И так как Уил был хорошим слушателем, она продолжила, и рассказала ему остальную часть истории, от момента её побега из квартиры госпожи Коултер, до того страшного момента, когда она поняла, что привела Роджера к смерти в ледяных утёсах Свельбарда. Уил слушал без замечаний, но внимательно, с сочувствием... Её рассказ о путешествии на воздушном шаре, о панцирных медведях и ведьмах, о мстительной руке Церкви казался частью его собственного прекрасного сна о прекрасном городе у моря, пустом, тихом и безопасном: это просто не могло быть правдой.
Но, в конце концов, они дошли до кольцевой дороги и грабовых деревьев. Сейчас транспорта было мало: где-то одна машина в минуту, не больше. И окно было тут. Уил почувствовал, что улыбается. Всё будет в порядке.
– Подожди, пока не будет машин, – сказал он. – Я иду туда.
И секундой позже он уже стоял на траве под пальмами, и ещё через пару секунд Лайра последовала за ним.
Они чувствовали себя снова дома. Тёплая ночь, аромат цветов и моря и тишина успокаивающе омывали их.
Лайра потянулась и зевнула, а Уил почувствовал, как с его плеч свалился груз, который он носил весь день, не замечая того, как этот груз почти вдавливал его в землю; но сейчас ему было легко, свободно и хорошо.
И тут Лайра схватила его за руку. В ту же секунду он услышал, что заставило её сделать это.
Что-то кричало где-то в улочках за кафе.
Уил сразу же бросился в ту сторону, и Лайра последовала за ним по узкой улочке, на которую не проникал лунный свет. Через несколько поворотов они выбежали на площадь к башне, которую видели утром.
Около двадцати детей стояли полукругом у подножья башни, и некоторые из них сжимали палки, а некоторые кидали камни во что-то, что они загнали к стене. Сначала Лайре показалось, что это тоже ребёнок, но из полукруга слышались жуткие, пронзительные, совершенно нечеловеческие вопли. И дети тоже кричали, от страха и ненависти.
Уил добежал до детей и отпихнул первого назад. Это был мальчик примерно его возраста, в полосатой футболке. Когда он повернулся, Лайра увидела дикие белые ободки вокруг его зрачков, и тут другие дети заметили что происходит, и остановились посмотреть. Анжелика и её младший брат тоже были тут, с камнями в руках; глаза детей яростно сверкали в лунном свете.
Они замолчали. Только вопли продолжались, и тут и Уил и Лайра увидели, что это было – полосатая кошка, сжавшаяся у стены башни, с порванным ухом и поджатым хвостом. Это была та же кошка, которую Уил видел на улице Сандерланд, похожая на Мокси, та, которая привела его к окну.
Как только он увидел её, он оттолкнул в сторону мальчика, которого держал. Мальчик упал на землю и тут же вскочил в ярости, но другие удержали его. Уил уже согнулся над кошкой.
Она оказалась у него на руках. Она прижалась к его груди, а он погладил её и повернулся к детям, и на какую-то сумасшедшую секунду Лайре подумалось, что его демон наконец объявился.
– Почему вы мучаете эту кошку? – спросил он, и они не смогли ответить. Они стояли, дрожа от его гнева, тяжело дыша, сжимая свои палки и камни, и не могли ответить.
Но тут ясно раздался голос Анжелики: «Вы не отсюда! Вы не из Цигейзы! Вы не знаете о Призраках, и о кошках вы тоже не знаете. Вы не такие как мы!»
Мальчик в полосатой футболке, которого Уил бросил на землю дрожал от желания драться, и если бы не кошка на руках у Уила, он бы бросился на Уила с кулаками, зубами и ногами, и Уил бы с радостью принял бой. Напряжение, возникшее между ними, могла разрядить только драка. Но мальчик боялся кошки.
– Откуда вы? – спросил он презрительно.
– Не важно, откуда мы. Если вы боитесь этой кошки, я заберу её у вас. Если она приносит вам несчастье, нам она принесёт счастье. А теперь прочь с дороги.
