Судя по информации, фирма агонизировала. Выяснилось, что до вскрытия завещания Дона, каковое должно было состояться спустя месяц после его смерти, совет директоров фирмы не мог единогласным решением назначить президента. Потому что Дон являлся держателем контрольного пакета и практически был единственным хозяином всей этой огромной структуры, которая именовалась АОЗТ. Получалось, что фирма была не самостоятельной организацией, а чем-то вроде личного автомобиля президента или его персонального особняка. Ловкий Дон исхитрился замечательно подстраховаться на случай непредвиденных катаклизмов и административных переворотов. Теперь все с нетерпением ожидали наследника, который, по завещанию, должен был возглавить фирму и навести в ней порядок железной рукой. Поскольку детей у Дона не было, предрекал» , что из ныне свободной солнечной Грузии (а Дон, если помните, происходил именно оттуда) должен примчаться какой-то молодой бизнесмен с гарвардским образованием – то ли племянник, то ли двоюродный брат. Данная ситуация, естественно, не лучшим образом сказывалась на административном рвении временного руководства, возглавляемого Кругликовым, который и в чине вице-то не проходил двух недель, а уж в роли врио президента чувствовал себя по меньшей мере неуютно.

– Больно смотреть, – пожаловался Славик. – Зачморили фирму – дальше некуда! Теперь нами рулит каждый желающий «бык» из центральной… блин! – из четырех бригад бывшей центральной…

Фирма по-прежнему отмывала «черные деньги» центральной братвы, но в настоящий момент братва задавала тон и безапелляционно диктовала свои условия.

– Я не аналитик, конечно, – горько вздохнул Славик. – Но и мне ясно, что за последние две недели мы потеряли до сорока процентов прибыли из общего оборота. Если и далее так покатит – скоро на моем месте будет сидеть Фома Гвоздь из октябрьской бригады, а с периферийной группировкой начнется самая настоящая война: центральная братва уже вовсю зарится на наши производственные мощности…

Кругликова можно было понять. Если действительно явится молодой грузин с гарвардским дипломом и повыкидывает старую гвардию – к чему тогда ссориться с братвой? Лучше со всеми дружить и втихаря урвать себе кусок пожирнее под общий гомон обвальной паники. Пенсия – вот она, рукой подать.

Причина, по которой фирма не расстаралась на хорошего адвоката взамен почившего Гольдмана, объяснялась просто.

– Братва погрозила Крутикову пальчиком и выразила желание насладиться видом твоего холодного трупа, – витиевато выразился Слава. – Короче, открытым текстом предупредили Кругликова – будешь помогать, замочим…

Немного помолчали – я соображал, а Слава озирался по сторонам, зябко поводя плечами: мое общество его не радовало… Да, в фирме я теперь не жилец. Нет Дона – нет фирмы для меня. Для молодого грузина верный славянин без экономического образования потребен примерно так же, как голой заднице рассерженный ежик. Они, грузины молодые, имеют предрасположенность к моментальному созданию грузинской мафии, которая почему-то оказывается гораздо боеспособнее славянского образования аналогичного типа – несть числа примеров тому…

Кировская братва ненависть свою к моей персоне не афишировала – никто ни разу не позвонил и не поинтересовался о месте моего пребывания. Тем не менее каждый сотрудник знал, что за мой труп положено сто штук баксов – этого пока никто не отменял.

– И чего это они тебя так хотят? – поинтересовался Славик.

– Бабу с Протасом не поделили, – искренне соврал я, сделав честные глаза. – Было дело – он заходит, а я с его подругой… Ну, я, значит, ее раком, а она меня обнимает!

– То есть как это – обнимает? – удивился Слава, повращав руками в воздухе, – видимо, пытался представить себе столь немыслимую позицию. – Как это обнимает, если раком?

– Значит, любит! – патетически воскликнул я. – Для любви нет невозможного! Ты лучше скажи, как там мамеды?

Выяснилось, что мамеды поживают ничего. Океании супруг заплатил за ущерб, причиненный свалкой на овощном рынке, – от Оксаны мамеды отстали, но меня по-прежнему ищут.

– Ну, это я и сам знаю, – хмыкнул я. – «СЛАБ» не толкнула?

– Катается, – уклончиво ответил Cлава и отвел взгляд. Тут все ясно. Все фирмачи, любившие Дона, Оксану возненавидели. – Не появляется она в фирме, – сообщил Слава. – Расчет взяла. Кое-кто грозился удавить ее, если под руку попадется…

Мне стало жаль свою экс-подружку. Я представил, как она сидит вечерами в пустой по случаю разъездов деляги-супруга хате, трясется в ожидании народного мстителя и плачет. Всеми покинутая и презираемая… Поднатужившись, я изгнал из сердца эту непрошеную жалость – сама во всем виновата, стервоза! – и, горько вздохнув, перешел к главному:

– Теперь о Гольдмане.

