Потом он был слишком занят тем, что вел вертолет, и больше ни о чем не думал. Площадка перед пещерой маленькая, очень маленькая – хватит ли ее для роторов? Сильный порыв ветра с моря подхватил их, и вертолет опасно накренился.

– Следи за… – Что бы ни хотел сказать Бейтс, закончить ему не удалось. Он навис над рукояткой, удерживаемый ремнями. Что-то липкое и влажное плеснуло Марку на левую руку. Мозг. Большой осколок ударил Бейтса в челюсть, а потом рикошетом отскочил к шлему. У молодого лейтенанта почти не осталось лица. «Опусти его, – приговаривал Марк, – полегче, полегче, теперь выровняй, вот еще один порыв, полегче, спокойней…»

Из спускающегося вертолета выпрыгивали солдаты. У Марка не было времени удивляться: они выпрыгивали и бежали в пещеру, а сзади прыгали другие. Потом что-то ударило Марка в левую руку, и он увидел в плексигласовом ветровом стекле перед собой аккуратные отверстия. Солдаты исчезли в пещере. В своих огромных шлемах они тоже были безликими, совершенно одинаковыми роботами, идущими вперед или падающими грудами.

«Боже, они великолепны. Я должен посадить эту штуку! – Неожиданно это стало самым важным делом в жизни. – Посадить и выбраться, пойти в пещеру вместе с солдатами. Да, конечно, найти Хуаниту, но идти с ними, сделать что-нибудь самому, потому что я так хочу…»

– Бейтс, перестань терять время и срочно вылетай на позицию «Зелень А-один».

«К черту это!» – Марк возился с коммуникационным оборудованием.

– Бейтс мертв. Говорит Фуллер. Я сажаю вертолет.

Голос в наушниках изменился. Заговорил кто-то другой:

– Солдаты еще на борту?

– Нет. Все выпрыгнули.

– Тогда немедленно ведите машину на «Зелень А-один».

– Моя… моя жена здесь!

– Полковник знает об этом. – Голос майора Севеджа был спокоен. – Машина нужна там и немедленно.

– Но…

– Фуллер, полк пошел на большой риск, чтобы спасти заложников. Машина совершенно необходима. Или вы серьезно полагаете, что принесете большую пользу внутри?

«О, Боже! Внутри пещеры стреляли, кто-то кричал. Я хочу его убить, – подумал Марк. – Убить этого светловолосого ублюдка. Хочу смотреть, как он умирает». Наушники заполнил шум. Фоном были резкие команды и такие же резкие ответы. Голос Фрейзера:

– Мы прижаты. Как можем быстро, отступаем на «Зелень А-один».

Снова звуки выстрелов из пещеры.

– Есть, – сказал Марк. Он включил двигатель и стал подниматься петлей, чтобы уйти от наземного огня. Кто-то все еще оставался на борту: пулеметы поливали свинцом открытое пространство внизу.

Где эта «Зелень А-один»? Марк посмотрел на экран перед ручкой управления. Какие-то серые и белые пятна и длинные полоски крови на поверхности стекла. Пришлось поднять голову Бейтса, чтобы сориентироваться. По пальцам снова потекла кровь, что-то теплое поползло по левой руке.

Вот и это место впереди – лощина, окруженная скалами и камнями. По краям залегли люди. Механически работал расчет гаубицы, опуская заряды в ствол, залегая, поднимаясь, опуская новый заряд. Повсюду яркие вспышки. Марк спустился, и вспышки исчезли. Послышались звуки: ружейный огонь и вамп-вамп-вамп минометов. Взвод принялся грузить в машину раненых. Потом сержант знаком велел подниматься, и Марк полетел в тыл, где ждал врач. К месту схватки направился другой вертолет.

Медики выносили раненых.

– Оставайтесь на месте, Фуллер, мы сейчас пришлем другого пилота, – послышался в наушниках спокойный голос Севеджа.

– Нет. Я поведу машину. Я знаю дорогу.

Короткая пауза. Затем:

– Хорошо. Отправляйтесь.

– Есть, сэр.

