15

Нисима вновь развернула письмо и прочитала стихотворение.

Мысли в голове Нисимы пронеслись, словно ветер Нагана, и сплелись в клубок. Яку лгал ей. Теперь она была в этом уверена больше, чем в собственном имени. Да, догадка верна. Можно не сомневаться, хотя еще не получена весточка от семьи Кицуры. Яку Катта больше не в фаворе при дворе. Все это только красивая поза. Интересно, в самом ли деле отец полагается на начальника стражи, ведь в действительности его усилия могли только ускорить отказ Императора.

Яку участвовал в заговоре против ее Дома. Несомненно, он надеялся поднять против Императора и другие великие Дома или, возможно, тихонько совершить убийство в императорских покоях, а затем возвести Нисиму Фанисан Сёнто на Трон Дракона… разрушив при этом всю ее жизнь.

Но все-таки, все-таки… Нисима отшатнулась, когда Яку коснулся ее лица, не потому, что это показалось неприятным. Единственное прикосновение заставило тело трепетать, а это — предательство души. Она хотела верить ему и, что еще хуже, хорошо понимала, что Яку собой представляет. Нет, она никогда больше не подпустит его близко. Он хуже, чем случайный человек, он — человек без чести. Уничтожить тех, кто ей дорог, и строить из себя спасителя! Она изорвала письмо на мелкие кусочки. По-детски, но приносит облегчение.

Издалека донесся колокольный звон. Звук скрадывался снежными сугробами, укутавшими Ройома. Уже почти наступило утро, а Нисима не спала. На ней все еще было нарядное платье, а поверх — плащ, чтобы согреться. Она помешала угли в печке, и теплый поток воздуха хлынул в комнату. Облако тепла окутало девушку. Она запахнула платье плотнее и сунула руки в рукава.

Нисима лежала на подушках, закрыв глаза, но сон не шел. Она принялась рассматривать комнату. Симпатичное помещение, мебели немного, но есть необходимое: письменный столик, красивая икебана из зимостойких растений, трехстворчатая ширма, на которой изображен весенний праздник на фоне цветущих слив. Посреди комнаты ковер из тех, что делают кочевники. На нем-то и лежали шелковые подушки, служившие Нисиме ложем. Три лампы заливали комнату мягким светом, отражающимся в лакированных балках. Очень простое убранство, без излишеств и помпезности, что так нравятся некоторым.

Когда Нисима была совсем маленькой, ее настоящий отец однажды взял девочку с собой в дом подданного — купца Танаки. Занимаясь всю жизнь торговлей, тот собрал невероятную коллекцию всяческих предметов мебели. Шкафы и шкафчики, сундуки, комоды, но самое удивительное — у Танаки были стулья. Девочка никогда раньше не сидела на стульях. Нисима отчетливо помнила, как взбиралась на один из этих странных предметов, свешивала ноги и воображала себя принцессой. В детстве возможность стать принцессой не пугает.

Нисима снова закрыла глаза. Мысли путались. В памяти вперемежку всплывали разные образы: взгляд Яку Катты, сундучок темного дерева с множеством маленьких ящичков для всяких детских сокровищ, вид с террасы дома госпожи Окары, звук дождя, стучащего по черепице, прикосновение руки мужчины. Не стоит вспоминать об этом ранним утром!

Ей стало холодно. Топка остыла. Она неловко села на подушке, не решаясь вынуть руки из рукавов. Из-за ширмы появилась служанка.

— Готова теплая ванная для вас, госпожа Нисима.

— Да благословит тебя Ботахара, — ответила Нисима. Служанка поклонилась и ушла.

Нисима почувствовала себя льдинкой, скользнув в горячую воду. «Я никогда не согреюсь, — думала она, — по крайней мере до наступления весны».

Нисима снова вернулась к мыслям о том, что мучило ее всю ночь: стоит ли говорить отцу о положении Яку при дворе? Если сказать, то как это сделать так, чтобы отец не подумал, что Нисима сомневается в его способностях. Деликатная ситуация. Отец во всем ей потакал и баловал. Но отец так же хорошо осведомлен об интригах при дворе, а о его умении собирать и анализировать информацию ходили легенды. Нисима дивилась своему безрассудству, намереваясь давать советы мастеру игры го.

