Клева не было в принципе. Солнце отражалось в озере уже часа полтора, а я сидел без улова. Впрочем, в рыбалке важен процесс. Чтобы, что-то поймать, надо забираться куда-нибудь в глухомань, где неподвижно стоят под корягами метровые щуки, а на дне шевелят усами сомы. Но до таких мест можно доехать лишь в отпуск.
      Внезапно какая-то тень заслонила восходящее солнце. Прищурившись, я посмотрел в ту сторону и увидал дисковидный летательный аппарат, с какими встречались, по-моему, многие. Диск быстро приближался. По его гладкой поверхности струилась тонкая пленка тумана.
      Что ж, это справедливо. Если обитатели какого-то провинциального городишки, чуть ли не ежедневно встречая пришельцев, каждый раз приходят к полному пониманию, то чем мы хуже? Я лично всегда верил в летающие тарелки и прочие НЛО.
      Диск висел уже прямо над моей головой. Струистый туман растекался по его обтекаемому днищу, как пар вдоль бортов готовой к старту ракеты. Потом это струение прекратилось, и диск мягко рухнул в кусты в каких-нибудь тридцати метрах от меня.
      Разумеется, я уже стоял на ногах, забыв про удочку. Из-за диска появился гуманоид, действительно очень похожий на человека, и направился ко мне.
      — Здравствуйте, — произнес он на вполне правильном русском языке и оглянулся на свой летательный аппарат. В борту диска имелась большая вмятина, которую я только теперь заметил. — Вы случайно не помните, где я покалечил свое магадо? И почему я один?
      Естественно, от неожиданности я слегка опешил. Но лицом в грязь падать не стал. Я ответил как можно спокойнее:
      — Не знаю.
      — Следовательно, раньше мы не встречались, — заключил гуманоид. — Так я и предполагал. Значит, вы не сможете мне сообщить, давно ли я нахожусь на этой планете.
      Отвечать на это было нечего. Да и вопрос-то отсутствовал. Я молчал, собираясь с мыслями.
      Гуманоид стоял рядом со мной и смотрел на неподвижный поплавок.
      — Совсем не клюет?
      — Откуда вы знаете? — удивился я.
      — Сейчас вы скажете мне об этом, — спокойно объяснил гуманоид.
      Логики в этом высказывании я не нашел. Однако по существу он был, разумеется, прав.
      — Да, — сказал я. — Совсем не клюет. Обычное дело.
      И взялся за удочку, вытащить ее из воды. Чтобы не отвлекала.
      — Погодите, — сказал гуманоид. — Сейчас вы поймаете рыбу.
      Я подсек. Удилище согнулось. Такого не было у меня все лето.
      — Рыба!..
      — Вот теперь можно сматывать, — сказал гуманоид. — Больше никого вы сегодня не подцепите.
      Я повиновался. Я верил гуманоиду. Он не помнил, сколько времени провел на Земле, но будущее предсказывал профессионально.
      — Вероятно, вы живете у нас довольно долго, — предположил я.
      — Почему вы так думаете?
      — Вы хорошо говорите по-русски, а наш язык сложен для изучения. Логично?
      Гуманоид усмехнулся. Мимика у него тоже была совсем человеческая.
      — Нет. Если я неплохо говорю по-вашему, то не потому, что когда-то учил язык. В этом случае я бы его, конечно, забыл.
      — Не понимаю.
      — Для вас это звучит необычно, — согласился гуманоид. — Но любое существо живет не только в пространстве, но и во времени. Для того чтобы определять свое место в мире, мы располагаем специальными органами чувств. Органы пространственной ориентации — это глаза, уши и так далее. Чувств ориентации во времени два — это память и интуиция, то есть способность предвидеть будущее. Если бы их у нас не было, мы были бы подобны мертвой материи, для которой понятие времени практически лишено смысла.
      — Допустим, — сказал я. — Это интересная точка зрения, но…
      — Вы это поймете, — предсказал гуманоид. — Вероятно, вы замечали, что ваши временные чувства несимметричны. У вас, людей, хорошая память, но почти отсутствует способность к предвидению. Вы еще не знаете, что это универсальный закон природы: из двух временных чувств одно обязательно доминирует. Этот закон справедлив и для моих соплеменников. Но у нас это не так, как у людей. Наоборот. Наша память слаба, и мы не помним своего прошлого. Оно столь же туманно, как для вас будущее. Зато у нас развито чувство предвидения, поэтому будущее мы знаем.
