Помню, тогда вбежал я домой, уселся на подоконник - вижу Москву-реку, здание МОГЭС, Кремлевские башни, гляжу на них и не верю. А рядом суетится растерявшаяся мама. Не знает, куда посадить, чем угостить. Потом вдруг всплеснула руками. Оказалось, что и угощать-то нас нечем.
      Иванов и Скляренко недоуменно глядят на меня. Им непонятно, почему я медлю, не подаю команду открыть чемоданы. В них и консервы, и колбаса, и много всего другого. Шутка ли, летный паек на трех человек на полмесяца. Я же любуюсь сияющей мамой, смотрю, как она хлопочет, волнуется, и не решаюсь вмешаться в ее заботы. В них наша общая радость.
      ...Произошло все совсем неожиданно. На аэродроме мы приземлились под вечер. Грязные и усталые, сразу помчались в баню. А тут срочный вызов к командиру нашей перегоночной группы майору Пономаренко. Запыхавшийся, вбегаю в штаб. Пономаренко с Борзовым загадочно улыбаются, предлагают присесть.
      - Приказано один самолет переделать под наше вооружение, - наконец говорит Илья Неофитович. - Нужно лететь в Москву на завод. Решили тебе поручить. Не возражаешь? Другая кандидатура тоже имеется. Борзову бы нужно с родными увидеться. Однако он не согласен. Еще и другая задача перед ним поставлена - летчиков срочно переучить.
      - Соглашайся, - смеется Иван Иванович. - Я в другой раз наверстаю. Ты ведь тоже москвич.
      - А может, все-таки вы полетите? Я уже был. Год назад...
      - Исключено, - вздыхает Иван Иванович. - В этот раз уступаю тебе, а в другой - не просись, не пущу.
      Если Борзов сказал, значит, точка. Характер его мне известен. Не человек, а кремень. В воздухе виртуоз. Под Двинском на его экипаж "мессеры" навалились. Дрался он с хладнокровным упорством, мастерски уходя от ударов. Даже когда подожгли, не покинул машину. Обгоревший, привел дымящийся самолет и посадил на аэродроме. Казалось, он больше не будет летчиком. Однако Борзов не только поправился, но и снова сел за штурвал самолета. И опять полеты, бои...
      В сентябре сорок первого его подбивают вторично над колоннами танков под станцией Тосно. Вспыхнувший самолет с трудом повинуется летчику. Борзов покидает машину последним. Приземлившись на вражеской территории, шесть суток ведет экипаж по лесам и болотам, обходя фашистские гарнизоны, населенные пункты, дороги. На седьмые выходит к своим.
      Чуть подлечившись, он снова в воздухе: бомбит врагов днем и ночью, сбрасывает торпеды на корабли, ставит мины. На груди два ордена Красного Знамени. Лицо волевое, открытое. Взгляд независимый, дерзкий, решительный...
      - Значит, летишь? Ну добро, на здоровье. Сядешь в московском аэропорту - сразу рули на завод. Там тебя должны встретить инженеры из Главного управления.
      ...Мама всплеснула руками:
      - Зачем так много продуктов? Хоть недельку побудете? Я бы для вас постаралась. Продуктов вон сколько с собой привезли. А сами худущие, синие. Только и красят вас ордена. Судимость-то сняли? - добавляет она неожиданно.
      - А это откуда известно?
      - Думаешь, если простая да старая, значит, не смыслю ни в чем? В Москву не вы одни прилетаете. Форма у морских летчиков видная, замечаю ее еще издали. Встречу на улице незнакомого паренька - подхожу: "Вы не с Балтики?" Если с другого моря, то извиняюсь. А уж если балтиец мне попадется - не отпущу. Все разузнаю доподлинно. Да и люди душевные, откровенные. От матери ничего не скрывают.
      В коридоре звонок.
      - Ты сиди. Я открою.
      Шурочка на пороге. Застыла от неожиданности. Смотрит и, видно, не верит...
      "25 марта. На заводе уже нас признали. В проходной пропускают без предъявления пропуска. Самолет закатили в огромный цех ангарного типа. Тут же размещаются всевозможные станки, верстаки и другое необходимое оборудование. В рабочей бригаде одна молодежь допризывного возраста. Только мастер - вернувшийся по ранению фронтовик..."
