- По-нятно! Так значит?
      - Только так! - утвердительно кивнул Никита.
      - Ну тогда передай ротному, что меня не будет на построении. Стираюсь. Не в чем явиться. Я включаю машинку и все замачиваю. Хороша отмазка?
      - О-чень. Недумающий скажет надеть портянки.
      - Эх, если б они были, ты ж их уже месяц назад вышвырнул!
      - Конечно. Я об них два раза запнулся, едва палец не сломал.
      - Вот и славно, иди строиться, а я еще покемарю. Да пришли сюда Кулешова. Пусть поможет. Сержанту Наседкину передай мое распоряжение, чтоб Витька захватил мыло, порошок и мчался сразу после построения.
      На плацу стоял строй батальона, но офицеров было маловато. В основном лейтенанты. Капитаны и старлеи проигнорировали Алсынбабаева и не явились.
      Капитан Неслышащий получил выговор от комбата за отсутствие управления войсками и начал срывать зло на прибывших.
      - Где Ваш сосед, товарищ лейтенант? - набросился на Никиту ротный. Почему его нет в строю.
      - Он голый сидит, стирка имущества, - ответил Ромашкин.
      - Пусть явится, в чем есть!
      - В чем мать родила? На нем одна набедренная повязка.
      - Разболтались лейтенанты! Передайте, что я его накажу!
      - Обязательно передам при встречи, - ухмыльнулся Никита. (Разберемся, как попало, и накажем как-нибудь.)
      Когда Никита вернулся домой, то увидел спящего под бревном Кулешова. Машинка работала и крутила белье, судя по всему уже полчаса. Носки должны были, очевидно, приобрести эластичную форму, а не стоять как реликтовые окаменелости.
      Никита прошел в дом споткнулся о валяющегося в проходе мертвецки пьяного Шмера. "Эх, черт! А вчера говорил нет денег! Это же надо умудриться успеть так нажраться за три часа!" - подумал Никита.
      Он вернулся во двор и разбудил солдата.
      - Витька! Хватит спать! Вся морда в слюнях!
      Кулешов вскочил, спросонья перепугавшись, вытер губы и спросил оторопело:
      - А, да? Что случилось?
      - Ничего! Ты, почему спишь на посту? Тебя Шмер приставил к стирке?
      - Так точно!
      - Кто у нас был в гостях? - продолжил допрос грозным голосом Ромашкин.
      - Я не знаю. Какие-то два пожилых "чурки" азербайджанца приходили. Принесли водку, коньяк, закуску.
      - Ты что тоже пригубил чуток? - возмутился лейтенант.
      - Ника нет! Только колбасой угостили, фруктами. Я в дом больше ни разу не заходил.
      - Черт! Пойдем поднимать взводного. Споили его гости. Интересно, какие еще меня сюрпризы ожидают? Может квартиру обчистили, может родственники солдатика тоже где-то валяются под столом? Или уже какого-то бойца самовольно в отпуск везут?
      - Не видел, чтоб они выходили, - растерянно ответил солдат. - Я дом внимательно охранял.
      - Ты спишь как старый пес. Тоже мне сторож!
      Никита с тяжелым предчувствием открыл перекосившуюся, облупленную дверь и шагнул через порог.
      Стащив с ног прилипшие к потным икрам сапоги, с трудом не потеряв при этом равновесия, лейтенант переобулся в тапочки. Конечно, когда ноги обуты в тапочки, а на тебе галифе с торчащими тесемками то выглядишь при этом комично. Особенно при посторонних. Но очень не хотелось топтать вымытый вчера вечером пол.
      Напрасное беспокойство. Перешагнув дверной проем отделяющий веранду от квартиры Никита тотчас пожалел о вчерашних усилиях по наведению порядка. Эта сволочь Шмер естественно не разулся и вместе с ним в грязной обуви топтались в кухне го собутыльники.
      Вернее больше уже не топтались. Мишка быстро "надрался" и лежал своей худощавой мордой на сжатых кулаках, сопя и посвистывая. Два пожилых азербайджанца о чем-то тихо гортанно переговаривались, ожидая пробуждения офицера. Оба, судя по большим мозолистым ладоням из сельской местности, видимо механизаторы из какого-то аула. Стол ломился от фруктов, зелени и коньяка. Завидев вошедшего лейтенанта мужчины обрадовано вскочили и принялись здороваться, назвав себя по именам. Видимо притомились сидеть в тишине.
