Нобуру представил себе, какими бесстрастными словами офицеры штаба в Токио попытались бы остановить толпу.

— Пожалуйста, — молил Нобуру местный офицер, — не подходите ближе.

Нобуру шел к большим железным воротам, отделявшим толпу от территории штаба.

— Господин генерал, пожалуйста, не ходите туда.

Нобуру продолжал идти. Освещаемый последними лучами заходящего солнца. Его притягивал голос толпы, как будто он слышал голос женщины, произносящей в темноте его имя.

— Пожалуйста.

Здание штаба имело форму буквы T. Короткие боковые стороны образовывали в середине двор, выходящий на более широкое пространство, используемое как стоянка для военных машин и как площадка для проведения парадов. Из-за трудностей военного времени она сейчас пустовала. За вымощенным камнем и зацементированным пространством поднималась стена, окружающая всю территорию штаба по периметру. Стена была выше человеческого роста, а сверху была укреплена проволочная спираль, связывающая дозорные башни, из которых автоматические орудия молчаливо наблюдали за находящейся за воротами толпой.

Нобуру направился прямо к центральным воротам. Огромные железные двери с частично погнутыми или поломанными пиками наверху были сейчас закрыты. У Нобуру не было четкого плана действий. Ему просто хотелось своими собственными глазами увидеть начало конца.

Свет заката казался мягче под покровом стены. Люди в толпе кричали, как бы прося его поторопиться.

Офицер службы безопасности схватил Нобуру и потянул его за рукав, умоляя вернуться.

Они оба остановились.

Прямо у них перед глазами люди начали взлетать в воздух, как будто у них были невидимые крылья.

Несколько первых человек поднялись в воздух недостаточно высоко, и их тела зацепились за проволочную спираль и повисли на ней без движения. Один взлетел высоко в небо, и было страшно смотреть, как он упал на пики ворот, и его тело проткнуло насквозь так быстро, что он не успел издать ни единого звука.

Нобуру был в недоумении. Что это? Какая-то новая загадка Востока?

В течение нескольких секунд около полдюжины человек из скандирующей толпы попали в западню проволочной спирали, стараясь взлететь над стеной и пробраться на окруженную стеной территорию, где находился Нобуру. Они принимали свои муки с удивительным мужеством. Безмолвно запутываясь в острой, как бритва, проволоке, люди распластывались на гребне стены. Они даже не вздрагивали, когда проволока впивалась им в шею или голову. Казалось, что они совершенно не чувствуют боли.

Они взлетали в воздух и, не долетев, опускались на стену, чтобы принять муки. Человек, насаженный на пику ворот, не издал ни единого звука.

Все большее и большее число странных ангелов взлетало из толпы. Нобуру не понимал этих акробатических упражнений. В его памяти всплывали кадры из документальных фильмов о событиях последнего десятилетия. Мусульманские фанатики, истязающие себя во имя Аллаха.

Восстания, революции, горящие города. Арабские ночи и ужасные дни. Постоянные призывы к кровопролитию. Он знал, что вначале азербайджанцы призывали к убийству армян, затем к убийству русских. Еще раньше их братья по крови на юге кричали «Смерть американцам».

Сейчас же они кричали «Смерть Японии». И он знал давно, что так должно быть.

«О людская гордыня», — думал он, и его сердце наполнялось жалостью к своему народу.

Наконец, один из фанатиков взлетел над воротами. Он пролетел дугой над своим пронзенным собратом и, извиваясь в полете, с глухим стуком упал всего в нескольких метрах от Нобуру и единственного оставшегося охранника.

Охранник держал пистолет наготове. Он бросился к незваному гостю, выкрикивая приказания.

Человек не двигался.

Вдруг охранник отпрянул от тела человека.

Это было неестественное движение, оно напомнило Нобуру кошку, которая вдруг остановилась и, чувствуя опасность, отвернула морду.

Охранник повернулся и пронесся мимо Нобуру, не обращая на него никакого внимания.

Человек что-то невнятно бормотал, но Нобуру смог различить только одно слово: «Чума».

Нобуру продолжал идти вперед, пока чуть не коснулся тела носками ботинок. Оба человека пристально смотрели друг на друга. Мертвый житель Баку смотрел вверх на безукоризненного японского генерала, а генерал, застыв от любопытства, смотрел вниз на этого человека.

Болезнь Рансимана. В этом не было сомнения. Мраморно-белая, лишенная красок кожа.