Какой-то момент казалось, что их ненависть победит страх, и Уил приготовился поставить кошку на землю и драться, но тут из-за спин детей раздался низкий грозный рык, и, обернувшись, они увидели, что Лайра обнимает за плечи большого пятнистого леопарда, белые зубы которого сверкали, когда он рычал. Даже Уил, узнавший Пантелеймона, на секунду испугался. А уж его действие на детей было поразительным – они мгновенно повернулись и сбежали. Через несколько секунд площадь опустела.
Но перед тем как они ушли, Лайра посмотрела на башню. Рык Пантелеймона предупредил её, и на мгновение она увидела кого-то на самом верху, смотрящего через каменный парапет. И это был не ребёнок, а молодой мужчина с вьющимися волосами.
Через полчаса они были в квартире над кафе. Уил нашёл банку консервированного молока, и кошка его с жадностью вылакала и принялась вылизывать свои раны. Пантелеймон из любопытства стал котом, и сначала кошка ощетинилась с подозрением, но скоро поняла, что кем бы Пантелеймон не был, он ни настоящий кот, ни угроза для неё, и стала игнорировать его.
Лайра с изумлением следила как Уил ухаживал за кошкой. Единственные животные, которых она видела в своём мире (за исключением панцирных медведей) были рабочей скотиной. Кошки содержались для того, чтобы в Джорданском колледже не было мышей, а не для того, чтобы их ласкали.
– Похоже, у неё сломан хвост, – сказал Уил. – Не знаю, что с этим делать. Может быть, он сам выздоровеет. Я помажу ей ухо мёдом. Где-то я читал, что это антисептик...
Стало грязновато, но, по крайней мере, кошка была занята слизыванием мёда, и рана всё время очищалась.
– Ты уверен, что это та, которую ты видел? – спросила Лайра.
– О да. И раз они так боятся кошек, их в этом мире не так много. Наверное, она не смогла найти дорогу назад.
– Они просто психи, – сказала Лайра. – Они бы убили её. Никогда не видела таких детей.
– Я видел, – сказал Уил.
Но его лицо было непроницаемо; ему не хотелось говорить об этом, и она не стала спрашивать. Она знала, что не спросит об этом даже алетиометр.
Она очень устала, и через некоторое время, легла в кровать и сразу заснула.
Чуть позже, когда кошка свернулась клубком и заснула, Уил сделал чашку кофе, взял зелёный бювар и сел на балконе. Через окно проникало достаточно света, и ему хотелось просмотреть бумаги.
Их было немного. Как он и думал, это были письма, написанные чёрными чернилами на почтовой бумаге. Эти знаки были оставлены рукой человека, которого он так хотел найти; Уил проводил и проводил по ним рукой, прижимал к лицу, пытаясь приблизится к сущности своего отца. Потом он начал читать.
Фэрбанкс, Аляска.
Среда, 19 июня, 1985г.
Моя дорогая – обычная смесь эффективности и хаоса – все запасы здесь, но физик, гениальный болван по имени Нельсон, не договорился о доставке своих чёртовых зондов в горы – приходится сидеть сложа руки, пока он мечется в поисках транспорта. Но это значит, что у меня было время поговорить с одним товарищем, встреченным мной в прошлый раз, золотоискателем по имени Джейк Питерсен. Нашёл его в грязной пивнушке, и, под звуки бейсбольного матча по телевизору спросил его об аномалии. Он не хотел разговаривать там – отвёл меня в свою квартиру. Под действием бутылки Джек Дениелс он говорил довольно долго – сам аномалию не видел, но встречал эскимоса, который видел, и тот сказал, что это дверь в мир духов. Они знали о ней веками; инициация шамана включала задачу пройти туда и принести какой-нибудь трофей – хотя некоторые так и не вернулись. Однако у Джейка оказалась карта этого района, и он отметил место, где по словам эскимоса находится аномалия. (На всякий случай: 69°02'11" N, 157°12'19" W, на вершине хребта Лукаут, одна-две мили к северу от реки Колвилл.) Потом мы перешли к другим арктическим легендам – норвежский корабль, плавающий без команды уже 60 лет и всё такое. Археологи – достойная команда, рвутся к работе, сдерживают нетерпенье с Нельсоном и его зондами. Никто из них об аномалии никогда не слышал, и, верь мне, я ничего менять не собираюсь. Нежно люблю вас обоих. Джонни.
