Белый индеец (№1) - Белый индеец

— Если так, — сказал Гонка, — значит, мать-земля и отец-солнце задумали для тебя что-то особенное.

Вывод напрашивался сам собой, и Ренно воспринял его без особого удивления, только еще больше смутился. Он знал, что невежливо задавать слишком много вопросов, и ждал, пока отец заговорит снова.

— Мы живем не так, как жили наши отцы и те, кто был до них. И годы, что лежат впереди, принесут еще больше перемен. Белые пришли на нашу землю на лодках с крыльями из белой ткани, которые летают, как птицы. Чужеземцев много, больше, чем камней на дне самого большого озера. Белые идут и идут, и с каждой луной их становится все больше.

Ренно знал, что все это правда. Племена, жившие восточнее ирокезов, уже потеряли почти все свои охотничьи угодья.

— Огненные дубинки белых — сильное оружие, ими легче добывать дичь для еды и уничтожать врагов нашего народа. Вот почему я купил у белых много огненных дубинок. Скоро сенеки начнут воевать не так, как это делали наши отцы и те, кто был до них. Мы будем сражаться, как белые.

— Все воины, которые каждый день стреляют из огненных дубинок, знают, что эти слова верны, — подтвердил Ренно. — Одна огненная дубинка сильнее, чем много луков и стрел. Один металлический нож равен многим каменным ножам.

— После того, как я уйду к предкам, ирокезы станут использовать старое оружие только для обучения. К тому времени все они будут сражаться только оружием чужеземцев, которые придут на нашу землю, чтобы сделать ее своей. Если у нас будет это оружие, и мы научимся стрелять из него, то останемся в живых. Если нет, то погибнем. Не наступил еще день, когда мы назовем белых друзьями и братьями, но он придет.

Ренно никогда не думал о таких вещах, но в словах отца был глубокий смысл.

— Тот, кто поведет наш народ сквозь годы, — продолжал Гонка, — должен знать и понимать тех, кто пришел в наш мир. Кто может сделать это лучше сына сенека, рожденного среди белых?

Юноша испугался.

— Ренно следует знать о многих вещах, — вмешалась в разговор Ина. — У меня было много видений, и маниту открыли мне будущее. Они говорили, что мой сын приведет воинов-сенеков и всех ирокезов к победе над врагом.

Ренно выпрямился. Ничто не могло обрадовать юного воина больше, чем весть о грядущих походах.

— Маниту не сказали мне, станет ли наш сын вождем. Еще не пришло время смотреть так далеко в будущее. — Ина замолчала, а потом медленно добавила: — Тебе многое предстоит узнать, Ренно. Но ты должен поклясться, что мои слова останутся в твоем сердце и ты не откроешь их никому из живых, даже Эл-и-чи.

— Клянусь, мать моя.

— Ты избран маниту, чтобы связать узами дружбы наш народ и народ белых. Вот почему ты был послан нам еще ребенком. Ты — и сенека и белый. Маниту вели тебя всю жизнь, чтобы подготовить к этой миссии.

Никто не смеет противостоять воле маниту, чтобы не прогневать духов, и Ренно склонил голову. Он испытывал одновременно и радость и смущение. Впереди его ждали новые испытания, и пока еще он не был к ним готов. Оставалось надеяться, что маниту дадут ему опыт и знания. Сейчас нужно просто смириться с неизбежным.

— Да будет так.

— Воин, побеждающий в битвах, получает много ран, — сказал Гонка. — Кожа его покрыта шрамами.

Ренно знал эту старую поговорку, но не понял, почему отец вспомнил ее именно сейчас.

— Молодые и старшие воины, которые учатся стрелять из огненных дубинок, знают, что скоро мы обменяемся с белыми вампумами в знак дружбы. Но не все люди видят будущее. Многие хотят войны с белыми.

— Это глупо, — сказал Ренно. — Их слишком много, и у них есть огненные дубинки.