В глазах выражение боли, не исчезающее даже после смерти. Труп лежал, раскинувшись на земле.

Подняв глаза и посмотрев на трупы, вытянувшиеся вдоль проволоки, Нобуру подумал, что надо, чтобы начальники в Токио увидели все это. Они там, в Токио, ожидают благодарности, соблюдения договоров, законности, получения процентов от капиталовложений. В Токио считают, что мир разумен.

Еще одно тело перелетело через стену и с треском упало на землю. Они там, в Токио, ожидали благодарности. И они ее получили.

Небесные подарки летали в воздухе этой страны. Народ щедро отдавал своих мертвецов.

Вот такие великолепные подарки. Нобуру очень бы хотелось завернуть хотя бы одно из этих тел и отослать его в Генеральный штаб в Токио.

Нобуру опять вспомнил о трупе, лежащем у его ног. «Тебе повезло, — сказал он мертвецу. — Ты был одним из наших друзей. Если бы ты был одним из врагов Японии, если бы ты прожил свою жизнь в городе Орске или же был одним из тех американских военных, то твои страдания бы только начинались».

Толпа за стеной издала такой пронзительный вопль, сила которого была подобна силе шторма, спрессованной во времени. Этот вопль пронзил все тело Нобуру. Он не мог описать этот вопль с помощью известных ему слов, так как не существует обычных слов, способных описать то, что чувствует человеческое сердце.

«Мы хуже любых животных», — подумал Нобуру. Он нагнулся и закрыл мертвые глаза человека.

Он повернулся и пошел по парадной площади к небольшой группе офицеров, с ужасом ожидающих его.

— Все в порядке, — уверил их Нобуру, — я своевременно сделал прививки. Токио побеспокоилось обо всем.

Он отдал приказ открывать огонь только в том случае, если будет предпринята попытка ворваться на территорию штаба. После этого он не оглядывался, но продолжал все видеть. Воин из сна все знал. Мстительные лица мертвецов, жители Орска, дрожащие от непонимания происходящего, видение, приходящее к Нобуру даже тогда, когда он засыпал на очень короткое время, — американцы из Африки. Эти мертвые американцы из сна были хуже всего, гораздо хуже, чем реальные мертвые тела, переброшенные через стену. Каждый раз, когда эти видения приходили к нему, они становились четче. Они даже подходили все ближе. Скоро они дотронутся до него.

Воин из сновидения понимал, что все уже кончено.

В кабинете Нобуру, где было прохладно благодаря работающему кондиционеру, Акиро убеждал генерала, что волнения были случайностью, вызванной ложными слухами, или, возможно, даже спровоцированы американцами и являлись частью их хитроумного плана.

Нобуру с удивлением взглянул на своего молодого адъютанта.

— Вы действительно верите, — спросил Нобуру, — что эти люди станут слушать американцев?

— Токио говорит…

— Токио далеко, Акиро.

— Офицер разведки сказал…

— Он врет, Акиро. Он ничего не знает.

Теперь настала очередь его адъютанта удивляться. Это невероятно, чтобы японский генерал прямо сказал, что другой офицер, хотя и младший по званию, лжет.

— Он боится, — продолжал Нобуру, пытаясь объяснить молодому человеку, убедить его. — Он не понимает, что происходит. Он целиком верит Токио.

— Господин генерал, — сказал его адъютант, — невозможно поверить, что эти люди готовы напасть на нас безо всякого повода. Во-первых, мы им дали все, во-вторых, мы нужны им. Без нас…

— Акиро, — сказал Нобуру снисходительно, — вы рассуждаете логически. — Он махнул рукой в сторону зашторенного окна. — Но эти люди там… Я боюсь, они не уважают законы логики.

— Такая ситуация невозможна, — сказал Акиро официальным тоном.

Нобуру кивнул, потирая подбородок.

— Я согласен с вами.

— У нас есть договор.

— Да, договоры…

— Они должны соблюдать свои договорные обязательства, наши соглашения.

— Конечно, — сказал Нобуру.

— Они не могут предать нас.

— Они считают, — сказал Нобуру, — что это мы их предали. Что это наша вина, что американцы добились успеха на поле сражения. В случае неудачи они не винят своих врагов, а винят своих союзников. Просто такова логика их мышления.

— Это непостижимо.

— Да, — согласился Нобуру.

— Они должны соблюдать соглашения.