Умиат, Аляска,
Суббота, 22 июня 1985.
Моя дорогая – хоть я его не назвал гениальным болваном, физик Нельсон не такой, и, если я не ошибаюсь, он сам ищет аномалию. Представляешь, задержка в Фэрбанкс была подстроена им! Зная, что остальная часть команды не захочет ждать без веской причины, такой, например, как отсутствие транспорта, он сам послал письмо и отменил машины, которые заказал. Я это случайно обнаружил, и уже хотел спросить, чем это он занимается, когда подслушал, как он говорит с кем-то по рации, описывая не что иное, как аномалию, вот только местоположения он не знал. Потом я предложил ему выпить, сыграл в грубовато-сердечного солдата, старого северного матроса, в духе «есть больше на небесах и земле». Поддразнил его пределами науки – бился об заклад, что нельзя объяснить йети и т.д. – внимательно следил за ним. Потом выложил ему про аномалию – эскимосская легенда о двери в мир духов – невидимой – где-то возле хребта Лукаут, поверишь ли, там, куда мы идём. И, знаешь, его аж подбросило. Он точно знал, что я имею в виду. Я сделал вид что не заметил, и перешёл в ведьмам, рассказал ему историю о Заирском леопарде. Так что надеюсь, что он принял меня за суеверного болвана-военного. Но я прав, Элаина, – он тоже её ищёт. Вопрос в том, рассказать ему или нет? Надо разобраться в его игре. Нежно люблю вас всех, Джонни.
Бар Колвилл, Аляска
Понедельник, 24 июня 1985
Дорогая, я некоторое время не смогу тебе писать – это последний город перед холмами, хребтом Брукса. Археологи торопятся забраться наверх. Один товарищ убеждён, что найдёт доказательства существования гораздо более ранних поселений, чем ожидалось. Я спросил насколько ранних, и почему он так уверен. Он рассказал о каких-то резных бивнях нарвала которые он нашёл на предыдущих раскопках, датированных углеродным методом каким-то немыслимым веком, гораздо более ранних чем могло быть, да просто аномальных. Не странно ли будет, если они из моей аномалии, из другого мира? Кстати, об этом, – физик Нельсон теперь мой лучший приятель, подшучивает надо мной, намекает, что он знает, что я знаю, что он знает и т.д. А я притворяюсь грубым майором Перри, отважным парнем в критическом состоянии, и с небольшим количеством серого вещества. Но я знаю, что он ищет её. Во-первых, хоть он и настоящий академик, его финансирует министерство обороны – я знаю их счета. Во-вторых, его так называемые зонды совсем не то, чем кажется. Я посмотрел в ящик – антирадиационный костюм, если я хоть один видел. Странное дело, моя дорогая. Я буду держаться своего плана – довести археологов до места, и пойти самому на несколько дней искать аномалию. Ежели столкнусь с Нельсоном, бродящим у хребта Лукаут, буду действовать по обстоятельствам.
Позже. Мне сильно повезло. Я встретил эскимоса Матта Кигалика, друга Джейка Питерсена. Джейк сказал мне где найти его, но я даже не смел надеяться, что он там будет. Он сказал, что русские тоже ищут аномалию; он набрёл на одного человека в этом году, высоко в горах, и незаметно следил за ним пару дней, потому что понял, чем он занимается, и оказался прав – этот человек оказался русским шпионом. Больше он мне ничего не сказал; по-моему, он его убил. Но он описал мне аномалию. Это как дырка в воздухе, как окно. Смотришь сквозь него и видишь другой мир. Но найти его непросто, потому что эта часть другого мира выглядит так же, как и эта – камни, мох и так далее. Это на северной стороне маленького заливчика шагах в пятидесяти от высокой скалы в форме стоящего медведя, и точка, которую мне дал Джейк, не совсем точна – это ближе к 12" N, чем к 11.
