Хантер вернется, я подарю ему дочку, – бодро сказала Кэтлин, но она знала, что у них с Хантером никогда не будет ни дочки, ни сына.

* * *

      В середине октября Бекки родила девочку. Кэтлин находилась при ней. Держа на руках крошечный сверток, она грустила о том, что это не ее младенец. Здоровая рыжеволосая девчушка росла не по дням а по часам, ее старший брат и Скотти привязались к девочке и любили с ней играть.
      На Рождество подруги собрались в Сан-Суси, стараясь, чтобы праздник прошел как можно веселее – насколько это вообще возможно без мужей. Хантер прислал сыну несколько небольших подарков, а Кэтлин – ничего.
      – Кэтлин, где твой подарок от Хантера? – поинтересовалась ни о чем не подозревающая Джулия. – Я его не вижу под елкой.
      – Ах, Джулия, я не вытерпела и уже открыла его, – солгала Кэтлин.
      – Правда? Что он тебе подарил? Покажи.
      – Хантер подарил мне красивую шаль, но она у меня в комнате, мне не хочется сейчас за ней идти, потом покажу. – Она поспешила сменить тему: – Давайте пить эгг-ног! У меня идея: почему бы вам не переночевать у меня?
      – Мы не можем, – ответила Бекки, державшая на коленях дочку, – нам пора идти к бабушке, маме Бена. – Она окликнула сына: – Джонни, нам пора! Спасибо за прекрасный вечер, Кэтлин.
      – Я тоже не могу остаться, – сказала Джулия. – Мать Калеба взяла с меня слово, что я к ним приду. – Она чмокнула подругу в щеку. – До свидания, дорогая.
      После ухода гостей в большом доме стало тихо. Интуитивно почувствовав, что его матери грустно и одиноко, Скотти подошел к ней и поцеловал в щеку.
      – Мама, спасибо за подарки. Папа, наверное, тоже без нас скучает, может, на следующее Рождество он сможет приехать?
      – Я очень надеюсь, сынок. А сейчас пора спать, иди к себе, спокойной ночи, Скотт.
      Мальчик ушел, и Кэтлин осталась одна перед догорающим камином. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой.
      – Счастливого Рождества, Хантер, – прошептала она, закрыла лицо руками и заплакала.
 
      Когда снова наступило лето, поля не покрылись белыми и розовыми цветами хлопка, как бывало раньше. Почти все рабы ушли с плантации, и Кэтлин была бессильна им помешать. Будущее казалось неопределенным, деньги таяли с каждым днем, жизнь стала быстро меняться к худшему. Кэтлин уже не могла поехать в Натчез и купить себе дюжину платьев в лучшем магазине. Стол в Сан-Суси больше не ломился от изобилия изысканных кушаний. Для Кэтлин Александер, как и для большинства жителей Юга, былое процветание отходило в область воспоминаний.
      Хантер по-прежнему регулярно писал Скотту. Кэтлин радовалась и этому: по крайней мере она знала, что ее муж жив. О его подвигах она знала и из газеты «Натчез курьер». Горожане, прочитав о доблестном воине, поздравляли Кэтлин, и она заверяла их, что очень гордится мужем.
      За месяцы, прошедшие после Рождества, произошло немало печальных и трагических событий. Теперь Кэтлин больше уже не мечтала о том, чтобы Хантер написал ей лично, ей было довольно и того, что он жив и не ранен. Джулии Бейтс повезло куда меньше. В феврале худенькая, хрупкая Джулия произвела на свет мертворожденного ребенка. Едва она успела немного оправиться от потрясения, как пришло известие, что ее муж Калеб, участвовавший в кровопролитном сражении при Шайло, был тяжело ранен и едва не погиб. То сражение стоило жизни десяти тысячам южан, Калеб выжил, но дорогой ценой: ему ампутировали обе руки по плечи. В апреле он вернулся домой жалким калекой. Джулия плакала, но благодарила Бога, что ее муж остался жив. Когда Калеб показался на подъездной аллее, она выбежала ему навстречу.
      – Дорогой, как хорошо, что ты вернулся, – говорила она, смеясь и плача одновременно.
      Калеб Бейтс стоял молча, по его щекам текли слезы. В эту минуту он отдал бы все, лишь бы иметь возможность обнять жену.
      Несчастье с Калебом усилило страхи Кэтлин. Каждую ночь она молилась, чтобы Хантер не пострадал.
      «Господи, даже если он никогда больше не захочет со мной разговаривать, пусть так, только бы он остался жив», – шептала она.
      В сентябре 1862 года генерал Роберт Ли перешел Потомак и вошел в штат Мериленд. Разбив в августе во второй битве при Булране армию генерала Поупа, генерал Ли преследовал отступающих янки. Жители Натчеза, да и все южане воспрянули духом, надеясь на скорую победу. В «Натчез курьер» появилась еще одна статья о подвигах Хантера Александера. Его еще раз повысили в звании – он стал полковником. Кэтлин гордилась мужем, она вырезала статью из газеты и хранила ее вместе с вещами, с которыми у нее были связаны самые дорогие воспоминания.
      Но победа все ускользала от южан. Генералу Ли пришлось снова переправиться через Потомак и отступить в Виргинию. В битве при Фредериксберге, где янки потеряли убитыми пять тысяч человек, генерал Ли одержал победу, и у южан снова появилась надежда. Кэтлин и другие жены стали уверять друг друга, что скоро их мужчины вернутся домой.
      Последний год выдался особенно тяжелым. Янки заняли Натчез без единого выстрела, защищать жемчужину Юга было просто некому. Все мужчины, способные носить оружие, были уже в армии, в городе остались только женщины, старики и дети. Кэтлин ни за что не забыть день, когда по Миссисипи пришли шесть канонерских лодок янки и взяли город. Именно в тот роковой день она в полной мере осознала, что возврата к прежней жизни уже не будет.
      В лучших особняках Натчеза расквартировались офицеры янки. Мысль, что у нее могут отобрать Сан-Суси, приводила Кэтлин в ужас, но она понимала, что бессильна что-либо сделать. Если янки придут, ей останется только отойти в сторону и отдать им дом. Кэтлин стала класть под подушку пистолет, хотя никогда в жизни не стреляла и сомневалась, что сумеет спустить курок.
      С того дня, когда Хантер ушел в армию, Кэтлин не имела вестей от Доусона, однако немало слышала о нем от друзей. Он не пошел в армию, а стал контрабандистом, но по-своему делал для Юга не меньше, чем мужчины, сражающиеся с оружием в руках. Пароходы Доусона прорывали блокаду, снабжая южан самым необходимым. Доусон стал очень богатым человеком. О ее бедственном положении он узнал от своего друга и поверенного Кроуфорда Эшворта.
      – Расскажи, как они там, я за них волнуюсь, – спросил Доусон за обедом во время одного из своих нечастых появлений в Натчезе.
      – Тебе не пришлось бы сейчас волноваться за Кэтлин Александер, если бы много лет назад ты послушался моего совета, – заметил Кроуфорд.
      – В твоих советах я не нуждаюсь, лучше расскажи, как она? Как мальчик?
      – Они живут примерно так же, как все аристократические семейства, оставшиеся без рабов и денег. Как-то держатся. Кэтлин оказалась сильной, мужественной женщиной. Время от времени я вижу ее в церкви, она все такая же красавица. Конечно, она уже не одевается по последней моде, но и не голодает. Скотт растет не по дням, а по часам, он красивый и, по-моему, очень смышленый парнишка.
      Взгляд Доусона затуманился.
      – Послушай, Кроуфорд, может, ты придумаешь какой-нибудь способ, чтобы я мог передать им деньги? Я сейчас богаче, чем когда-либо, ты ведь знаешь, каждый прорыв через блокаду приносит мне около девяноста тысяч фунтов стерлингов.
      – Даже не думай об этом, дружище, она слишком горда. Ты сам знаешь, Кэтлин Александер никогда не примет от тебя деньги. Доусон, нашел бы ты подходящую женщину да женился. Хватит сохнуть по чужой жене. Это безнадежно, а тебе давно пора самому обзавестись сыном.
      – Скотт – мой сын, и ты это знаешь, – ответил Доусон.

Глава 27

      В начале мая 1863 года Хантер Александер, за доблесть и боевые заслуги дважды повышенный в звании и получивший чин полковника, вместе с генералом Джозефом Джонстоном стоял под Джэксоном, штат Миссисипи. До Хантера дошли слухи, что генерал Джон Пембертон вопреки приказу генерала Джонстона отказался оставить город Виксберг в штате Миссисипи. До тех пор пока войска Конфедерации не смогли объединиться и сконцентрировать силы, чтобы противостоять армии янки под командованием генерала Гранта, они вынуждены были маневрировать, избегая встречи с Грантом. Зная, что скоро войска Союза начнут наступление на Виксберг, Хантер попросил у генерала Джонстона разрешения отправиться в осажденный город.
      Четырнадцатого мая в сумерках Хантер явился в штаб-квартиру пятидесятишестилетнего генерала, расположенную в пригороде захваченного города Джэксона. Увидев Хантера, невысокий крепко сбитый генерал поднялся ему навстречу. В безукоризненно сшитой форме, подпоясанной новым кушаком, длинных перчатках, со сверкающими серебряными шпорами он выглядел щеголем. Тут же на столе лежала шляпа, украшенная пером и звездой. Это был настоящий южный генерал до мозга костей.
      Генерал сурово взглянул на Хантера:
      – Слушаю вас, полковник.
      – Генерал, я прошу вашего позволения взять бригаду добровольцев и пробраться в Виксберг, обойдя вражеские позиции. Я знаю его окрестности как свои пять пальцев. Возможно, вы пожелаете передать послание генералу Пембертону – сочту за честь его доставить.
      – Глупости! Отправляться сейчас в Виксберг – самоубийство.
      – Риск есть, сэр, но я готов рискнуть.
      – В таком случае я не стану вас останавливать. Если вам удастся пробраться в город, передайте генералу Пембертону, что нашим армиям уже поздно объединяться, но я сделаю все от меня зависящее, чтобы прийти к нему на помощь сразу же, как только получу подкрепление.
      – Слушаюсь, генерал Джонстон. И благодарю вас.
      – Удачи, сынок.

* * *

      В воскресенье семнадцатого мая полковник Александер и его бригада, состоящая из коренных жителей штата Миссисипи, успешно пробрались через расположение противника в Виксберг – как раз перед тем, как зловещее голубое кольцо сомкнулось, отрезав город от остальных сил Конфедерации. У Хантера сердце кровью обливалось, когда он и его товарищи проезжали верхом мимо уныло бредущих обратно в город изнуренных, грязных, исхудавших людей.
      На закате полковник Александер и его люди проехали через центральную площадь города. Слушая, как оркестр исполняет «Дикси» и «Флаг Бонни Блу», Хантер испытал прилив гордости за родной город. Он почувствовал, что поступил правильно, отправившись сюда. Если ему суждено погибнуть на этой бессмысленной жестокой войне, лучше уж найти смерть в своем родном Виксберге.
      Когда совсем стемнело, к бригаде Хантера присоединились свежие войска Конфедерации из Уоррентона. На улицах города женщины радостно приветствовали солдат. Потрепанные в боях отряды Пембертона продолжали стекаться в Виксберг, отброшенные волной наступающих янки, и занимать позиции в окопах и за брустверами.
      Пока большинство дам дарили все свое внимание и улыбки свежим отрядам, бодро марширующим по улицам, Хантер заметил, что одна сердобольная леди ходит между усталыми, подавленными солдатами, предлагая им прохладительные напитки, время от времени останавливаясь, чтобы похлопать кого-то по плечу или подбодрить добрым словом. Силуэт женщины показался Хантеру знакомым, и когда он подъехал ближе, то узнал ее. Спешившись, он окликнул ее:
      – Миссис Бост!
      Женщина расплылась в радостной улыбке.
      – Святые угодники! – воскликнула она и побежала к нему, все еще держа в руках кувшин с водой. – Хантер, дорогой! – Женщина бросилась к Хантеру и обняла его. – Глазам не верю, неужели это вправду ты!
      – Да, миссис Бост, это я. – Хантер тоже улыбался. – И я очень рад вас видеть.
      Женщина снова повторяла его имя, и в ее голосе звучали одновременно и смех, и слезы. Хантер и сам рад был обнять женщину, которую знал и любил с детства. Наконец она немного отстранилась.
      – Дай-ка разглядеть тебя получше! – Она нежно потрепала Хантера пухлой рукой по щеке. – Какой же ты все-таки красивый, сынок! Как поживаешь? Что-то ты похудел, Хантер, ты хорошо питаешься? Послушай, что ты делаешь в Виксберге? В городе небезопасно, тебе не следовало здесь появляться. Ты разве не знаешь, что янки того и гляди войдут в город?
      Хантер рассмеялся:
      – Знаю. Если кому не следует здесь находиться, так это вам. Миссис Бост, почему вы не уехали?
      – Послушай, Хантер, неужели ты думаешь, что я позволю каким-то янки выгнать меня из дома? – Миссис Бост улыбнулась, вытирая слезы уголком передника. – Нет уж, я живу здесь с тех пор, как вышла замуж, и никакие синемундирники не будут спать на моей пуховой перине! Мальчик мой, почему бы тебе не поехать со мной? Я соображу тебе что-нибудь перекусить, небось ты умираешь с голоду.
      – Я бы с удовольствием, но мне нужно передать послание генералу Пембертону. А как там наш бывший дом, миссис Бост?
      – О-о, он стоит заколоченный. Семейство, которое его купило, несколько месяцев назад покинуло город. Но не волнуйся, сынок, о могилах твоих родителей я сама забочусь.
      – Спасибо, мэм, вы очень добры. Мне бы хотелось побывать на их могилах, может, у меня еще будет время. А сейчас я должен идти. Благослови вас Господь.
      Женщина еще раз крепко обняла его.
      – Береги себя, сынок, не дай проклятым янки тебя подстрелить! Обещай, что навестишь меня, если будет возможность.
      – Обязательно навещу, миссис Бост.
      На прощание поцеловав женщину в щеку, Хантер вскочил на коня. Рейчел Бост махала ему рукой, пока он не скрылся из виду.
      Вечером Хантер предстал перед Джоном Пембертоном. Сорокавосьмилетний генерал – высокий, худощавый брюнет с карими глазами и аккуратной бородкой – происходил из аристократической семьи с восточного побережья, но, несмотря на то что был северянином по рождению, принял сторону южан. Как и генерал Джонстон, он был в безукоризненно сшитом и отглаженном мундире. Повернувшись к вошедшему полковнику, генерал встал:
      – Слушаю вас, полковник.
      – Сэр, меня зовут Хантер Александер, я только что прибыл из батальона генерала Джо Джонстона, мы стоим под Джэксоном.
      – Понятно. У вас ко мне дело, полковник?
      – Сэр, генерал Джонстон попросил передать вам сообщение.
      – Если он хочет, чтобы я явился к нему на рандеву, то он сошел с ума. Или вы не знаете, что в данный момент противник смыкает вокруг нас кольцо окружения?
      – Знаю, сэр. Генерал Джонстон просил передать, что как только его армия получит подкрепление, он немедленно придет к вам на помощь. Я привел с собой бригаду, мы к вашим услугам.
      – Не скрою, полковник, для нас любое подкрепление не лишнее. Вы примете командование третьим миссисипским полком. Я хочу, чтобы вы первым делом собрали людей и подожгли дома, расположенные вдоль линии обороны.
      – Не понял, сэр? – переспросил Хантер, холодея.
      – Полковник, мы не можем допустить, чтобы что-то мешало нам вести огонь по противнику. Дома необходимо немедленно сровнять с землей.
      – Слушаюсь, сэр.
      Хантер и его люди выполнили приказ, и вскоре на фоне ночного неба полыхало зарево от горящих особняков. Было невыносимо больно уничтожать своими руками прекрасные загородные резиденции, многие из которых были построены совсем недавно, но такова жестокая реальность войны.
 
      Восемнадцатого мая вокруг Виксберга замкнулось кольцо осады. Небольшой городок оказался отрезанным от остального мира. На рассвете на реке Миссисипи появились броненосцы янки и открыли огонь по городу. Дивизион артиллерии, защищающий город, немедленно ответил с крутого берега. Началась страшная битва, и никто не мог даже предположить, сколько она продлится.
      Двадцать второго мая Хантер увидел, что янки сосредоточивают силы, готовясь к атаке. Линия голубых мундиров простиралась насколько хватало глаз, в одиннадцать часов пополудни подали сигнал к атаке, и вся эта голубая масса пришла в движение. Хантер отдал артиллерии конфедератов приказ открыть огонь, как только янки приблизятся к брустверам. Янки атаковали на правом фланге, понесли огромные потери, это их не остановило. Хантер и его подчиненные из третьего миссисипского полка с восхищением наблюдали, как справа от их позиций солдаты второго техасского пехотного полка отражали атаку за атакой.
      На реке появились военные корабли янки, но, попав под огонь береговой артиллерии, вскоре были вынуждены отступить с серьезными повреждениями. В конце концов под градом свинца со стороны южан изрядно побитые федералисты получили приказ отступить. Кровавая битва закончилась, и солдаты-янки так и не смогли проникнуть за брустверы. Хантер со своими миссисипцами и техасские пехотинцы ликовали и поздравляли друг друга.
      Генерал Пембертон предложил северянам заключить временное перемирие для того, чтобы похоронить убитых, и даже предложил выделить для этой цели своих людей. Предложение было встречено одобрительными возгласами с обеих сторон. На три часа пушки и ружья замолчали. Конфедераты и федералисты подняли белые флаги, высыпали на брустверы и принялись за дело, мирно переговариваясь между собой.
      Хантера пригласил поговорить какой-то офицер-янки, и он принял приглашение. Многие конфедераты также перебрались через брустверы и отправились через линию фронта к солдатам Союза, где их приняли как желанных гостей.
      Хантер протянул руку смуглому офицеру Союза и представился:
      – Полковник Хантер Александер, третий миссисипский полк.
      – Капитан Алекс Уорд, сто тринадцатый иллинойсский добровольческий пехотный отряд, – ответил северянин, пожимая протянутую руку.
      Хантер и Уорд уселись на землю, прогретую майским солнцем, капитан предложил ему виски, они закурили сигары и стали обсуждать перспективы окончания войны. Непринужденная беседа время от времени прерывалась смехом, они разговаривали не как южанин и северянин, а как двое умных образованных мужчин. В иных обстоятельствах они вполне могли бы стать друзьями.
      Не более чем в десяти ярдах от них встретились два молодых человека, обнимая друг друга и громко смеясь. Это были Тим и Джим Мэннинги, восемнадцатилетние братья-близнецы, уроженцы Миссури.
      – Как поживает твоя жена? – поинтересовался Тим, солдат армии южан.
      – Представь себе, она скоро должна родить! – воскликнул Джим, солдат армии федералистов. – Ты станешь дядей.
      – Здорово, надеюсь, у вас будет сын.
      – А как поживает твоя девушка? Вы еще не поженились?
      – Нет, Кэйт осталась с родителями в Новом Орлеане. Как мама? Ты давно получил от нее письмо?
      – Две недели назад. Она пишет, что у нее все в порядке. А ты разве не получал письма?
      – Уже больше месяца ничего нет.
      Перемирие близилось к концу. Полковник Александер встал с земли и пожал руку капитану Уорду.
      – Надеюсь, мы еще встретимся при более благоприятных обстоятельствах, капитан.
      – Будем надеяться, что этот кошмар скоро кончится, полковник, – с улыбкой ответил Уорд.
      Тим и Джим Мэннинги обнялись на прощание. Уже уходя, конфедерат Тим оглянулся и сказал:
      – Джим, ты ведь знаешь, что завтра я буду в тебя стрелять?
      – Конечно, Тим, я на тебя не в обиде. Всего хорошего, я люблю тебя.
 
      К двадцать шестому мая южане начали ощущать трудности осадного положения. Солдаты Конфедерации не могли выйти за брустверы и вынуждены были оставаться в окопах, непрерывная стрельба со стороны янки не давала им даже поднять голову или руку. Полковник Александер начал тревожиться за своих людей. Солдаты оставались под открытым небом и под проливным дождем, и под палящим солнцем, их одежда прела, многие начали болеть, но ни от кого не было слышно ни единой жалобы. Тяжелее всего было мириться с недостатком боеприпасов. Их приходилось беречь, и южане не могли отвечать на каждый выстрел противника. Хантера, как многих других, раздражало ощущение собственной беспомощности.
      Двадцать седьмого мая произошло событие, поднявшее боевой дух осажденных: им удалось потопить броненосец «Цинциннати», один из мощнейших боевых кораблей союзного флота. Пока генерал Шерман атаковал оборонительные рубежи на левом фланге, боевым кораблям была поставлена задача уничтожить батареи противника. Однако план провалился. Ядро, выпущенное с батареи на высоком берегу Миссисипи, пробило броню, «Цинциннати» пошел ко дну.
      Той ночью Хантер понял, что не может больше и минуты просидеть в траншее. Он поднялся и зашагал вдоль бруствера. Было темно, но его светловолосую голову, возвышавшуюся над насыпью, можно было разглядеть без труда. Просвистела пуля, едва не задев Хантера, и тут же в ответ не более чем в шести футах от него прогремел выстрел, заставивший замолчать снайпера-янки.
      Молодой южанин крикнул из своего укрытия:
      – Эй, солдат, если хочешь сохранить голову на плечах, лучше пригни ее. – Разглядев Хантера, когда тот подошел ближе, стрелок поспешил добавить: – Прошу прощения, полковник, в темноте не видно знаков различия.
      – Все нормально, солдат, спасибо за дельный совет, – с улыбкой ответил Хантер. – Я полковник Хантер Александер из третьего миссисипского полка.
      Молодой снайпер опустил ружье.
      – Рад с вами встретиться, полковник. Я рядовой Уильям Хендерсон, шестьдесят вторая бригада конной инфантерии.
      – Рядовой Хендерсон, я пользуюсь случаем, чтобы похвалить вас за меткость. Говорят, вы лучший стрелок по обе стороны линии фронта.
      Молодой худощавый солдат улыбнулся:
      – Пустяки, полковник.
      – Нет, Хендерсон, я думаю, что это не пустяки. Спуститесь на минутку, я хочу пожать вам руку. Сейчас вроде бы все тихо.
      Снайпер подчинился, спустился на землю и обменялся рукопожатием с полковником. Южане разговорились, Хендерсон рассказал, что он родом из Свитуотера, штат Теннесси, «самого красивого уголка самого красивого штата», как он выразился.
      Хантер улыбнулся:
      – Да, я слышал, что места у вас красивые. Может, когда кончится война, мне удастся побывать в ваших краях.
      – А вы откуда родом?
      – Из этого самого места, где мы находимся. Я родился и вырос в Виксберге.
      – Да-а, сэр, должно быть, очень грустно видеть свой родной город окруженным врагами. Страшно представить, что могут натворить в Виксберге солдаты-янки, если войдут в город.
      – Как вы думаете, Хендерсон, есть шанс, что мы устоим?
      – По правде говоря, сэр, это будет непросто. У нас не хватает боеприпасов, да и паек сократили вдвое. Но как говаривали в третьем луизианском, «будет жарко, но мы выдюжим». – Он улыбнулся Хантеру.
      – Вы правы. – Хантер тоже улыбнулся в ответ. – Мне пора, удачи вам, Хендерсон.
      – И вам тоже, полковник. – Пожимая руку Хантеру, стрелок заверил: – Мы не пустим проклятых янки в ваш родной город. Что до меня, я готов обороняться от них хоть до конца света.

Глава 28

      К началу июня от былого великолепия Виксберга остались лишь воспоминания. Женщины и дети переселились из домов в наспех вырытые землянки, взяв с собой мебель, ковры и постельные принадлежности. Улицы, перегороженные баррикадами, опустели, на них можно было встретить только голодных и оборванных солдат, роскошные особняки превратились в руины.
      Казалось, изнеженные барышни должны были бы рыдать от отчаяния, видя, как разрушаются прекрасные дома, где они когда-то жили, но никто не плакал по потерянному дому. Женщины Виксберга если и проливали слезы, то только по храбрым воинам, которые, терпя всевозможные лишения, сражались с врагом и ежедневно гибли под неумолкающий грохот разрывов и свист пуль. Не один больной, изможденный солдат, умирая, держал за руку бесстрашную виксбергскую женщину, не думающую об опасности. Не одному умирающему бойцу Конфедерации скрасили последние минуты тихие слова утешения, участливый взгляд, прикосновение нежной женской руки к липкому от пота лбу.
      Хантер, прежде худощавый, стал просто тощим, его высокие скулы с каждым днем обозначались все резче. Безжалостное миссисипское солнце выбелило и без того светлые волосы Хантера; исхудавшее и осунувшееся лицо, напротив, приобрело бронзовый оттенок. Выражение карих глаз изменилось: в них не осталось и следа от прежнего мечтательного взора, теперь с исхудавшего загорелого лица смотрел понимающий взгляд много повидавшего человека, но даже эти изменения не портили Хантера, он по-прежнему оставался красивым мужчиной.
      Хантер покачал головой, думая о молодых храбрецах, воевавших под его началом. Днем и ночью, под палящим солнцем и проливным дождем они оставались в окопах, грязные, усталые, ослабевшие. Многих подкосили дизентерия и малярия, донимали вши, но, несмотря ни на что, они продолжали храбро сражаться за свою землю, полные решимости держаться до тех пор, пока ангел смерти, постоянно маячивший за спиной каждого, не постучит по плечу и не скажет, что настал его черед отправляться в мир иной. Храбрые воины удерживали позиции, не жалуясь на тяготы службы, смертельная опасность больше не вызывала у них страха.
      Но кое-что в жизни никогда не меняется. Красивые и мужественные девушки Виксберга смотрели на молодых солдат, как на героев. Хантера, одного из самых красивых офицеров, их внимание одновременно и смущало, и забавляло: когда он уезжал из Виксберга учиться в колледж, некоторые из нынешних девушек были шести-семилетними девчонками, а сейчас они повзрослели и искали приключений. Когда темнело, молодые красивые офицеры, казавшиеся их юным поклонницам чуть ли не богами, приходили в гости в землянки. Здесь при свечах их сажали за столы, украшенные свежими цветами, и угощали домашней стряпней. Гости и хозяева распевали песни и на один вечер забывали о суровой реальности военных будней.
      Хантер, хотя его не раз приглашали, никогда не ходил в землянки. Когда офицеры не могли оставить свои посты, юные леди, столь же отважные, сколь и прекрасные, на закате солнца сами приходили на позиции, не боясь пуль и снарядов.
      Хотя все знали, что Хантер женат, несколько девушек, считая его неотразимым, тайно вздыхали по нему. Не раз при свете луны к светловолосому уроженцу Виксберга поворачивалось улыбающееся женское личико, не однажды женский голос напоминал ему, что город в осаде, отрезан от всего мира и один-другой поцелуй, подаренный другой женщине, никак не повредит его жене, оставшейся в Натчезе. Польщенный вниманием Хантер обычно только усмехался в ответ. Когда какая-нибудь юная леди дарила ему пару собственноручно связанных носков, он благодарил и смущенно улыбался. Когда женские ручки вставляли ему в петлицу цветок, а сама девушка пыталась поймать его взгляд и в ее глазах можно было прочесть недвусмысленное приглашение, Хантер стоял неподвижно, как изваяние. Порой при виде обращенного к нему девичьего лица, на котором читалось откровенное восхищение, сердце Хантера начинало биться быстрее, но все же не настолько, чтобы он забыл об оставшейся в Натчезе красавице жене, которую он по-прежнему любил, хотя она и предала его с другим мужчиной.
      В мире, где все смешалось и перевернулось с ног на голову, романтика побеждала смерть. Между одинокими офицерами из Теннесси, Миссури, Луизианы, Миссисипи и Джорджии и отважными юными леди, преклоняющимися перед ними за бесстрашное сопротивление презренным янки, которые пытались отобрать у них город и лишить привычного образа жизни, завязывались серьезные романы. Полковник Александер с удовольствием беседовал с веселыми, приятными молоденькими девушками, их общество помогало ему вспомнить о тех жизненных ценностях, за которые он сражался. Однако ему было неловко пользоваться таким вниманием, когда его подчиненные лишены столь приятной возможности на время забыть о трудностях. Даже в обществе благоухающей духами юной красавицы с шелковистыми волосами и мелодичным голосом, сидящей почти вплотную к нему, Хантер ловил себя на мысли о храбрых молодых солдатах, оставшихся в окопах и не получающих подобной компенсации за тяготы военной жизни. Молодые люди, оказавшиеся вдали от родного дома, тосковали по подругам и женам, не зная, суждено ли им когда-нибудь встретиться вновь. Эти одинокие молодые солдаты куда больше нуждались в обществе хорошеньких девушек, чем он, Хантер, но вместо этого получали помощь почтенных матрон, по возрасту годящихся им в матери. Если бы Хантер мог направить все внимание, которое ему уделяли девушки, на своих подчиненных, тоскующих по нежности и женской ласке, он бы не раздумывая сделал это.
 
      К пятнадцатому июня и без того отчаянное положение осажденных еще более ухудшилось. Хотя в последние дни ходили упорные слухи, что генерал Джонстон получил двадцатитысячное подкрепление и со дня на день придет к ним на помощь, никаких реальных подтверждений тому не имелось. Длинные жаркие летние дни тянулись один за другим, а никакой помощи извне не поступало. Курьерам все реже удавалось прорваться сквозь кольцо союзных войск, блокировавших город, и недостаток боеприпасов ощущался все острее. Но с провизией дело обстояло еще хуже, голодающие конфедераты дошли до того, что стали есть мулов.
      В сумерках Хантер, совсем исхудавший, обедал со своим адъютантом, не обращая внимания на проносящиеся над их головами снаряды и мины.
      – Знаете, капитан, – заметил Хантер, с трудом прожевав жесткое, недоваренное мясо мула, – по-моему, это вкуснее лучшего ростбифа, какой мне только доводилось пробовать.
      Капитан усмехнулся и облизнул губы.
      – Да, полковник, пожалуй, если бы мы раньше знали, как мул хорош на вкус, мы бы подавали его в качестве деликатеса.
      – Вы правы. Но кошки и собаки – это уж слишком, думаю, я никогда не проголодаюсь настолько, чтобы есть их мясо.
      – Я тоже, некоторые вещи я никогда не смогу есть.
      Однако скоро им пришлось взять свои слова обратно: мулов не осталось, и теперь конфедератам было нечем утолять голод. Не прошло и недели с того разговора, как Хантер и его адъютант вместе с остальными осажденными не только перешли на мясо кошек и собак, но даже включили в свой рацион крыс. Никто и не поморщился, голодающих волновал только один вопрос: что они будут есть, когда доедят и крыс?

* * *

      Кэтлин узнала, что ее муж в Виксберге, не более чем в восьмидесяти милях от Натчеза. Четырнадцатого мая 1863 года Скотти получил очередное письмо от отца, и Кэтлин стала читать его вслух, усадив сына на колени.
 