      Тот, который именовал себя Расулом и был моложе своего спутника принялся разливать по стаканам коньяк.
      Другой, представившийся Мамедом, ласково глядел на лейтенанта, и что-то быстро лопотал по-азербайджански.
      - Давно спит? - спросил Никита, ткнув пальцем в квартиранта.
      - Не очень, - ответил Расул. - Заскучать не успели.
      - Много он выпил?
      - Торопится очень. Не закусывает, - осуждающе продолжил азербайджанец. - Мы даже о деле поговорить не успели.
      Давайте выпьем за знакомство, для начала, а потом выскажу нашу просьбу.
      Стаканы звонко блинкнули и их содержимое было проглочено с придыханием и кряхтением.
      Старый выпил треть стопки, помоложе половину, а Никите была наполнен полный стаканчик.
      - Ребята! Не малить! Наливать одинаково! И пить поровну! запротестовал лейтенант, отложив, поломив половинку шоколадки.
      - Штрафная. Мы уже много отхлебнули, - виновато улыбнулся Расул.
      - Ну давайте теперь болтайте о деле! - ухмыльнулся Никита, очистив пару мандаринов пережевывая дольку за долькой.
      - Дело такое! Это папа рядового Мамедова. Я дядя рядового Мамедова. Любимый дядя! А он мой любимый племянник. Папа скучает, мама скучает, дядя скучает, сестры плачут! Командир отпусти Ильхамчика в отпуск, повидаться с родными.
      - Очумели? Он служит всего три месяца, а вы отпуск просите. Курсанты учебок только по семейным обстоятельствам ездят на побывку. Смерть родителей, тяжелая болезнь. Нужен повод. Тоска и плач не считаются.
      - Вах! - произнес Мамед, когда дядя перевел ему слова лейтенанта.
      - А по-другому можно решить проблему? В гостинице в городе сейчас живут мать и сестры. В гостиницу отпустите надвое суток? - продолжил гнуть свою линию дядя.
      - На субботу и воскресенье, может быть. В будни нельзя. Дядя вновь схватился за бутылку азербайджанского коньяка "Бакы" и предложил выпить за интернациональную дружбу британского советского народа.
      Никита хмыкнул, но возражать не стал.
      - До дна! - выкликнул дядя.
      Пришлось выпить до конца.
      - Ребята, вы сейчас быстро накачаете меня спиртным и вновь останетесь без результата. Не спешите.
      - Командир! Почему ты так говоришь? - обиделся дядя. Мамедов плохой солдат?
      - Обыкновенный. Как все.
      - Порядок не нарушает? Не хулиганит?
      - Всякое бывает. Но в принципе к нему особых претензий нет.
      - Вот и хорошо! Выпьем за Советскую Армию! - предложил дядя. - Я тоже был солдатом, дослужился до сержанта в стройбате.
      Дядя задумался, предавшись воспоминаниям и лицо его приняло хитрое выражение. Настоящий проходимец и пройдоха. Выпили за армию. Дядя вновь начал гнуть свою линию.
      - Командир, а я наслышан у вас служит замполит Рахимов. Азербайджанец!
      - Есть такой. Майор.
      - Вот. Точно! Твой начальник?
      - Мой. Но он не совсем азербайджанец. Он гремучая смесь полячки и кавказца.
      - Не важно. Главное что в его жилах часть крови джигита.
      - Ну-ну! - хмыкнул Никита. - Познакомить могу. Жалко что ли, но вряд ли поможет.
      - Дорогой! Это наши проблемы. Мы такой стол накроем! Пригласи его сюда! Михаил обещал. На втором этаже можно собраться?
      Никита со злостью посмотрел на дрыхнущего взводного. Вот гад! Уже наобещал и договорился. А потом убирать грязь кому? Солдат снова взывать? Не хотелось.
      - Нет, для этого есть гостиница. Там и пейте.
      - Обижаешь командир! - воскликнул дядя.
      В этот момент Мишка проснулся, поднял голову, потер кулаками глаза и обрадовано воскликнул:
      - А вот и пожаловал мой лучший друг! Наливай! Мишка по-хозяйски кивнул дяде и пододвинул стакан.