Пожелай мне удачи, моя дорогая. Я принесу тебе подарок из мира духов. Люблю тебя вечно, поцелуй за меня сына. Джонни
Уил почувствовал, что у него звенит в ушах.
Его отец описал то же, что он сам нашёл под грабовыми деревьями. Он тоже нашёл окно – он даже использовал для него то же слово! Значит, Уил на правильном пути. И именно за эти охотился тот человек.... Значит это ещё и опасно.
Уил был маленьким, когда было написано это письмо. Через несколько лет наступило то утро, когда он понял что его мать в страшной опасности, и ему надо было защищать её; и потом медленно, за несколько месяцев, пришло понимание, что опасность была внутри неё, и ему надо было ещё больше защищать её.
А теперь, внезапно, открытие, что всё-таки не вся опасность была вымышленной. Кто-то действительно охотился за ней, за этими письмами, этой информацией.
Он не знал что это значило. Но он был очень счастлив, что у него было что разделить с отцом; что Джон Перри и его сын Уил по отдельности обнаружили это странное явление. Когда они встретятся, они смогут поговорить об этом, и его отец будет горд, что Уил пошёл по его стопам.
Ночь была очень тихой, и море было спокойно. Он сложил письма и уснул.
ШЕСТЬ. Освещённые в полёте
– Грамман? – переспросил чернобородый мехоторговец. – Из Берлинской Академии? Очень опрометчив. Я встретил его лет пять назад в северных Уралах. Я думал, он помер.
Сэм Кансино, старый знакомый, и техасец, как и Ли Скорсби, сидевший в пропахшем нафтой дымном баре Самирской гостиницы, опрокинул стакан обжигающе-холодной водки. Он придвинул тарелку с копчёной рыбой и чёрным хлебом поближе к Ли, и тот взял себе кусок и кивнул Сэму, чтобы тот продолжал.
– Он попался в капкан, который насторожил этот кретин Яковлев, – продолжил мехоторговец, – взрезал ногу до кости. А вместо того, чтобы воспользоваться нормальными лекарствами, настоял на том, чтобы использовать эту дрянь, которую применяют медведи – кровомох – какой-то вид лишайника, это не настоящий мох. Ну, так или иначе, а он лежал на санях попеременно ревя от боли и выкрикивая команды своим людям – они делали замеры со звёздами, и они должны были сделать всё правильно, а не то он бы по ним так прошёлся... ругаться он умел, как никто. Худой мужик, крепкий, сильный, и любопытный до всего. Ты знаешь, что он был Татарином, через инициацию?
– И не говори, – сказал Ли Скорсби, подливая ещё водки в стакан Сэму. Его демон, Хестер, сидела около его плеча на стойке бара, как всегда, полуприкрыв глаза и распластав уши по спине.
Ли прибыл на Новую Землю в полдень, с помощью ветра, вызванного ведьмами, и, сразу же после того, как его оборудование было в безопасности на складе, он отправился прямиком в Самирскую гостиницу, около рыбоупаковочной станции. Многие арктические путешественники останавливались здесь, чтобы обменяться новостями, найти приработок или оставить сообщение другу, да и сам Ли Скорсби в прошлом провёл тут не один день, в ожидании контракта, пассажира или попутного ветра, так что сейчас не было ничего удивительного в его визите.
А, учитывая огромные изменения, которые люди ощущали в мире вокруг, ничего удивительного, что они собирались и обсуждали это. С каждым днём прибывали новости: Енисей был свободен ото льда, в это-то время года; океан отступил от берега, обнажив какие-то странные строения из камня, ранее скрытые водой; тридцатиметровый спрут выхватил трёх рыбаков прямо из лодки и разорвал на части...
А туман продолжал накатываться с севера, плотный, холодный, и изредка освещённый очень странным светом, в котором можно было увидеть огромные фигуры, и услышать непонятные голоса.
