- Не знаю. Не понял. Он сам по себе взбеленил, - ответил Никита. - Я прибыл в восьмую роту, лейтенант Ромашкин.
      - Как ты вовремя объявился! - воскликнул кудрявый. - Я наконец-то сдам должность, ведь ты моя смена! Моя фамилия Штранмассер, и откликаюсь на Михаила.
      - А на Моисея откликаешься? - захохотал голубоглазый.
      - Откликаюсь, но ни кто "в святую землю" не зовет!
      - Капитаны! Угомонитесь! Молчать! Дайте молодому человеку доложить о себе, - вмешался майор, отодвигая в сторону обоих весельчаков и балагуров.
      Ромашкин вновь представился, объяснился и выразил полное недоумение яростью начальника штаба.
      - Про таких говорят: "Жена плохо дает, или дает, но другим!" - еще громче рассмеялся голубоглазый капитан.
      - Разговорчики! Прекратить! - вспыхнул майор-замполит, пресекая циничные намеки подчиненных, на семейные проблемы начальника штаба.
      Моя фамилия Рахимов, замполит нашего третьего батальона. Вот этот насмешник - Хлюдов. Пока что, замполит седьмой роты.
      - Володя! - назвал себя капитан и протянул руку для знакомства.
      - А этот капитан Штранмассер. Всем говорит что Миша, но мы не верим. С ним в принципе можно не знакомиться, а лишь поздороваться. Один хрен, сегодня тебе дела передаст, и уедет в свою Иолатань!
      - Дела передаст, но сам Штранмассер не "передаст"! - со значением произнес капитан, подняв вверх длинный указательный палец.
      - Запомни приятель, Штранмассер! Не путать с "Шмайсером" и "трассером". А то забавно бывает, порою слышу, кричит какой-нибудь боец: Шмайсер идет. Или Шмекером каким обзовут. А у меня простая русская фамилия: Штранмассер. Нужно просто заучить, она легко запоминается, почти как Иванов.
      Ха-ха! - рассмеялся капитан, довольный своей шутке.
      - С такой фамилией, и назначили заместителем командира батальона! Майором станет!- с наигранным возмущением проговорил второй капитан. - А я Хлюдов, потомок старинного офицерского рода по-прежнему в капитанах хожу!
      - Вовочка! Мне фамилия двенадцать лет мешала должностному росту, а тебе вредит имя. Уверяю, Володя, только начальство взглянет на Вас, мой милый друг, тотчас вспоминает: Вовочка, ну вылитый проказник, Вовочка из анекдотов. Да и фамилия у тебя подозрительная Хлюдов. Есть что-то в ней ругательное. И возраст твой вполне юношеский!
      - Ни фига себе юношу нашел! Двадцать девять, тридцатый годок подходит.
      - Я же говорю, молод. Вот стукнет тридцать три, тогда и станешь замкомбата. Не спеши, дай срок настояться "бражке" в твоей кровушке.
      Миша еще немного побалагурил, а затем с разрешения Рахимова увлек Никиту в казарму. Там он много и быстро говорил, размахивал руками, показывая тетради, конспекты, журналы, накладные на телевизор и радиоприемники, провел экскурсию по незавершенной ленкомнате.
      Никита слушал, а в мозгу крепкой заусеницей сидела мысль и мешала сосредоточиться на документах: "Ни хрена себе! Тридцать три года! Вырос до капитана и стал, наконец, замкомбата. Хорошенькая перспектива: гнить в этой глуши лет десять и все на одной должности в роте и в роте!
      Штранмассер познакомил Никиту с офицерами, заодно позже рассказав о каждом.
      - Ротный у нас новый, по фамилии Неслышащих, но его фамилию точно ни кто не помнит и не произносит верно, употребляют, как правило: Витька Недумающий, Витька Непомнящий и тому подобное. Взводные с придурью, у каждого свой бзик. Карьеристов в роте нет, ни в прямом (сволочей), ни в переносном смысле(старых пердунов). Служат тут кто год, кто три, кто и пять лет. Первый взвод Вовки Мурыгина, вторым командует Мишка Шмер, третьим Сергей Шкребус (он же "Глобус", он же "Ребус"), четвертым Ахмедка-туркмен. Бекшимов. Зампотех лейтенант Шурка Пелько. Есть снятый ротный майор Леня Никешов. Этот "висит" за штатом, на него можно внимания не обращать. Он как старый шкаф: места много не занимает, не нужен, а выбросить жалко. Ходит на службу и ходит, ждет когда переведут в военкомат. Сам по ходу дела, со всеми перезнакомишься, подружишься.