      - Пошел к черту! - беззлобно ответил Никита.
      Жидкость громко называемая коньяком и максимум тянувшая на разбавленный коньячный спирт делала свое дело. Будучи трезвым Никита наотрез бы отказал в гостеприимстве незваным гостям и приятелям, но алкоголь размягчал волю. Взгляд лейтенанта упал на стоящие в углу пирамидой коробки и внезапно захотелось банкета, с удалью молодецкой, с плясками, с песнями, цыганами...
      Эх, наверное, кто-то в роду был царским офицером. Пролетки, гитары, шампанское, стрельба в воздух из револьверов, визг женщин. Такой в принципе представлялась старая армия всем советским гражданам. Кутежи и более ничего.
      Никите захотелось этакой романтики, полета души, страстей, романтики! Как надоело это пыльное, жаркое захолустье.
      - Никитушка, пей! - взвизгнул Шмер, выпил и зачихал.
      Он всегда, когда перепивал, долго и громко чихал в кулак, вызывая смех у собутыльников.
      Дядя быстро принялся пояснять Мишке о нестыковочке, об отказе и негостеприимстве хозяина.
      - Никитушка! Комиссар хренов! Ошалел? - воскликнул отчихавшийся Шмер вытирая платком усы. - Все давно "на мази". Даже комбат приглашен от твоего имени. Незнающий лично ходил уведомлял о банкете. Твой адрес назвал и через два часа, (Шмер взглянул на часы), нет через сорок минут, господа офицеры пожалуют к тебе.
      - Сколько?
      - Если прибудут все, то двенадцать, но вероятнее всего двадцать. Обязательно нахлебники прибьются на "огонек".
      - Значит, будет спланированный тобой делам?
      - Ну зачем ты так? Все будет аккуратно, чинно, тихо.
      Ступай за мебелью в роту, а я начну накрывать. Спорить было бесполезно. Этот гад убил аргументом про комбата. Никита представил ярость "старого бамбука":
      Вот Алсынбабаев подходит к мансарде, а на дверях висит замок. Вместо сабантуя - облом. Супруге наплетено про проверку, занятия, а вместо развлечений, придется возвращаться в батальон, и выплеснуть гнев на подчиненных. Собрать на совещание, устроить батальонный ночной строевой смотр, заняться шагистикой на плацу.
      Нет! Уж, лучше пару дней наводить порядок в квартире с помощью курсантов.
      А, вот и они. Легки на помине. Впереди вломился на веранду сержант, а за ним задевая стены и косяки бойцы со стульями, и лавками.
      - А где столы? - рявкнул Шмер. - Наседкин! Где столы из ленкомнаты? Мы что узбеки? На полу скатерть расстелем?
      Говоря про столы Шмер хитро покосил правым глазом на Никиту. Кольнул, язва.
      - Ленинская комната заперта. Ключи у замполита, то есть у товарища лейтенанта, - ухмыльнулся сержант.
      - Замполит, иди выдай мебель получше. Я пока затащу наверх наш обеденный стол, - продолжал улыбаться Шмер.
      Никите не повезло. На полдороге к казарме на встречу попались бойцы с тремя столами.
      Это Неслышащий проявил инициативу, и вскрыл своим ключом помещение. Вместо худших столов, естественно, "прогнулся" и выдал лучшие. Лейтенант сбегал в канцелярию, поскандалил с ротным для "порядка" и, прихватив Невидящего направился приглашать Рахимова.
      Когда спустя некоторое время троица прибыла к мансарде застолье уже началось.
      Алсынбабаев улыбаясь, слушал похвалу "дяди" в адрес командования батальона, офицеров роты и прочих начальников.
      Никита застыл в дверях и сглотнул слюну едва не подавившись. Столы его шокировали. После полуголодной недели на одних макаронах и яичнице, дыхание перехватило.
      В центре теснились две пирамиды коньячных и водочных бутылок. Вокруг них разместились тарелки с нарезанной копченой колбасой, балыком, бужениной, овощные салаты, мелкопорезаная зелень. Несколько банок шпротов прятались среди горок разрезанных на четвертинки гранат, яблок и апельсинов. Огромный арбуз, дыни, шоколад, коробка конфет.