Нобуру слегка улыбнулся молодому человеку.

— Или мы должны их проучить, — заключил Акиро.

Нобуру повернулся к закрытому занавесками окну и поднял руки, как будто дирижировал хором, стоящим в темноте на улице.

— Послушайте их, — прошептал он. Скандирование то затихало, то опять становилось громче, то затихало, то опять становилось громче. И так без конца. — Послушайте, Акиро, и скажите мне, что вы слышите.

Эти два человека слышали одно и то же, но они пришли из разных миров. Затем Акиро сказал:

— Я слышу голос толпы.

Нобуру продолжал слушать.

— Нет, — сказал он молодому человеку, — Это голос смерти.

Президент Уотерс только что съел чертовски большой чизбургер. Он устал слушать советы, независимо от того, исходили они от госсекретаря или от его жены. Советы экспертов ввергли их в эту пропасть, и он не доверял советам тех же самых экспертов, но теперь уже относительно того, как вытащить Соединенные Штаты из этой пропасти. Пока еще он точно не знал, что собирается делать, но он знал, что на этот раз он собирается все решать сам.

— Господин президент, — раздался голос.

Когда вошел Уотерс, все в комнате вскочили.

Быстро оглядевшись вокруг, президент удостоверился, что все главные игроки были на месте.

Председатель Комитета начальников штабов с лицом, похожим на маску старой охотничьей собаки, и госсекретарь, похожий на ученого из Гарварда, впавшего в слабоумие, кем он и был на самом деле. Все они были здесь, включая этого очень ловкого шулера Боукветта и его некрасивую помощницу.

— Садитесь все. Пожалуйста, садитесь. Я знаю, что вы все очень устали.

— После вас, господин президент, — сказал советник по национальной безопасности. Это были первые слова, которые он произнес с тех пор, как стало известно о разгроме в Орске.

Раньше он был ярым сторонником этой операции и сейчас явно пересматривал свою точку зрения.

Уотерс сел, слизывая с губ остатки приправы. Чизбургер был очень вкусным и толстым, посыпанный луком и тертым сыром, обильно политый кетчупом. Ей-богу, это была настоящая американская пища, и Уотерс с гордостью ее съел. У него даже вошло в привычку напоминать шеф-повару, чтобы он не рассказывал жене о его маленьких прегрешениях. Затем он решил от этого отказаться. Какого черта! Если президент Соединенных Штатов может отправлять вооруженные силы страны на поле боя, то он может, черт возьми, и съесть чизбургер без согласия Конгресса. И будь прокляты кровяное давление и уровень холестерина. И если эта чертова заваруха в Советском Союзе не выбьет его из колеи, то он сомневался, что его может свалить съеденный чизбургер. Он только жалел, что у него не хватило смелости попросить у шеф-повара приготовить ему картофель-фри.

— Свяжите меня с полковником Тейлором, — потребовал Уотерс.

— Сэр, он ждет вас на проводе, — сказал офицер связи.

— Отлично. — Уотерс быстро повернулся к Боукветту: — Клифф, у вас есть какая-нибудь дополнительная информация об этой демонстрации у японского штаба, или как там еще ее можно назвать.

Боукветт мгновенно вскочил.

— Ничего нового о ситуации в Баку нет, сэр. У нас есть только изображение на экране. На основании анализа внешней картины происходящего я пришел к выводу о правильности нашей первоначальной точки зрения — эти действия направлены против американцев и организованы совместно японцами и исламским правительством Азербайджана. Это ответ на выступление американских войск, это демонстрация солидарности с японцами. Вы же знаете, как мусульмане любят маршировать по улицам, а ненависть к американцам у них в крови.

Лицо Тейлора появилось на экране. Воротник его военной формы выглядел грязным и мятым, и, несмотря на шрамы, на его лице были четко видны глубокие складки и темные круги под глазами, результат усталости. Но выражение его глаз было очень живым.

— Добрый день, полковник Тейлор. Какое время дня сейчас там, где вы находитесь?

— Ночь, господин президент.

— Ах да, верно. Вы ведь впереди нас.

Уотерс на мгновение замолчал, чтобы получше рассмотреть лицо Тейлора. Можно ли доверять этому человеку? Когда столько людей подвело его. После того, как один из подчиненных Тейлора обвинил его в том, что он не выполнил свой долг, и в том, что он неверно оценил ситуацию. В любое другое время Уотерс освободил бы от должности такого сомнительного типа. Но сейчас он был в отчаянии.

