Ренно мрачно кивнул, не говоря ни слова. В глазах великого сахема мелькнула искорка:

— Ты думаешь, я откажу тебе в удовольствии пойти со мной по тропе войны? Ты думаешь, я лишу себя этой радости?

Невозможно было и дальше притворяться равнодушным. Несмотря на годы тренировок, Ренно не удержался от широкой улыбки безграничного облегчения.

Гонка покачал головой:

— Я говорю с тобой, потому что ты не будешь обычным членом отряда. Если маниту войны станет угодно, ты будешь сражаться в битве на стороне твоих братьев, но возможно, и нет.

Ренно сразу перестал улыбаться.

— Со времен отцов наших отцов, — торжественно произнес Гонка, — сенеки шли на войну вместе со своими братьями-ирокезами. Теперь мы должны воевать на стороне англичан. Их мысли — не наши мысли. Сражаться с ними против одного и того же врага будет нелегко.

Ренно вынужден был согласиться и принялся гадать, почему он был удостоен такого доверия.

— Ты побывал в поселении англичан, — продолжил великий сахем. — Ты научился говорить на языке англичан. Твои глаза и волосы такого же цвета, как у них, и они не думают о тебе как о сенека. Вот почему я хочу, чтобы ты исполнил особое поручение на тропе войны.

Ренно знал, что лучше терпеливо ждать, чем делать преждевременные выводы.

— Мой сын будет посланником между мной и вождем англичан. Ты понесешь мои слова к нему и его слова ко мне. Когда придет время встретиться с врагом, ты будешь рядом с вождем англичан, Уилсоном. Ты скажешь ему, что делают сенеки, и почему мы так делаем. Тогда он не совершит ошибки, которая стоила бы многих жизней его отряду.

Ренно словно окунули в ледяную воду озера. Может, ему и доведется воспользоваться огненной дубинкой, луком и стрелами, но скорее всего обязанности посланника и советника при полковнике Уилсоне лишат его возможности добавить еще несколько скальпов себе на пояс.

Даже любимый сын не смел задавать вопросов, когда великий сахем принимал решение. Старший воин обязан выполнять приказ. Всего несколько секунд назад Ренно боялся, что его оставят дома с женщинами, детьми и младшими воинами. Многие старшие воины, даже более опытные, чем он, оставались в селении, и не стоило протестовать, утверждая, что единственное желание Ренно — завоевать славу в схватках с гуронами и оттава, нанести страшный удар французам и прежде всего встретиться со своим личным врагом.

— Я слышал слова великого сахема, и я сделаю то, что обязан сделать.

Гонка повернулся и пошел к дому так быстро, что Ренно пришлось ускорить шаг, чтобы не отставать от отца.

Эндрю Уилсон внимательно смотрел на гостя, гревшегося у очага.

— Преподобный Дженкинс, — спросил Уилсон. — Вы уверены, что хотите отправиться в эту экспедицию? Наличие среди нас капеллана — роскошь, но, поскольку отряд состоит всего из нескольких сотен солдат, вы можете быть вовлечены в битву.

Авдий Дженкинс улыбнулся:

— Я знаю, чем рискую, полковник.

— Сдается мне, вы не слишком огорчены тем, что вам придется сражаться, — рассмеялся Уилсон.

— Прежде чем стать священником, я учился фехтованию. Знаете, я всегда отстаивал идею мира между народами. Но когда приехал в Новый Свет, то увидел оскальпированных поселенцев, убитых женщин и маленьких детей, сожженные дома… И все это только ради того, чтобы нагнать на нас страху. Что ж, полковник, французы не добились того, чтобы мы оставили землю, на которой Всемогущий дозволил нам поселиться, и мы не собираемся возвращаться обратно в Англию.

Авдий был так пылок, так искренен, что полковник перестал его отговаривать.

— Простите, если это похоже на проповедь, но я уже так много прочел их, что не могу изъясняться иначе. Французам следует преподать урок, которого они не забудут, а их индейские союзники должны понять, что лучше жить в мире с нами. Некоторые из ваших добровольцев называют меня священником-задирой, но я не обижаюсь на это прозвище. Я просто отказываюсь оставаться дома.