      Позже Штранмассер отвел к председателю комиссии, посодействовал в перемещении из общаги в квартиру. Майор Зверев облагодетельствовал, выделил комнату на пятом этаже, в благоустроенной квартире. Но в пятиэтажках оказался один недостаток: туалетом пользоваться можно нерегулярно, по часам. Холодная вода поступает наверх в сливной бачек с полуночи и до раннего утра. Горячей воды не бывает вовсе, по причине отсутствия оной. Ну да ладно, лучше чем в общаге с уличным туалетом и умывальником из пяти кранов на пятьдесят обитателей. Зато теперь в квартиру можно будет притащить койки из казармы, поменять белье и спать более-менее уютно.
      Глава 2. Первый день службы.
      Утром Никита едва не проспал на службу. Ночь стояла душной, вечером долго ворочался, не мог уснуть, а под утро глаза не открыть. Завтрак на бегу. Питались с женой в гарнизонной столовке солидно называемой "кафе", потому что ни кастрюль, ни тарелок у молодой семьи не было. Багаж еще катил где-то по бескрайним просторам Средней Азии. В столовке завтрак уже завершился, и для опоздавшего лейтенанта, кроме вчерашней котлеты "смерть желудку" да лапши, не было ничего. Быстро проглотив пищу, Ромашкин помчался в штаб на инструктаж. И тотчас попал под горячую руку начальства. Это был вновь злобствующий командир полка.
      - Лейтенант! Ты, почему в нечищеных сапогах?!
      Никита с удивлением взглянул на чуть запылившиеся сапоги во время перебежки через плац и слегка растерялся.
      - Почему не чищенные? Минуту назад намазал их кремом и почистил, ответил Ромашкин.
      - Молчать! Я сказал, обувь не чищена! На первый раз объявляю замечание! - грозно рявкнул командир полка. - Вы сегодня в патруль заступили?
      - Так точно!
      - Слушайте мой приказ: разыскать майора Иванникова и доставить ко мне! Будет вырываться - разрешаю скрутить.
      - А кто это? - осторожно поинтересовался Ромашкин.
      - Как кто? Ты не знаешь пьяницу Иванникова?
      - Никак нет! Я только вчера ведь прибыл в полк,- осторожно напомнил Никита. Откуда мне его знать?
      - Гм, гм. Ну, это не моя забота! Найдешь! - отрезал подполковник Хомутецкий. - Шагом марш выполнять приказ!
      В подчинение Ромашкин получил двух молодых младших сержантов.
      - Как фамилии ваши? - спросил Никита.
      - Наседкин, - ответил тот, что был с рваной губой.
      - Магометов, - высокомерно произнес второй, с сильным кавказским акцентом.
      - Кто такой Иванников? Знаете? - поинтересовался лейтенант задумчиво покусывая губу. - Что за гад, которого требуют, во что бы то ни стало приволочь?
      - Это зампотех девятой роты. Разжалованный майор. Я краем уха слыхивал, что его за пьянки из штаба полка турнули к нам в батальон, - пояснил Наседкин. - В лицо- то я его знаю, но где искать, понятия не имею. В городке всевозможных закутковов и злачных мест не счесть.
      - Что ж пойдем в поиск. Начнем обход всех гнезд разврата и гадюжников! - хмыкнул Ромашкин.
      Буквально за забором стоял первый одноэтажный барак, на который указал сержант. Эти домишки-бараки были разделены каждый на четыре квартиры. Ворота палисадника одной ветхой квартиры-четвертинки были сломаны, входная дверь висела на ржавой петле. Мусор устилал весь двор не равномерным слоем: где гуще, где пуще. Рой мух взлетел при появлении людей и угрожающе шумно зажужжал в воздухе. Спугнутые крысы шмыгнули в щель, злобно оглядев незваных пришельцев. Если так грязно во дворе то, каково в доме? - подумал опасливо лейтенант. Входить в лачугу не хотелось, но надо. Лейтенант с силой дернул дверь за ручку, чтобы отворить квартиру, гнилая доска треснула, ручка оторвалась и осталась в руке.