      В первые сутки заводские инженеры выдали рабочие чертежи на переоборудование машин. Надо дополнительно установить подкрылевые держатели для торпед, мин и бомб, а в фюзеляжном бомбоотсеке - бензиновый бак большой емкости. Кабину для штурмана оборудуют в хвостовой части фюзеляжа, а для стрелка-радиста поставят турельную башню с крупнокалиберным пулеметом.
      Вечером над самолетом появился плакат:
      "РЕБЯТА! САМОЛЕТ НУЖЕН ФРОНТУ. ВЫПОЛНИМ БОЕВУЮ ЗАДАЧУ ДОСРОЧНО!"
      И закипела работа. Парни и девушки буквально облепили машину. Сверлят, пилят, клепают. Работают чисто, аккуратно, самоотверженно, не считаясь с затратой сил и времени.
      Мы, консультанты, определяем, что и как нужно сделать. Ребята нас очень внимательно слушают, беспрекословно выполняют все указания.
      Москва изменилась, стала строгая, деловая. К -военным везде относятся с исключительным уважением, стараются нигде не задерживать. Приятно, когда тебе говорят: "Проходите, товарищ. Вам нужно быстрее".
      Всем экипажем сходили на Красную площадь, постояли перед Мавзолеем Владимира Ильича, полюбовались ажурной архитектурой Кремлевских башен, неповторимым творением русского зодчества - собором Василия Блаженного.
      - Твердыня Отечества, ее мозг, ее сердце, - проговорил Иванов, восхищенно осматриваясь. - Здесь все народное, русское. И никому, кроме нас, тут не бывать во веки веков!
      "3 апреля. Снова перелетели на свой полковой аэродром. Сделали самолет на три дня раньше срока. На наш взгляд, машина получилась удачная. Теперь у нее грузоподъемность и продолжительность полета не уступают нашим отечественным торпедоносцам. Здесь ее сдали в дивизионные мастерские. Она будет являться эталоном для переделки всех остальных.
      Завтра опять летим в глубокий тыл. В составе перегоночной группы уже десять экипажей. Командиром назначен майор Пономаренко. Борзов остается продолжать переучивание летного состава".
      "7 апреля. Сибирь встретила нас непогодой. С утра моросит мелкий дождик со снегом. Самолеты обледенели. Облетывать их невозможно.
      Вечером прогулялись по городу. На улицах непривычно горит электричество, но гуляющей публики незаметно. Народ кругом трудовой. Прохожие быстро шагают по тротуарам, торопятся на работу в ночную смену. Окна в домах не зашторены. О световой маскировке местные жители даже представления не имеют. В парке работает ресторан, играет эстрадный оркестр. Такого мы с довоенного времени не встречали. Решили зайти, посмотреть. В зале пусто и неприветливо. Мы вчетвером присели за столик. Тучный розовощекий официант услужливо пояснил:
      - По виду вы, кажется, с фронта, поэтому наших порядков не знаете. В ресторане на каждые сто граммов напитка положено заказывать порцию горячего.
      - Вот чертовщина! - пробурчал Петр Летуновский. - Такие порядки, да к нам бы в Ленинград. Люди бы сразу ожили".
      "9 апреля. К городу прорвались под низкими облаками. Сверху аэродром кажется огромным озером. "Приводнились" при сильном дожде. На отдых устроились в бывшей курсантской казарме, уставленной двухэтажными старыми койками.
      - Вам, морякам, привычно в воде полоскаться, - смеются армейские летчики. - Тело в ракушках не промокает. А нам, сухопутчикам, каково? Вторую неделю не просыхаем..."
      Вверху, над Иваном Шамановым, улегся его неожиданный пассажир Эрих Гептнер. Закинув руки за голову, он мечтательно улыбается.
      Эрих Георгиевич работал в Сибири пилотом в гражданском аэропорту. С первого дня войны он стремился попасть в военную авиацию, но его не отпускали, ссылаясь на то, что он нужен именно здесь. С Иваном Шамановым Эрих когда-то вместе служил и здесь столкнулся случайно на улице города. Узнали друг друга, обнялись. Крепкую старую дружбу припомнили и... заявились к майору.