— При таких обстоятельствах, — мягко проговорил Эндрю, — я принимаю ваше предложение. А теперь приглашаю вас поужинать вместе с нами.

Авдий покачал головой:

— Благодарю вас. Сказать по правде, мне предстоит одна деликатная миссия. Я хочу заехать к Элвинам и сообщить, что отправляюсь вместе с вами. Боюсь, Деборе это не понравится, особенно потому, что она на собственном опыте узнала кое-что о нравах индейцев.

Провожая гостя до дверей, полковник понизил голос:

— Дамы, — сказал он, — иногда не понимают, что приходит время, когда мужчина вынужден применить насилие, чтобы добиться подлинного мира.

Уилсон удержался от замечания, что дружба между Деборой и священником становится все крепче. Не стоит вмешиваться в чужую личную жизнь.

— У меня дома те же проблемы, — добавил полковник. Авдий удивился:

— Миссис Уилсон не хочет отпускать вас в поход на Квебек?

Эндрю покачал головой, но не ответил, услышав, что жена спускается вниз по лестнице.

— Поговорим на эту тему как-нибудь в другой раз. Хотя очень надеюсь, что этот вопрос разрешится до нашей следующей встречи.

Милдред Уилсон, по обыкновению переодевшаяся к ужину в одно из парадных платьев, повторила приглашение мужа, приветствуя священника.

— Боюсь, что не смогу остаться, — ответил Авдий и добавил с лукавой улыбкой, обращаясь к полковнику: — Пожелайте мне удачи, сэр.

Супруги остались наедине, и Милдред спросила:

— Что все это значит?

— У преподобного отца Дженкинса те же сложности, что и у меня, дорогая. Ты не будешь против, если мы немного поговорим до ужина?

Милдред последовала за мужем в библиотеку и, отказавшись от ликера, внимательно наблюдала, как Эндрю наполняет свою рюмку.

Полковник решил, что прямое столкновение предпочтительнее осторожных подходов.

— Я составил список участников похода, — сказал он, — и включил туда Джефри.

Милдред вздрогнула:

— Ты же знаешь, что ему ненавистна служба в милиции! Он поступил туда только по твоему настоянию. Зачем кликать беду, которой так легко избежать?

— По той простой причине, что, если я не возьму его, нас ждет еще большая беда. Джефри наш единственный ребенок, и я по-своему люблю его не меньше, чем ты, Милдред. Хотя он и бесит меня иногда…

— Ты подтверждаешь мои слова. Ты хочешь, чтобы все стало еще хуже.

— Дело не в этом.

— Не в этом? — выкрикнула Милдред. — Если Джефри не повинуется приказу…

— Он этого не сделает. За время службы он уже понял, что даже мое положение командира не спасет его от трибунала.

Милдред опустилась в кресло:

— Тогда я не понимаю.

— Джефри оказался в неприятном положении. Он не занимается ничем, кроме пьянства и беготни за шлюхами. Он отказывается трудиться в поместье и так высокомерно и грубо обращается с людьми, что настроил против себя всех соседей. И в этом мы должны винить только себя, Милдред, потому что позволили ему слишком долго пробыть в Англии.

— Уверяю тебя, мы просто избаловали его. Но мы так старались заставить его перемениться. — Голос ее дрожал. — Я боюсь, с ним может случиться что-нибудь во время этой экспедиции в Канаду. В таком деле мужчине необходимы самоконтроль и решительность, а мы с тобой знаем, что Джефри этого не хватает. Он такой легкомысленный и несообразительный. Его непременно убьют!

Эндрю печально улыбнулся:

— Иногда забота о самосохранении меняет солдата. Только на это я и надеюсь. Джефри еще не мужчина. Он ребенок-переросток, и я включил его в отряд лишь потому, что эта кампания поможет ему оценить свои силы. Однако должен сказать откровенно, мастерство стрелка сделает его ценным членом отряда. Конечно, риск есть, но я охотно иду на него. Теперь я прошу и тебя согласиться рискнуть, хотя знаю, что это очень трудно. В конце концов, это ты произвела Джефри на свет и ты воспитывала его все эти годы, несмотря ни на что.

