— Не знаю, сэр. Мы знаем только о нашивке у него на груди. Он мог получить ее и просидев все время в Кейптауне.

— Да… или за что-нибудь еще.

— Да, сэр.

«Впрочем, неважно», — подумал Тейлор. Он уже раскусил противника. Генерал Нобуру Кабата. Человек, который летает на другой конец Земли, чтобы приобщиться к чужой культуре. Чей любимый напиток — виски. Человек, убедивший сына нарушить традицию в стране, где традиции все еще имеют значение. «Обладает репутацией англофила», — сказал Мерри. Но избранная им маска не имеет такого уж значения.

Не англофил, так франкофил или германофил.

Неважно. Лишь бы избавиться от пресса, давившего на него с рождения, вырваться из рамок навязанной ему судьбы.

«Я могу побить его», — решил про себя Тейлор, надеясь, что не ошибается.

Он взглянул на ожидающего дальнейших вопросов Мередита. Собравшиеся офицеры ерзали на стульях. Тейлор знал, что все они замерзли и торопятся вернуться к своим подчиненным, к ждущим их решения проблемам, неизбежно возникающим в последнюю минуту. А совещание только началось. Что ж, он не станет отнимать у них слишком много времени.

— Знаешь, Мерри, — начал Тейлор. Шепот и шевеление тут же прекратились, и все офицеры подались вперед, вслушиваясь в слова командира. — Есть одна вещь, которую я никак не могу понять. Она мне просто покоя не дает. Я знаю, что японцы заслужили репутацию жестоких стервецов. Но все же при чем тут газы? Какой в них смысл? Что такое сидит в этом ублюдке, что заставляет его так поступать, при всех его английских костюмах и чертовых гольф-клубах?

Мерри нажал кнопку, и широкий экран погас. В комнате, казалось, установилась еще большая тишина, обретшая почти визуальные черты.

— Возможно, — предположил начальник разведки, — тут действует психологический фактор. Может быть, японцы демонстрируют таким образом свое стремление установить абсолютное господство.

Тейлор задумался над его словами. Он и сам не смог бы предложить лучшего ответа. Однако что-то в нем казалось ему неубедительным. При всех огромных возможностях японской техники, газы представляли собой ничем не прикрытое варварство. Трудно представить себе, чтобы их применение дало преимущества, хотя бы сопоставимые с растущим во всем мире негодованием.

— Сэр, — вмешался Хейфец. — А что, если дело не в японцах? Что, если арабы и иранцы самостоятельно прибегают к газовым атакам? Возможно, этот человек просто не в состоянии их сдерживать. Они ведь, как вам известно, непредсказуемы и нелогичны. И они раньше уже использовали отравляющие вещества.

Тейлор повернулся к Хейфецу, обдумывая его предположение. Конечно, такой вариант не исключен. Он посмотрел на бездомного солдата, потерявшего так много. Хейфец старался, чтобы его лицо выражало неподвластные эмоциям твердость, силу и отрешенность, и большинство принимало его усилия за чистую монету. Однако, глядя на седеющего израильтянина, Тейлор видел только человека, лишившегося семьи, родины, прошлого и будущего. Конечно, Счастливчик Дейв винит во всем арабов, тут он ничего не сможет с собой поделать. Но, хотя в его предположении и имелась определенная логика, Тейлор не мог с ним согласиться. Невозможно себе представить, чтобы японцы позволили своим марионеткам выйти из-под контроля в самом начале игры. Японцы не так глупы.

Давид Хейфец давно уже потерял способность чему-либо удивляться. И только непостоянство времени порой еще могло заставить его поразиться неожиданностям жизни, даже если для него все эти неожиданности остались погребенными под грудой прошедших лет, в стране, существовавшей теперь только в людской памяти. Календари и часы казались ему не более, чем отчаянной испуганной попыткой обуздать время, скрыть непонятные и непредсказуемые его ускорения и замедления, сумасшедшие мгновения невнятных откровений и бесконечное течение ничем не заполненных пыльных лет.