      Пономаренко сначала задумался, потом трянул головой:
      - Не подведешь нас с Иваном?
      - Не подведу, Илья Неофитович. Честное слово! - взмолился Эрих. Скорее погибну, чем честь замараю. И местное руководство не возражает.
      - Тогда приходи прямо к вылету. И справку от командира отряда с собой принеси. В Ленинграде мобилизуем в наш полк. Опытных летчиков нам не хватает.
      Так появился на самолете Ивана Шаманова непредусмотренный член экипажа.
      "11 апреля. Прилетели домой без происшествий. Теперь в полку пятнадцать "бостонов". Три в мастерских уже переделали по московскому варианту. Борзов облетал их на полигоне с имитацией торпедных атак и практическим сбрасыванием учебных торпедных болванок. Маневренные качества самолетов ему понравились. Завтра опять летим в Сибирь. Пригоним еще десять машин".
      "17 апреля. Перегонка закончилась. Наш тыловой аэродром буквально забит новыми самолетами. Их затолкали на лесную опушку, закрыли сетями, еловыми ветками. Переделанные машины отгоняют на площадку неподалеку от деревни. Там заново формируется первая эскадрилья.
      На фюзеляже одного из "бостонов" написано крупно по-английски: "Мы сделаем". Это любимое выражение известного американского киноартиста Реда Скелтона. В письме, обнаруженном в пилотской кабине, автор сообщает, что этот самолет куплен им на личные сбережения для оказания помощи русским друзьям в нашей общей борьбе с врагом, и просит передать его одному из лучших летчиков. "Впоследствии, - пишет Ред Скелтон, - я хотел бы познакомиться с тем человеком, который будет управлять этим грозным самолетом. Я желаю ему большого счастья и удачи. Я знаю, что не мне говорить вам, как надо бить врага".
      Машину вместе с другими поставили на дооборудование. Интересно, кому ее вручат?.."
      "25 апреля. Петр Стрелецкий и я перелетели на новое место. Меня назначили в первую эскадрилью - заместителем командира. Летчиков пока нет. В нашем подчинении один Гептнер. Его уже мобилизовали и присвоили звание старшего лейтенанта. Летает Эрих прекрасно. Немного потренируется в боевых условиях и станет настоящим военным летчиком.
      Попробовали на "бостонах" летать в ночных условиях. Машина простая, пилотируется легко. Приборы в кабине высвечиваются четко. Намеченную тренировочную программу выполнили за две ночи.
      Иванов заскучал. Во Всеволожском поселке осталась его любимая девушка Тося. Каждый вечер Коля строчит ей длинные письма и с каждой почтой получает ответы. Я пытался над ним подшутить - обижается. Значит, дело серьезное.
      Из Тосиных писем мы знаем все новости. Ленинградцам снова увеличили хлебную норму. Продуктовые карточки отовариваются без перебоев. Жить стало значительно легче. Только обстрелы города продолжаются. Фашисты подвезли огромные пушки. От взрывов снарядов рушатся здания, гибнет много людей. Однако все знают, что самое страшное уже позади, что скоро у стен Ленинграда фашисты найдут свою гибель".
      "5 мая. Наконец-то прибыли летчики - молодые симпатичные парни. Все успешно закончили ускоренный курс училища, но для полетов на торпедные удары подготовлены слабо. Нет у них морской выучки - привычки к длительным полетам над морем вне видимости береговой черты, не могут пилотировать ночью и в сложных погодных условиях. Майор Пономаренко решил свести их в одну учебную группу и начать теоретическую программу с изучения тактики. Вчера и сегодня составляли программу. Как ни крутили, меньше трех месяцев не получается. Узнав об этом, некоторые пилоты начали выражать недовольство. Я тут же вспомнил, как сам кипятился, когда нас ознакомили с программой переучивания на торпедоносцев..."
      "28 мая. Вчера вместе с майором Пономаренко перегнали два самолета..."