— Что это за риск?

— Если мы потерпим поражение, а это вполне вероятно, твоя первая реакция будет легко предсказуема. Только сильный человек способен выжить в таком опасном походе, который нам предстоит. Может быть, ты окажешься не в состоянии простить себя — или меня, — если с Джефри что-нибудь случится. Может, тебе даже покажется, что это мы послали его на верную смерть.

Милдред смотрела в огонь, непроизвольно теребя крошечный носовой платочек.

— Если ты слишком боишься, дорогая, если сама эта идея пугает тебя, я вычеркну имя Джефри из списка. Я оставлю его в отряде, только если мы с тобой придем к согласию.

Милдред с едва заметной улыбкой посмотрела на мужа:

— Тебе не приходило в голову, что прежде всего я буду тревожиться о тебе, Эндрю? Ты рискуешь собственным здоровьем и жизнью, но воспринимаешь это спокойно, потому что должен идти. Вот почему я не стану возражать.

— Правда?

Милдред прикусила нижнюю губу и покачала головой:

— За двадцать лет замужества я ни разу не становилась между тобой и службой и не намерена делать этого сейчас. Мы отказались от бессмысленного прозябания в Англии, чтобы помочь создать здесь новую цивилизацию. Мы потратили слишком много сил и слишком многим пожертвовали. А теперь, когда все, чего мы добились, оказалось под угрозой, я не думаю, что у тебя есть выбор. Ты нужен в отряде, как и Билл Пепперелл. Никто не сможет заменить ни его, ни тебя. Так что ты отправишься, несмотря на все мои страхи, с моим благословением и любовью.

Муж подошел к ней, наклонился и поцеловал.

Милдред подняла руку и кончиками пальцев коснулась его щеки. Глаза ее светились, и Эндрю понял, как возросла за прошедшие годы их любовь. Боясь оказаться слишком сентиментальным, он сделал шаг назад и отвел руки за спину.

— Да или нет? Я беру Джефри в Квебек?

Милдред задумалась.

— Я хотела рассказать тебе кое-что. Я много думала об этом белом индейце. Если Ида Элвин права, он сын тех людей, которые погибли здесь, в форте Спрингфилд, во время страшной резни. Насколько отличается его теперешняя жизнь от той, какую он прожил бы, если бы остался в Массачусетсе.

Эндрю не видел связи, но терпеливо ждал:

— Я тоже об этом задумывался.

— Он вырос среди дикарей, но какой он честный и благородный. Ренно обладает всеми теми качествами, которые мы хотели бы видеть в Джефри. Как я была бы горда и счастлива, будь у меня такой сын.

Полковник кивнул.

— Не знаю, может, Джефри уже поздно меняться. Я даже не знаю, способен ли он оценить свои поступки, Эндрю. Но — если дикая природа сделает из него мужчину, если опасности и ужасы похода послужат к его благу — возьми его с собой. Если Джефри умрет, это будет невосполнимая утрата для нас, но, может быть, он останется жив. Так что стоит рискнуть. Да, я вручаю его тебе, и пусть он станет таким сыном, о котором я всегда мечтала.

Прибыв в форт, добровольцы прежде всего являлись с докладом к лейтенанту Дональду Доремусу. Потом сержант Эйб Томас проверял их обмундирование. Кое-кто ворчал, потому что каждому приходилось нести груз в семьдесят пять фунтов, куда входили одеяло, смена обуви и белья, порох, пули и походный рацион, состоящий из вяленой говядины, муки и бекона.

По приказу генерала Пепперелла и полковника Уилсона пришлось отправляться в путь без вьючных лошадей. Скорость являлась решающим фактором, милиция не должна была отставать от своих индейских союзников.

— Мы не солдаты, а животные, — жаловался Джефри Уилсон.