Ему нужно так много обдумать, рассуждала девушка. А Яку испытывает интерес к ней, что она и использовала в пользу отца. Она ведь только хочет помочь. Она просто источник информации, и все, что она скажет, отец взвесит, обдумает, как делает это во всех других случаях. Она ведь только сообщит кое-что, а это не оскорбление.

К тому моменту, когда блаженное тепло охватило все ее тело, Нисима решила подождать с разговором еще несколько дней. Может, придет весточка от семьи Кицуры. Улика, конечно, слабая, но вполне сгодится как аргумент. И надо будет заранее разузнать о настроении отца, прежде чем начинать разговор.

Суйюн ждал, как всегда не испытывая никакого неудобства или неудовольствия. Было раннее утро, едва забрезжил свет, и монах подумал, что господин Сёнто способен спать так же мало, как и тренированный ботаист. Полусонный слуга пришел позвать брата Суйюна в апартаменты господина Сёнто.

Невзирая на безмятежность, которую излучал Суйюн, на самом деле он испытывал сильнейшее беспокойство. Ему хотелось поскорее закончить беседу со своим хозяином, чтобы взяться за другое дело: господин Комавара не показывался с момента инцидента с Тосаки накануне вечером.

В комнату вошел стражник и поклонился Суйюну.

Правитель провинции Сэй сидел сегодня не на троне, а на подушке и, казалось, был поглощен снятием кожуры с фруктов. Он кивнул Суйюну в ответ на его поклон и указал на вторую подушку. Слева от Сёнто стоял столик с вонзенными в столешницу лакированными палочками для еды.

— Интересно, что это за странная нелюбовь к мебели, брат Суйюн? — спросил Сёнто, приподняв бровь, и снова вернулся к фруктам.

Суйюн склонился в полупоклоне и ответил:

— Я опасался, что господин Комавара либо ранит, либо убьет сына человека, на союз с которым вы надеетесь, господин Сёнто.

— А… — Сёнто кивнул. — Не стоило сдерживать господина Комавару при таких обстоятельствах. Тосаки в самом деле говорил в оскорбительном тоне?

— Насколько я знаю обычаи Сэй. Едва ли можно оскорбить сильнее, господин.

— Маловероятно, чтобы Йосихира вел себя так, зная, что его отец будет действовать с нами заодно. — Сёнто положил в рот кусочек яблока и закрыл глаза, смакуя. — Трудно сказать, кто из двоих вел себя глупее. — Теперь он открыл глаза и улыбнулся. — Ну что ж, юность всегда сумеет найти глупость в доме мудрости. Надеюсь, в дальнейшем удастся найти более удачный способ выхода из таких ситуаций.

Суйюн поклонился.

— Прошу прощения за то, что участвовал в этом фарсе. Сёнто махнул рукой.

— Я больше сожалею о том, что не видел этот трюк, а не о репутации Тосаки.

— Могу продемонстрировать сейчас, господин, если желаете. Сёнто поднял руки.

— Оставим мебель в покое, Суйюн-сум, спасибо. Монах кивнул.

— Насколько понимаю, никто не видел сегодня господина Комавару? — спросил Сёнто, снова берясь за фрукты.

— Мне сказали об этом, господин. Сёнто помедлил с ответом.

— Я найду его, если он не появится к полудню. Нам нужны его знания о пустыне. Как и предложил господин Комавара, я пошлю людей в пустыню, чтобы отравить ближайшие к границе источники. Сделать это нужно перед выступлением армии хана, но не слишком рано, иначе источники очистятся до того, как варвары успеют ими воспользоваться.

— Тактика замедления, задержки, — сказал Сёнто, отправляя в рот дольку апельсина. — Не следует путать ее с тактикой безрассудства.

16

Господин Комавара Самуяму направил лошадь с дороги на узкую тропу. По обе стороны возвышались припорошенные снегом деревья. День был серый, безветренный. Все небо, сколько хватал глаз, однообразно затянуто снеговыми облаками.

Было так тихо и спокойно, что пар от дыхания лошади висел в воздухе, как облако. Крики птиц и потрескивание промерзших деревьев скрадывались снегом, и казалось, что звуки доносятся издалека. Было ранее утро: первый день Первой Луны.

Спешившись, Комавара порадовался, что догадался тепло одеться. Он ускакал из Ройома в темноте, оторвавшись от своей личной охраны, а стражники не могли простить себе, что потеряли господина в Джай Лунг. Сейчас они наверняка недовольны.