— То же самое я сказал на совете, и многие согласились со мной. Среди сенеков есть люди, которые не любят тебя, Ренно, потому что ты пришел к нам от белых. Эти люди глупы, ведь ты — первый из воинов-сенеков. Но мудрые слова не доходят до их ушей, многие хотят вернуться во времена предков, во времена, которые ушли.

Ина посмотрела на мужа. Гонка едва заметно кивнул. Женщина коротко вздохнула и заговорила:

— Ренно, ты самый молодой из воинов, но у тебя уже семь скальпов за поясом. Твой отец и я гордимся тобой, и многие люди разделяют нашу гордость. Но есть такие, кто не любит тебя, потому что у тебя светлые волосы и глаза. Больше всех ненавидит тебя хранитель веры, отец Йалы.

Ренно вздрогнул, словно его ударили по лицу.

— Ты должен знать это.

Сын с трудом сдержал себя.

— Йалу, — медленно начал он, — отослали к родственникам онейда, чтобы она не стала моей женой, когда я вернусь из селения гуронов?

Ина сочувственно кивнула.

— Мы не стали говорить тебе, сын мой, — сказал отец, — потому что не хотели причинить боль. Но хорошо, что ты все узнал сейчас. Маниту посылают испытания тем, кого любят, чтобы знать, хватит ли у них сил вести за собой наш народ.

Ренно сглотнул ком, образовавшийся в горле. Отказаться от Йалы было труднее, чем пройти все предыдущие испытания.

— Йала не станет твоей женой, — сказала Ина. — Ее отец не изменит своего решения.

— Так что забудь о ней, — подхватил Гонка. — Ты должен доказать маниту, что достоин их веры.

Ренно был оглушен. Выбора не оставалось, и юный воин тихо ответил:

— Да будет так.

На высоком берегу реки Святого Лаврентия, недалеко от города Квебека, стояла самая крупная во всей Северной Америке крепость — Цитадель. За высоким частоколом находилось множество деревянных и каменных домов, плац, административные здания, жилища старших офицеров и резиденция местного правителя. Это было сердце и мозг Новой Франции.

Губернатором колонии был граф де Шамбертен, правивший этой дикой, бескрайней землей от имени Его Христианнейшего Величества Людовика XIV. Граф де Шамбертен был маленького роста и совершенно непредставительного вида и пытался компенсировать внешние недостатки роскошным, расшитым золотом костюмом. Камзол скрывал узкую грудь; длинные локоны падали на плечи.

Губернатор сидел в резном кресле с высокой спинкой, которое было точной копией трона Людовика XIV. Де Шамбертена окружали его обычные собеседники. Официальная супруга, в платье с неприлично глубоким вырезом, которое, возможно, пришлось бы к месту в далекой Европе, но в этом городе казалось нелепым, сидела со скучающим лицом. Доверенный адъютант, имевший привычку разгуливать по собственным покоям в женском платье, непринужденно болтал с очень красивой девочкой-метиской, которая иногда получала сомнительное удовольствие, разделяя ложе с королевским губернатором.

Полковник Алан де Грамон не нуждался в подобной аудитории и с трудом скрывал презрение к самому Шамбертену.

Прямой и подтянутый, в бело-золотом мундире кавалерийского офицера, с париком на выбритой голове, Грамон прошел во внутреннее помещение дворца, остановился и отдал честь.

Губернатору очень нравилось заставлять Грамона немного постоять перед тем, как предложить ему стул.

— Астролог предсказал мне, что днем меня ждут дурные известия, — капризно заговорил Шамбертен, сажая метиску к себе на колени и начиная ее ласкать. — Но я и представить не мог, что меня ждет такая неприятность, как встреча с вами.

Алан де Грамон и не пытался скрыть нетерпение:

— Мне нужно поговорить с вами наедине, монсеньор.

— У меня нет секретов от моих близких.

Метиска еще сильнее прижалась к нему. Грамон заговорил строже:

— Не дозволяется обсуждать вопросы безопасности Короны в чьем-либо присутствии. Этот приказ подписан лично Его Величеством.

