АВГУСТ, 24, 1983 г. ВРЕМЯ: 09.20 УТРА.

СЕНАТОР ДОМИНИК ДЕ СОТА

Когда я возвратился в лагерь военнопленных – стоянку автотранспорта Джи-3, – я обнаружил, что пропустил завтрак. Куда-то делись шесть моих товарищей. Здесь еще была небольшая группа солдат с трафаретом «ВП» на спине, которые подбирали оставшиеся подносы из кафетерия. За ними присматривали другие военные – с зелеными повязками и автоматами… среди них и майор Де Сота.

Но здесь не было нескольких гражданских, которые предыдущей ночью делили со мной кровать. Это опечалило моего конвоира, но не тревожило меня. Капрал втолкнул меня за ограждение и стал шептаться с другим охранником.

Моим сознанием овладела Найла Боуквист.

Я не знаю, как выразить словами то, что мое сердце разорвалось на части, когда я увидел свою любовницу в армейской форме со следами маскировочного грима на лице и с автоматом через плечо. Не узнавая, она смотрела сквозь меня.

Теперь, когда у меня было время поразмышлять, я понял что это была Найла из их времени, точно так же, как там был другой Доминик Де Сота и, конечно же, другая Мэрилин (но за кем же она замужем у них?), иной Ферди Боуквист и остальные люди. Другой Доминик не был точно таким же, как я, и вряд ли иная Найла копировала Боуквист.

Она не была известной скрипачкой. Носила короткую прическу, ее глаза менее накрашены. И у нее была другая одежда, армейская униформа. Моя Найла одевалась просто замечательно, а у той, не было выбора.

Но как разрывало сердце из-за их схожести! Она не знала меня, точнее, знала меня как копию иного Доминика. Увижу ли я когда-нибудь свою собственную Найлу?

Тогда я буду очень удивлен. Здесь я был в центре невероятных и леденящих душу событий, и мои мысли переполняла женщина, с которой я состоял в близости…

– Заключенный Де Сота! – гаркнул капрал, и я осознал, что он махнул мне рукой. – Пошли! Ваши парни не здесь, и я забираю вас на сборный пункт!

– Где это? – Но вместо ответа я получил неприятный удар прикладом.

Это было совсем недалеко. Мы просто прошли через Кэтхауз в офицерский клуб.

Я уже был здесь. Это – нечто вроде холла, где служащие могли посидеть за чашечкой кофе и краткой беседой, спокойно перечитать свои рапорта. Здесь все было, как всегда, вот только десять человек присутствовали тут не по своей воле. Два штатских ученых ходили туда-сюда и свирепо смотрели в окна. Полковник Мартино сидел и беседовал с женщиной, в которой я признал математика из Ай-Ти-Ти – а следовательно, одну из моих избирательниц.

– Доброе утро, Эдна! – кивнул я. – Привет, полковник!

Это было так, словно я просто заглянул за кока-колой и ничего страшного не произошло.

– Мы удивлялись, куда вы запропастились! – сказал полковник.

– Меня допрашивал этот омерзительный майор, и я опоздал на завтрак.

– Если у вас есть хотя бы двадцать пять центов, справа около холла торговый автомат. Часовой пропустит.

Охранник очень смахивал на Герберта Гувера. Я не пошел за едой, это сделала за меня доктор Валеска. Безалкогольный напиток и пара твинки, конечно же, не еда, но, по крайней мере, наполняет желудок. Забыв же свои привычки, полковник Мартино обошел комнату посмотрел в окно (помотал головой: снаружи вооруженная охрана), проверил другую дверь (закрыта) и поднял телефонную трубку (отключен). Потом он сел и стал наблюдать за моей едой.

– Всех нас допрашивали! – произнес он. – Кажется, больше всего, их интересовали вы, по крайней мере, вашего двойника. Это интересно!

– Меня допрашивал Де Сота, – промямлил я ртом, полным крема. – Я не вижу вреда в том, чтобы рассказать им то немногое, что я знаю. Разве я мог всучить им не мои имя-должность-и-номер-серии?

Он посмотрел на меня, будто пораженный молнией. Не могу себе представить, как он был раздражен.