В целом это было очень плохое время для работы, благодаря чему бар Самирской гостиницы был полон.
– Вы сказали Грамман? – спросил человек, сидевший около бара, пожилой мужчина в одежде охотника на тюленей, чей демон-лемминг грустно выглядывала из кармана. – Да, точно, он был Татарином. Я присутствовал, когда его приняли в племя. И видел, как ему сверлили череп. У него было ещё одно имя, татарское, наверное, вспомню...
– Это интересно, – сказал Ли Скорсби. – Позволь проставить тебе выпивку, приятель. Я разыскиваю этого человека. К какому племени он присоединился?
– Енисейские пахтары. В предгорьях хребта Семёнова. Около слияния Енисея и – чёрт, забыл, как называется – речки, которая стекает с холмов. Там ещё камень размером с дом рядом с причалом.
– А, понятно, – сказал Ли. – Теперь помню. Я пролетал там. Так ты говоришь, Грамману просверлили череп? Почему это?
– Он был шаманом, – сказал старый охотник за тюленями. – Думаю, племя считало его шаманом ещё до того, как они приняли его. Это сверление – это что-то. Продолжается две ночи и день. Они используют лук, как и для зажигания огня.
– Ну, это объясняет, почему его люди его слушались, – сказал Сэм Кансино. – Самая грубая шайка проходимцев из всех, что я видел, но они бегали туда-сюда, выполняя его приказы, как боязливые детишки. Я-то думал, это его ругань заставляла их так бегать. Если они думали, что он шаман, это всё объясняет. Но знаешь, этот парень любопытный, как никто. Если вцепится, то уже не отпускает. Заставил меня рассказать ему всё, что я знал про здешние земли, и про привычки рысей и лис. А ведь он был чуть ли не в агонии из-за этого дурацкого капкана: нога разрезана до кости, а он записывал результаты применения этого кровомха, замерял температуру, наблюдал, как появляется шрам, записывал каждую чёртову мелочь... Странный человек. Какая-то ведьма хотела сделать его своим любовником, но он отказал ей.
– Серьёзно? – спросил Ли, вспомнив красоту Серафины Пеккалы.
– Не стоило ему это делать, – сказал охотник на тюленей. – Ведьма предлагает тебе свою любовь, ты должен принять её. Если откажешься, сам виноват, если начинаются проблемы. Это как если бы тебе предложили выбор: благословление или проклятье. Единственное, что ты не можешь сделать, так это не выбрать ни того, ни другого.
– Возможно, у него была причина, – сказал Ли. – И если у него были мозги, то, наверное, весьма серьёзная причина.
– Он был слишком самоуверенный, – сказал Сэм Кансино.
– Может, верен другой женщине, – сказал Ли. – Я ещё кое-что про него слышал: говорят, что он знает, где можно найти какой-то волшебный предмет, понятия не имею, что за штука, но она защищает любого, кто владеет ею. Вы эту историю не слышали?
– Да, я слышал про это, – сказал охотник за тюленями. – Он сам не владел им, но он знал, где он находится. Один человек пытался заставить его расколоться, но Грамман убил его.
– А вот его демон, – сказал Сэм Кансино, – была очень любопытной. Она была орлицей, чёрной орлицей с белой головой и грудью, никогда таких не видел, не знаю даже, как такие называются.
– Она была скопа, – вмешался бармен, прислушивавшийся к разговору. – Вы говорите про Стэна Граммана? Его демон была скопа. Рыбный орёл.
– Что с ним случилось? – спросил Ли Скорсби.
– О, он вмешался в войны Скраэлингов где-то в Берингленде. В последний раз я слышал, что его пристрелили, – сказал охотник на тюленей. – Помер прямо на месте.
– Я слышал, что ему отрезали голову, – сказал Ли Скорсби.
– Нет, вы оба неправы, – сказал бармен, – я точно знаю, потому что мне это рассказал инуит, который был с ним. Они вроде как стояли лагерем где-то на Сахалине и там была лавина. Граммана завалило сотней тонн камня. Этот инуит сам это видел.