Порой он казался себе самым трусливым человеком на свете, прячущимся от необъяснимого потока времени на своем маленьком военном островке, заставляющим свое медленно стареющее тело выполнять бесчисленные армейские ритуалы.

Просто он нашел предлог при приближении черных утренних снов вскочить, туго зашнуровать ярко начищенные ботинки и погрузиться в бесконечную, отупляющую работу, которая определяет существование армии. И время казалось ему ласковым и добрым, когда он изнурял себя еженощным сидением допоздна в своем кабинете, рассчитывая, планируя, записывая, корректируя, разрабатывая различные графики, сроки поставки учебных боеприпасов, квоты отправки офицеров на курсы повышения квалификации, учебные планы и задачи, постоянно действующие инструкции, формируя задачи военной цензуры, рапорты и характеристики, планы эвакуации в случае природных катастроф, мобилизационные планы, проводя бесчисленные брифинги и инспекционные программы. Он только жалел, что этого всего недостаточно, что неизбежно наступит момент, когда ему придется погасить лампу, закрыть за собой дверь и вернуться к практически голым стенам своей комнаты и абсолютной пустоте того, что называлось его личной жизнью. Он почти всегда соблюдал самоограничения и церемонии, предписанные евреям, в надежде хоть так обрести наконец какое-то утешение, но все его слова и жесты, все приносимые им жертвы не давали успокоения. Его Бог был теперь не удивительно гуманный Бог Израиля, а яростный, жестокий, безжалостный и непрощающий Бог: не Бог — защитник страждущих, а Бог, несущий страдание, Бог, разражающийся хохотом при виде боли, а затем вновь каменеющий лицом. Его Бог был примитивным божеством варваров, едва поднявшихся над животными, покровителем мрачных древних армий, что шли, чтобы сжечь города света и надежды, перебить всех их жителей и уничтожить все живое.

А потом время увлекало его в один из своих невидимых водопадов, и в искусственно отмеренную паузу одной секунды он с поразительной отчетливостью вновь оживлял прошлое — не просто вспоминал, но снова оказывался в том времени, в том месте. Мира, сидящая у оливкового дерева, обхватив колени руками, улыбаясь с закрытыми глазами теплому синему небу. И он чувствовал то же, что и она: неподвижный воздух, пропитанный запахом тимьяна. Солнце… Он ощущал, как оно грело ее щеки, словно они оба составляли одно целое. Капли пролитого вина, остатки пикника на каменистом склоне, возвышающемся над их богатым, бурлящим соками миром.

«Неужели взаправду бывает так хорошо?» — сказала она тогда, не открывая глаз, и он отлично понимал, что она имела в виду. Он чувствовал то же самое, только не знал, как выразить свои ощущения словами. Их мир был так прекрасен, что его внешний образ почти не имел значения. «Неужели взаправду бывает так хорошо, Давид?» Он тоже закрыл глаза, вслушиваясь в гудение мух и отдаленный гул автомобилей, снующих по дороге, которую некогда окропила кровь ступавших по ней божественных ног. В тот миг воспоминаний он успевал вновь ощутить ткань ее юбки под рукой, и теплую плоть под материей, и то пьянящее чувство, которое он испытал, поднимая ткань повыше, чтобы дать солнцу осветить своими лучами как можно больше ее тела.

«Неужели взаправду бывает так хорошо, Давид?»

Маленькие пятнышки крови у нее на спине, когда они встали, чтобы наконец вернуться к машине… Пока они занимались любовью, острый камень впивался ей в спину сквозь промокшую от пота блузку. Но он понимал, что и это не имело значения. И ничего не сказал, только прикоснулся рукой к ранке, словно его прикосновение обладало целительным свойством.

