Невидимый партнер

— Это может оказаться простым совпадением, — насмешливо парировал комендант.

— Единичный случай можно рассматривать как совпадение, — согласился Лайминг. — Только не исключено, что таких совпадений окажется слишком много. Если Джустас пообещает, что сделает сорок или пятьдесят вещей подряд, и все они произойдут, это может означать следующее: либо он выполнил обещание, либо он пророк, каких не знает мир.

Только Джустасы не претендуют на роль пророков. Ни одно живое существо, будь оно видимым или невидимым, не способно столь точно предвидеть будущее.

— В этом вопросе я с вами согласен. Но неощутимый и невидимый двойник… — комендант насмешливо вздернул плечами.

— Вы признаете, что у вас есть отец и мать? — спросил Лайминг.

— Ну разумеется, — согласился комендант.

— И не считаете это чем-то странным или необычным?

— Конечно, нет. Появиться на свет без участия родителей — немыслимое дело.

— Вот и мы точно так же признали, что у нас есть Джустасы, и не мыслим жизни без них.

Комендант обдумал это заявление и сказал офицеру, сидевшему справа:

— Это попахивает взаимным паразитированием. Было бы интересно узнать, какую пользу они получают друг от друга.

— Не имеет смысла спрашивать у меня, что выигрывает от нашего контакта Джустас, — вклинился в разговор Лайминг. — Я не сумею объяснить, потому что сам не знаю.

— И вы хотите, чтобы я вам поверил? — спросил комендант, всем своим видом показывая: «Меня не проведешь». Он обнажил зубы. — Вы же говорили, что можете с ним разговаривать. Почему бы не спросить его самого?

— Спрашивали и неоднократно, но нам, землянам, уже давным-давно надоело задавать подобный вопрос. Пришлось закрыть тему и просто принять такое положение дел, — вздохнул Лайминг.

— Почему?

— А потому, что ответ всегда один и тот же. Джустасы охотно допускают, что мы для них необходимы, но не могут объяснить зачем. Скорей всего потому, что нам этого не понять.

— А вы не думали; что это лишь отговорка, уловка, продиктованная инстинктом самосохранения. Они не говорят вам потому, что не хотят, чтобы вы об этом узнали, — спросил комендант.

— Даже если и так, что вы нам предлагаете делать?

Уклонившись от ответа, комендант продолжал:

— А какую выгоду имеете вы от этого союза? Вам-то от вашего Джустаса какой прок?

— Он обеспечивает общение, покой, новости, советы… — Лайминг сделал вид, что замялся.

— Что еще?! — рявкнул комендант, да так, что сидящий справа офицер чуть не упал со стула.

Упершись руками в колени и подавшись вперед, Лайминг выпалил коменданту прямо в лицо:

— А если понадобится — то и месть!

Удар попал в самую точку. Комендант отпрянул со смешанным выражением досады и недоверия. Младшие офицеры незаметно поежились: чтобы тебя прикончил какой-то призрак — это уже не война, а черт знает что! Придя в себя, комендант выжал кривую усмешку и заметил:

— Вы уже довольно долго содержитесь в заключении у нас в плену. Что-то ваш Джустас не особенно переживает на этот счет.

— Пока нет, — охотно согласился Лайминг.

— Что значит «пока»?

— Ведь Джустас — существо свободное и по собственной воле странствующее по вселенной. У него полно срочных дел, так что пока он занят по горло. Он уже немало сделал и еще много чего сделает… в свое время и на свой лад.

— Неужели? И что же он намерен сделать? — недоверчиво спросил комендант.

— Поживем — увидим, — многозначительно произнес Лайминг.

Офицеры не проявили никакой заинтересованности.