      Стоящий в темном углу возле "тещиной комнаты" запасной стол, был завален овощами и фруктами, которые, нарезать еще предстояло.
      Ну, что же, после пьянки, можно будет жевать еще неделю, доедая закуску. Как раз до получки.
      Собралось действительно почти двадцать человек. Кроме начальства приблудились все старые капитаны-взводяги, у которых нюх на такие мероприятия был как у охотничьих псов.
      Оповещать такого не требуется, он ориентируется на запахи и звон посуды. Чутье и интуиция, выработанные многими годами службы в гарнизоне.
      Вскоре Рахимов с земляками о чем-то толковал в сторонке, а Алсынбабаев набрав в коробку фруктов и бутылок исчез. Тотчас из темноты гуськом потянулась молодежь: лейтенанты и старлеи.
      За полночь Никита сделал две попытки выставить народ за дверь, но тщетно. Собутыльники угомонились только после того, как были допиты последние капли "зелья" и съедена вся закуска.
      Лейтенант грустно посмотрел осоловелым взором на чердачную комнату второго этажа. Да! Грустное зрелище.
      Даже свою недопитую рюмку коньяка нечем было заесть. Одни огрызки, шкурки и окурки. Кружки и опрокинутые бутылки, пепел на солдатской простыне заменявшей скатерть, жирные пятна, словно пулеметные очереди, пересекали материю вдоль и поперек. Это капельки масла от банок шпрот до мест закусывающих. За столом вновь сопел Шмер, но лежа уже на одном кулаке, ладонью левой руки, он прикрывал глаза от света. Зампотех Гуляцкий вырубился в странной и ужасно неудобной позе. В тоже время ему повезло, что не рухнул на пол. Лейтенант спал, откинувшись на спинку стула, который балансировал на двух ножках в такт дыхания пьяного. Хорошо, что дымоход печки оказался в полуметре от стола и лейтенант уперся в нее шеей и плечами. Голова свисала на грудь, как абсолютно ненужная часть организма. В ней был только один необходимый кусочек: рот для поглощения спиртного.
      Никита допил одним глотком коньяк, чтобы врагам не досталось и на подгибающихся ногах двинулся к лестнице. Ступеньки перегородила туша Миронюка. Майор спал богатырским сном, крепко обняв деревянные перила. Лейтенант поставил ступню на бедро майора и перепрыгнул через две ступеньки едва удержавшись на ногах. Майорская ляжка спружинила подкинув Никиту вверх, а на галифе Никешина четко отпечатался каблук лейтенантского сапога. Никита взмахнул руками и ухватился за деревянный поручень, слегка все же ударившись копчиком о ступеньку.
      Ступенька жалобно треснула.
      - Черт! - выругался лейтенант. - Кругом одни дубы и дубовая мебель. Лейтенант поднял с досок упавшую широкую фуражку "аэродром" Миронюка, и с силой запустил в пьяную усатую физиономию.
      - Убью, каналья! - промямлила "мишень", облизнулась, не открыв глаза и вновь всхрапнула.
      Дверь оказалась распахнута настежь. Никита накинул на петлю крючок и отправился на свой диван. С трудом стянул съежившиеся сапоги, рванул галстук, расстегнул пуговицы на брюках и рубашке не слушающимися пальцами, и тяжело вздохнул словно после утомительной борьбы.
      Затем бросил ворох формы в сторону стула. На нужное место приземлилось не все. Брюки плюхнулись на пол.
      Лейтенант усилием воли стянул носки и, завернувшись в одеяло провалился в кошмар.
      Ему снилось, что волосатые лапы Миронюка, душат его горло, постепенно сжимая пальцы на гортани. Усатая морда майора шипела: "Я тебе покажу каналья, как швырять майорские фуражки. Она пошита в Мосторге. Езжай в Москву! Шей новую. С золотистой ленточкой и генеральскими пуговичками." При этих словах майор теребил уши Никиты.
      Этот кошмар сменялся какой-то кровавой дракой. Почему-то били Никиту, причем все кому не лень особенно усердствовали Шмер и боец Куляшев. Ромашкину это было особенно обидно и досадно. Он пытался брыкаться, махать кулаками и доказывать солдату, что он его подчиненный, а бить офицера бойцу не положено.