Губернатор нетерпеливо вздохнул, столкнул девушку с колен и жестом велел всем выйти.

— Что же такого произошло, о чем никто не должен знать?

— На днях из английских колоний вернулся один из моих лучших лазутчиков…

— В такую мерзкую погоду? — перебил его Шамбертен, указывая на покрытое инеем окно.

— Для моих людей погода — не препятствие.

Губернатор взял со столика бокал и отхлебнул вина.

— Монсеньор, — продолжал полковник, — мы столкнулись с большими трудностями. Несколько месяцев назад англичане из Массачусетса и Нью-Йорка доставили оружие ирокезам. Насколько мне известно, теперь сенеки располагают по меньшей мере тремя сотнями стволов и еще сто находятся у могауков.

Шамбертен от возмущения чуть не поперхнулся вином:

— Безобразие! Они воспользовались нашим же приемом! Мы первые дали оружие гуронам и оттава!

— Именно так, монсеньор. И теперь необходимо принять ответные меры.

— Как только станет теплее…

— Естественно. Но у нас есть люди, которые могли бы заняться этим в любое время года.

Шамбертен посмотрел на снег за окном.

— Вы возьмете Бостон. — Губернатор сказал эту фразу таким тоном, как будто битва уже состоялась.

Грамон рассмеялся. Шамбертен удивленно посмотрел на него и поднял брови.

— Вы забываете, монсеньор, что население английских колоний по численности намного превосходит наше.

— Тогда я немедленно пошлю в Париж требование выслать еще несколько дополнительных частей из лучших войск Его Величества.

Полковник вздохнул:

— Ваше письмо придет самое раннее в конце апреля. До конца лета его будут обсуждать в военном министерстве. Потом отошлют в Версаль, где письмо медленно пойдет по кабинетам, и к началу следующей зимы дойдет до Его Величества. При всем уважении к королю Людовику, следует отметить, что военные действия в Европе для него куда важнее, чем то, что происходит здесь, в Новом Свете. Даже если король согласится прислать сюда еще войска, в чем я сильно сомневаюсь, это будут жалкие крохи, которых окажется недостаточно для штурма Бостона и Нью-Йорка. Губернатор вынужден был согласиться:

— Думаю, мы можем рассчитывать только на два полка регулярных войск, которые уже находятся здесь, в Квебеке. Но они понадобятся прежде всего для защиты самого города, если англичане решатся начать против нас военную кампанию.

Грамон покачал головой:

— Вот это и есть их слабое место. Нью-Йорк, Массачусетс, Коннектикут и Пенсильвания враждуют между собой, так что вряд ли будут действовать заодно. И потом, они еще не закрепили своих отношений с ирокезами. У нас появляются определенные преимущества, и нам следует ими воспользоваться.

— Каким образом? — У губернатора разболелась голова, и он снова потянулся к бокалу.

— Англичане должны убедиться в том, что напрасно дали ирокезам оружие. Дружба должна оборваться, пока они не заключили военного союза. Вспомните, что было с алгонкинами.

Граф де Шамбертен считал всех индейцев кровожадными дикарями и не пытался запомнить, чем одно племя отличается от другого. Но, не желая показывать собственную неосведомленность, промолчал.

Грамон хорошо знал графа и сдержался.

— Алгонкины не так агрессивны, как гуроны и оттава, — объяснил он. — Они принялись раздумывать, когда мы предложили им присоединиться к нам, потому что алгонкины боятся ирокезов. Так что если сенеки, могауки и другие ирокезы примут сторону англичан, алгонкины тоже уйдут к ним, и тогда мы пропали. Нам нужно, чтобы англичане пошли войной против сенеков.

— Очень убедительно! Но я не понимаю, как такое может произойти.

В глазах Алана де Грамона вспыхнул огонек.

