4

ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ

После месяца учебы мы сделали нашу первую подводную вылазку.

По правде говоря, это была всего лишь коротка» прогулка. И все же ее можно было назвать экспедицией: команда следовала за командой, мы облачались в подводное снаряжение: акваланг, маску, ласты – и выстраивались на причале.

Вместе с двадцатью своими однокурсниками я оказался в пятой группе, под началом курсанта-лейтенанта Хэтчета. Мы разместились в вельботе и вышли в открытое море. Земля еще не успела скрыться из виду (на горизонте тонкой полоской виднелись Бермуды), когда лейтенант Хэтчет приказал стопорить двигатели. Мы стояли на палубе, слегка покачиваясь от легкой карибской зыби, пока не последовала команда по одному прыгать за борт.

Море в этом месте было неглубоким – не глубже шести метров – и кристально-чистым. На нас были специальные утяжеленные бахилы, вес которых подгонялся в соответствии с индивидуальными данными каждого курсанта. Благодаря им уравнивался вес вытесненной нашими телами воды и мы висели «между небом и землей», словно пресловутая гробница пророка Мухаммеда. Все было просто: малейшим движением ног в новеньких ластах мы поднимались вверх, от легкого движения рук опускались вниз.

Наконец мы выстроились в ряд на волнистом песчаном дне и стали ждать приказа.

Естественно, все молчали. Вот тогда, беспомощно озираясь и тихонько покачиваясь вперед и назад, как столбик дыма в безветренный день, я осознал, что такое безмолвие. Единственными звуками, которые я слышал, были тихие побулькивания пузырьков выдыхаемого воздуха. Потом, позже я узнал, что морское дно может быть очень шумным местом! Рыбы – вовсе не такие бессловесные создания, какими рисует их молва. Можете мне поверить, если находишься совсем рядом с тем местом, где идет бой между акулой-молотом и кальмаром, слышишь примерно те же звуки, какие издают при драке сцепившиеся между собой дикие коты.

Но в то утро близ Бермудских островов я чувствовал себя попавшим в открытый космос.

Лейтенант Хэтчет придирчиво осмотрел нас на предмет возможных неполадок снаряжения, потом жестом показал нам, как проверить, все ли в порядке, а уже потом последовал приказ двигаться вперед. По двое мы стали продвигаться по морскому дну. Это было занятно – как при замедленном показе кинопленки! Мы шли в маршевом темпе, но гибкие ласты требовали от нас немалых усилий. Мы спотыкались о песчаные холмики и обломки кораллов, с трудом увиливали от коварных маленьких анемонов, они выглядели как безобидные хризантемы, но жалили как шершни. Наверное, мы представляли собой весьма забавное зрелище для стай рыбешек, кружащихся над нашими головами. Наши движения больше всего напоминали балетные антраша. Моя правая нога парила в невесомости, поджидая, пока левая не окажется впереди нее и не ступит на песок в медленном, величавом гран-жэтэ, которому бы позавидовал сам Нижинский.

Я сомневаюсь в том, что мы делали больше одной мили в час, к тому же нашего запаса воздуха могло хватить всего на тридцать минут. В итоге мы прошли примерно девятьсот метров, потом резко повернули направо и сделали еще сотню метров. Через тридцать минут вернулись на то место, откуда ушли. Лейтенант Хэтчет подал сигнал, и мы, опять по двое, стали всплывать вверх к поджидающему нас вельботу.

Наверное, в пересказе все это выглядит довольно скучным.

Уверяю вас – на самом деле ничего подобного не было! Каждая секунда из этих тридцати минут была настоящим приключением и невероятно нас развлекала. Развлечение было не из опасных – ведь мы находились всего-навсего в шести метрах от поверхности воды. Конечно, у Бермудского архипелага в изобилии водятся акулы, но они редко ищут встречи даже с одиноким пловцом, не говоря уже о группе из двадцати человек. Мы путешествовали в зачарованном мире, населенном огромными морскими звездами, медлительными морскими огурцами, пульсирующими губками и сверкающими как алмазные россыпи стайками крошечных рыбок.