И в тот же самый миг он видел и своего кареглазого сына, пробегающего по их квартире. Довив, точное повторение материнской красоты, только с признаками будущей мужественности. Возможно, именно с него начался список поражений Хейфеца. Он помнил сейчас только те случаи, когда не находил времени для сына, когда кричал Мире, что в доме стоит невыносимый шум, когда он отделывался от ребенка глупыми отговорками, скрывавшими нежелание взрослого всерьез отнестись к мальчишеским просьбам. Карие глаза, полосатая рубашонка, закатанные джинсы. «Мира, ради Бога, неужели ты не можешь…»

Мира была юристом, работала за смехотворно низкую плату в организации, защищавшей права палестинцев. И тут в ее жизнь неожиданно ворвался нетерпеливый солдат. Кто может объяснить тайну зарождения любви?

Мира, давшая ему уроки человечности… Она была скромная при всей своей красоте, но поцелуи ее становились нетерпеливыми, начинаясь порой в самое, казалось, неподходящее время.

Оглядываясь назад, он иногда думал, что она словно предчувствовала, что у них оставалось мало времени, как если бы она предвидела неизбежное. Думая о ней, он всегда мысленно срывался на крик, как будто в отчаянии зовя ее сквозь все увеличивающуюся пропасть. Мира…

Он сидел, свесив ноги, на башне своего танка, опустошенный после выигранного боя, когда по связи раздалось одно-единственное слово — окончательное, как приговор суда, как громом поразив всех — и уставшего командира танкового взвода в долине Бекаа, и пехотинцев у реки Иордан, и лоцманов, проводивших суда по огромному каналу: «АРМАГЕДДОН»7.

Подробностей тогда не последовало, и он мог хотя бы надеяться, продолжая сражаться.

Но что-то внутри него уже знало правду. Когда пришел приказ завести все машины в наиболее надежное ближайшее укрытие, убрать антенны, закрыть смотровые щели и задраить люки, он больше не сомневался. Больше в его жизни не будет теплой плоти под шелестящей тканью.

Он ничего не смог. Не смог защитить свою семью, свою страну. Но это — только та вина, что лежит на поверхности. Оглядываясь назад, он знал, что виновен в гораздо большем. Он никогда так и не стал тем мужчиной, каким ему следовало быть, которого заслуживали Мира и его сын. Он вовсе не был мужчиной. Всего-навсего самовлюбленная пустышка, затянутая в мундир.

«Неужели взаправду бывает так хорошо?»

Когда-то он прочитал, что перед самым приступом эпилептики испытывают удивительный восторг, что их самым большим страданиям всегда предшествует безмерная радость, которую некоторые сравнивают с чувством святости.

Именно так время и поступило с Давидом Хейфецем. В кратчайший миг умещалась память о всей его жизни с Мирой, голубое море и апельсиновая роща, и запах женской страсти — и ее смерть, смерть, смерть. И он не сомневался, что всякий раз, когда она умирала в его воспоминаниях, она снова испытывала все смертные мучения. Время вовсе не течет по прямой. Мира навсегда осталась беззащитной, ее агония ни на миг не прекращалась. Его Бог был безжалостным Богом вечного «сегодня».

Подполковник армии Соединенных Штатов Америки Давид Хейфец глубоко в бумажнике хранил потрепанную фотографию жены и сына.

Он никогда о ней не забывал, он помнил на ней каждую тень, каждый полутон, знал, какие именно мысли скрывались в двух парах смотрящих в объектив глаз. Видел легкую усталость мальчика в конце долгого дня, чувствовал совершенно излишнее беспокойство Миры насчет обеда, помнил, откуда взялись ее бусы, от него не укрывались и маленькие недостатки, делавшие такой человеческой ее неземную красоту.

Он ни разу не взглянул на эту фотографию вот уже целых семь лет.