— Представьте себе, что через несколько недель, когда станет теплее, отряд сенеков — большой отряд — устроит неожиданный набег на английские колонии. Жителей убьют, дома разграбят и сожгут, уведут женщин и детей. Англичане придут в ярость, потому что это будет предательством, и отправят карательную экспедицию, и сенеки начнут воевать с англичанами. Тем самым мы избавимся от опасности. Более того, мы завоюем доверие индейцев, ирокезы потеряют много сил, и будет легче убедить алгонкинов встать на нашу сторону.

— Вы нарисовали чудесную картину, Грамон, но я вижу в ней один изъян. Не представляю, как мы заставим сенеков напасть на тех, кто дал им оружие!

Королевский губернатор оказался настолько туп, что Алану захотелось придушить его.

— Монсеньор, индейцы просто будут выглядеть, как сенеки. Англичане решат, что это действительно сенеки, но на самом деле это будут гуроны.

— Понятно, — Шамбертен кивнул. — Это прекрасно, но если англичане заподозрят обман, то пойдут на нас войной, а мы не сможем дать им отпор.

— Никто ничего не заподозрит, — твердо сказал Грамон, — потому что я сам поведу гуронов в этот набег.

В тот год весна поздно пришла в земли сенеков, но наконец трава зазеленела, на деревьях набухли почки, а леса наполнились дичью. Ренно исполнилось восемнадцать лет.

Эйб Томас, к величайшему удовольствию юного сенека, отложил отъезд еще на месяц.

Ренно и Эйб, став настоящими друзьями, обучали друг друга своим языкам, и теперь белый индеец подолгу беседовал с англичанином.

— Причина того, что ты хорошо стреляешь, в твоей природе, — сказал Эйб.

— Потому, что я белый? — улыбнулся Ренно. Теперь он научился без горечи подшучивать над своим происхождением.

— Нет, — засмеялся Эйб. — Во всяком случае, я так не думаю. Просто у тебя хорошее зрение — ты стреляешь так же хорошо, как и из лука.

В последнее утро ученики Эйба демонстрировали свои умения. Сразу после этого Ренно и Эл-и-чи вместе с гостем должны были отправиться в путь. Ренно сам настоял на этой чести, а Эл-и-чи уговорил Гонку отпустить его с братом.

В состязаниях принимали участие пятьдесят лучших стрелков сенеков. Большинство из них составляли молодые воины, примерно двадцатилетнего возраста. Они были ловкими, быстро учились и твердо усвоили преимущества мушкета перед традиционными луком, стрелами и дротиком.

Один за другим воины поражали мишени, и Гонка порадовался, когда настала очередь Эл-и-чи показать свое искусство.

В самом конце Ренно и Эйб устроили состязание между собой. Колонист выиграл с незначительным преимуществом.

В заключение Гонка подарил гостю лук, стрелы и томагавк. В длинной торжественной речи великий сахем сказал, что учитель всегда будет желанным гостем на земле сенеков.

Эйб обещал вернуться к новым друзьям. Воины долго прощались с ним.

Ренно отошел в сторонку и вдруг похолодел. Навстречу ему шла Йала, еще более прекрасная и желанная, чем раньше. Он не знал, что девушка уже дома, и решил, что она вернулась прошлой ночью.

Ренно шагнул к Йале, но тут же остановился. Она сама должна была выбрать, какие между ними будут отношения.

Девушка могла коснуться его рукой, но прошла мимо, даже не взглянув в его сторону. Истинная дочь сенеков, Йала прошла хорошую школу и в точности исполнила волю отца. Ренно для нее больше не существовал, и юноша почувствовал себя так, как в детстве, когда мать окунала его в ледяную воду.

Гонка последним простился с Эйбом. Великий сахем научился стрелять из подаренного пистолета, хотя все же предпочитал лук и стрелы. Вождь пожелал Эл-и-чи доброго пути и повернулся к старшему сыну.

Ренно знал, что отец обратил внимание на поведение Йалы. Гонка положил руку на плечо сына. Ренно было приятно. Пусть кто-то не любит его, потому что он не был сенека по рождению, но он стал таким же членом этого народа, как любой другой. Сегодня Ренно получил огненную дубинку, которую возьмет с собой в путешествие. Может, настанет день, и отец Йалы передумает, и тогда они с Ренно будут вместе. Но даже если этого не случится, белый индеец никогда не станет стыдиться своего происхождения.