— Никому еще не удавалось посадить землянина в тюрьму больше, чем наполовину, — продолжал он, — запереть можно только телесную, видимую, осязаемую половину. Зато другую половину вам не поймать никакими силами. Она никому не дается в руки. Бродит себе по свету, вынюхивая военные тайны, устраивает мелкие диверсии — словом, живет в свое удовольствие. Сейчас он находится неподалеку, так что пеняйте на себя: вы заварили кашу — вам и расхлебывать.

— Мы? Вас сюда никто не звал. Вы свалились на нашу голову без всякого приглашения.

— У меня не было выбора, ведь я совершил аварийную посадку. Ваш мир мог оказаться более дружественным, но этого не случилось. Кого же теперь винить? Если уж вы встряли в войну с союзниками на стороне Сообщества, сами теперь и отдувайтесь, в том числе и за все проделки Джустаса!

— Мы вас шлепнем, и никаких проблем, — заметил комендант.

Лайминг надменно усмехнулся.

— И тем самым еще больше осложните свою участь.

— Это каким же образом?

— Джустас живет дольше своего партнера-землянина. Когда человек умирает, его Джустасу требуется от семи до десяти лет, чтобы уйти из жизни. У нас есть древняя песня, в которой говорится: старые Джустасы никогда не умирают — они просто исчезают. В нашем мире блуждают тысячи одиноких, неприкаянных Джустасов, которые постепенно исчезают.

— И что с того? — непонимающе спросил комендант.

— Убив меня, вы обречете моего Джустаса на полное одиночество. Рядом с ним не будет ни человека, ни другого Джустаса. Дни его сочтены, и он это прекрасно знает. Терять ему будет нечего, поскольку его уже больше не сдерживают соображения моей безопасности. Если я уйду навеки, он перестанет соотносить свои поступки с моей безопасностью и сможет сосредоточить все свое внимание на том, что его душе угодно. — Покосившись на собеседника, Лайминг добавил:

— Скорей всего, он впадет в ярость и учинит форменный погром. Не забывайте: для него вы — враги. Его не остановят никакие сантименты или угрызения совести.

Комендант молчал. Лайминг прекрасно понимал его состояние: поверить в услышанное было весьма трудно, и комендант с трудом удержался от искушения сразу же начисто отмести все эти россказни. Но до начала звездных войн было так же трудно поверить в гораздо более фантастические истории, которые теперь воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. Он не решался отмахнуться от услышанного, как от заведомой чепухи. Давно прошли те времена, когда можно было позволить себе излишнюю самоуверенность. Космические полеты всех известных звездных рас дали лишь самые поверхностные сведения об одной-единственной галактике из невообразимого множества миров, составляющих вселенную. Кто знает, какие невероятные тайны еще ожидают своих открывателей — в том числе, быть может, и такие эфирные создания, как эти Джустасы.

Да, глупцы верят, потому что доверчивы — или же доверчивы, потому что глупы. Умные люди ничего не принимают на веру, но и не отвергают все подряд, ибо понимают всю ограниченность своих познаний. В данный момент комендант остро понимал, что его познания по части так называемых землян близки к нулю. Может статься, что они и вправду двойные существа — наполовину Джо, наполовину Джустасы:

Наконец он глубокомысленно изрек;

— Все это не то чтобы совсем невероятно, однако, не внушает особого доверия. В Сообщество кроме нас самих входят еще около двадцати народов. Но я что-то не слышал, чтобы хоть один из них состоял с кем-нибудь в подобной связи.

— Как же так, а латиане? — возразил Лайминг, назвав лидеров противника, главных зачинщиков войны.

Комендант порядком удивился:

— Вы хотите сказать, что у них тоже есть Джустасы?

— Да нет же! У них есть нечто похожее, только попроще.

Каждым латианином на подсознательном уровне руководит существо, которое называет себя Гомиком — Гомик такой-то или этакий. Сами латиане об этом, разумеется, и понятия не имеют. Мы бы тоже об этом не подозревали, если бы нам не подсказали наши Джустасы.

— А они откуда узнали? — спросил комендант, понемногу обалдевая от разговора.