      Наш домик под Ленинградом почти опустел. Опять в нем живет только третья Краснознаменная. Как и прежде, в ней собраны наиболее опытные экипажи. Майора Александра Дроздова куда-то перевели. Вместо него эскадрильей командует капитан Григорий Васильев. Сейчас он готовит свой летный состав к полетам на дальнее крейсерство. Такую задачу мы еще не решали. Посильна она лишь для летчиков с отличной техникой пилотирования, высоким уровнем тактической подготовки, закаленных физически и морально.
      Об этих полетах мечтали и ранее. Давно мы стремились прорваться в центр Балтики, на ключевые морские дороги противника. Знали, что там наша главная цель. Да обстановка не позволяла. Нужно было громить фашистов на суше, отбивать их от стен Ленинграда. Теперь времена изменились. Пополнилась и окрепла армейская авиация. Ее штурмовые дивизии на сухопутных фронтах превратились в грозу для противника. У нас появилась возможность усилить удары на море. Отсюда и возникла проблема дальнего крейсерства. Ночью во вражеский тыл проникнуть не трудно. А как пролететь туда днем, без прикрытия истребителей, через зону противовоздушной обороны фашистов, на глубину от трехсот до семисот километров?..
      Многое в нашем домике изменилось. Подполковника Челнокова перевели на Черное море. Теперь за командира полка остался Илья Неофитович Пономаренко.
      И еще одна неожиданность. Только пришли на КП и разговорились с ребятами, как сзади кто-то спросил:
      - О чем здесь толкует прилетевший пилот? Обернулся - глазам не поверил. Передо мною Калашников, комиссар 41-й отдельной...
      - Виктор Михайлович! Вы-то какими судьбами тут очутились?
      - Залетался ты, друг, по тылам. Совсем от полка оторвался. Даже не знаешь, что я Бушихина заменил, - трясет мою руку черноволосый майор. Теперь не отпустим. Решили на месячишко тебя задержать. На ДБ-3 повоюешь. Возражений не будет?
      - А молодежь? Ее же учить обязательно нужно.
      - Серьезное дело мы тут затеваем. У капитана Васильева с кадрами туговато. Пока молодежь в Богослово теорией занимается, ты с экипажем к нему в эскадрилью вольешься...
      Первый успешный полет на дальнее крейсерство провел экипаж Ивана Гавриловича Шаманова. Вместе со штурманом Михаилом Лориным Шаманов в ночной темноте пролетел над Эстонией и с рассветом начал поиск в Рижском заливе. Через час обнаружили транспорт водоизмещением в пять тысяч тонн. Кораблей охранения не было. Взрывом торпеды транспорт почти разломило. Накренившись, он сразу же затонул.
      А дальше началось самое трудное. Возвращаться знакомым маршрутом нельзя, потому что над Эстонией солнышко. Самолет обнаружат вражеские посты наблюдения еще до подлета к эстонскому берегу. Тогда не менее двух часов его будут преследовать фашистские истребители. Десятки зенитных орудий откроют ураганный огонь по одинокой машине. Гибель почти неминуема. В поисках облаков решили пролететь по заливу на юг. К счастью, на этот раз полковой метеоролог капитан Шестаков не подвел. Его прогноз подтвердился. На подходе к латвийскому берегу они встретили мощную облачность. Забравшись за верхнюю кромку, экипаж на большой высоте долетел до озера Ильмень, потом через Чудово вышел на Волхов и оттуда благополучно вернулся домой. Полет продолжался почти семь часов. Третья Краснознаменная положила начало успешному дальнему крейсерству.
      "17 июня. Опять в основном летаем на бомбоудары и минные постановки. Дальним полетам мешают белые ночи и, главное, непонятные перебои с доставкой горючего. С целью его экономии непродолжительные полеты с торпедами выполняются только в Финский залив. Экипажи старших лейтенантов Николая Деревянных и Аркадия Чернышова потопили по одному транспорту".
      "23 июня. Стыдно смотреть в глаза боевым товарищам. Два раза летал на дальнее крейсерство - и неудачно. В первом полете в дожде и тумане исколесили почти все Балтийское море, но цели не обнаружили. Восемь часов проболтались даром. Вторично летали вчера. В Ботническом заливе обнаружили транспорт противника без охранения. От волнения я, видимо, допустил ошибку в выдерживании высоты. Торпеда при ударе об воду разбилась и затонула..."