В тот день мы сделали еще два погружения, а потом вельбот лег на обратный курс. Следующая подводная прогулка ожидалась только через две недели, но я уже постоянно думал о ней. Побывать на морском дне… для меня это было равносильно возвращению домой после долгих, долгих скитаний.

Следующим погружением командовал курсант Сперри. С флагманского вельбота донесся его зычный голос:

– Внимание всем! Приготовиться!

В вельботах был весь наш курс. Нам предстояло первое: ночное погружение. На четырнадцати лодках, вытянувшихся в линию за вельботом Сперри, находилось по полной команде первокурсников.

Солнце уже давно село, и ночное небо светилось характерным для этих широт слабоватым сиянием. Становилось все прохладнее. Надев водолазное снаряжение, мы молча сидели на палубе, ожидая, пока Сперри и другие командиры утвердят окончательный план учения.

Над моей головой сияли крупные, яркие звезды. Млечный Путь выглядел цельным мазком люминесцентной краски. Пояс Ориона простирался до горизонта, а над самой головой мерцал красноватый Марс. Казалось, что свет звезд отражается в воде, но бесконечно разнообразное сияние волн было не отраженным светом неба, а свечением самой воды.

– Как ты думаешь, на глубине вода тоже будет светиться? – шепотом спросил меня Эсков.

Я отрицательно покачал головой. Я не мог утверждать наверняка, но все же имел все основания предполагать, что светится только поверхность воды. Да, я не знал этого и многого другого о природе моря.

Но я учился.

В темноте над водой прозвучали слова приказа:

– Внимание всем! Проверить снаряжение. По порядку включить воздушные клапана!

С вельботов послышалось нестройное пофыркивание – каждый из нас втянул воздух из своего акваланга.

– Фонари!

Над водой тотчас же зажглось двести с лишним светляков – мы включили наши головные фонари.

– Маски!

Так же, как и все, я опустил на лицо свою маску, а потом просунул палец в то место, где резина соприкасалась с кожей.

Снаряжение было в полном порядке. После секундной паузы снова раздался голос Сперри:

– Старшим на лодках начать погружение команд! Мы стали соскальзывать за борт.

Внизу под нами дышала непроницаемая чернота.

Как только над моей головой сомкнулась вода, звезды исчезли. Каким ярким ни был их свет, он не мог проникнуть через плотный слой воды. Я отчетливо видел фонари своих однокурсников – веселые скопления подрагивающих светлячков. Но все-таки из-за темноты нельзя было различить ни одной фигуры – только светящиеся пятна фонарей. Правда, постепенно мои глаза стали приспосабливаться к мраку, и я стал замечать, как вместе с пятнами фонарей перемещаются в воде неясные силуэты.

Как обычно, мы собрались на дне. На этот раз нам предстоял не подводный марш-бросок. Задание предусматривало выполнение на месте маневров, имитирующих рукопашный бой. Шесть команд играли роль «атакующих», остальные восемь «держали оборону». «Атакующие», в число которых входил и я, должны были преодолеть линию обороны. Если кого-то из нас задерживали, он считался «убитым». Успех операции определялся по количеству «атакующих», которым удалось прорваться через заслон.

«Обороняющиеся» сгруппировались примерно в сотне метров от нас. По команде они выключили свои фонари – и тотчас же растворились во мраке. По световому сигналу нашего командира мы оторвались от дна и поплыли вперед. Проплыв несколько метров, по заранее оговоренному плану, тоже выключили свои фонари. Это была идея лейтенанта Хэтчета – дать обороняющимся представление о направлении нашего движения, а потом в темноте резко уйти в сторону.

Моя команда гасила фонари самой последней. Как только огни погасли, каждый из нас почувствовал себя в полном одиночестве.