Оторвавшись от созерцания заснеженных деревьев, Комавара взял коня под уздцы. Его цель — вершина невысокой горы к северу от столицы Сэй. Оттуда открывался прекрасный вид на город и окрестности.

Посреди озера, покрытого льдом и снегом, на острове возвышался Ройома. Городские стены из белого камня представляли собой сложное геометрическое построение, а покатые крыши соединялись в дивную, замысловатую картину. Кое-где снега не было, и издалека виднелась небесно-голубая черепица. Единственный мост, соединявший остров и большую землю, украшали изящные арки, пожалуй, слишком изящные, чтобы выдержать напор врага.

Пространство за стенами города уходило на юг и сливалось с облаками. Комавара находился не так высоко, чтобы увидеть все желаемое, но даже отсюда земля, укрытая снегом, была прекрасна. Деревья на склонах холмов образовывали пятна серого на белом. Вдалеке виднелась деревня, к небу струился дымок.

Комавара спешился и бросил поводья. Он сделал несколько шагов и остановился, прислонившись к стволу дерева. Вдруг напомнила о себе рана, но молодой человек не придал этому значения.

«Скоро, совсем скоро все это превратиться в руины, — думал он. — Мой дом, мои люди. А я буду отступать по Большому каналу, пытаясь защитить другие провинции и трон предателя и преступника».

Слабый луч солнца пробился сквозь облака, на миг придав особую выразительность пейзажу: появились тени. Несколько снежинок упали с ветки, и Комавара вспомнил о наряде Нисимы на празднике — падающий снег на Горе Чистого Духа. Он прекрасно помнил ее стройную высокую фигурку, когда девушка стояла у колонны и о чем-то шепталась с Яку Каттой. Она смотрела прямо на Комавару, но даже не сознавала, кто это.

«Я не стою ее внимания, — с горечью подумал молодой господин. — Она просто из вежливости оказывает мне внимание, не более того».

Он посмотрел на свои сапоги в снегу. В Сэй это самая подходящая обувь: без всяких украшений, но очень прочная. Сейчас они выглядели поношенными, жалкими. Да уж, вот она — обувь провинциального господина.

— Вот что я есть, — сказал он громко. — И ничем другим быть не могу. — Он еще раз посмотрел на хорошо знакомую, убегающую вдаль перспективу. — Провинциальный господин, а скоро даже этого не будет.

Комавара дважды ударил по стволу рукой в перчатке, будто пытаясь извлечь звук. Эхо пронеслось, отражаясь от деревьев.

Снова вспомнилась стычка с Тосаки Йосихирой. Было бы неплохо проучить глупца, сразившись на мечах. Здесь Комаваре почти не было равных. Он бы не потерпел неудачу. А теперь оставалось ждать случая доказать свои способности в бою. Этим, пожалуй, не впечатлишь даму из столицы, но все в его руках.

Комавара зарыл носок сапога в снег. Он решил развести костер и побыть здесь в тишине, прежде чем возвращаться в Ройома.

Мысль о том, чтобы сдать Сэй врагу, показалась невыносимой.

17

К моменту наступления Второй Луны о снеге, выпавшем ранее, остались лишь воспоминания. Ветры дуют с моря, принося относительное тепло и бесконечные дожди. Леденящий холод сменился всепроницающей влажностью. Ночи едва ли можно назвать теплыми, но уже не было той промозглости, как несколько недель назад.

Весна рано пришла в Ва, даже на севере.

В Третьей Луне ветры стихнут, а в Четвертой подуют ветры цветущих слив, напоминающие нежный вздох.

Нисима сидела одна в комнате, пытаясь сосредоточиться на стихотворении госпожи Никко. Хотя она старательно следовала глазами от строчки к строчке, но никак не могла вникнуть в содержание. Думала девушка совершенно о другом.

Так и не было ответа от семьи Кицуры, и это с каждым днем все больше угнетало.

Теперь решение Нисимы обсудить с отцом ее подозрения относительно Яку Капы переросло в желание ничего не обсуждать вообще. Она чувствовала уверенность в тот вечер, когда говорила с Яку, но с каждым днем эта уверенность улетучивалась. Что она скажет отцу? Если бы пришло письмо от родственников Кицуры, сообщающее, что Яку переправил записку Кицуры, возможно, это укрепило бы ее решимость.

А что, если Яку не доставил послание, как обещал? Вот конфуз. Конечно, велика вероятность того, что письмо перехватили. Если произошло именно так и письмо попало в руки Императора, тогда Яку наверняка попадет в немилость, даже если раньше был в фаворе.