Никто из его товарищей не осмеливался открыто соглашаться с ним, но все понимали, что поход будет нелегким.

После смотра члены отряда отправились в общий зал выпить чашку чая и попрощаться со своими семьями и друзьями, которые пришли проводить их. В камине пылал огонь, и, несмотря на ранний час, в форте собралось двести пятьдесят человек со всей округи. Родители, братья и сестры, жены и дети разбились на маленькие группки, окружив своих любимых. Говорили тихо, учитывая торжественность и напряженность ситуации.

Кое-кто удивился, увидев здесь Нетти, рыжую шлюху. Она пришла попрощаться с теми добровольцами, у которых не нашлось родственников. Несмотря на то, что они не были знакомы, девушка заговорила с молчаливым Томом Хиббардом и тепло приветствовала еще троих, хотя всего один из них когда-то был ее клиентом.

Авдий Дженкинс, одетый не в форму, а в кожаный костюм, со шпагой и пистолетом за поясом, переходил от группы к группе, предлагая утешение тем, кто находился на грани срыва. Потом он заметил девушку с блестящими светлыми волосами, вошедшую в зал, и поспешил к ней.

— О! — проговорил священник, чувствуя, что подходящие слова не приходят на ум, — как неожиданно…

Дебора Элвин тоже ощущала неловкость:

— Я не могла не проводить вас, хотя до сих пор не понимаю, почему человек, занимающий такое положение, должен идти на войну.

— Я иду потому, что принципы, которыми я дорожу, для меня важнее, чем комфорт и безопасность.

— Вы уже говорили мне это в тот вечер, — притворно вздохнула Дебора, но в глазах сверкнуло выдавшее ее восхищение. — Вы уже дважды побывали в земле сенеков, так что имеете некоторое представление о том, что ждет вас впереди. Но я не завидую вам.

— Честно говоря, я и сам себе не завидую, просто делаю то, что должен. Так что я чист перед собой.

Дебора помолчала.

— Не будет ли излишним просить божьего человека беречь себя?

— Божий человек такой же, как и все остальные. Он рад и растроган, когда кто-то — кто дорог ему — заботится о нем.

Светлые глаза Деборы расширились.

Внезапно Авдий Дженкинс взял ее за руку и отвел в небольшую комнату, которую полковник использовал как столовую, если приезжал кто-то из высокопоставленных офицеров.

— Я хотел поговорить с вами после возвращения из Квебека, но потом подумал, что лучше обсудить это прямо сейчас. — Авдий чувствовал, что начинает нервничать, и старался говорить как можно спокойнее: — Я беден, Дебора, и никогда не стану богачом. Пройдут годы, прежде чем прихожане будут платить мне столько, что я смогу отказаться от работы на ферме. И все же я прошу вас разделить со мной мою судьбу. Согласитесь ли вы стать моей женой, когда я вернусь?

Девушка была потрясена.

— Благодарю вас, Авдий, — прошептала она. — Вы даже не представляете, что для меня означает ваше предложение. Но… я не могу его принять.

Священник замер.

— Это вовсе не из-за вас, — торопливо добавила Дебора, — а из-за моей собственной слабости. Мое прошлое не позволяет мне стать женой священника.

Авдий улыбнулся, потом выражение его лица опять стало серьезным:

— До меня доходили сплетни о вашей жизни в селении сенеков. Меня не волнуют эти слухи независимо от того, правдивы они или нет. Я не знаю и не хочу знать, что там произошло. Вы сделали то, что вынуждены были сделать ради спасения своей жизни, и я с гордостью предлагаю вам свое имя.

На глазах Деборы появились слезы.

— Я и сам не святой, — продолжал Дженкинс. — Когда-нибудь я расскажу вам о том, о чем никто не знает и даже не подозревает здесь, в Новом Свете. Я оказался в Массачусетсе после того, как в Англии хладнокровно убил человека.

Дебора с удивлением ощутила, как чувство преданности переполняет ее:

— Я уверена, что у вас были на то причины. И это не изменит моего мнения о вас. Я уважаю и почитаю вас более, нежели всех остальных.

