23

Заброшенная конюшня, где когда-то разыгрывали представления бродячие артисты, теперь была занята офицерами-вербовщиками Сёнто. Соломенная крыша кое-где протекала, когда шел сильный дождь и дул западный ветер. В одном углу все еще чувствовался какой-то странный запах, но в остальном помещение было вполне подходящим.

Офицер и сержант сидели за большим низким столом, который раньше был сценой, перед ними ровными рядами стояли будущие солдаты. В свете тусклых ламп все казались одинаковыми, хотя это и были мужчины разного возраста, комплекции, роста, с разными жизненным опытом и складом характера.

И все же было в них кое-что общее. Эти воины не принадлежали ни к одному из Домов. Многие из них были сыновьями купцов и крестьян, порвавшие отношения с родными ради избранного пути. Собравшиеся сегодня в конюшне уже прошли проверку на умение владеть мечом и луком. Тех, кто не прошел, отправили в другие места — на войне все пригодятся.

Из сотни прошедших проверку большинство не имели преступного прошлого. Офицер, заглянув в список, назвал имя, человек лет сорока встал и подошел к столу. Как и у большинства пришедших сюда, его одежда была простая, из грубой ткани, но в отличие от многих — чистая и аккуратно заштопанная. Это был высокий крупный человек, лицо его скрывала борода, а на открытом лбу и вокруг глаз были заметны глубокие морщины.

— Синга Кайоши?

Мужчина кивнул.

— Оружие в порядке? — спросил сержант.

Человек снова кивнул.

— Доспехи и меч. Я… У меня нет лука, — негромко добавил он.

Сержант кивнул. Против имени этого человека в списке была пометка — очень хорошо владеет мечом.

— Твой меч, — сказал сержант, протягивая руку.

Человек слегка заколебался, затем не спеша подал оружие сержанту рукоятью вперед.

Это оказался прекрасный меч с идеально заточенным лезвием. Эфес был очень красив: морские ракушки на полированной бронзе. На лезвии имя мастера — Кентока, несомненно, подделка, но все-таки это было прекрасное оружие, совсем не то, что можно ожидать у бродячего одинокого солдата. Сержант пристально посмотрел мужчине в глаза — такой взгляд выдерживал не каждый молодой воин.

— Здесь написано, что ты из Ниташи.

Человек кивнул.

— Я из Ниташи, — сказал сержант. — Ты говоришь не так, как говорят в Ниташи.

— Это было давно.

Сержант продолжал смотреть на мужчину. Он почти не сомневался, что если заглянет под нагрудник доспехов, то обнаружит там новый галун какого-нибудь нейтрального цвета.

Сержант вернул солдату меч и еще несколько секунд смотрел ему прямо в глаза, затем вернулся к спискам. Он достал бумагу и кисть:

— Иди к интенданту.

Человек быстро расписался, поклонился и поспешил прочь.

Взглянув на роспись, офицер едва скрыл изумление. Уже третий человек за два дня, который, как полагал сержант, служил у Хадзивары, причем этот явно был офицером. Он покачал головой. Нужно быть внимательным.

— Юджима Ниятоми, — выкрикнул помощник.

Еще один бородач подошел к столу и опустился на колени.

— Юджима Ниятоми?

Солдат кивнул. Он был постарше и не такого мощного телосложения, как предыдущий претендент.

— Оружие в порядке? Человек кивнул.

— Покажи меч.

Человек подал меч рукоятью вперед. У сержанта глаза округлились от удивления. Вот это меч так меч! Просто мечта, а не оружие! Рукоять обернута в кожу гигантского ската, а затем обмотана синим шелковым шнуром. А эфес выполнен в форме цветка синто.

Сержант взглянул на человека, сидевшего перед ним, но прежде, чем он успел сказать хоть слово, тот заговорил:

— Мои доспехи так же хороши, сержант. У меня есть лук, копье и лошадь.

Он едва заметно покачал головой. Сержант вернул меч и взялся за списки. Подал воину бумагу и кисть.

— Идите к интенданту.

Человек расписался, поклонился и быстро ушел.

Выкрикнули следующее имя, но сержант не зарегистрировал его. Он только что внес в списки армии Сэй имя Рохку Тадамори, капитана гвардии Сёнто. Интересно, сколько народу сбежало из столицы? Сержант улыбнулся.

Флотилия медленно плыла по Большому каналу. Каму понимал, что быстрее невозможно: слишком много беженцев и слишком много лодок для отступающей армии. Однако армия в сто тысяч тоже едва ли может продвигаться быстрее.