– Я думаю, что все мы играем в одни ворота, сенатор! – успокоил он меня.

Я ухмыльнулся. Эдна Валеска села на тахту рядом со мной и подключилась к разговору.

– Есть хорошая новость, – мрачно проговорила она, – проект Кэтхауза сработал! И есть плохая: они использовали его раньше нас. И еще более плохая весть: вероятно, сюда запутана, по крайней мере, еще одна линия времени. Других объяснений я не вижу.

– Кажется, это действительно так! – согласился я. – Но кто же те, другие?

– Иисус Христос? Такие вещи не для меня! – улыбнулась Эдна. – Кто же еще?

– В конце концов, это ваш проект! Что же делать, если даже вы не знаете, что происходит?

– Я сказала, что Христос здесь ни при чем, а не то, что не понимаю это! Часть, во всяком случае…

Она поймала мой взгляд и угостила сигаретой.

– Например! – произнесла она, чиркнув зажигалкой. – Мы довольно много узнали о линии времени наших захватчиков, где вы – армейский майор!

– Мы знаем?

– Да, конечно! Они вторглись к нам, потому что хотели напасть на своих противников через черный ход – так же, как собирались сделать и мы.

– Доктор Валеска! – возразил я. – Мы не готовились к этому! Миссией Кэтхауза было изучение вероятностей. У нас не было оперативных планов!

Она равнодушно пожала плечами, словно это было несущественно.

– Есть другой факт! Хотя они и обогнали нас в пересечении времен, существует еще одна линия, где зашли еще дальше! Они заслали первого Доминика Де Сота.

Я отметил, что нас слушали не только находившиеся в комнате, наш охранник также навострил ушки. Хорошо, может быть, мне удастся прочитать что-нибудь по выражению его лица?

– С чего вы взяли? – спросил я, поглядывая на часового.

– Потому что другой народ – назовем его «популяцией-1» – смог перенести человека сквозь время и вытащить его с другой стороны. Я не думаю, чтобы «популяция-2» – агрессоров – могла сделать это.

Нахмурившееся лицо часового указало, что это весьма правдоподобно. Могу сказать, что и Эдна Валеска заметила его.

– Так что, – заключила она, – в эту игру играют и другие?

– Значит, мы можем найти в них союзников, – с надеждой сказал я. – Популяция-1 может захватить, как нас, популяцию-2!

Теперь охранник уже пугливо таращился на нас, и тревога на его лице была утешительна. Мы беседовали о таких вещах, о которых он не смел и думать. Я повернулся и улыбнулся ему. Недоразумение! Он рассердился и отвернулся, на его лице больше не было никакого выражения. Но это только доказывало нашу правоту.

– С другой стороны, – сказала Эдна Валеска. – Если популяция-1 собиралась помочь нам, у них была возможность предупредить, но они не воспользовались ею.

Это, в достаточной мере, была правда, я и сам начинал расстраиваться не меньше охранника.

– Что нам известно о захватчиках? – спросил я.

– Их самый главный враг – Советский Союз!

– Да, думаю, это действительно так! – произнес я. – Но я с трудом верю в это. После ядерной войны, когда, разбомбив Москву и Ленинград, Китай обезглавил…

– Правильно, Дон! – в разговор вступил полковник. – Но в их времени этого не произошло! Мы узнали это, проанализировав их вопросы. У Советов была только одна внешняя война – кажется, около 1940 года. Они напали на Финляндию, и тут вмешались немцы…

– Немцы?

Мартино кивнул:

– У них не было революции. Власть захватил какой-то Гитлер, и война оказалась очень жестокой. Русские победили. После войны Советы оккупировали большую часть Восточной Европы, объединив ее под властью своего лидера – Иосифа Сталина…

В это мало верилось.

– Подождите минуту! Я знаю, кто такой Сталин! Он управлял их страной, пока не был убит. Его внук, собственно говоря, мой приятель. Мы играли с ним в бридж. Он является русским послом в Соединенных Штатах. И он чудесный парень! – закончил я, не ожидая упоминания о Найле Боуквист.

Соблюдая осторожность, я взглянул на охранника, он определенно прислушивался.