      - Не так надо! - произнес Наседкин и, обойдя сбоку офицера, схватился за дверное полотно, приподнял его и отодвинул в сторону, освобождая проход.
      В образовавшуюся щель устремился дневной свет, а на встречу свежему воздуху, наружу хлынула смрадная вонь.
      - О-о-о! - произнес ошеломленно Никита. Наседкин, ступай, посмотри своего знакомца.
      - Какой он мне знакомец! Еще приятелем- собутыльником назовите!обиделся сержант, но более пререкаться не стал, а быстро вошел внутрь, и через минуту выскочил обратно.
      - Пусто, ни души! - Ну, там и помойка! Тошниловка!
      - Все осмотрел? - спросил с сомнением Никита. - Внимательно?
      - А чего там смотреть? Пустые стены! - ответил сержант.
      Через дорожку стоял следующий, такой - же "гадюжник" без стекол в оконных рамах и даже без дверей. Там так же было пусто.
      В третьем жалком гнездилище алкашей гарнизона, уже на входе виднелись свежие следы недавнего присутствия человеческих существ: огрызки, объедки, грязные стаканы. У калитки высилась огромная куча мусора собранного со всего двора. Бутылки, остатки пищи, очистки, бумагу, тряпье, сваленные вместе, явно приготовили к вывозу на свалку.
      - В этой квартире жил прапорщик, фамилию его не помню, но он дружок Иванникова, - произнес сержант Наседкин. - Это наша рота наводила на прошлой неделе порядок. Прапора выселили, ни кто тут пока не живет, и вряд-ли поселится.
      - Проверим..., - с сомнением произнес Никита, и брезгливо морщась, вошел в гадкую квартирку.
      В сенях в куче мусора рылся полосатый бродячий кот, который с воплем метнулся наружу между сапог лейтенанта. Мяу-у!!!
      - Брысь, блохастая сволочь! - топнул ногой лейтенант, и патрульные громко рассмеялись.
      В кухне до края кирпичной печки высилась вторая куча мусора, состоящая в основном из банок, бутылок, грязной посуды, кастрюль, и сковород.
      В центре спальни возвышался самый большой ворох тряпья, газет, окурков и черепков. В темном углу стояла железная армейская кровать с лежащим на ней человеком. Никите почудилось, что это лежит труп. Холодея сердцем, он легонько, носком сапога пнул накрытое рогожей тело, но в результате этого тычка был, достигнут поразительный эффект. Тело ожило и перед изумленным лейтенантом предстало отвратительное человеческое существо, густо заросшее бородой, исхудавшее до синевы, в трусах и грязной майке. От него разило ужасным перегаром и кислым, прелым запахом давно не смытого пота. Человеческое подобие. Какой-то гоблин.
      - Ты кто такой? - чуть отпрянув, спросил лейтенант, отворачивая нос. Иванников? Ты Иванников? Майор?
      - Пинчук, - ответило существо. - Бывший прапорщик Пинчук.
      - Пень-чук? Прапорщик Пенчук? Чук- и -пень. Взять его хлопцы! На гауптвахту! Там разберемся, что это за Пень! - распорядился Никита.
      - Не имеете право! Уволен с военной службы в прошлом годе! Не пойду на "губу". Я вольный казак!
      - Вижу что вольный, обитаешь тут как крыса подвальная. Запаршивел до животного состояния, скоты живут в лучших условиях. Кем работаешь? Где?
      - Никем и нигде? Я вольный человек, скиталец.
      - Чего делаешь в закрытом гарнизоне, коли, уволен со службы? - удивился Никита.
      - Тут я в безопасности, а за приделами полка милиция враз заметет. А в тюрьму я не хочу. Мне туточки хорошо.
      - Семья твоя где? Горемыка? - хмыкнул Никита.
      - Какая семья, любезный? Один я, один как перст. Сбежала жена и детей увезла три года тому назад. Мне в Россее делать нечего. Здесь мой дом. Двадцать пять лет отслужил, оттрубил в Педжене, тут и схоронят!