— Счастливчик Дейв выглядит усталым, — прошептал Мерри Мередит. Он только что плюхнулся на складной стул рядом с Мэнни Мартинесом, своим лучшим другом. Он чувствовал себя опустошенным после выступления, искренне переживал его недостатки, но все же как всегда радовался, что оно осталось позади. Он не боялся гнева Тейлора. Он только боялся подвести Старика. Теперь он сидел, расслабившись, довольный, что честь продолжать совещание перешла к Хейфецу. Мередит следил, как начальник штаба вызывает на экране нужные ему карты. Мерри показалось, что сегодня Хейфецу немного изменила его привычная четкость. Ничего такого, что мог бы заметить обычный посторонний наблюдатель. Но другое дело — разведчик, прошедший горнило Лос-Анджелеса.

— Небольшое колебание — возможно, начало слабости. — Он выглядит очень усталым, — повторил Мередит.

— Да брось, — негромко отозвался Мартинес небрежным тоном. — Счастливчик Дейв всегда выглядит усталым. Он родился усталым. Это его вторая натура.

— Да, — согласился Мередит, — знаю. Но тут что-то другое. Он выглядит почти больным.

— Счастливчик Дейв? — переспросил Мартинес. — Счастливчик Дейв никогда не болеет.

— Посмотри на него. Он бледный, как привидение.

Оба друга внимательно взглянули на начальника штаба — невысокий, ладно скроенный человек с седеющими волосами и несколько широковатыми для его фигуры плечами. Хейфец приготовился начинать.

— Кажется, он плохо себя чувствует, — прошептал Мередит.

— Ерунда, — отмахнулся его приятель. — Старина Дейв вообще ничего не чувствует. Он вытесан из камня.

Хейфец оглядел сидевших перед ним офицеров, собираясь с духом, прежде чем начать читать им их приговор. Его инструкции пошлют каждого навстречу его судьбе, и он чувствовал, что мало кто из них осознавал серьезность того, что ждет их через несколько часов. В американцах еще оставалось слишком много легкомыслия и самонадеянности. Они не понимали, какая эта темная и мрачная штука — судьба. Многим из младших офицеров происходящее казалось захватывающим дух приключением. И даже те, кто испытывал страх, боялись не того, чего следовало бы. Все эти люди… не понимали, как много может в конце концов потерять человек.

Но так даже лучше. В бой лучше идти с легкой душой — лишь бы легкость не переходила в глупость. В царство тьмы лучше вступать с необремененным сердцем, с уверенностью, что сияет, как начищенная сталь. Он помнил это чувство.

Возможно, сидящих перед ним американцев с открытыми лицами, одетых в неудобные советские шинели, осеняет какой-то более милосердный Бог. Даже после всего того, что они перенесли за последние годы, американцы все равно напоминали Хейфецу невинных детей.

И — как знать — может, им повезет, и они не увидят чернокрылого Бога, на чьем лице застыла кровь сынов Израилевых.

Все, кроме Тейлора. Тейлор видел его горящие глаза, вдыхал запах его ядовитого дыхания.

Тейлор знал.

Это Тейлор настоял на общем собрании офицеров. Цель совещания заключалась в том, чтобы убедиться, что каждый из его подчиненных ясно представлял себе свою задачу, избежать излишней путаницы, помимо той, что случится все равно. Вообще-то, совещание можно было провести, используя средства электронной связи, когда каждый офицер удобно расположился бы в тепле своей боевой машины или мобильной вспомогательной системы. Но Тейлор настоял, чтобы его офицеры собрались вместе в холодном и мрачном ангаре, где они не могли включить отопление из боязни, что вражеские разведывательные средства засекут источник тепла.

Он хотел дать каждому возможность увидеть во плоти своего командира и товарищей. Тейлор знал, что делает. Важнее, чем все последние уточнения, была испытываемая всеми в момент опасности необходимость чувствовать, что братья по оружию в самом деле рядом.