– Старик Джо, – продолжал я, – был убит подпольным грузинским сепаратистом. А английская забастовка перелилась в революцию. Англичане пошли социалистическим путем и продолжают идти. Хозяином России стал Литвинов, потому что имел хорошие связи с Британией (у него жена – англичанка). После 1960 года в Германии вспыхнула контрреволюция, и произошло восстановление кайзеризма. Теперь и они, и японцы – наши основные противники…

Я замолчал, охраннику я надоел, не говоря уже об Эдне и полковнике.

Мартино покачал головой.

– В их времени этого не случилось! – сказал он. – По крайней мере, в последние тридцать лет у них остались только две сверхдержавы: русские и американцы. Они победили остальных конкурентов.

Нашему охраннику это не просто осточертело: он больше не слушал нас. Около офицерского клуба что-то происходило, и он наблюдал. Мы то и дело бросали косые взгляды, чтобы посмотреть на реакцию нашей живой лакмусовой бумажки: когда реакция прекратилась, беседа заглохла.

– Черт возьми! – произнес без особых дополнений младший научный сотрудник и пожал плечами.

Эдна Валеска злилась:

– О дьявол! Мой муж такой ревнивый! Он не хотел, чтобы я работала в ночную смену… Я так хочу сказать ему, что он оказался прав!

– Согласен! – поддержал я.

Полковник кивнул:

– Моя жена хотела того же… или, чтобы я мог в любое время позвонить ей. Штатским это трудно, я знаю. Держу пари, Дом, что и вы беспокоитесь о своей супруге!

– Что? Ах да, конечно! – согласился я и ничего не добавил. Действительно, я тревожился и за нее тоже.

В полдень нас накормили снова. Консервированные спагетти и фрикадельки из запасов офицерской кухни, молоко и вполне приличный кофе.

– Кормят как на убой! – уныло сказал один из ученых, но в этот момент в комнату вошел новый охранник с автоматом, сопровождающий Найлу-сержанта. Кроме нее, вошли двое более вооруженных конвоиров.

Она оглядела нас и заявила:

– Если вы покончили с кофе, мы готовы предоставить вам более удобное помещение!

– Где это? – поинтересовался Мартино.

– Совсем рядом, сэр! Если можно, побыстрее, пожалуйста! – голос принадлежал Найле.

Думаю, «пожалуйста» в таких условиях звучало просто замечательно. Пехотинцы направили на нас свое оружие. Неважно, кончили мы с кофе или нет, мы двинулись.

Нам в самом деле не пришлось далеко идти. Когда мы вышли из клуба, жара пустыни ударила нам в лицо, но ненадолго. Мы прошли по пустынной улице базы, через дверь Кэтхауза и спустились в большой подвал. Когда-то здесь находилось стрельбище. Теперь подвал заполнен захватчиками с зелеными повязками, здесь же были какие-то механизмы, выкрашенные в защитный цвет, напоминающие генераторы, но с тяжелыми змеями кабелей. От них доносились дизельное гудение… и высокий прямоугольный экран, невыразительный и черный как смоль.

Так я в первый раз увидел портал, мм не говорили, что это такое. Это была просто темнота, висящая в воздухе, достаточно большая, чтобы заполнить комнату. Это было ужасно. Полковник Мартино не выдержал:

– Сержант! Я желаю знать, что вы хотите сделать!

– Безусловно, сэр! – согласилась она. – Как старшему по званию я обязана объяснить: это для вашей безопасности, сэр!

– Вы собачье дерьмо, сержант!

Она согласилась:

– Так точно, сэр! – И ушла, не дав ответа на вопрос, а охранники на все наши вопросы отвечали ударами прикладов.

Я проследил за ней: Найла направилась туда, где стоял мой добрый старый двойник Доминик и какой-то странный человек. Его лицо было неуловимо знакомо, к он, думаю, был гражданским, переодетым в форму, у него не было знаков отличия и зеленой повязки. Но он не бью и пленником, потому что стоял перед высокой консолью, регулируя оборудование. Майор Де Сота внимательно наблюдал за ним; тут же стоял солдат с карабином. Его охрана? А если он не один из нас и нуждается в охране, тогда кто же он?