      «Дорогой Скотт!
      За два года, прошедшие с тех пор, как мы виделись с тобой в последний раз, я никогда еще не был к тебе так близко, как сейчас. Мы стоим в Джэксоне, штат Миссисипи, а сегодня ночью я выступаю в мой родной город, Виксберг. Может, недалек уже тот день, когда я снова смогу взять тебя на руки, поправить на тебе одеяло, поиграть с тобой в мяч.
      Я здоров, бодр и надеюсь, что наша долгая разлука скоро закончится. Ты, наверное, так вырос, что тебя и не узнать, представь себе, сынок, нам придется знакомиться заново.
      Я люблю тебя, Скотти, надеюсь, что еще до конца года мне удастся взглянуть на твое милое личико.
      Любящий тебя отец».
 
      Кэтлин аккуратно свернула письмо и улыбнулась сыну:
      – Дорогой, я положу это письмо вместе с остальными, которые ты так бережешь. А теперь почему бы тебе не пойти поиграть с ребятами?
      – Хорошо, мама. – Мальчик улыбнулся матери. – Как здорово, папа скоро приедет домой!
      – Надеюсь, что так, дорогой.
      В последующие дни и недели она много раз доставала и перечитывала письмо. При мысли, что Хантер совсем близко, в каких-нибудь восьмидесяти милях, у нее начинали дрожать руки. Если бы он смог вырваться на несколько дней, повидаться со Скотти… Может, тогда она смогла бы наконец узнать у него, что же произошло.
      Все еще держа письмо в руке, Кэтлин встала и пошла искать няньку.
      – Ханна, ты где?
      – На кухне, мисс Кэтлин.
      Кэтлин вышла из гостиной и поспешила в кухню. Ханна оторвала взгляд от теста, которое раскатывала на столе, и посмотрела на Кэтлин.
      – Ханна, ты знаешь, что Хантер сейчас в Виксберге?
      – Э-э, голубка, это, почитай, все равно что в Нью-Йорке, Виксберг ведь в осаде.
      – Ханна, ты не понимаешь, мой муж находится всего в восьмидесяти милях отсюда, я хочу с ним увидеться.
      Ханна всплеснула перепачканными мукой руками.
      – Никак вы с ума сошли, мисс Кэтлин? Доктор Хантер не может приехать домой, между Натчезом и Виксбергом полным-полно янки. К тому же вы сами помните, он уехал и ничего толком не объяснил. Думаете, он захочет вас видеть? Конечно, ему страсть как хочется повидаться со Скотти, но…
      – Ханна, какое сегодня число? – деловито спросила Кэтлин, по-видимому, пропустив мимо ушей все, что наговорила нянька.
      – Двадцать первое июня, а что?
      – Завтра я отправляюсь к Хантеру.
      – Ничего подобного, мисс Кэтлин, или вы рехнулись? Я же говорю, на дорогах полно янки, вам ни за что не добраться до Виксберга.
      – Ханна, ты меня не отговоришь, я решила ехать, и я поеду. Будь добра, скажи Дэниелу, чтобы к рассвету приготовил свежих лошадей, он поедет со мной.
      – Что за глупости вы говорите! Никуда вы не поедете, мисс Кэтлин, ваше место дома. А ну как вас убьют? Что тогда будет со Скотти? Нельзя вам ехать!
      – Ханна, тебе не удастся меня отговорить, я должна увидеться с Хантером, пусть даже на часок.
      Ханна сверкнула черными глазами, вытирая руки о передник.
      – Ну, раз уж вам так неймется, я поеду с вами.
      – Нет! – Кэтлин положила руки на плечи няньке. – Ханна, ты должна остаться и позаботиться о Скотти. Мне придется прорываться через блокаду, ты сама сказала, что это опасно, если со мной что-то случится, у Скотти останешься ты.
      – Ох, голубка, не дело вы задумали! – запричитала Ханна. – Не делайте этого, я умру от беспокойства!
      – Ханна, дорогая, мне нужно увидеться с мужем, это для меня очень важно, важнее жизни.
      Оставив няньку чуть ли не в слезах, Кэтлин, приподняв юбки, побежала верх по лестнице в свою комнату и, достав из шкафа коробку, вынула из нее красивый желтый кушак. На то, чтобы вышить на кушаке голубой нитью инициалы Хантера, у нее ушло несколько вечеров, но дело того стоило. Кэтлин расправила кушак и залюбовалась своей работой, улыбаясь и любовно поглаживая вышитые буквы. Если судьба окажется к ней благосклонна, через два-три дня она собственноручно повяжет этот кушак на талии своего любимого мужа.
      Тем временем Ханна со слезами на глазах пошла искать Дэниела.
      – Мисс Кэтлин решила ехать к мужу, говорит, ты должен ехать вместе с ней, вы отправляетесь на рассвете.
      – Раз мисс Кэтлин сказала, что мы едем, значит, так тому и быть, – философски заключил Дэниел и пошел готовиться к отъезду.
      – Дэниел, – окликнула его Ханна, – мисс Кэтлин незачем об этом знать, но я хочу, чтобы ты предупредил Большого Сэма, капитана парохода мистера Доусона. Пусть на всякий случай знает, что наша хозяйка отправилась в Виксберг.
 
      В ночь на двадцать четвертое июня Хантер, грязный, усталый и голодный, в одиночестве расхаживал вдоль бруствера. Не боясь смерти, давно ставшей привычной, он не спеша прохаживался вдоль парапета, не обращая внимания на свист пуль и вой пролетающих мин. Он настолько привык к грохоту разрывов, что даже не морщился.
      – Осторожнее, полковник, как бы в вас не попало, – послышался знакомый голос Уильяма Хендерсона. Стрелок находился на своем посту, поражая любого янки, которому хватало глупости оказаться в зоне досягаемости его винтовки.
      – А, Хендерсон! Как дела? – Хантер улыбнулся молодому солдату из Теннесси.
      – Уж слишком сегодня тихо, не нравится мне это. По-моему, янки что-то задумали. – Снайпер тоже так привык к грохоту пушек и свисту мин, что почти перестал их замечать.
      – Спускайтесь вниз, поговорим, успеете еще подстрелить своих янки, никуда они не денутся.
      Хендерсон спустил ружье, потом спустился сам.
      – Знаете, господин полковник, иногда мне кажется, что они плодятся, как кролики.
      Они не виделись больше месяца, и Хантер поразился тому, как сильно изменился молодой солдат. Он и раньше не отличался полнотой, а сейчас стал совсем тощим, на худых руках отчетливо проступали вены, щеки ввалились. Хантер вдруг понял, что видит перед собой собственное отражение.
      – С вами все в порядке, Хендерсон? – мягко спросил он.
      – Да, сэр, только очень есть хочется. Мне все время снятся домашние бисквиты, даже наяву мерещатся.
      – Я вас понимаю. – Хантер невесело улыбнулся. – Пожалуй, я бы согласился умереть хоть завтра, если бы только меня перед смертью как следует покормили.
      – Полковник, вы же врач, почему вы не добились, чтобы вас перевели в полевой госпиталь? Это было бы нетрудно. Говорят, там хорошо кормят, даже бренди выдают.
      – Ошибаетесь, молодой человек. Иногда мне кажется, что я прячусь здесь из трусости. Я однажды побывал в бригадном госпитале, вы не представляете, как там тяжело. Палатки переполнены ранеными и умирающими, хирурги проявляют чудеса храбрости, они оперируют днем и ночью, не обращая внимания на пули, которые буквально свистят над головами. Многие некогда красивые мужчины неузнаваемо обезображены, кому оторвало нос, кому вырвало кусок щеки, кто остался без глаза. Зрелище кошмарное, Хендерсон, невозможно представить ничего страшнее.
      – Простите, сэр, я ляпнул, не подумав. Но все равно вы здесь нужнее, своим мужеством и решимостью вы вдохновляете солдат, помогаете им пережить все это.
      – Спасибо на добром слове, Хендерсон. Пожалуй, вам пора возвращаться на пост. Кстати, вы чувствуете эту ужасную вонь? Как вы думаете, от кого это пахнет: от меня или от вас?
      Рядовой Хендерсон расхохотался:
      – От нас обоих, сэр. Я уже забыл, когда последний раз мылся, а вы?
      – Я тоже не помню, Хендерсон.

Глава 29

      Двадцать второго июня Кэтлин поднялась еще до рассвета. Помогая ей одеться, Ханна все еще пыталась отговорить ее от опасной затеи, но Кэтлин оставалась непреклонна: она решила ехать к мужу, и ничто не могло ее остановить.
      Она взяла с собой мало вещей, только самое необходимое, но первым делом упаковала ярко-желтый кушак, вышитый для мужа. Взяла она и коробку сигар. Покончив со сборами, Кэтлин на цыпочках вошла в детскую, поцеловала спящего сына на прощание и прошептала:
      – Скотти, дорогой мой, я тебя очень люблю, я обязательно вернусь к тебе, если на то будет воля Божья.
      Она бесшумно вышла из комнаты и стала спускаться по лестнице. У ворот уже ждал Дэниел с лошадьми. Он помог Кэтлин сесть в седло, потом сам сел верхом, и они поскакали по подъездной дороге, оставив позади Сан-Суси, все еще погруженный в темноту.
      Проводив их, Ханна обратила взгляд к небу и сказала вслух:
      – Боже милосердный, защити мою девочку. Пусть она вернется домой, к сыну, живая и невредимая.
      На протяжении следующих двух дней Кэтлин и Дэниелу удавалось благополучно избегать встречи с отрядами янки. Временами им приходилось спешиваться и прятаться за деревьями, дожидаясь, когда опасность минует и можно будет продолжить путь. Каждая преодоленная миля приближала Кэтлин к мужу, с каждой преодоленной милей в ней росла решимость и крепла надежда. Она не чувствовала усталости, не задумывалась об опасностях, которые могли поджидать ее за ближайшим поворотом дороги.
      Наконец, преодолев многочисленные препятствия, в два часа дня двадцать пятого июня Кэтлин и Дэниел достигли окраин Виксберга. Первыми, кого они встретили, с превеликими предосторожностями пробравшись в город, были солдаты Конфедерации. Солдаты объяснили, что находиться на улицах опасно и следует немедленно спрятаться в землянках под обрывом. Кэтлин объяснила, что прибыла из Натчеза, чтобы увидеться с мужем, и была бы очень признательна, если бы кто-нибудь подсказал, где его найти.
      Отважный полковник Александер был хорошо известен в войсках, поэтому быстро нашлись три услужливых техасца, которые проводили Кэтлин до его палатки.
      У палатки дежурил молодой солдат, Кэтлин обратилась к нему:
      – Я ищу своего мужа, полковника Хантера Александера.
      – Мэм, он у себя, я с радостью вызову его из палатки, – ответил рядовой Белл.
      – Не нужно. – Кэтлин тронула солдата за руку. – Я бы хотела увидеться с ним наедине.
      Солдат улыбнулся:
      – Мэм, я подежурю у входа, так что можете не сомневаться, вас никто не потревожит.
      Когда Кэтлин вошла, Хантер сидел за столом. Он поднял голову, увидел жену, и на его исхудавшем лице отразились недоверие и потрясение. Он встал и посмотрел на нее так, словно увидел привидение.
      – Кэтлин?!
      – О Хантер! – воскликнула она, бросаясь к мужу. Но что-то во взгляде его усталых карих глаз заставило ее остановиться на полпути. Она замерла на месте, сцепив руки перед собой.
      – Что ты здесь делаешь? Почему… о Боже, что-то случилось со Скоттом?
      – Нет, Хантер, с ним все в порядке, – поспешила заверить Кэтлин.
      – Тогда в чем дело? Как ты сюда попала? Что тебе нужно? Кэтлин, в городе опасно, зачем ты приехала?
      – Хантер, я приехала потому, что не могла иначе. Я… мы… мы с Дэниелом пробрались через линию фронта. Прошу тебя, не сердись, мне очень нужно было тебя увидеть.
      – Зачем? Разве нам есть что сказать друг другу?
      – Как ты можешь такое говорить! Ты мой муж! Я так за тебя волновалась! – Из глаз Кэтлин брызнули слезы. – Я каждый вечер молюсь за тебя, думаю о тебе днем и ночью. Хантер, я люблю тебя, я до сих пор не понимаю, как ты мог вот так уехать от меня. Я специально проделала весь этот путь, чтобы получить от тебя ответ, уж на такую малость я вправе рассчитывать. Почему ты никогда мне не пишешь?
      – Прошу тебя, Кэтлин, я устал, у меня нет времени играть с тобой в игры. Я не имею понятия, зачем ты приехала, и хочу, чтобы ты немедленно ехала обратно.
      Кэтлин шагнула было к нему, но Хантер жестом остановил ее.
      – Стой где стоишь, – холодно сказал он. – Нам больше нечего сказать друг другу. Нечего, понимаешь?
      – Как ты можешь так говорить? Да я жизнью рисковала, чтобы тебя найти! Господи, неужели ты настолько меня ненавидишь, что…
      – Кэтлин, я тебя не ненавижу, у меня не осталось к тебе никаких чувств. Наконец я от них избавился и отказался от всякой надежды. Ты думала, что сможешь водить меня за нос всю жизнь и мне это не надоест? Так вот, мне в конце концов надоело выглядеть дураком, так что, будь любезна, оставь меня в покое.
      – Хантер Александер, я никуда не уйду, пока ты не объяснишь, о чем это ты толкуешь! Дорогой, я понимаю, что много лет обращалась с тобой дурно, сейчас я очень сожалею об этом, но я тебя люблю. Мне казалось, у нас все так хорошо складывалось… Ты любил меня – я знаю, что любил, но потом ты вдруг уехал, не сказав ни слова, как будто меня просто не существует. Что же случилось? Прошу тебя, Хантер, объясни!
      – Кэтлин, как ты можешь лгать мне в глаза? Видишь ли, когда вы с Доусоном вышли в сад, я выглянул в окно и увидел тебя в его объятиях. Вы целовались. Поначалу мне казалось, что я что-то для тебя значу, я потратил все эти годы, пытаясь добиться от тебя ответного чувства, я любил его сына, как своего собственного.
      Кэтлин похолодела.
      – Хантер, ты хочешь сказать, что знал, что Скотти…
      Хантер криво улыбнулся.
      – Дорогая, чему ты удивляешься? Думаешь, я совсем тупой? Конечно, я еще до рождения ребенка знал, что он не мой. Я знал: ты вышла за меня только потому, что была беременна от Блейкли и тебе срочно требовался муж. Но знаешь, что я тебе скажу? Я любил тебя так сильно, что мне было все равно, имей ты хоть дюжину детишек от других мужчин. Я так тебя хотел, что все остальное не имело значения. Но теперь мне не все равно, я не могу спокойно сносить твою ложь. Хватит, я сыт по горло! Я больше не намерен терпеть…
      – Хантер! – Кэтлин громко всхлипнула. – Прошу тебя, дай мне сказать. Это правда, что я вышла за тебя только потому, что мне нужен был отец для будущего ребенка, тогда я любила Доусона Блейкли, не отрицаю. Но, дорогой, сейчас я люблю только тебя, клянусь могилой моих родителей! Когда ты увидел меня в саду с Доусоном, ты понял все неправильно. Я ни в чем не виновата. Он меня обнял, но я тут же отстранилась. Если бы ты только посмотрел в окно чуточку подольше, ты бы знал, что я говорю правду. Я сказала Доусону, что люблю своего мужа, сказала, что между нами все кончено и он должен оставить меня в покое. Это правда, Хантер, ты должен мне поверить! С того дня я его ни разу не видела, клянусь. Он не ищет со мной встреч, потому что понял: я люблю только тебя. Это правда, дорогой, поверь, прошу тебя.
      Слушая ее умоляющий голос, Хантер вгляделся в ее лицо, печальные голубые глаза. Несмотря ни на что, он желал Кэтлин по-прежнему, наверное, ему никогда не избавиться от любви к ней. Ему хотелось подойти к ней, обнять, но он колебался.
      – Кэтлин, откуда мне знать, что это правда? Я своими глазами видел, как вы с ним целовались, ты целовала мужчину, который пять лет не пускал меня за порог твоей спальни.
      – Ты должен мне верить, Хантер, должен! Как я могу доказать, что люблю тебя? Ну хочешь, я встану перед тобой на колени? Чтобы увидеться с тобой, я рисковала жизнью и готова сделать это снова, если нужно. Хантер, если ты решишь, что я лгу, можешь убить меня своей рукой, вот этой саблей.
      – О, Кэтлин, – его голос задрожал, – ты даже не представляешь, как я хочу тебе верить, но…
      – Любимый, ты должен мне верить, от этого зависит наша жизнь. Хантер, я говорю правду, клянусь!
      Карие глаза, полные боли, странно заблестели, и Хантер мягко сказал:
      – Дорогая, я тебе верю.
      – Хантер! – вскрикнула Кэтлин, бросаясь к нему.
      – Стой, не подходи ко мне! – В голосе Хантера послышались прежде незнакомые ей командирские нотки.
      Кэтлин резко отпрянула.
      – Но почему? Если ты мне веришь…
      – Потому, что… я слишком грязен, чтобы к тебе прикасаться. Оставайся здесь, я скоро вернусь.
      Кэтлин не знала, смеяться ей или плакать.
      – Хантер, мне все равно, грязный ты или нет, я тебя люблю.
      – Но мне не все равно.
      Хантер взял кусочек мыла и направился к выходу. Уже взявшись за клапан палатки, он помедлил и повернулся к Кэтлин:
      – Обещай, что не сбежишь. Я вернусь через несколько минут. – Он быстро вышел, оставив Кэтлин одну. Кэтлин проводила его взглядом, испытывая неимоверное облегчение.
      Хантер подбежал к брустверу, взобрался на него и окликнул высокого часового. Часовой, держа винтовку на изготовку, зорко следил за вражескими позициями, стараясь не пропустить ни малейшего движения.
      – Хендерсон! – Лицо Хантера расплылось в улыбке. – Вы мне нужны, я прошу вас на несколько минут покинуть пост.
      – Охотно, сэр. – Уильям Хендерсон повернулся к полковнику. – Что-то серьезное, сэр? Я не прочь размяться, сегодня ночью слишком тихо.
      – Рядовой Хендерсон, я поручаю вам дело исключительной важности! Я собираюсь искупаться и хочу, чтобы вы меня несколько минут покараулили. – Хантер от души расхохотался беззаботным смехом счастливого человека.
      Хендерсон тоже рассмеялся:
      – Сэр, это действительно важное дело, пойдемте. – Посмеиваясь, он двинулся за своим командиром в сторону реки Миссисипи.
      Хантер снял свой изрядно потрепанный мундир и бросился в воду. В это время молодой солдат стоял на глинистом берегу реки и напряженно вглядывался в темноту, чтобы не пропустить признаки возможной опасности.
      – Мне потому срочно понадобилось вымыться, что ко мне приехала жена, – пояснил он, стоя в воде. – Мы не виделись с ней два года, и вот теперь она отважно пробралась через линию фронта только затем, чтобы со мной повидаться. Представляете, Хендерсон, она приехала из Натчеза!
      – Что ж, сэр, если она такая же, как бесстрашные женщины, которых мы видим в Виксберге, то я ничему не удивляюсь. Но вот что я вам скажу: должно быть, она вас очень сильно любит, раз рисковала жизнью, чтобы вас навестить.
      – Вы серьезно, Хендерсон?
      – Абсолютно. Но, по-моему, вам пора возвращаться и принять вашу отважную жену как подобает.
      Выходя из воды, Хантер смущенно рассмеялся:
      – Я так торопился, что на радостях забыл прихватить полотенце.
      – Сэр, если вы подержите винтовку, я сниму свой мундир, вытритесь им. Не можете же вы возвращаться к жене мокрым.
      – Не стоит, я пойду в своем…
      Но Хендерсон, вручив ему винтовку, уже снимал мундир.
      – Вот, наденьте, все-таки у вас свидание с дамой, вам нужно хорошо выглядеть. А мне в такую жару во влажном будет даже лучше, прохладнее.
      – Спасибо, Хендерсон. – Хантер вытерся и стал быстро подниматься на берег реки.
      – Спокойной ночи, полковник.
      – Спасибо за помощь, Хендерсон. Храни вас Бог.
      Хантер шел быстро, почти бежал. Войдя в палатку, он посмотрел на жену и склонился в галантном поклоне.
      – Мадам, позвольте вас приветствовать в моем родном городе Виксберге, штат Миссисипи.
      Кэтлин улыбнулась и так же учтиво ответила:
      – Полковник, ваш город произвел на меня впечатление милого, очаровательного места.
      Хантер медленно приблизился к жене и прошептал:
      – Дорогая, теперь я чист, позволь мне прикоснуться к тебе хоть на минутку. – Он поцеловал ее в уголок рта.
      Кэтлин всмотрелась в любимое лицо, погладила мокрые, прилипшие к голове волосы, затем медленно взялась за потускневшую медную пуговицу.
      – Дорогой мой, любимый…
      Хантер затаив дыхание следил, как Кэтлин аккуратно расстегивает на нем выгоревший серый мундир. Расстегнув его до пояса, она просунула руки под полы и погладила худую грудь с порослью светлых волос. От прикосновения тонких пальцев, нежно поглаживающих его кожу, у Хантера мгновенно участился пульс. Кэтлин чувствовала, как под ее рукой сердце забилось быстрее. Колдовские пальцы продолжали свое занятие, двинулись ниже, исследуя плоский мускулистый живот. Кэтлин видела по глазам Хантера, как на него действуют ее ласки, и это еще больше подстегнуло ее собственное возбуждение и прибавило ей смелости. Пока одна ее ладонь лежала у него на груди, чувствуя сильные частые удары сердца, другая медленно двинулась вдоль сужающейся полосы волос, уходящей за пояс брюк. Достигнув ремня, она помедлила, потом схватилась за пряжку и притянула мужа к себе еще ближе.
      – Спасибо, любимая, – прошептал Хантер, припадая к ее губам.
      Дрожащими руками он обнял Кэтлин и крепко прижал к груди. Кэтлин почувствовала, как его тело сотрясает дрожь. Они страстно прижимались друг к другу.
      – Займись со мной любовью, Хантер, – прошептала Кэтлин, уткнувшись носом в его плечо.
      – Но, любимая, – прохрипел Хантер, закрывая глаза, – подумай сама, что ты говоришь – идет война, город в осаде, это тебе не роман Джозефа Ингрэма, это реальность, мы не можем…
      – Хантер, – прошептала она, – не будет никаких сражений, пока ты не займешься любовью со своей женой!
      Кэтлин отстранилась и стала расстегивать платье. И они действительно занялись любовью. Узкая походная койка показалась им лучше роскошной кровати в отеле «Сент-Чарльз», на которой они спали в медовый месяц. Целый час для Хантера и Кэтлин Александер не существовало ни войны, ни осады, ни голода, ни страха, ни смерти, ни разочарований, ни тревог. Казалось, весь мир перестал существовать, остались только они двое, их полное взаимопонимание, духовная близость, физическая гармония, утоление взаимного голода.
      Под канонаду пушек Конфедерации, все еще защищающей город, под грохот время от времени отвечающих ей пушек мощной армии Союза, подходящей все ближе, под визг мин и свист пуль, наводящих ужас на жителей Виксберга, Хантер Александер занимался любовью со своей женой. Если бы в это время наступил конец света, никто из них, наверное, даже не заметил бы.
      Наконец Хантер приподнялся на локте и поцеловал жену в лоб.
      – Любимая, как бы я хотел, чтобы ты осталась со мной навсегда… но тебе нужно уходить. Я хочу, чтобы ты выбралась из города до рассвета, под покровом темноты это будет гораздо безопаснее. Я не переживу, если с тобой что-то случится.
      – Слушаюсь, господин полковник. – Кэтлин шутливо отдала честь и обняла мужа за шею.
      – Кэтлин, я серьезно, тебе пора.
      Одевшись, Кэтлин взяла небольшой саквояж, достала оттуда желтый кушак и гордо продемонстрировала свою работу – вышитые инициалы «Х.С.А.».
      – Дорогой, мне хотелось оставить тебе какой-то сувенир, чтобы ты мог смотреть на него и вспоминать обо мне.
      – Спасибо, Кэтлин. – Хантер с улыбкой принял подарок. – Я буду носить его до тех пор, пока не вернусь домой. – Он обмотал кушак вокруг своей тонкой талии и завязал. – Не плачь, любимая, я обязательно вернусь к тебе и Скотти. Обещаю, что со мной ничего не случится.
      Кэтлин прильнула к мужу, с трудом сдерживая слезы. Ее вдруг сковал леденящий душу страх, но не за себя, а за любимого мужчину.
      – Я знаю, что ты вернешься, – заверила она, стараясь говорить бодро.
      Они вышли из палатки, держась за руки.
      Хантер позвал ординарца:
      – Рядовой Белл! Прошу вас проводить мою жену за пределы города, возьмите с собой четверых солдат.
      – Слушаюсь, господин полковник.
      Не прошло и нескольких минут, как Дэниел привел лошадей. Хантер поздоровался за руку с чернокожим слугой.
      – Дэниел, я очень ценю твою помощь, надеюсь, ты сможешь позаботиться о Кэтлин на обратном пути. Я на тебя рассчитываю.
      – Конечно, доктор Хантер, я готов жизнь отдать за нашу девочку.
      – Знаю, Дэниел.
      – Господин полковник, мы готовы двигаться в путь, – доложил Белл. Рядом с ним сидели на конях еще четверо.
      – Молодец. – Хантер улыбнулся и повернулся к жене. – Кэтлин, поцелуй за меня нашего сына. – Он быстро обнял ее и подсадил на лошадь.
      – Я люблю тебя, – прошептала Кэтлин, наклонившись, чтобы поцеловать мужа на прощание.
      – Храни тебя Бог, любовь моя.
      Хантер смотрел вслед всадникам, пока они не скрылись из виду, потом вздохнул и вернулся в свою палатку.
 
      Люди Хантера проводили Кэтлин и Дэниела до южной окраины осажденного города, пожелали удачи и благополучного возвращения домой и вернулись в расположение полка. Дальше Кэтлин и Дэниел поскакали в темноте без сопровождения. Их путь пролегал между старых, поросших мхом деревьев. Они не преодолели и пяти миль, как вдруг из темноты прогремел выстрел, Дэниел резко качнулся вперед и упал с коня.