Хейфец знал о своем прозвище. Он понимал заключенный в нем солдатский черный юмор и не обижался. И он отдавал себе отчет, что по крайней мере в одном ему действительно посчастливилось. Мало нашлось бы людей, под чьей командой он служил бы без скрытого неудовольствия, без задних мыслей. Служить же под началом Тейлора — все равно как… служить под началом самого себя, только гораздо более мудрого, лучшего, порядочного. Между ними существовало только одно существенное различие. Страдания Тейлора сделали его лучше. Хейфец никогда не сказал бы такого о себе.

— Добрый день, полковник Тейлор, добрый день, джентльмены, — начал Хейфец. — Пожалуй, уже можно сказать «Добрый вечер». Но я не собираюсь вас надолго задерживать. — Хейфец оглядел серьезные лица присутствующих. — У всех есть копия боевого приказа? Да? Хорошо. Копия схемы передвижения и все сопутствующие данные сейчас как раз запускают в ваши бортовые системы управления. Немедленно по окончании нашего собрания каждому из вас необходимо провести стандартную проверку записанной информации.

Хейфец дотронулся до кнопки на пульте дистанционного управления — и на экране возникла отчетливо прорисованная карта, изображающая часть Советского Союза от Новосибирска на северо-востоке до Душанбе на юго-востоке, от Еревана на западе до Перми на севере. После нажатия второй кнопки экран покрылся цветными значками и стрелками. Зеленые обозначали вражеские позиции, красные — советские, а крошечная синяя точка отмечала расположение Седьмого полка. От зеленого вражеского моря маленький голубенький островок отделяла только тонкая ломаная линия красных значков.

— Как уже сообщил начальник разведки, — продолжал Хейфец, — советский фронт к востоку от Урала находится в состоянии полного развала. Наша задача заключается в том, чтобы провести глубинный прорыв с целью уничтожить или нанести серьезный ущерб ключевым структурам армии противника, дабы дать русским время организовать координированную систему обороны. Помимо этого, президент Соединенных Штатов намерен дать противнику понять, что мы не потерпим расчленения СССР силами иностранных держав. — С помощью дистанционного управления Хейфец убрал изображение карты, а потом она появилась вновь, но на сей раз с более подробным изображением района боевых действий Седьмого полка, попрежнему распространявшемуся более чем на половину первоначально показанной карты обстановки. Позиции противника и войск союзников остались на ней неизменными, но синие стрелки и значки, обозначавшие пункты управления, начали расползаться по всему полю боя.

— Боевая задача, — объявил Хейфец. — Седьмой десантный полк Армии Соединенных Штатов пересекает рубеж начала боевых действий в 24.00 по местному времени. Первая эскадрилья силами четырнадцати действующих М-100 из шестнадцати штатных выдвигается на левый фланг. Вы рассредоточитесь вдоль красной оси номер один, показанной на карте, по направлению на юг, к объекту «Рубин» в районе Караганды. Во время вашего прохождения над линией фронта все советские части противовоздушной обороны получат приказ не открывать огонь ни при каких обстоятельствах, не будучи предварительно атакованными. Конечно, мы понимаем, что до некоторых из них распоряжение может не дойти, поэтому на практике это означает, что нам придется на первом этапе обходиться только средствами пассивной защиты. Нет никакого смысла заранее предупреждать противника, что на него надвигается что-то непонятное. В любом случае непосредственно перед вашими беспилотными разведчиками проследуют дистанционно управляемые постановщики помех передового подразделения Десятого разведывательного полка. Военно-воздушные силы окажут глубинную — по-настоящему глубинную — электронную поддержку боевых действий.

— Ну, тогда дело в шляпе, — пробормотал кто-то из офицеров. По рядам пробежал мрачный смешок.

— Прекратите паясничать! — вмешался Тейлор. — Идет война. И мы теперь все по одну сторону баррикад. Чтобы я больше не слышал подобных шуточек. — Полковник оглядел притихших офицеров, как суровый отец — расшалившихся детей. Потом вновь откинулся на спинку стула. — Продолжайте, Дейв.