Найла-сержант, получив приказ от «меня»-майора, кивнула и вернулась к нам.

– Вы пойдете через минуту! – сказала она.

– Продолжайте, сержант! – огрызнулся полковник. – Я требую, чтобы вы сказали, куда забираете нас.

– Разумеется, сэр! – сказала Найла. – Офицер все вам объяснит!

Приступ гнева у полковника прошел.

– Вы Найла Христоф, не так ли? – весело спросил я.

Момент неожиданности. В первый раз она посмотрела на меня как на человека, а не как на мешок мяса, передвигающийся по ее воле. Карабин примерз к рукам: он не был направлен на меня, но требовалась только четверть оборота, чтобы попасть мне в живот.

– Это моя девичья фамилия! – осторожно согласилась она. – Вы разве знакомы со мной?

– Я знал одну из вас в моем времени, – сказал я и улыбнулся. – Она моя… подруга, кроме того, знаменитая скрипачка.

Она удивленно посмотрела на меня, услышав слово «подруга», но напряглась, когда я произнес «скрипачка». Более внимательно осмотрев меня, сержант метнула быстрый взгляд на майора – и снова на меня.

– Да что выговорите! – изумилась она.

Я пояснил:

– Зукерман. Рикки. Христоф. На сегодня это три лучших скрипача мира! Этого мира… Прошедшей ночью Найла выступала с Национальной симфонией перед президентом Соединенных Штатов.

– С Национальной симфонией?

Я кивнул.

– О Боже! – воскликнула она. – Я всегда мечтала… вы проклинаете меня, мистер Де Сота?

Я покачал головой.

– В моем времени вы замужем за торговцем недвижимостью в Чикаго. Прошлой ночью вы исполняли скрипичный концерт Гершвина, дирижировал Ростропович. Два месяца назад ваша фотография была на обложке «Пипла».

Она одарила меня взглядом, немного озадаченным, немного недоверчивым:

– Но Гершвин никогда не писал концертов для скрипки, – сказала она. – И что такое «Пипл»?

– Это такой журнал, Найла! Вы знамениты!

– Это правда, сержант! – подтвердил полковник, внимательно прислушивающийся. – Я сам слышал, как вы играли.

– Да? – она по-прежнему сомневалась, но была как зачарованная.

Я кивнул.

– Как насчет этого, Найла? – спросил я. – Вы играете на скрипке?

– Я учу этому! Учила до призыва в армию, во всяком случае.

– Вот видите! – сияя, воскликнул я. – И…

– И это закончилось.

– Сержант Самбо! – сказал стоявший у экрана капитан. – Приготовьте их!

Это был конец. Она занялась делом, моя Найла. Если она и смотрела на меня, это был безличный интерес молотобойца на бойне, который управлял восхождением к смерти.

– Пойдемте, пожалуйста! – сказала она всем нам, но в этот момент «пожалуйста» ничего не значило.

– Послушайте, сержант! – начал полковник Мартино, но она дернула карабином.

Полковник взглянул на меня и пожал плечами. Мы двинулись в путь, выстроившись в одну шеренгу вдоль желтой линии, недавно нарисованной на полу. Местами она была еще липкой, тянулась к зловещей тьме, так напоминая линию ожидания в аэропорту. Капитан следил одним глазом за нами, другим – за смутно знакомым штатским.

– Когда я скажу, – произнес он, – вы должны по одному пройти через портал. Ждите, пока вас не позовут! Это очень важно! Вы найдете на другой стороне точно такую же разметку – ни о чем не беспокойтесь: вам поможет наш персонал с другой стороны. Помните, проходить строго по одному!

– Капитан! – полковник Мартино сделал последнюю попытку. – Я требую!..

– Прекратите! – сказал капитан не грубо, а так, словно вы вмешиваетесь во время неотложной работы. – У вас будет возможность предъявить претензии на той стороне… сэр!

Слово «сэр» он добавил после некоторого раздумья. Тон ясно доказывал, что все это несерьезно. Капитана более интересовало, что скажет стоявший у консоли гражданский.