      — Но это же страшно неудобно! Как вы ухитряетесь жить без памяти?
      — Зато мы помним будущее. Уверяю вас, это ничуть не менее удобно. Например, произнося длинную фразу, вы не всегда знаете, какими словами кончите, но помните ее начало и вопрос, на который отвечаете. Я же помню конец фразы и следующую реплику собеседника. Например, сейчас вы собираетесь вернуться к языковым проблемам.
      — Угадали, — согласился я. — Какое отношение эти сведения имеют к знанию языка?
      — Я пробуду у вас много дней, — объяснил гуманоид. — Несомненно, за это время я успею изучить язык, а сейчас ясно вижу весь процесс обучения и поэтому знаю язык заранее. Разумеется, потом я его забуду.
      Я представил себе, как он изучает язык. В свете его высказываний это выглядело так. Он разговаривает со мной, с другими, а говорит все хуже и хуже. Чем больше говорит, тем меньше знает язык. Потом садится за словари и учебники и забывает все окончательно. И покидает Землю.
      — Откуда вы прилетели? — полюбопытствовал я.
      — Не помню.
      — Даже так? Не помните, где и когда родились?
      — Естественно, — сказал гуманоид. — Наше прошлое подобно вашему будущему. Разве вы знаете, когда умрете?
      — А вы это знаете?
      — О вас? — Гуманоид пожал плечами. — Естественно, нет. Вы ведь тоже не знаете дату моего рождения.
      Возразить на это было нечего. Как спорить с законом природы? Все симметрично во времени. Ни он, ни я не знаем дня его рождения. И мы оба ничего не можем сказать о моей смерти.
      — Вы помните свое индивидуальное прошлое, — продолжал он. — Я знаю свое индивидуальное будущее. Но не надейтесь услышать от меня что-нибудь существенное для вас. Будущее, которое я знаю, вам неинтересно. А мне мало пользы от вашего прошлого, даже если вы о нем подробно расскажете.
      Он был прав. Допустим, я потребую от него комбинацию цифр, которая выиграет в «Спортлото». Но он не знает выигрышной комбинации. Ему в его будущем и в голову не придет заглянуть в таблицу. А если я попрошу его сделать это, он тут же забудет о моей просьбе.
      В конце концов, я ведь тоже не помню, какие числа выиграли в прошлом тираже.
      — Минувшее укутано мраком, — сказал гуманоид. — Если бы вы знали, как это печально. Кто расскажет мне о моем прошлом? Почему я один? И откуда я прибыл?
      — Откуда-то оттуда. — Я показал вверх.
      — Спасибо за информацию, — поблагодарил он. — В обмен я сообщу вам кое-что из вашего будущего. Когда я улечу — а это вот-вот случится — вы будете стоять, задрав голову, и смотреть мне вслед. Я очень ясно вижу эту картину.
      Мы помолчали.
      — Кстати, что вы здесь делали? — внезапно спросил он.
      — Ловил рыбу, — сказал я. — Потом прилетели вы. Оттуда, со стороны солнца.
      В разговоре наметился перелом. Раньше вопросы задавал я, теперь это делал он. Естественно: моя память обогащалась, его предвидение укорачивалось. Я знал о нем все больше, он обо мне — все меньше. Теперь я лучше его понимал, что никакой пользы от нашего контакта не будет.
      Я сказал:
      — Значит, сейчас вы улетите на своем магадо.
      — Откуда вы знаете, что оно так называется?
      — Вы сами назвали его так.
      — Да, возможно. — Гуманоид, грустно улыбнувшись, посмотрел на меня со слабой надеждой. — Значит, мы не сообщили друг другу ничего интересного?
      — Нет, — сказал я.
      — К сожалению, так будет всегда, — сказал он. — Прощайте.
      — Счастливого пути.
      Он повернулся ко мне спиной и пошел, раздвигая кусты. Устремленный в свое грядущее, он уже не помнил меня. По диску заструился волокнистый туман, и аппарат беззвучно взмыл в чистое утреннее небо. Я стоял на берегу озера и, задрав голову, глядел ему вслед.
      Я и сейчас ясно вижу эту картину.