      - Действительно, какая семья, о чем я спрашиваю. От тебя мочой как от общественного туалета несет. Вонючка! Хоть бы матрас подстелил поверх пружин.
      Никита с неприязнью взглянул на алкоголика и на его пещерное лежбище. На стальной сетке валялась старая рваная шинель.
      - Матрас был, но украл кто-то, неделю назад.
      - Кто мог украсть у тебя матрас? - усмехнулся Никита. - Такой же, как ты, вонючий матрас и украли?
      - Ты лейтенант думаешь, я тут один такой? Нас много шхерится по городку. Ехать мужикам некуда, не на что и не зачем. Живем мало помалу, да хлеб жуем.
      - Живем? - поразился лейтенант. Это ты называешь жизнью?
      - Послужи тут лет пятнадцать, посмотрим, каким станешь, могет тожа, опустишься,- буркнуло существо, легло обратно на кровать, и зарылось в тряпье.
      Лейтенант махнул на него рукой, решив не связываться, не морочиться с доставкой никчемного бродяги на "губу".
      Никита не торопясь, обошел более десятка злачных квартирок, в разной степени поганости и зараженности. Ему повстречалось еще несколько аналогичных человеческих отбросов, вышвырнутых армией за борт, но так и не оказавшихся в советском гражданском обществе. Иванников среди бродяг так и не нашелся. К концу обхода, от вони и смрада патрульных тошнило.
      Ромашкин отпустил бойцов обедать, а сам отправился на доклад командиру.
      - Товарищ подполковник! Иванникова не нашли! - доложил лейтенант с замиранием сердца, ожидая разноса.
      - Ступай! Он сам явился. Плохо начинаешь службу лейтенант! Ты не растороплив, и не исполнителен! Плохо, очень плохо! Шагом марш отсюда....
      Никита расстроился еще сильнее. В первый день службы нарваться на гнев командира и во второй опять получить нагоняй! Да и место пребывания оказалось ужасно! Это ж надо, куда я попал! Десятилетиями офицеры не могут вырваться из песков! А как спиваются тут служивые! Эх, прощай молодость и карьера. Что делать?!! Как выбраться отсюда? И зачем меня сюда судьбою занесло?
      Жена уехала от Никиты в первую неделю. Анна поначалу пыталась терпеть тяготы и невзгоды военной службы, но потом видимо передумала. Супруга часами сидела, глядя в окошко, что-то раздумывала и в итоге надумала. Собрала вещи и объявила, что ей нужно ехать прерывать беременность, а там и сессия не за горами.
      - Поэтому, потерпи без меня, постарайся некоторое время, послужить один в этой дыре. Разлука укрепляет любовь! Ты сам выбрал этот округ, а не я. Домой хочу, к маме!
      Чмокнула в щеку, собрала все вещи в чемоданчик и отчалила на Родину.
      Никита поначалу даже обрадовался. Как-никак теперь времени оказалось для службы безмерно много! Кроме воспитания солдат делать в городке нечего, значит можно серьезно заняться работой. Как уходил с утра в казарму и возвращался домой только спать. А можно и вовсе порою не приходить, ночевать в роте. Действительно чего делать в этой дурацкой квартире? Зампотыл полка Зверев подложил свинью, причем самую настоящую. В квартире, где Ромашкину выделили комнату, уже проживало семейство уволенного капитана, по фамилии Карпенко. Он сдавал должность, но его не рассчитывали, потому что капитан все ротное имущество по бестолковости, частично разбазарил, частично пропил. Теперь недостачу он покрывал по ночам: что-то где-то добывал, а утром сдавал по накладным на склад. Семейка в количестве четырех человек буквально голодала. Дети днем питались в школьной столовой, а вечером смотрели несчастными глазами на родителей, шарили по кастрюлям, стучали ложками, гремели тарелками. Никита вскоре после отъезда Анны, получил контейнер с вещами от родителей: холодильник, стиральную машинку, старенький телевизор, кресло, и несколько заколоченных ящиков. Что в них пришло? Много вкусных продуктов: картошка, лук, грибы, огурчики соленые в банках, варенье, тушенка, крупы. Отлично! Теперь, порою, можно было что -то самому приготовить поесть, а не в столовке язву желудка наживать.