Он и на самом деле был очень любопытным: несомненно, он делал что-то вроде комплексной коррекции балансировки. Было похоже, он старался удерживать красную точку на одной шкале, точно напротив зеленой на другой. Когда красная точка удалялась, он поворачивал ручку, до тех пор, пока она не возвратится на место. Когда они совместились, он крикнул через плечо:

– Видите их?

И доктор Валеска, выглядевшая так, будто молилась, бросила нам через плечо умоляющий взгляд, задрожала и шагнула в темноту, где просто растворилась.

Оставшиеся разом перевели дух.

– Следующий? – крикнул капитан.

И туда же последовал полковник Мартино. Тьма поглотила его, оставив не больше следов, чем при уходе Эдны Валески.

Следующим был я. Тогда я стоял уже не более чем в шеста футах от загадочного штатского. Он резко обернулся.

И я узнал его? Тощий, более беспокойный, но все же тот самый человек

– никаких вопросов.

– Лаврентий! – воскликнул я. – Вы посол Советского Союза Лаврентий Джугашвили?

Его охранник вскинулся:

– Ты что, с ума сошел? Не беспокой доктора Дугласа!

Доктор раздраженно посмотрел на меня.

– Моя фамилия не Джугашвили! – сказал он, повернувшись к монитору. Он дернул ручку настройки, прежде чем сделал знак капитану. – Но это фамилия моего деда! – прибавил он, когда я сделал шаг в темноту.

Когда я был ребенком, я много мечтал – и мои фантазии концентрировались на двух объектах. Первым объектом были космические путешествия, вторым был секс. Основной причиной того, что я хотел стать ученым, было то, что я мог бы посещать иные миры. Я никогда не оставлял этой надежды, просто она медленно испарилась с годами.

Другую фантазию я не оставлял никогда. У меня была самая лучшая коллекция непристойных книг. Порносеансы тогда еще не были легальными, но были места, где за два доллара вы могли пройти в комнату с платным кинопроектором и посмотреть грубые черно-белые фильмы Тайдхуаны и Гаваны (длительное время я был убежден в том, что мужчина не мог заниматься любовью с женщиной, иначе чем в черных чулках и в маске). Я обменивался своими фантазиями со сверстниками из шахматного клуба и теннисной команды. Каждую ночь, когда ложился спать, я воображал сценарий идеального соблазна: тонкая ткань женской ночной рубашки, пьянящая прохлада постели, шелковая простыня…

Потом наступило четвертое июля. Пегги Хофстадер!

Ее дом находился около озера. Мы стояли вдвоем на крыше и наблюдали фейерверк. Я умудрился тогда выпить две бутылки теплого, отвратительного на вкус пива. И когда фейерверк взорвался, заполнив все небо, я ощутил, как рука Пегги тянется к моему члену, и понял, что меня провоцируют. Фантазия внезапно стала реальностью. Без всякой подготовки я исполнил дебют, делал то, что сделали бы и вы на моем месте руками и ногами, различными частями тела.

К счастью для меня, Пегги хорошо разбиралась в этом деле, и я получил необходимую помощь.

Но здесь мне не сможет помочь никто…

Я боролся против предательской дрожи, жуткого возбуждения. С той стороны был совсем другой мир.

Я сделал глубокий вздох, закрыл глаза и шагнул внутрь.

На что это было похоже?

Я ничего не почувствовал. Как-то я был на научной выставке, где демонстрировались воздушные двери. Струи поднимающегося воздуха соединились с водяными парами. Это выглядело так, словно в коридоре висели облака; на них проектировались различные картины и реклама, а вы шли прямо по небесам. Но это впечатляло больше, чем перемещение через пересеченные миры. В один миг я находился в подвале здания в сиянии мерцающих флуоресцентных ламп…

Затем я шагнул и внезапно очутился на дне ямы, продолжал двигаться по деревянному мостику в знойном августовском солнце Нью-Мехико. Вокруг возвышались постаменты, удерживающие нелепые машины, напоминавшие телекамеры, на месте линз были экраны с решеткой. Меня обступали вздыбленные песчаные стены, рев мотора рвал барабанные перепонки.

У меня не было возможности изучать зрелище. Два солдата схватили за руки и потащили вперед.