— Вы знаете, что до сих пор самые жестокие бои велись в латианском секторе. И обе стороны взяли пленных. Так вот, наши Джустасы рассказали нам, что у каждого латианского пленного есть Гомик, который им руководит. Только сами латиане пребывают на этот счет в счастливом неведении. — Он с ухмылкой добавил:

— Джустасы не скрывают, что они этих самых Гомиков ни в грош не ставят. Скорее всего, Гомики — довольно примитивная форма совместной жизни.

Комендант нахмурил чело и произнес:

— Это уже что-то конкретное, факт, который можно проверить. Только как, если сами латиане не в курсе дела?

— Проще простого, — успокоил его Лайминг. — Там в плену полно землян. Пусть кто-нибудь из ваших спросит этих пленных, каждого по отдельности, есть ли у латиан Гомики.

— Так мы и сделаем, — решительно заявил комендант и с видом человека, собирающегося вывести мошенника на чистую воду, повернулся к офицеру, сидевшему от него по правую руку. — Баджащим, вызови нашего старшего офицера связи при латианском штабе и прикажи ему допросить пленных землян.

— Чтобы полностью убедиться, вы можете для полной гарантии сделать двойную проверку, — перебил его Лайминг. — Мы называем всех тех, кто связал свою жизнь с невидимым существом, Шизиками. Спросите у пленных, считают ли они всех латиан Шизиками.

— Отметь — пусть спросит и об этом, — приказал комендант.

Потом снова обратился к Лаймингу:

— Заранее предвидеть вынужденной посадки и последующего плена вы не могли. Все это время вас содержали в строгой изоляции, так что вы не могли сговориться с землянами, которые находятся в латианском плену.

— Вы абсолютно правы.

— Таким образом, я буду судить о ваших показаниях в зависимости от тех ответов, которые придут на мой запрос. — Он в упор посмотрел на землянина и проговорил с угрозой в голосе. — Если ответы ваших соотечественников не подтвердят вашу версию, я буду знать, что вы в определенном отношении лгун. А может быть, и во всех отношениях. Имейте в виду, у нас есть специальные, весьма эффективные методы общения с лгунами.

— Я в этом ни секунды не сомневался. Но в данном случае меня это не интересует, ведь если ответы других землян подтвердят мои слова, вы поверите, что я сказал правду?

— Нет, — отрубил комендант.

Теперь уже Лайминг изумленно уставился на занга.

— То есть как? — ошеломленно проговорил он.

— Как я уже сказал, скорее всего, вы не могли установить прямую связь с пленными землянами. Но это еще ничего не значит. Ваш Джустас мог сговориться с их Джустасами…

Комендант рывком выдвинул ящик и вытащил из него спираль. Он положил ее на стол, затем еще одну и еще, пока перед ним не оказалась целая куча спиралей.

— Что вы скажете на это? — со зловещим торжеством осведомился он.

Глава 9

Лайминг был ошарашен. Он впал в состояние, с одной стороны близкое к панике, а с другой — похожее на ступор.

Комендант поймал землянина в его собственную ловушку!

Ведь если он мог общаться со своим Джустасом, тот, в свою очередь, мог передать информацию Джустасам других землян, попавших в плен.

Необходимо быстро выпутываться из этой западни!

Всю жизнь Лайминг отличался быстротой соображения, но после трех месяцев скудного питания иноземной отравой ум его, похоже, стал терять проворность. Давала себя знать нехватка витаминов и отсутствие приличной пищи. Как Лайминг ни старался пришпорить мысли, они еле-еле ворочались.

Три офицера за столом за столом застыли в ожидании ответа. Они буравили его своими холодными глазами, подмечая малейшие изменения в выражении его лица, и считали секунды, которые понадобятся ему для составления ответа.