В темноте наше положение становилось куда более серьезным. Когда в учебном классе лейтенант растолковывал нам свою задумку, все это казалось занятной детской игрой. Чем-то вроде подводных салочек – сущим пустяком для взрослых людей. Но, очутившись в кромешной тьме и не чувствуя поддержки товарищей, продвигаясь в чернильно-черной воде навстречу неизвестности, я стал понимать, что это далеко не детская забава. Во-первых, все это было нешуточно опасно. Морские хищники – акулы, скаты или барракуды – редко нападают на человека, но смогут ли они в такой темноте распознать, кто мы такие? Да, конечно, флагманский вельбот был оснащен микросонаром. [1] Если бы какая-то рыба размером с акулу появилась в радиусе двухсот метров, под водой прозвучал бы условный сигнал, и мы прервали бы учения. Ну а если оператор сонара проспит?

Впрочем, нас здесь было больше двух сотен. Если даже и возникнет какая-нибудь опасность, сообща мы сможем противостоять ей. Более серьезную проблему, чем встреча с акулой, представляло слепое, беспомощное кружение во мраке. Я как бы висел в пустоте; здесь не было ни верха, ни низа, никто не мог подсказать, плыву я в верном направлении или резко свернул в сторону. Я стал вспоминать свое дневное погружение и инструктаж, который мы проходили на суше: постарался расслабиться и определить с помощью своего тела, кровообращения, барабанных перепонок – где находится дно. Это было непросто. Позднее я узнал, что десять курсантов врезались в дно, а двадцать других, к своему изумлению, после пяти гребков вынырнули на поверхность.

Я напряг слух, стараясь уловить слабое побулькивание воздуха в чьем-нибудь акваланге; мне показалось, что я услышал его, но тут же оно стихло. Вскоре до меня донесся неясный звук, но я решительно не мог определить, где находится его источник – впереди или сзади меня, над головой, а может быть, где-то внизу, на дне? Я стал напряженно вслушиваться в тишину…

И тут по моим барабанным перепонкам ударил раскатистый сигнал гонга. Поначалу я испытал настоящий шок, но потом все-таки понял, что этот звук означает.

Это был сигнал тревоги! Микросонар засек приближающихся акул, учение окончилось, и мы без промедления должны были возвращаться на вельботы.

Повсюду вокруг меня вспыхнули огни фонарей. Они быстро поднимались кверху – словно пузырьки в бокале с шампанским. Я тоже включил фонарь и начал всплывать. Как только я вынырнул на поверхность, всеобъемлющая тишина моря отступила. Все наперебой кричали, ругались, надрывали глотки, отдавали приказы, короче говоря, царил сущий бедлам. Но и эту какофонию перекрыл бычий рев курсанта Сперри:

– Пошевеливайтесь! Разбирайтесь по своим вельботам! Не тратьте зря время! Тем, кто заберется не в свой вельбот, гарантирую десять кругов по двору. Время пошло! Я даю вам на погрузку две минуты, и этого больше чем достаточно!

Я стащил с головы маску и, гребя руками, стал осматриваться по сторонам. Мне повезло – три зеленых огня, обозначавших вельбот команды № 5, виднелись всего в нескольких метрах от меня. Полдюжины гребков – и я добрался до кормы. Вскоре я уже помогал взбираться на борт своим товарищам.

Крики и шумный плеск воды стали постепенно затихать.

– Всем вольно! – послышался с флагманского вельбота голос Сперри. – Старшим команд доложить о готовности к возвращению!

– Первая команда готова! Вторая команда готова! Восьмая готова! – стали откликаться голоса командиров.

Лейтенант Хэтчет, светя лампой, быстро пересчитал находившихся на нашем вельботе курсантов.

– Девятнадцать… – озабоченно сказал он. – Кого-то нет. Так, ребята, ну-ка, тихо! Делаем перекличку!

Он стал перечислять по алфавиту наши фамилии.

– Дегэйрет! Додд! Домовски! Доулинг! Данфи! Даксли! Диэнски! Дай! Дили! Экстром! Иден!

Я откликнулся и приготовился услышать голос Боба Эскова, стоявшего следующим в списке.

Но я не услышал его. С трудом веря в происходящее, я огляделся по сторонам.

Можно было не сомневаться. Боба Эскова в вельботе не было.

Лейтенант Хэтчет дошел до конца списка. Потом взял мегафон и обратился к кадету-капитану Сперри:

– В команде номер пять не хватает одного курсанта. Кадет Эсков на борт не поднялся!