– В грузовик! – приказал один из них и повернулся, чтобы схватить следующего пленника.

Я полез в транспорт – армейский грузовик без опознавательных знаков, сиденья располагались по бокам, и в кабине находилась охрана с автоматами. Когда все мы были посажены в машину, мотор заревел громче, и автомобиль рванул вперед. Мы въехали на холм, где наготове стояли два боевых вертолета, их лопасти медленно вращались.

– Выходи! – приказал конвоир, и мы поодиночке спрыгнули вниз.

Грузовик уехал. Один из охранников ушел перекинуться парой слов с вертолетчиками. Мы огляделись по сторонам.

Я стоял на вершине песчаного холма и смотрел на армейские бараки, насколько я понял, оригинал Сандии. Они находились в миле от нас, а ближе

– трейлер с окнами и маскировочной окраской (это было нечто вроде офиса), яма. По тут сторону ямы – два-три других трейлера-генератора, их кабели тянулись к находившимся на дне механизмам.

Я, как и все остальные, задыхался от яркого света и переживал насчет солнечного удара. Эдна Валеска дернула за рукав.

– Они выкопали ее до уровня подвала! – сказала она, указывая пальцем.

– Что? – не понял я.

– Они хотели дойти до фундамента, – объяснила она. – Ведь здесь нет здания, и им пришлось копать.

– Ах да!

Это казалось совершенно неважным. Честно говоря, мне столько пришлось пережить, что я уже не различал важности вещей. Я увидел, как из черного прямоугольника появились еще две фигуры: Найла-сержант и «Джугашвили». Они тихо беседовали, потом Найла села в джип.

– А как насчет постаментов?

– Я полагаю, – сказала доктор Валеска, – что все дело в расположении. Они хотели заглянуть в наши лаборатории, ведь многие из них располагаются на верхних этажах.

Это достаточно разумный довод.

Один из ученых задал волнующий всех вопрос:

– Как вы думаете, что они собираются с нами делать? – спросил он дрожащим голосом.

Но этого не знал никто. Полковник Мартино замял неловкую тишину.

– Думаю, это мы узнаем от сержанта, – сказал он, когда джип Найлы Самбок прошелестел песком из-под колес.

Она не ответила нам, по крайней мере, немедленно. Нахмурившись, она прервала беседу охранника и вертолетчика. Впрочем, «беседа» – это слишком мягко сказано. Она превратилась в бескомпромиссный спор, и они уже не сдерживали своих голосов. Мы не интересовались предметом спора. Это было нечто вроде старой головоломки о миссионерах и каннибалах, пересекающих реку. Каждый вертолет мог взять с собой только пятерых. Девять пленников и один охранник – два рейса. Но ни один из пилотов не желал испытывать судьбу, забрав нас, пятерых вражеских маньяков-головорезов, без вооруженного охранника.

– Дерьмо паршивое! – заорала сержант на последнего. – Сделаем так: вы берете четверых, и вы четверых, а я караулю лишнего, пока кто-либо не вернется. – И они с явной неохотой начали загружать нас в колуны. Сержант подошла ко мне и ткнула пальцем.

– Этого оставьте! – сказала она. – Я покараулю его до следующего полета!

– Слушаюсь, сержант! – замялся один из охраны. – Но майор сказал…

– Отставить! – приказала Найла.

И ему пришлось подчиниться. Когда колуны-вертолеты оторвались от земли, она повернулась и оценивающим взглядом осмотрела меня. Я догадывался, что не походил на слишком большую проблему для здоровой женщины, к тому же вооруженной карабином. Она слегка кивнула:

– Не имеет смысла прожаривать здесь своя мозги! Давайте зайдем в трейлер!

…Кондиционер – благословеннейшая на земле штука!

Здесь никого не было: похоже, он предназначался для улетевших вертолетчиков. Найла-сержант разрешила мне войти первым и зашла следом. Направившись в угол, она достала из карманов своего комбинезона пару двадцатипятицентовиков и кинула мне.

– Здесь автомат по продаже коки! – сказала она. – Я угощаю… откройте и поставьте мне на стол… – добавила она, и потом еще: – …пожалуйста!