– Чего я не могу понять, – сказал Ли Скорсби, пуская бутылку по кругу, – так это чем он занимался. Может, он искал каменное масло? Или он был из военных? Или это были какие-то философские вопросы? Ты что-то говорил про измерения, Сэм. Что он там измерял?
– Они измеряли звёздный свет. И Северное Сияние. У него была особенная страсть к Северному Сиянию. Но я думаю, что его основной интерес был в руинах. Всяких древностях.
– Я знаю, кто мог бы тебе помочь, – сказал охотник на тюленей. – Там на горе есть обсерватория, принадлежащая Имперской Московитской Академии. Они смогут тебе объяснить. Грамман там довольно часто бывал.
– Зачем ты его вообще разыскиваешь, Ли? – спросил Сэм Кансино.
– Он мне задолжал, – ответил Ли Скорсби.
Объяснение было настолько убедительным, что всякие расспросы тут же прекратились. Разговор перешёл на тему, которая была здесь самой популярной: обсуждение катастрофических изменений вокруг, которых нельзя было заметить.
– Рыбаки, – сказал охотник на тюленей, – говорят, что можно заплыть прямо в этот новый мир.
– Там есть новый мир? – спросил Ли.
– Когда этот чёртов туман развеется, мы его прямиком увидим, – уверенно заявил охотник на тюленей. – Когда это только произошло, я плыл в своём каяке и как раз смотрел на север. Никогда не забуду, что я увидел. Вместо того, чтобы исчезать за горизонтом, всё просто продолжалось дальше и дальше. Я мог видеть так далеко, как только мог видеть мой глаз, и везде там была земля, берег, горы, пристани, зелёные деревья и кукурузные поля, простирающиеся вдаль и в небо. Да уж, это был вид, ради которого стоило жить пятьдесят лет. Я бы уплыл в те тёплые моря, даже не оглянувшись, но затем пришёл туман...
– Никогда такого тумана не видел, – пробормотал Сэм Кансино. – Думаю, он останется ещё на месяц, а то и больше. Но тебе не повезло, если ты хочешь стрясти деньги с Граммана, Ли – он мёртв.
– А! Я вспомнил его татарское имя! – сказал охотник за тюленями. – Только сейчас вспомнил, как они его называли во время сверления. Звучало, как Джепари.
– Джепари? Никогда такого имени не слышал, – сказал Ли. Может быть, ниппонское. Ладно, если я хочу вернуть свои деньги, может, я смогу найти его наследников или поверенных. Или, может, Берлинская Академия покроет долг. Зайду в обсерваторию, спрошу, не знают ли они адреса, по которому я мог бы обратиться.
Обсерватория находилась на некотором расстоянии к северу, так что Ли Скорсби нанял собачью упряжку и погонщика. Найти желающего рискнуть и отправиться в путь в тумане было нелегко, но Ли был убедителен, или, вернее, убедительными были его деньги, и в конце-концов старый татарин из Обского района, после длительной торговли, согласился отвезти его к обсерватории.
Погонщик не использовал компас, да и в любом случае он бы не смог этого сделать. Он отыскивал маршрут иными способами – в первую очередь, с помощью своего демона, арктической лисы, которая сидела на упряжке и вынюхивала путь. Ли, который всюду носил свой компас, уже успел понять, что земные магнитные поля были в таком же хаосе, как и всё остальное.
Старый погонщик сказал, когда они остановились сварить кофе: – Это случается раньше, эта вещь.
– Что, открытое небо? Это случалось раньше?
– Много тысячи поколений. Мои люди помнят. Всё давнее время назад, много тысячи поколений.
– И что они говорят про это?
– Небо упало и разбилось, и духи ходили между этим миром и тем миром. Все земли двигались. Лёд растаял, затем замёрз снова. Потом духи закрыли дыру за собой. Зашили её. Но ведьмы говорят, небо тонкое там, за Северным Сиянием.