Глаза Авдия сияли:

— Почет и уважение — прекрасные чувства. То же самое испытывает ваша тетушка или, скажем, миссис Уилсон. Но я по отношению к вам чувствую еще и нечто другое. В те долгие месяцы, которые вы провели в земле сенеков, когда никто не знал, живы вы или нет, я понял, что люблю вас.

Дебора покраснела:

— Я не могу утверждать, что думала о вас больше, чем всегда, пока находилась среди индейцев, и так было до тех пор, пока я не вернулась домой и, начав смотреть на вещи иначе, поняла, насколько вы превосходите других мужчин.

Авдий взял ее за руку:

— Вы говорите, что полюбили меня?

Дебора кивнула.

— Я сейчас же объявлю о нашей помолвке!

Авдий поцеловал ее.

И когда их губы соприкоснулись, Дебора поняла, что это ее мужчина, тот, кто был создан для нее, и с кем она хотела бы провести остаток своих дней. Обстоятельства и чувство благодарности заставили ее стать женщиной Ренно, и хотя она признавала, что желала его так же, как и он ее, физическая близость была единственным, что их связывало.

Дебора и Авдий радостно улыбались друг другу. Священник снял с мизинца левой руки золотое кольцо и надел девушке на палец.

— Это наследство моей матери, — пояснил он. — Я прошу тебя носить его до тех пор, пока не куплю более подходящее в Бостоне. Боюсь только, пройдут годы, прежде чем я смогу позволить себе эту роскошь. Так что, скорее всего, тебе придется носить его всю оставшуюся жизнь.

— Это единственное кольцо, о котором я мечтала, — ответила Дебора, снова оказываясь в его объятиях.

Молодые люди вернулись в общий зал. Тетушка Ида сразу поняла, что они уже обо всем договорились. Радостная и оживленная, она подошла к племяннице. Авдий и Дебора поцеловали ее, и впервые в жизни миссис Элвин не нашлась, что сказать.

Приехали Эндрю и Милдред Уилсоны. Лейтенант Доремус построил отряд.

Добровольцы образовали двойной ряд, лейтенант и сержант встали замыкающими.

Полковник Уилсон занял место во главе шеренги, Том Хиббард встал рядом с ним. Несмотря на повышение, совпавшее с годовщиной службы в милиции и, что еще важнее, с окончанием контракта, Том выглядел таким же мрачным и одиноким, как всегда.

Нетти жалела его и одарила самой ласковой улыбкой. Она знала, что он все еще скорбит по жене.

Рассеянно возвращая улыбку проститутке, Том возносил безмолвную молитву: «Агнесс, любовь моя, гуроны дорого заплатят за твою смерть, — обещал он. — Господь да смилуется над ними, потому что я не буду знать жалости!»

Полковник вытащил шпагу и приказал отправляться.

Авдий Дженкинс выделялся из всего строя гражданским костюмом и походкой, но для Деборы Элвин не было мужчины привлекательнее него. Милдред Уилсон молилась, чтобы муж вернулся к ней невредимым, и только когда Эндрю покинул общий зал, женщина обратила внимание на сына. Джефри шел с обычной важностью и вызовом на лице, всем своим видом выражая презрение к обычным мужчинам и женщинам, которые осваивали девственные леса Массачусетса. В последнюю минуту он поднял руку, прощаясь с матерью.

«Все так и должно быть», — подумала Милдред Уилсон.

Лейтенант Доремус вытащил шпагу и, перед тем как уйти, взмахнул ею, прощаясь с поселенцами, чье будущее зависело от успеха их похода. Мальчишки кричали, желая уходящим вернуться с победой, и этот крик заглушал рыдания женщин.

Холодное утро было таким же, как обычно. Великий сахем и его семья завтракали у очага. Ина встала раньше всех, чтобы приготовить традиционную похлебку, и сейчас, хотя кусок не лез в горло, притворялась, будто ничего не происходит.