У входа в пещеру босса было прохладно, здесь разместился полевой госпиталь. Из глубины пещеры двигался непрерывный людской поток: пленные несли своих погибших, а люди Фалькенберга – товарищей. Мертвецов из Свободного государства складывали грудами на краю утеса. После опознания их бросали в море. Погибших солдат относили в сторону, и там они лежали укрытые. Трупы охраняли вооруженные часовые.

«Поют ли они над мертвыми гимн? – думал Марк. – Зачем это им? В чем смысл всех этих церемоний над мертвыми наемниками?» Он оглянулся на неподвижную фигуру в постели. Она казалась маленькой и беспомощной, дыхание с трудом вырывалось у нее из горла. Непрерывно работала капельница.

– Она выживет.

Марк повернулся и увидел полкового хирурга.

– Ребенка мы не сумели спасти, но она еще сможет иметь детей.

– Что с ней случилось? – спросил Марк.

Хирург пожал плечами.

– Пуля в нижнюю часть живота. Наша, их – кто знает? Рикошет – много вреда не наделала. Полковник хочет вас видеть, Фуллер. А здесь вы ничем помочь не сможете. – Врач взял его за руку и вывел на парящий дневной свет. – Сюда.

Снаружи на открытой площадке было много рабочих групп. Пленные по-прежнему выносили мертвецов. Над темно-красными пятнами на камнях жужжали насекомые. «Они выглядят такими мертвыми, – подумал Марк. – Такими мертвыми». Где-то плакала женщина.

На поляне под навесом сидел со своими офицерами Фалькенберг. С ними был еще один человек – пленник под конвоем.

– Значит, тебя взяли живым, – сказал Марк.

– Я, как будто, выжил. А вот Джорджа убили. – Губы босса скривились в усмешке. – А ты им помогал. Прекрасный способ отплатить за то, что мы вас приняли.

– Вы нас приняли! Ты изнасиловал…

– Откуда ты знаешь, что это было изнасилование? – спросил босс. – Конечно, никакого проку от тебя не было. Ты дурак, Фуллер. Твоя помощь не имела никакого значения. Имело ли значение хоть что-то, что ты делал?

– Достаточно, Чамблисс, – сказал Фалькенберг.

– Конечно. Вы теперь начальник, полковник. Вы нас побили, теперь можете приказывать. Мы с вами очень похожи.

– Возможно, – сказал Фалькенберг. – Капрал, отведите Чамблисса на охраняемую площадку. И проследите, чтобы он не сбежал.

– Сэр.

Солдаты сделали знак ружьями. Босс пошел перед ними. Казалось, он их ведет.

– Что с ним будет? – спросил Марк.

– Мы передадим его губернатору. Думаю, его повесят. Проблема, Фуллер, в том, что делать с вами. Вы нам помогли, а я не люблю оставаться в долгу.

– А какой у меня выбор? – спросил Марк.

Фалькенберг пожал плечами.

– Мы могли бы дать вам лошадь и оружие. До ферм на юге дорога длинная, но, добравшись туда, вы, вероятно, смогли бы избежать плена. Если это вас не устраивает, мы могли бы замолвить словечко перед губернатором.

– И что это мне даст?

– По крайней мере, он согласится забыть о вашем побеге и убедит вашего хозяина не наказывать вас за кражу лошадей и оружия.

– Но я буду по-прежнему под приговором. Снова стану рабом. А что будет с Хуанитой?

– Полк о ней позаботится.

– А это что значит? – спросил Марк.

Выражение лица Фалькенберга не изменилось. Марк не мог понять, о чем думает полковник.

– Я хочу сказать, Фуллер, что солдаты не одобрили бы, если бы я передал ее губернатору. Она может оставаться с нами, пока не кончится срок ее ученичества.

Марка охватил поток противоречивых чувств. Он открыл рот, потом снова закрыл. Значит, ты не лучше босса.

– Полковник Фалькенберг хочет сказать, – вмешался майор Севедж, – что ей будет позволено оставаться с нами, сколько она захочет. Нам не нужны женщины, и существует еще много различий между нами и вашим Свободным государством. Полковник Фалькенберг командует полком. Он не распоряжается толпой.

– Конечно. А что если она захочет пойти со мной?