– Ну-ка прочти, – Слава извлек еженедельник и протянул его мне.

На страничке, датированной 16 августа, среди прочих каракулей адвоката я прочел: «мэр. мусор. – в 17.00» – и восклицательный знак. Так-так… Обвинение мне предъявили именно 16 августа. И в этот же день Гольдман «попал в катастрофу».

– Дата интересная, – я неопределенно пожал плечами. – Откуда, кстати, у тебя этот еженедельник?

– У дяди Бори в кабинете нашел, – пояснил Славик. – Он в тот день притащил в офис пластиковую литровую бутылку, закрученную пробкой, и попросил меня пристроить ее на экспертизу – дактилоскопировать… Ну, знаешь, он ведь такой неряшливый… – Славик осекся и поправился после некоторой паузы: – Такой… невнимательный был. Так вот – его рубашка и пиджак были в какой-то параше – будто на свалке ковырялся. А сам весь сиял, как медный тазик…

– Что было в бутылке? – поинтересовался я.

– Да хреновина какая-то… – Славик пожал плечами. – Там на донышке-то и было всего. Короче – водка пополам с водой…

– Ну! – я чуть не подпрыгнул. – Вот так ни фуя себе! Славик заинтересованно посмотрел на меня и продолжил:

– На следующий день я обшарил его кабинет и обнаружил еженедельник… ну, естественно, прочитал все там, ага… Так вот, это «мэр. мусор. – в 17.00» меня заинтриговало…

– Мэрская мусорка, – произнес я. – Ну-ну…

– Поехал я туда, припрятал машину неподалеку от резиденции мэра и задами-задами обошел все вокруг… И что ты думаешь? Неподалеку от мусорных контейнеров, что за хозяйственным двором мэрского особняка, обнаружил я небольшую лужицу недавно свернувшейся крови. Я ее – в пакетик и сиганул оттуда. Прошвырнулся к тому месту, где Гольдмана якобы сбила машина, отковырял с асфальта фрагмент засохшей крови – опять в пакетик… И в лабораторию…

– Слушай, а там, в лаборатории, никто ничего не заподозрил? – поинтересовался я.

– Да это детали! – обиделся Славик. – Там у меня все повязано – зря, что ли, в чекистах столько лет хаживал… Так что ты думаешь по поводу принадлежности этих двух проб?

– Грохнули его, короче, возле свалки… то бишь мусорки у мэрского дома, – выдал я, лишив Славика лавров победителя. – Это ежу понятно. Дальше давай.

– Ох ты, понятливый наш, – разочарованно вздохнул Славик. – Че ж такой понятливый – а все в бегах? Ну-ну, ладно… Правильно мыслишь – кровь и там и там – Гольдманова. Грохнули его у мусорки, отвезли на шоссе и устроили инсценировку катастрофы – надо вам сказать, коллега, очень грубую инсценировку. Тем не менее всех это устроило – никто возмущаться не стал… Хотя…

– Что там насчет пальчиков? – нетерпеливо перебил я.

– Там четыре разновидности наиболее свежих отпечатков. В ИЦ нашего УВД ни один из них не проходит – то есть уголовниками тут и не пахнет. Я было уже бросил это дело, но тут дернул меня черт поковыряться в наших фээсбэшных архивах… Деньги, коллега, в наше время могут все, так вот – нашел досье одно. Папиллярные линии практически совпадают, только у тех, что на бутылке, – линейная деформация узора перекрестным контуром…

– А по-русски? – уточнил я. – Чего и где деформация?

– У этого типа в настоящий момент на указательном пальце правой руки – прямо на подушечке – должен быть крестообразный шрам. А когда он молотил на нас – не было этого.

– Сексот? – знающе бросил я.

– Да ну – какой сексот! – Славик пренебрежительно поморщился. – Так, информатор из ближнего круга областного ЦК компартии. Сексотов у нас берегут – информация нулевого допуска. А этот – мелкая сошка. Спалили его разок на п…рванстве, припужнули – вот и стал информировать.

– На чем спалили? – не понял я.

– Ну – малолетку он отпользовал как-то на гулянке. Она пьяна была – ничего не соображала. А там кто-то из наших был – вот и… А сейчас он может спокойно дышать – лет-то сколько прошло! Вот и дышит, сволота, во все легкие.

– Где ж это он дышит так? – с любопытством подыграл я.