      Квартира не отапливалась, а ночи уже стояли на удивление промозглые и прохладные. Удивительно! Днем пекло, а ночи холодные. Пятый этаж, на котором они жили, продувался через щели рассохшихся плохо подогнанных окон и дверей. Самое интересное открытие было в следующем: батареи висели на стенах, но парового отопления по проекту вообще не предусмотрено. Туркестан ведь, жара! Поэтому гарнизонная котельная отапливала казармы, а на жилой городок, на пятиэтажки подавала только горячую воду. В принципе и холодной воды выше второго этажа почти не бывало, не хватало напора старенькой водокачки, а горячей воды не было тем более.
      Ну а так как в квартире было прохладно, то из трех комнат обитаемыми были две. В одной Ромашкин, с выбегающими изо всех щелей шустрыми тараканами, в другой семейство капитана Карпенко. Порой в комнату к Никите забирался наглый полосатый котяра. Он охотился на тараканов и за это лейтенант его полюбил всей душой. Заманивал, кусочком колбасы приоткрыв дверь, и запирал на ночь охотиться на насекомых.
      Пришедшие багажом шмотки, стояли в третьей, дальней комнате. Распаковывать их, руки не доходили, из- за служебной суеты, не когда. Однажды Никита обнаружил, что один из ящиков уже вскрыт: крышка оторвана, но аккуратно приставлена обратно к своему месту. Ромашкин заглянул внутрь и ничего там не обнаружил. А ведь там должна была быть картошка. Догадался: сожрали соседи! То-то дети Карпенки сытыми ходят последние дни. Лейтенант решил поругаться, но тут из кухни его позвали веселые голоса семейства.
      - Лейтенант! Никита! Ромашкин! Сосед, ступай к нам, присоединяйся. Мы твоей картошки натушили, покуда ты укреплением воинской дисциплины занимаешься. Перетрудился ты парень и, кажется, отощал!
      Муж с женой взяли Никиту под руки, и повели пировать.
      Никита вошел в кухню и оторопел. В центре стола стояла бутылка водки, а по кругу тарелки с закусками и большущий казан тушеной картошечки с тушенкой.
      - Сан Саныч! Откуда это богатство? - удивился Никита.
      - Чудак. Это ж все твое, кроме водки. Думаем, гибнет добро, скиснет, пропадет. Решили тебе помочь! - хохотнул бывший капитан. - Вот только селедка из столовки солдатской. Пьем и закусываем! Держи огурчик, помидорчик, капустку, грибки, картошечку, рюмочку.
      Карпенко, ласково воркуя, наложил в глубокую тарелку доверху закуски и придвинул Никите.
      - За что выпьем? - поднял свою рюмку Ромашкин.
      - А выпьем мы дорогой сосед, за скорейшее возвращение на Родину. Чтоб этому Туркестану ни дна, ни покрышки! Пропади он пропадом треклятый!
      - Как грустно. Но ладно, пусть будет по-вашему. За возвращение, согласился Ромашкин. - А второй тост я предлагаю за нас. За дружбу и взаимовыручку между соседями.
      - Вот это дело. И пусть наше сосуществование будет не долгим, не более месяца, - согласился Карпенко. - Надоело бедовать нам тут. Не служим ведь, но и не живем, существуем и выживаем. Почти полгода как из армии турнули, а уехать на Украину, никак не получается.
      - Вот именно! Турнули! Чудо-юдо ты мое! - воскликнула изможденная такой жизнью соседка. - Ни зарплаты, ни документов на отъезд. Когда же, конец мытарствам?
      - Скоро, радость моя, скоро! - ответил капитан и выпил весь стаканчик до дна. - Ненавижу я эту армию, эти пески, эту пыль! Черт бы побрал комиссаров и командиров, туркменов и узбеков, танки и самоходки, пушки и пулеметы! Эх, жисть! И он затянул грустную украинскую песню:
      ...И в дорогу далэку,
      ты мэни провожала...
      Весело начавшееся застолье окончилось грустно. Никита, слушая песни молча доел, допили водку и соседи разошлись по комнатам.