Глава 30

      Закричав от ужаса, Кэтлин торопливо спрыгнула с коня и бросилась к упавшему Дэниелу, но не успела добежать: чьи-то сильные руки схватили ее и дернули назад. Кэтлин подняла голову и увидела, что оказалась в лапах верзилы в форме солдата союзных войск. Верзила прижимал извивающуюся Кэтлин к себе, лицо, страшнее которого ей еще не доводилось видеть, расплылось в зловещей ухмылке. Солдат плотоядно облизнулся. Кэтлин охватил ужас: она поняла, что ей угрожает участь куда более страшная, чем мгновенная смерть, настигшая Дэниела, ей так легко не отделаться, сначала придется помучиться. От ужаса и отвращения все ее внутренности словно скрутило узлом, Кэтлин стала молить Бога послать ей смерть.
      Сильные пальцы, больно впившиеся в ее руки, притянули ее ближе, Кэтлин попыталась вырваться, но получила такой удар по спине, что у нее перехватило дыхание. Солдат издал отвратительный похотливый смешок и предупредил:
      – Смотри не вздумай грохнуться в обморок, этак мне не будет никакого интересу.
      Кэтлин судорожно вздохнула, как только ее легкие снова наполнились воздухом, она стала умолять своего похитителя:
      – Отпустите меня, прошу вас, или сразу убейте.
      – Ну нет, детка, – глумливо произнес он, дохнув ей в лицо перегаром, – я не собираюсь тебя убивать, красотки вроде тебя созданы для удовольствия.
      Он грубо впился ртом в ее дрожащие губы. Кэтлин попыталась было завизжать, но из горла вырвался только сдавленный стон. Ей удалось высвободить одну руку, и она принялась молотить верзилу кулаком, но другая ее рука была зажата его пальцами, как стальными тисками, и Кэтлин не могла ею пошевелить.
      Яростное сопротивление жертвы только забавляло мучителя и разжигало в нем похоть.
      – Глядите, ребята, – со смехом крикнул он своим спутникам, – никак эта южная красотка любит грубую игру. – Он посмотрел в лицо Кэтлин и заметил: – Похоже, ты из тех шлюшек, которым, чтобы завестись, нужно немного побрыкаться. – Убрав руку с ее спины, он медленно погладил Кэтлин по бедрам. – Тебе повезло, детка, ты нашла как раз подходящего парня для этого дела. – Он снова облизнул губы. – Сдается мне, мы с тобой неплохо развлечемся.
      Кэтлин передернуло от отвращения и ужаса. Краем глаза она заметила, что к ним приближаются еще трое или четверо солдат в голубой форме.
      Держащий ее детина произнес хриплым, утробным голосом:
      – Смотрите-ка, ребята, она вся дрожит! Похоже, она завелась не хуже меня, небось холеные южные джентльмены понятия не имеют, как удовлетворить такую горячую штучку. Тем лучше для нас, нам на всех хватит. – Снова дохнув ей в лицо перегаром, детина заверил: – Не волнуйся, детка, мы тебя хорошенько обработаем. Я тебе покажу, что такое настоящий мужчина.
      – Господи! – Кэтлин беспомощно посмотрела на остальных солдат, теперь окруживших их, и взмолилась: – Помогите мне, прошу вас!
      Но солдаты только ухмылялись и пялились на нее, каждый разглядывал ее с тем же похотливым выражением, что и гигант, прижимающий к себе.
      – Чур я первый, ребята, – заявил детина, – а когда я с ней закончу, все, что останется, – ваше.
      Остальные ответили ему громким хохотом и подошли еще ближе. Все согласились, что первая очередь по праву принадлежит тому, кто нашел добычу.
      Один солдат с повязкой на глазу протянул руку, погладил Кэтлин по волосам, криво ухмыльнулся и попросил:
      – Только ты уж оставь кое-что и нам.
      У Кэтлин закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Ей даже хотелось, чтобы ее вырвало: может, хоть это оттолкнет насильников. В глазах потемнело, у Кэтлин мелькнула слабая надежда, что она потеряет сознание, но и эта надежда быстро угасла: детина грубо толкнул ее в спину, чем мгновенно привел в чувство. Оцепенев от ужаса, Кэтлин смотрела, как он с отвратительной ухмылкой протянул огромную волосатую ручищу к вырезу ее платья. Один резкий рывок – и ткань затрещала. Чувствуя, как с нее одним махом срывают и лиф платья, и нижнее белье, Кэтлин закрыла глаза и приготовилась к худшему. Детина снова облапил ее и повалил на землю. Упав на спину, Кэтлин попыталась встать, но была снова отброшена на землю с такой силой, что на время утратила способность двигаться. Дрожащими руками она попыталась прикрыть обнаженную грудь. Детина навис над ней, поставив широко расставленные ноги по обеим сторонам от ее тела. Невольно вскрикнув от ужаса, Кэтлин оставила попытки прикрыть грудь и закрыла лицо руками.
      Внезапно солдат, стоящий над Кэтлин, почувствовал, что ему в висок уперлось холодное дуло револьвера. Незнакомый голос, еще более холодный, чем сталь, произнес:
      – Ну что, подонок, насиловать беззащитных женщин так же приятно, как грабить могилы младенцев?
      Щелкнул курок, верзила, все еще держась за пряжку ремня, вытаращил глаза, но не издал ни звука. Кэтлин приоткрыла глаза и посмотрела сквозь растопыренные пальцы. Происходящее казалось нереальным и виделось в каком-то замедленном темпе. Смуглая рука нажала на спусковой крючок, и голова верзилы словно взорвалась изнутри, во все стороны полетели брызги крови и мозгов. Затем чья-то сильная рука рывком подняла Кэтлин с земли. В полубессознательном состоянии она посмотрела в лицо своему спасителю и испытала такое огромное облегчение, что ее снова охватила слабость, она покачнулась. Доусон снял с себя плащ, накинул на ее дрожащие плечи, потом плотно закутал ее. Кэтлин доверчиво прильнула к его сильному, крепкому телу, вселяющему уверенность.
      – Все в порядке, теперь ты в безопасности.
      Заслонив Кэтлин собой, Доусон повернулся к остальным янки. Кэтлин уткнулась ему в спину, ничего не видя вокруг.
      Началась стрельба. Перекрывая грохот, раздался крик Доусона: «Сэм, сзади!». Потом снова послышались выстрелы. С опаской оглядываясь, Кэтлин увидела, как янки с повязкой на глазу упал лицом вниз на землю. Потом она увидела Большого Сэма, держащего в каждой руке по револьверу. Сверкая глазами, Сэм озирался по сторонам, проверяя, все ли солдаты-янки обезврежены. Быстро взглянув на Кэтлин, Сэм посмотрел на землю у ее ног. Только сейчас Кэтлин вдруг осознала, что ей больше ничто не заслоняет обзор, и с ужасом поняла почему: Доусон лежал на земле у ее ног. Подбежал Сэм, грубо оттолкнул Кэтлин, наклонился к Доусону, подхватил его безжизненное тело, словно мешок муки, и перекинул через плечо. Кэтлин все еще стояла на коленях, оцепенев от ужаса. Сэм потянул ее за руку, поднял на ноги, обхватил за талию и прижал к себе, так что ее ноги беспомощно повисли в воздухе. В таком положении – с телом Доусона на плече и Кэтлин под мышкой – он побежал.
      – Сэм, – закричала Кэтлин, – там остался Дэниел!
      – Он мертв, ему уже не поможешь, так что не будем терять времени. На эту стрельбу вполне могут сбежаться другие янки, – ответил Сэм, тяжело дыша, но не останавливаясь. Кэтлин последний раз взглянула на верного слугу, распростертого на земле. Доусон истекал кровью, на белой рубашке расплывалось большое красное пятно, кровь капала и на голубую хлопковую рубаху Сэма.
      – Сэм, я могу идти сама, – сказала Кэтлин, боясь, что ему не хватит сил нести обоих.
      Но чернокожий великан не останавливался.
      – Нет времени! Нам надо скрыться до того, как они спохватятся.
      Он нырнул в густые заросли, напролом прорываясь к реке.
      В уединенной бухточке стояла на якоре «Моя Дайана», ее силуэт едва проглядывал в темноте за деревьями, и когда до берега оставалось еще добрых пятьдесят ярдов, Сэм уверенно крикнул:
      – Готовиться к отплытию!
      Едва ступив на палубу, Сэм тут же выпустил Кэтлин и быстро понес Доусона в капитанскую каюту. Кэтлин потеряла равновесие, упала на четвереньки, неуклюже встала и поспешила за Сэмом. Осторожно уложив капитана на кровать, Сэм повернулся и побежал обратно на палубу.
      – Сэм, не оставляйте его! – закричала Кэтлин, хватая помощника за руку.
      Он оттолкнул ее и, не останавливаясь, бросил через плечо:
      – Присмотрите за ним, а мне нужно быстрее отчаливать, не то нам всем крышка.
      Кэтлин бросилась к койке и склонилась над Доусоном. Она звала его по имени, но глаза раненого оставались закрытыми, лицо сохраняло пепельно-серый оттенок. Увидев у него на груди огромное красное пятно, с каждой секундой расплывающееся все шире, Кэтлин тихонько ахнула и стала расстегивать рубашку. Взглянув на рану на груди Доусона, Кэтлин в ужасе всплеснула руками. Кровотечение, и очень сильное, продолжалось. Кэтлин в панике огляделась и схватила с кровати подушку. Сняв наволочку, она свернула ее в толстый прямоугольник и прижала к ране. Со слезами на глазах она мысленно умоляла Доусона очнуться, но он не приходил в сознание, хуже того, свернутая наволочка под ее пальцами быстро пропитывалась кровью.
      – Доусон, не умирай, прошу тебя! – прошептала Кэтлин, плотнее прижимая к ране импровизированную повязку.
      Не представляя, чем еще можно помочь раненому, Кэтлин прижалась к нему всем телом, как будто это могло вдохнуть в него жизнь. Его сердце едва билось. Крепко прижимаясь к его груди и чувствуя, что плащ пропитывается его кровью, она шептала:
      – Ты не умрешь, Доусон, я не дам тебе умереть, лучше возьми мою жизнь.
      Она все еще лежала поверх Доусона, когда вернулся Сэм и поднял ее.
      – Мисс Кэтлин, ступайте в кладовую и принесите все скатерти, какие сможете найти, – распорядился Сэм. – Хотя нет, прежде достаньте из нижнего ящика стола бутылку виски и дайте мне.
      Кэтлин быстро выполнила одно распоряжение и бросилась исполнять следующее. Вернувшись с четырьмя чистыми скатертями, она подошла к кровати. Сэм промывал рану виски. Бросив быстрый взгляд на Кэтлин, великан распорядился:
      – Дайте одну скатерть мне, а другую начинайте рвать на длинные полоски.
      Кэтлин протянула одну скатерть Сэму, но когда попыталась разорвать другую, у нее не хватило сил.
      – Ладно, тогда поменяемся местами. Вы зажимайте рану, а я нарву бинты.
      Кэтлин заняла место Сэма и прижала к ране свернутую в несколько раз белую ткань, глядя на безжизненное бледное лицо. Сэм быстро разорвал скатерть на полоски и снова подошел к кровати.
      – Сейчас я его немного приподниму. – Сэм с сомнением покосился на Кэтлин. – Мне нужно, чтобы вы поддержали его, пока я буду перевязывать.
      Сэм встал в головах кровати и осторожно приподнял безжизненное тело Доусона до сидячего положения. Собрав все силы, чтобы удержать раненого, Кэтлин села так, чтобы он опирался на нее спиной. Видя, что ей трудно, Сэм быстро перевязал рану и сел на кровать, принимая тяжесть его тела на себя. Когда импровизированные бинты были завязаны, Сэм бережно уложил своего капитана на спину и встал.
      – Вы бы вышли, мисс Кэтлин, я собираюсь его раздеть и уложить как следует.
      – Никуда я не пойду, я буду вам помогать, – решительно возразила Кэтлин.
      Сэм встал в ногах кровати и стянул с Доусона высокие черные сапоги. Затем вдвоем с Кэтлин они сняли с него брюки и до пояса накрыли его одеялом.
      – Мне нужно вернуться в рубку, посидите с ним. Если что, зовите меня, – сказал Сэм. Уже выходя из каюты, он обернулся и добавил: – Мисс Кэтлин, в гардеробе есть несколько чистых рубашек капитана. Может, вам умыться и надеть одну на себя?
      Кэтлин низко наклонилась над Доусоном. Удостоверившись, что он еще дышит, она отошла от кровати и стала раздеваться. И тут силы изменили ей. Не в состоянии больше сдерживаться, она разрыдалась, повторяя сквозь слезы:
      – Это я во всем виновата, Доусон, я тебя убила…
      Наконец она выплакалась, прошла к комоду, на котором стоял кувшин с водой, и налила холодную воду в фаянсовый тазик. Сняла с себя разорванную одежду и стала мыться. Вода быстро окрасилась кровью. Кэтлин нашла кусок мыла и принялась ожесточенно тереть себя, словно могла отмыться от ужаса этой кошмарной ночи. Вытершись, она подошла к гардеробу и открыла дверцу. На вешалках висело с полдюжины белых рубашек с кружевными гофрированными манжетами. Кэтлин взяла первую попавшуюся и надела. Рубашка доходила ей почти до колен, но когда она закатала рукава и застегнула пуговицы, получилось нечто вроде халата.
      Кэтлин пододвинула стул к кровати и села рядом с Доусоном. При виде его безжизненно-серого лица ей снова стало страшно. Доживет ли Доусон до тех пор, пока они смогут показать его врачу, она не знала. На кровати лежал умирающий, который готов был не задумываясь отдать за нее жизнь, а она могла только беспомощно сидеть рядом.
      Вернулся Сэм.
      – Как он?
      – Без изменений. Как вы думаете, он выживет?
      – Не знаю. – Сэм посмотрел на лицо Доусона, в котором не было ни кровинки, потом на Кэтлин. – Нужно извлечь пулю, но я не знаю, насколько она близко к сердцу. Одно обнадеживает: изо рта кровь не шла, значит, можно надеяться, что легкие не повреждены, если так, у него еще есть шанс.
      – Когда мы сможем найти врача, Сэм? Надо бы побыстрее.
      – Знаю, но мы не можем рисковать. Эти берега кишат солдатами-янки, нечего и думать о том, чтобы сойти на берег, это было бы самоубийством. Остается надеяться только на то, что нам не встретится вражеский корабль и удастся благополучно вернуться в Натчез.
      Сэм пощупал пульс на шее раненого. Пульс был слабый, но ровный. Потрогав лицо Доусона, Сэм почувствовал, что оно холодное. Он откинул одеяло и осмотрел рану.
      – Кровотечение почти прекратилось, но он слишком холодный, не нравится мне это.
      Кэтлин пощупала лоб.
      – Сэм, он замерзает, нельзя ли его как-нибудь согреть? Ему нужно тепло.
      Сэм достал из комода еще одно одеяло и накрыл Доусона.
      – Вот, больше ничем помочь не могу. Мне нужно возвращаться на палубу, как будет возможность, сразу вернусь. – Помедлив в дверях, Сэм пристально посмотрел на Кэтлин. – Если сможете придумать какой-нибудь способ согреть его, согрейте.
      Кэтлин склонилась над кроватью и приложила пальцы к бледным губам Доусона. Она смотрела на человека, которого когда-то любила, и ее сердце переполняла нежность. Кэтлин встала, медленно откинула одеяла, сбросила с себя туфли и забралась в постель к Доусону. Теперь она лежала так близко, что ближе уже некуда.
      – Ты не умрешь, Доусон, – прошептала она, – я вдохну в тебя жизнь. – Она накрыла его ледяные губы своим теплым ртом. Доусон никак не реагировал на ее прикосновения, но она продолжала его целовать, как будто действительно могла вдохнуть в него жизнь. Она целовала холодные щеки и лоб, мысленно повторяя, что не даст ему умереть.
      Перед ее взором встало красивое лицо Хантера. Кэтлин заплакала. Она плакала по мужчине, чье безжизненное тело держала в своих объятиях, по своей первой любви, по отцу своего единственного ребенка. Она плакала по Хантеру, оставшемуся в осажденном городе, по человеку, который стал ее мужем и которого она полюбила, по мужчине, которого обнимала и клялась любить до гроба всего несколько часов назад, этой же ночью. Она оплакивала себя, чье сердце так долго разрывалось между Доусоном и Хантером, что Кэтлин уже не знала, станет ли оно когда-нибудь снова одним целым. Оно принадлежит обоим мужчинам, ей никогда не освободиться ни от одного из них, но ни один из них никогда не согласится делить ее с другим.
      Не открывая глаз, она повернулась к Доусону и прошептала:
      – Прости меня, Доусон, прости меня, Хантер, прости меня, Господи.

Глава 31

      После ухода Кэтлин Хантер лег на свою походную койку и закрыл глаза. Он вспоминал взгляд сияющих голубых глаз, полный любви и доверия, как ему на лицо падали ее длинные золотистые волосы. Счастливый и усталый, он заснул с улыбкой на устах.
      Через два часа Хантер проснулся отдохнувшим и посвежевшим. Вызвав в палатку своего ординарца, он приказал:
      – Белл, я хочу, чтобы вы спустились к подножию обрыва, к землянкам, в которых укрываются горожане, и разыскали там миссис Рейчел Бост. Когда найдете, попросите ее прийти ко мне.
      – Понял, сэр. Рейчел Бост. Я ее приведу.
      – Спасибо, Белл.
 
      – Хантер, рада тебя видеть! – Рейчел Бост улыбнулась и обняла Хантера.
      – Как поживаете, миссис Бост, как здоровье?
      – Хантер, да ты только посмотри на меня, я же здоровая, как бык! Но про тебя этого не скажешь. – Женщина нахмурилась, качая головой. – Ты стал похож на пугало и исхудал так, что смотреть жалко.
      Хантер улыбнулся:
      – Не волнуйтесь за меня, я давно не чувствовал себя так хорошо. У меня к вам просьба, поэтому я и попросил вас прийти.
      – Мальчик мой, ты же знаешь, я все для тебя сделаю.
      – Я надеялся, что вы так скажете. Миссис Бост, у нас в полку есть барабанщик, в сущности совсем еще ребенок, ему десять лет. У меня есть основания предполагать, что вскоре тут будет жарко. Не могли бы вы забрать мальчика с собой?
      – И это все? Конечно, я его возьму! Где парнишка?
      – Сейчас я его приведу.
      Хантер вышел поговорить с Беллом. Вскоре в палатку вошел десятилетний Джо Джонас. Мальчик вытянулся в струнку перед полковником, весь внимание. Темноволосый, темноглазый, он выглядел младше своих лет и напоминал Хантеру Скотта.
      – Барабанщик Джонас, вольно, – скомандовал Хантер.
      – Есть, сэр.
      – Джо, я хочу поручить тебе одно очень важное дело, – серьезно начал Хантер, положив руку мальчику на плечо.
      – Да, сэр.
      – Эту добрую леди зовут миссис Рейчел Бост. Я прошу тебя отправиться с ней и побыть у нее дома некоторое время. Она нуждается в твоей защите.
      – Господин полковник, я не могу!
      – Барабанщик Джонас, это приказ! Я приказываю вам сопровождать миссис Бост.
      Маленький солдат вдруг превратился в обыкновенного десятилетнего мальчугана, каким он и был на самом деле. Смуглое лицо сморщилось в недовольной гримасе, от обиды и разочарования в темных глазах заблестели слезы.
      – Никуда я не пойду! Мое место в полку!
      Миссис Бост, ничуть не обескураженная, взяла мальчика за руку и улыбнулась:
      – Молодой человек, вы слышали приказ? Вы идете со мной, и точка, так что перестаньте плакать.
      – Нет! – закричал мальчик, вырываясь.
      – До свидания, Хантер, я о нем позабочусь. Джо побудет со мной, пока не кончится бой. В землянках полно ребятни, так что ему не будет скучно.
      – Спасибо, миссис Бост. Рядовой Белл, принесите барабан Джо, я уверен, он захочет его взять.
      Рейчел Бост подмигнула Хантеру и ушла, ведя за собой упирающегося барабанщика.
      Когда они ушли, Хантер вздохнул и сказал, словно думая вслух:
      – Можешь на меня злиться, сынок, я это переживу, главное, что ты останешься жив.
 
      Федералисты несколько недель делали подкоп, чтобы заминировать форт конфедератов, расположенный к северу от дороги на Джэксон. Несмотря на все попытки южан помешать им, солдатам-янки удалось под покровом темноты вырыть достаточно широкую траншею, чтобы их не доставали ручные гранаты, летящие со стороны конфедератов. Когда стало ясно, что помешать врагам осуществить их замысел не удастся, конфедераты стали строить новую линию обороны, позади форта. Эта работа была закончена утром двадцать пятого июня. Конфедераты оставили заминированный форт и перешли на новые позиции, на этом рубеже стояли два полка: полк Хантера и третий луизианский. Хантер занял свой пост. Он был в потрепанном сером мундире, подпоясанном новым желтым кушаком, на боку висела сабля. Занимая свое место, он испытал странное, неприятное ощущение: по спине пробежали мурашки, словно на него повеяло могильным холодом. Хантер Александер испугался – испугался впервые со дня памятной переправы через реку в Гордонсвилле, в Виргинии. После свидания с Кэтлин жизнь приобрела для него новую ценность, и сейчас он явственно ощущал страх смерти.
      Стоя в строю, Хантер с волнением ожидал начала предстоящего сражения. В том, что ждать осталось недолго, он уже не сомневался. Ровно в полдень федералисты взорвали мины, заложенные под фортом. Земля содрогнулась от мощного взрыва, в воздух полетели комья земли и обломки. Страшная битва началась.
      – Третий миссисипский полк, стройся! – скомандовал Хантер, теперь совершенно спокойный. – Примкнуть штыки! Встретим врага и погибнем, если придется!
      В брешь, образовавшуюся в укреплениях, хлынули голубые мундиры, стремясь завладеть руинами форта.
      – На северном валу, приготовиться, прицел сто ярдов! – крикнул Хантер. Как только федералисты с криками «ура» бросились на штурм полуразрушенного форта, он скомандовал: – Огонь!
      Наступающих встретил град пуль.
      – Стрелять беглым огнем произвольно!
      Отдав последний приказ, Хантер сам выбрал цель и выстрелил. Конфедераты отбивали атаку за атакой, мужественно сопротивляясь превосходящим силам противника.
      Эта битва стала тяжелым испытанием для усталых, полуголодных солдат Конфедерации, однако они дрались доблестно и решительно. Хантер и его люди сражались бок о бок с солдатами третьего луизианского полка, одного из лучших во всей армии Конфедерации. Действуя хладнокровно и рассудительно, Хантер стрелял наверняка, подпуская противника так близко, что, если бы он что-то прошептал, нападающие расслышали бы каждое слово. Неожиданно южане получили подкрепление – на подмогу двум сражающимся полкам подошел шестой миссурийский. Хантер с улыбкой смотрел, как в их ряды вливаются свежие силы. Рядом с ним оказался молодой солдат, они переглянулись, а в следующее мгновение молодой миссуриец упал на землю, сраженный гранатой федералиста. Его ранило в левую руку пониже локтя, нижняя часть была почти отрезана. Хантер быстро встал на колени рядом с упавшим, снял с себя новый кушак и наложил жгут, туго перетянув раненую руку выше локтя.
      – Спасибо. – Юноша слабо улыбнулся, он был еще в сознании.
      – Пожалуйста.
      Хантер встал, но прежде чем он успел сделать следующий выстрел, раздался неприятно знакомый, жуткий звук летящей мины. Этот леденящий душу свист, звучащий совсем рядом, был последним, что слышал полковник Хантер Александер. Он упал поперек лежащего на земле солдата.
      Сражение продолжалось. Полки из Миссисипи, Луизианы и Миссури стояли насмерть. В неравной схватке они отбросили федералистов, нападающие понесли тяжелые потери, и когда зашло солнце, на поле битвы, между остатками оборонительных сооружений, осталось лежать немало раненых и убитых в голубых мундирах.
 
      – Хантер, – позвала Рейчел Бост. Она наклонилась над раненым и убрала со лба прилипшую прядь волос.
      Хантер лежал на койке полевого госпиталя. Голова его была забинтована, повязка уже пропиталась кровью. Лицо приобрело сероватый оттенок, взгляд казался застывшим, но Хантер находился в сознании.
      – Хантер, дорогой, – снова позвала миссис Бост. Раненый посмотрел на пожилую женщину, но в его взгляде ничего не отразилось. Рейчел вдруг стало страшно, на глазах у нее выступили слезы, голос дрогнул.
      – Хантер, мальчик мой, это я, Рейчел Бост. – Она взяла его здоровую руку и приложила к своей щеке. – Хантер, как ты?
      Раненый зашевелил губами, женщина наклонилась ниже.
      – Я… простите, мэм, – прошептал Хантер, – боюсь, я вас не знаю.
      – Хантер, я Рейчел Бост, подруга твоей матери! Я знаю тебя с колыбели.
      Хантер вгляделся в доброе лицо склонившейся над ним женщины, в его взгляде ясно читались изумление и досада.
      – Хантер? – тихо переспросил он. – Хантер?
      – О Господи! – ахнула Рейчел Бост и прижала руку к губам. – Не волнуйся, мальчик мой, я о тебе позабочусь, ты поправишься. – Женщина на секунду возвела глаза к небу, затем снова посмотрела на раненого. Карие глаза смотрели на нее с растерянностью. – Я позабочусь о твоем теле, а заботу о твоем духе мы предоставим Всевышнему.
      – Да, мэм, – слабо прошептал Хантер и впал в забытье.
 
      Осада продолжалась. Федералисты еще раз заминировали и взорвали то, что оставалось от форта. Они держали крепостные валы на прицеле, но на штурм укреплений пока не пошли. Третий луизианский полк нес огромные потери, но продолжал удерживать оборону, не уступая любым попыткам федералистов оттеснить их назад. Когда осада начиналась, в третьем луизианском полку было 450 человек, сейчас их осталось только 250.
      Ко второму июля 1863 года среди солдат и горожан распространились слухи, что генерал Грант решил наконец взять Виксберг штурмом. Оголодавшие и понесшие большие потери конфедераты понимали, что без поддержки извне у них практически нет надежды удерживать город и дальше, но все до единого были полны решимости сражаться до конца, у гордых южан вызывала отвращение сама мысль о капитуляции.
      Местная газета, «Дейли ситизен», которая теперь печаталась на обратной стороне обоев, выразила всеобщее настроение так:
 
       Великий Улисс – главнокомандующий армией янки, генерал Грант – изъявил желание в следующее воскресенье устроить в Виксберге праздничный обед в честь дня Четвертого июля. Когда его спросили, намерен ли он пригласить на сие мероприятие генерала Джо Джонстона, он ответил: «Нет, я боюсь, что за столом вспыхнет ссора!» Однако прежде, чем устроить в городе обед, Улиссу нужно еще взять город. Как говорится, если хочешь приготовить кролика, сначала поймай его.
 
      Миссис Бост навещала Хантера каждый день, но он не приходил в себя и не сознавал ее присутствия. Она сидела у койки раненого, гладила его по руке, разговаривала с ним тихим, успокаивающим голосом. Он не только не узнавал ее, но даже не помнил собственного имени.
      Третьего июля генерал Джон Пембертон, понимая, что положение безнадежно, сдал город союзному генералу Улиссу Гранту. «Конец света» наступил четвертого июля. Осада Виксберга закончилась, генерал Конфедерации сдался. Ранение избавило Хантера от созерцания трагического зрелища падения его родного города. Он не видел слез, струившихся по бледным щекам храбрых женщин Виксберга, когда они пожимали руки исхудавшим, поверженным солдатам Конфедерации. Он не видел самих этих солдат, не знающих, куда спрятать глаза от стыда и унижения. Их форма превратилась в лохмотья, гордость попрана, в глазах застыли тоска и отчаяние. Хантер не видел, как остатки армии Конфедерации сгрудились в центре города, а в это время с севера к покоренному городу приближалась армия федералистов. В чистых голубых мундирах, блестя на солнце начищенными штыками и саблями, они шли через мост Гласс-Бэйоу под предводительством самого генерала Гранта. В это время на реке выстроились грузовые суда и канонерки союзного флота, на их мачтах победно реяли флаги. Хантеру не пришлось слышать, как солдаты Союза строем проходят по городу под звуки марша «Звездно-полосатый флаг». Хантер не видел, как над куполом здания городского суда, там, где еще недавно гордо развевалось знамя Конфедерации, взвился звездно-полосатый флаг. Он не слышал радостных возгласов новых хозяев, явившихся предъявить права на его родной город. Ранение избавило Хантера и еще от одного унижения: он не видел белые флаги капитуляции. Ему не пришлось испытать этого последнего, сокрушительного унижения: в этот жаркий, влажный день четвертого июля он лежал без сознания, не зная, что дело проиграно и жизнь его родного города бесповоротно изменилась.
 
       4 июля 1863 г.
       «Дейли ситизен»
       За два дня произошли коренные изменения. Над Виксбергом развевается знамя Союза. Генерал Грант «поймал кролика», он обедал в Виксберге и действительно принес свой обед с собой. «Ситизен» дожил до этого дня, сегодня он в последний раз выходит на обоях. Довольно славословий по адресу мяса мулов или кошачьего фрикассе, ставших вынужденной диетой отважных воинов Юга. Это последний выпуск газеты, когда-нибудь он станет исторической реликвией.
 
      На исходе длинного, жаркого, тяжелого дня миссис Бост пришла навестить Хантера, но на его койке теперь лежал какой-то смуглый темноволосый солдат. Рейчел поймала за руку молодого хирурга и стала допытываться, куда девался молодой блондин, который лежал здесь раньше.
      – Не знаю, мэм. Раз его нет на койке, вероятно, он умер. А теперь прошу меня извинить, я очень занят.
      Потрясенная и подавленная Рейчел, пошатываясь, вышла из палатки. Снаружи, перед самым входом в палатку, она наткнулась на бак с использованными бинтами. Среди прочего мусора почти на самом верху лежал окровавленный желтый кушак. На его конце, который свешивался из бака, миссис Бост заметила аккуратно вышитые синими нитками инициалы «Х.С.А.». Женщине вспомнилось, что в то утро, когда Хантер вызывал ее к себе в палатку, на нем был этот самый кушак.
      Онемевшими пальцами она вытянула кушак из груды тряпья и прошептала:
      – Бедный Хантер, наверное, его похоронили в одной из братских могил, у него нет даже надгробного камня. Упокой Господи его душу.
      Сжимая в руке окровавленный желтый кушак, миссис Бост побрела домой. Там ее ждало еще одно потрясение. По ее дому и по всей усадьбе бродили солдаты в голубых мундирах. Ни слова не говоря, она прошла в просторную гостиную и устало опустилась в любимое кресло-качалку. Презренные янки шныряли по большому особняку, где она жила с тех самых пор, как приехала сюда семнадцатилетней новобрачной, но она оставалась безучастной к происходящему. Рейчел Бост раскачивалась в кресле-качалке, держа на коленях кушак Хантера и уставившись в пространство невидящим взглядом сухих глаз.
      «Гибралтар Запада» пал.

Глава 32

      Уклоняясь от встреч с боевыми кораблями янки и снайперами, засевшими на берегах, «Моя Дайана» шла вниз по Миссисипи. Ее корпус местами пострадал от вражеских пуль, однако Большой Сэм, стоящий у штурвала, был полон решимости благополучно доставить в Натчез Кэтлин и своего тяжелораненого капитана.
      Кэтлин забарабанила в дверь особняка Ремберта Питта. Рядом с ней стоял Сэм, державший на руках все еще не пришедшего в сознание Доусона.
      – Дядя Ремберт, проснитесь, это Кэтлин!
      В окне второго этажа зажегся свет. Уолт, старый слуга Ремберта, выглянул в дверь поинтересоваться, кто разбудил их в такой час.
      – Уолт, нам нужен доктор Питт, это очень срочно! – крикнула Кэтлин удивленному слуге.
      Ремберт уже спускался по лестнице, на ходу завязывая домашний халат.
      – В чем дело? – спросил он, еще не видя ранних посетителей.
      – Доктор Питт, это Кэтлин, нам нужна ваша помощь. Доусон Блейкли тяжело ранен, можно сказать, он еле живой. – Старый врач недоуменно воззрился на Кэтлин, стоящую у него на пороге в рубашке Доусона. – Дядя Ремберт, прошу вас, быстрее, он умирает.
      – Несите его в мой кабинет, – распорядился врач, поворачиваясь и уходя в дом. Сэм последовал за ним и положил Доусона на белый стол, стоящий в центре комнаты.
      Доктор Питт, окончательно проснувшийся, закатал рукава синего домашнего халата и стал мыть руки.
      Кэтлин остановилась возле Доусона и, коснувшись холодной щеки, прошептала:
      – Доусон, продержись еще немного, доктор Питт тебя спасет.
      Питт Ремберт украдкой разглядывал Кэтлин. Одетая в рубашку Доусона, она нежно поглаживала его по щеке и что-то шептала. Словно почувствовав на себе взгляд врача, Кэтлин подняла голову и посмотрела ему в глаза, но не стала ничего объяснять. Доктор Ремберт время от времени отдавал Кэтлин отрывистые команды, которые она тут же выполняла. Наконец пулю удалось извлечь. Доктор Питт показал ее Кэтлин.
      – Ему повезло, пройди пуля на полдюйма левее, она попала бы в сердце.
      – Слава Богу, – выдохнула Кэтлин. – Дядя Ремберт, он выживет?
      – Пока не знаю, он потерял слишком много крови. К счастью, он мужчина сильный, крепкий, это должно помочь. – Врач замолчал и принялся бинтовать грудь раненого.
      – Как вы думаете, когда он очнется?
      – Трудно сказать, Кэтлин. В ближайшие несколько дней он нуждается в постоянном наблюдении: если он не умрет за это время, значит, его жизнь вне опасности.
      – А можно оставить его у вас, пока он не придет в сознание? Наверное, его не стоит переносить?
      Врач поколебался, еще раз посмотрел на раненого, потом ответил:
      – Полагаю, для него будет лучше, если его пока не тревожить, но я слишком занят и не смогу постоянно наблюдать за ним.
      – Дядя Ремберт, я с ним посижу. – Ремберт уставился на Кэтлин, и она отчетливо прочла в его взгляде неодобрение. – Наверное, я должна вам кое-что объяснить. Вы, вероятно, не знаете, что я только что вернулась из Виксберга. Я ездила к Хантеру, с ним все в порядке. Доктор Питт, я очень люблю вашего племянника, надеюсь, вы мне поверите, если нет – жаль, но тут уж ничего не поделаешь, да это и не так важно. – Старый врач вскинул брови, но промолчал. – У нас с Хантером не все шло гладко, но мы наконец во всем разобрались, устранили все недоразумения. Что касается Доусона, то он спас мне жизнь. Едва мы с Дэниелом успели выбраться из Виксберга, как на нас напали солдаты-янки. Верный Дэниел погиб, его тело осталось лежать там, где он упал. Янки схватили меня и собирались изнасиловать, потом, вероятно, меня тоже убили бы. Но тут появились Сэм и Доусон – не спрашивайте меня, как и почему, я сама не знаю, я только знаю, что они появились очень вовремя и спасли мне жизнь. Я перед ним в неоплатном долгу и уверена, что Хантер сказал бы то же самое.
      – Кэтлин, вы же понимаете, почему этот человек вас спас? Он…
      – Замолчите! Не смейте говорить дурного слова о Доусоне Блейкли, вы не имеете права! Доусон спас мне жизнь, все остальное не имеет значения. Если я могу сделать что-то, чтобы он остался жив, я это сделаю. Вы меня понимаете?
      – Пожалуй, да, Кэтлин. Но имейте в виду, непременно начнутся разговоры. Станет известно, что Блейкли здесь, люди узнают, что произошло…
      – Мне абсолютно все равно, что они подумают. Если вас это волнует, мне очень жаль. Я могу лишь пообещать, что как только Доусона можно будет перевезти, мы его перевезем. Но этот человек не должен умереть только из-за того, что я побоялась сплетен местных кумушек.
      – Ладно, не буду с вами спорить, – сказал Ремберт Питт. – Я собираюсь выпить кофе, вам принести?
      – Спасибо, не надо, лучше пригласите сюда Сэма.
      Доктор Питт нахмурился, но все-таки позвал чернокожего великана. Сэм появился тут же, как только врач вышел.
      – Сэм, доктор Питт извлек пулю, он сказал, что Доусон потерял очень много крови, но сердце не задето и надежда есть.
      Сэм склонился над Доусоном, в глазах заблестели слезы.
      – Слава тебе, Господи.
      Кэтлин тронуло искреннее участие, написанное на лице великана.
      – Сэм, он не умрет, мы слишком сильно его любим, чтобы дать ему нас покинуть. Так что не переживайте зря, лучше отправляйтесь домой и постарайтесь отдохнуть. Доусон побудет здесь, пока не придет в сознание, а потом мы вместе перевезем его домой.
      Сэм сморгнул слезы.
      – Хорошо, мисс Кэтлин.
      – Спокойной ночи, Сэм, приходите днем, может, Доусон уже очнется.
      После ухода Сэма в комнату снова заглянул доктор Питт.
      – Кэтлин, я больше ничем не могу помочь, поэтому я отправляюсь спать. Может, вы хотите подняться наверх и прилечь? Если так, я готов посидеть с ним вместо вас.
      – Ни в коем случае, я сама. Идите досыпать, дядя Ремберт, и… спасибо вам.
      – Спокойной ночи, Кэтлин. Если что, разбудите меня.
      Кэтлин пододвинула к столу стул, села и взяла обеими рукам большую кисть Доусона.
      – Я же говорила, что не дам тебе умереть, – прошептала она, глядя в его лицо и улыбаясь.
      Когда взошло солнце, Кэтлин так и сидела, не отрывая от него взгляда. Доусон медленно повернул голову и открыл глаза. Первое, что он увидел, придя в сознание, было лицо Кэтлин.
      – Кэтлин, это ты? – прошептал он.
      – Да, Доусон, я. – Она встала и наклонилась над ним.
      – Кэтлин, дорогая…
      Всмотревшись в ее лицо, он поморщился.
      – Что, Доусон?
      – Ты ранена. У тебя разбита губа, на ней запеклась кровь.
      – Ах это! – Тихонько рассмеявшись, Кэтлин наклонилась и поцеловала его в лоб. – Пустяки, с моей губой все в порядке, и вообще теперь все будет хорошо.
      По мере того как события прошедшей ночи постепенно всплывали в памяти Доусона, на его лице появилось встревоженное выражение, он схватил Кэтлин за руку.
      – Бог мой, я все вспомнил! Кэтлин, они что-нибудь с тобой сделали, ты…
      – Нет, Доусон, на мне нет ни царапины, ты появился вовремя.
      – Слава Богу, – с улыбкой прошептал Доусон.
      Когда в десять утра пришел Сэм, его встретила счастливая, улыбающаяся Кэтлин.
      – Сэм, Доусон очнулся, теперь он поправится!
      – Мисс Кэтлин, давайте перевезем его домой, там ему будет удобнее.
      – Конечно, Сэм, он уже меня уговаривал.
 