– Тогда мы позаботимся, чтобы у нее была такая возможность. Когда она выздоровеет, – сказал Севедж. – Это будет ее выбор. А чего хотите вы? Нам некогда.

Чего я хочу? Боже, я хочу вернуться домой, но это невозможно. Грязный фермер, вечный беженец. Или раб еще по крайней мере на два года.

– Вы предлагаете мне не очень приятный выбор.

– Когда вы пришли сюда, выбора у вас было еще меньше, – сказал Севедж.

К навесу привели под охраной группу пленных. Они нервно поглядывали на сидящих офицеров, а караульные небрежно поигрывали оружием. Марк облизал губы.

– Я слышал, вы зачисляете к себе кое-кого из Свободного государства.

Фалькенберг кивнул.

– Немногих.

– А пилот вертолета вам не нужен?

Майор Севедж усмехнулся.

– Я тебе говорил, Джон Кристиан, что он попросится.

– Вы знаете, на что идете? – спросил Фалькенберг. – Солдаты не рабы, но должны выполнять приказы. Любые приказы.

– Рабы тоже должны подчиняться.

– Срок пять лет, – сказал Севедж. – Дезертиров мы находим.

– Да, сэр. – Марк по очереди посмотрел на офицеров. Те сидели с бесстрастными лицами. Молчали и даже не смотрели друг на друга, но они были одно целое. И со своими солдатами тоже. Марк вспомнил компании своего детства. Принадлежать к ним было очень важно, хотя он не понимал почему.

– Вы рассматриваете полк как очередной вариант, как неприятную альтернативу, – сказал Фалькенберг. – Если так, то этого недостаточно.

– Он сам к нам обратился, полковник, – сказал Севедж. – Мог и не обращаться.

– Я вижу, вы ему покровительствуете.

– Да, сэр.

– Отлично, – сказал Фалькенберг. – Сомневаюсь, мистер Фуллер, чтобы вы понимали, какая честь вам оказана. Главный старшина, как отнесутся к нему солдаты?

– Никаких возражений, сэр.

– Джереми?

– Нет возражений, сэр.

– Адъютант?

– У меня есть его досье, полковник. – Капитан Фаст показал на консоль. – Из него выйдет прекрасный солдат.

– Но не обязательно прекрасный летчик.

– Нет, сэр. У него прекрасные показатели интеллекта. Но я сомневаюсь в его мотивации.

– Да. Но нас ведь обычно не слишком волнуют мотивы тех, кто к нам записывается. Мы лишь требуем, чтобы они вели себя как солдаты. Есть возражения, Эймос?

– Нет, полковник.

– Тогда решено. Фуллер, вам назначается испытательный срок. Это будет не самый легкий период в вашей жизни. Право быть в нашем полку нужно заслужить. – Он неожиданно улыбнулся. – Не всегда можно позавидовать участи субалтерн-офи­цера.

– Да, сэр.

– Можете идти. Когда вернемся в наш лагерь, принесете присягу. И, несомненно, капитану Фасту понадобится дополнительная информация для его базы данных. Вы свободны.

– Да, сэр.

Марк вышел из-под командирского навеса. «Распалась связь времен, – подумал он. – Верно ли я цитирую? Неважно. Разве кто-нибудь хозяин собственной жизни? Я не смог им быть. Полиция, морские пехотинцы, босс, теперь эти наемники – все они указывают нам, что мы должны делать. А кто указывает им?

Теперь я один из них. Солдат-наемник. Звучит ужасно, но у меня совсем нет выбора. Это не карьера. Просто способ избавиться от рабства.

И все же…»

Он вспомнил утреннее сражение и почувствовал себя виноватым. Он остался жив. Мужчины и женщины умирали вокруг него, но он чувствовал себя живым как никогда.

Он прошел мимо могил. Почетный караул, не обращая внимания на жужжащих насекомых, ни на что не реагируя, стоял навытяжку рядом с этими закутанными в знамена фигуры, лежащими ровными рядами. «Теперь я один из них», – подумал Марк, сам не зная, кого имеет в виду: караульных или покойников.

XI

– Господин президент!

– Да, господин вице-президент!

– С сожалением должен сообщить, что, вопреки правилам, капитан Оуэнсфорд принес выпивку на свой стол. Сэр!