Чем дольше он будет раздумывать, тем неубедительнее получится. И наоборот, чем быстрее он выдаст что-нибудь подходящее, тем правдоподобнее оно прозвучит. На их физиономиях уже начало проступать злорадство. Лайминг совсем было пал духом, как вдруг увидел слабое место в логике зангов и Ухватился за него.

— Ваши обвинения ошибочны по двум причинам.

— Назовите их, — жестко потребовал комендант.

— Ну, во-первых, Джустасы не могут общаться через такие колоссальные расстояния. Их мысленные сигналы, конечно, намного сильнее человеческих, но так далеко не распространяются. Для того чтобы связаться с себе подобными на других мирах, Джустасу необходима помощь человека, у которого, в свою очередь, должна иметься радиоаппаратура.

— Пока это одни слова, — заметил комендант. — Если Джустас действительно способен общаться через любые расстояния, то вам выгоднее скрыть этот факт. Было бы весьма глупо признавать такие вещи.

— У меня нет ничего, кроме слов, и не важно — верите вы им или нет, — устало развел руками Лайминг.

— Лично я не верю, во всяком случае, пока…

— Тем не менее есть один факт, подтверждающий мои слова: ни один отряд землян не бросился мне на выручку, а это обязательно случилось бы, сообщи им Джустас о моей судьбе.

— Это не доказательство! — воскликнул комендант. — Чтобы добраться сюда, у них ушло бы куда больше времени, чем то, которое вы здесь провели. Может быть, вдвое больше.

И то при условии, что им каким-то чудом удалось бы прорваться через линию фронта. Отсутствие спасательного отряда еще ни о чем не говорит. — Он подождал и, поскольку ответа не последовало, закончил:

— Так что, если у вас есть еще какие-нибудь доводы, постарайтесь быть поубедительнее.

— Конечно, есть, — заверил его Лайминг. — И основаны они не на моих словах, а на ваших.

— Какой бред! Я ничего не говорил о ваших Джустасах, — возмутился комендант.

— Напротив, вы сказали, что они могут вступить в сговор, — напомнил Лайминг.

— Ну и что же? — не отрицал тот.

— А то, что сговор может состояться только в том случае, если Джустасы существуют на самом деле. Если же мои показания — ложь, то Джустасы не существуют, а между нереальными созданиями никак не может возникнуть сговор.

Трое зангов застыли. Комендант не моргая уставился на Лайминга, а по его лицу медленно разливалась багровая краска. Он выглядел, да, наверное, и ощущал себя, как охотник, попавший в собственный капкан. Землянин заметил, что офицер, сидящий слева, из последних сил старался удержать непочтительный смешок.

— С одной стороны, вы говорили, что не верите в Джустасов, — продолжал вдохновенно врать Лайминг, — тогда, по законам логики, вы не можете верить и в сговор между ними.

С другой стороны, если вы верите в возможность сговора, то придется вам поверить и в Джустасов. Конечно, если вы в здравом уме, несмотря на штаны с лампасами.

— Стража! — заорал багровый комендант, злобно указывая пальцем на Лайминга. — Отвести заключенного в камеру!

Охрана с готовностью стала выталкивать пленника за двери, но комендант внезапно передумал.

— Стойте! — рявкнул он. Схватив спираль, он замахал ею перед Лаймингом. — Где вы взяли материал для этой штуки?

— Джустас принес. Кто же еще? — Пожал плечами Лайминг.

— Убирайтесь с глаз долой!

— Мере, фаплап! — стали подгонять его охранники, подталкивая прикладами. — Амаш! Амаш!

Весь этот день и утро следующего Лайминг лежал на скамье и анализировал допрос, планировал дальнейшие шаги.

При этом он периодически впадал в состояние восторженного восхищения собственным превращением в отчаянного и беззастенчивого лгуна.