      К полудню Кэтлин вернулась в Сан-Суси, где ее радостно встретили Ханна и Скотт. Кэтлин обняла сына.
      – Дорогой, я виделась с папой, он жив и здоров и просил поцеловать тебя за него. – Она чмокнула сына в смеющуюся физиономию.
      Глядя на обнимающихся мать и сына, Ханна всплеснула руками:
      – Мисс Кэтлин, что это на вас надето?
      – Ах, Ханна, ты не представляешь, что мне пришлось пережить!
      Несмотря на перенесенные волнения, Кэтлин была так счастлива, что повидалась с мужем и что Доусон будет жить, что довольно рассмеялась. Еще несколько раз обняв мать, Скотти убежал играть. Оставшись наедине с нянькой, Кэтлин рассказала ей обо всем, что произошло. Услышав о смерти Дэниела, Ханна расплакалась.
      – Мне очень жаль, Ханна, я знаю, что вы были дружны. Дэниел был хорошим человеком, он погиб, защищая меня.
      – Да, он был славный старик, нам будет не хватать его. – Ханна всхлипнула. – Слава Богу, что с доктором Хантером и мистером Доусоном все в порядке.
      – Да, Ханна. А теперь пойдем наверх, поможешь мне привести себя в порядок.
      Ханна помогла Кэтлин помыться и переодеться, затем подала ей горячий завтрак.
      Поев, Кэтлин сказала:
      – Ханна, мне нужно идти, я поеду к Доусону.
      – Мисс Кэтлин, уж не собираетесь ли вы ехать к нему домой? Не годится это, вы же знаете, что люди подумают, если вас увидят.
      – Конечно, меня увидят, Ханна, но мне все равно. Доусон Блейкли спас мне жизнь, он тяжело ранен, и я еду к нему, а люди пусть говорят, что им вздумается.
 
      Игорная комната в доме Доусона была превращена в больничную палату. Столы, обтянутые зеленым сукном, вынесли и вместо них поставили две кушетки и несколько легких кресел. Увидев входящую Кэтлин, Доусон заулыбался и похлопал по одеялу рядом с собой.
      Кэтлин рассмеялась:
      – Нет уж, Доусон, я сяду на стул.
      – В таком случае хотя бы поставь его поближе ко мне.
      – Есть, капитан. – Кэтлин пододвинула к кровати стул с высокой прямой спинкой. – Удивительное дело, Доусон, ты уже выглядишь гораздо лучше.
      – Это потому, что ты здесь. – Он снова улыбнулся. – Ты ведь понимаешь, что тебе не следовало приходить? Ай-ай-ай, что люди скажут? – шутливо ужаснулся он.
      – Господи, и ты туда же! С каких это пор тебя стало волновать, кто что скажет?
      – Радость моя, мне плевать, что говорят обо мне, но меня всегда волновала твоя репутация.
      – Это очень любезно с вашей стороны, мистер Блейкли, однако вы напрасно волнуетесь. Людская молва меня больше не интересует.
      – Кэтлин Дайана, а вы, оказывается, та еще штучка! – Доусон присвистнул и взял ее за руку.
      – А ты только сейчас это понял?
      Они оба рассмеялись.
      Кэтлин ежедневно навещала Доусона и оставалась с ним с раннего утра до заката. Она читала ему какую-нибудь из многочисленных книг, выстроившихся на полках в библиотеке, расчесывала его густые темные волосы, втирала в руки и ноги лечебные мази, кормила его, словом, хлопотала над ним, как заботливая наседка.
      Доктор Питт приходил каждый день и каждый раз хмурился, застав рядом с Доусоном Кэтлин. Но Кэтлин оставляла его недовольные взгляды без внимания и невозмутимо расспрашивала врача о состоянии больного.
      – Для человека с таким серьезным ранением он поправляется на удивление быстро, – заверил Ремберт Питт. – Вероятно, потому, что вы ухаживаете за ним, как Флоренс Найтингейл.
      – Надеюсь, что так, – улыбнулась Кэтлин. – Всего хорошего, дядя Ремберт, до завтра.
 
      Третьего июля Доусон проснулся с восходом солнца, позвал своего слугу Джима и велел себя побрить.
      – И принеси мне свежую белую рубашку.
      – Зачем, мистер Доусон? Вы же не собираетесь выходить из дома? Вы еще не поправились, лучше я принесу вам чистую пижаму.
      – Ну хорошо, только принеси самую красивую.
      Джим принес хозяину шелковую черную пижаму и помог переодеться. Затем тщательно побрил его и взбил подушки.
      Доусон огорошил слугу вопросом:
      – Скажи честно, Джим, как я выгляжу?
      – Хорошо, мистер Доусон, а скоро вы станете таким же красавчиком, как раньше.
      Доусон лег и стал с нетерпением ждать прихода Кэтлин. С каждым днем его состояние улучшалось, и Доусон почти со страхом думал о том времени, когда окончательно поправится, а значит, Кэтлин перестанет навещать его каждый день. Но пока об этом можно было не волноваться, с минуты на минуту Кэтлин впорхнет в комнату.
      К середине дня Кэтлин все еще не приехала. Доусон был раздражен и разочарован. Такие опоздания не в ее стиле, и, уж конечно, не в его вкусе. Она ему нужна, и не на пару часов, а на весь день. Неужели она не понимает, как отчаянно он нуждается в ее присутствии? Но длинный летний день тянулся и тянулся, а Кэтлин все не было.
 
      Каждое утро перед тем, как отправиться к Доусону, Кэтлин ходила на площадь, где вывешивали списки потерь. Всякий раз при виде длинного списка фамилий убитых и раненых солдат Конфедерации у нее гулко стучало сердце. Сидя в коляске, она ждала, пока список повесят на столб, затем, не помня себя от волнения, читала его и вздыхала с облегчением, когда не находила в нем имени Хантера.
      Третьего июля она заехала за Бекки Джексон, и они отправились на площадь вместе. Бен, муж Бекки, сейчас служил в армии генерала Ли, стоящей под Геттисбергом. Бекки, как и Кэтлин, каждый день с замиранием сердца читала список потреь. Каждый день Кэтлин и Бекки приходилось слышать рыдания убитых горем матерей, жен, возлюбленных, обнаруживших имя своего сына, мужа, любимого в списке погибших.
      В девять часов вывесили свежий список, вокруг которого тут же собралась толпа. Кэтлин и Бекки, взявшись за руки, стали пробираться к столбу. Первым в списке значился полковник Хантер Александер. Кэтлин пошатнулась.
      – Нет, нет! – прошептала она, цепляясь за подругу.
      Бекки обняла ее, но молча продолжала читать дальше. В списке упоминался и ее муж. Бен Джексон погиб в битве при Геттисберге. Бекки вскрикнула и бросилась на шею Кэтлин. В один и тот же день обе подруги потеряли своих мужей. Не замечая никого вокруг, женщины стояли, обнявшись, и плакали – сбылись самые страшные их опасения.
      Три дня спустя Кэтлин и Бекки так же вместе стояли на кладбище, где служили панихиду по их погибшим мужьям. Рядом, держась за материнские юбки и плача, стояли их сыновья. Под скорбные звуки одинокой трубы побледневшие женщины смотрели на надгробные камни, поставленные над пустыми могилами. На камнях были выгравированы имена их мужей, однако телам их никогда не суждено обрести под ними последний приют. То, что женщины даже не имели возможности похоронить останки мужей, еще более усугубляло невыносимую тяжесть утраты.
 
      До Доусона дошло известие о гибели Хантера Александера. Больше всего на свете ему хотелось бы быть в это тяжелое время с Кэтлин, утешить ее, но он знал, что не может этого сделать.
      Для Кэтлин это длинное жаркое лето стало самым тяжким испытанием в жизни. Убитая горем, она перестала выходить из дома, не ходила даже в церковь. Она перестала навещать Доусона, хотя расспрашивала о нем доктора Питта всякий раз, когда тот бывал в Сан-Суси. Целыми днями она просиживала одна в комнате Хантера, брала в руки книги, которые он так усердно штудировал, открывала шкаф, где висела его одежда. Все в доме напоминало Кэтлин о муже. В гостиной, взглянув на рояль, Кэтлин сразу вспоминала, как Хантер играл на нем. Боль в сердце не ослабевала ни на минуту, более того, душевные страдания сказались на ее физическом здоровье. У Кэтлин начались боли в желудке, она стала терять вес.
      Скотт тоже очень тяжело переживал потерю отца. Кэтлин не раз слышала по ночам, как он плачет у себя в комнате. В таких случаях она спешила к сыну, обнимала его, и они вместе плакали по прекрасному, доброму человеку, который никогда больше не сможет их обнять.
 
      В сумерках, жарким августовским вечером кто-то постучал в парадную дверь Сан-Суси. Кэтлин была в своей комнате, Ханна в кухне, дверь открыл семилетний Скотт. В дверях стоял высокий смуглый мужчина.
      – Сэр? – удивленно спросил Скотт.
      Доусон снял шляпу.
      – Скотт, меня зовут Доусон Блейкли, я друг твоей матери.
      – К сожалению, мистер Блейкли, мама плохо себя чувствует, она никого не принимает, – ответил мальчик, как взрослый.
      – Понимаю, я просто пришел выразить свое почтение.
      – Входите, прошу вас.
      – Спасибо, Скотт.
      Скотт проводил Доусона в гостиную и предложил садиться.
      – Мистер Блейкли, вы знали моего отца?
      – Да, я был с ним знаком, хотя не очень близко. Я хочу, чтобы ты и твоя мама знали, что я очень сожалею о его смерти.
      – Благодарю вас, мистер Блейкли. Мой папа был героем.
      – Да, сынок, я знаю, он был очень храбрым человеком, ты можешь им гордиться.
      – Мистер Блейкли, откуда вы знаете мое имя?
      Доусон улыбнулся смуглому темноволосому мальчугану:
      – Когда-то давно мы с тобой уже встречались, но ты был очень мал и не помнишь. – Он встал. – Мне пора, надеюсь, я не помешал своим визитом.
      – Вовсе нет, мистер Блейкли, приходите еще.
      – Скотт, хорошенько заботься о своей маме.
      С этими словами Доусон направился к двери. Когда он вышел в коридор, из кухни показалась Ханна.
      – Мистер Доусон, вы здесь! – Нянька повернулась к мальчику: – Скотт, шел бы ты на кухню, тебя ждет ужин.
      – Хорошо, Ханна. Спокойной ночи, мистер Блейкли.
      Попрощавшись, мальчик ушел. Как только за ним закрылась дверь, Доусон схватил старую няньку за плечи и шепотом спросил:
      – Как она? Она когда-нибудь оправится от горя?
      – Ох, мистер Доусон, не знаю, что и сказать. Боюсь я за нее. Мисс Кэтлин, почитай, ничего не ест и не выходит из своей комнаты. Бедняжка ужасно страдает, у меня просто сердце кровью обливается, как посмотрю на нее.
      – Ханна, я бы все отдал, лишь бы подняться к ней и…
      – Нет, мистер Доусон, нельзя, вы сами знаете.
      – Ханна, мне бы только на минутку ее увидеть…
      – Я вас понимаю, мистер Доусон, но вы же знаете, негоже это.
      – Конечно, ты права. Наверное, мне вообще не следовало приходить, но я должен был узнать, как она. Ханна, я хочу дать тебе денег, позволь мне сделать хотя бы такую малость.
      Ханна покачала головой:
      – Нет, сэр, вы очень любезны, но она их не возьмет. Вы-то как себя чувствуете? Выздоровели наконец?
      – Я почти как новенький, – невесело улыбнулся Доусон. – Мне нужно идти, я больше не приду, так что ты уж, пожалуйста, заботься о ней хорошенько.
      – Непременно, мистер Доусон, я буду заботиться о нашей девочке, пока жива.

Глава 33

      Серое, пасмурное ноябрьское небо грозило и без того насквозь промокшему Натчезу новыми дождями. На рассвете моросящий мелкий дождик, продолжавшийся два дня, прекратился, но солнце не показалось, словно боясь, что зловещие грозовые тучи прогонят его прочь.
      Сидя в кабинете Кроуфорда Эшворта, Доусон держал на колене чашку кофе и смотрел в залитое дождем окно. Настроение у него было такое же пасмурное, как погода. Он зевнул, почти не слушая своего поверенного.
      – Вот что я вам скажу, Доусон: если эта война продлится еще какое-то время, я останусь без работы. С каждым днем я теряю все больше старых клиентов, население Натчеза неуклонно уменьшается, мужчины гибнут на войне, а их вдовы и дети переезжают к родственникам в Новый Орлеан или другие города, не так сильно пострадавшие от войны.
      Доусон поставил кофейную чашку на стол и сложил руки на коленях.
      – Юг похож на боксера, которого послали в нокаут, он потерял сознание, но каким-то чудом не упал. Мы проиграли, когда одновременно пали Виксберг и Геттисберг, еще тогда нам следовало признать поражение и сохранить хотя бы то немногое, что уцелело. Нам следовало посмотреть правде в глаза и признать, что война безнадежно проиграна.
      – Не знаю, не знаю, Доусон, мы же побили янки под Чикамогой.
      – Честное слово, Кроуфорд, мне иногда кажется, что ты так же наивен, как все остальные. Результаты этой пресловутой победы, о которой столько трубили, уже на прошлой неделе сведены на нет. Янки с легкостью завладели нашими, как считалось, неприступными позициями на горе возле Чаттануги. Посмотри правде в глаза, все кончено. Я с самого начала знал, что мы не получим никакой реальной помощи ни от Англии, ни от Франции, а сейчас со мной наконец согласились даже самые упрямые оппоненты. Скажу больше, мои поездки в Европу с каждым разом становятся все более опасными. Пройдет несколько месяцев, в лучшем случае год, и мы будем окончательно отрезаны от мира, лишимся всякой возможности получать что-либо извне.
      – К сожалению, ты прав, я и сам хотел с тобой об этом поговорить. Почему ты не откажешься от этих авантюрных поездок? Это стало слишком опасным, тебя могут убить. Неужели тебе все мало денег?
      Доусон улыбнулся в своей ленивой манере:
      – Ну-у, Кроуфорд, тебя послушать, так я просто ничтожество, не более чем беспринципный жадный проходимец. – Он покачал головой, притворяясь оскорбленным. – А тебе не приходило в голову, что я занимаюсь этим не только ради денег? Я тоже люблю Юг и хочу что-то сделать для Конфедерации. Пусть я не герой войны, но я чувствую, что все-таки внес свой вклад в общее дело.
      – Конечно, Доусон, разве я спорю? Я не хотел тебя оскорбить. То, что ты прорываешь блокаду, очень важно, но я беспокоюсь за твою жизнь. Зачем рисковать, если война, как ты говоришь, все равно проиграна?
      – Даже если меня убьют – что с того? Подумаешь, велика потеря, – бесстрастно ответил Доусон.
      – Как ты можешь говорить такое! Ты молод, здоров, красив и богат, чего еще желать человеку?
      Густые брови Доусона поползли вверх.
      – Я мог бы тебе ответить чего.
      – Мальчик мой, когда же ты наконец выкинешь ее из головы? Кстати, ты мне напомнил, сегодня она должна ко мне прийти.
      Доусон выпрямился, от ленивой небрежной позы не осталось и следа.
      – Когда?
      Кроуфорд посмотрел на золотые карманные часы.
      – По правде говоря, она должна быть с минуты на минуту. Мы договорились на одиннадцать, а сейчас без десяти.
      Доусон заметно оживился.
      – Как по-твоему, я могу задержаться и хотя бы просто поздороваться с ней? Мы не виделись с тех пор, как пришло известие о гибели ее мужа. Я только взгляну на нее одним глазком и выражу соболезнования, а потом сразу же уйду, обещаю.
      – Разве я могу тебе помешать?
      – Нет. – Доусон усмехнулся и встал у окна, заложив руки за спину. – Посмотрю, не идет ли она. Она должна прийти одна?
      – Разве что с Ханной, но это маловероятно.
      – Не нравится мне это, ей не стоит разъезжать по городу одной, это небезопасно, когда на улицах полно солдат-янки.
      Кроуфорд шумно вздохнул:
      – Доусон, ты неисправим!
 
      Кэтлин приехала в город в крытой одноконной коляске. Оказавшись в Натчезе впервые после большого перерыва, она была поражена количеством солдат в голубых мундирах. Из-за обилия вражеских солдат казалось, что она попала в чужую страну, Кэтлин почувствовала себя неуютно. Чистые, отглаженные мундиры северян резко контрастировали с лохмотьями конфедератов, которых в городе было тоже немало. Раненные, искалеченные, с потухшими глазами, они возвращались в город с полей сражений, разбросанных по всей стране.
      Видеть некогда гордого южного джентльмена, волею судьбы низведенного до положения нищего, одетого в лохмотья, было невыносимо. Кэтлин отвернулась и стала смотреть в другую сторону, стараясь не замечать вообще ничего вокруг себя, не думать об ужасах войны. Она была уже недалеко от отеля Паркера и конторы Кроуфорда Эшворта. Нескончаемые дожди размыли дороги, улицы изобиловали канавами и рытвинами, старая кляча, запряженная в коляску, явно не желала двигаться дальше, и Кэтлин стоило большого труда где кнутом, где лаской заставлять ее продолжать путь. Когда до отеля оставалось не больше двадцати футов, одно колесо угодило в глубокую рытвину, и коляска угрожающе накренилась. Упрямая лошадь встала как вкопанная, решительно не желая трогаться с места. Кэтлин то упрашивала ее, то хлестала кнутом – ничто не помогало.
      Высокий худощавый офицер-янки, шагавший по деревянному тротуару, остановился рядом с коляской Кэтлин. Видя ее затруднительное положение, он вышел на проезжую часть, взял поводья и стал тянуть. Упрямое животное в конце концов вынуждено было подчиниться его силе и резким, отрывистым командам. Кляча рванулась с места, да так резко, что Кэтлин чуть не вылетела из коляски. Не обращая внимания на грязь, заливающую его начищенные до блеска сапоги, офицер осторожно вывел лошадь на более ровное место, потом бросил поводья и подошел сбоку к коляске.
      Высокий, представительный, явно самоуверенный и дерзкий, он был по-своему красив грубоватой мужской красотой. Его полные губы сложились в улыбку, призванную покорять женские сердца, от уголков серых глаз разбежались лучики морщинок.
      – Спасибо, майор, – смущенно и немного испуганно поблагодарила Кэтлин, глядя на него из коляски.
      – Всегда рад помочь леди, особенно такой красивой, как вы. – Офицер положил руки по обе стороны от Кэтлин, как бы запирая ее в коляске. – Могу я еще что-нибудь для вас сделать?
      – Благодарю вас, вы и так уже сделали достаточно, – чопорно ответила Кэтлин. – Будьте любезны, господин майор, отойдите от коляски, я уже приехала.
      – В таком случае я помогу вам спуститься. – По-прежнему улыбаясь, он не двинулся с места, но поставил испачканный грязью сапог рядом с маленькой ножкой Кэтлин.
      – Спасибо, не нужно, просто отойдите в сторону! – Кэтлин почти кричала. – Я сама в состоянии выйти из коляски.
      – Нисколько в этом не сомневаюсь, мадам, мне просто не хочется, чтобы вы испачкали платье.
      Обхватив Кэтлин за талию, офицер легко приподнял ее с сиденья и поставил на тротуар, однако он явно не спешил убрать руки с ее талии. Стоя почти вплотную к Кэтлин, он улыбался и разглядывал ее стройную фигурку.
      Вид мужчины в голубом мундире, практически нависшего над ней, поверг Кэтлин в панику. Руки, по-хозяйски лежащие у нее на талии, живо напомнили ей о другом солдате в голубой форме, тоже прикасавшемся к ней вопреки ее желанию.
      – Отпустите меня немедленно! – закричала Кэтлин, поднимая кнут. Охваченная безотчетной паникой, она попыталась ударить майора древком кнута по плечу, но офицер рассмеялся и без труда перехватил его в воздухе.
      – Мадам, я не причиню вам вреда, я всего лишь хочу вам помочь. Вы самая красивая женщина, какую мне посчастливилось встретить в Натчезе, и я бы хотел познакомиться с вами поближе. Честное слово, я не сделаю вам ничего плохого, так что расслабьтесь.
      Кэтлин попыталась вырвать у него кнут, но силы были слишком неравными. Вдруг рука майора выпустила кнут, повинуясь неведомой силе.
      – Майор, похоже, у вас большие проблемы со слухом, да и со зрением заодно, – произнес у нее над ухом низкий голос Доусона Блейкли. – Леди ясно сказала, что не нуждается больше в вашей помощи. К тому же, как вы могли заметить, она носит траур. Кто вы такой?
      – Майор Дональд Брукс, оккупационная армия Соединенных Штатов.
      Кэтлин с радостью передала кнут в надежные руки Доусона. Чуть качнувшись назад, она невольно уперлась в его твердый торс и сразу почувствовала себя в безопасности. Доусон шагнул ближе к майору, одновременно взяв Кэтлин за локоть и мягко придвинув к себе.
      – Вот что, майор Брукс, меня зовут Доусон Блейкли, постарайтесь хорошенько запомнить то, что я сейчас скажу. – Темные глаза Доусона угрожающе прищурились. – Хотя, вероятно, в Натчезе найдутся некоторые истосковавшиеся в одиночестве дамы, на которых ваша внешность произведет большое впечатление и которые с радостью примут от вас приглашение, к примеру, на обед, эта леди – не из их числа. Она не желает якшаться с врагами, и если вы еще когда-нибудь случайно ее увидите, я бы посоветовал вам даже не заводить с ней разговор. Я ясно выразился?
      Майор тоже прищурился.
      – Не понимаю, какое вам дело, если только эта дама не ваша родственница. А насчет того, чтобы «якшаться с врагами», как вы изволили выразиться, мистер Блейкли, советую вам привыкать к новому положению вещей. Мы пришли, и мы здесь останемся. Я не намерен допускать, чтобы мне мешали какие-то устаревшие правила и обычаи, за которые вы, южане, так отчаянно цепляетесь.
      Полные губы Доусона сжались в жесткую складку. Он схватил майора за воротник и угрожающе произнес:
      – В последний раз повторяю, майор, я запрещаю вам даже разговаривать с этой леди. Можете считать это очередным «старомодным правилом», если хотите.
      Доусон круто развернулся, взял Кэтлин за руку и повел ее к зданию. По дороге он наклонился к ней и спросил:
      – Ты в порядке, дорогая?
      – Со мной все хорошо, Доусон. Прошу тебя, пообещай, что забудешь об этом инциденте. У меня и без того хватает волнений, чтобы переживать о том, что ты снова рискуешь из-за меня жизнью.
      Кэтлин старалась держаться бодро, но ее била дрожь, и она была втайне рада, что Доусон помог ей подняться по лестнице на второй этаж, где располагался кабинет Кроуфорда.
      Доусон улыбнулся:
      – Не волнуйся, я вполне способен о себе позаботиться. Сейчас я принесу тебе стакан воды, а когда ты соберешься возвращаться домой, я тебя провожу.
      – В этом нет необходимости, я могу сама добраться. Ты и так сделал достаточно.
      – Тем не менее, когда вы с Кроуфордом закончите беседу, я буду ждать тебя возле коляски. – Доусон распахнул перед ней дверь кабинета поверенного.
      Примерно через час, когда Кэтлин вышла на улицу, Доусон, верный своему слову, поджидал ее, поставив ногу на подножку коляски. Увидев Кэтлин, Доусон улыбнулся и поспешил к ней навстречу. Не обращая внимания на ее слабые протесты, он приподнял Кэтлин и усадил на сиденье. Солдаты Союза, без дела слоняющиеся по тротуарам, с любопытством поглядывали на красивую светловолосую даму в траурном платье и крупного смуглого брюнета рядом с ней.
      – Как видишь, все на тебя пялятся. Боюсь, ты иногда не сознаешь, насколько ты прелестна. Эти мужчины грубы, слишком много пьют, и им не хватает женского общества, они с радостью воспользуются случаем…
      – Доусон, когда ты прекратишь обращаться со мной как с ребенком?
      – Прости. Наверное, у меня слишком развит собственнический инстинкт, но одна мысль, что эти янки будут к тебе приставать, приводит меня в бешенство. Все-таки я бы предпочел, чтобы ты не ездила в город одна, это опасно.
      Кэтлин вздохнула и посмотрела на свои сложенные на коленях руки.
      – А что сейчас безопасно? Кстати, мы не виделись с того дня, когда я последний раз была у тебя дома. Как ты себя чувствуешь? Рана зажила? – Кэтлин посмотрела ему в глаза.
      Доусон нахмурился и натужно закашлял, театрально схватившись рукой за грудь.
      – Раз уж ты об этом спросила, я еще не совсем поправился. Кажется, мне совершенно необходимо, чтобы кто-то меня навещал, гладил мое хрупкое, ослабевшее тело.
      Кэтлин улыбнулась – впервые за несколько месяцев:
      – Сию минуту оставьте ваши глупости, Доусон Блейкли!
 
      Шли месяцы, Кэтлин начала излечиваться от депрессии, вызванной смертью Хантера. Она все чаще выходила из дома, и постепенно ее жизнь возвращалась к почти нормальному ритму. В городе ей иногда попадался майор Брукс – то она видела его выходящим из отеля или какой-нибудь таверны, то он проезжал мимо нее. Завидев его, Кэтлин тут же отворачивалась, но всякий раз чувствовала на себе взгляд его холодных серых глаз. Если же их взгляды случайно встречались – такое тоже бывало, – майор приподнимал шляпу и дерзко улыбался, откровенно игнорируя требование Доусона Блейкли.
 