Капитан Хесус Алана стоял в конце стола и ледяным взглядом смотрел на капитана Оуэнсфорда.

– Капитан Оуэнсфорд!

Оуэнсфорд встал.

– Господин президент.

– Что вы можете сказать в оправдание своего ужасного преступления?

– Выпивка хороша, сэр.

– Неудовлетворительно, капитан. Отправляйтесь докладывать ведру грога.

– Сэр! – Оуэнсфорд направился в конец комнаты.

– Полагаю, у вас на Спарте тоже такое бывает, – сказал майор Севедж.

– Да, но всей старой традиции мы не следуем, – ответил Лисандр. Потом улыбнулся. – На самом деле такого немного, но, вернувшись, я это изменю.

Оуэнсфорд с помощью пожарных клещей достал из контейнера с тремя лепестками, обозначающими радиацию, дымящуюся фляжку, потом надел плотные рукавицы и свинтил крышку.

– За наших гостей, за президента стола и за 42-ой! – Он выпил, поставил чашку донышком вверх и отдал честь.

– Господин президент!

– Да, господин вице-президент!

– С сожалением констатирую, что капитан Оуэнсфорд не отдал присутствующим честь до того, как выпил.

– Капитан Оуэнсфорд, что вы можете сказать в свою защиту?

– Предыдущая выпивка была очень хороша, сэр!

– Мы вас прощаем. На первый раз. Садитесь на место.

– Спасибо, сэр!

Женщины, за исключением тех, что в мундирах, давно покинули столовую. Кэтрин Алана была в штатском и не вернулась после того, как проводила Урсулу в ее комнату в гостевых помещениях полка. Исегодня я буду спать один. Лисандр посмотрел на дальний конец стола, где спокойно сидел Фалькенберг. Любопытно, что он так разместил нас. Знает ли он?

Гостям позволено было не следовать обычаям офицерской гостиной, но даже без визитов к ведру с грогом Лисандр выпил гораздо больше обычного. Коктейли перед обедом, вино за обедом, портвейн после обеда и бренди после портвейна. Потом Фалькенберг сделал знак, и официанты внесли виски. Шотландский виски, приятный, почти как коньяк.

Но вот полковник поймал взгляд капитана Алана. Президент стола кивнул.

– Волынщики!

– Сэр!

В зал вошли с десяток волынщиков. Официанты принесли еще виски.

– Боже, майор, – сказал Лисандр. – У вас такое часто?

– Только когда есть хороший повод.

Думаю, повод у вас всегда найдется.

– Конечно, победу на прошлой неделе нужно отпраздновать.

– Верно. Но ее мы уже отпраздновали. А сегодня повод – ваш визит. – Севедж взглянул на свои часы. – Думаю, все скоро закончится. Утром заседание штаба. – Он встал. – Если вы меня простите, мне нужно подготовиться.

– Полагаю, вы не нуждаетесь в помощи?

Севедж улыбнулся.

– Да, этого может быть многовато. Вот что я вам скажу. На выходе шепну слово президенту.

Через десять минут волынщики остановились, чтобы освежиться, и капитан Алана объявил об окончании обеда. Лисандр неуверенно встал.

Подошел капитан Оуэнсфорд и негромко сказал:

– Кое-кто останется здесь на всю ночь. Хотите, я вас провожу в помещения для гостей?

– Да, пожалуйста.

Снаружи было почти прохладно, и Лисандр почувствовал, что понемногу трезвеет.

– На меня больше действует шум, чем виски, – сказал Оуэнсфорд. – Волынщики мне никогда не нравились. Хорошо себя чувствуете?

– Неплохо.

– Я знаю, как привести вас в порядок.

– Да?

– У нас есть снадобье. Витамины. Тоник. Другие вещества. Действует всегда. Хотите попробовать?

– Капитан, я готов убить за стакан вашего средства. Или за два стакана.

Оуэнсфорд улыбнулся.

– Сюда. – Он провел Лисандра к маленькому бару в конце офицерской гостиной и усадил за стол. – Биллингс, два «Перед сном», пожалуйста.

– Сэр.