Мысленно он постоянно сравнивал свой путь к освобождению, прокладываемый одной лишь хитростью, с попытками ригелиан добыть свободу физической силой. Кому из них больше повезет? И, что гораздо важнее, кто, вырвавшись на свободу, там и останется? В пользу его метода говорило то, что он менее утомителен для полуголодного, обессиленного тела. Однако он требует большого напряжения нервной системы. Есть и еще один положительный момент: до сих пор Лаймингу удавалось своей болтовней отвлечь зангов от намерения выжать из него военные тайны. А может быть, с их точки зрения, его откровения по поводу двойной природы землян гораздо важнее всех подробностей вооружения, которые могут оказаться ложью? Во всяком случае, на какое-то время удалось избежать допроса, который мог оказаться весьма болезненным и опасным для здоровья. Вот и получается, что своей трепотней он, Лайминг, не только оттянул расправу, но и добавил блеска подлинному перлу армейской мудрости, который гласит: «мысли пачкают мозги».

Решив не выходить из роли и подтолкнуть развитие действия, по всем правилам искусства, он дождался подходящего момента, и охранник, заглянувший в глазок, застал его в разгар произнесения цветистой благодарности в адрес Джустаса за таинственную услугу, которую, естественно, не конкретизировал. Это заставит перепуганного Марсина задуматься, кто же именно сплоховал и попался на Джустасову удочку. Наверняка скоро и начальник караула задаст себе тот же вопрос. А за ним и другие офицеры.

Провалявшись полночи, Лайминг понял, что категорически не хочет спать и решил, что нет смысла останавливаться на достигнутом. Если дело стоящее, то и делать его нужно как следует, будь то ложь, злодейство или нечто другое. Мало довольствоваться многозначительной усмешкой, узнав, что враг понес легкие потери, следует идти гораздо дальше. Никто на этом свете не застрахован от капризов фортуны: удачи и неудачи случаются в любом уголке вселенной. Так почему бы не приписать и то, и другое Джустасу? И почему бы ему, Лаймингу, в связи с этим не присвоить право карать и миловать?

Но и на этом можно не останавливаться. Удача и неудача — активные события, но почему бы не приписать себе и пассив? Благодаря Джустасу он сумеет поставить себе в заслугу не только то, что произошло, будь то хорошее или плохое, но и то, чего не произошло. Тогда ему останется только заявлять права на происшествия, а в промежутках стричь купоны с не случившегося.

Лайминг не стал бороться с искушением начать немедленно. Скатившись со скамьи, он обработал кулаками и сапогами всю дверь сверху донизу. Охранник только что сменился, потому что глаз, заглянувший в камеру, принадлежал Колуму, тому самому типу, который не так давно пнул его под зад.

Колум мог дать Марсину сто очков вперед: ведь он умел считать на всех двенадцати пальцах — если, конечно, предоставить ему достаточно времени для размышлений.

— Так ты в порядке! — сказал Лайминг, демонстрируя огромное облегчение. — Я так рад! Ты не представляешь себе, чего мне стоило уговорить его отстать от тебя и хотя бы ненадолго оставить в покое. Он чересчур горяч и слишком уж суров. Я вижу, что ты гораздо умнее других охранников и, стало быть, способен измениться к лучшему. Я дал ему понять, что ты слишком сообразителен, чтобы ходить в сержантах. Его нелегко переубедить, но для тебя я постараюсь.

— Да ку? — изрек наполовину польщенный, наполовину испуганный Колум.

— Так что на какое-то время он оставил тебя в покое, — повторил Лайминг, зная, что собеседник не сможет его опровергнуть. — Хорошо, что он пока еще ничего тебе не сделала. — Он усилил нажим. — Я постараюсь как можно крепче держать его в узде, так как считаю, что только тупые грубияны заслуживают медленной смерти.

— Вы совершенно правы, — с готовностью поддакнул Колум. — Только…

— Теперь, — решительно перебил его Лайминг, — все зависит только от тебя. Докажи, что я не ошибся, доверяя тебе, и ты убережешь себя от участи, которая ждет тугодумов.

Мозгами нужно пошевеливать, ведь так?