Варварам потребуется около трех лунных месяцев, чтобы добраться до столицы Империи по суше. При попутном ветре речное судно может пройти расстояние от Сэй до столицы менее чем за тридцать дней или даже за пятнадцать, если в команде достаточно гребцов, чтобы плыть и день, и ночь.

При нынешней скорости, рассуждал Каму, они передвигаются вдвое быстрее, чем варвары. Флот Сёнто покинул Сэй за два, возможно, за три дня до прихода врага.

Каюта Каму была завалена бумагой: свитки, отдельные листки и письма, аккуратно сложенные в стопки. Рулоны бумаги, какие-то записи на клочках пергамента, на рисовой бумаге, на тутовой бумаге.

Казалось, нет конца и края этому добру, но каждый листочек, каждая бумажка содержали ценную информацию, и ничего нельзя было потерять. Каму поймал себя на том, что мечтает о небольшой хижине на берегу реки где-нибудь в укромном уголке среди холмов.

В дверь постучали, и на пороге появился помощник Каму — Токо. Он принес еще одну кипу бумаг. Токо находился при Каму уже несколько месяцев, с момента покушения на Сёнто, и зарекомендовал себя бесценным помощником. Конечно, ему еще многому нужно научиться, но он способный ученик и редко повторяет ошибку дважды.

Каму поднял бровь, подражая Сёнто.

— Запросы на проезд и на присоединение к флотилии, господин управляющий, — тихо сказал Токо.

Он еще не утратил манеры слуги. Парень был очень скромный и почти незаметный: тихо говорил, бесшумно двигался. Каму кивнул и плетью указал на одну из кип.

— Туда.

Токо положил бумаги в указанную стопку и остался молча стоять.

— Токо?

— Господин управляющий, — неуверенно начал молодой человек, — некоторые из этих запросов от ботаистов. Я не уверен, стоит ли заставлять их ждать.

— Сколько именно? — спросил Каму, окидывая взглядом стопку бумаг.

— Две сестры-монашки и пятеро монахов-ботаистов, а один заявляет, что был учителем брата Суйюна.

— А, да. Сото… — Каму пытался припомнить имя.

— Брат Сотура, полагаю, господин управляющий.

— Да, я встречался с ним. Отведите им каюты в безопасном месте. Это все-таки военная флотилия, а не прогулочное судно. Идет война.

Токо кивнул, быстро открыл гроссбух, сделал записи и ушел. Каму покачал головой. Да хранит нас Ботахара!

Сумрак и дождь. Рохку чувствовал, как занемели все мышцы из-за холода и отсутствия движения. Он прекратил подъем и постарался унять судорогу в левой ноге. Если бы один из его людей не подумал о веревке, Рохку не смог бы сам взобраться на скалу. Еще пять футов — и остановка. Вода струилась по скале, и поэтому было очень скользко, как в гололед.

Рохку сделал еще несколько шагов вверх, но вдруг нога соскользнула, и он упал. Уже в третий раз веревка удержала его. Капитан раскачивался на веревке, пока не удалось зацепиться ногой за камень. Из последних сил капитан вскарабкался наверх.

Где-то совсем рядом были дозорные варваров. Кругом стояла тишина. Рохку сел на камень и немного перекусил. Очень хотелось чего-нибудь горячего, но разводить костер было рискованно. Наконец Рохку поднялся, подал знак одному из своих людей и направился к лошади. Потребовались все оставшиеся силы, чтобы взобраться в седло без помощи. И он сделал это, ведь рядом его сограждане и нельзя обмануть их ожидания.

Впереди был долгий путь. Сначала доклад в Ройома, затем — на канал. Они настигнут флот Сёнто через три дня. Рохку должен многое рассказать. Очень многое.

Тадамото нашел Императора у Драконьего пруда. Император любовался цветущими растениями. Все поздние зимние цветы и ранние весенние стремились получить свою долю солнечного света и тепла. Хотя Император в соответствии с этикетом и находился в компании придворных, никто не смел приблизиться, видя его мрачное настроение.

Тадамото окинул взглядом придворных и с удовлетворением отметил появление потрясающе красивых молодых женщин, недавно прибывших ко двору. Влюбиться бы в какую-нибудь из них, подумал Тадамото. Это была почти молитва.

Вдруг среди юных лиц и богато украшенных одеяний он заметил Оссу. Девушка смотрела на него с такой печалью, что Тадамото едва сдержал слезы. Осса, Осса… Для Тадамото ее лицо было одухотворенным, способным отразить бурю эмоций, а лица остальных девушек казались просто застывшими масками.