      По утру Ромашкин встал с ужасной головной болью и побрел к офицерской столовой завтракать. Ну, что за гадость эта местная водка! Удивительно, но пока он спал семейство соседей "приговорило" целый чугунок картошки и остатки закуски. Не было даже хлеба, хотя лейтенант помнил, вчера была буханка и батон. Вот обжоры! Значит, напряглись и съели впрок.
      В кафешке Ромашкин подсел за столик к новому приятелю, взводному Шмеру.
      - Мишка! Как тебе тут служится, не томишься? - спросил Никита, ковыряя вилкой яичницу. - Почему все мучаются и ненавидят этот гарнизон? Казалось бы: тепло, фрукты, овощи. Это же не крайний Север или Забайкалье! Отчего народ так отсюда рвется, куда глаза глядят?
      - А потому, что тоскливо тут! Чужая страна, изоляция от цивилизации. Вот посуди сам, я попал в Педжен два года назад, живу один как бирюк, ни бабы, ни угла. Торчу в этой засратой общаге один одинешенек, чтоб ей сгореть! Тьфу-тьфу- тьфу!!! Не дай бог, конечно, не то в казарме поселят, испуганно поплевал Шмер через плечо. - А где тут жену найдешь? Среди туркменок? За нее калым нужен. Выкупить местную аборигенку-невесту, зарплаты за пять лет не хватит. Остается одно: онанизм до мозолей на руках. А в России или Бульбении, я б давно девку нашел. Сюда-то кто добровольно поедет? Вот и от тебя женка сбежала, и вновь, она вряд ли вернется. Так что и тебе предстоит самоудовлетворяться.
      - Ну, ты сказанул! - хмыкнул Ромашкин.
      - Конечно! Есть такое понятие: "не заменяемый район". Наш Педжен, это "не заменяемый район". Есть в Туркво "заменяемые районы" в обязательном порядке, где через пять, а где через десять лет, но замена в них обязательна! Все зависит от дикости и трудности службы. У нас не высокогорье, и не совсем пустыня, глушь, но считается вполне пригодная для службы. Так то! А комары "пиндинка", от укусов которых по телу идут трофические язвы - не в счет....
      Офицеры доели, выпили чай и направились в общагу, к Мишке в гости. Времени до построения оставался целый час, а в казарму попасть никогда не к спеху. Как туда войдешь, так до отбоя не выберешься.
      По дороге Мишка говорил, говорил и говорил, безумолчно. Его словно прорвало. Он как будто получил внимательного слушателя, впервые за многие месяцы.
      - Ты и сам скоро почувствуешь на своей шкуре, до чего тут хреново. Вот - вот задует ветер - "Афганец", порой на неделю, а то и больше, пылью метет по городку. Ни зги не видно будет, и дышать предстоит воздухом вперемешку с песком. Обязательно оборвет электрические провода, останемся без воды и света. И так несколько раз подряд за осень!
      - Что ж, будем мало пить и мало писать, - усмехнулся Никита, - Какие еще предстоят трудности?
      - Жратвы в магазинах нет, только консервы на прилавках лежат. На весь гарнизон один занюханный магазинчик - военторг с пустыми полкам, и раз в неделю привоз продуктов. Тетки занимают очередь на себя и подруг, с часу ночи, а открытие в девять. Стоят до утра, сменяя друг друга, делят ночь поровну. У молодых девчат еще есть оптимизм, а те, кто по старше опускаются и смиряются с этой обстановкой, с тем, что тут навсегда! Вообще на востоке женщины быстро стареют, наверное, от жары и ослепительного солнца. Бабы пока привлекательные, заводят себе любовников из местных аборигенов, тех, что побогаче. Называется это ласково и нейтрально: "друг семьи". Этот "друг" спаивает мужа, кормит семью, а супругу регулярно имеет. Муж капитан или майор напьется, слюни распустит и спит на лавочке в палисаднике, а эта грязная скотина развлекается.
      - Не любишь местных? - спросил Никита.