— Да, но…

— Тот, кому Бог мозгов не дал, в ход их пустить не может. Ты со мной согласен?

— Так-то оно так, но…

— Все, что от тебя требуется, чтобы доказать свою сообразительность, — это передать коменданту записку.

Колум так и вытаращил глаза от ужаса:

— Ничего не выйдет. В этот час его нельзя беспокоить.

Начальник караула не позволит. Он…

— Никто не просит тебя доставить коменданту записку сию же минуту. Вручишь утром ему лично, когда он проснется.

— Ну, это другое дело, — с явным облегчением сказал Колум. — Только я должен вас предупредить: если записка ему не понравится, попадет вам, а не мне.

— Мне ничего не будет, иначе я его так трону… — заявил Лайминг, как будто говорил об общеизвестном факте. — Давай, пиши.

Прислонив ружье к противоположной стене коридора, Колум откопал в недрах кармана карандаш и бумагу. Глаза его выпучились от напряжения: он готовился к невероятно трудной задаче — нацарапать десяток-другой слов.

— Его Высокородию, Гнуснейшему из Надзирателей.

— Что такое «гнуснейший из надзирателей»? — спросил Колум, борясь с незнакомым написанием земных слов.

— Это такой титул, вроде «Вашего Высочества». Ведь он у вас и вправду высокий, — Лайминг почесал нос, наблюдая, как охранник потеет над письмом.

Потом стал медленно диктовать, стараясь, чтобы каллиграфический талант Колума поспевал за его темпом.

— Мне дают скудное питание отвратительного качества.

Я ослаб, потерял в весе, все ребра торчат наружу. Моему Джустасу это не нравится. Чем больше я худею, тем больше он свирепеет. Стремительно приближается момент, когда я вынужден буду снять с себя всякую ответственность за его поступки. Поэтому прошу Ваше Высокогнуснейшее Надзирательство отнестись к этой проблеме со всей серьезностью.

— Больно уж много слов, да еще такие длинные, — посетовал Колум с видом измученного крокодила. — Когда сменюсь с дежурства, придется переписать поразборчивее.

— Я понимаю и ценю те трудности, которые ты готов преодолеть, желая мне помочь. — Лайминг так и излучал братскую любовь. — Именно поэтому я уверен, что ты будешь жив-здоров до тех пор, пока не выполнишь мое поручение.

— Хотелось бы пожить подольше, — заныл Колум, снова выпучив глаза. — Ведь я тоже имею право жить, верно?

— Именно это я ему и объяснял, — произнес Лайминг, сделав вид, как будто промучился всю ночь, доказывая неоспоримый факт, но гарантировать успех пока не может.

— Мне больше нельзя говорить с вами, — спохватился вдруг Колум, подхватив ружье. — И вообще разговаривать с вами не положено. Если начальник караула меня застукает…

— Пусть это тебя не тревожит. Дни его сочтены, — холодно произнес Лайминг. — Он не переживет даже собственной смерти.

Колум, уже протянувший было руку, чтобы закрыть глазок, замер, будто его хватили обухом.

— А разве можно пережить свою смерть? — недоверчиво спросил он.

— В этом вопросе многое зависит от метода убийства, — пояснил Лайминг. — Есть такие способы, о которых ты никогда не слыхал и даже вообразить не можешь, что это такое.

Потрясенный Колум потерял к беседе всякий интерес и захлопнул глазок. Лайминг вернулся на свою скамейку и растянулся на ней во весь рост с чувством выполненного долга.

В оконце камеры глядели семь звезд, и сейчас Лайминг впервые испытал уверенность в том, что путь к ним ему не заказан!

Утренний завтрак принесли на час позднее, но зато он состоял из миски тепловатой кашицы, двух толстых ломтей черного хлеба, густо намазанных жиром, и большой кружки теплой жидкости, отдаленно напоминающей слабенький кофе. Землянин проглотил все это с растущим торжеством. По сравнению с тем, что ему приносили обычно, сегодняшняя еда казалась рождественским обедом. Настроение Лайминга резко подскочило.