– А попробуй догадайся с трех раз! – лукаво и чуть напыщенно заявил Слава.

– Ты, Слава, с возрастом портишься, – сожалеюще констатировал я. – Считаешь себя минимум светилом аналитики, а остальных – дегенератами… Полагаю, что этот ваш бывший сексот…

– Информатор, – поправил Слава, слегка обидевшись за «светило».

– Ну, он стучал вам в свое время? – уточнил я.

– Как отбойный молоток, – подтвердил Слава.

– Значит, один хер – сексот, – упрямо заявил я. – Вот этот ваш отбойный молоток в настоящее время обретается где-нибудь поблизости от губернатора… Возможно, в самом ближайшем окружении… Попал?

Слава накуксился и с минуту поджимал губы, качая головой. Затем недовольно хмыкнул и поинтересовался:

– Слушай, а ты где побывал до встречи со мной? И если уж все знаешь – зачем тут комедию ломать?

– Да нигде я не побывал, – возразил я. – И ничего не знаю – брякнул наобум. Видишь ли, Ольга – моя подружка, которую кто-то приговорил, имела несчастье быть губернаторовой женой. Вот отсюда и пляшу. Не более того.

– Ясно, – недоверчиво сказал Слава. – Тогда, умник ты наш, может, скажешь, какого рожна Гольдман поперся на мэрскую мусорку вторично? Когда его грохнули возле мусорки, он наверняка чего-то там искал. Одна бутылка его не удовлетворила, судя по всему.

– Полагаю, что он искал там пластмассовую воронку, через которую эти дяди меня поили, – выдал я и сердито высказал предположение: – И ты эту воронку нашел и отдал на экспертизу. И на воронке оказался уже до боли знакомый пальчик с крестиком. Так?

– Так, старик, так, – Славик развел руками и недовольно крякнул. – Ты головой в последнее время не стукался?

– Стукался, и не раз, – раздраженно подтвердил я. – А что?

– А то, что соображать стал как профессионал-розыскник, – брюзгливо пробурчал Слава. – Или тебя действительно уже кто-то проинформировал…

А ты вообразил себя Шерлоком Холмсом, – в том же тоне вернул я эскападу. – Хочется казаться таким всеведущим, таким прозорливым… Так что там насчет воронки?

– Ну отдал я ее на экспертизу, – признался Слава. – Кстати, нашел я ее в километре отсюда, метрах в семи от правой обочины шоссе. Видимо, эти уроды застукали дядю Борю, когда он ковырялся в мусорке, жахнули по башке и воронку изъяли. А ума-то не хватило ликвидировать страшную улику – вот и выкинули по ходу движения. Я, кстати, пешочком шел по обочине. Так что – за труды с тебя магарыч.

– Будет, будет тебе магарыч, – согласился я. – Пальчики совпали?

– Есть там крестообразный шрам, – подтвердил Слава. – И воронка, и бутылка лежат у меня в сейфе. Там же – пленка с переснятыми отпечатками. А вот это – тебе, – он извлек фотографию 9 на 12. Со снимка на меня смотрел солидный дядя за сорок, красиво расчесанный на пробор, ямочка на подбородке и какой-то блуждающий взгляд – фотограф запечатлел движение глаз при съемке, профессионалы называют это «живой снимок».

– Вот ты какой, педрила, – пробурчал я и перевернул снимок. На обороте Славиной рукой было написано: «Филянкин И. В. – 315 каб. БД».

– «Белый дом», – уточнил я. – Верно?

– Точно, – подтвердил Слава. – Только снимочек восьмилетней давности – чем богаты, как говорится…

– Пойдет, – я спрятал фото в нагрудный карман и мечтательно произнес: – А хорошо бы еще каминные щипцы и ледоруб из мэрского дома продактилоскопировать! Наверняка там…

– А уже, – невозмутимо бросил Слава. – И щипцы, и ледоруб «подшиты» к делу. Там, кроме твоих отпечатков, больше ничего нет. Хотя этими вещами наверняка частенько пользовались в обиходе – должна быть куча застарелых отпечатков домочадцев. Значит, протерли тщательно и дали тебе потискать сии вещицы, когда ты был в отключке.

– А это откуда знаешь? – без удивления поинтересовался я. – Или тоже – «детали»?

Детали, старик, детали, – согласился Слава и поднял вверх указательный палец, – тут один нюансик… Убивал наверняка не этот, – он потыкал пальцем в сторону моего нагрудного кармана. – Не-а, не этот… Психотип не тот. Поверь моему слову – чтобы так профессионально, по заказу работать, надобно иметь совершенно иной склад характера и… и незаурядные психологические данные. Так что – увы, придется искать.