      " А носки стирать положено?" - рычал боец.
      "Так они не мои, а Шмера, его и бей".
      "Его не могу, он мой взводный, благодетель. Это он велел Вас бить по морде".
      Никита с силой махнул кулаком и действительно во что-то осязаемо попал.
      - Твою замполита мать! - взвизгнул Шмер живым голосом, а не из сновидения. - Скотина, нос мне разбил.
       Никита с усилием прищурил глаза, открыть их широко не представлялось возможным. Не во сне, а на яви, из носа квартиранта-взводного капала кровь. Мишка запустил валявшимся на полу сапогом в лейтенанта. Сапожище, шмякнув о стену больно упал подковками на висок.
      - Миха! Ты чаво? С ума стрендил? Дерешься, сапоги швыряешь!
      - Это ты стрендил. В нос кулачищем со всей дури заехал! Алкаш проклятый! Ну и замполита прислали! Алкоголик! Форменный, законченный алкоголик. Я его бужу на построение, а он клешнями машет. С тебя пузырь за увечье. Сегодня же вечером!
      Глава 21. Посещение вертепа.
      Небо хмурилось, и ожидался дождь. Вчера было пасмурно и сегодня. Погода отражалась на настроении. Мутило после вчерашнего.
      В канцелярию заглянул Шмер.
      - Ты чего тут уселся? Поехали в город, развеселимся.
      - Мишка! Какое развеселимся? Денег ни копья. Даже на обед, не говоря об ужине. Вчера, почему не приберег закуски на "черный день"?
      - А что он уже наступил? - ухмыльнулся взводный.
      - Он еще спрашивает. У меня кишки слиплись от голода.
      - Вот и хорошо. Значит, к банкету ты созрел.
      - Опять банкет! Издеваешься! Я на спиртное смотреть не могу.
      - А зачем на него смотреть? Закрой глаза и пей. Можешь даже не разговаривать, мешать беседе не будешь. Никита удивленно посмотрел на взводного:
      - С кем ты беседовать собираешься? Чем это я могу помешать?
      - Нас, точнее меня, пригласил Ашот, очень большой человек в городе. Может быть самый главный.
      - Он что, начальник милиции или партийный вождь?
      - Чудак. Это мафиози. Его весь город боится, а милиция честь отдает, от чего-то понизив голос, произнес Михаил. - Поэтому в ходе застолий, ешь, пей и молчи. Не то начнешь политическую белиберду нести, не в тему. Я тебя беру для компании, чтоб пожрал, а им скажу, что от тебя кое-что зависит.
      - Да, не темни, зачем мне нужна встреча с такой темной личностью?
      - Чудак! Знакомство с Ашотом это для тебя как быстрый карьерный рост. Был никчемный лейтенант, а станешь, вхож в дома сильных мира сего! В пределах этого города.
      Суть дела такова, что Ашот просит отпустить в увольнение, на неделю Махмутова из второго взвода. Я сказал, что это можешь сделать ты. Он решил с тобой познакомиться.
      - На неделю! Не поедет. Ты с ума сошел! И я с ними ни куда не отправлюсь. На хрен мне сидеть за столом с какими-то "темными" личностями.
      - Ха! Отказаться уже нельзя. Ты получил приглашение! Эй, Абдулла, заходи! - Михаил приоткрыл дверь и окликнул кого-то в коридоре. В комнату вошел маленький, сухонький, сморщенный как выжатый лимон туркмен.
      - Изздрасствуй командыр! - произнес человечек и протянул для приветствия по восточному обычаю обе руки.
      Ромашкин взглянув на черные потрескавшиеся от солнца и грязи смуглые руки, внутренне содрогнулся, но крепко пожал их и изобразил дружелюбие.
      - Командир! Я тебя уважаю. Приглашаю быть почетным гостем на нашем тое! Будыт балшой пир! - туркмен сказал эту фразу, со значением подняв вверх оттопыренный указательный палец. - Нэ пажалэешь!
      - Ромаха, бери рюмаху! Надевай шинель и вперед! - распорядился Шмер. Едем в вертеп! Я открою тебе прелести злачных местных заведений. Ты уже созрел для этого, я думаю, ты уже взрослый мальчик.
      - Вертеп? Что это такое?