      Тогда ситуация получилась прискорбная. Летели во вражеский тыл за шестьсот километров. Рисковали, искали, переживали. И все пошло прахом за долю секунды. Цель перед нами, а потопить ее нечем. Да и муки на этом пока не закончились. Еще нужно при ясной погоде пролететь над Финляндией и до дома добраться. От обиды я чуть не заплакал. Хорошо, что хоть штурман меня поддержал:
      - Не горюй, командир! Должниками мы долго не будем. Завтра же прилетим и капут устроим. Набирай высоту и бери курс на север. Я маршрут проложил над безлюдным районом. Теперь мы должны в Ленинград прилететь и обратно в Балтийское море вернуться...
      На аэродром сели нормально. Следом за нами вернулись с победой экипажи капитана Васильева и старшего лейтенанта Колесника. Они обнаружили и потопили два транспорта. Над Финляндией Колесника атаковал вражеский истребитель. Удачным маневром Павел развернулся в сторону солнца, и противник его потерял.
      "25 июля. Завтра летим на новое место. В течение месяца мы минировали портовые фарватеры и лишь изредка, днем, - в плохую погоду, летали с торпедами в Финский валив. При этом старшие лейтенанты Белов и Колесник утопили два транспорта, но оба на поврежденных машинах еле дотянули до своей территории. Фашисты на ближних коммуникациях усилили корабельное охранение транспортов и прикрывают их патрулированием истребителей. Мы же в эти районы летаем лишь одиночными самолетами.
      С 15 июля лимитирование горючего кончилось. Оно стало поступать без ограничений. Уже 18-го на дальнее крейсерство вылетели два экипажа. Аркадий Чернышов обнаружил и потопил крупный транспорт, а экипаж Евгения Белова не вернулся с задания. С ним погиб один из немногих моих сослуживцев по 41-й отдельной штурман старший лейтенант Николай Севастьянович Семенко. В последней радиограмме экипаж сообщил, что их над Финляндией атакуют истребители.
      Обидно улетать, не рассчитавшись с "фрицевским долгом". За последние дни экипажи Васильева, Бунимовича и Борзова потопили еще три транспорта, а мой самолет простоял на смене моторов. Майор Пономаренко неумолим. Просил его хоть на недельку отложить мое возвращение в первую эскадрилью. Не разрешил".
      "7 августа. Формирование эскадрильи заканчивается. Молодежь не узнать. Летчики получили хорошую тренировку в ночных полетах, пилотируют машину уверенно, грамотно. Сейчас мы летаем на полигон, отрабатываем тактические приемы торпедометания. Наш командир эскадрильи капитан Константюк недавно прибыл с Тихоокеанского флота, боевого опыта не имеет, настойчиво изучает все новое. Стрелецкий и я не вылезаем из инструкторской кабины двухштурвального самолета с рассвета до темноты, тренируем каждого летчика в визуальном определении высоты, в занятии исходной позиции для атаки, в выполнении противозенитного маневра на малых высотах. От ежедневного напряжения иногда устаем до одури, но не жалеем об этом. Молодые пилоты меняются на глазах. У них появляется хватка настоящих торпедоносцев".
      "20 августа. Всей эскадрильей перелетели под Ленинград на недавно построенный аэродром. Живем в черте города, в живописном местечке. Весь летный состав разместился в двухэтажном особнячке. В таком же домике по соседству расположилась вторая эскадрилья. Она, как и наша, укомплектована новыми самолетами "Бостон" и необстрелянной молодежью".
      "23 августа. Приступили к полетам на минные постановки. Продолжительность каждого вылета небольшая, в пределах полутора-двух часов, зато эффект изумительный. Летчики втягиваются в ночные полеты над морем в условиях сильной дымки, самостоятельно выходят на цель, прорываются к ней сквозь зенитный огонь, мужают и закаляются.