Ноги Тадамото словно подкосились. С трудом оторвав взгляд от Оссы, он медленно пошел дальше. Тадамото хорошо научился скрывать эмоции. Никто не заметил его чувств. Тадамото иногда казался себе неким отшельником, достигшим высочайшего уровня контроля над собой с помощью медитации. Он мог усилием воли заставить себя не чувствовать вообще ничего. Когда Тадамото преклонил колена перед Императором, эмоций в нем было не больше, чем в холодном камне.

Император кивнул и жестом предложил встать и пойти с ним. Полковник колебался. Сын Неба приглашает прогуляться вместе с собой какого-то полковника — многим такое может не понравиться.

Они медленно пошли прочь от толпы. Император остановился у роскошных лилий, белеющих рядом с кустом чаку. Еще несколько солнечных дней — и чудесные цветы увянут.

Был очень теплый день для этого времени года. Нежный ветерок покрыл легкой рябью Драконий пруд. На ясном синем небе кое-где виднелись облачка.

— Вы хотели о чем-то доложить, полковник? — произнес Император, продолжая любоваться лилиями.

Пусть придворные лопнут от любопытства, пытаясь угадать, о чем идет разговор. Император не даст им никакого намека.

— Да, Император. Мы наконец получили официальное донесение. Господин Сёнто Сёкан исчез вместе со значительной армией, вероятно, тысячи четыре воинов.

— Такой фокус нелегко выполнить — исчезнуть вместе с войском. Как это произошло?

— Похоже, сын Сёнто увел армию в ущелье Ветров. Император кивнул.

— Возможно ли, чтобы ему это удалось?

— Маловероятно, Император. Нынешней зимой в горах выпало много снега. Мне кажется странным, что он не отправился в Сэй водным путем. Штормы представляют собой не больший риск, чем переход через горы.

Император сорвал лилию и стал внимательно разглядывать цветок.

— Через это ущелье Сёкан придет на север провинции Шиба, не так ли?

Тадамото кивнул.

Император подал цветок Тадамото.

— Пошлите людей к западному краю ущелья. Если бы он был не Сёнто, я бы молился за его душу, но…

Император пожал плечами и пошел дальше, а Тадамото кланялся ему вслед и рвал белоснежный цветок.

Несколько сотен женских голосов, отражаясь от холодных стен и пола, сливались в единое мелодичное пение; Настоятельница сидела с закрытыми глазами, откинувшись назад в своих носилках. Было невозможно понять, спит она или очень сосредоточенно слушает. Женщина не шевелилась, видно было только, как она мерно дышит. Сестра Суцо не решалась подойти к носилкам.

От нефа звуки возносились вверх, где примостился небольшой балкончик, словно хорошо спрятанное гнездо. Комната, выходившая на этот балкон, была любимым прибежищем Настоятельницы, и никто не смел беспокоить ее там.

Суцо решила, что лучше подождать, и сделала шаг по направлению к балкону. Настоятельница не шевелилась, но вдруг на фоне песнопений послышался невнятный голос:

— Суцо-сум?

— Да, Настоятельница.

Старуха не открыла глаза и не пошевелилась.

— По-моему, наши певчие с каждым годом становятся все более вдохновенными, — произнесла она совсем слабым, почти безжизненным голосом.

Монахиня-секретарь подошла к носилкам и, встав на колени, проговорила:

— Я с вами согласна, Настоятельница. Сейчас я чувствую, что нахожусь ближе к Ботахаре.

— Просто мы высоко сидим, дитя, — ответила Настоятельница, и ее морщинистое лицо озарила блаженная улыбка.

Суцо не рассмеялась, нет. Она не смела, хотя точно знала, что у Настоятельницы прекрасное чувство юмора. Эта пожилая женщина близка к совершенству, как никто другой. В присутствии Настоятельницы никто не должен вести себя неуважительно.

— Тебя что-то тяготит, Суцо-сум.

Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение. Суцо кивнула, хотя Настоятельница так и беседовала с закрытыми глазами.

— Я написала Мориме-сум, как и велели, но, к моему огорчению, не получила ответ.

Покой, безмолвие. Настоятельница сидела абсолютно беззвучно.

— Морима-сум не подведет нас. Суцо-сум, не огорчайся. Много чего сейчас происходит в Сэй. Подожди немного.

Суцо кивнула. Она поклонилась и стала подниматься с колен, когда Настоятельница снова заговорила:

— Ты беспокоишься из-за наступающей войны. Суцо снова стала на колени.