Бармен – старик, но держится как солдат. Вместо левой руки у него протез, приспособленный для работы за стойкой. Он улыбнулся, поставил на стол два высоких стакана, прошел за стойку и принес графин с водой.

– Выпейте, – сказал Оуэнсфорд. – Потом запейте по крайней мере двумя стаканами воды. Действует чудесным образом.

Лисандр отхлебнул и поморщился.

– Я не говорил, что это вкусно, – сказал Оуэнсфорд. – Ваше здоровье. – Он отпил. – Я знаю, что вы часто видитесь с губернатором.

– Да. Пока вы были в поле, положение усложнилось.

Глаза Оуэнсфорда сузились.

– Каким образом?

– К заговорщикам примкнули новые плантаторы. Несколько десятков. Бойкот расширяется быстрее, чем кто-либо ожидал.

– Черт побери. Но я не удивлен.

– Почему?

– Я знавал Эйса Бартона.

– Бартона. Это майор, который командует наемниками противника.

– Да, это Эйс.

– Откуда вы его знаете?

– Ну… видите ли, именно из-за него я вступил в Легион. Это долгая история…

Лисандр отпил и снова поморщился.

– Потребуется время, чтобы это улеглось…

Оуэнсфорд откинулся и посмотрел в потолок.

– Было это довольно давно, так давно, словно происходило с кем-то другим. Я тогда был намного моложе…

XII

– И как Он умер, чтобы сделать людей праведными, умрем же и мы, чтобы освободить их…

Песня звучала по всему кораблю, в серых коридорах, хранивших грязные следы тысяч летевших в корабле раньше; она звучала в вони тысяч нынешних пассажиров; эта вонь напоминала о предыдущих партиях осужденных.

Питер Оуэнсфорд поднял голову от стального стола, прикрепленного к стене его крошечной каюты. Солдаты поют не очень складно, но от всего сердца. Слышалось легкое гудение: дребезжала в такт басу расшатавшаяся заклепка. Оуэнсфорд кивнул своим мыслям. Это пел Аллан Роуч, в прошлом профессиональный борец. Питер решил сделать его унтер-офицером, когда они прибудут в Сантьяго.

Полет от Земли до Терстоуна в корабле Бюро Переселения занимает три месяца, и для всех это потерянное время. Питер не сомневался, что чиновники СоВладения на борту корабля прекрасно знают: все здесь добровольцы, летящие на войну. Зачем бы иначе девяносто семь мужчин добровольно отправились на Сантьяго? Но это не имело значения. Политкомиссар Строманд опасался западни. Строманд всегда подозревает предательство.

За все три месяца Питер Оуэнсфорд провел только с десяток занятий. Он отыскал пустое помещение вблизи устройства для удаления отходов и собрал там людей, но Строманд поймал их там. Последовала сцена, Строманд настаивал, чтобы Питер называл его «комиссаром», а солдаты обращались к нему «сэр». Напротив, Питер обращался к нему «мистер», а солдаты переделали его звание в что-то вроде «комик-стар», звезда комедии. Строманд взбесился и прекратил занятия Питера.

И теперь у Питера девяносто семь человек, которые ничего не знают о войне. Это образованные люди. Среди них есть студенты, рабочие, идеалисты; но было бы гораздо лучше, если бы за ними числился солидный перечень подростковых преступлений.

Он вернулся к бумагам, составляя длинный список того, что следует сделать, когда они приземлятся. По крайней мере, у него будет немного времени потренировать их перед вступлением в бои.

Ему очень нужно это время.

Терстоун обычно описывают как сухую жаркую копию Земли, и у Питера не было причин оспаривать это. Остров СоВладения с точки зрения закона – часть Земли, но Терстоун в двадцати парсеках от нее, и прилетевшие проходят через таможню. Пестрая группа Питера спрятала военное оборудование, привезенное частным порядком, и переоделась в бриджи и рубашки, популярные у бизнесменов из Нью-Йорка. Питер в длинной очереди на высадку оказался сразу за Алланом Роучем.

Аллан смеялся.

– Что смешного? – спросил Питер.

Роуч повернулся и показал на человека за собой. Все девяносто шесть рассеялись среди первых двухсот пассажиров, покидающих корабль Бюро Переселения, и все были одеты совершенно одинаково.