— Полковник Тейлор, — сказал Уотерс. — Я посмотрел присланную вами концепцию операции. Председатель Комитета начальников штабов сделал все возможное, чтобы объяснить мне, что это означает. Но я бы хотел услышать все это лично от вас. Объясните мне работу ваших боевых систем. Простыми словами для простого человека.

На испещренном шрамами лбу Тейлора резко выделялись нахмуренные брови.

— Хорошо, господин президент. Для начала, эта идея принадлежит не мне. Пока я командовал своим полком во время проведения операции, один мой старый приятель поработал за меня мозгами. Концепция операции была разработана полковником Уильямсом, командиром Десятого воздушно-десантного полка, на основе разведывательных данных, полученных вчера одним молодым офицером.

Краем глаза Уотерс увидел, что на лице Боукветта появилась гримаса. «Позже придется разобраться с этим», — подумал Уотерс. Затем он опять сконцентрировал все свое внимание на разговоре с Тейлором.

— Господин президент, — продолжил Тейлор, — я хочу быть с вами до конца честным. Это очень сложная задача. Но даже ради потенциальных результатов стоит попробовать.

Тейлор на минуту отвел глаза, и Уотерсу очень захотелось узнать, насколько сильно этот армейский офицер сомневается сейчас в себе и в своих возможностях.

— Все началось, — сказал Тейлор, — с того, что нам повезло. Японские компьютеры, управляющие боевыми действиями, считались неуязвимыми. Но молодой уорент-офицер из Десятого полка, работая вместе со своим советским коллегой, разгадал базовый компонент компьютера, подобранного русскими с подбитого японского летающего командного пункта. Насколько я понимаю, вам уже немного рассказали об этом деле, но позвольте мне объяснить это еще раз, уже с точки зрения возможностей использования этого открытия в боевых действиях. Используя информацию, полученную нами из «мозга» компьютера, мы смогли с помощью электронного оборудования транслитерировать различные компьютерные программы наступательных действий посредством языка программного обеспечения, совместимого с языком, используемым в японских компьютерах. И что еще важнее, у нас сейчас есть средство ввести все, что мы хотим, в систему японцев и сделать это очень быстро. Конечно, японцы, насколько мне известно, ничего об этом не знают. Если нам удастся связаться с одним из их главных терминалов до того, как они поймут, что их системе угрожает опасность, мы могли бы нанести по ней смертельный удар.

Не было сомнения, что Тейлор очень волновался, рассказывая о плане операции. Горячность, чувствовавшаяся в его голосе, была первым проявлением настоящего энтузиазма, которое президент видел за последние несколько часов.

— Возможности этого невероятны, — продолжал полковник. — Мы можем ввести в их систему свои команды и заставить их совершать ужасные ошибки. Мы можем не только дезориентировать системы управления противника, но и дать им команду атаковать друг друга. Мы можем дать команду узлам связи самоуничтожиться. Мы сможем разбалансировать координатную сетку любой автоматической системы картографирования. Мы также сможем ввести информацию, которая исказит картину реального состояния дел, поступающую к командованию противника. Они будут сидеть за своими мониторами, думая, что наблюдают за полем боя, хотя на самом деле все, что они увидят, будет лишь оптическим обманом. А мы будем волшебниками, создающими эти картины. По крайней мере, мы разрушим их веру в свое электронное оборудование. Мы будем менять не только параметры системы, но и восприятие операторов, работающих на них. — Тейлор взглянул президенту в глаза, хотя он и находился в другом полушарии. — Все гениальное всегда просто. В каждую японскую военную систему встроен механизм самоуничтожения. По всей видимости, это сделано для того, чтобы исключить возможность попадания ее в руки противника. Но, кроме того, они работают как предохранительные приспособления на тот случай, если, скажем, иранцы повернут против них…

— Этого никогда не произойдет, — пробормотал Боукветт так, чтобы его услышали.

— …тогда японцы просто пошлют электронные сигналы на все системы, находящиеся в руках иранцев, и дадут машинам команды самоуничтожиться. Анализ оборудования, захваченного русскими, показал, как это сделано. И это очень просто. Возможно, нам даже удастся уничтожить этот новый тип оружия.

— «Скрэмблеры», — сказал Уотерс.