Со всех четырнадцати лодок послышались негромкие голоса.

– Кадет Эсков! – раздался зычный голос Сперри. – Доложить о присутствии!

Ответа не последовало.

По воде заскользили лучи мощных прожекторов. Мы все надеялись, что пучок света выхватит из темноты голову или поднятую в отчаянном гребке руку… Но над поверхностью волн никого не было. В море вышли двести шестьдесят восемь курсантов. Двести шестьдесят семь находились сейчас в своих вельботах.

Боб Эсков на поверхность не поднялся.

5

ПОДВОДНЫЕ ПОИСКИ

Курсанту-капитану Сперри не пришлось вызывать добровольцев.

Акулы (если то, что засек сонар, было акулой, а не дельфином или плавающим бревном) никого не испугали, и вскоре все мы, подзарядив акваланги, вновь отправились в воду. Теперь это была не тренировка; мы группами собрались на дне, включили фонари и начали поиски.

Судьба Эскова казалась мне плачевной, но не безнадежной. У него был запас воздуха на тридцать минут! Если мой товарищ слишком далеко уплыл и не услышал сигнал гонга (что казалось почти невероятным), он, без сомнения, через какое-то время стал бы возвращаться обратно.) Если же он попал в какую-то ловушку, у нас было достаточно времени, чтобы обнаружить его…

Правда, было и еще одно «если». Если у Эскова отказал акваланг – значит, мы уже опоздали.

У нас над головой с вельботов сбрасывали аварийные осветительные патроны. Они вспыхивали, как маленькие солнца, погружались примерно на двухметровую глубину и хорошо освещали дно. Разбившись по командам, мы вели поиск. Старшие поисковых групп жестами показывали нам, куда идти. Они, кроме того, общались друг с другом с помощью световой морзянки. Вскоре весь наш курс растекся по разным направлениям. Каждый курсант обследовал дно под собой и в полуметре от себя.

Боб едва ли мог уплыть дальше чем на километр от места погружения, а нас было почти триста человек. Мы, как дельфины, плыли в освещаемой тревожными сполохами воде, спускаясь к самому дну, чтобы обследовать подводные заросли и коралловые гроты. Нам надо было поддерживать контакт с теми, кто плыл рядом, и обследовать любой подозрительный песчаный холмик. Времени было мало, и все же я ухитрился произвести нехитрый расчет: если радиус наших поисков составляет километр, значит, двести восемьдесят человек должны образовать круг длиной более пяти километров… то есть расстояние между нами должно быть не меньше двадцати метров. Способен ли один человек прочесать полосу шириной двадцать метров? Я сомневался в этом. Да и осветительные патроны не могли разогнать темноту на таком обширном пространстве… А из этого следовало, что в наших поисках нам придется рассчитывать в основном на слабый свет наших фонарей.

Мы прочесали все до километровой отметки… и даже за ней.

Мы плыли, забыв про критически малый запас воздуха в наших аквалангах, до тех пор, пока не услышали слабый, приглушенный расстоянием сигнал гонга. Унылые, обессиленные, мы поднялись на поверхность и стали возвращаться назад к вельботам. Когда на вельботах вновь застучали моторы и мы направились в гавань, никто из нас не произнес ни слова.

С какой-то унылой обреченностью мы построились на причале, произвели перекличку и разошлись по общежитиям. Короткое эхо, разнесшееся после того, как старший выкрикнул фамилию Эсков, звучало укором каждому из нас.

По пути в общежитие некоторые из моих сокурсников выразили мне свое сочувствие. Но я плохо понимал то, что мне говорят. Мне просто не верилось, что Эскова больше нет.

Было уже за полночь. Мы моментально разошлись по комнатам. После ночных учений утренней поверки не было, но мы все равно должны были явиться к семи часам на занятия. Я лежал в койке в моей непривычно пустой комнате, смотрел на темный потолок и пытался осознать то, что произошло. Все это казалось невероятным. Еще вчера он был здесь, рядом со мной… И вот теперь его не было.

Так, уставившись в потолок, я пролежал несколько часов.

Наверное, я все-таки заснул, потому что не понял, кто и почему трясет меня за плечо.