— Все думают об этом, Настоятельница. Это не Интеримская война, когда все были последователя Пути. Варвары не будут обращаться с нами с уважением. Сестры в опасности.

На секунду глаза Настоятельница распахнулись, она внимательно посмотрела на своего секретаря и снова смежила веки.

— Если бы те, кто сражался во время Интеримской войны, были настоящими последователями Ботахары, войны не было бы вовсе, Суцо-сум. — Она ненадолго замолчала. Медленно и негромко лилась молитва. — Империя огромна. Война будет такой же, как и все прочие. Некоторые провинции сильно пострадают, а некоторые не пострадают вообще. Пока есть истинные последователи Пути, войны будут всегда. Мы подготовились как могли. Пусть война заботит других. Наша забота — учение Ботахары. — Она снова улыбнулась. — Только подумай, дитя. Учитель — наш современник. Невообразимое чудо! Мы можем не совершать никаких усилий, даже если вся Империя будет содрогаться. Такое бывает раз в тысячу лет, дитя. Это сорок поколений! Учитель… мы должны найти Учителя. Вот что оправдывает наше существование.

Пение тронуло Суцо до глубины души. Слезы заблестели в уголках глаз. Она коснулась рукава платья Настоятельницы легко и нежно, словно успокаивала засыпающего ребенка.

24

Покои императрицы. Яку Тадамото сидел на старинной кровати самой императрицы и думал, придет ли Осса — прошло много времени. Возможно, ей не удалось выйти из своей комнаты незамеченной или, что еще хуже, девушка столкнулась с кем-либо из соглядатаев Императора. А может, ее позвал к себе Сын Неба. Мысли об этом не покидали Тадамото. В уме рисовалась одна и та же картина: Осса в объятиях Императора.

А она отвечает на его ласки? В мыслях Тадамото всегда представлялось, как Осса достигает такого невероятного блаженства и пика страсти, какого никогда не испытывала с ним. От этого на душе становилось совсем тоскливо.

Фонарик, который Тадамото принес с собой, тускло освещал комнату, отбрасывая на пол неяркий круг света. Здесь они с Оссей провели свою первую ночь. Тадамото надеялся, что в этой комнате они смогут воскресить былые чувства, вернуть прошлое.

Прикоснувшись к простыням, он вспомнил, как впервые дотронулся до груди Оссы теплой осенней ночью.

Они старательно избегали друг друга уже несколько недель, но после встречи у Драконьего пруда душа Тадамото необъяснимо всколыхнулась. Он вдруг растерялся, встретив возлюбленную. Не мог ни пить, ни есть, пока не поговорит с ней.

Итак, молодой человек ждал и томился, но все-таки не мог заставить себя уйти.

Просто сидеть и ждать было трудно. Тадамото подошел к окну, распахнул створки. Палаты находились в редко посещаемой части дворца. Кроме того, ходили слухи, что в этих покоях живут привидения. Так что даже если кто-то и увидит свет в окне, истории о привидениях послужат достаточным объяснением.

Тадамото любовался причудливыми изгибами дворцовых крыш, залитых лунным светом. Было так тихо и спокойно, неужели Ва на пороге войны? Гражданская война между Домами Сёнто и Ямаку или война варваров и Сёнто, как предупреждал Катта, но война есть война. Прошло меньше десяти лет с момента восхождения Ямаку на трон, а война снова разгорается, как не погашенный до конца костер.

Вдруг входная ширма скользнула в сторону. Тадамото встал. Осса! В темноте ее не было видно, но он так хорошо знал и помнил очертания фигуры возлюбленной, что не сомневался — это она. Девушка быстро проскользнула в комнату и затворила ширму. Она стояла у стены, вглядываясь в сумрак. Тадамото не видел глаз Оссы, а ему просто необходимо было видеть глаза, чтобы понять, что у нее в сердце.

Осса поклонилась и пошла к открытому окну. Движения ее были медленными и осторожными, будто жизненные силы девушки угасали.

Она не скользит плавно и легко, как прежде, подумал Тадамото.

Осса казалась ему прекрасной, совершенной, хрупкой и необыкновенно нежной. Юноша почти ощущал мягкость и теплоту ее кожи. А за окном было темно-темно-синее небо. В облаках отражался лунный свет.

Осса стояла, прислонившись к стене, руки сцеплены за спиной.

— Эта комната… — начала она тихим голосом. — Мне очень грустно здесь.

Тадамото неловко сел.