Сначала путники бежали рысцой, как обычно делали сенеки, но Эйб не мог долго двигаться в таком темпе, и они пошли шагом. Во второй половине дня молодые люди остановились на берегу ручья и наловили рыбы себе на ужин.

Они шли через лес на восток, наслаждаясь погодой, охотой и обществом друг друга. За последние месяцы Ренно и Эйб стали друзьями и питали друг к другу величайшее уважение. Теперь Эйб учился индейскому способу ходить по дикому лесу, не оставляя следов.

На следующий день устроили охоту, и Эл-и-чи настрелял столько дичи, что им должно было хватить на несколько дней.

— Ты станешь хорошим стрелком, — сказал Эйб. — Не таким, как твой брат, но не хуже наших ополченцев.

Молодые люди задержались еще на полдня, решив вдоволь накупаться, и по мере того, как путешествие подходило к концу, все больше жалели о предстоящей разлуке.

— Пойдем со мной в форт Спрингфилд, — предложил Эйб, — мама угостит вас нашей едой.

Ренно вдруг испугался, сам не зная чего, и покачал головой. Даже если видения матери верны, и ему предстоит сыграть особую роль в укреплении дружбы между сенеками и белыми, родными ему по крови, Ренно еще не был готов к встрече с ними. Придет время, и маниту дадут знать.

Путники вышли на опушку леса на западном берегу реки Коннектикут и остановились. Эйб посмотрел на форт.

— Вот наш город. Может, пойдем к нам?

— Когда-нибудь, — ответил Ренно. — Не сейчас. Братья простились с Эйбом и ушли обратно в лес. Надо идти домой, решил Ренно. Вид высоких бревенчатых стен почему-то встревожил его. Ренно и понятия не имел, что именно здесь Гонка нашел и взял его с собой, перед тем как сжечь старый форт.

На следующий день, в воскресенье, Эйб Томас вместе с родителями пошел в церковь. Авдий Дженкинс был так рад видеть его, что, позабыв о проповеди, попросил юношу рассказать о своем путешествии.

Эйб предпочел бы отказаться, но это было бы невежливо.

— Я почти полгода провел с сенеками и не считаю их дикарями, — начал он. — Они добрые люди, и я люблю их. Я верю им. Я горжусь, что у меня есть настоящие друзья в этом племени. Когда-нибудь мы будем больше доверять друг другу и, надеюсь, заключим настоящий союз.

Авдий Дженкинс подумал, что эти слова звучат намного убедительнее, чем его проповедь о братстве. После окончания службы люди окружили Эйба и принялись расспрашивать.

— Хорошо, что вы сами не превратились в дикаря, молодой человек, — с усмешкой сказала Ида Элвин. — Дебора просила передать, что соскучилась, но осталась дома, потому что у нее болит голова.

Эйб собрался с духом:

— Может, она не станет возражать, если я зайду повидать ее на этой неделе?

Улыбка тетушки Иды была лучшим приглашением.

Полковник Уилсон отвел Эйба в сторону и выслушал короткий предварительный доклад. Пока Милдред Уилсон ждала мужа, Агнесс Хиббард подошла к ней:

— Мы с Томом едем домой, и я сразу начну готовить воскресный ростбиф. Мы взяли коляску, так что обед сегодня не запоздает.

Если бы Хиббарды знали, что их ждет впереди!..

Они ехали по пустынной дороге вдоль берега реки, как вдруг индейцы с оружием и в боевой раскраске со всех сторон окружили коляску. Двое остановили кобылу, а третий подхватил вожжи.

Том Хиббард потянулся за винтовкой, лежавшей на задней скамье, но могучий воин оглушил его плоской стороной каменного томагавка.