– Гуманитарная Лига решила немного сэкономить, – сказал Роуч. – Что, по-вашему, подумает СВ об этой опереточной армии?

Что бы ни подумали инспекторы СВ, они ничего не сделали: едва взглянув на багаж, они торопливо выпроводили добровольцев через здание СВ на пристань. К ним подошел невысокий русский в мешковатых брюках.

– Свобода, – сказал он. Говорил он с сильным акцентом.

– Но пасаран! – ответил комиссар Строманд.

– У меня ваши билеты, – сказал русский. – Вы поплывете на корабле. – И он показал на экскурсионный корабль с облупившейся краской и потускневшими позолоченными поручнями.

– Он, похоже, уже истратил свой последний кредит, – сказал Аллан Роуч Оуэнсфорду.

Питер кивнул.

– Я бы предпочел сам заплатить за билет. Кажется, этот корабль построен, когда Терстоун впервые заселялся.

Роуч пожал плечами и поднял свои сумки. Потом, словно передумав, поднял и сумку Питера.

– Вы не обязаны нести мой багаж, – возразил Питер.

– Поэтому я это и делаю, лейтенант. Ни за что не понес бы багаж Строманда. – Они прошли на борт и остановились у поручней, глядя на яркое небо Терстоуна. Добровольцы оказались единственными пассажирами, корабль отошел от пристани и тяжело двинулся по мелкому морю. До материка было меньше пятидесяти километров, и не успели они поверить, что уже не в космосе, а на планете, как оказались в Свободном Сантьяго.

Они шли по улицам. Жители приветствовали их, но по этим улицам уже прошло множество добровольцев, поэтому приветствия звучали не очень громко. Люди Оуэнсфорда не умели маршировать и у них не было оружия, и Строманд велел им петь строевые песни.

Песен они не знали, и поэтому пели только Боевой гимн Республики. Во всяком случае этот гимн верно выражал их чувства.

Нестройная группа направилась к местной церкви. Кто-то сломал крест и шпиль здания и превратил алтарь в лекционную кафедру. К тому времени как люди Оуэнсфорда устроились на церковных скамьях на ночлег, уже почти стемнело.

– Лейтенант?

Перед ним стояли Аллан Роуч и еще один доброволец.

– Да?

– Некоторым здесь не нравится, лейтенант. У нас в отряде есть верующие.

– Понятно. И что, по-вашему, я должен сделать? – спросил Питер. – Сюда нас направили.

Почему нас никто не встретил? Только какой-то мальчишка, когда высаживались, передал написанную от руки записку. Но не стоит расстраивать людей.

– Мы можем переночевать снаружи, – предложил Роуч.

– Вздор. Суеверная ерунда, – послышался сзади педантичный книжный голос, но Питеру не нужно было оглядываться. – Свободные люди не боятся такой чепухи. Скажите, кто распространяет…

Аллан Роуч крепко сжал губы.

– Я настаиваю, – требовал Строманд. – Этих людей следует просветить, и я им это обеспечу. В нашей роте не место суевериям.

– При чем тут суеверия, – сказал Питер. – Здесь темно, мрачно и неудобно. Если они хотят спать снаружи, пусть спят.

– Нет.

– Напоминаю, что командир здесь я. – Питер с трудом сдерживался. Ему двадцать три стандартных года, а Строманду за сорок, и Питер впервые командует самостоятельно. Он знал, что спор важен: все его слушали.

– А я напоминаю вам, что политическое руководство целиком на мне, – сказал Строманд. – Если люди останутся здесь, это подействует на них отрезвляюще.

– Вздор. – Питер резко встал. – Хорошо, все наружу. Разбиваем лагерь в церковном саду. Роуч, обеспечьте лагерь на ночь охраной.

– Есть, сэр! – Аллан Роуч улыбнулся.

Комиссар Строманд смотрел вслед выходящим. Немного погодя он пошел за ними.

Их разбудил офицер в синтекожаных брюках и куртке. Никаких знаков различия у него не было, но Питеру сразу стало ясно, что это профессиональный военный. «Когда-ни­будь, – подумал Питер, – я тоже буду так выглядеть». Эта мысль подействовала ободряюще.