      Война продолжалась. В мае 1864 года могущественная армия Союза под командованием генерала Гранта перешла реку Джеймс, и на севере Виргинии произошло ожесточенное сражение, от которого армия генерала Ли так и не оправилась. На западе генерал Шерман медленно продвигался к Атланте.
      Летом в Натчезе, как всегда, стояла влажная жара. Кэтлин и Скотт спасались от зноя в старой затененной беседке. У них часто бывали в гостях Джексоны – Бекки, Джонни и маленькая рыжеволосая Дженни. В это трудное для них обеих время молодые вдовы черпали друг у друга силы и утешение.
      В Виргинии на протяжении всего лета положение не улучшалось, а к осени Питерсберг оказался в осаде, обернувшейся для защитников-южан медленной смертью от голода. Тем временем Шерман захватил Атланту. На Севере это событие вызвало бурную радость, Юг же пошатнулся от еще одного сокрушительного удара.
      К середине ноября переизбранный на второй срок президент Авраам Линкольн практически держал победу в кулаке. Шерман оставил Атланту и двинулся на Саванну а затем дальше, к морю; в декабре 1864 года он захватил старый город, примерно в это же время союзный генерал Томас разгромил армию южан под Нашвиллом в штате Теннесси.
      Холодным декабрьским утром 1864 года Кэтлин сидела на своем обычном месте в соборе Святой Марии. Священник в белой сутане поднялся на кафедру, лицо его выражало тревогу. Непривычно виноватым тоном он сообщил своей пастве, что, как они, вероятно, уже прочли в «Натчез курьер», по приказу правительства Соединенных Штатов он должен отслужить службу за здравие президента Линкольна.
      По толпе прихожан пробежал ропот. Самые смелые не скрывали недовольства. Кэтлин тоже возмутилась нелепым приказом. Если янки думают, что могут приказывать ей, за кого молиться в своей собственной церкви, в Натчезе, то они глубоко заблуждаются! Она решительно не собиралась возносить молитвы за здравие мистера Линкольна! Она пришла помолиться за мужа, а не за какого-то президента северян, которому нет дела до Конфедерации и до страданий южан.
      Отказываясь повиноваться приказу, Кэтлин поднялась с королевским достоинством, взяла за руку Скотта и, высоко держа голову, решительно двинулась к выходу из церкви.
      Лина и Лана Гамильтон вместе с остальными прихожанами наблюдали за удаляющейся Кэтлин. Ни слова не говоря, сестры переглянулись, одновременно встали и тоже вышли из церкви. Снаружи Лина тронула Кэтлин за рукав.
      – Дорогая, я знала, что вам хватит смелости не подчиниться этому неслыханному приказу. – Женщина посмотрела на Скотта. – Молодой человек, кажется, я вам уже говорила, что ваш дедушка был выдающимся человеком и настоящим джентльменом. Никогда не забуду, как в двадцать пятом году, когда в город приезжал генерал Лафайетт, его принимали в вашем доме.
      Лана перебила сестру:
      – Кэтлин, мы вам рассказывали, что в его честь был произведен ружейный салют из двадцати одного залпа?
      Кэтлин взяла престарелых сестер за руки.
      – Да, дорогие мои, рассказывали. Боюсь только, что вслед за сегодняшним эпизодом в нашем доме тоже могут прозвучать выстрелы, и это будет не салют.
      Сестры одновременно ахнули, прикрывая рты руками.
 
      В то же холодное декабрьское воскресенье Доусон вернулся из Европы. На закате к нему в особняк приехал Кроуфорд Эшворт. Когда он вошел в кабинет, Доусон отметил, что адвокат чем-то озабочен.
      – Что случилось, Кроуфорд? – Доусон поднялся ему навстречу и предложил гостю виски.
      – Спасибо. – Кроуфорд взял стакан и устроился на длинном кожаном диване. – Доусон, я долго сомневался, стоит ли приходить к тебе с этим делом. – Он помолчал, сделал большой глоток виски и добавил: – Пообещай, что не станешь слишком горячиться.
      – Постараюсь. Выкладывай, что у тебя?
      – Сегодня утром в церкви прихожанам приказали помолиться за здоровье Авраама Линкольна.
      – Черт, эти грязные…
      – Некоторые дамы возмутились, и я не могу их в этом упрекнуть. Все бы ничего, но они отказались подчиниться приказу и демонстративно покинули церковь. К сожалению, возглавляла их Кэтлин. – Кроуфорд удрученно покачал головой.
      Доусон расхохотался:
      – Узнаю мою девочку! К ней вернулся прежний нрав, значит, она оправилась от горя, – заключил он, продолжая смеяться.
      – Доусон, это еще не все, что я хотел сказать. Я случайно узнал из очень надежных источников, что майор Дональд Брукс собирается воспользоваться этим предлогом, чтобы завтра утром конфисковать Сан-Суси.
      Смех замер на устах Доусона. Он вскочил со стула.
      – Только через мой труп!
      – Доусон, я знаю, что ты пользуешься определенным авторитетом у союзных властей, может, ты мог бы с кем-то поговорить и решить этот вопрос? Мне ненавистна мысль, что янки захватят особняк Борегара. Я не знаю, может, нужно предупредить Кэтлин?
      – Не нужно, потому что этого не будет. Извини, но я тебя покину, мне нужно срочно нанести один светский визит. – Эшворт направился к выходу. На верхней площадке лестницы Доусон задержался и крикнул: – Кроуфорд, какие женщины, кроме Кэтлин, приняли участие в этом демарше?
      – Сестры Гамильтон вышли сразу за Кэтлин, потом еще несколько женщин, но их я не знаю.
      – Спасибо, Кроуфорд.
 
      Осведомившись у портье отеля Паркера, в каком номере проживает майор Брукс, Доусон поднялся по лестнице и громко постучал в дверь. Через несколько минут дверь немного приоткрылась и в щель выглянул майор Брукс.
      – Надеюсь, я не помешал, майор? – с улыбкой осведомился Доусон, настойчиво толкая дверь и двигаясь прямо на растерянного майора.
      – В чем дело, Блейкли? – Майор закрыл за ним дверь и отошел, чтобы плеснуть себе виски.
      – До меня дошли тревожные слухи, которые чуть не испортили мне настроение на весь день, вот я и явился, чтобы услышать от вас лично, что эти слухи беспочвенны.
      – Не представляю, о чем речь. Между прочим, я очень занят.
      – Могу себе представить. – Доусон лукаво улыбнулся, выразительно покосившись на большое зеркало, висящее в гостиной. Полуодетая Аннабель Томпсон подслушивала под дверью, даже не догадываясь, что ее видно в зеркало.
      – Давайте покороче, Блейкли.
      – Постараюсь. Насколько я понял, утром вы собираетесь оккупировать Сан-Суси.
      – Совершенно верно, мистер Блейкли, вы очень хорошо осведомлены.
      Доусон усмехнулся:
      – Вы этого не сделаете.
      – Жаль вас разочаровывать, – ответил майор с кривой ухмылкой, – но я действительно намерен занять именно этот особняк. По-видимому, вас привели сюда какие-то личные причины… о, кажется, припоминаю, однажды вы по-рыцарски встали на защиту хозяйки упомянутого особняка от злого янки, который помогал ей выйти из коляски.
      – Какими бы побуждениями я ни руководствовался, заявляю, что ноги вашей не будет в Сан-Суси.
      – Блейкли, вы все время забываете, кто здесь хозяин. Если не хотите, чтобы ваша приятельница путалась у меня под ногами, лучше увезите ее заранее, потому что на рассвете мы займем особняк. Федеральными силами, расквартированными в оккупированном Натчезе, командую я.
      – Майор Брукс, если вы преступите границы ее владений, вы не доживете до завтрашнего вечера.
      – Блейкли, да вы просто дурак. Дом вашей приятельницы занимаю не я лично, а федеральная армия. Неужели вы рассчитываете остановить армию?
      – Майор, я возлагаю ответственность не на армию, а на вас лично. Если в Сан-Суси сдвинут с места хоть один камешек, я вас убью.
      – Послушайте, Блейкли, это что, угроза?
      – Нет, майор. – Доусон снова повернулся и, прищурившись, посмотрел в глаза янки: – Это обещание. Если армия займет особняк миссис Александер, считайте себя покойником. То же относится и к дому сестер Гамильтон. – На лице Доусона снова заиграла ленивая улыбка. – Передайте Аннабель, что она по-прежнему хороша, однако вряд ли ей стоит носить ночную сорочку персикового цвета, серый атлас ей идет куда больше.
      Даже захлопнув за непрошеным гостем дверь, майор слышал, как по коридору разнесся веселый смех Доусона Блейкли.

Глава 34

      Войска федералистов никогда не стояли в Сан-Суси. В понедельник на рассвете Доусон с несколькими вооруженными всадниками ждал возле дороги, ведущей в поместье. Сидя верхом на своем черном жеребце и держа наготове «кольт» сорок четвертого калибра, он молча ожидал появления майора Брукса. К девяти часам, когда стало ясно, что янки не появятся, Доусон расслабился и успокоился. Убедившись, что Кэтлин не грозят неприятности от майора, Доусон уехал сам и увел своих людей. Кэтлин так и не узнала, что Сан-Суси чуть было не заняли янки.
      Доусон правильно оценил личность майора Брукса. Не ошибся он и в своих прогнозах о шансах южан на победу. Конфедерация терпела одно поражение за другим. В феврале 1865 года Шерман оставил Саванну и повел армию на север, в сторону обеих Каролин. К середине февраля в Южной Каролине пала Колумбия, а днем позже армии Шермана сдался город Чарлстон, с которого, собственно, все и начиналось. Еще через пять дней пал последний оплот Конфедерации – Уилмингтон, Северная Каролина. В Вашингтоне конгресс Соединенных Штатов принял тринадцатую поправку к конституции, окончательно запрещающую рабство.
      Второго апреля усталая, пострадавшая в боях армия генерала Ли оставила Питерсберг, на следующий день пал Ричмонд. Спустя неделю усталый и поверженный генерал Ли, сохраняя достоинство, удивительное в его положении, явился в здание суда в Аппоматтоксе и сдался победителю, генералу Гранту. Все было кончено, Юг проиграл войну. Над всей страной снова развевался звездно-полосатый флаг.

* * *

      Теплым апрельским днем Кэтлин в соломенной шляпе от солнца возилась в земле на поле за усадьбой Сан-Суси, где некогда простирались бескрайние посевы хлопка. Стоя на коленях, она бросала семена в мягкую плодородную землю, надеясь вырастить то, что поможет ее маленькому семейству выжить в трудное время. Услышав, что Ханна зовет ее с заднего крыльца, Кэтлин подняла голову и оглянулась, заслоняя глаза от солнца испачканной в земле рукой, потом поднялась с колен, отряхнула юбку и пошла к дому.
      – Мисс Кэтлин, по подъездной дороге скачет какой-то высокий джентльмен в серой форме, но я его не знаю.
      – Спасибо, Ханна, пойду посмотрю, кто это. – Кэтлин вошла в дом через черный ход. Сняв шляпу, она вымыла руки, оправила платье и прошла через холл к парадной двери. Стоя у дверей и глядя, как к дому легким галопом приближается незнакомый всадник, она мысленно гадала, кто бы это мог быть. Вероятно, еще один голодный солдат собирается заглянуть в Сан-Суси, чтобы попросить еды и места для ночлега, перед тем как вновь двинуться в дальний путь к себе домой.
      Незнакомец спешился, и Кэтлин рассмотрела, что он высокого роста и довольно молод, но волосы у него совсем седые. Кэтлин вышла на веранду. Увидев ее, незнакомец заулыбался еще шире, сорвал с головы шляпу и отвесил галантный поклон.
      – Мэм, вы, должно быть, миссис Александер, – сказал он, приближаясь к Кэтлин. – Я так много о вас слышал, что мне кажется, будто мы знакомы. Позвольте представиться: Корт Митчелл, полковник армии Конфедерации, хороший друг вашего мужа Хантера.
      Кэтлин приветливо улыбнулась и подала ему руку:
      – Здравствуйте, полковник.
      – Счастлив с вами познакомиться, миссис Александер. Надеюсь, я не помешал? Хантер дома?
      Кэтлин потупилась.
      – Полковник Митчелл, вы, очевидно, не слышали… мой муж погиб два года назад при осаде Виксберга.
      Широкая улыбка сползла с лица Корта Митчелла. В серых глазах, где только что плясали веселые огоньки, заблестели слезы. Словно боясь упасть, он схватился за столбик веранды.
      – Ох, мэм, простите, мне так жаль… Не знаю, что и сказать, я…
      – Входите в дом, полковник, я принесу вам воды. Вы просто не могли знать о его смерти, так что не чувствуйте себя виноватым. – Она открыла дверь и пропустила Корта в холл.
      Проводив полковника в гостиную, Кэтлин предложила ему сесть. Видя, что по худым щекам гостя текут слезы, Кэтлин почувствовала, что вот-вот расплачется, и поспешила выйти из комнаты. К тому времени, когда Кэтлин вернулась, Корт уже взял себя в руки. Приняв у Кэтлин стакан, он сказал:
      – Большое спасибо, я только выпью и сейчас же уйду.
      – Ни в коем случае, полковник Митчелл, раз вы друг Хантера, значит, и мой друг тоже. Вы должны непременно остаться и пообедать с нами.
      – Мэм, я не хочу навязывать вам свое общество, я…
      – Полковник, вы остаетесь, не спорьте. Не можете же вы уйти, когда мы даже не познакомились толком.
      – Вы очень добры. – Корт улыбнулся. – И очень красивы, именно такой вас Хантер и описывал.
      Кэтлин вздохнула.
      – Спасибо, полковник. Но вы наверняка хотели бы помыться с дороги, верно?
      Корт смутился.
      – Прошу простить мой неопрятный вид, когда-то я был этаким денди и очень этим гордился, а сейчас…
      – Не беспокойтесь, полковник, мы о вас позаботимся. Я подогрею воду, а вы пока отдохните. Потом вы примете ванну и сможете переодеться в чистое.
      – Но, мэм, я…
      – Полковник, вы примерно такого же размера, как Хантер, а в шкафу наверху полным-полно его одежды. Вы можете выбрать себе, что вам подходит, а вашу одежду тем временем постирают.
      – Я не могу, мэм, не можете же вы отдать мне одежду Хантера…
      – Чепуха, какой от нее прок, если она просто висит в шкафу? Вы вполне можете взять себе что-нибудь.
      – Я вернулся! – крикнул Скотт, вбегая в гостиную.
      Полковник встал и улыбнулся мальчику:
      – Я знаю, кто это. Это единственный сын Хантера Александера, иначе и быть не может.
      Скотт улыбнулся незнакомому мужчине и подошел поздороваться с ним за руку.
      – Да, сэр, меня зовут Скотт Александер. А вас?
      – Я полковник Корт Митчелл, сынок, я дружил с твоим отцом, мы много времени провели с ним вместе в Виргинии.
      – Я счастлив познакомиться с другом моего отца, – вежливо ответил воспитанный мальчик. – Вы обязательно должны рассказать мне о нем.
 
      В доме Александеров каждый старался сделать все, что мог, чтобы Корт Митчелл чувствовал себя желанным гостем. Ханна принесла из коптильни свежий окорок, заявив, что случай особый и они должны как следует накормить полковника Митчелла, даже если потом им придется потуже затянуть пояса.
      Скотт помогал Митчеллу носить горячую воду из кухни на второй этаж, в бывшую комнату Хантера, где поставили большую латунную ванну. Когда ванна была наполнена, Скотт показал гостю шкаф, где висела одежда Хантера, и предложил:
      – Выбирайте, полковник Митчелл. Если я вам больше не нужен, я пойду, мне хочется пригласить на обед двоюродного деда, дядю отца. Они с папой были очень близки, и он будет рад с вами познакомиться.
      – Иди, сынок, спасибо за помощь. Давненько со мной никто так не обращался, не могу передать словами, как мне приятно.
      – Полковник Митчелл, мы рады, что вы у нас в гостях. – Скотт улыбнулся и пошел к двери. – Вы не могли бы выполнить одну мою просьбу?
      – Что, Скотт?
      – Переночуйте у нас.
      – А твоя мама точно не будет против?
      – Что вы, полковник, она будет рада. К тому же мужчина в доме – я.
      Корт усмехнулся и подмигнул мальчику:
      – Это точно. И я с благодарностью принимаю приглашение остаться в Сан-Суси на ночь.
      – Отлично! – Скотт улыбнулся в ответ. – Если вам что-нибудь понадобится, зовите меня.
      Улыбка не сходила с лица Корта и после ухода Скотта, мальчик быстро покорил его сердце. Качая головой, Корт думал, как сильно он похож на отца по характеру при том, что ему еще не доводилось видеть отца и сына, меньше похожих друг на друга внешне, чем Хантер и Скотт. Скотт такой же добрый и внимательный, как его отец, так же располагает к себе.
      Сняв серый мундир, Корт сел на кровать и стал разуваться, потом снял с себя все остальное, перешагнул через кучку изрядно потрепанной одежды и с наслаждением погрузился в теплую воду. Некоторое время спустя, чистый и посвежевший, он вылез из ванны и стал вытираться.
      На кровати уже лежали приготовленные для него чистое нижнее белье и носки. Корт подошел к шкафу, выбрал коричневые брюки и белую рубашку. Одежда оказалась ему как раз впору. Корт причесался и пошел вниз.
      Переодевшись в чистое платье и уложив волосы в узел на затылке, Кэтлин вошла в гостиную, где беседовали мужчины. При ее появлении все трое – Корт, Скотт и Ремберт Питт – встали. Взгляд Кэтлин метнулся к гостю. Увидев перед собой человека в одежде мужа, Кэтлин невольно ахнула и схватилась за сердце. Худощавый длинноногий Корт Митчелл телосложением очень походил на Хантера.
      Заметив ее реакцию, Корт подошел к ней и поддержал за локоть.
      – Миссис Александер, я понимаю, вы, вероятно, потрясены, видя одежду своего мужа на ком-то другом. Наверное, мне не следовало ее надевать, я поступил бестактно.
      Кэтлин, тронутая сочувствием гостя, нашла в себе силы улыбнуться.
      – Ничего страшного, полковник, я ведь сама вам предложила. Позвольте заметить, одежда Хантера вам к лицу. – Она повернулась к Ремберту Питту. – Ханна, наверное, уже приготовила обед, давайте пройдем в столовую.
      Корта Митчелла усадили на почетное место во главе стола. Довольно улыбающаяся Ханна подала еду. За обедом она все время держалась за спиной высокого техасца, и едва только тот успевал опорожнить тарелку, подкладывала ему следующую порцию, демонстрируя готовность выполнить малейшее желание гостя. Корт Митчелл держался непринужденно и к тому же обладал несомненным даром рассказчика. А поскольку говорил он большей частью о том, кто был для собравшихся за этим столом самым близким и любимым человеком, Кэтлин, Скотт и даже Ремберт Питт слушали его как завороженные. Корт был хорошо знаком с Хантером и мог бесконечно рассказывать о том времени в начале войны, когда они вместе находились в Виргинии.
      – О, тогда мы были полны надежд, – вспоминал Корт. – Мы не сомневались в триумфальной победе Конфедерации. Если бы тогда кто-нибудь мне сказал, чем дело кончится, я бы принял его за сумасшедшего. – Взгляд серых глаз Корта затуманился. – Нет, все обернулось совсем не так, как мы ожидали. Почти всю войну как в Виргинии, так и за ее пределами я прослужил в армии генерала Ли. Мне также выпала сомнительная честь сопровождать главнокомандующего в Аппоматтокс девятого апреля, когда он шел сдаваться генералу Гранту. Возле здания суда стоял оркестр союзной армии, и когда мы подъехали, он заиграл старинную шотландскую песню. Я не стыжусь признаться, что с трудом сдерживался, чтобы не заплакать, как ребенок. Но наш гордый генерал держался с достоинством и ничем не выдал своих чувств. В парадном мундире он выглядел очень величественно, хотя шел объявлять о капитуляции. Даже янки, высыпавшие на улицы, смотрели на него с уважением и благоговением. Вероятно, это был самый трагический день в жизни генерала Ли, но он выдержал это испытание с честью, как подобает прославленному боевому генералу и настоящему мужчине. Никогда не забуду этот день, доживи я даже до ста лет. – Корт печально покачал седой головой. – Но довольно об этом.
      Он откусил кусочек бисквита, улыбнулся и, закатив глаза, с восторгом заявил Ханне, что за все тридцать четыре года своей жизни впервые ест такие восхитительные бисквиты.
      – Знаешь, Скотт, какое одно из самых первых моих воспоминаний о твоем отце – это как он спас жизнь мальчишке барабанщику. Мальчик был не старше, чем ты сейчас. Переправившись через реку Рапидан, мы попали в засаду, и мальчика ранили. Он лежал на поле боя, на открытом месте, вокруг свистели пули, и твой отец – удивительной храбрости человек – закрыл его своим телом. Глядя, как он его защищал, можно было подумать, что он дорог ему, как родной сын. Хантер вынес мальчика с поля боя в безопасное место и оказал ему помощь. – Корт улыбнулся Скотту. – К тому времени я уже был знаком с твоим отцом довольно долго, но именно тогда я впервые понял, из какого он теста. Хантер сам был ранен, но он сначала позаботился о барабанщике и только потом позволил медикам заняться его собственной раной.
      – Скажите, сэр, тот мальчик выжил?
      – Выжил, и все благодаря Хантеру. И вот что я тебе скажу, с того дня он стал буквально боготворить твоего отца. – Корт повернулся к Кэтлин. – Миссис Александер, это еще не все. Вскоре после этого, тоже в Виргинии, мы оказались в самой гуще битвы. Я никогда не видел человека, который проявил бы в бою такую храбрость, как ваш муж. – Корт отхлебнул кофе, поставил чашку на стол и рассмеялся. – Знаете, мне доводилось видеть, как рослые сурового вида вояки хвастаются, что покажут этим янки, где раки зимуют, только бы они им встретились, а когда доходит до дела, то оказываются трусами, встретившись с настоящей опасностью, удирают чуть ли не в слезах. Не то что Хантер Александер. Как вы понимаете, Хантера не назовешь богатырем, и вид у него был отнюдь не устрашающий, он больше походил на поэта, нежели на солдата, не любил хвастаться и никогда не заявлял, что преподаст янки урок. Но видели бы вы его в бою! Он не терял спокойствия перед лицом неприятеля, никогда не проявлял никаких признаков страха или отчаяния. Да, это был самый храбрый человек из всех, с кем мне доводилось встречаться.
      Корт Митчелл замолчал. Скотт светился от гордости.
      – Прошу вас, полковник Митчелл, – попросил он, – продолжайте, расскажите еще о моем папе.
      – Да, полковник, мы можем слушать о Хантере до бесконечности, – поддержал мальчика Ремберт.
      Кэтлин ничего не сказала, но не отрываясь смотрела на гостя. Ей тоже хотелось услышать побольше о ее любимом покойном супруге.
      Корт похлопал себя по животу, отодвинул тарелку и шутливо заметил:
      – Эх, Ханна, если бы я мог украсть вас и забрать с собой в Техас, то непременно так и сделал бы. В жизни не ел ничего вкуснее сегодняшнего обеда.
      Ханна смущенно потупилась, но было видно, что она польщена.
      – Да ну вас, полковник Митчелл, какие пустяки. Вот если бы вы попробовали мою стряпню, когда у нас бывает настоящий пир… – Взяв у гостя пустую тарелку, она пошла на кухню.
      Кэтлин встала из-за стола.
      – Поскольку дядя Ремберт любезно принес с собой бутылочку бренди, предлагаю всем пройти в гостиную и выпить.
      Кэтлин пошла первой, за ней – Корт Митчелл. Скотт не отставал от гостя ни на шаг.
      – Полковник Митчелл, расскажите нам, пожалуйста, еще что-нибудь про папу.
      – Непременно, Скотт. – Корт улыбнулся и взъерошил мальчику волосы. – Почему бы тебе не называть меня дядя Корт?
      Скотт радостно улыбнулся высокому дружелюбному мужчине.
      – Хорошо, дядя Корт.
      – А вы, пожалуйста, зовите меня Кэтлин, – сказала хозяйка, оборачиваясь.
      – Только если вы доставите мне удовольствие, станете звать меня по имени, – последовал ответ.
      В гостиной Корт устроился на диване с рюмкой бренди и закурил сигару, предложенную Рембертом.
      – Мы с Хантером, бывало, подолгу разговаривали о будущем, предвкушали тот счастливый день, когда война окончится и мы сможем вернуться к нормальной жизни. Да он наверняка писал вам о своих планах переехать в Техас.
      Кэтлин посмотрела на Корта, не сумев скрыть своего изумления.
      – Вы хотите сказать, что Хантер собирался после войны отправиться в Техас?
      Услышав в ее голосе непритворное смятение, Корт понял, что допустил оплошность, и поспешил ее исправить:
      – О, мэм, это были просто разговоры, но обсуждали мы этот вопрос часто. Он представлял, как купит небольшой земельный надел и начнет разводить скот. Наверное, мне не следовало об этом упоминать… понимаете, я почему-то решил, что он вам писал о своих планах. Но раз не писал, значит, он на самом деле не собирался их осуществить.
      – В своих письмах к… в своих письмах Хантер ни словом об этом не обмолвился, – ответила Кэтлин, краснея. – Корт, вы, вероятно, знаете, что он был врачом. Мне как-то не верится, что он собирался отказаться от своей профессии.
      – Конечно, не собирался, Кэтлин. Когда мы говорили о его возможном переезде в Техас, не было речи, что он бросит медицину. Дело не в этом, Хантер хотел поселиться на ранчо, но достаточно близко от какого-нибудь городка или поселка, чтобы можно было заниматься медицинской практикой. Но, как я уже говорил, это были одни разговоры, планы – вероятно, больше с моей стороны, чем с его. Я пытался его убедить, что Техас для него – самое подходящее место, потому что там перед ним откроется множество возможностей.
      – Корт, где вы живете в Техасе?
      – О, мэм, боюсь, название городка вам ничего не скажет. Мое ранчо расположено недалеко от Джексборо, вряд ли вы когда-нибудь о нем слышали, это на севере центральной части Техаса. – Корт рассмеялся. – Честно говоря, не думаю, чтобы наш городок вам понравился: до такого красивого города, как Натчез, ему далеко. Но я его люблю, потому что там мой дом. Я всю жизнь прожил в тех краях, и мне не терпится туда вернуться.
      – Полковник, я уверена, что Джексборо – очаровательное местечко, надеюсь, мы когда-нибудь побываем у вас в гостях.
      – Правда, мама? – с надеждой спросил Скотт. – Это было бы здорово! Полк… то есть, дядя Корт, а индейцы у вас там есть?
      Корт рассмеялся:
      – Как тебе сказать, Скотт, индейцы в наших краях и правда были, но с меня пока, как видишь, скальп никто не снял, и я не знаю ни одного, с кем бы такое приключилось. Если ты надумаешь приехать ко мне в гости, пожалуй, я смогу гарантировать твою безопасность.
      – Не понимаю, почему папа никогда нам не говорил, что собирается в Техас, – недоуменно сказал Скотт.
      Кэтлин откашлялась.
      – Скотт, дорогой, вероятно, ты мог бы расспрашивать полковника Митчелла хоть всю ночь, но уже поздно, тебе пора спать.
      – Но, мама, мы только познакомились! – запротестовал мальчик. – Я хочу побольше узнать о Техасе. Дядя Корт, скажите маме, что я уже большой, мне не обязательно так рано ложиться.
      Корт улыбнулся:
      – Если не ошибаюсь, сынок, тебе завтра в школу? Значит, лучше послушаться маму и идти спать.
      – Вот видишь, – с улыбкой сказала сыну Кэтлин, – кроме того, полковник Митчелл наверняка устал с дороги, он тоже скоро ляжет. – Корт молча кивнул в знак согласия.
      – Уже поздно, мне пора домой, – сказал Ремберт Питт, вставая. Корт тоже встал, чтобы попрощаться с дядей Хантера. – Очень рад был с вами познакомиться, полковник Митчелл. Вы не представляете, как много значит для всех нас ваш приезд.
      – Я тоже очень рад был познакомиться, сэр. – Корт проводил Ремберта до двери. – Хантер много рассказывал о своей семье, и теперь я понимаю, почему он был так к вам привязан.
 
      После того как Ремберт Питт уехал, а Скотт, пожелав всем спокойной ночи, неохотно отправился к себе, Кэтлин и Корт остались в гостиной вдвоем.
      – Позвольте предложить вам еще бренди, полковник, – сказала Кэтлин.
      – О, разрешите мне самому за вами поухаживать. – Корт жестом предложил ей сесть, налил им обоим бренди и сам сел рядом с Кэтлин на длинный кожаный диван. – Кэтлин, вы и ваша семья были так добры ко мне, что и не знаю, как вас благодарить.
      Приняв у него рюмку с янтарной жидкостью, Кэтлин улыбнулась:
      – Полковник, это мы должны вас благодарить, ваш приезд как будто придал нам всем сил.
      Корт чокнулся с Кэтлин и тихо сказал:
      – Давайте выпьем за лучшие времена для всех нас.
      – Да, будем надеяться, что лучшие дни еще настанут. – Кэтлин улыбнулась. – Корт, вы ничего не рассказали о своей семье. Вы женаты? У вас есть дети?
      Корт вдруг рассмеялся:
      – До того как уйти на войну, я был женат, но сейчас уже нет. Моя жена страшно рассердилась, когда я вступил в армию Конфедерации и оставил ее одну. Первое время – месяца три или четыре, она мне писала, потом письма прекратились. Примерно через год после того, как я ушел в армию, она прислала еще одно письмо, в котором сообщала, что ей надоело меня ждать и она уезжает из Техаса. Еще через несколько месяцев она написала, что подала на развод.
      – Ах, Корт, мне так жаль, – участливо сказала Кэтлин.
      – Жалеть особенно не о чем, – возразил он, все еще улыбаясь, – я не очень удивился. Она была молодой и страшно избалованной. Даже когда я был дома, вокруг нее постоянно увивались какие-то юнцы, привлеченные ее красотой и веселым нравом. Мне следовало догадаться, что она недолго будет оставаться в одиночестве и быстро найдет мне замену.
      – Корт, как вы можете воспринимать все так легкомысленно?
      – Это не так, Кэтлин, мне было больно, не спорю, я любил эту избалованную девчонку, которая на какое-то время сделала меня счастливейшим из смертных. Надеюсь, сейчас она счастлива, она это заслужила.
      – Как бы мне хотелось относиться ко всему так же спокойно, как вы. Мне кажется, вы принимаете жизнь такой, какая она есть, и что бы ни случилось, вас это не слишком удивляет.
      – Кэтлин, на мою долю тоже выпало немало неожиданностей, но с кем их не бывает? Если каждая неприятность будет надолго выбивать человека из колеи, он черт знает во что превратится, извините за выражение.
      – Вы правы, Корт. – Замолчав, Кэтлин почувствовала на себе изучающий взгляд серых глаз. Она нервно прокашлялась и сказала: – Корт, я хотела вас кое о чем спросить.
      Корт догадывался, о чем пойдет речь.
      – Кэтлин, Хантер Александер очень любил вас, я никогда не видел, чтобы какой-то мужчина любил женщину так сильно, как он вас. Я знаю, между вами не все шло гладко, но Хантер никогда мне не рассказывал, в чем дело. Я не лез к нему с вопросами, но успел достаточно хорошо его узнать, чтобы понять, что он очень страдает и это как-то связано с вами. Он чувствовал, что вы не любите его так же сильно, как он вас. Бывало, я не раз говорил ему, что ни одна женщина на свете не стоит таких страданий, – я действительно так думал. Я ему твердил, что если вы его не любите, ему лучше просто выкинуть вас из головы, на свете полно других женщин, и многие будут рады его вниманию. Но Хантер и слышать ничего не хотел. Он сказал, что боготворит своего сына и сама мысль о том, чтобы расстаться с ним навсегда, ему невыносима. Однако я подозреваю, что дело тут было не только в Скотте. Простите, если я наговорил лишнего. Мы с Хантером последний раз виделись в начале шестьдесят третьего, если с тех пор в ваших отношениях что-то изменилось, мне об этом ничего не известно.
      – Корт, – Кэтлин посмотрела в глаза гостю, – у нас с Хантером действительно были проблемы, и только по моей вине. Из-за меня он несколько лет страдал, и я никогда себе этого не прощу. Но когда он ушел из дома и записался в армию, то это произошло из-за одного глупого, нелепого недоразумения. Узнав, что Хантер находится в осажденном Виксберге, я поехала к нему, мы поговорили, во всем разобрались, и между нами не осталось никакого недопонимания. Я с нетерпением ждала дня, когда Хантер вернется домой, я мечтала провести с ним всю оставшуюся жизнь, загладить свою вину за то, что когда-то заставила его страдать.
      Корт потрепал Кэтлин по руке.
      – Что ж, миссис Александер, значит, ваш муж умер счастливым человеком. Вы и ваш сын были для него самыми главными людьми на свете, я рад, что до того, как он погиб, вы преодолели все разногласия. Теперь, когда я с вами познакомился, мне понятно, почему он не мог вас забыть.
      – Если это так, Корт, то почему Хантер обсуждал с вами планы переезда в Техас? Нам он никогда ничего подобного не говорил, должно быть, он не собирался брать нас с собой.
      – Кэтлин, я же говорю, это была в основном моя идея. Если Хантер и подумывал о переезде, то только потому, что считал, будто он вам не нужен. Забудьте о Техасе, он никогда бы никуда без вас не уехал. Самое главное, что вы успели помириться до того, как он погиб. Ваш муж вас боготворил, останься он в живых, он бы обязательно вернулся к вам и Скотту.
      Кэтлин улыбнулась:
      – Знаете что, Корт?
      – Что?
      – Вы очень милый. – Она встала, поцеловала его в щеку и сказала: – Но вы, наверное, очень устали, Ханна уже постелила вам постель в комнате Хантера.
      Корт тоже встал.
      – Пойдемте наверх вместе.
 