Агнесс тоже хотела взять винтовку, но дикари схватили ее. Женщина пробовала кричать, но слышалось только тихое всхлипывание. Каменный нож рассек Агнесс горло, и хлынула кровь.

Один из воинов оскальпировал ее, другой наклонился, чтобы снять скальп с Тома.

— Не трогай его, сын мой, — резко приказал голубоглазый предводитель отряда. — Он видел, что на нас желтая и зеленая краски сенеков. Пусть расскажет об этом всем остальным. Пойдем скорее. Впереди еще много работы.

Гурон повиновался и скрылся в зарослях вместе с Золотым Орлом.

Дюжина воинов отлично справилась с заданием. Алан специально выбрал время для нападения, когда большинство колонистов находились в церкви.

В итоге два фермера были убиты, оба из луков, потому что гуронам было строго запрещено использовать огнестрельное оружие. В обоих домах женщин связали и заткнули им рот, но не ранили и оставили в живых, чтобы те могли рассказать о жестоких сенеках.

Потом Грамон поджег ферму, обитатели которой находились в церкви.

Тем не менее француз был немного раздосадован. Он хотел взять хотя бы одного пленника, ребенка, если бы подвернулся подходящий случай. Грамон привык выполнять задуманное до конца, но теперь, после поджога, нужно было как можно скорее уходить обратно в лес.

Грамон повел людей назад к реке, где в зарослях были спрятаны их каноэ, когда на пороге маленького домика увидел молодую женщину.

Дебора Элвин от ужаса не могла двинуться с места. И вдруг она закричала.

Алан де Грамон не раздумывал:

— Схватите женщину! Мы забираем ее с собой.

Исчезновение такой красивой блондинки, несомненно, вызовет гнев англичан. Дело сделано, и зерна вражды между колонистами и сенеки должны были принести отменные плоды. Оставалось только не дать раскрыться обману, который мог послужить причиной начала военных действий между французами и англичанами.

Полковник доверял подчиненным и, не оборачиваясь в сторону домика, направился к берегу.

Воины бросились к дому и влетели внутрь. Дебора даже не успела достать мушкет.

Она боролась, кусалась, царапалась и брыкалась, но стоило девушке закричать, как индеец сильно ударил ее по лицу. Дебора окаменела, потому что до сих пор никто не смел обращаться с ней подобным образом, и не успела опомниться, как во рту у нее оказался кляп, а колени и запястья были связаны ремнями из сыромятной кожи. Один из воинов перекинул Дебору через плечо, второй поджег дом, и оба побежали к поджидавшему их каноэ.

С другого каноэ прокричали приказ, обе лодки вышли на реку и двинулись вверх по течению.

Через некоторое время лодки пристали к западному берегу. Воины вытащили каноэ и разбили так, что ими уже нельзя было пользоваться. Дебора заметила, что индейцы вооружены металлическими ножами европейского производства, но пока не могла оценить важность своего наблюдения. — Один из воинов снова поднял ее, легко перекинул через плечо, и отряд скрылся в лесу.

Дебора с грустью думала о том, как жестоко ошибалась, надеясь, что колонистам удастся найти способ установить дружеские отношения с коренными жителями Северной Америки. Лицо девушки все еще горело от сильного удара, ремни больно врезались в колени и запястья, и Дебора, хотя и с опозданием, все же пришла к выводу, что тетушка Ида была права. Колонисты находились в Новом Свете в безопасности только тогда, когда силой сгоняли индейцев с их земель.

Вдали послышался сигнал тревоги, поданный из форта, но было уже слишком поздно.

Колонисты, стоявшие в церковном дворе, первыми прибежали в форт, где встретились с фермерами из отдаленных поселений. Люди сразу же принялись тушить горящие дома. Ополченцы по бревнышку разобрали руины, оставшиеся от домика Иды Элвин, но тела Деборы так и не нашли. Девушка пропала, скорее всего, ее захватили в плен.

Расспросили тех, кто видел индейцев, и все они в один голос повторяли одно и то же: лица воинов были желто-зеленого цвета.