В этот день его никто не беспокоил, да и на следующий приглашение на вторую беседу тоже не поступило. Комендант затаился на целую неделю. Как видно, Его Гнуснейшее Надзирательство все еще ожидает ответа из латианского сектора и не склонно предпринимать никаких действий до его получения. Тем не менее еда стала заметно лучше, и Лайминг расценил этот факт как подтверждение того, что кто-то хочет застраховаться от напастей.

В одно прекрасное утро ригелиане устроили настоящее представление. Из камеры их было не видно, но зато великолепно слышно. Обычно каждый день, примерно через час после рассвета, раздавался топот двух тысяч пар ног, который удалялся в сторону мастерских. Это был единственный слышимый звук. Ни голосов, ни обрывков разговоров только усталая поступь да редкие выкрики охраны.

На этот раз ригелиане шли с песней, и в их пронзительных голосах слышался ясный вызов. Оглушительный нестройный хор выводил что-то вроде: «Аста Зангаста — мерзкий старикашка, у него на брюхе блохи, а в носу — какашка!»

Это должно было звучать глупо и по-детски, но единодушный порыв ригелиан, придавал песенке-дразнилке скрытую угрозу.

Охранники орали приказы прекратить пение, но оно становилось все громче, причем вместе с силой звука рос и вызов. Стоя под окном, Лайминг напряженно прислушивался. В такой оскорбительной форме он впервые услышал упоминание об Асте Зангасте, который, вероятно, был правителем этой планеты, диктатором, а может быть, просто главным головорезом.

Рев двух тысяч глоток достиг крещендо. Охранники бесновались, но их выкрики тонули в дружном хоре. Где-то раздался предупредительный выстрел. Часовые на сторожевых вышках развернули пулеметы, перенацеливая их на внутренний двор.

— Ублюдок ушастый ваш Аста Зангаста! — взревели вдали ригелиане, доводя свою эпическую поэму до победного конца.

Раздались удары, прогремели выстрелы, звуки потасовки, яростные вопли. Двадцать охранников в полном вооружении промчались мимо окна Лайминга, спеша к невидимой свалке.

Бедлам продолжался полчаса, а потом постепенно сошел на нет. Повисшая вслед за этим тишина была почти ощутима.

Во время ежедневной прогулки весь тюремный двор оказался в полном распоряжении Лайминга. Больше никого из пленников не было. Мрачный и озадаченный, он слонялся взад-вперед, пока не наткнулся на Марсина, стоящего на карауле.

— А где остальные заключенные? — спросил он. — Что с ними приключилось?

— Они нарушили дисциплину, опоздали на работу. Теперь их задержат в мастерских, пока они не выполнят дневную норму. Сами виноваты. Они нарочно затянули начало работы, чтобы уменьшить выработку. Мы даже не успели провести перекличку.

Лайминг ухмыльнулся ему в лицо.

— Некоторым из охранников не поздоровилось?

— Было дело, — признался Марсин.

— Однако травмы небольшие, — подсказал Лайминг. — именно такие, чтобы они смогли почувствовать, что их ожидает. Вот и пораскинь мозгами!

— Что вы хотите этим сказать? — Марсин даже отступил на шаг.

— Только то, что сказал. Сам пораскинь мозгами. — Потом Лайминг добавил:

— Но с тобой-то ничего не случилось.

Призадумайся и на этот счет!

Он лениво удалился, оставив Марсина в тревоге и недоумении. Потом сделал шесть кругов по двору, напряженно размышляя. Внезапное нарушение дисциплины, допущенное ригелианами, несомненно, взбаламутило всю тюрьму, теперь суматохи хватит на целую неделю. Он ломал себе голову, чего они добивались. Может быть, они пошли на это, чтобы хоть как-то развеять отчаяние от тяготы жизни взаперти. При приступе зеленой скуки можно решиться на самые безумные выходки.