      С торпедами нас пока не пускают. Майор Пономаренко решил "обкатать бостонистов" на менее сложных задачах. Но молодежь уже чувствует силу и горит желанием сразиться с противником в торпедном поединке".
      "26 августа. Вчера Колесник потопил еще один транспорт водоизмещением шесть тысяч тонн. Этой победой Павел довел боевой августовский счет третьей Краснознаменной эскадрильи до семи потопленных вражеских судов".
      "4 сентября. Сегодня на дальнее крейсерство вылетала вся третья Краснознаменная. Васильев со штурманом Данилиным, Разгонин с Чвановым, Шаманов с Лориным, Бунимович с Михаилом Советским, Колесник с Сагателовым, Чернышов с Алексеем Рензаевым и Летуновский с Борисом Черныхом потопили семь транспортов. Такого успеха в полку еще не было.
      К моменту их возвращения погода испортилась. Экипажи садились на взлетную полосу при ливневом дожде. Из кабин вылезали усталые, мокрые и засыпали в автобусе. Длительный, напряженный полет над вражеской территорией, поиск цели, атака на малых высотах и возвращение в сложных погодных условиях измотали их до предела. К таким испытаниям наши пилоты еще не готовы. Крейсерство на "бостонах" необходимо начать наиболее опытным экипажам".
      "19 сентября. Командиром нашего полка назначен майор Иван Иванович Борзов. Внимательно разобравшись с подготовкой каждого летчика, он определил срок готовности эскадрильи к полетам на дальнее крейсерство 1 октября".
      "30 сентября. На полковом партийном собрании выступавшие отмечали успехи партийной организации третьей эскадрильи. Коммунисты Колесник, Разгонин, Шаманов, Чернышов, Бунимович, Советский, Васильев, Лорин, Данилов идут в авангарде всего полка, настойчиво ищут и топят торпедами вражеские суда, перевозящие танки, машины, оружие, боеприпасы и снаряжение. На личном счету у каждого экипажа по три-четыре потопленных транспорта. В августе сентябре коммунисты партийных организаций первой и второй эскадрилий провели большую индивидуальную работу с молодым летным составом, что обеспечило высокое качество ввода в строй экипажей и повышение их боевого мастерства. Полеты на минные постановки и бомбоудары по базам противника приучили летчиков к морю, закалили духовно, подготовили к выполнению наиболее сложных заданий. Собрание обязало всех коммунистов усилить свой личный вклад в борьбу с германским фашизмом и к 26-й годовщине Великого Октября порадовать Родину новыми победами на море".
      Под крылом - Балтика
      Машина словно застыла в морозном воздухе. Моторы работают ровно, баюкают слух монотонным переливчатым гудом. Над верхним стеклом кабины мерцают крупные звезды. Внизу сереют плотные облака. Их верхняя кромка не ниже пяти тысяч метров.
      Нам поручено первое крейсерство на "Бостоне". Маршрут пролегает от Ленинграда до устья Финского залива и делает резкий излом на юг, в ту пасть Балтики, куда мы почти не летали. Основной район поиска расположен от полуострова Сырве до Мемеля.
      - Проходим над Гогландом. Облака очень плотные, - говорит Иванов. - Над ними нас никто не отыщет. Может, не будем тащиться до устья? Лучше, пожалуй, пройти над Эстонией.
      Предложение заманчивое. Поправка в маршруте сокращает наш путь километров на сто пятьдесят.
      - А если над сушей облачность кончится?
      - Такая, как эта, сразу не кончится. Нам бы до берега над ней проскочить. Рекомендую принять чуть левее на курс двести двадцать.
      Уверенность штурмана отметает возникшие опасения. Свобода маневра торпедоносца - основа дальнего крейсерства...
      Облачность постепенно редеет и наконец обрывается. Внизу появляются редкие тусклые огоньки. Это эстонские хутора. Фронт далеко, и они маскировку не соблюдают.
      - Погода меняется вовремя, как по заказу, - сообщает мне штурман. Кончились облака, и минут через пять мы над Рижским заливом. А там ищи ветра в поле...