Авдий Дженкинс первым высказал ужасную мысль, пришедшую в голову каждому, кто был знаком с индейцами.

— Нападавшие, — сказал он во время совещания в кабинете полковника в форте, — должно быть, сенеки.

— Не верю, — твердо возразил Эйб Томас.

— Почему? — спросил Эндрю Уилсон.

— Потому что Гонка, великий сахем, и все члены совета очень хорошо относились ко мне, да и ко всем нам. Великий сахем хочет, чтобы у нас были добрые отношения, и я не верю, что он задумывал такое, когда разговаривал со мной.

— Ты слишком наивен, Эйб, — презрительно заявил Джефри Уилсон. — Лично я не верю ни одному индейцу.

— А я верю! Сыновья великого сахема проводили меня сюда, и я готов поклясться на Библии преподобного отца Дженкинса, что они настоящие друзья.

— Не пойму, зачем сенекам нападать на нас, — заговорил Авдий. — Они постоянно присылают нам меха в качестве платы за оружие и хотят купить еще пуль и пороха, а может, и мушкетов. Не могу понять: для чего этот бессмысленный набег?

У него болело сердце за Дебору, теперь священник ясно понимал, что любит ее.

— Никогда не знаешь, что на уме у дикаря, — стоял на своем Джефри.

— В интересах сенеков и всех остальных ирокезов поддерживать с нами хорошие отношения. Если не считать погибших людей, они теряют в результате такого набега значительно больше, чем мы.

Полковник Уилсон оборвал спор:

— Трудно понять мысли индейцев, так что мы еще не скоро узнаем, что толкнуло сенеков на предательство. Мы построим новые дома взамен сожженных, но не сможем воскресить убитых. А сейчас прежде всего надо выслать погоню и попытаться отбить Дебору Элвин. Как только она окажется в безопасности, мы преподнесем сенекам хороший урок.

Ренно и Эл-и-чи не спешили домой. Сенеки ни с кем не воевали, а дичи было так много, что несколько охотников могли обеспечить едой все поселение. К тому же Са-ни-ва всех незанятых молодых воинов отправляла на поля помогать ухаживать за маисом и другими посадками.

С новыми мушкетами охотиться стало совсем легко, и братья наслаждались беззаботной жизнью. Ренно любил лес и радовался, что он — сенека. Он не мог представить себе существование в тени огромных стен, которые английские колонисты называли фортом Спрингфилд. Мужчина, который не волен ходить, охотиться и ловить рыбу там, где пожелает, — не настоящий мужчина. Ренно знал, что дух его высох и умер бы, если бы ему пришлось остаток дней пахать землю под стенами форта.

Ренно и Эл-и-чи нашли отличное место для ночлега. Это была ложбина, со всех сторон заросшая густым, высоким кустарником, совсем рядом с рекой и водопадом, в три-четыре раза превышающим человеческий рост. Неподалеку на полянке поспели ягоды, а Эл-и-чи подстрелил еще одного оленя.

Братья решили остаться и попытать счастья в рыбной ловле, глубокая вода под водопадом выглядела весьма многообещающе.

Они старались вести себя осторожно, поскольку здесь могли оказаться заблудившиеся алгонкины или охотники из местных племен. Братья все время держались друг друга, огонь разводили только днем, когда его нельзя было заметить издалека, и тушили костер сразу после приготовления пищи.

Сыновья Гонки пообедали жареной рыбой и легли отдыхать, как вдруг Ренно почудились шаги. Он приложил ухо к земле. Множество людей поднимались по поросшему мхом берегу реки. Младший брат тоже прислушался и кивнул в знак согласия.

Вскоре на поляне у подножия водопада показался отряд. Воины были раскрашены в желтый и зеленый цвета сенеков, и Эл-и-чи хотел было выбежать, чтобы поздороваться с соплеменниками, но лежащий на животе Ренно предупреждающе поднял руку.