— Да, сэр, «Скрэмблеры». — Тейлор скривил рот, и его лицо стало похоже на лицо мертвеца с едва заметной усмешкой. — К сожалению, это возможно осуществить только с помощью главного компьютера управления японцев. Это, так сказать, предыстория. План моих действий таков: я хочу взять свой командный вертолет и пять М-100 с ротой добровольцев и совершить налет на японский штаб в Баку. Мы используем все имеющиеся у нас системы введения в заблуждение, а когда будем находиться в нужном районе, заблокируем все имеющиеся там системы. Десятый полк сможет помочь нам. Одновременно с нашей передислокацией в заданный район будет проведена маскировочная операция по дезориентации противника, которая будет состоять в том, что остальная часть моего полка начнет отходить на север. Исчезновение нашей группы будет незаметно в этой суматохе. И мы будем двигаться очень быстро. Кроме того, мы не будем действовать вслепую. Советское командование посылает нам офицера, знающего расположение штабного комплекса в Баку.

Тейлор на минуту замолчал, и президент понял, что он старается отыскать в своем уставшем мозгу какой-нибудь еще важный аргумент, который он, возможно, забыл.

— Мы рассчитываем, что японцы не станут разрушать свою компьютерную систему, что бы ни произошло, — продолжал Тейлор. — Так как они не знают, что мы расшифровали их код, они будут считать, что мы не сможем войти в нее, даже если потратим год на то, чтобы разобрать ее на части. Повторяю, они считают, что система абсолютно недоступна, что-то вроде крепости будущего. Мы рассчитываем быстро приземлиться, ввести свои команды и скрыться. — Тейлор пристально посмотрел на президента. — Я хочу осуществить это завтра.

Уотерс уклончиво кивнул.

— Это очень трудное дело, — признался Тейлор. — У нас не будет времени на репетиции. Нам придется произвести одну дозаправку, и советские войска должны помочь нам сделать это. Мы не можем позволить себе серьезные потери — в ней должны быть задействованы минимальные силы. Мы рассчитываем на то, что, в силу своей чрезмерной самоуверенности, японцы не уничтожат свой компьютер управления и не остановят нас. Конечно, на обратном пути мы будем страшно уязвимы — по-видимому, японцы смогут обнаружить М-100 со стороны задней полусферы. Господин президент, честно говоря, я не могу ручаться за исход операции. Все, что я вам сказал, это предположения. У нас, возможно, ничего не получится. Но… как американский солдат… я считаю, что было бы стыдно не попробовать.

Налет твердой уверенности исчез с лица Тейлора, и он выглядел теперь как обычный человек, уязвимый и усталый.

— Господин президент, мы нанесли им сокрушительный удар сегодня. Мы разрушили их лучшие системы передового базирования. Их фронт в Средней Азии разгромлен. — По всей вероятности, Тейлор подыскивал слова, с помощью которых он мог бы объяснить состояние дел. — Единственное, что еще объединяет их, — это успех этого нового оружия.

— «Скрэмблеры», — произнес Уотерс, как будто пробуя слово на вкус.

— Да, сэр. Иначе мы бы разбили их наголову. Видите ли, сэр, в войне часто проигрывает тот, кто первый уходит с поля сражения. Было много таких случаев, когда командующие считали, что они разбиты, хотя на самом деле у них было гораздо лучшее положение, чем у противника. Мы осознаем, какое серьезное поражение нам нанесли японцы. Но очень трудно правильно оценить истинное положение дел противника. — Глаза Тейлора просительно сверкали там далеко, за тысячи километров отсюда. — Господин президент, просто дайте нам шанс. Давайте не будем выходить из игры. Вспомните, какая была ситуация в стране после африканской интервенции, когда казалось, что все разваливается. Это была долгая-долгая дорога назад. Но мы ее уже преодолели. Давайте не будем выходить из игры, пока у нас есть хоть один шанс.

Уотерс вздохнул.

— Полковник Тейлор, — сказал он, — вы действительно считаете, что у вас есть шанс осуществить это?

— Да, сэр, у нас есть шанс.

— Никто больше, кажется, так не думает. Эксперты считают, что вам не удастся выполнить даже половины намеченного плана.

— Сэр, я знаю, на что способны мои люди и мои машины. Сегодня я еще раз в этом убедился.