      Он прав. Впереди, под обрезом кабины, виднеется темная линия берега. Может, ее я не вижу, а, скорее, угадываю? Наползая с востока, предрассветная сизая мгла затеняет далекие звезды. Наверху начинает светать, но внизу еще темень, словно огромным ковром она укрывает далекую сонную землю.
      Под самолетом мелькают волнистые серые гривы. Вздымаясь и опускаясь, они словно гонятся друг за другом и, не догнав, закипают от ярости пенными брызгами.
      Вот она - Балтика! От горизонта до горизонта раскинулась неохватной ширью, неоглядным простором свинцом отливающих волн. В стороне одиноко парит белоснежная чайка, изредка машет она крыльями. Так, и хочется крикнуть: "Здравствуй, родная! Спасибо, за теплый балтийский привет".
      - Слева на траверзе дым, - почему-то вдруг шепчет Скляренко. - Слышите, командир? До него километров пятнадцать.
      - Ты чего зашептал, как простуженный? - возбужденно говорит Иванов.
      - Там же фашисты, - громким голосом отвечает гвардии старшина. - Я и шепнул, чтоб они не услышали.
      ...Под дымком появляются очертания транспорта. Вырастая над горизонтом, он приближается, с каждой секундой становится четче, рельефнее. Судно просело в воде очень низко. Его длинный сереющий корпус по цвету почти сливается с волнами. Надстройки с дымящей трубой расположены ближе к корме. Буруна от винтов почти нет, но у носа взбиваются белые брызги.
      Вот когда пригодятся советы североморцев. Кабина штурмана на самолете расположена недалеко от хвоста. Теперь ни он, ни стрелок фашистское судно не видят. Целиться должен сам летчик - на глаз. Он же бросает торпеду с короткой дистанции. Палец руки механически давит на кнопку переговорного аппарата:
      - Транспорт противника без охранения. Водоизмещение три тысячи тонн. Следует курсом на север. Осадка большая - загружен сверх нормы. Ход приблизительно восемь узлов. Атакую!..
      Глаза одновременно наблюдают за целью и определяют высоту до воды. Непрерывно удерживаю нос самолета чуть впереди обрамленного пеной корабельного волнореза. Судно уже совсем рядом. Пора...
      - Бросил!
      А борт транспорта, его труба и надстройки уже стремительно наплывают на самолет, мгновенно проносятся под крылом и исчезают из поля зрения.
      - Торпеда идет! - кричит Иванов. - Транспорт взорвался! Фотографируем.
      Энергичным движением штурвала ввожу самолет в разворот. Транспорт теперь в стороне. Окутанный облаком дыма и пара, он медленно валится на бок, уходит под воду. Свинцовые волны лижут борта, набегают на палубу. Через минуту под нависшим над водой облаком дыма виднеются только обломки.
      - Возвращаться, пожалуй, нам лучше над Финским заливом, - говорит Иванов хрипловато. - Около его устья войдем в облака и возьмем курс домой. Долг отплатили, теперь умирать не положено.
      "5 октября. Молодец Эрих! Сегодня летал на дальнее крейсерство и потопил вражеский транспорт водоизмещением в семь тысяч тонн.
      Погода была явно нелетная. По маршруту почти непрерывно лил дождь. Местами машина подвергалась обледенению. Но он проскочил, прорвался в центральную Балтику, обнаружил фашистское судно и потопил его. Вот что такое воля, настойчивость, смелость в сочетании с прекрасной техникой пилотирования..."
      Не ошибся Пономаренко, когда в Сибири поверил незнакомому летчику. Тот не подвел. Примечательно, что эту победу он одержал на "Бостоне", который нам подарил Ред Скелтон. Передавая нам подарок, конечно, он уж никак не рассчитывал, что в первую схватку с врагами его самолет поведет наш советский немец-антифашист Эрих Гептнер.
      "12 октября. Целую неделю низкая облачность, морось, туманы не пропускали нас в Балтику. Летали только на минные постановки в ближнем районе. Но сегодня в Балтийское море проскочил лишь Борзов. Пожалуй, не пролетел, а прорвался в дожде, в снегопаде, на бреющем через Эстонию в Рижский залив, торпедировал вражеский транспорт и возвратился домой.