      На следующее утро Корт проснулся рано, оделся и спустился вниз, рассчитывая уйти еще до того, как обитатели дома проснутся. Но оказалось, что Скотт уже ждал его, мальчик выбежал ему навстречу.
      – Сюда, дядя Корт, – окликнул он, – завтрак уже готов.
      Корт расхохотался, его зычный баритон прогремел по всему дому:
      – Честное слово, вы, миссисипцы, совсем меня избалуете, этак я разучусь сам о себе заботиться.
      Скотт проводил Корта в гостиную, где его уже ждал обильный завтрак с ветчиной и яйцами. Кэтлин встретила его приветливой улыбкой и налила ему кофе. Она выглядела посвежевшей и казалась еще красивее, чем вчера.
      На протяжении всего завтрака Скотт не отходил от Корта и продолжал засыпать его вопросами об отце. Корт охотно рассказывал ему то, что вспоминалось, некоторые истории были веселыми, другие грустными, и Кэтлин со Скоттом ловили каждое слово.
      – Мне пора в школу. Дядя Корт, как жалко, что у нас было мало времени поговорить. А может, вы задержитесь у нас еще на день? – с надеждой спросил мальчик, вставая из-за стола и подходя к полковнику.
      – Я бы рад, сынок, но мне действительно пора двигаться в путь. Я не был дома больше четырех лет и попаду туда еще не скоро, до Техаса путь неблизкий.
      Скотт повесил нос и насупился.
      – Подумаешь, всего один день…
      Корт взял его за подбородок и повернул к себе лицом.
      – Послушай, Скотт, у тебя, наверное, есть определенные обязанности как у мужчины в доме, правда? Вот и у меня есть, мне нужно возвращаться к своим обязанностям. Давай договоримся так: если ты не приедешь ко мне в гости в Техас, то я сам приеду в Натчез повидаться с тобой, даю слово. – Корт обнял мальчика, поцеловал в щеку и заговорщически прошептал на ухо: – Я рассчитываю, что ты будешь как следует заботиться о своей маме и постараешься, чтобы ей жилось как можно лучше.
      Скотт отстранился, серьезно кивнул и наконец улыбнулся. Затем подошел к матери.
      – До свидания, мама, я пошел. Счастливого пути, дядя Корт, еще увидимся.
      – Обязательно, Скотт. – С улыбкой проводив мальчика взглядом, Корт повернулся к Кэтлин. – Хороший у вас парнишка, Кэтлин, вы, наверное, им гордитесь?
      Кэтлин улыбнулась:
      – Очень.
      – Ну что ж. – Корт встал из-за стола. – Я больше не могу задерживаться, пора в дорогу.
      Кэтлин встала, чтобы проводить Корта до двери.
      Выйдя в коридор, он повернулся в сторону кухни и крикнул:
      – До свидания, Ханна!
      Из двери кухни выглянула улыбающаяся негритянка.
      – Всего хорошего, полковник Митчелл, берегите себя и приезжайте к нам в гости.
      – Обязательно сделаю и то и другое, Ханна.
      Он улыбнулся, взял Кэтлин за руку, и они пошли к выходу. Выйдя на широкую веранду, они некоторое время стояли молча, глядя на расстилающуюся перед домом лужайку, некогда ухоженную, а сейчас заросшую сорняками.
      – Жаль, полковник, что вы не видели Сан-Суси в лучшие времена, раньше поместье было таким красивым.
      – Оно снова станет таким, Кэтлин, все будет хорошо.
      Корт повернулся к ней лицом, Кэтлин посмотрела в добрые серые глаза, и чувства захлестнули ее, на глазах выступили слезы. Повинуясь безотчетному порыву, она вдруг бросилась к Корту и обняла его за шею. Корт Митчелл мягко прижал ее к себе и погладил по спине.
      – Ну, ну, успокойтесь, Кэтлин, – говорил он с тихими, успокаивающими интонациями, – все устроится, так всегда бывает. Вы молоды, красивы, у вас вся жизнь впереди. Все будет хорошо. – Он отпустил ее и стал спускаться по ступеням.
      Корт быстро оседлал коня, надел на рано поседевшую голову шляпу и отсалютовал Кэтлин. Она долго стояла на веранде и смотрела ему вслед, чувствуя, как обрывается еще одна ниточка, связывавшая ее с покойным мужем.

Глава 35

      – Мама, мамочка, скорее, Ханне плохо! – закричал Скотт.
      Кэтлин уронила на пол шитье и выбежала из библиотеки, чувствуя, как сердце сжимается от страха.
      – Скотт, ты где?
      – На кухне. Мама, скорее! – снова закричал Скотт.
      Кэтлин бросилась через просторную гостиную, выбежала в коридор и распахнула дверь в кухню. Ханна неподвижно лежала на полу, глаза ее были закрыты.
      – Скотт, что случилось? – Кэтлин опустилась на колени рядом с сыном. – Ханна, Ханна, очнись!
      – Она готовила для меня ленч и вдруг схватилась за сердце и упала на пол. Мама, что с ней?
      – Не знаю, Скотт. О Господи! Беги за доктором Питтом, только быстрее, Скотт, быстрее!
      Мальчик вскочил и бросился выполнять распоряжение матери. Выбежав из дома, он со всех ног помчался в Натчез за Рембертом Питтом.
      – Ханна, дорогая, очнись! – прошептала Кэтлин. Потом она быстро встала, подбежала к двери черного хода и, открыв ее, закричала: – Уиллард, Минни, быстрее идите сюда!
      Уиллард и Минни, последние двое рабов, оставшиеся на плантации, работали в поле за особняком и были слишком далеко, чтобы услышать ее крик. Тогда Кэтлин выбежала из дома и побежала через сад – некогда красивый, а теперь запущенный, мимо конюшен, мимо опустевших бараков рабов. Приблизившись к ним, она закричала:
      – Уиллард, Минни, идите скорее сюда!
      Наконец старый негр услышал ее. Он сказал что-то Минни, оба бросили мотыги и поспешили к хозяйке, передвигаясь так быстро, как только позволяли их старые натруженные ноги. Уиллард бежал впереди, за ним поспешала Минни.
      – Что случилось, мисс Кэтлин? – спросил Уиллард, переводя дух.
      – Ах, Уиллард, Ханне плохо, ее надо перенести на кровать, мне понадобится ваша помощь.
      Старый негр энергично закивал седой головой:
      – Конечно, мисс Кэтлин, мы вам подсобим.
      Все трое с трудом перенесли Ханну в ее комнату и уложили на кровать. Вскоре вернулся Скотт с доктором Питтом.
      Тяжело дыша и отдуваясь, старый врач с порога распорядился:
      – Попрошу всех выйти из комнаты.
      Поставив черный саквояж на стол возле кровати, он склонился над все еще не пришедшей в сознание женщиной. За дверью Кэтлин нервно расхаживала взад-вперед по коридору. Скотт беспомощно наблюдал за матерью.
      – Мама, сядь, пожалуйста, побереги силы.
      – Ах, Скотти, как я могу сидеть? Что мы будем делать без Ханны? Я не смогу без нее обойтись, понимаешь, не смогу!
      Скотт подошел к взволнованной матери и обнял ее за талию, поневоле вынуждая остановиться.
      – Не волнуйся, мама, у тебя есть я, я о тебе позабочусь.
      Растроганная Кэтлин обняла сына за худенькие плечи.
      – О, Скотт, я знаю, что позаботишься, спасибо.
      – Мама, я смогу, я ведь уже почти взрослый мужчина.
      – Конечно, сынок, ты у меня сильный и храбрый, это я такая трусиха.
      – Мама, вовсе ты не трусиха, просто ты женщина, и тебе нужен мужчина, чтобы он тебя защищал и заботился о тебе. Теперь, когда папы нет, таким мужчиной буду я.
      – Спасибо, дорогой.
      Кэтлин поцеловала сына в щеку и села на стул, к которому он ее подвел. Скотт, как взрослый, скрестил руки на груди и прислонился к стене.
      – Если я тебе понадоблюсь, я буду рядом, – важно сказал мальчик.
      Дверь приоткрылась, и в коридор выглянул доктор Питт.
      – Кэтлин, вы можете войти.
      Кэтлин вскочила.
      – Доктор Питт, Ханна, она… она поправится?
      Врач покачал головой:
      – Мне очень жаль, Кэтлин.
      Кэтлин повернулась к сыну.
      – Скотт, я пойду к Ханне, а ты пока приготовь дяде Ремберту кофе или налей ему выпить.
      – Конечно, мама. – Скотт вежливо предложил врачу спуститься вниз.
 
      – Ханна, дорогая, ты меня слышишь? – прошептала Кэтлин, склоняясь над кроватью старой няньки.
      Ханна медленно приоткрыла глаза. Увидев Кэтлин, она попыталась улыбнуться.
      – Простите, мисс Кэтлин, мне надо вставать, я должна приготовить молодому хозяину ленч. – Ханна попыталась встать, но Кэтлин мягко удержала ее, положив руку на плечо.
      – Нет, Ханна, тебе нельзя вставать, лежи спокойно.
      – Спасибо, золотко. Посидите со мной, ладно?
      – Конечно, посижу, Ханна. – Кэтлин пододвинула к кровати стул и села. – Может, тебе что-нибудь принести?
      – Ничего мне не нужно, мисс Кэтлин. Скоро я отправлюсь к нашему небесному отцу, но прежде, чем я с ним встречусь, мне надо снять тяжесть с души.
      – Ханна, не смей так говорить! Ты поправишься, обязательно поправишься, я не могу…
      – Нет, золотко, я не поправлюсь. Но я готова в путь, мне пора, я устала жить.
      – Ханна, не надо, пожалуйста, – прошептала Кэтлин, всхлипывая.
      – Мисс Кэтлин, не плачьте по старой Ханне. Я должна вам что-то рассказать, боюсь, как бы вы не стали меня после этого ненавидеть. – На лице старой негритянки появилось встревоженное выражение.
      – Господи, Ханна, что ты такое говоришь! Я же тебя люблю, как же я могу тебя возненавидеть? Это невозможно.
      – Я в этом не уверена, детка, – вздохнула Ханна.
      Чувствуя, что старая нянька колеблется, Кэтлин взяла ее пухлую руку.
      – Ты можешь рассказать мне все, Ханна.
      – Это насчет мистера Доусона и вашего отца…
      – Что, Ханна? Расскажи, – тихо попросила Кэтлин.
      Некоторое время Ханна молчала, а потом вдруг заговорила взахлеб, словно боясь не успеть, и по ее щекам потекли слезы.
      – Ах, мисс Кэтлин, это я во всем виновата, это я испортила вам жизнь. Мистер Доусон… он вас крепко любил… Помните, он обещал, что придет к мистеру Борегару просить вашей руки? Он и приходил тогда, как обещал. А ваш отец, он стал кричать, что никогда не отдаст вас за него, и прогнал его.
      Глядя на няньку со смешанным выражением ужаса и недоверия, Кэтлин слушала рассказ о том, как ее отец безжалостно прогнал Доусона Блейкли, в то время как тот мечтал только о том, чтобы жениться на ней и сделать ее счастливой.
      – Я сразу хотела вам рассказать, но если бы хозяин узнал, он меня убил бы. Это я во всем виновата, простите меня, старую, мисс Кэтлин, если можете.
      – Ханна, дорогая, ты поступила правильно. Мне очень жаль, что тебе пришлось столько лет жить с этой тяжестью на душе. Но ты напрасно переживаешь, потому что сейчас все это уже не важно. Я на тебя не в обиде, так что не думай об этом. – Кэтлин улыбнулась старой няньке, в глазах которой все еще читалось беспокойство.
      – Мисс Кэтлин, я бы и сейчас вам не стала рассказывать, кабы доктор Хантер был жив. Нет, если бы он был с вами, если бы он мог о вас позаботиться, я бы унесла эту тайну с собой в могилу. Хороший он был человек. Но его нет, а мистер Доусон жив и любит вас по-прежнему. Он вам не рассказал, как все было, потому что не хотел причинить вам боль. Он тоже хороший, как доктор Хантер. Может, еще не поздно, золотко? Если бы я знала, что мистер Доусон позаботится о моей девочке и о Скотти, я бы умерла спокойно.
      – Молчи, Ханна, побереги силы. И прошу тебя, за нас не беспокойся. Может быть, я схожу к Доусону… я пока не решила.
      – Мисс Кэтлин, поговорите с ним! Он страсть как вас любит, он сможет позаботиться о вас и о Скотте.
      – Посмотрим. А сейчас спи, Ханна, и пообещай, что не будешь ни о чем волноваться.
      – Хорошо, мисс Кэтлин, не буду. Спасибо вам. Мне уже лучше, я, пожалуй, посплю. – Старая негритянка умиротворенно закрыла глаза.
      Ханна умерла на закате. На третий день ее похоронили на семейном кладбище позади беседки, рядом с могилами, в которых покоился прах Луи и Абигайль. Сан-Суси был ее единственным домом, Ханна родилась в негритянском бараке в 1790 году, когда обширное поместье принадлежало еще деду Луи, с тех пор она успела вырастить три поколения Борегаров.
 
      Солнце клонилось к горизонту, закатные лучи, проникая в высокие окна, заливали комнату розовым светом. Кэтлин в черном платье сидела в библиотеке одна. После похорон Ханны она отправила Скотта в гости к Джонни Джексону и пришла сюда, чтобы посидеть в одиночестве.
      – Но, мама, я хочу остаться с тобой, – попытался возразить Скотт, – я тебе нужен.
      – Дорогой, конечно, ты мне нужен, но мне бы хотелось немного побыть одной. Пообедай у Джексонов, со мной все будет в порядке.
      – Хорошо, мама, но ровно в девять я вернусь. Пока меня не будет, отдохни хоть немного. – Мальчик поцеловал мать в щеку, в его темных глазах светились любовь и участие.
      Кэтлин взъерошила его густые темные волосы.
      – Обещаю, дорогой. А теперь беги.
      Сейчас, оставшись одна, Кэтлин уже пожалела, что отослала сына. Ей было одиноко, она чувствовала себя потерянной. Большой старый дом, в котором некогда кипела жизнь, затих и непривычно опустел, о прежних счастливых временах остались лишь воспоминания. Там, где на плодородных полях когда-то трудились сотни рабов, теперь копошились только Уиллард и Минни. Пожилая пара терпеливо возделывала оскудевшую землю, чтобы вырастить хоть что-нибудь. Война наложила свой трагический отпечаток и на внутреннее убранство особняка. Просторные комнаты с высокими потолками, где когда-то шумели балы и собирался весь цвет натчезского общества, где когда-то по полированным мраморным полам порхали нарядные пары, где на званых обедах лились рекой лучшие вина, теперь стояли опустевшие. Часть мебели и хрустальных канделябров пришлось продать, чтобы заплатить огромные и постоянно растущие налоги.
      Немногочисленные обитатели поместья Сан-Суси были далеко не единственными, кто переживал трудные времена. Бекки Джексон, которую война сделала вдовой, приходилось еще тяжелее. Чтобы прокормить двоих детей, она стала сдавать комнаты в фамильном особняке и сама готовила для постояльцев еду. Джулия Бейтс и ее любимый Калеб по-прежнему любили друг друга и были вместе, но Калеб, лишившийся на войне обеих рук, стал лишь тенью себя прежнего. Он сделался угрюмым, молчаливым. Джулия с грустью наблюдала перемены, произошедшие с ее мужем, но была не в силах ему помочь. Инфляция довела до грани нищеты даже самых богатых в прошлом плантаторов. Деньги Конфедерации превратились в никчемные бумажки, пригодные разве что на растопку камина.
      Во всем штате Миссисипи было трудно найти семью, которая не потеряла бы на войне одного, а то и нескольких своих членов, – таков был трагический итог одной из самых жестоких войн.
      Былое великолепие Юга отошло в прошлое, и Кэтлин осознавала это особенно остро. Она потеряла почти всех, кого любила. Родители, Хантер, Дэниел, Ханна – все умерли, никого не осталось. Никого, кроме Доусона.
      Думая о том, что рассказала ей Ханна, Кэтлин покачала головой, у нее на глазах выступили слезы. Бедный, хороший Доусон, он ни разу ни словом не обмолвился о том, что сказал тогда Луи Борегар. Он ушел от нее потому, что слишком сильно ее любил. Как мог отец поступить так жестоко? Отец не желал ей зла, наоборот, он ее любил и думал, что делает то, что для нее лучше. «Ах, папа, папа, ты совершил ошибку, – думала она, – но кто из нас их не совершал? Я тоже причиняла людям боль и по-прежнему продолжаю причинять». Она думала о себе и Хантере, о том, как годами заставляла его страдать. Затем ее мысли вернулись к Доусону. Он все еще ее любит.
      – Ах, Доусон, Доусон! – произнесла Кэтлин вслух, вставая. Она достала носовой платок, вытерла слезы и решительно сказала: – Хватит слез, их и так уже пролито слишком много.
      Кэтлин поднялась в свою комнату, сняла траурное платье и бросила его на кровать. Затем нагрела воды и наполнила ванну. «Пусть теплая вода залечит мои раны», – думала она, погружаясь в ванну. Кэтлин закрыла глаза и несколько минут просто лежала в воде, наслаждаясь ее успокаивающим действием. Закончив мыться, она с улыбкой вылезла из воды, быстро вытерлась, подошла к гардеробу и выбрала самое красивое из своих платьев. С крошечными пуговичками пришлось повозиться – Кэтлин впервые в жизни сама застегивала на себе платье, – но улыбка не сходила с ее губ.
      По ее просьбе Уиллард подал к парадному входу одноконную коляску.
      – Давайте я вас отвезу, мисс Кэтлин, – предложил старый слуга.
      Кэтлин улыбнулась:
      – Спасибо, Уиллард, но я сама справлюсь. – Помахав ему рукой, она села в коляску и взяла поводья. – До свидания.

Глава 36

      Доусон Блейкли в одиночестве сидел в библиотеке в своем большом особняке, расположенном на самом краю обрыва. На коленях у Доусона лежала раскрытая книга, но он не читал: он сидел с закрытыми глазами, откинув голову на подголовник кресла, и лениво раздумывал над вопросом, стоит или не стоит идти обедать. Решив наконец, что не стоит, он улыбнулся и задремал, подумав, перед тем как заснуть: «Кажется, я старею».
      Кэтлин постучалась в парадную дверь. Ей открыл Джим, самый старый и преданный слуга Доусона. Увидев, кто пожаловал, слуга расплылся в улыбке.
      – Мисс Кэтлин! – радостно воскликнул он и почтительно поклонился. – Входите. Вот уж мистер Доусон удивится! Но уж поди и обрадуется.
      – Спасибо, Джим. Значит, твой хозяин дома?
      – Да, мэм, он в библиотеке. Сейчас я его позову.
      – Не стоит, Джим, не трудись, я сама к нему пойду.
      – Хорошо, мисс Кэтлин. Вам принести чего-нибудь? Может, кофе или вина?
      – Спасибо, Джим, ничего не нужно.
      Кэтлин направилась к библиотеке. Последние лучи заходящего солнца окрасили комнату в красноватый цвет. Подойдя к креслу, Кэтлин присела на скамеечку рядом. Некоторое время она просто сидела и смотрела на красивое лицо спящего. Он казался таким спокойным, умиротворенным, что Кэтлин было даже жаль его будить. Наконец она встала, с улыбкой дотронулась до его щеки и негромко позвала:
      – Доусон!
      Длинные темные ресницы дрогнули, веки медленно приоткрылись. Увидев Кэтлин, он широко улыбнулся, большая смуглая рука накрыла ее пальцы, касающиеся его щеки.
      – Я умер и попал в рай, или ты в самом деле здесь? – медленно произнес Доусон.
      Кэтлин рассмеялась:
      – Я в самом деле здесь. – Он сделал движение, собираясь встать, но Кэтлин жестом остановила его. – Не вставай, пожалуйста, сиди как сидишь, у тебя такой уютный вид, что мне даже не хотелось тебя будить.
      Доусон снова откинулся на спинку кресла, взял руку Кэтлин и поднес ее к губам.
      – Если бы ты меня не разбудила, я бы тебя никогда не простил. – Доусон сонно зевнул и тут же извинился: – Прошу прощения. Могу я чем-нибудь помочь, дорогая? У тебя что-то случилось? Давай говори, что от меня требуется, я все сделаю.
      – Что требуется? А вот что, Доусон: помолчи немного и дай мне рассказать.
      – Извини, дорогая, просто я так рад тебя видеть, что…
      – Тс-с. – Кэтлин приложила палец к его губам. – Я говорю серьезно. Доусон, мне нужно сказать тебе кое-что важное, и я хочу, чтобы ты пообещал, что помолчишь и не будешь меня перебивать. Обещаешь? – Доусон кивнул. Кэтлин сложила руки на коленях, вздохнула и продолжила: – Даже не знаю, как начать. Доусон, Ханна, упокой Господи ее душу, перед самой смертью рассказала мне нечто такое, о чем я и не догадывалась. Она пересказала мне содержание разговора, который произошел у тебя с моим отцом в тот день, когда ты приехал в Сан-Суси просить моей руки. – Вглядевшись в лицо Доусона, Кэтлин поняла, что он удивлен. – Видишь ли, в тот день Ханна должна была поехать со мной и с мамой в Натчез, но плохо себя почувствовала и осталась дома. Когда ты пришел, она была у себя. Ханна услышала громкие голоса, встревожилась и спустилась вниз. Представь себе, Доусон, она подслушивала у двери библиотеки и слышала весь ваш разговор, но молчала о нем до последнего дня. Когда Ханна перед самой смертью мне все рассказала, я сначала даже не поверила. Понимаешь, когда ты ушел, я убедила себя, что ты меня не любишь, что я тебе надоела.
      – О, Кэтлин, я…
      – Прошу тебя, Доусон, дай мне закончить. Ты уехал, ничего не объяснив, и я все эти годы пребывала в уверенности, что ты так и не приходил к отцу просить моей руки. Доусон, я хочу попросить у тебя прощения за все страдания, что мой отец тебе… то есть нам причинил. Сейчас я знаю, что ты любил меня так же сильно, как я тебя, и отец своим отношением оскорбил и глубоко ранил тебя. Но тебе известно, что я очень любила отца, и я могу его простить. Он поступил так, как, ему казалось, будет лучше для меня. Доусон, я хочу, чтобы ты знал: меня не заботит то, что твоя мать носила фамилию Харп, или то, что ты провел первые двадцать лет жизни в Нижнем Натчезе. Я считаю – и хочу, чтобы ты это знал, – что кровь Блейкли и Харпов, которая течет в венах Скотта, для меня ничуть не хуже крови Ховардов и Борегаров. Скотт замечательный ребенок, он очень похож на тебя, и я счастлива, что отцом моего ребенка стал такой красивый, умный и благородный человек, как ты. Вот, пожалуй, почти все, что я собиралась тебе сказать. У меня остался только один вопрос: почему ты не сказал мне правду еще тогда? Почему ты уехал так внезапно, ничего не объяснив? Почему не взял меня с собой? – Кэтлин замолчала и выжидательно посмотрела на него.
      Лицо Доусона смягчилось, взгляд потеплел, он усмехнулся.
      – Радость моя, это не один вопрос, а целых три.
      – Доусон Блейкли, извольте говорить серьезно! – возмущенно воскликнула Кэтлин, но она улыбалась.
      – Кэтлин, это же так просто! Я не мог сказать тебе правду, и ты сама поймешь, если задумаешься. Твой отец меня переиграл, у меня не оставалось выбора, Луи Борегар был очень умным человеком. Ты была тогда шестнадцатилетней девочкой и безгранично доверяла отцу. Если бы я обвинил твоего отца во лжи, кому бы ты поверила, мне или ему? А если бы я убил его на дуэли, ты по-прежнему хотела бы стать моей женой? Подумай, Кэтлин, и ты поймешь, что у меня не было выхода. Когда ты была на борту «Моей Дайаны», мне страшно хотелось рассказать тебе все, но я промолчал и занялся с тобой любовью. Ты хотя бы представляешь, чего мне стоило отпустить тебя, какую боль мне причиняла мысль, что ты считаешь меня беспринципным мерзавцем? Мое сердце было разбито, как и твое. – Вспоминая то время, Доусон помрачнел и покачал головой.
      – Ты прав. – Кэтлин снова погладила его по щеке. – Бедненький ты мой.
      – И вот теперь ты все знаешь, – мягко сказал Доусон. – Но, насколько я понимаю, ты еще не закончила. Минуту назад ты сказала, что это почтивсе, что ты хотела сказать.
      Кэтлин улыбнулась.
      – Надеюсь, оставшаяся часть будут приятнее. Доусон, ты все еще меня хочешь? Ты согласен на мне жениться?
      – Господи, Кэтлин, и ты еще спрашиваешь? Да я хотел тебя каждую минуту все эти годы! Я мечтаю на тебе жениться с того самого мгновения, когда увидел, как ты проезжаешь по улице в коляске вместе с родителями.
      – Доусон, я не хочу тебя обманывать. Я уже говорила, что полюбила Хантера, это правда. Но его больше нет, а у нас с тобой есть общий сын. Признаюсь честно, я не уверена, что смогу испытывать к тебе те же чувства, какие испытывала в шестнадцать лет. Слишком много всего произошло с тех пор. Но если я тебе все еще нужна, я выйду за тебя замуж.
      – Кэтлин, дорогая, – с улыбкой сказал Доусон, – если ты выйдешь за меня замуж, тебе даже не обязательно меня любить, моей любви хватит на двоих. – Его улыбка сменилась озорной усмешкой. – Кроме того, радость моя, может, у меня и появилась седина на висках, но кое-какие силенки во мне еще остались. Ставлю восемь против пяти, что мне понадобится всего несколько недель, чтобы ты снова в меня влюбилась.
      – Какая самоуверенность! – Кэтлин рассмеялась и погладила пальцами его бакенбарды. – Мне нравится твоя седина. Ты стал еще красивее, чем был в тот вечер, когда я впервые увидела тебя в Сан-Суси, – если, конечно, такое вообще возможно.
      – Благодарю. – Доусон встал и помог встать Кэтлин. – А теперь, девочка моя, если ты поднимешься со мной наверх, я прямо сейчас приступлю к осуществлению плана по возвращению твоей любви.
      Кэтлин смущенно хихикнула:
      – Доусон, ты неисправим!
      – Знаю. – Он подмигнул. – Но ведь тебе это нравится, не так ли?
      Обнявшись, они медленно поднялись по лестнице. Солнце уже совсем село.
      – А знаешь что, – прошептал Доусон, касаясь губами ее волос, – кажется, впервые нам можно не торопиться. В кои-то веки мы можем заниматься любовью медленно, обстоятельно, не спеша, не так, как бывало раньше, когда мы бросались друг на друга с неистовством обреченных. Любовь моя, я уже предвкушаю, как медленно доведу тебя до безумия, прежде чем…
      – Доусон, ты забываешь, что у нас есть девятилетний сын. Скотт обещал вернуться домой ровно в девять.
      – Об этом я и правда забыл. – Доусон еще ближе привлек ее к себе. – В таком случае, женщина, быстро марш наверх!
      – Доусон!
      – Я пошутил, – усмехнулся он.
      Они медленно поднялись по лестнице и вошли в спальню.
      – Раньше мне казалось, что это самая красивая комната, какую мне только доводилось видеть, и сейчас я думаю так же, – сказала Кэтлин, подходя к высокому окну. Из окон открывался вид на речной порт и огни Нижнего Натчеза, вдали виднелись огоньки судов на реке Миссисипи. Кэтлин повернулась спиной к открытому окну и еще раз оглядела комнату. – Здесь все выглядит точно так же, как в тот раз, когда я была здесь впервые. Ты ничего не изменил.
      – С той ночи я ни разу не заходил в эту комнату, – признался Доусон, подходя к ней.
      Кэтлин подняла на него удивленный взгляд.
      – Как, ты не был в своей собственной спальне? Но почему? И где же ты в таком случае спал?
      – В ту ночь, когда я впервые привез тебя в свой дом и привел в эту спальню, ты как будто наполнила ее своим присутствием, с тех пор я стал воспринимать эту комнату как нашу общую. И когда я тебя потерял, я просто не мог здесь находиться. Я велел Джиму регулярно прибирать в комнате, но ничего в ней не менять.
      Кэтлин улыбнулась и протянула руку к камее, висящей на цепочке у него на шее.
      – Доусон, оказывается, ты такой же сентиментальный, как я. Неисправимый романтик.
      Доусон рассмеялся:
      – А ты в этом сомневалась? – Он поцеловал Кэтлин в щеку, затем отошел от нее, сел на кровать, широко раздвинув колени, и, усмехаясь, позвал: – Иди ко мне.
      Кэтлин подошла и встала у него между ног. Доусон обхватил ее за талию, придвинул ближе и крепко зажал ее ноги своими коленями.
      – Доусон Блейкли, вы делаете мне больно. Незачем сжимать меня своими ногами, я никуда не денусь, – шутливо возмутилась Кэтлин.
      – Прости. – Доусон усмехнулся, но колени все-таки раздвинул. – Я так привык, что ты вечно убегаешь, что теперь мне нелегко освоиться с мыслью, что на этот раз ты меня не бросишь.
      – Понимаю, дорогой. Обещаю, что на этот раз ты меня не потеряешь.
      Взъерошив его густые темные волосы, Кэтлин наклонилась к нему и поцеловала в губы.
      – Дорогая моя, коль скоро этот вопрос решен, я вынужден тебя отчитать.
      Брови Кэтлин поползли вверх.
      – Это еще за что?
      – Мне не нравится твое платье.
      Кэтлин оглядела свое платье.
      – И чем же, скажи на милость, оно тебя не устраивает? К вашему сведению, мистер Блейкли, это мой лучший наряд.
      – Платье красивое, спору нет, и цвет тебе к лицу, но оно слишком открытое. Ты забыла, что я говорил тебе на этот счет?
      – Боже правый, да ты совсем не изменился! – расхохоталась Кэтлин.
      – В том, что касается тебя, – нисколько.
      – Помнится, ты говорил, что я могу носить открытые платья, когда мы встречаемся наедине. Но сейчас мы одни, или я что-то упустила? – Кэтлин сделала вид, что оглядывает комнату.
      – И по дороге сюда ты никого не встретила? – спросил Доусон с напускной серьезностью.
      – Доусон, у меня теперь не так много платьев, как раньше. Я больше не могу себе позволить выбрасывать старые вещи или сорить деньгами, я…
      – Можешь, любовь моя. Ты забыла, что у меня куча денег и я просто сгораю от нетерпения потратить их на тебя. Я буду счастлив купить тебе все, что ты только пожелаешь.
      – Все это прекрасно, мой щедрый покровитель, но пока я бы хотела остаться в этом платье, можно?
      – Нет, – Доусон дерзко усмехнулся, – нельзя.
      Кэтлин уперла руки в бока.
      – Это еще почему?
      – Потому что хотя оно и открывает посторонним взглядам слишком много твоего прекрасного тела, лично от меня оно слишком много скрывает. Сними его, радость моя.
      – Доусон, – прошептала Кэтлин с обольстительной улыбкой, – ты же знаешь, как я избалована. Я не привыкла раздеваться сама, сними его с меня, пожалуйста.
      Доусон расхохотался:
      – Дорогая, пока я рядом, тебе больше никогда не придется делать это самой.
      Его смуглые пальцы легли на застежку платья. Как только он спустил лиф платья с ее плеч, с его красивого лица исчезла улыбка, уступив место выражению любви и желания, темные глаза еще больше потемнели от страсти.
 