— Советские власти хотят выйти из игры, — добавил Уотерс, — и хотя, конечно, я не хочу преуменьшать наши потери, но советская сторона потеряла население целого города и его окрестностей, хотя они еще не начали производить точные подсчеты. Как я понимаю, в городе — кажется, Орск? — было много беженцев из южных районов, где идут боевые действия. Я не уверен, что смогу убедить их в разумности этого шага, даже если бы мне самому эта идея и нравилась.

— Господин президент, — сказал Тейлор, — я ничего на это не могу возразить. Все, что я могу вам сказать — по-моему, еще не наступило время для капитуляции.

— Но, — вмешался госсекретарь, — речь не идет о капитуляции. Мы рассматриваем варианты возможных путей выхода из военных действий: можно либо просто выйти из зоны конфликта при взаимных или многосторонних гарантиях, или временно прекратить огонь в этой зоне, а затем урегулировать эту проблему на международном уровне.

— Какие бы слова вы ни использовали, — сказал Тейлор холодно, — это все равно капитуляция.

— Джордж, — перебил его председатель Комитета начальников штабов, — ты превышаешь свои полномочия, и причем очень сильно.

Тейлор ничего не ответил.

Уотерсу хотелось бы знать, что этот потрепанный в боях полковник действительно может предложить. Что составляет его сущность, кроется ли за военной формой подлинная тревога за страну.

— Полковник Тейлор, — сказал Уотерс. — Я даже получил докладную от одного из наших подчиненных, полковника Рено, который полагает, что ваша компетентность не соответствует занимаемой вами должности. В своей докладной он представляет дело так, что сегодняшний день был для вас крайне неудачным.

Выражение лица Тейлора осталось бесстрастным.

— Господин президент, если у вас есть какие-нибудь сомнения в моей компетентности, вы сможете предать меня военно-полевому суду после того, как все это кончится. Сейчас же разрешите мне провести эту операцию.

Уотерс старался понять, что это за человек.

На мгновение он ощутил присутствие Тейлора более остро, более сильно, чем любого из находящихся в этой комнате советников. В этот момент время как бы приостановило свой ход, и Уотерс погрузился в старые воспоминания, все еще чувствуя во рту вкус чизбургера.

— Полковник Тейлор, — спросил президент, — вас когда-нибудь кусала собака?

— Нет, сэр.

— Меня тоже. Но моего отца кусала. Это произошло, когда у него еще было пусто в кармане, но он был полон мечтаний. Он шел по дороге в штате Алабама, на него спустили собак… и моего отца очень сильно искусали. Это было очень давно. Меня тогда еще не было на свете. Но мой отец был очень хорошим рассказчиком. И когда он описывал тот страх, который он испытывал, увидев этих собак, его слушатели тоже начинали ощущать этот страх. Он был весь в крови и пытался убежать, но собаки продолжали рвать его на куски. Тем не менее на следующий день он опять был там, шел по дороге и пел. Он боялся в этот раз даже больше, чем в первый, но он всегда повторял мне, что мир был бы совсем другим, если бы он и еще несколько испуганных мужчин и женщин сдались. — Уотерс постучал карандашом по пустой фарфоровой чашке. — Мой отец… не дожил до того времени, когда его сын стал президентом Соединенных Штатов. Он умер от болезни Рансимана, когда я баллотировался в Конгресс и выступал перед все редеющей аудиторией. Но я знаю, что он хотел бы, чтобы я сейчас смело противостоял этим собакам. — Уотерс положил карандаш и посмотрел на изображение Тейлора на экране. — Единственная проблема состоит в том, что я не совсем уверен, что это означает в данной ситуации. Означает ли это, что я должен сейчас послать полковника Тейлора и его людей обратно в бой с шашками наголо, или же это будет просто трусость — послать других людей противостоять собакам вместо меня. Возможно… «противостоять собакам» означает взять на себя ответственность за собственные неправильные решения и сократить потери.

— Господин президент, — сказал Тейлор прямо, — выйти из боя сейчас — это значит проявить трусость.

— Достаточно, полковник, — сказал председатель Комитета начальников штабов.

Уотерс только кивнул и посмотрел на свои руки. Они были совершенно гладкими, на них не было следов физического труда. Или следов от укусов собак.

— Полковник Тейлор, — сказал он, — я должен принять решение. Я не собираюсь задерживать вас дольше, чем это будет необходимо. Мы сейчас прервем наш разговор, но я хотел бы, чтобы вы находились около пульта связи точно через тридцать минут. Я собираюсь обсудить все это в последний раз с моими советниками, присутствующими в этой комнате, затем я дам вам свой ответ. Да, между прочим, говоря о своем плане, вы ничего не сказали о беспорядках в Баку. Вы видели, что там происходит?