– Кто здесь старший?

Строманд и Оуэнсфорд отозвались одновременно. Офицер взглянул на них и сразу повернулся к Питеру.

– Ваше имя?

– Лейтенант Питер Оуэнсфорд.

– Лейтенант. А почему вы лейтенант?

– Я выпускник Вест-Пойнта, сэр. А ваше звание?

– Капитан, сынок. Капитан Ансельм Бартон, к вашим услугам. Да поможет вам Бог. Большинство из вас включено в состав 12-й бригады, второго батальона, адъютантом которого я имею несчастье быть. Есть еще вопросы? – Он посмотрел на Питера и комиссара. Прежде чем они успели ответить, послышался рев и ветер швырнул в них облако красной пыли. Немного погодя из-за угла показались несколько машин на воздушной подушке; они остановились перед церковью.

– О’кей, – крикнул Бартон. – В машины. Вы тоже, мистер Комик-стар. Лейтенант, вы поедете со мной в кабине. Давайте, давайте, мы не можем ждать весь день. Можете заставить их садиться побыстрей, Оуэнсфорд?

Среди грузовиков не было двух одинаковых. Гордо выделялся «мерседес», и Бартон направился к нему. Немного погодя Строманд занял свободное место в кабине второго грузовика, старого «фиата». Несмотря на ранний час, солнце светило ярко и горячо, и в кабине было приятно.

«Мерседес» шел ровно, но ему приходилось останавливаться и поджидать другие грузовики. «Фиат» мог подниматься над поверхностью только на десять сантиметров. Питер заметил колеи на грязной дороге.

– Конечно, – сказал Бартон. – У нас колесный транспорт. Много. И фургоны, которые тащат животные. Есть железные дороги. Что вы знаете об этих местах?

– Не очень много, – признался Питер.

– Ну, вы по крайней мере это понимаете, – ответил Бартон. Он увеличил тягу, чтобы поднять «мерседес» над неровным участком дороги, и конвой перевалил через вершину холма. Оглянувшись, Питер увидел маленький портовый городок, его почти пустые улицы и облака красной пыли.

– Видите тот хребет впереди? – спросил Бартон. Он указал на тонкую голубую полоску за краем впадины по другую сторону холма. Воздух такой чистый, что Питер мог видеть на шестьдесят километров и больше. Но расстояние определить было трудно.

– Да, сэр.

– Это он и есть. За ним территория донов.

– Мы направляемся прямо туда? Моим людям нужна подготовка.

– С их подготовкой они вполне могут занять место в боевых порядках. Чему вас научили в Пойнте?

– Кое-чему. – Питер не знал, как ответить. Вест-Пойнт был «гуманитаризирован», и он знал, что не обладает подготовкой прежних выпускников. – И еще я прочел много книг.

– Посмотрим. – Бартон достал из коробки пластиковую зубочистку и сунул в рот. Позже Питер узнает, что у многих военных та же привычка. «Нет табака из сена», – обычный ответ в магазинах Сантьяго. Услышав это впервые, Аллан Роуч заметил, что если здесь табак делают из сена, ему такой не нужен. – Давно из Пойнта? – спросил Бартон.

– Выпуск семьдесят седьмого года.

– Только что. В армию не приняли?

– Это очень личное, – ответил Питер. Зубочистка танцевала в улыбающихся губах. Питер смотрел на реки красной пыли, струящиеся мимо кабины. – Сейчас новое правило. В первый год после выпуска нужно подавать заявление в Со­Владение. Я так и сделал. Но на службе СВ для меня не нашлось места.

Бартон хмыкнул:

– А армии Соединенных Штатов не нужны офицеры, которые якшались с коммунистами. Они могут позволить СВ подмять страну.

– Примерно так.

Дальше они ехали молча. Бартон негромко напевал что-то. Питеру показалось, что он смог бы узнать мелодию, если бы Бартон пел погромче. Потом разобрал припев: «Будем надеяться, но позволим сыну Божьему надеть армейский мундир…»

Бартон взглянул на своего спутника и улыбнулся.

– Сколько фонарей в зале Каллема?

– Триста сорок, – машинально ответил Питер. Он поискал взглядом кольцо,^[3] но его не было.