      Лежа на боку, Доусон прижимал ее к себе и неторопливо курил сигару. Пожалуй, впервые в жизни он испытывал ощущение столь полного счастья и удовлетворения. Они занимались любовью так, как никогда раньше. Оба действовали неспешно, даже чуточку с ленцой, и это было восхитительно. Раньше, занимаясь с Кэтлин любовью, Доусон не мог отделаться от ощущения скоротечности происходящего. Сейчас на смену ощущению какого-то надрыва, безотлагательной потребности пришла блаженная уверенность, что она будет с ним всегда. Доусон Блейкли чувствовал себя счастливым человеком, чья жизнь состоялась.
      Золотоволосая голова его любимой покоилась у него под подбородком, ее спина прижималась к его груди, его рука свободно лежала у нее на талии, и он чувствовал, что наконец обрел рай.
      Доусон поцеловал Кэтлин в макушку и тихо спросил:
      – Ну что, ты в меня уже влюбилась?
      Кэтлин усмехнулась и повернула голову, чтобы видеть его лицо.
      – Пока не совсем, но я на пути к этому.
      Доусон рассмеялся:
      – И ты же обвиняешь меня в сентиментальности!
      – Да, знаю, я еще хуже тебя.
      – Нет, не хуже. Ты еще не знаешь, что я сделал. – Вспомнив что-то, Доусон рассмеялся.
      – Что, Доусон? Расскажи.
      – Уж и не знаю, стоит ли рассказывать, мне стыдно за себя. Боюсь, ты сочтешь меня безнадежным дураком.
      – Не сочту, честное слово, расскажи.
      Доусон затянулся, выпустил дым к потолку и медленно начал:
      – Дело в том, что когда я собирался на тебе жениться, я купил тебе обручальное кольцо с бриллиантом в три карата и…
      – Ой, Доусон, как мило! И ты хранил это кольцо все эти годы?
      – Погоди, дай досказать. Ты не слышала самого плохого. В ту ночь, когда ты пришла ко мне на пароход, я зажал это кольцо в кулаке и выбежал на палубу, чтобы в последний раз посмотреть на тебя. Потом я велел Сэму отчаливать и выбросил кольцо в Миссисипи.
      Кэтлин ахнула и прикрыла рот рукой.
      – Доусон, какая грустная история! Как ты думаешь, нам удастся его найти?
      Доусон снова привлек Кэтлин к себе.
      – Не говори глупости, пароход же плыл по реке, одному Богу известно, где лежит это кольцо. Кроме того, я могу купить тебе целую кучу украшений, если они тебе нужны. А эту историю я рассказал только потому, что думал, она покажется тебе забавной.
      – Вовсе она не забавная, скорее грустная и трогательная. И мне не нужна куча бриллиантов, я хочу точно такое же кольцо, как то, которое ты выбросил.
      – Можешь не сомневаться, девочка моя, оно у тебя будет. Сделаем так, я завтра же пойду и куплю тебе кольцо, затем ровно в три часа дня приду с ним в Сан-Суси. Когда Скотт вернется из школы, я буду у тебя, и мы вместе скажем ему, что решили пожениться. Как тебе нравится такой план?
      – Очень нравится. Спасибо, Доусон. – Кэтлин прижалась к нему и устроилась поуютнее. Немного помолчав, она неуверенно проговорила: – Доусон, можно задать тебе один вопрос?
      – А что, если я скажу «нельзя», ты промолчишь? – со смешком спросил он.
      Кэтлин тоже засмеялась.
      – Честно говоря, нет. Я понимаю, это не мое дело и мне не следует спрашивать, но ничего не могу с собой поделать… скажи, когда мы были далеко друг от друга, ты… у тебя… много у тебя было женщин?
      Доусон захохотал:
      – Ты права, это не твое дело, но я все равно отвечу. – Он посерьезнел. – Любовь моя, я не хочу тебя обманывать, конечно, у меня были другие женщины, и немало, вряд ли я мог бы прожить столько лет как монах. Но мое сердце всегда принадлежало только тебе, Кэтлин, я больше никого никогда не любил, – закончил он и нежно поцеловал ее в губы.
      Кэтлин вздохнула:
      – Как это ни печально, но мне пора идти.
      – Нет, – Доусон обнял ее еще крепче, – я не хочу, чтобы ты уходила.
      – Я тоже не хочу, но, как я уже говорила, к девяти часам вернется Скотт. Если меня не окажется дома, он забеспокоится.
      – Послушай, а не пора ли мальчику привыкать к самостоятельности?
      – Доусон!
      – Да шучу я, шучу. – Он разжал руки, и Кэтлин встала.
      – Хватит валяться, вставай.
      – О, Кэтлин, только не это, не заставляй меня вставать! – дурашливо взмолился Доусон.
      – Кажется, кто-то уверял, что мне больше не придется одеваться самой. Какая же короткая у некоторых память! – поддразнила Кэтлин.
      Доусон с быстротой молнии вскочил с кровати, натянул брюки, метнулся к стулу и схватил с него платье.
      – Ну, долго мне тебя ждать?

Глава 37

      Доусон вышел из ювелирного магазина Бартона и прищурился, ослепленный ярким солнечным светом. Доусон вдохнул полной грудью, надел шляпу и зашагал к нарядному экипажу, дожидающемуся его у входа в магазин. Доусон довольно похлопал себя по нагрудному карману, в котором у самого сердца лежала только что купленная драгоценность, и улыбнулся.
      Джим, сидящий на облучке с кнутом и поводьями в руках, приготовился везти хозяина в Сан-Суси, на назначенную на три часа встречу с Кэтлин. По случаю этого торжественного события Доусон распорядился, чтобы Джим подал двухместную карету, обитую изнутри гладкой блестящей кожей. Карета была запряжена парой превосходных чистокровных черных коней, кони нетерпеливо фыркали и били копытом землю, словно тоже с нетерпением ждали, когда их хозяин двинется в путь. И этих лошадей, и карету Доусон купил уже больше года назад, но за все это время Джим лишь однажды запрягал для него карету – прошлой зимой, когда темной пасмурной ночью Доусон, страдая от приступа меланхолии, вдруг надумал отправиться в Нижний Натчез. То была одна из многих ночей, когда Доусон не мог заснуть, думая о Кэтлин. Кэтлин стала вдовой и могла бы снова выйти замуж, но она не желала принимать его ухаживания. В каком-то смысле раньше, когда муж Кэтлин был жив, Доусону было даже легче. Тогда он по крайней мере твердо знал, что Кэтлин для него недосягаема. Близость с другими женщинами хотя и доставляла физическое удовольствие, но ровно ничего для него не значила и служила единственной цели – на какой-то час или два заполнить зияющую пустоту в душе, избавить от гнетущего чувства одиночества.
      Но когда Кэтлин овдовела, Доусон больше не мог даже на время забыться в объятиях другой женщины. Он твердил себе, что Кэтлин больше не принадлежит другому мужчине, что она его, и только его. Не предпринимая никаких реальных шагов, он тем не менее целыми днями грезил наяву, представляя, как она сдастся, пошлет за ним и признает, что связь, некогда существовавшая между ними, никогда не обрывалась, что ее больше не сдерживают брачные обеты, данные другому мужчине, что она в конце концов решила выйти за него замуж – после всех этих потраченных впустую лет, которые уже не вернуть.
      Но Кэтлин ничего подобного не делала. Уверовав, что день, когда Кэтлин пошлет за ним, пригласит в Сан-Суси и признается ему если не в любви, то хотя бы в том, что испытывает к нему глубокую нежную привязанность, непременно настанет, Доусон ждал этого почти постоянно. Дело дошло до того, что он почти не покидал свой особняк. Он так сильно на это рассчитывал, что даже выписал из Нового Орлеана нарядную двухместную карету, втайне предвкушая решающий день, когда он отправится в Сан-Суси этаким молодым щеголем – в новом экипаже, с огромным букетом роз – и пригласит Кэтлин на прогулку. Она радостно выбежит ему навстречу, как трепетная юная девушка к своему первому поклоннику, он поможет ей сесть в закрытый экипаж, и они поедут кататься.
      Но Кэтлин так и не позвала его. Доусон ее почти не видел, а если и видел, то лишь мельком. Доусон частенько прятался в каком-нибудь надежно скрытом от глаз убежище, чтобы наблюдать за Кэтлин, оставаясь незамеченным. Как-то раз именно после такого наблюдения за ней он с особой остротой почувствовал себя одиноким и несчастным и не мог избавиться от этого ощущения весь день. Было это в одно зимнее воскресенье. Уже почти поднявшись по лестнице собора, Кэтлин вдруг оглянулась, и Доусон получил возможность без помех полюбоваться ее прекрасным лицом. Стройная, пропорциональная фигура Кэтлин была полностью скрыта теплым коричневым плащом, но Доусону было достаточно увидеть любимое лицо с нежными тонкими чертами, сияющие голубые глаза, улыбку, обращенную к подруге, которая окликнула Кэтлин сзади, чтобы его сердце забилось учащенно. Кэтлин отвернулась, и для Доусона словно померк весь свет. Он вздохнул и, незамеченный, понуро побрел прочь.
      В то воскресенье он до конца дня просидел в одиночестве в своей просторной библиотеке, смакуя воспоминание о ее прекрасном лице. Видя мысленным взором любимые черты, Доусон невольно начинал улыбаться, но быстро мрачнел, в глазах появлялось выражение непроходящей боли. К заходу солнца боль стала невыносимой, Доусон понял, что больше не в состоянии ее терпеть, и вызвал к себе Джима.
      – Я хочу, чтобы ты вывел из каретного сарая новый экипаж. Запряги черную пару и подавай экипаж к парадному входу. Я спущусь через полчаса.
      Отдав распоряжение Джиму, Доусон помчался вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Пять минут спустя он уже сидел в огромной мраморной ванне с теплой водой и, немного фальшивя, громко распевал веселую песенку. Его сочный баритон гремел по всему дому.
      Приняв ванну, Доусон стал одеваться. Он надел белоснежную рубашку, отглаженные брюки, двубортный жилет из тафты и серый сюртук с жемчужным отливом. Джим уже ждал хозяина у входа, стоя возле нарядного экипажа.
      – В Сан-Суси, – коротко распорядился Доусон и легко вскочил в карету.
      – Но, сэр, я…
      – Джим, я сказал, в Сан-Суси, и побыстрее! – крикнул Доусон.
      Покорный слуга занял место на козлах и тронул поводья.
      Доусон отодвинулся в глубину кареты и накрыл ноги меховой полостью. Его переполняло радостное волнение, он уже представлял себе реакцию Кэтлин, когда она увидит его взбегающим по ступеням парадного входа Сан-Суси. На ее лице появится удивленное выражение, а потом он обнимет ее, подхватит на руки и сообщит о цели своего появления, и тогда Кэтлин удивится еще больше. Он посмотрит ей в глаза и неуверенно признается, что пришел просить ее руки. Лицо Кэтлин озарится счастьем, она положит свои маленькие ручки ему на плечи, запрокинет голову, звонко рассмеется от радости и весело спросит:
      – Дорогой мой, почему же ты так долго ждал?
      Прокручивая в уме эту счастливую сцену, Доусон улыбался все шире. Лошади, цокая копытами по промерзшей зимней дороге, несли его в Сан-Суси, с каждой минутой приближая осуществление его плана. Величественный особняк уже показался вдали, когда улыбка на лице Доусона вдруг стала блекнуть – в нем проснулся страх быть отвергнутым. Неизвестно откуда вдруг возникли сомнения, и чем ближе карета подъезжала к Сан-Суси, тем более эти сомнения крепли. Если бы Кэтлин хотела его видеть, она бы давным-давно сама послала за ним, но она этого не сделала. Если он вдруг ворвется в ее дом, подхватит ее на руки и заявит на нее права, она сочтет его сумасшедшим. С какой стати он вообразил, что она должна обрадоваться его появлению, не говоря уже о том, чтобы без малейших колебаний и сомнений предложить ему себя как некий приз, который он давно завоевал и наконец явился получить? Его наглость ее не обрадует, а оттолкнет, вызовет отвращение, она придет в ужас от столь явного неуважения к ее чувствам.
      Убедив себя, что чуть было не совершил ужасную ошибку, Доусон крикнул Джиму:
      – Поворачивай назад, быстро!
      – Но, сэр, мы же почти приехали…
      – Джим, ради Бога, поворачивай, пока нас не заметили из дома!
      – Слушаю, сэр, – ответил Джим, выполняя приказ. – Куда ехать? Домой?
      – Нет, домой я не хочу, отвези меня к реке, в Нижний Натчез.
      Карета покатилась в обратную сторону. Доусон оглянулся через плечо. С каждой минутой Сан-Суси оставался все дальше позади. Нарядный экипаж ехал по направлению к реке, увозя безукоризненно одетого джентльмена, томящегося от неразделенной любви, все дальше от элегантного особняка и все ближе ко всевозможным человеческим порокам, нашедшим себе приют на болотистых берегах. Вместо того чтобы провести приятный вечер в тиши гостиной Сан-Суси, держа в своей руке маленькую ручку женщины, которая должна была бы вскоре стать его женой, Доусон Блейкли, сняв элегантный сюртук, расстегнув ворот и закатав по локоть рукава белоснежной шелковой рубашки, всю ночь просидел за карточным столом, обтянутым грязным зеленым сукном, играя в покер с разношерстной речной публикой и в немереных количествах поглощая виски, чтобы забыться.
      То был единственный раз, когда парадная карета выезжала за пределы каретного сарая. И вот наконец настал час, когда ей предстояло послужить цели, для которой она и была куплена. Доусон готов был заново ухаживать за своей прекрасной дамой, добиться ее расположения и вернуть ее привязанность, даже если это случится уже после того, как они станут мужем и женой. Он улыбнулся и достал из нагрудного кармана футляр, обшитый розовым бархатом, открыл крышку и высунул руку из кареты, чтобы на великолепный бриллиант упал яркий солнечный свет и камень заиграл всеми цветами радуги. Лучи солнца, преломившись в его гранях, отбросили разноцветные блики в искрящиеся счастьем глаза жениха. Бриллиант чистой воды был безупречен, и скоро он займет достойное место на среднем пальце левой руки Кэтлин, чтобы оставаться там навсегда и служить для нее постоянным напоминанием о его любви, а для него – постоянным напоминанием о том, что любимая наконец принадлежит ему.
      Доусон убрал руку, положил кольцо обратно в футляр и сунул его в нагрудный карман. Расслабившись на кожаных подушках, он почувствовал, как все его тело охватывает долгожданное ощущение мира и покоя, какой-то удивительной легкости, прежде незнакомой. Отчаяние, которое он носил в себе все эти годы, ушло, уступив место тихому умиротворению.
      Доусон посмотрел на золотые карманные часы. Стрелки показывали только половину третьего. Он обещал Кэтлин, что приедет ровно в три, если он объявится раньше, она может быть не готова. Не желая мешать Кэтлин в последние минуты приготовления к его приезду, Доусон объяснил Джиму, что ехать в Сан-Суси еще рановато. День выдался на редкость погожий, поэтому он решил просто покататься по городу и велел Джиму повозить его по улицам, все равно где.
      Джим стал править за город, и вскоре они выехали на узкую дорогу, обсаженную с двух сторон деревьями. Джим тоже наслаждался теплым весенним деньком и получал удовольствие от того, что восседает на козлах новой нарядной кареты. Правя двумя прекрасными лошадьми, старый слуга был страшно горд доверенной ему честью.
      Вскоре после того, как они выехали за пределы города, Доусон заметил впереди странную пару. Вдоль дороги не более чем в сотне ярдов впереди них двигались мальчик и взрослый мужчина. Они шли в сторону города и, вероятно, только что свернули с узкой тропинки, ведущей на местное кладбище, поэтому он не замечал их раньше. Мальчик тонкой рукой обнимал мужчину, чья рука лежала на худеньких плечах мальчика. Мужчина сильно хромал на левую ногу, и они двигались очень медленно. Когда экипаж подъехал ближе, Доусон смог как следует рассмотреть темноволосого мальчугана. Опирающийся на него мужчина был почти совсем седой, и, хотя он хромал, Доусон понял, что он высокого роста. Тело незнакомца поражало болезненной худобой.
 
      Ко встрече с Доусоном, назначенной на три часа, Кэтлин готовилась очень тщательно. Она выбрала самое красивое платье, какое только смогла отыскать в своем гардеробе. Застегивая крошечные пуговички до самого подбородка, Кэтлин засмеялась, думая, что невольно в точности выполнила инструкции своего ревнивого, но отходчивого жениха. Тщательно расчесав длинные волосы, Кэтлин не стала собирать их в узел, а разделила пробором и свободно распустила по плечам – она знала, что Доусону так больше всего нравится.
      Кэтлин с содроганием вспомнила прошлый раз, когда Доусон приходил в Сан-Суси просить ее руки. Она была тогда очень молода и без памяти влюблена в красивого дерзкого Доусона Блейкли, и он был столь же пылко влюблен в шестнадцатилетнюю Кэтлин Дайану Борегар. Кэтлин со вздохом села на кровать. Нет смысла отрицать очевидное: безумно влюбленной шестнадцатилетней девушки больше не существует. Те чувства, которые она испытывала когда-то к Доусону, оживить невозможно. Тогда она его обожала, желала, боготворила, почитала, чуть ли не молилась на него. Никогда больше ее сердце не забьется так же быстро, как раньше, только оттого, что Доусон вошел в двустворчатую парадную дверь. Затем Кэтлин вспомнились прошедшая ночь и часы, проведенные в постели Доусона. Обнаружив неожиданно для себя, что залилась краской, она рассмеялась и подумала вслух:
      – Да, мы уже не те юные влюбленные, но прошедшая ночь с Доусоном была лучше всех предыдущих, а ведь это только начало!
      Старинные дедушкины часы в холле пробили три. Кэтлин спустилась вниз, готовая к встрече с Доусоном, готовая начать новую жизнь, полную надежды и счастья. В пятнадцать минут четвертого Кэтлин принялась нервно расхаживать по гостиной, Доусон опаздывал, и ее раздражение нарастало с каждой минутой. К половине четвертого она по-настоящему рассердилась.
      «Почему он опаздывает? Он же четко сказал, что будет в Сан-Суси ровно в три, – думала Кэтлин. – Так бы и придушила его!»
      К трем сорока пяти Кэтлин не только была в ярости, но и не на шутку разволновалась. В голову лезли мысли одна другой неприятнее.
      «Бог мой, неужели повторяется ситуация десятилетней давности? Может, пока я его тут дожидаюсь, он снова отплывает от Натчеза на своем пароходе? Неужели он в конце концов решил, что я ему не нужна? Господи, разве я не достаточно страдала на своем веку? Или мне суждено всю жизнь расплачиваться за ошибки и грехи, которые я натворила еще будучи девчонкой? Ах, Доусон, ну почему ты не пришел?»
      В пятнадцать минут пятого Кэтлин поняла, что ждать больше нечего. Она внутренне кипела, но глаза оставались сухими. Почувствовав вдруг безмерную усталость, она перестала мерить шагами комнату и села на диван, сложив руки на коленях. Перед ней снова замаячила мрачная перспектива неопределенного, одинокого будущего. По каким-то неведомым причинам Доусон явно не собирался прийти сегодня в Сан-Суси и подарить ей обручальное кольцо с бриллиантом. Кэтлин не пыталась разгадать его мотивы, ведь это ничего бы не изменило. У нее вдруг ужасно разболелась голова, и она устало потерла рукой шею и затылок. Она почувствовала жар, ей стало не хватать воздуха. Кэтлин медленно расстегнула несколько верхних пуговиц платья. «Я могу хоть совсем расстегнуться, – мелькнула у нее мысль, – все равно Доусон не придет и не станет меня бранить за то, что я выставляю напоказ грудь». Она расстегнула пуговицы дальше, пока платье не оказалось распахнутым почти до пояса. Дышать стало немного легче, но все равно в комнате было слишком жарко. Кэтлин устало прошла к двери. Пока она проходила через холл, ее осенила еще одна тревожная мысль: куда подевался Скотти? Было уже больше половины пятого, мальчику давно полагалось вернуться домой. «Неужели и Скотти решил меня бросить и мне суждено состариться в одиночестве? Сколько раз я ему говорила, чтобы не задерживался после школы! Пусть только этот мальчишка вернется домой, уж я ему всыплю! Если он вообще когда-нибудь вернется…»
 
      Доусон узнал мальчика: это был Скотти. Он хотел было окликнуть сына, но потом передумал и повнимательнее присмотрелся к мужчине, лицо его показалось ему смутно знакомым. Несмотря на седые волосы, мужчина не выглядел стариком. Вся левая сторона его лица ото лба до подбородка была обезображена глубокими шрамами, особенно заметными при ярком солнечном свете. Судя по тому, что кожа на шрамах не имела характерного красноватого оттенка, шрамы появились давно и успели зажить. Мужчина и мальчик остановились, по-видимому, чтобы немного отдохнуть перед тем, как продолжить путь, явно дававшийся обоим с немалым трудом. Доусон продолжал разглядывать лицо незнакомца, опирающегося на Скотта. Правая сторона его лица явно давно не знала бритвы, но не была повреждена. При поддержке Скотта мужчина выпрямился в полный рост, поднял голову и посмотрел на приближающийся экипаж, и Доусон узнал его по глазам: это были, вне всякого сомнения, глаза Хантера Александера.
      У Доусона перехватило дыхание. На дороге не далее чем в пятидесяти ярдах от него стоит муж Кэтлин! Его лицо в шрамах, он покалечен, но он жив. Более того, он в Натчезе и идет по сельской дороге, опираясь на руку сына. Хантер Александер вернулся домой, а это значит, что Кэтлин по-прежнему замужем. Вслед за ошеломляющим открытием, что Хантер жив, на Доусона обрушилось осознание того, как влияет это обстоятельство на жизнь Кэтлин, Скотти и его самого. С болезненной остротой сознавая, в каком положении оказывается он сам, Доусон быстро приказал Джиму проезжать мимо мужчины и мальчика, не останавливаясь.
      – Но, мистер Доусон, этот бедняга хромает, по-моему, ему нужна помощь…
      – Проезжай мимо и не оглядывайся, делай, как я сказал! – скомандовал Доусон.
      Откинувшись на спинку сиденья, Доусон вполголоса выругался, проклиная свое невезение. Только когда они отъехали на безопасное расстояние, Доусон рискнул оглянуться. Хантер и Скотт продолжали медленно продвигаться по дороге. Высокий худой мужчина, опираясь на своего любимого и любящего сына, возвращался домой, в Сан-Суси.
 
      После уроков Скотт шел домой в компании четырех одноклассников. День был теплый, с синего безоблачного неба весело светило солнце, настроение у ребят было приподнятым, потому что учебный год близился к концу. Словно дикие зверьки, выпущенные из клеток, дети с радостными воплями высыпали на улицу из здания школы. Ватага двигалась к ближайшей железнодорожной эстакаде: в этот солнечный весенний день их отпустили из школы раньше обычного, и ребята рассчитывали, что им удастся увидеть мемфисский поезд, который проходит через Натчез в два тридцать. Всем хотелось услышать паровозные свистки и увидеть мощный локомотив, сам вид которого пробуждал у мальчишек мечты о далеких краях и небывалых приключениях.
      Пока ребята ждали, когда подойдет поезд, один из них крикнул:
      – Эй, смотрите, вон там под мостом какой-то старый бродяга!
      Кричавший побежал вниз по насыпи, чтобы посмотреть поближе, остальные бросились за ним. На земле в тени дерева сидел худой седовласый мужчина, согнув правую ногу в колене, а левую вытянув перед собой. Услышав крики, он поднял голову и насторожился.
      Когда мальчишки подбежали ближе, один заорал:
      – Глядите, ребята, какой он противный и уродливый!
      Подняв с земли камень, он бросил его в мужчину, едва не угодив в голову. Калека попытался встать на ноги, но ему это не удалось, тогда он пополз, пытаясь уползти с открытого места, и снова попытался подняться. В его сторону полетели новые камни. Бедняга как мог старался увернуться и прикрывал худыми руками голову. Передвигался он очень медленно, волоча негнущуюся левую ногу.
      Несколько камней попало ему в спину, когда один из мальчиков закричал:
      – Хватит, перестаньте, ему же больно!
      Калека услышал за спиной быстрые шаги.
      – Да ну тебя, шуток не понимаешь! – ответил другой мальчишечий голос, потом послышался смех, и ребята разбежались кто куда. Все, кроме одного. Мальчик, который помешал остальным швыряться в калеку камнями, быстро шел в его сторону, догнал его, забежал вперед и остановился.
      – Дяденька, с вами все в порядке? – спросил мальчик, глядя на хромого.
      Хантер посмотрел на его смуглое лицо, блестящие темные глаза, и вдруг мозг его словно озарила вспышка молнии. Он все вспомнил.
      – Скотти! – воскликнул Хантер, поднимая дрожащую худую руку и глядя на сына.
      Скотту совсем не хотелось, чтобы до него дотрагивался какой-то грязный незнакомец, он отступил на шаг и спросил:
      – Откуда вы знаете мое имя?
      В глазах странного незнакомца заблестели слезы; молча глядя на Скотта, он пытался что-то сказать и не мог. Скотт не понимал, в чем дело, но почувствовал жалость к несчастному и после недолгого колебания все-таки взял мужчину за руку.
      – Садитесь, – тихо сказал мальчик, помогая калеке опуститься на землю. Затем встал на колени рядом со взрослым мужчиной, плачущим, как ребенок, и повторил: – Откуда вы знаете, что меня зовут Скотт?
      – Скотти, – начал мужчина, пристально глядя ему в глаза, – я понимаю, тебе будет трудно мне поверить, но я твой папа.
      Скотт отскочил от хромого как ужаленный.
      – Нет, вы не мой папа! Как вы можете говорить такое!
      – Скотти, это правда, я твой отец, клянусь Богом. Я знаю, я очень изменился, поэтому ты меня не узнаешь, но я действительно Хантер Александер.
      Темные глаза Скотта стали огромными.
      – Но… нет, не может быть. Мой отец… он… пойдемте, я покажу вам, где мой отец!
      Скотт встал, предоставив калеке самому подниматься с земли, затем молча повел его к небольшому кладбищу на освященной земле. Мужчина, то и дело спотыкаясь и стараясь по мере сил поспевать за здоровыми молодыми ногами, шел за ним. Они прошли в кладбищенские ворота, и Скотт привел калеку к мраморному надгробному камню.
      – Вот, смотрите, – он указал на камень, – мой отец умер.
      Хантер медленно приблизился к могиле, наклонился над камнем и прочел выгравированную на нем надпись:
      «Здесь покоится Хантер Александер, полковник армии Конфедерации, возлюбленный муж Кэтлин Александер, возлюбленный отец Скотта Александера, отважный герой Конфедерации, отдавший жизнь при исполнении воинского долга в Виксберге, штат Миссисипи.
      30 марта 1831 г. – 3 июля 1863 г.»
      Хантер несколько раз перечитал эпитафию, потом посмотрел на Скотта. Мальчик стоял, сложив руки на груди.
      – Вот видите, – сказал он с вызовом, – моего папы нет в живых, он погиб на войне. Он был героем!
      Хантер улыбнулся:
      – Сынок, не найдется ли у тебя листочка бумаги и карандаша?
      – Конечно, найдется, но зачем…
      – Можешь дать их мне на минутку?
      Ничего не понимающий Скотт нахмурился, но все же достал из портфеля чистый лист бумаги и огрызок желтого карандаша и протянул мужчине.
      – Спасибо. Не дашь ли еще на минутку свой портфель?
      Скотт дал и портфель. Хантер положил лист бумаги на портфель, взял карандаш в левую руку и стал писать: «Скотт Луи Александер всегда пытался действовать левой рукой, как я, но он правша. Во сне он закидывает руки за голову, а его правая нога всегда свисает с кровати. Его мать, светловолосая красавица Кэтлин, наверняка уже заждалась его дома, в Сан-Суси. Скотт помнит меня со светлыми волосами без седины и шрамов. Я помню его пятилетним мальчуганом. В последнее утро перед тем, как я ушел на войну, мы с ним играли в мяч в саду».
      Хантер протянул листок бумаги Скотту и стал наблюдать за выражением его лица, пока тот читает. Глаза мальчика расширились. Дочитав, он опустил листок, снова повернулся к Хантеру и стал внимательно всматриваться в его лицо. И вдруг мальчик испуганно прошептал:
      – Папа, это правда ты?
      – Да, Скотти, клянусь, это я, дорогой.
      – Но нам сказали, что ты убит на войне, мы думали…
      – Сынок, произошла чудовищная ошибка. Я был тяжело ранен, но остался жив.
      – Тогда почему ты не вернулся домой раньше? Если бы ты знал, как мы по тебе плакали! Почему ты не вернулся?
      – Сынок, после контузии и тяжелого ранения в голову я был в шоке, я не знал, кто я, не помнил ни тебя, ни твою мать, ничего не помнил. Только в последние несколько месяцев ко мне начала постепенно возвращаться память, но не полностью, я вспоминал отдельные отрывки из прошлого, но не мог связать их воедино и по-прежнему не помнил, кто я. И только когда я добрался сюда и случайно увидел твое лицо, я вспомнил сразу все. Прошу тебя, сынок, поверь мне, я говорю правду.
      Скотти со слезами на глазах протянул к отцу дрожащие руки и обнял его.
      – Папа, папа… – повторял мальчик.
      Уронив портфель на землю, Хантер обнял Скотта и прижал его к себе со всей силой, оставшейся в его исхудавшем теле. Почувствовав на своих щеках влагу от слез мальчика, он немного отстранился и, держа Скотта за плечи, посмотрел ему в глаза.
      – Не плачь, сынок, теперь все будет хорошо, мы наконец-то нашли друг друга. Я тебя очень люблю и постараюсь наверстать все эти годы, что мы провели врозь.
      – Да, папа, да. – Улыбнувшись сквозь слезы, Скотт встал и протянул руки отцу. – Давай, папа, я помогу тебе встать. – С помощью сына Хантер неловко поднялся. – Опирайся на меня, я помогу тебе дойти до дома, я очень сильный!
      Хантер стоял, опираясь на сына, его рука лежала на плечах мальчика. Скотт передал портфель отцу, а сам одной рукой обхватил его за пояс.
      – Подожди, Скотт, прежде чем мы двинемся в путь, скажи… твоя мама… Кэтлин…
      – Что, папа?
      – Она вышла замуж во второй раз?
      Скотт усмехнулся.
      – Папа, ну ты и скажешь! Мама любит тебя, она никогда не полюбит другого. С тех пор как ты ушел на войну, она ни разу даже не встречалась ни с каким другим мужчиной. Пойдем же скорее, мама, как и я, будет счастлива, что ты вернулся.
 