Гонка казался спокойным и безмятежным. Только те, кто хорошо знал великого сахема, видели произошедшую в нем перемену. Накануне вечером Гонка выбрил голову. Вместо обычного головного убора в волосах красовалось единственное белое орлиное перо — знак положения Гонки в племени. Лицо и туловище были покрыты свежей боевой краской, металлический нож наточен, а к поясу подвешен пистолет. За спиной великого сахема висел лук со стрелами.

Ренно, тоже готовый к походу, ел с аппетитом и втайне обрадовался, когда Са-ни-ва подала пирожки из маисовой муки в кленовом сиропе, одно из любимых лакомств молодого воина. Благодарить тетю было неудобно, но Ренно вежливо трижды протягивал миску за новой порцией.

Этот поход, думал Ренно, составит смысл всей его жизни. Он истинный сенека, и нет ему равных. Отец доверил ему особое задание, с которым не смог бы справиться ни один другой воин, и Ренно принял такую ответственность. Родители будут гордиться им. Если ястреб, который всегда помогал ему, и теперь придет на помощь, Ренно доведется совершить подвиги, которые принесут ему славу. Может быть, о нем тоже сложат песни, как уже сложили о его отце.

Перед завтраком Ренно тщательно проверил свое оружие. Накануне он как следует наточил металлический нож. Томагавк был отлично сбалансирован. На поясе воина висел запас металлических стрел, пороха для мушкета, который Ренно старательно вычистил прошлой ночью, и колчан, полный стрел. Все было готово. Эта мысль еще больше подстегнула аппетит, и Ренно снова протянул Са-ни-ве миску. Старуха, никогда не признававшая никаких законов, кроме своих собственных, открыто улыбнулась племяннику.

Эл-и-чи ел медленно, все еще расстроенный, что не идет на тропу войны, но юноша не обижался. Это было бы неуважением к отцу и брату, которыми он восхищался. Эл-и-чи будет охотиться, и ему придется защищать сенеков, особенно если эри посмеют напасть на поселение, когда почти все старшие воины отсутствуют. Однажды наступит и его черед. И тогда он тоже завоюет славу.

Только Ба-лин-та болтала без умолку, останавливаясь, лишь для того, чтобы отправить в рот ложку похлебки и проглатывая ее значительно быстрее, чем обычно. Девочка знала, что пирожки предназначаются отцу и Ренно, но была уверена, что если доест похлебку вовремя, они поделятся с ней. Ба-лин-та, однако, помнила, что Ина не позволит ей съесть ни одного пирожка, если в миске останется хоть капля похлебки. Что ж, увлекательный рассказ о ссоре в длинном доме для девушек подождет, пока Ба-лин-та не получит солидную порцию пирожков. Отец и Ренно, конечно, расстроятся, что так и не услышали ее рассказ, но она постарается ничего не забыть и повторит историю, когда они вернутся с войны. Ба-лин-та вычистила миску и искоса взглянула на мать. Ина кивнула, пряча улыбку.

Наконец трапеза подошла к концу. Ина встала, вручила мужу и сыну мешки, наполненные сушеной олениной и маисом. Эта пища предназначалась для крайнего случая, во время похода мужчины должны будут охотиться и ловить рыбу. Ни один сенека не останется голодным в лесу, независимо от времени года.

Гонка и Ренно встали.

Са-ни-ва тоже поднялась на ноги, на мгновение остановилась перед братом, потом повернулась к племяннику. Губы ее беззвучно шевелились, она просила отца-солнце и мать-землю защитить воинов.

Ина размазала пепел по ладоням мужа и сына, но не сказала ни слова. Это могло бы показаться признаком слабости. Потом Ина вместе с Са-ни-вой вышли из дома.

Гонка повернулся к Уолтеру Элвину, на протяжении всего завтрака скромно сидевшему в стороне, и невольно обратился к нему как к мужчине.

Мальчик стоял прямо, его глаза светились от удовольствия.

— Уол-тер, — сказала Ба-лин-та, — говорит, что ты вернешься домой со множеством скальпов.