      - Чудак. Подпольный публичный дом.
      У Никиты отвалилась челюсть, и глаза округлились. Даже тошнота прошла.
      - А что у нас в стране есть такие заведения? Это запрещено законом!
      - У нас в стране нет, а в Педжене есть.
      - Что и нам можно будет пользоваться услугами девочек?
      - Держи карман шире! Только наблюдать! У тебя есть стольник на мелкие расходы? Или хоть полтинник? За бесплатно только комсомолки в райкоме отрываются. Тут бизнес, коммерческая любовь! - Хмыкнул Шмер. - Можно будет пить, есть, смотреть стриптиз, но руками или другими частями тела не трогать.
      - Извращенец! - рявкнул Никита. Кровь прилила к голове и брюки его зашевелились.
      - О, ты уже змея в галифе зашевелил! - хохотнул Мишка.
      - Отстань! - произнес, смутившись, лейтенант. Мозг заработал в одном определенном направлении, рисуя всевозможные фантастические прожекты. Теперь он совсем отбросил сомнения и лишь опасался, что Мишка пошутил. И что вместо таинственного "вертепа" с обнаженными манящими соблазнительными женщинами, он окажется в обычной прокуренной вонючей пивной.
      - А ничего что мы в военной форме? Может переоденемся?
      - Главное самим быть в форме и боеготовым! В морге тебя переоденут! глупо и мрачно хохотнул Мишка. - Я же тебе сказал идем отдыхать, но не развлекаться. Считай, что ты сидишь на партсобрании. Хочешь осуществить свои мечты, беги ищи двести рублей.
      - Почему двести? Ты сказал одна девка, сто рублей стоит.
      - А для меня? Я что буду наблюдателем? Нет, я заслужил, чтоб ты и меня побаловал.
      - С ума сошел? За ночь вышвырнуть получку? И на что?
      - На то самое, - усмехнулся Мишка. - Получишь то, что ты забыл за последний месяц в этом далеком краю. Думай, получишь мечты и грезы, как в сказках Шехерезады. Будет все: и шахини, и хери, и зады...
      В канцелярию вошел Ахмедка.
      - Ахмедка! Займи сто рублей! - воскликнул Ромашкин.
      - Двести. Займи лейтенанту двести! - перебил его скороговоркой Шмер.
      - Сто. Сто мне и сто ему.
      - Не дам не рубля никому. Несчастные алкоголики. Прогуляете, пропьете, а мне потом ходи за вами к кассе контролировать получили получку или нет. Я рубль к рублю каждый месяц должен отсылать. Отец контролирует накопление калыма.
      - У-у! Байский сынок! Попроси меня чего-нибудь помочь, пошлю подальше! - воскликнул Шмер, увлекая Никиту, и аксакала из канцелярии на выход, быстро приговаривая:
      - Веди себя тихо, меньше болтай, а то вляпаемся в какую - ни будь передрягу из-за тебя! Ты в городе человек новый, не умничай перед тем, кого не знаешь, и не задирайся!
      Ромашкин проснулся с нестерпимой головной болью. В мозгу кружилось, и что-то гудело, как в колоколе после перезвона.
      Изможденный лейтенант не открывал глаз, оттягивая еще чуть - чуть окончательное пробуждение. Сегодня воскресный день, выходной. Но это у всех, а Никите предстояло идти в роту, воскресенье - его день недели. В голове вертелись какие-то кошмарные, обрывки смутных видений и воспоминаний. Не понятно, что такое приснилось ночью, какой-то бред и ахинея. Вчера что было? Пили?
      В дверь негромко постучали.
      - Входи! - откликнулся Никита.
      В образовавшуюся щель в дверном проеме, просунулась голова солдата, который несмело произнес:
      - Товарищ лейтенант. Начальник штаба строит батальон. Вас срочно вызывает.
      - О черт! Ступай, сейчас я приду.
      Едва Никита пошевелился, как острая боль пронзила тело.
      - О-о-о! - выдохнул с шумом лейтенант.
      - Солдат, стой! Никуда не уходи, жди за дверью. - Подал откуда-то из угла голос Шмер. Мишка лежал в одежде и сапогах на матрасе, брошенном на полу, и жадно курил.