– Иден! – Это был голос лейтенанта Хэтчета. – Иден, его нашли – и притом живым!

– Что? – Я мигом вскочил с койки, не веря собственным ушам.

– Правда, правда! – взволнованным голосом подтвердил Хэтчет. – Его подобрало рыболовное судно в трех милях от места нашего погружения. Бог знает как он туда попал, но он остался в живых!

Он остался в живых – это было все, что мы знали. На утреннем построении официально объявили: «Курсанта Эскова спасло небольшое судно с Бермудских островов, это же судно доставило его в местный госпиталь. Эсков находится в удовлетворительном состоянии, но нуждается в больничном уходе». Через несколько дней я получил от Боба письмо, он прислал его из больницы, но в письме было ненамного больше подробностей. В течение недели академия не знала покоя. Все спорили об одном: как Эсков смог так далеко уплыть? Что с ним произошло? У нас были вопросы и не было ответов. Прошли дни, за ними – недели, ажиотаж вокруг случая с Бобом Эсковом потихоньку сошел на нет.

Для меня это было по-своему нелегкое время. Академия жила по принципам «боевого товарищества». У нас : было заведено, что соседи по комнате помогают друг другу в учебе, подстраховывают друг друга на тренировках, всегда знают, где друг друга искать. Если бы Боба Эскова вычеркнули из состава курсантов академии, у меня появился бы другой сосед по комнате – скорее всего, тоже курсант, напарника которого отчислили; но Эсков находился в больнице, и поэтому его место оставалось ; незанятым.

Я не могу сказать, что я слишком сильно страдал от одиночества. Даже в эти дни время не текло, а летело сверхнапряженное расписание оставляло нам слишком мало минут для дружбы. Кроме того, время от времени почта приносила мне письма от дяди.

Письма всегда приходили непредсказуемо. Бывали месяцы, когда дядя ни разу не давал о себе знать, потом вдруг начинал писать ежедневно. Твердые желтоватые листы, исписанные красными чернилами… Рассказы иногда короткие, иногда чрезвычайно длинные… Чтение этих писем было для меня равнозначно путешествиям в Маринию, благодаря им я как будто воочию видел пейзажи и чудеса подводного мира – мира, который, как я надеялся, предстояло освоить и мне. Читая дядины письма, я всегда представлял его себе – высокого, коричневого от загара (из-за ультрафиолетового излучения тройоновых ламп дневного света), с красновато-бронзовой бородой. Я почти наяву слышал его мягкий, шепчущий голос, рассказывающий о чудесах подводного мира.

Города, построенные на дне моря, были так же реальны для меня, как выжженный солнцем двор академии, который я каждый день рассматривал из моего окна. Тетис, Нереус, Севен-Доум, Блэк-Кэмп и многие-многие другие лежали на тихоокеанском дне под надежной крышей из иденита. Сейчас дядя Стюарт работал над несколькими очень важными проектами. За те годы, которые прошли после нашей первой встречи, я узнал о некоторых из них – конечно, не из писем, в них дядя рассказывал мне о моей будущей жизни в Маринии и очень редко вспоминал о себе самом. О проектах я узнал из книг и журналов, которые читал. Я знал, что он занимается бурением трехкилометровых нефтяных скважин в морском дне, что он обнаружил залежи платины в районе подводного хребта под названием Горы Тьмы. Название объяснялось просто: в отличие от большинства подводных хребтов, эти горы не были покрыты фосфоресцирующими организмами. Знал я о сотнях предприятий, учредителем которых он являлся, – предприятия располагались по всему тихоокеанскому дну, от впадины Кермадек до Тускароры.

Если бы я не был увлечен картинами подводного мира, в голову мне могло прийти довольно много вопросов. Нефть, платина, руды других металлов, останки редких глубоководных обитателей, из которых можно делать чудодейственные лекарства, вознаграждение за изобретение иденита (я не знал, что он так и не удосужился получить причитающиеся ему деньги)… Мой дядя давным-давно мог стать мультимиллионером. Но он никогда не придавал значения презренному злату и никогда не выглядел богатым человеком.