      Штурман полка Никита Дмитриевич Котов вылез из самолета и удивленно сказал:
      - Неужто до дома добрались? Я всю дорогу его убеждал, что лететь невозможно. А он ни в какую. Так в прорвались туда и обратно на его самолюбии".
      "14 октября. Не вернулся из крейсерства экипаж командира звена второй эскадрильи Александра Самедова. В первой радиограмме он сообщил: "Атаковали и потопили транспорт в пять тысяч тонн". Во второй стрелок-радист Бубнов успел доложить: "Атакованы истребителями". На этом связь оборвалась.
      Из "могикан", воюющих с сорок первого года, во второй эскадрилье теперь остались экипажи Николая Победкина и Петра Летуновского. Старший лейтенант Александр Самедов со штурманом лейтенантом Александром Копыловым также воевали с первого дня. Сколько раз они вырывались из зенитного шквала, отбивались от атак истребителей! На их счету уже числились три потопленных транспорта. Казалось, они уж не могут погибнуть. И вдруг...
      Расстроившись, даже забыл про свой день рождения. Напомнил за ужином Николай Иванов.
      - Крепись, командир, - сказал он тихонько, поднимая стакан. - Мы ведь сегодня вместе родились. Наверное, и умирать нам вместе придется, в одном самолете, в одном бою. Давай поднимем за светлую память погибших и за нашу победу".
      "16 октября. На самолете "Мы сделаем" Петр Федорович Стрелецкий потопил танкер противника водоизмещением пять тысяч тонн. Громадина тонула восемь минут. После ее погружения на поверхности воды еще плавало много вражеских солдат.
      Удачливую машину подарил нам Ред Скелтон. Второй крейсерский вылет и вторая победа".
      "19 октября. Павел Колесник потопил еще одни транспорт. Уже при возвращении, в Ирбенском проливе, неожиданно наскочил на вражеский сторожевик. Наверное, фашисты находились в высокой готовности, так как в его самолете обнаружено много пробоин".
      "20 октября. Снова летали на крейсерство. Примерно в том месте, где вчера обстреляли Колесника, обнаружили тральщик водоизмещением семьсот тонн. Неожиданно появившись из дождевой завесы, мы с ходу атаковали его. Фашисты заметили нас лишь тогда, когда самолет оказался над палубой. Сразу ударили из двух "эрликонов" и нескольких пулеметов. Но тут рванула торпеда, и все закончилось. Домой прилетели благополучно.
      По-видимому, противник пытается организовать прикрытие своих коммуникаций расстановкой боевых кораблей по пути движения транспортных судов. Иначе зачем бы вражеский тральщик болтался в одном районе несколько суток?"
      "1 ноября. В последние дни октября экипажи Васильева, Чернышова, Разгонина, Бунимовича, Стрелецкого, Гептнера, Летуновского провели успешное крейсерство.
      В эти октябрьские дни произошло неожиданное изменение и в нашем экипаже. Мой штурман Николай Дмитриевич Иванов женился на своей Тосеньке, теперь уже Евстолии Михайловне. Обошлись без фаты и парадного сюртука, зато в добрых пожеланиях недостатка не ощущалось".
      "2 ноября. Такой крупной победы у нас еще не было. Петр Летуновский со штурманом Николаем Демченко потопили вражеский транспорт водоизмещением более десяти тысяч тонн.
      Несмотря на плохую погоду, огромное судно шло в охранении двух сторожевых кораблей. Маскируясь в нижней кромке нависших над морем дождевых облаков, Петр незаметно сблизился с конвоем и внезапно атаковал противника. Фашисты так растерялись, что начали стрельбу лишь после взрыва торпеды. Маневрируя в сильном огне, Летуновский продолжал кружиться над транспортом, фотографируя его погружение. Медленно накреняясь на правый борт, транспорт через минуту лег полностью на борт, затем перевернулся кверху килем и на шестой минуте скрылся под волнами. Не прекращая стрельбы, сторожевые корабли подошли к месту его погружения и, спустив шлюпки на воду, начали спасать плавающих солдат. Видимо, не одну сотню фашистов отправил на дно Балтийского моря этим мастерским ударом экипаж Петра Летуновского".