      Ромашкин огляделся, удивляясь с каждой минутой все более. Почему это он оказался на ночлеге в общаге? Чья комната? Что было вчера? Часть вопросов он непроизвольно задал вслух.
      На соседних койках зашевелились Белый Лебедь и Колчаков. Заслышав рассуждения Никиты они громко рассмеялись.
      - Ну ты лейтенант даешь! - воскликнул Белый. Он вскочил и принялся разминаться физическими упражнениями. В воздухе мелькали кулаки, пятки, локти.
      Бр-р-р. Никита затряс головой. От этой пляски рук и ног его слегка замутило.
      Вадик Колчаков был чуть разговорчивее. Он взъерошил вихор Ромашкина и участливо спросил:
      - Что? Ни черта не помнишь?
      - Нет.
      - А какой ты был вчера герой! Грозился истребить под корень местные племена, устроить Варфоломеевскую ночь иноверцам, порубать "чурок" на дрова. Требовал танк или хотя бы саблю и коня. Поминал добрым словом конницу Буденного и Александра Македонского (почему-то).
      Бессвязные события вчерашнего дня по-прежнему кружили хороводом в голове, но цепь событий никак не желала принять стройность и отчетливость.
      - Что сон? Что явь? Что бред? Что реальность?
      - Кажите, шо вчора було! - заговорил почему-то на украинской мове (речи) лейтенант.
      - Ты ж не хохол, не балакай, или забыл свою национальность? Что было? Гуляли вчерась, братец! Буйно гуляли-с! - ответил с издевкой Белый. Лебедь закончил разминку, и побежал в умывальную комнату, гулко топая по длинному коридору.
      - Солдат ступай в казарму, - вяло простонал Никита. - Передай сержантам, чтобы строили роту. Сейчас приду.
      - Какое ступай, - усмехнулся Шмер. - Бери, братец, шинель лейтенанта и неси чистить. Она как раз подсохла, и грязь хорошо облетит.
      - А где она, - уныло поинтересовался боец.
      - Вон, в углу за дверью стоит, к стенке привалившись.
      Никита с удивлением открыл глаза и действительно увидел стоящую шинельку, облепленную от погон до полы, сухой серой коркой.
      - Это где я так упал?
      - Н-да! Не упал, друг мой, тебя уронили и валяли по земле. Скажи спасибо, что не убили. Ашот спас от верной гибели. Ребра болят? Челюсть цела?
      - То-то я думаю, отчего это мое тело ноет, и на жизнь жалуется, поразмышлял вслух Ромашкин. - А челюсть, кажется, цела.
      Никита ощупал лицо и тотчас заныла бровь, напоминая о себе.
      - Лоб болит, - признался лейтенант.
      - Это тебе кулаком звезданули, оттого и болит. Хорошо кастета в руке у туркмена не оказалось в этот момент. А когда он его достал, то мы уже подбежали на выручку.
      Солдат явно прислушивался к разговору, и был тотчас выставлен за дверь крепкой рукой Колчакова, вместе с шинелью, сеющей по полу комья сухой грязи.
      - На, солдатик, щетку, но вначале отбей ее об угол общаги, и лишь затем чисть. Работай тщательней, не спеши. Да погоны не оторви командиру.
      - Ага, иначе как он на построение пойдет без крыльев. Херувим ты наш, или Серафим! Я точно в этих тонкостях "не шуруплю"! - ухмыльнулся Шмер, стряхивая на пол пепел с сигареты.
      - Иди к дьяволу! - огрызнулся Никита.
      В этот момент в комнату вломился следующий посыльный. Он обратился не к Ромашкину, а к Шмеру.
      - Товарищ старший лейтенант. Вас комбат вызывает. Срочно!
      - Меня? Может, с Ромашкиным попутал, казак? Может замполита?
      - Не-е-е, Вас требует! Точно. Он еще громко что-то по-татарски кричал и топал ногами.
      - Наверное, по-башкирски, он же башкир. Но принципиально это дело не меняет, право слово: монголо-татарское иго. Передай, что меня нет, придет Ромашкин, только почистится и приведет себя в порядок. Нет, стоп! Кстати вот тебе задача: иди, отмывай сапоги, но вначале постучи друг об друга хорошенько, да шапку отбей от грязи, на тебе расческу, расчеши ее, а то она словно блин смялась и скомкалась.