      Подойдя к широкой двустворчатой двери парадного входа, Кэтлин вздохнула с облегчением: в окно она увидела, что на длинной подъездной дороге наконец-то показался Скотт. Но он был не один, а вел с собой нищего. Неужели ей так и не удалось втолковать сыну, что не стоит приводить домой голодных ветеранов войны? Им самим-то еды не хватает, нечего и говорить о том, чтобы делиться с бедными голодными солдатами, которых немало бродит в окрестностях Натчеза. Кэтлин не раз предостерегала Скотта, чтобы он даже не заговаривал с ними и уж тем более ни в коем случае не приводил домой.
      Несчастный заметно хромал, и Скотт поддерживал его, обнимая за талию. Истощенное тело незнакомца прикрывали жалкие лохмотья, оставшиеся от его военной формы, мешковатые серые брюки и рваная рубашка болтались на его исхудавшем теле, как на вешалке. Когда странная парочка подошла ближе, Кэтлин разглядела, что вся левая сторона лица незнакомца изуродована шрамами. Солдат был почти совсем седой, и издали его можно было принять за старика, но вблизи Кэтлин поняла, что это не так. С правой стороны, там, где на его небритом лице не было шрамов, кожа была гладкой, без морщин, как у молодого человека.
      Кэтлин повнимательнее всмотрелась в лицо мужчины, и вдруг с ней стало происходить нечто странное: все мышцы напряглись, кровь забурлила от каких-то необъяснимых ощущений. «В чем дело? Что со мной творится? – с тревогой думала Кэтлин. – С какой стати, глядя на незнакомого оборванного калеку со шрамами на лице, я вдруг испытываю к нему необъяснимую нежность? У меня даже возникает желание броситься ему на шею и гладить эти грязные руки и обезображенное лицо. Может, я сошла с ума? Почему сердце вдруг забилось так быстро, почему я испытываю странное возбуждение сродни сексуальному? Нет, я определенно рехнулась! Мне хочется обнять какого-то грязного незнакомца. Мало того, мне хочется, чтобы и он меня обнял!»
      Кэтлин замерла в растерянности, глядя, как Скотт с нищим медленно приближаются к дому. Вот они вошли во двор, и Кэтлин не могла отвести от него глаз. Казалось, он притягивает ее взгляд какой-то неведомой силой, и эта сила – часть того безумия, которое ее охватило. Седой незнакомец посмотрел ей в глаза, и сердце Кэтлин загрохотало, как барабан. Все вдруг встало на свои места. Она сразу поняла, почему не пришел Доусон, почему Скотт так поздно возвращается из школы. Теперь Кэтлин понимала, почему он так заботливо поддерживает этого оборванца. С криком «Хантер!» она выбежала из дома, сбежала по лестнице и бросилась по подъездной дороге. Хантер смотрел, как она бежит к нему, полные губы на осунувшемся лице дрогнули и медленно сложились в улыбку. Во взгляде карих глаз появилась так хорошо знакомая Кэтлин мягкость. Хантер собирался что-то сказать, но Кэтлин не дала ему такой возможности. Она бросилась ему на шею, припала к его губам, стала покрывать поцелуями шрамы, седые волосы, в промежутках всхлипывая и повторяя:
      – Хантер, Хантер…
      Обнимая его, Кэтлин чувствовала выступающие ребра. Она прижималась к нему с такой силой, что возникла реальная опасность, что она опрокинет его на спину и сама упадет сверху. Хантер молча стоял, опустив руки и позволяя себя обнимать, гладить, орошать слезами, целовать, любить. Скотти наблюдал за родителями сквозь пелену счастливых слез, но потом застеснялся своего поведения, недостойного, как он решил, настоящего мужчины, и ушел в дом. В дверях он оглянулся. Родители все еще стояли обнявшись, вернее, мать обнимала отца, и отец наконец заговорил.
      – Дорогая, – прошептал Хантер, – тебе не стоит до меня дотрагиваться, я такой грязный.
      Кэтлин, чья голова теперь покоилась у него на груди, а руки лежали на талии, прошептала:
      – Любимый, неужели ты всерьез думаешь, что что-то может мне помешать к тебе прикасаться? – Она подняла голову и посмотрела ему в лицо.
      В мечтательных карих глазах блестели слезы.
      – Надеюсь, что нет, – сдавленно прошептал Хантер. Тут он впервые за все время сам обнял жену и улыбнулся. – Надеюсь, ты согласна смириться с несколькими шрамами.
      – Хантер, любимый, ты никогда еще не был так красив! – Кэтлин приподнялась на цыпочки и поцеловала глубокие шрамы, покрывающие его левую щеку. – Но в одном я с тобой согласна: ты немного грязноват.
      – Ох, извини. – Хантер попытался отстраниться, но Кэтлин его не отпустила. – Мне так стыдно… я должен тебе многое объяснить, рассказать, и если ты не захочешь меня принять, я…
      Кэтлин приблизила губы к самому его уху и прошептала:
      – Хантер, я тебя люблю и никогда не переставала любить. А теперь иди в дом, в свой дом. – Поднырнув под руку мужа, Кэтлин обняла его исхудавшее тело за талию. – Обопрись на меня, дорогой.
      Так вместе – она его поддерживала, а он охотно принимал ее помощь – они вошли в дом. В холле их дожидался сын.
 
      Увидев Хантера и Скотта, Доусон приказал Джиму везти его к реке. Экипаж остановился у пристани, где стояла «Моя Дайана». Доусон вышел, неторопливо поднялся по трапу и прошел в свою каюту. Закрыв за собой дверь, он уселся за письменный стол, достал из нижнего ящика бутылку виски, плеснул себе в стакан и стал медленно пить обжигающую жидкость, теребя в руке камею, как всегда висящую на цепочке у него на груди. По мере того, как он в полной мере осмысливал происшедшее, на него все сильнее наваливалась усталость. Судьба снова сыграла с ним шутку, и хотя ему не нравятся карты, которые он вытянул, других у него нет, значит, он должен распорядиться ими как можно лучше. Достав из нагрудного кармана маленький обтянутый розовым бархатом футляр, нажал кнопку, открыл его и в последний раз посмотрел на кольцо, поднеся его близко к глазам. Потом со вздохом закрыл футляр, подошел к двери каюты, распахнул ее и крикнул:
      – Сэм! Сэм, ты здесь?
      – Я здесь, капитан Доусон, – ответил сонный голос. Вскоре Доусон услышал тяжелые шаги своего помощника, спускающегося по трапу. – Прошу прощения, капитан, я малость задремал. Я не знал, что вы здесь.
      – Все нормально, Сэм. – Доусон улыбнулся старому другу. – Зайди ненадолго в каюту, выпей со мной.
      Сэм последовал за Доусоном в капитанскую каюту.
      – Капитан, почему вы на пароходе? Вы же вроде бы собирались в Сан-Суси.
      Доусон неуверенно улыбнулся:
      – Да, верно, Джим, но вышло так, что у меня изменились планы. – И он рассказал своему старому другу, что произошло.
      Выслушав рассказ капитана, Сэм ошеломленно покачал головой и сочувственно заметил:
      – Ох, кэп, какая жалость, как же нехорошо получилось.
      – Ладно, Сэм, что толку жалеть – только зря колебать воздух. Вот, смотри. – Доусон протянул помощнику бархатный футляр. – Возьми, Сэм, отдашь эту штуку Руби или еще какой-нибудь из своих подружек.
      Сэм открыл футляр, увидел кольцо, и у него глаза на лоб полезли.
      – Но, капитан, я не могу это взять, в жизни не видывал такого красивого кольца.
      Уже выходя из каюты, Доусон остановился, повернулся к Сэму и рассмеялся:
      – Можешь, можешь, старина, кольцо твое. В конце концов, если оно останется у меня, в этой чертовой Миссисипи будет слишком много бриллиантов.

Глава 38

      Отдав кольцо с бриллиантом Сэму, Доусон отправился к себе домой. Хмурое лицо хозяина испугало слуг. Никто не посмел спросить Доусона, что случилось, чем он так недоволен и почему так рано вернулся, хотя предупредил, что проведет весь вечер в Сан-Суси.
      Доусон сразу же поднялся наверх, закрылся в своей комнате, и до конца дня никто его не видел. Когда пришло время, ему принесли обед на подносе, но Доусон отказался открыть дверь, поэтому слуга оставил поднос на столике в коридоре. Доусон ходил по своей просторной спальне из угла в угол, бормоча под нос ругательства и часто останавливаясь, чтобы налить себе из хрустального графина очередную порцию виски. Но то, что последовало дальше, испугало слуг еще больше: примерно около одиннадцати они услышали, как дверь хозяйской спальни с грохотом распахнулась, затем послышались звуки, какие бывают, когда перетаскивают с места на место тяжелую мебель.
      Доусон устал и обливался потом, но продолжал свое занятие, лишь около полуночи ненадолго прервавшись, чтобы сбросить с себя рубашку. Он вытаскивал из спальни и смежной с ней гостиной всю мебель до единого предмета. Даже тяжелые занавески из голубой парчи, и те были сорваны с карнизов. Изрыгая проклятия, пьяный Доусон пытался выкинуть из двух комнат все, что там было. Часам к трем проклятия сменились громким пением, временами заглушаемым скрежетом тяжелой мебели по полу. Стулья, диваны, столы – все это Доусон вытаскивал в коридор. К пяти утра в обеих комнатах не осталось ничего, кроме широкой кровати, стоящей посреди спальни. Доусон пристраивался так и этак, тянул и толкал, пение снова сменилось бранью, но кровать упрямо не поддавалась. Выбившийся из сил и совершенно пьяный, он ухватился за точеный столбик и еще раз поднатужился так, что на мощной спине напрягся каждый мускул, а на лбу вздулись вены. Кровать не шелохнулась, и Доусон, совсем обессилев, наконец признал свое поражение, повалился на кровать и мгновенно заснул.
 
      В девять утра Доусон, как ни странно, совершенно трезвый, гладко выбритый, причесанный и безукоризненно одетый, вышел в коридор и стал пробираться к лестнице между сваленной в беспорядке мебелью. Спускаясь вниз по лестнице, он посмеивался над собственной пьяной выходкой, чем немало удивил слуг. Но они удивились еще больше, когда хозяин принялся напевать что-то приятным баритоном, улыбаясь им с таким видом, будто событий вчерашнего вечера и вовсе не было.
      Велев Джиму без задержки везти его в контору Кроуфорда Эшворта, Доусон сел в коляску и закурил длинную тонкую сигару.
      – Кроуфорд, прости, что явился без предупреждения, но у меня к тебе важное дело, не терпящее отлагательства.
      – Конечно, Доусон, проходи, садись. Я всегда рад тебя видеть.
      Не тратя время на светские разговоры, Доусон сразу перешел к делу и сообщил поверенному о цели своего визита.
      – Я хочу немедленно написать завещание.
      – Хорошая мысль, завещание должно быть у каждого человека, но сейчас у меня много дел. Давай назначим встречу на следующей неделе и займемся этим вопросом.
      – Нет, я хочу оформить завещание немедленно, – возразил Доусон, смягчая свои слова улыбкой.
      – К чему такая срочность?
      – Черт, Кроуфорд, мне неловко тебе рассказывать. – Доусон посмотрел на друга с необычной для него робостью и пересказал историю неожиданного возвращения Хантера.
      Выслушав его рассказ, Кроуфорд испытал глубокое сострадание к сидящему напротив него другу. Он попытался было выразить свое сочувствие:
      – Доусон, мне очень жаль…
      Но Доусон жестом прервал его, не дав договорить.
      – Я пришел не за тем, чтобы выслушивать от тебя соболезнования и прочую чепуху. Я хочу оставить все свои средства Скотту Александеру. До тех пор, пока ему не исполнится восемнадцать, они передаются в доверительное управление, а по достижении совершеннолетия он волен поступать с ними по своему усмотрению.
      Участие, написанное на лице Кроуфорда, сменилось тревогой.
      – Боже правый, Доусон, ты не можешь так поступить! – громко возразил он.
      – Черта с два не могу! Деньги мои, я могу делать с ними все, что захочу, так что пиши.
      – Доусон, во-первых, я уверен, что ты доживешь до преклонного возраста, так что не вижу причин спешить с составлением завещания. А во-вторых, если с тобой, упаси Бог, что-нибудь случится, тебе не кажется, что возникнут некоторые сложности, если все деньги перейдут к Скотти?
      – Я же тебе говорю, он не получит их до совершеннолетия. А потом, я уверен, он будет счастлив унаследовать кругленькую сумму. Какому парню это не понравится?
      – Доусон, я говорю не о самом мальчике. Я имею в виду… – Кроуфорд замялся, – что подумает Хантер? Каково ему будет узнать о твоем завещании? Тебе нужно считаться с чувствами других людей, к примеру, Кэтлин и…
      Доусон улыбнулся, но выпрямился на стуле во весь свой внушительный рост так, что его лицо оказалось почти вровень с лицом стоящего над ним Кроуфорда.
      – Кроуфорд, – начал он очень мягко, однако в самой этой мягкости слышалось нечто угрожающее, – я привык считать себя порядочным человеком, и я всегда старался щадить чувства других людей. Но вот что я тебе скажу, друг мой: я намерен оставить свои деньги сыну, моему родному сыну, моей плоти и крови, и никто мне не помешает. Что же касается чувств Хантера Александера, то я его однажды видел, и он мне показался человеком довольно милым – я также не сомневаюсь, что он хороший муж и отец, – однако мне глубоко наплевать на его или еще чьи-то чувства по этому поводу. Уж не обессудь, что я сказал тебе правду.
      – Не может быть, Доусон, ты на самом деле так не думаешь, я знаю…
      – Именно так я и думаю, Кроуфорд. Не по своей вине я потерял их обоих, но я уже большой мальчик, переживу как-нибудь. Однако будь я проклят, если стану щадить нежные чувства человека, которому достались и моя любимая женщина, и мой сын! – Доусон встал и решительно направился к выходу. У двери он обернулся и добавил: – Составляй завещание, я вернусь через час и подпишу его.
      Верный своему слову, Доусон через час вернулся и подписал составленное Кроуфордом завещание, в роли свидетеля выступил молодой помощник поверенного.
      Когда с формальностями было покончено, Доусон сказал:
      – Ценю твою помощь, Кроуфорд. Надеюсь, вы с Сэмом позаботитесь об исполнении моей воли, если возникнет такая необходимость. – Усмехнувшись, он добавил: – Не надо смотреть с таким ужасом, дружище, я собираюсь дожить до ста лет.

Глава 39

      Стояла холодная январская ночь. Сквозь плотный слой серых туч, сулящих холодный моросящий дождик еще до восхода солнца, не проглядывало ни одной звезды.
      В маленьком салуне на Серебряной улице в Нижнем Натчезе было многолюдно и потому тепло и душно. Входящих встречали гул голосов, звуки расстроенного фортепиано и взрывы смеха, от которого, казалось, содрогались тонкие стены небольшого зальчика.
      За карточным столом, стоящим почти посередине комнаты, какой-то джентльмен несколько расхристанного вида играл в покер с четырьмя партнерами. Высокий, смуглый, темноволосый, он курил длинную тонкую сигару, зажимая ее в белых ровных зубах, и часто улыбался. На худощавом лице темнела щетина. Он сидел без сюртука, тонкая белая рубашка на нем была расстегнута, рукава закатаны до локтей. В правой руке он держал стакан с виски, в пепельнице на столе рядом с ним высилась гора окурков. Прямо перед ним, в кольце его рук, лежащих на столе, высилась большая стопка покерных фишек.
      Протянув крупную смуглую руку, он взял пять новых карт, которые ему сдали, и поднес к глазам. Пока он рассматривал карты, выражение его лица не изменилось ни на йоту. Напрасно другие игроки всматривались в его лицо, пытаясь по каким-нибудь признакам догадаться, какая карта пришла на этот раз их удачливому компаньону, неизменно выходящему победителем в каждой партии. Он осторожно приоткрыл карты в правой руке, раздвинув их ровно настолько, чтобы можно было понять, что ему выпало, не больше. Сверху лежал червовый король, под ним дама. Следующими картами, на которые он едва взглянул, оказались червовые валет и десятка. Пятой была семерка треф. Под взглядом сдающего он положил семерку на середину стола рубашкой вверх и бросил:
      – Одну карту.
      Сдающий бросил на зеленое сукно одну карту. Игрок накрыл ее четырьмя другими, поднес к себе и снова чуть раздвинул пять карт. Ему пришел туз пик.
      В глубине зала у стены со стаканом виски в руках стоял высокий худой мужчина в форме солдата союзных войск с черной повязкой на глазу. Солдат сунул руку в карман шинели, и когда вынул ее, в ней блеснул «дерринджер». Отставив в сторону недопитый стакан с виски, он вытер рот рукавом, вскинул правую руку и выстрелил один раз. Сразу же после выстрела он выронил револьвер на пол, выскользнул из бара через заднюю дверь и скрылся в темноте.
      Пуля попала точно в цель. Игрок, на руках у которого было четыре червовые карты и туз пик, смял карты в кулаке, выронил их на стол и схватился рукой за грудь. Двигаясь по наклонной траектории снизу вверх, пуля вошла в его широкую спину точно под левой лопаткой, прошла через сердце, вышла из груди и застряла в низком потолке над столом. Между пальцами большой смуглой руки, прижатой к груди, стала проступать кровь, в темных глазах застыло изумление. Мужчина открыл рот, пытаясь что-то сказать, но не издал ни звука, только из угла рта вытекла тоненькая струйка крови. Рука, зажимавшая рану в груди, медленно переместилась вверх и обхватила маленькую камею, висящую у него на шее на тонкой золотой цепочке. Не издав ни слова, ни стона, мужчина свалился со стула на пол и под удивленные и испуганные возгласы уже сгрудившихся вокруг него игроков упал на спину.
      Доусон Харп Блейкли был мертв.
 
      С тех пор как Хантер вернулся домой, прошло больше года. Обычное миссисипское лето с его удушающей жарой было в самом разгаре. Скотт давно спал в своей комнате на втором этаже Сан-Суси, как всегда, закинув руки за голову, его правая нога, как всегда, свешивалась с кровати. В соседней комнате, превращенной в еще одну детскую, спала в своей колыбельке пухленькая девчушка трех месяцев от роду. Она лежала на животе, засунув в рот крошечный кулачок. Джудит Кэтлин Александер, названная в честь матери Хантера, мирно посапывала во сне.
      В хозяйской спальне, которая располагалась прямо напротив детской, Кэтлин, лежа в кровати, читала роман. Ее муж сидел за небольшим письменным столом, склонившись над грудой неоплаченных счетов. Хантер совершенно оправился от ранения и набрал свой прежний вес. Он был босиком и без рубашки, густые волосы – наполовину светлые, наполовину седые – растрепаны. Сосредоточенно хмурясь и почесывая покрытую шрамами левую щеку, он всматривался в длинные ряды цифр.
      – Перестань морщить лоб, Хантер, а то так и останешься навсегда в морщинах, – сказала Кэтлин, наблюдавшая за мужем уже некоторое время.
      Хантер повернулся к жене и улыбнулся, почесывая голову тупым концом карандаша.
      – Да, ты права, дорогая, мне надо заботиться о внешности, – шутливо согласился он. Но улыбка быстро угасла; посерьезнев, Хантер добавил: – Боюсь, из меня получается плохой кормилец. Вот уже больше девяти месяцев как я приступил к работе, а наши дела обстоят ничуть не лучше, чем в тот день, когда я вернулся домой.
      – Ты слишком много думаешь, – поддразнила Кэтлин, – иди-ка лучше в кровать и забудь о делах до утра.
      – Кэтлин, я серьезно. – Хантер потряс в воздухе листком с расчетами, над которыми он так кропотливо трудился. – Как я ни стараюсь, наши расходы постоянно превышают доходы. Содержание Сан-Суси, даже когда оно в таком плачевном виде, обходится в целое состояние.
      Кэтлин положила книгу на тумбочку возле кровати, заложила руки за голову и задумчиво сказала:
      – Знаешь, Хантер, я тут подумала, может быть, нам стоит продать Сан-Суси?
      Хантер резко развернулся на стуле. Он почти не сомневался, что ослышался.
      – Кэтлин, что ты сказала?
      Видя изумление, написанное на по-прежнему красивом, несмотря на шрамы, лице мужа, Кэтлин рассмеялась.
      – Иди сюда, – позвала она, похлопав по одеялу рядом с собой.
      Хантер положил лист бумаги на место, быстро подошел к кровати и сел рядом с женой.
      – Я не ослышался, ты предлагаешь продать Сан-Суси?
      Все еще улыбаясь, она протянула руку и погладила его по левому плечу и груди, на которой остались шрамы от ранения.
      – Нет, дорогой, ты не ослышался, я так и сказала: «Почему бы нам не продать Сан-Суси?» Я над этим думала, и мне показалось, что нам имеет смысл переехать в другое место.
      – Но куда мы можем переехать? Не получится ли, что мы попадем из огня в полымя? В этом городе любой особняк будет содержать не легче, чем Сан-Суси.
      – О, в этом я с тобой целиком и полностью согласна. Я не предлагаю переехать из одного особняка в другой здесь же, я подумывала, не поискать ли нам счастья где-нибудь еще, в другом штате? – Сделав паузу для пущего эффекта, Кэтлин посмотрела на Хантера и с озорной улыбкой предложила: – Скажем, в Техасе?
      В первый момент Хантер так опешил, что застыл с раскрытым ртом. Потом схватил Кэтлин за плечи и взволнованно спросил:
      – Откуда ты узнала?
      Кэтлин захихикала и пододвинулась ближе.
      – Дорогой, – она медленно провела пальцем по его полной верхней губе, – вскоре после того как кончилась война, к нам заезжал полковник Корт Митчелл. Он рассказал нам все о вашей дружбе и о том, каким ты был храбрецом. А еще он сказал, что вы с ним часто обсуждали твои планы переехать после войны в Техас.
      – Да, Кэтлин, я действительно об этом подумывал, но только потому, что тогда я не собирался возвращаться в Натчез… или к тебе.
      – Я знаю, дорогой, но если ты всерьез обдумывал вопрос о переезде, пусть даже без нас, значит, ты видел для себя какое-то будущее в Техасе? Если с тобой в качестве довеска поедет семья, это как-то помешает твоим планам?
      – Конечно, нет.
      – Тогда расскажи мне поподробнее, чем ты собирался заниматься в Техасе?
      У Хантера загорелись глаза.
      – Любовь моя, Техас – это нечто вроде новой границы продвижения поселенцев. Корт рассказывал, что там жизнь только начинается, а здесь, как мы оба с тобой понимаем, времена процветания остались в прошлом. В Техасе же много свободной земли, и она недорогая, а еще…
      От возбуждения Хантер тараторил очень быстро, его глаза блестели, Кэтлин давно уже не видела мужа таким воодушевленным. Радостно рассмеявшись, она обняла его за шею и прижала к себе, а он все говорил и говорил о том, какие радужные перспективы открываются перед ними в Техасе.
      – Подожди, подожди, дорогой, – наконец не выдержала Кэтлин, – хватит, ты и так уже меня убедил. Но позволь один вопрос. У меня сложилось впечатление, что ты решил стать фермером. Тебе надоело работать врачом?
      Хантер разжал ее руки и чуть отстранил от себя.
      – Нет, Кэтлин, ни в коем случае. Я собираюсь практиковать и в Техасе. Ты же знаешь, медицину я никогда не брошу, после тебя и детей это для меня самое важное в жизни. – Хантер вскочил с кровати и заходил по комнате. Его хромота стала почти незаметной – благодаря хорошему уходу и физическим упражнениям в течение всего последнего года нога совсем зажила. Он ходил взад-вперед, возбужденно потирая руки, а Кэтлин следила за ним взглядом. – Я начну практиковать в Техасе, но мы все же купим ранчо и поселимся на нем. Конечно, мы не станем заводить такое большое хозяйство, как у Корта, но у нас будет земля, небольшое стадо, мы наймем несколько работников и…
      – Хантер, – с улыбкой перебила его Кэтлин, – когда мы выезжаем?
      Хантер быстро подошел к кровати и снова сел рядом с женой.
      – Кэтлин, любовь моя, ты серьезно?
      Обнимая своего счастливого мужа, Кэтлин прошептала:
      – Да, дорогой, я серьезно. – Она подняла голову, подставляя губы для поцелуя.
 
      Меньше чем через месяц после этого разговора Кэтлин в последний раз запирала двери Сан-Суси. Хантер ждал ее возле экипажа, стоящего на подъездной дороге. Его чересчур самостоятельная дочь, которая даже на свет появилась на две недели раньше срока – как будто нарочно, чтобы успеть ко дню рождения отца, – лежала у него на руках и довольно перебирала пальчиками складки на его рубашке, в то время как счастливый папаша поглаживал ее по круглому животику и строил смешные гримасы. Скотт стоял на передке экипажа, держа в руках вожжи, ему не терпелось двинуться в путь, к новым землям, навстречу новым, неизведанным приключениям. В мыслях он уже видел себя бравым ковбоем, восседающим в кожаных штанах и кожаной куртке с бахромой верхом на необъезженном жеребце. Скотту представлялось, как он самозабвенно скачет по дикой равнине, встречный ветер развевает его волосы, а в ушах звучит вой койотов.
      Чуть раньше в этот же день Кэтлин в последний раз навестила могилы на маленьком кладбище за беседкой. Стоя бок о бок, они с Хантером тихо попрощались с близкими, чей прах здесь покоился. Кэтлин было нелегко смириться с мыслью, что за поместье, которое некогда оценивалось более чем в полмиллиона долларов, им дали всего восемь тысяч, но Хантеру не удалось продать его дороже. Вещи были упакованы, накануне вечером, на вечеринке, устроенной по случаю их отъезда в доме Джулии и Калеба, Александеры попрощались со всеми друзьями. Хантер звал с собой в Техас и дядю Ремберта, но тот отказался, сказав, что он уже староват для путешествий, к тому же его дом – в Натчезе и остаток своих дней он предпочитает провести именно здесь.
      Итак, все было улажено, и семья ждала Кэтлин в конце подъездной аллеи. Перед тем как выйти из дома, Кэтлин, одетая по-дорожному, в последний раз прошлась по просторным комнатам с высокими потолками, где она родилась и выросла, где прошла вся ее жизнь до сегодняшнего дня. Стоя в пустом холле, Кэтлин почти наяву слышала звуки, долетающие из прошлого. Несмотря на жаркий день, ее пробил озноб, к горлу подкатил комок. Кэтлин обещала себе, что не расплачется и не расстроит своих домашних. Она крепко зажмурила глаза, постояла так несколько секунд, потом открыла их, решительно вышла из дома и зашагала по дорожке.
      Как только Хантер и Скотт увидели, что она вышла, Скотт быстро занял место на сиденье в глубине экипажа. Хантер передал мальчику его младшую сестренку и пошел навстречу жене. От него не укрылись ее плотно сжатые губы и затуманенный взгляд, он понял, что Кэтлин готова в любую минуту расплакаться. Взяв жену за руку, Хантер мягко спросил:
      – Ты в порядке, дорогая?
      Кэтлин молча покачала головой, избегая встречаться взглядом с мужем: она боялась, что если заговорит, то самообладание покинет ее.
      Они подошли к экипажу. Хантер улыбнулся, взял жену за тонкую талию, легко приподнял и усадил на сиденье, сел рядом с Кэтлин, взял вожжи и ударил лошадей кнутом. Экипаж покатился по длинной подъездной дороге, увозя их все дальше от Сан-Суси. Волнуясь за Кэтлин, Хантер то и дело искоса поглядывал на ее застывшее лицо. Наконец, не выдержав, он прошептал:
      – Дорогая, ты не хочешь в последний раз оглянуться?
      Кэтлин вскинула на него большие голубые глаза и ответила:
      – Нет, Хантер, я не хочу оглядываться. Я хочу смотреть только вперед. – Дрожащие губы сложились в улыбку, Кэтлин пододвинулась к Хантеру поближе и взяла его под руку.
      Хантер засмеялся, поцеловал жену в щеку и громко сказал:
      – Тогда вперед, в Техас!
      Он щелкнул кнутом, лошади поскакали быстрее, навсегда оставляя позади Верхний и Нижний Натчез.
      – Ура! – закричал Скотти. От его крика сестренка проснулась и испуганно заплакала. – Мама, забери ее, она снова кричит.
      Взяв девочку на руки, Кэтлин положила ее так, что маленькая головенка удобно устроилась в сгибе ее локтя, и наклонилась к дочери. Джудит успокоилась, вздохнула и быстро заснула. Хантер нежно посмотрел на жену и драгоценный сверток с маленьким существом у нее на руках, в котором трогательно соединились черты Кэтлин и его самого. Любовь и гордость переполняли его, и от полноты чувств он, поразив все семейство – ибо такое случилось впервые, – вдруг запел звучным баритоном веселую и одновременно трогательную песенку: «Когда я уезжал, всю ночь лило как из ведра…»

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19