– А вы какого года выпуска, сэр?

– Шестьдесят второго. Ну, итак, США вы не понадобились, а СВ расформировывает полки. Но есть и другие части. Фалькенберг набирает…

– Я не наемник, – сдержанно сказал Питер.

– О Боже. И поэтому вы здесь помогаете угнетенным массам сбросить ярмо эксплуатации. Мог бы и догадаться.

– Конечно, я здесь, чтобы бороться с рабством! Все знают о Сантьяго.

– Все знают и о других местах. – Зубочистка снова заплясала. – Ну, хорошо, вы освободитель страждущего человечества. Бог свидетель, все, что помогает человеку лучше себя здесь чувствовать, полезно. Но, чтобы помочь мне чувствовать себя лучше, помните, что вы профессиональный военный.

– Я об этом не забуду. – Они перевалили через еще один холм. Долина за ним оказалась такой же, как предыдущая, а за ней снова начинался подъем.

– Чего, по-вашему, хотят эти люди? – спросил Бартон.

– Свободы.

– Может, они хотят, чтобы мы их оставили в покое. Может, им будет лучше, если мы все уйдем.

– Они будут рабами. Кто-то должен им помочь… – Питер спохватился. В этом нет смысла, и он был уверен, что Бартон смеется над ним.

Но выражение лица старшего офицера смягчилось, вместо сардонической усмешки появилась легкая улыбка.

– Вам нечего стыдиться, Пит. Большинство из нас читало книги о рыцарях. Мы не служили бы в армии, если бы у нас не было такой черты. Но помните, почти через все это вы должны перешагнуть, иначе долго не продержитесь.

– Может, без чего-нибудь такого я вообще не смогу держаться.

– Как угодно. Только не разбейте себе сердце.

– Но если вы так считаете, почему вы здесь? Почему не в каком-нибудь отряде наемников?

– Такие вопросы задают коммунисты, – ответил Бартон. Он добавил мощности, и «мерседес» устремился вперед.

К концу дня они добрались до Таразоны. Город представлял собой архитектурную мешанину, как будто его построила дюжина любителей. Церковь, превращенная в госпиталь, в стиле модерна эпохи Елизаветы III; почта – американская готика, а большинство жилых домов отделаны белой штукатуркой. Добровольцы высадились у пластистальных бараков – скверной копии казарм Вест-Пойнта. Здесь были ходы для вылазок, ложные крепостные решетки и пластиковые средневековые щиты на карнизах.

Внутри в коридорах мусор и кровь на полу. По приказу Питера его люди стали приводить помещения в порядок.

– Относительно этой крови, – сказал капитан Бартон. – Ваши люди как будто интересуются.

– Для некоторых это первая увиденная кровь, – ответил Питер. Бартон внимательно смотрел на него. – Ну ладно. Для меня тоже.

Бартон кивнул.

– Две истории относительно этой крови. Доны держали здесь гарнизон. Когда революционеры взяли город, они пытались здесь закрепиться. Одни говорят, что доны убивали здесь пленных. Другие рассказывают, что, когда республиканцы захватили бараки, они устроили здесь бойню.

Питер посмотрел на грязный двор и дальше, на холмы, где шли бои. Холмы казались далекими. Ни звука, и солнце неправдоподобно горячее.

– А что, по-вашему, правда?

– И то и другое. – Бартон повернулся и направился к городу. На мгновение остановился. – После обеда буду в бистро. Присоединяйтесь, если хотите. – Он ушел, поднимая облака пыли, которые разносил ветер.

Питер долго стоял во дворе, глядя на поля, растянувшиеся на пятьдесят километров до холмов. Почва красная, и горячий ветер занес пылью все щели и углубления. Местность кажется слишком пустынной, чтобы быть центром борьбы за свободу в известной части галактики.

Терстоун был колонизован в начальный период СоВладения, но планета оказалась слишком бедной, чтобы привлечь богатых колонистов. Третья экспедиция на Терстоун финансировалась карлистской ветвью испанской монархии, и со временем Карл XII с группой сторонников – не удовлетворенных жизнью на Земле, как и большинство колонистов, – основал Сантьяго.