– А что произойдёт теперь, Умак?
– То, что и тогда. Всё опять исправится. Но только после большая проблема, большая война. Война духов.
Погонщик ничего больше ему не рассказал, и вскоре они двинулись дальше, медленно отыскивая дорогу через холмы и впадины, вдоль силуэтов скал, тёмных в бледном тумане, пока, наконец, погонщик не сказал: «Обсерватория там, наверх. Ты идёшь вперёд. Дорога очень крутая для упряжки. Ты хочешь вернуться, я жду здесь.»
– Да, я захочу вернуться, когда закончу, Умак. Разожги себе костёр, друг, сядь и отдохни. Я вернусь через три часа, может быть – четыре.
Ли Скорсби пошёл вперёд, с Хестер, спрятавшейся в глубине его куртки, и после получасового крутого подъёма обнаружил несколько зданий, внезапно появившихся над ним, как будто только что поставленные туда некоей гигантской рукой. Но этот эффект произошёл только из-за того, что туман рассеялся, и через минуту здания снова исчезли из вида. Он успел заметить огромный купол обсерватории, и купол поменьше на некотором расстоянии от первого, а между ними – группу административных и жилых зданий. Ничто не светилось, так как все окна были затемнены, чтобы не портить темноту, в которой работали телескопы.
Через несколько минут после своего прибытия Ли уже разговаривал с астрономами, желавшими узнать, какие новости он принёс, ибо нет более беспомощных естественных философов, чем астрономы в тумане. Он рассказал им всё, что он видел, и, как только с этой темой было закончено, он спросил про Станислава Граммана. Астрономов никто не посещал уже недели, и они были рады поговорить.
– Грамман? Да, я кое-что о нём могу рассказать, – сказал Директор. – Он был англичанин, несмотря на имя. Я помню...
– Да нет же, – сказал его заместитель. – Он был членом Имперской Германской Академии. Я встречал его в Берлине. Я был уверен, что он немец.
– Нет, думаю, он был англичанин. В любом случае, его английский был безупречен, – сказал Директор. – Но я согласен, он действительно был членом Берлинской Академии. Он был геолог...
– Нет, нет, вы неправы, – сказал ещё один учёный. – Он интересовался землёй, но не как геолог. Я с ним однажды имел длительный разговор. Я думаю, вы бы назвали его палеоархеологом.
Они сидели, все шестеро, вокруг стола в комнате, которая служила астрономам гостиной, спальней, столовой, баром, комнатой отдыха, и всем остальным. Двое из них были московитами, один поляком, один йорубой, и один – скраэлингом. Ли Скорсби чувствовал, что это маленькое общество было радо увидеть посетителя, хотя бы потому, что появлялись новые темы для разговора. Последним высказался поляк, и затем йоруба перебил его:
– Что ты имеешь в виду под палеоархеологом? Археологи изучают древности, зачем ещё добавлять приставку, означающую «древний»?
– Его исследования простирались дальше в прошлое, чем ты мог бы подумать, вот и всё. Он искал остатки цивилизаций, существовавших двадцать-тридцать тысяч лет тому назад, – ответил поляк.
– Нонсенс! – сказал Директор. – Полная бессмыслица! Скорее всего, он над тобой издевался. Цивилизации тридцатитысячелетней давности? Ха! Где доказательства?
– Подо льдом, – ответил поляк. – В этом всё дело. Согласно Грамману, земное магнитное поле сильно менялось в прошлом, и земная ось тоже двигалась, так что земли, которые тогда лежали в умеренной полосе, теперь покрылись льдом.
– Как? – спросил один из московитов.
– О, у него было какая-то сложная теория. Но смысл в том, что любые свидетельства существования древних цивилизаций давным-давно погребены подо льдом. Он утверждал, что ему удалось получить фотограммы странных каменных формаций.
– Ха! И это всё? – спросил Директор.
– Я только рассказываю, я не защищаю его, – ответил поляк.
– А как давно вы знаете Граммана, джентльмены? – спросил Ли Скорсби.