      - Ненавижу! Грязные сволочи! Очень ненавижу! Воняет от них как от козлов! Наглые, злобные, нападают в городе на офицеров толпой и избивают! Запомни лейтенант: после захода солнца из городка в Педжен ни ногой! Изобьют, ограбят, или искалечат. В прошлом году молодого прапора забили до смерти. Когда нашли в арыке его тело, на него было страшно смотреть, так изуродовали, кровавое месиво. Не соображают, что творят, они же поголовно обкуренные, особенно молодежь. Так что друг мой, тебе предстоит веселенькая служба.
      Новые приятели вошли в Мишкину комнату и уселись на кроватях. Шмер взял в руки гитару, начал перебирать струны, подбирая мелодию, затем фальшиво заиграл и фальцетом запел:
      - Если не попал в Московский округ,
      - Собирай походный чемодан,
      - Обними папашу, поцелуй мамашу,
      - И бери билет на Туркестан!
      - Лет через пятнадцать
      - Едешь ты обратно
      - А в руках все тот же "мочедан",
      - И с погон мамаше грустно улыбнется
      - Новенькое званье - "капитан"!
      - Какой ужасный голос! Какое отвратительное пение! - рассмеялся Никита.- И перспективы до чего висельные и гибельные!
      - Отвратительное? Ну и черт с тобой! - разозлился Шмер. Поболтали, попели, а теперь в казарму. Проваливай! Поднимай зад, надевай сапоги и выметайся.
      Мишка вытолкнул Ромашкина из комнаты, замкнул ее, и оба офицера молча побрели в роту.
      ***
      - Занятно рассказываешь, но меня этим не удивишь, - произнес Большеногин и предложил тост. - Прервемся на минуточку и давайте выпьем за наш славный мотострелковый полк!
      Компания, стоя, дружно выпила за боевой полк.
      - А теперь продолжай врать, - разрешил Кирпич.
      - Да кто врет-то? Кто врет! Чистейшая правда! Не желаете слушать не надо! - обиделся Ромашкин.
      - Ладно, верим, трави байки далее, пока мы закусываем! - велел Большеногин, успокаивая друга.
      Глава 3. Знакомство с "гусарами".
      Никита день за днем просиживал в канцелярии за обшарпанным столом и пытался восстановить документацию к итоговой проверке за год. Напрасно "Шмайсер", уезжая к новому месту службы, обрадовал лейтенанта, похваляясь, что оставляет ему бесценное богатство. Увы, но переполненную пыльную полку конспектов, коробку с вырезками и картинками, книги и журналы, пришлось выбросить в утиль. Ромашкин поначалу проникся благодарностью к предшественнику, и был несказанно рад наследству. Но когда вник в содержание конспектов, понял, что это устаревший мусор. Одна из лекции о материалах съезда была такой галиматьей, что лейтенант буквально лишился дара речи. Вместо того, что было двадцать третьим съездом партии, в результате несколько исправлений, съезд стал двадцать шестым. Фамилия Хрущева вымаривалась, и фигурировал вписанный другим почерком Брежнев, а мудрые изречения "сеятеля кукурузы", в другой лекции, выдавались за мысли Андропова. Менялись только палочки в Римских цифрах и вымарывались фамилии руководства. Проводилась нехитрая манипуляция с заменой двух листов, титульного и последнего. Видимо это мнимое богатство, досталось самому Штранмайсеру, от предыдущего "сидельца" в этой пустыне. Вырезки и картинки выцвели, вытерлись и не годились к употреблению в наглядной агитации. С грустными вздохами Никита очистил шкаф, собрал этот скопившийся хлам в плащ-палатку и выбросил на помойку.
      Отряхнув руки от пыли после проделанной ревизии, он с удовлетворением обнаружил, что в итоге имеет пару кусков ватмана, десяток чистых листов бумаги, пачку туши, пачку гуаши и стопку не до конца заполненных тетрадей. В них были всевозможные протоколы собраний, которые предстояло вести: общие, партийные, комсомольские, сержантские, офицерские. Особенно удручали журналы политзанятий, которые частично во взводах заполнялись, а у разгильдяя Вовки Мурыгина отсутствовали вовсе.