— Да, сэр.

— И что вы об этом думаете? Это усложняет проведение вашей операции?

— Необязательно. На самом деле, если демонстрации будут продолжаться, они могут только помочь нам и отвлечь внимание японцев. Японцы, должно быть, очень обеспокоены попытками этих людей проникнуть через ограждение.

Лицо Уотерса приняло удивленное выражение:

— Что вы имеете в виду? Каковы, по-вашему мнению, причины демонстраций?

— Ну, — сказал Тейлор, — начальник разведки моего полка считает, что все совершенно ясно. И я согласен с ним. Азербайджанцы преподают сейчас японцам такой же урок, какой мы получили в Тегеране.

На мгновение Уотерс задумался:

— То есть вы считаете, что эти демонстрации направлены против японцев?

Казалось, что Тейлор был удивлен заданным ему вопросом.

— Конечно, это очевидно.

Уотерс кивнул, обдумывая эту совершенно новую для него точку зрения.

— Спасибо, полковник Тейлор. Я дам вам ответ через тридцать минут.

Изображение Тейлора исчезло.

На какое-то мгновение в комнате воцарилось унылое молчание, вызванное вялостью уставших людей. Затем госсекретарь тряхнул своей аристократической головой и с удивлением произнес:

— Этот человек сумасшедший.

— Рад видеть тебя, Такер, — сказал Тейлор, поднявшись, чтобы поприветствовать своего старого товарища. Он старался улыбнуться, но не мог, так как какая-то часть его души еще была с президентом США и ожидала его решения.

— Черт подери, Джордж, ты, как обычно, страшен, как черт. — Полковник Уильямс протянул руку.

В ответ Тейлор протянул свою перевязанную руку. Прежде чем пожать ее, Уильямс неуверенно остановился.

— Что, черт возьми, приключилось на этот раз, Джордж?

Тейлор шагнул навстречу, схватил руку Уильямса.

— В последний момент он спасовал и сказал мне, что примет решение через некоторое время.

— Насколько я понимаю, они там, в Вашингтоне, уже не в такой панике по поводу случившегося, в какой они были утром?

Тейлор презрительно засмеялся:

— Это чертовски слабо сказано. Даже здесь было слышно, как они там все разбегаются, чтобы попрятаться в кустах.

— Могу побиться об заклад, что этот парень Боукветт сунул в это дело свой нос, — сказал Уильямс. — Вот уж типичная дерьмовая гражданская шишка. Я не знаю ни одного случая, когда бы он правильно разобрался в потоке разведывательной информации, но у него большие связи. Никогда не носил военной формы, разве что на каких-нибудь подготовительных курсах за рубежом. Но он считает, что отлично знает наше с тобой дело благодаря своему происхождению и интуиции.

Тейлор не ответил. Он знал о Боукветте даже больше, чем ему хотелось бы. Из-за Дейзи.

Ему очень хотелось знать, была ли Дейзи все еще там, в той же комнате, где и Уотерс. Но лучше сейчас не думать обо всем этом.

— Тяжелый день, Джордж? — спросил Уильямс. По тону его голоса было видно, что он все понимает, как может понимать только солдат солдата.

Тейлор взглянул на него.

— Я потерял Дейва Хейфеца, — сказал он бесстрастно. — Во время нападения «Скрэмблеров». И Мэнни Мартинеса. Они засекли нас, когда мы летели из Омска.

Уильямс задумался:

— Я не был знаком с Мартинесом. Но Хейфец был чертовски хорошим солдатом.

— Да, был. — Тейлор с отвращением отвернулся. — Я говорю о нем, как будто он мертв. А он, бедняга, лежит в самолете, мочится под себя и не понимает, что произошло… и что еще может произойти. — Тейлор отступил в сторону, как бы стараясь уйти от самого себя. — Боже всемогущий. Я просто не знаю, что для него можно сделать. И для всех остальных тоже. Что делать, Такер? Что делать, Господи? Ты ведь знаешь, что такое писать письма женам и родителям, когда погибает какой-нибудь несчастный десантник, но что, черт возьми, можно написать, когда домой возвращается не человек, а животное, без каких-нибудь эмоций, но с отличным восприятием окружающего мира. С воспоминанием о том, что такое женщины, с…