– Ну, дайте подумать, – сказал Директор. – В первый раз я его встретил семь лет тому назад.
– Он сделал себе имя за два года до этого, с этим его докладом о вариабельности магнитного поля, – сказал йоруба. – Но он появился ниоткуда. Я имею в виду, никто не знал, где, когда и у кого он учился, и никто не видел его предыдущих работ...
Они поболтали ещё какое-то время, обмениваясь воспоминаниями и выдвигая предположения о том, где сейчас может быть Грамман, хотя большинство сходилось на том, что он, скорее всего, мёртв. Когда поляк отошёл, чтобы сварить ещё кофе, Хестер, демон Ли, тихо сказала ему: «Присматривай за скраэлингом.»
Скраэлинг говорил очень мало. Ли думал, что он молчалив от природы, но после подсказки Хестер, бросил якобы случайный взгляд во время очередного перерыва в разговоре, чтобы рассмотреть демона скраэлинга, снежную сову, глядевшую на него яркими оранжевыми немигающими глазами. Что ж, совы выглядели именно так – но Хестер была права, так как во взгляде демона была ненависть и подозрение, которых не было видно на лице её человека.
А затем Ли увидел что-то ещё: скраэлинг носил кольцо с выгравированным на нём символом Церкви. Внезапно он понял, почему тот молчал. Каждый философский исследовательский институт, как он слышал, должен был включать представителя Магистериума, чтобы тот действовал как цензор и подавлял известия о любом еретическом открытии.
Так, поняв это, и вспомнив кое-что, что говорила ему Лайра, Ли спросил:
– А скажите мне, джентльмены – не знаете ли вы, занимался ли Грамман когда-нибудь исследованиями Пыли?
Мгновенно маленькая, заполненная людьми комната погрузилась в тишину, и внимание всех сидящих сфокусировалось на скраэлинге, хотя никто не смотрел на него прямо. Ли знал, что Хестер сохранит свой ничего не выражающий вид, с её полузакрытыми глазами и ушами, распластанными по спине, а сам он принял выражение жизнерадостной невинности, разглядывая всех собеседников по очереди.
Наконец он остановил взгляд на скраэлинге, и сказал: – Прошу прощения. Я что, спросил про что-то запрещённое?
Скраэлинг ответил: – Где вы услышали про эту вещь, мистер Скорсби?
– От пассажира, которого я перевозил через море некоторое время назад, – легко ответил Ли. – Он так и не сказал, что это такое, но из разговора я понял, что этой вещью доктор Грамман определённо бы заинтересовался. Я так понял, что это какое-то небесное явление, вроде Северного Сияния. Но это оставило меня в удивлении, так как, будучи аэронавтом, я знаю небо вдоль и поперёк, а с этой штукой я никогда не встречался. А что это, собственно?
– Как вы и сказали, небесный феномен, – ответил скраэлинг. – Он не имеет практического значения.
К этому моменту Ли решил, что пришло время уйти – больше он ничего тут не узнает, и он не хотел заставлять Умака ждать. Он оставил астрономов в их окутанной туманом обсерватории и отправился вниз по тропинке, следуя за своим демоном, глаза которой были ближе к земле.
И когда они были в десяти минутах ходу от обсерватории, что-то пролетело рядом с его головой в тумане, и кинулось на Хестер. Это была снежная сова – демон скраэлинга.
Но Хестер почувствовала её приближение и вовремя распласталась по земле, и выпущенные совой когти промахнулись. Хестер могла сражаться – её когти были не менее остры, и она была крепкой и храброй. Ли понял, что скраэлинг где-то близко, и выхватил револьвер с пояса.
– Сзади, Ли, – сказала Хестер, и он резко развернулся, пригнувшись, и стрела просвистела над его плечом.
Он немедленно выстрелил. Скраэлинг со стоном упал, так как пуля попала ему в ногу. Мгновением спустя демон-сова тяжело спикировала из воздуха к своему хозяину, и наполовину упала в снег, тщётно пытаясь сложить свои крылья.