      Третий солдат, вломившийся вызывать Колчакова, был озадачен чисткой брюк.
      - Ну замполит! Ну забулдыга! Пришлют же на нашу голову кадры. И где их только выкармливают? Где обучают? Скажи, Колчаков? Вы с одного церковно-приходского училища?
      - Почему это с церковного? - обиделся Колчаков.
      - Вадик, вас ведь обучают о душе заботиться, опиум для народа распространяет. Так из одной бурсы?
      - Из одной. Только разных приходов и епархий.
      - Чувствуется, он пить совсем не может. Вот ты другое дело, богатырь! Ведро выпиваешь и не пьянеешь. А этот хмырь, знаешь, что вчера начудил?! Не расхлебать теперь беду. В городе опасно появляться месяц-другой...
      - И что он натворил такое? Ночью вас было обоих без переводчика не понять. Вломились, словно слоны, согнали Сережку Васильева с койки. Бедняга, битый час затем ночлег искал. Набежала целая толпа. Гвалт развели, свалили бедолагу Никиту в проходе и куда-то умчались. Что случилось?
      - Никита пытался устроить этническую чистку Педжена. Ревел, как бешеный лев и бился словно тигр. Откуда мощь голоса, в столь худом организме. Кожа, да кости, ну и еще жилы и кал. Представляете, вчера произошла битва при Ватерлоо, Бородино и Педжене, одновременно...
      Постепенно вместе со сбивчивым рассказом Шмера, к Ромашкину возвращалась память. Оказалось что эти ночные кошмары и видения с дракой, погоней, цыганами, плясками, не бред и не сон, а самая настоящая явь, опасная и жутко неприятная. Судя по всему события, не завершились, развязка еще предстояла, но не известно какая....
      Итак, наши приятели Никита и Шмер в сопровождении аксакала убыли из казармы в неизвестном направлении, оставив за себя скучать Ахметку, с мечтами о скорой покупке молодой жены.
      За забором приятелей поджидал старенький ржавый "Москвич", желтая краска которого облупилась во многих местах, а грубо нанесенная грунтовка поверх "родной", совершенно не совпадала. Оттого машина была похожа на старого леопарда, затаившегося в саване, выжидающего зазевавшуюся молодую, глупую газель.
      Из машины с трудом выбрался огромный, тучный мужчина, "четвертый" подбородок которого лежал на необъятной груди, а большой живот поддерживался широченными подтяжками. Казалось, лопни они, и пузо оторвется от тела и упадет.
      - Вай! Миша! Друг дорогой! - ласково заговорил армянин, обнимая Шмера, словно старинного приятеля.
      - А это мой кореш, о котором я говорил, произнес Мишка, подталкивая вперед Ромашкина. Ценнейший человек. Герой! Доброволец! Прибыл строить коммунизм в песках Каракум.
      Лицо Ашота расплылось в широкой счастливой улыбке, как будто говорилось о нем, и это он доброволец-строитель нового общества. Одет босс мафии был в хорошую дубленку, но без пуговиц, на каждом пальце за исключением больших было по дорогому перстню, джинсовые брюки и рубашка были явно привезены кем-то из Афгана и куплены по случаю. Распахнутая рубашка оголяла грудь, где в зарослях склоченных черных волос, висел большой золотой крест. Ашот после церемонии приветствия проделал обратную процедуру по влезанию в крохотную машину. Рядом с ним усадили тщедушного дедулю, иначе ни одному из офицеров на переднем пассажирском сиденье было не уместиться.
      Машина жалобно просела, скрипнула рессорами, и Никита засомневался, выдержит ли ходовая часть.
      - Нэ бойся, рессоры усиленные, смелей садись. Баня и рэсторан ждут нас!
      - Ашот, почему не купишь себе "Волгу"? Зачем мучаешься в этой коробчушке?
      - Хм, я бы купил, но зачем лишний раз привлекать внимание начальства. Меня уже первый секретарь горкома вызывал, выказывал неудовольствие, что постовые милиционеры мне честь отдают. Я ему говорю: "Дорогой товарищ секретарь, хозяин, я об этом их не просил, они сами! Ну не буду же останавливаться возле каждого легавого, и совестить его, мол, зачем эта нэнужная лесть".