— Да, — сказал он. — Я думал, все будет по-другому.

Осса глубоко вздохнула, словно собираясь что-то сказать, но промолчала. Она повернулась к окну, не обращая никакого внимания на холодный воздух.

— Мое сердце, — начала она, — мое сердце разбито, Тадамото-сум, и я не знаю, как мне все это пережить.

Повисла долгая пауза. Затем Тадамото задал вопрос, который мучил его.

— Ты любишь Императора?

Осса покачала головой, глядя в пол. Когда она подняла лицо, Тадамото увидел, что по щекам девушки катятся слезы.

— Я не люблю его.

Тадамото кивнул. На лице его было написано смирение. Печаль в его душе была так велика и тяжела, что юноша сидел без движения, будто что-то надорвалось у него внутри. Слезы Оссы причиняли Тадамото еще большую боль, но он не нашел в себе сил подойти и утешить возлюбленную. Даже когда она упала на колени и закрыла лицо руками, он не шелохнулся.

25

Молодой офицер отдал приказ, и солдаты с каменными лицами и перепуганные крестьяне исполнили его. Все, что было посеяно ранней весной, теперь уничтожено. Сено, оставшееся с зимы, сожгли в саду. В огне полыхало зерно, семена, ростки. Солдаты были полны решимости ничего не оставлять варварам, а значит, и крестьянам.

Симеко видела, что на лицах селян написано: но мы же будем голодать. Что лучше: погибнуть от рук варваров или своих? Зрелище было невыносимым. «Я служу семье, выгнавшей этих людей из их собственных домов», — с горечью думала Симеко.

Девушке пришлось пройти изрядное расстояние вверх по каналу, чтобы найти место, где можно побыть одной. Часть флота остановилась в долине, чтобы «устроить пустыню», как сказали солдаты, и лодка госпожи Нисимы не могла плыть дальше.

Под раскидистой ивой Симеко удобно устроилась на берегу, соорудив себе лежанку из травы. Ветки ивы были усыпаны нежными зелеными почками, готовыми распуститься через несколько дней. Неподалеку стояли лодки, и было хорошо видно, как идет погрузка. Ничего не оставлять варварам.

Вот проплыла в лодке целая семья, подгоняемая восточным ветром, ветром цветущей сливы, так его называли. Обычно все с нетерпением ждали этого ветра, потому что он приносил тепло, зацветали вишни, сливы, яблони, но в этом году никто не будет отмечать праздник цветения. По крайней мере в армии Сёнто.

Симеко видела мрачные лица крестьян в лодках. Вот один из них посмотрел на парус, а затем на восток. Видимо, он молился, чтобы ветер помог им.

В тишине и одиночестве Симеко попыталась заняться медитацией, но через несколько минут оставила это занятие. Похоже, она утратила покой. Девушка достала щетку для волос и несколько раз провела ею по голове. Госпожа Нисима говорит, что уже через год она сможет зачесывать волосы наверх, и будет невозможно определить, какой они длины. Все это глупое тщеславие, сказала себе девушка, но продолжала причесываться, будто такая процедура и в самом деле могла ускорить природный процесс.

Симеко снова стала думать о госпоже Нисиме. Трудно не любить ее, хотя девушка сперва и не намеревалась обожать свою госпожу. Все в свите любили госпожу Нисиму. Такая молодая, она не проводила годы в учении и соблюдении строгой дисциплины, как сестры, а все-таки прославилась на всю Империю благодаря своей образованности и воспитанности.

Симеко покачала головой. Конечно, госпожа Нисима великолепно играет на арфе, и почерк у нее один из лучших, какие ей доводилось видеть. Несомненно, она прекрасная собеседница. Речи ее умны и очаровательны, но это всего лишь светские беседы.

Симеко бросила камешек в воду. В ее прежнем мире госпожа Нисима была бы старшей аколиткой, невзирая на образованность. А это еще несколько лет до старшей сестры. Но в светском мире Ва госпожа Нисима считалась необыкновенной, чудесной.

Симеко бросила еще камешек, с интересом наблюдая за птичкой, нырнувшей туда, где по воде разошлись круги.

Не слишком ли живой интерес госпожа Нисима проявляет к брату Суйюну? Прилично ли это? Бывшая монахиня осознавала, что у нее маловато жизненного опыта вне монастырских стен, но госпожа Нисима так оживляется при появлении брата Суйюна. Нет, это ни с чем не спутаешь. Если брат Суйюн и есть Учитель, то поведение дочери Сёнто неслыханно.