Эл-и-чи ничего не понял, но повиновался. Ренно и сам не сразу осознал, что именно его встревожило. Воины были высокими, хорошо сложенными, с бронзовой кожей, и казались очень похожими на сенеков.

Ренно внимательно изучал незнакомцев и вскоре заметил, что их огненные дубинки были не совсем такие, как та, что лежала у него за спиной.

Воины вели себя очень странно. Они разделись, вошли в воду и начали смывать боевую раскраску. Ренно понял, что они просто замаскировались под сенеков, и холодная ярость охватила его.

Юный воин очень осторожно поднял мушкет.

Эл-и-чи последовал примеру брата.

Ренно заметил на поляне пленника, со связанными руками и ногами и веревкой на поясе, другой конец которой был привязан к дереву.

После купания воины достали вяленую оленину и сушеный маис. Один из них вытащил изо рта пленника кляп и положил еду на землю. Связанный бедняга вынужден был есть, как животное. Чтобы дотянуться до пищи, пленнику пришлось повернуться, и Ренно увидел, что это молодая женщина с волосами цвета спелой кукурузы, точно такими же, как у огромной маски, которая являлась ему в видении.

Словно дух Грома поразил юного сенека.

Ему стало очень жаль белую пленницу. Она была так измучена и в то же время так прекрасна.

Видно, сама судьба привела Ренно в это место. Подобная встреча не может быть случайной.

Юноша перевел взгляд на воинов, и тут его ожидал второй удар. По пояс в воде, смывая желтую и зеленую краски, стоял Золотой Орел.

Тем временем воины стали наносить другие, белую и красную краски. Это были гуроны.

Ренно обернулся к брату и торопливо заговорил на языке жестов, которым они часто пользовались в детстве. Эл-и-чи кивнул. Братья не чувствовали страха, хотя оказались вдвоем против дюжины воинов.

Не убирая мушкет, Ренно достал лук и стрелы. Место, где они лежали, одинаково годилось и для наблюдения и для нападения. Все же сначала Ренно решил использовать традиционное оружие. Двое воинов только что вышли из воды и теперь покрывали лица, руки и туловища красной и белой краской.

Эл-и-чи взял лук.

Братья прицелились и одновременно выстрелили. Два гурона упали на землю, не издав ни звука. Остальные члены отряда даже не заметили, что произошло.

Теперь братья выбрали воинов, стоящих у подножия склона, спиной к ним.

Ренно попал, а Эл-и-чи промахнулся, его стрела скрылась в листве дерева в нескольких дюймах от гурона.

Ренно взял мушкет. Прищурившись, он прицелился и мягко, как учил Эйб Томас, нажал на курок. Пуля попала в голову очередного врага.

На этот раз Эл-и-чи был точен, и братья быстро перезарядили оружие, наслаждаясь необычной битвой. Раз за разом гремели выстрелы, и опешившие гуроны, не понимая, где скрываются враги, ударились в панику.

Несколько пуль полетело в нападавших, но лишь сбили листву с деревьев. Золотой Орел выскочил из воды при первом же выстреле, но подчиненные не слушали его команд и врассыпную бросились в лес. Восемь гуронов были убиты, и их тела остались лежать на земле.

Полковник подбежал к своему мушкету. Ренно ждал этого момента и вскочил на ноги, чтобы враг знал, с кем имеет дело.

— Золотой Орел, храбрый гурон! — язвительно закричал он. — Ренно, сенека, вызывает тебя на бой!

Оба подняли оружие — и оба промахнулись.

Ренно пришло в голову, что маниту не желают, чтобы это противостояние закончилось именно сейчас. Они еще встретятся.

Алан де Грамон скрылся в лесу.

Золотому Орлу не оставалось ничего другого, как последовать за своими людьми, собрать их и повести дальше в Канаду. Уже потом он вспомнил об англичанке, но, поскольку не видел в ней особой надобности, возвращаться за ней не стал. Несмотря на неожиданное нападение и потерю двух третей отряда, набег прошел успешно: сенеки и англичане вот-вот должны были вцепиться друг другу в горло.