Выражение отцовского лица не изменилось, но в глазах зажегся огонек решимости.

— Мы принесем много скальпов, и он увидит их.

Ба-лин-та передала слова Гонки, и глаза мальчика расширились.

На прощание девочка вопреки обычаю повисла на шее отца, и великий сахем обнял ее в ответ, чего никогда бы не сделал, будь она его сыном.

Потом малышка бросилась к Ренно.

— Ты принесешь мне…

— Знаю, — перебил он, — французскую куклу. Куклу гуронов. Куклу оттава. Ничего не обещаю, но сделаю, что смогу.

Ба-лин-та выскочила на улицу, и они с Уолтером рука об руку направились в поле.

Теперь к отцу и брату подошел проститься Эл-и-чи. Он был полон достоинства, как и подобало воину, но в глазах юноши затаилась боль. Он спокойно попрощался с великим сахемом, помня, что терпение — не меньшая добродетель, нежели храбрость, и хотел доказать, что будет достоин награды, когда придет его час.

Ренно трудно было прощаться с братом. Он мог представить, что сейчас чувствует Эл-и-чи, и знал, что печаль одиночества переполняет юношу.

— Пока меня не будет, почаще навещай Я-го-на, — сказал Ренно. — Он поднимет твой дух.

Эл-и-чи понял замысел брата. Ренно хотел напомнить, что воин, остающийся дома, несет обязанности перед своей семьей и всем народом. Тому, кто остается, не стоит стыдиться. На его плечи ложится бремя ответственности, и ему не в чем упрекнуть себя.

Ренно уже понял, что переход от юности к мужеству для младшего брата окажется трудным и болезненным. Ренно видел, как меняется Эл-и-чи. Тот стал выше ростом и раздался в плечах. Эл-и-чи кивнул и, не оглядываясь, вышел из родительского дома. Ему предстояло присоединиться к товарищам. Вместе они будут охотиться, ловить рыбу, выполнять повседневные обязанности и обеспечивать безопасность поселения и его обитателей, пока не вернутся старшие воины.

Оставшись наедине, Гонка и Ренно намазали жиром руки и ноги — единственные части тела, где не было краски, — чтобы защититься от мороза. Собрав оружие и надев снегоступы, они быстро двинулись через поселение в поле, где собирался отряд. Казалось, вся деревня вышла проводить воинов, но никто не разговаривал. Женщины и старики знали, что немногие из этих воинов вернутся назад, но не позволяли никому видеть их печаль. Мужчины, которым суждено погибнуть, завоюют славу на все времена, и их души присоединятся к бесчисленным сенекам, прославившимся в прошлом.

Некоторые дети, особенно девочки, не в силах были справиться с возбуждением. Ба-лин-та улыбнулась Ренно, когда тот проходил мимо. Он шел так близко, что мог коснуться ее рукой. Ренно решил, что никто не смотрит на них, и отважился улыбнуться в ответ. Девочка громко засмеялась, но Уолтер, стоявший у нее за спиной, оставался невозмутимым, не забывая, что он мужчина.

Три человека, которым предстояло идти впереди и разведывать дорогу, по сигналу великого сахема отделились от отряда и рысцой направились в лес.

Гонка занял место во главе колонны, Сун-ай-йи встал за ним, и они двинулись по следу разведчиков, словно не замечая толпы провожающих.

Наконец пришла очередь Ренно, который замыкал строй. Слишком дисциплинированный, чтобы оглянуться, он последовал за предыдущим воином, сохраняя расстояние в шесть футов. Сенеки редко меняли темп, и расстояние всегда оставалось неизменным.

Ренно трепетал всем телом. Сколько он себя помнил, самым заветным его желанием было отправиться на тропу войны вместе с отцом. Наконец мечта сбылась. Ренно, сын Гонки, получил возможность проявить свое мастерство рядом с великим сахемом ирокезов.

Много препятствий ожидало отряд на пути к победе, многие тяготы предстояло вынести. Жизнь прекрасна, но смерть, когда приходит ее час, неизбежна.