Она села и, потягивая коку, долго смотрела на меня. Я изображал зеркальное отражение. Сейчас она, как никогда раньше, походила на мою Найлу. Да, конечно, она носила одежду в самый раз для хэллоуина. Но в жизни Найла Христоф Боуквист…

Конечно, это была не она, а Найла-Кто-То-Там-Еще. Но, какое бы имя она ни носила, она выглядела такой же желанной и прелестной, как моя, сержант была очень похожа. Я имею в виду не одну только сексуальность, но и вообще… Она мне нравилась: мне нравился ее полуюмористический ошарашенный взгляд, мне нравился наклон ее спины, груди. Когда она разговаривала, мне нравился ее голос.

– Как насчет того, что вы говорили мне. Де Сота?

– Вы скрипачка, притом одна из величайших! – ответил я.

– Невозможно! Я простая учительница музыки… Допускаю, я всегда мечтала попасть в оркестр, но не смогла пробиться!

Я пожал плечами.

– У вас есть способности, потому что в моем мире вы достигли именно этого. И другое, то, о чем я наговорил…

Она любопытством взглянула на меня, но не сказала слов «о чем же?» За нее спросили брови.

– Мы были любовниками! – пояснил я. – Я очень сильно любил вас и продолжаю любить до сих пор!

Она одарила меня еще одним забавным взглядом подозревающим и удивленным, но довольно нежным. Это был взгляд одинокой девочки из бара, хотя я и не считаю, чтобы она была такой. Я знал этот взгляд: взгляд Роксаны, каким она должна была посмотреть на Сирано де Бержерака, когда узнала, что это он, а не тупой осел Христиан посылал ей любовные письма. И у нее вырвалось:

– Для меня это новость. Де Сота!

– Я не обманываю, Найла!

Она подумала немного и улыбнулась.

– В тех условиях, – сказала она, – это, может быть, и хорошо! Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Что вы говорили про концерт Гершвина? Вы знаете, ведь он умер совсем молодым.

Я пожал плечами: я не разбираюсь в таких деталях.

– Он оставил после себя много хороших вещей, – продолжила она, наблюдая за мной, затем поднялась и подошла к окну. – Разумеется, все очень популярны. Голубая рапсодия, конечно. Концерт в Ф., «Американец в Париже», но, право, он ничего не сочинял для скрипки!

Я взглянул на портал, где стоял нереальный Джугашвили, и решительно покачал головой:

– Неправда! Абсолютная неправда! Верно, я не знаток классической музыки, но немножко научился от вас, другой… Я часто слушал Гершвина. Его мелодии очень успокаивают. Считаю, я смогу даже насвистеть ее, подождите минуту!

Я прошелся по комнате, пытаясь вспомнить прекрасное журчащее вступление, где Найла так великолепно исполняла соло. Когда я попытался, мне стало ясно, что я ужасно сфальшивил, но подобную музыку трудно испортить, даже искаженная, она звучит великолепно!

Она нахмурилась:

– Я никогда не слышала такого, но это просто здорово!

И она поджала губы, пытаясь насвистеть сама.

А я наклонился к ней и поцеловал.

Она – меня.

Я был почти уверен в том, что она поцеловала меня. Я ощущал ее прекрасные мягкие и теплые губы, приоткрывшиеся перед моими, но не стал убеждаться в истинности… Краем кулака я резко ударил ее по затылку, так как делал раньше в секции дзюдо.

Сержант Найла Самбок рухнула, как скала…

Этот вид единоборства был для меня только теорией: исключая тренировки, я никогда не пользовался приемами дзюдо. И не хотел этого делать, хотя часть моего сознания с самого начала кричала, что моя одежда и костюм Найлы абсолютно неразличимы, за исключением зеленой повязки и карабина.

Когда она упала, я засомневался, что ударил Найлу не слишком сильно.

Но когда положил руку на знакомую грудь, то почувствовал отличную работу сердца и легких.

– Мне очень жаль, милая! – сказал я и прицепил ее повязку к своему рукаву. Подняв с пола карабин, я перекинул его через плечо и ушел не оглядываясь…