      Зато в шкафу имелась посуда из разнообразных наборов: грязные стаканы, рюмки, вилки, ложки и пирамида пустых коньячных и водочных бутылок всевозможных сортов. И если макулатуру выносили дневальные, то посуду, Ромашкин снес на помойку самостоятельно. Не хотелось дискредитировать предшественника, да и самому не гоже выглядеть алкашом в глазах бойцов. Вдруг подумают, что за неделю успел поглотить этот винный погребок. Внимательно изучив ассортимент напитков по этикеткам на бутылках, определил заметное преобладание коньячных изделий над вино-водочными. Оглядевшись, лейтенант понял, что оказался у разбитого корыта. Телевизор для солдат, вывешенный в расположении под самым потолком, не работал, приемник который тоже числился за ротой, только хрипел, шипел, но не говорил. Никита поставил стремянку к стене, залез к телевизору и чуть не свалился вниз от удивления. Сзади не было крышки, а в корпусе кроме кинескопа ни одного блока или лампы не наблюдалось. Ясно, почему он не включался. Командир роты Неслышащих, на вопрос лейтенанта вытаращил свои бледные рыбьи глаза и затараторил:
      - Как не работает? Вы что? Очумели, товарищ лейтенант? Телевизор новый!
      Капитан шустро взобрался на стремянку, заглянул за кинескоп и взвыл.
      - Обманули! Мерзавцы!
      Никита знал, что ротный только месяц как принял ротное хозяйство, но во всех позициях прокололся. Недостача была и по вещевому имуществу и по технике. Не зря у него было прозвище Недумающий! Кроме того, упражняться в вариации этой клички с другими: Незнающий, Неверящий, Невидящий, Неслышащий, Непомнящий, Забывчивый, Задумчивый и так далее, было любимым занятием офицеров полка.
      Сослуживцы, казалось, забыли, или не знали настоящую Витькину фамилию, и всякий раз называли его в зависимости от ситуации и настроения. Витя было самое ласковое и уважительное, при хорошем настроении, или если он поил компания. А так Витька или Витек. Но в основном "Незнающий". Как он стал ротным? Мишка Шмер пояснил, что на его назначении настоял комбат подполковник Алсынбабаев.
      Алсыну был нужен исполнительный, работящий, тупой, не перечащий офицер, не мешающий продавать солдат на хозяйственные работы в город. В бытность взводным, Витька постоянно суетился то с рубанком, то с молотком, то с лопатой. Вскапывал лично клумбу перед штабом батальона, ремонтировал сгоревшую аппаратуру, перегоревшие утюги, приколачивал доски. После того, как он своими руками отреставрировал бытовую комнату, Алсынбабаев аттестовал Витьку на вакантную роту, взамен уходящего в военкомат майора Никешова. Назначение состоялось, тем более что против этого безвредного и малопьющего капитана, участника начала афганской военной компании никто не возражал. Характеристики положительны, ветеран войны, коммунист, хороший семьянин.
      Вот с этим Непомнящим и предстояло служить, возможно, долгие годы! Никита хмуро из - под лобья разглядывал глупо улыбающегося командира роты. Витька корпел за соседним персональным столом над разобранным старым утюгом. Ремонтировал его третий час и явно испытывал от этого занятия удовольствие. Что сказать о нем: мастер - ломастер! Ромашкин вновь зарылся в бумажки и грустно размышлял: раз такой олух смог стать командиром учебной роты, значит в армии возможно все. Из разговоров взводных между собой, Никита понял, что ротного не любят. Некоторые, в частности, Шкребус и Мурыгин, его ненавидели и презирали. Они рассматривались как потенциальные командиры роты, но не сложилось. Как рассказывал Мурыгин, он полгода поил пом нач штаба полка, и имел твердые заверения в предстоящем служебном росте, после замены Никишова. Но строевик, сам ушел раньше на пенсию, так и не договорившись с комбатом, а жуликоватый Алсын не любил Мурыгина, за пререкания и острые шуточки. Алсынбабаев, зная ершистый характер взводного, и куркульские замашки Вовки, и уже имея в батальоне двух неуступчивых ротных, предпочел назначить хоть в одном подразделении покладистого командира. Пусть и тупого, пусть и бестолкового, но тихого и послушного, который не будет мешаться под ногами в процессе работорговли.
      Ромашкин, делил второй двух тумбовый стол канцелярии, с зампотехом роты Пелько, и поэтому теснился на одной его половине.