На седьмом круге он все еще терялся в догадках, пока вдруг не вспомнил случайную фразу Марсина: «Мы даже не успели провести перекличку». Понимание обрушилось на него, как удар дубины. Черт возьми! Вот вам и повод для утреннего тарарама. Хоровое общество решило увильнуть от переклички. И причина их стремления избежать обычной процедуры могла быть только одна.

Подойдя к Марсину, он пообещал:

— Завтра кое-кто из охранников пожалеет, что родился на свет.

— Вы угрожаете?

— Нисколько, всего лишь предсказываю будущее. Передай мои слова дежурному офицеру. Это поможет тебе избежать неприятностей.

— Хорошо, передам, — сказал Марсин, заинтригованный, но все же благодарный.

Следующий день подтвердил его правоту на сто процентов. Лайминг не ошибся, предполагая, что ригелиане — слишком трезвый народ, чтобы навлечь на себя синяки и шишки, не имея на то веских причин. Противнику понадобился целый день, чтобы прийти аналогичному выводу.

Через час после рассвета ригелиан выгнали во двор, барак за бараком, группами по пятьдесят человек, вместо обычной нескончаемой колонны. Пересчитывать по пятьдесят было проще. Но даже столь простая арифметика отказала, когда в одном из бараков обнаружилось всего двенадцать человек, причем все как один слабые, болезненные, раненые, словом, ни на что не годные.

Разъяренные охранники ворвались в барак, чтобы вытащить тридцать восемь недостающих. Но барак оказался пуст.

Дверь была в целости и сохранности, оконная решетка невредима. Охранники долго метались в панике, пока кто-то из них не приметил, что одна из плит в полу чуть-чуть сдвинута. Они подняли ее и обнаружили глубокую яму — начало тоннеля. Один из охранников весьма неохотно спустился в яму, залез в тоннель и вскоре благополучно выбрался наружу на порядочном расстоянии от стены. Стоит ли говорить, что тоннель оказался пуст.

Завыли сирены, по всей тюрьме затопали сапоги рядовых, офицеры заорали взаимоисключающие приказы. Словом, вся тюрьма превратилась в дурдом. Ригелиане получили сполна за то, что сорвали вчерашнюю перекличку и тем самым дали беглецам дневную фору. Заработали сапоги и ружейные приклады. Изувеченных и потерявших сознание оттаскивали в сторону…

Всю ответственность за побег свалили на старосту из провинившегося барака — высокого хромого ригелианина. Его схватили, допросили, приговорили, поставили к стенке и расстреляли. Лайминг этого не видел, зато отлично слышал хриплые выкрики «на караул… целься… огонь!» и последовавший за ними залп.

Он метался по камере, как сумасшедший маятник, взад-вперед, со злостью сжимая кулаки. Живот скрутило, как будто там угнездился змеиный выводок. Про себя он крепко ругался. Его разбирало одно желание, одна пламенная мечта: свернуть шею какой-нибудь занганской шишке. Глазок открылся и тут же захлопнулся. Лайминг не успел плюнуть надзирателю в глаз.

Суматоха не утихала. Распалившиеся охранники обыскали все бараки подряд, проверяя двери, решетки, полы, даже потолки. Офицеры выкрикивали кровожадные угрозы в адрес мрачно сбившихся в кучки ригелиан, если те допускали секундное промедление при выполнении приказа.

На закате солдаты наружной охраны, посланные в погоню, приволокли семерых измученных, вывалянных в грязи беглецов. Прием их ждал короткий и суровый: «На караул… целься… огонь!» Лайминг бешено забарабанил в дверь, но глазок не открылся и никто не подал голоса. Через два часа он сделал из оставшейся проволоки последнюю спираль. Полночи он провел, во всю глотку выкрикивая в нее страшные угрозы. Никакой реакции.