– Поищем, – согласился я. – Если поможете. Поможете?

– Обязательно, – с каким-то воодушевлением произнес Слава, вставая с лавки и направляясь к выходу из парка. – Мне сейчас все равно делать нечего – отчего же и не поразвлечься во благо старого приятеля!

– Вот и ладушки, – констатировал я, покидая лавку и направляясь в противоположную сторону. – Мне от вас пока ничего и не требуется более.

Последним пунктом моего посещения родного города был дом Оксаны… Нет, мстить за Дона я не собирался – мне достало ума внести эту женщину в систему профсоюзных координат как простую пешку – пусть и проходную, – которой двигала чья-то безжалостная и твердая рука. Я просто хотел посмотреть ей в глаза и задать несколько вопросов, не повышая тона.

Я набрал Океании номер и протянул Саше Шраму телефон. Трубку взяла Оксана – так и есть, средь бела дня сидит дома и страдает. Саша попросил Николая Владимировича – мужа то бишь. Оксана ответила, что Николай Владимирович, как всегда, в командировке и будет через неделю. Ну что ж, нашему общению никто не помешает.

Спустя пятнадцать минут я уже звонил в дверь Оксаниного дома.

Дверь распахнулась – на пороге стояла моя прекрасная леди, моя бывшая подружка, которая сводила меня с ума и все это время обманывала меня.

– Проходи, – сухо сказала она, ничуть не удивившись, и, развернувшись, пошла в прихожую. Я сделал знак торчащим в калитке головам Коржика и Саши Шрама – дескать, все в норме, хлопцы, – и с учащенным сердцебиением вошел в дом.

Оксана затаилась в засаде – встала за косяком. Когда я перешагнул порог прихожей, она бросилась ко мне в объятия и заплакала навзрыд – беззвучно, без слез, как-то совершенно отчаянно и безысходно.

– Господи, какая я дура! – тихо подвывала она, прижимаясь ко мне изо всех сил. – Господи, лучше мне умереть… – и что-то еще в таком же духе.

Сложная гамма чувств охватила меня. Я всем сердцем понимал, что держу (по инерции, естественно, – не отпихивать же ее силком!) в своих объятиях опасную тварь, которая принесла мне кучу неприятностей, лгала мне, в конечном итоге убила моего патрона. С другой стороны, это была моя женщина. Я полгода делил с ней плотские и духовные наслаждения, я страстно желал ее, когда мы были в разлуке, я привык к ней… Она стала частичкой моего сердца, составляющей моего бытия… В свое время я застукал свою жену с хачеком и немедленно расстался с ней. В данном случае ситуация была практически такая же – но что-то мешало мне с корнем выдрать из своей жизни эту женщину. Видимо, старею – с возрастом стал более сентиментальным и плаксивым, – вот и сейчас того и гляди слезы на глаза навернутся, и зареву в голос, оплакивая свою печальную судьбину. Черт! Я же боевая машина – орудие уничтожения, солдат ПРОФСОЮЗА без страха и упрека! А ну-ка – возьми себя в руки, размазня. Раз-два, взяли!

– Я все про тебя знаю, – сухо отчеканил я, слегка отстраняясь. – Кто ты есть на самом деле и какова твоя роль во всей этой катавасии.

Оксана часто закивала, покорно выпустила меня и, сжав руки перед грудью как нашкодившая девчонка, всхлипнула:

– Я знаю… Стае позвонил.

– Стае тебе все рассказал? – удивился я. – Про нашу беседу и про… ну, как там они с Милкой?

Оксана опять часто закивала и посмотрела на меня глазами, полными слез. Машинально я отметил синие круги, залегшие у нее под глазами, – нелегко дамочке дались последние две недели, ой нелегко! Не в силах выдержать этот полный отчаяния и скорби взгляд, я отвел глаза и проворчал:

– Ну и дебил этот Стае! Сам себя сдал, дубина! Теперь ты сдашь его ПРОФСОЮЗУ – как пить дать…

Оксана отчаянно замотала головой и вновь бросилась мне на грудь, причитая что-то совсем уж странное:

– Господи, я ведь прекрасно знаю, что будет потом…

Я ведь только для тебя старалась… Только для тебя!!! Я так тебя ждала, любимый мой! – И вдруг как впилась в мои губы затяжным поцелуем! Вот так на тебе! Крепился я от силы три секунды – не судите строго… У меня почти три недели не было женщины, а тут вдруг откуда ни возьмись в моих объятиях очутилось прекрасное тело, родное, любимое, до боли знакомое… Эх, черт бы побрал этот скрипучий трельяж в прихожей и скверную привычку хозяйки носить такие тугие трусики!