«Подожду, — говорила себе Нисима, — Сатакэ-сум всегда говорил, что нетерпение — моя беда. Раньше я думала, что он просто дразнит меня, но теперь начинаю верить в истину слов наставника. Буду ждать».

Однако ждать у нее получалось плохо, да и сама Нисима хорошо знала об этом.

Нисима стала вновь перечитывать стихотворение, так как ни одна строчка не задержалась в ее сознании. В лампе нужно поправить фитилек, но не хотелось беспокоить слуг… и не хотелось, чтобы ее беспокоили. Дождь так сильно стучал по крыше, будто маленькие камешки падали с неба. Впрочем, дождь Нисиме не досаждал, а наоборот, был весьма кстати. Она словно отгородилась стеной дождя от всего остального мира. Очень удобно и приятно.

И вдруг к неудовольствию молодой госпожи послышался стук в дверь. Нисима усилием воли заставила себя вежливо ответить:

— Пожалуйста, войдите. Появилась служанка.

— Брат Суйюн возвращает вам книгу со стихами, госпожа Нисима. Не желаете ли поговорить с ним?

— О, конечно, — более мягким тоном произнесла Нисима. — Пригласи его войти.

Через несколько секунд появился Суйюн. Нисиму всегда восхищала грациозность его движений. Он владел телом, как танцовщик. В его манере держаться не было и тени самодовольства — только спокойная уверенность. Суйюн присел на предложенную подушку и сделал двойной поклон, как принято у ботаистов.

— Брат Суйюн. — Нисима озарила его своей самой обезоруживающей улыбкой. — Надеюсь, книга, которую я вам дала, оказалась поучительной или по крайней мере увлекательной.

Суйюн кивнул.

— Стихи госпожи Никко, конечно, поучительны для меня. Мое образование основывалось на ботаистских текстах, госпожа Нисима. Стихи госпожи Никко поведали мне многое об окружающем мире.

Нисима указала на рукопись, которую читала.

— Она много пишет, и все произведения весьма познавательны. Повисла неловкая пауза.

А ведь он пришел не рукописи обсуждать, подумала Нисима, и это осознание несколько подорвало умение владеть ситуацией. Заглядывая в по-старчески мудрые и одновременно по-детски пытливые и задорные глаза, она пыталась найти объяснение своего смущения. Но когда монах посмотрел ей прямо в лицо, девушка отвела взор, боясь того, что скрывалось в ее собственных глазах.

— Суйюн-сум, я… — Ком подкатил к горлу. — Я не понимала, что я делаю, когда Сатакэ-сум обучал меня. Я была всего лишь маленькой девочкой. Я не намеревалась оскорблять Орден ботаистов. Когда Сатакэ-сум говорил, что это секрет, я думала, это секрет между ним и мной. Я хочу извиниться перед вами, брат, но то, чему меня научили, невозможно забыть.

— Госпожа Нисима, я был потрясен не тем, что вы сделали. Я не осуждаю вас. Меня поразило то, что брат Сатакэ нарушил клятву. Это я должен извиниться перед вами, если вам показалось, что я вас в чем-то обвиняю.

Нисима взглянула на монаха, но его глаза, как всегда, излучали непроницаемое спокойствие. Она попыталась улыбнуться.

— Сатакэ-сум был крайне любопытным человеком, брат Суй-юн. Ему было интересно узнать, чему можно научить женщину… Хотя я достигла немалого для своего возраста, мне далеко до уровня вашего мастерства, брат.

Снова возникла неловкая пауза. Шум дождя служил обрамлением тишине.

— Любопытство, как рассказывал Сатакэ-сум, не поощрялось Орденом, — произнесла Нисима осторожно, словно опасаясь затронуть больную тему.

Брат Суйюн только кивнул.

Нисима, стараясь успокоиться и собраться, продолжила:

— Я так понимаю, Суйюн-сум, что в прошлом существовали разные учения ботаистов. Например, учение тех, кто обитал в храме на озере Семи Учителей.

— Да, это так. Но единственно верный Путь — тот, которому мы и сейчас следуем. А все остальные исчезли.

— А интересно, члены секты в Гензи Горг не верили в учение Просветленного владыки? Разве их учение не интерпретация слов Ботахары?

Суйюн пожал плечами.

— Их верование — ересь, госпожа Нисима.

— А… — Нисима опустила глаза. — Но ведь трудно судить о веровании, если не знаешь его сути.

Суйюн глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— Другие уже раньше осудили доктрину Восьмого Пути, госпожа Нисима. Вовсе не обязательно делать это каждому поколению.

Нисима кивнула, но так, что этот кивок едва ли выражал согласие.

— А вас это никогда не интересовало, брат? Вы абсолютно уверены в своей жизни? Я часто задаю себе этот вопрос.

Суйюн сложил руки, будто собираясь медитировать.

— Учителя предупреждали, что за стенами монастыря моя вера подвергнется проверке, госпожа Нисима. — Он сделал небольшую паузу и мягко добавил: — И я не знаю, насколько суровой будет эта проверка.

Нисима кивнула, но медлила с ответом. Дождливая погода гармонично сочеталась с грустным настроением, царившим здесь, в комнате. Стук в дверь прервал размышления девушки.

Служанка отодвинула створку двери и объявила:

— Госпожа Кицура зовет вас, моя госпожа.

Нисима постаралась тщательно скрыть раздражение, зная, насколько монах чувствителен к интонации.

— Как мило с ее стороны. Пожалуйста, попросите госпожу Кицуру присоединиться к нам.

Нисима улыбнулась входящей Кицуре, а радостно-приподнятое настроение Кицуры быстро сменилось растерянностью. Она была одета в простое шелковое кимоно персикового цвета, прекрасно сочетающееся по тону с единственной нижней рубашкой. Шелковый пояс повязан на скорую руку, а волосы распущены по плечам. Было ясно, что она не ожидала встретить здесь мужчину.

— Простите меня, кузина, брат Суйюн. Я не думала, что вы здесь, брат. Примите мои извинения.

— Кицура-сум, — с улыбкой сказала Нисима, — прошу, не извиняйся. Наша дискуссия о твердости духа станет только интереснее с твоим участием. Пожалуйста, присядь.

Кицура присела на одну из подушек, хотя вовсе не была уверена, что поступает правильно.

— Мы с братом Суйюном обсуждали развитие ботаистского учения.

Нисима окинула кузину взглядом и поняла, что такое количество одежды едва скрывает формы Кицуры. Интересно, заметил ли это монах. Если желание есть суть Иллюзии, то как ему удается оставаться таким безучастным? Нисима снова перевела взгляд на кузину. Души мужчин обычно в присутствии Кицуры воспламенялись желанием. Это Нисима видела своими глазами много раз. Она даже испытывала некоторую ревность по отношению к кузине из-за того, что она производила такое впечатление на мужчин.

— О, госпожа Никко, — проговорила Кицура, наклоняясь, чтобы взять свиток со стихами.

При этом не слишком туго подпоясанное кимоно немного распахнулось, и Нисима не сомневалась в том, что Суйюн бросил мимолетный взгляд в ту сторону.

Внезапно Суйюн поклонился и сказал:

— Госпожа Нисима, госпожа Кицура, прошу извинить меня. Меня ждут мои обязанности.

Он еще раз поклонился в ответ на сожаления, высказанные дамами. Дверь тихо закрылась за ним.

Нисима с улыбкой предложила сливового вина.

— Прости, что испортила тебе вечер, — ответила Кицура. — Явилась одетая, как уличная женщина.

Кицура запахнула кимоно. Нисима рассмеялась.

— У тебя было такое удивленное лицо, когда ты увидела брата Суйюна.

— Ну, я не предполагала, что ты развлекаешь молодого человека. Служанка распахнула передо мной двери очень быстро. Если бы она предупредила, что брат Суйюн здесь, я бы ни за что не вошла, одетая вот так. Ты должна поговорить с этой девчонкой.

— Кицура-сум, ты будешь красавицей даже в платье дворничихи.

— Но… — Кицура растерянно смотрела. — Это не значит, что разрешается появляться полуодетой прилюдно.

Нисима снова рассмеялась. Она испытывала удовольствие, видя, что Кицуре очень неловко.

— Да, я же не сказала тебе! Я только что получила письма от моей семьи. Яку Катта доставил послание! — Глаза Кицуры взволнованно сияли. — Твой отец должен знать об этом. Конечно, красавец генерал больше не в чести при дворе. Иначе он никогда не посмел бы передать моей семье письмо, особенно не зная, о чем там говорится. Можно не сомневаться.