— Первая эскадрилья не вступает в бой, пока не достигнет объекта «Рубин», если раньше не вызовет на себя огонь противника. Я знаю, что вам не терпится подраться, — предупредил Хейфец, — а по пути вам встретится масса заманчивых целей. Но ваши системы обнаружения цели в первую очередь станут засекать по большой части хлам, находящийся на вооружении у мятежников. Там даже могут оказаться отрезанные от своих советские части. Мы не в состоянии отличить их от противника, так как их техника практически та же, что и у мятежников. И вообще, наша задача — уничтожать технику японского производства. Это возвращает нас к объекту «Рубин» и к Караганде. Как сообщил вам Мерри, в районе боевых действий находятся две основные цели. — Экран дал более крупномасштабное изображение указанного района. — Главная цель — японские ремонтные мастерские и выдвинутые к передовой пункты сосредоточения техники. То, что в терминологии старой американской армии называлось «районом высокого насыщения целей». В Караганде в ожидании ремонта той или иной степени сложности стоит более тысячи новейших японских боевых машин. Потеря такого количества техники невосполнима. Далее, сам по себе ремонтный парк — объект решающей важности. Иранцы и арабы ломают технику, как дети — игрушки. И если японцы не смогут ее ремонтировать, она становится бесполезной. Я знаю, о чем вы думаете: вы хотите убивать тех, кто стреляет. Но вашей основной целью остается ремонтный парк. Второй по назначению целью на объекте «Рубин» является район сбора Третьего корпуса иранцев. Они отошли туда для перегруппировки, пока повстанцы продолжают бои в северном направлении. И они утратили осторожность, впали в грех гордыни. Иранцы просто отдыхают там, вы сами видели снимки. Почти никакого камуфляжа, минимум рассредоточения. Они абсолютно уверены, что русские их не достанут.

Хейфец вернул на экран среднемасштабную оперативную карту.

— Приблизительное время нахождения на рубеже для атаки на обе цели — двадцать минут. Высадка десанта не планируется, за исключением случаев охраны вышедших из строя машин. Так. После выполнения задачи на объекте «Рубин» первая эскадрилья продолжает движение вдоль красной оси номер два, осуществляя прикрытие левого фланга полка. Вас ждет длинный перелет, так что не отвлекайтесь на подворачивающиеся по дороге незначительные цели. Вы будете осуществлять пикетирование на тот случай, если японцы подготовят нам какой-нибудь сюрприз и быстро поднимут в воздух истребители-перехватчики. Вы первыми пересечете рубеж перехода в атаку и последними вернетесь. Ваш пункт сбора — «Серебро». Вот здесь, под Омском. Начальник службы тыла обеспечит вам дозаправку. Действия вдоль красной оси подразумевают максимальное использование возможностей М-100. И наконец, кое-какие хорошие новости, — постарался пошутить Хейфец, хотя даже тень улыбки не пробежала по его лицу. — Я полечу вне строя вместе с Первой эскадрильей, чтобы помогать командиру полка контролировать фланговую оборону. Разумеется, я не стану вмешиваться в действия командира эскадрильи, но буду поблизости для компании.

Офицеры Первой эскадрильи, кучкой сидевшие позади своего командира, театрально застонали. Отлично. Хейфец был рад, что они по-прежнему могли шутить.

— У Первой эскадрильи есть вопросы?

Подполковник Теркус, командир эскадрильи, отрицательно покачал головой.

— Конечно, чертовски далекий маршрут, — заметил он, — но у нас хорошие лошадки.

— Есть хоть какая-нибудь возможность починить две сломанные машины до начала операции? — спросил Тейлор Теркуса.

— Маловероятно. Наш зампотех возится с одной из них именно сейчас. Очевидно, поломка в гидравлике, но у нас не хватает одной детали.

Тейлор перевел взгляд на Мартинеса.

— Ее у нас вообще нет, — ответил начальник службы тыла. — Нам полагались три запасные, но мы их все использовали. Это оказалось еще одной непредвиденной проблемой. Мы попытались срочно выписать ее из Штатов, но я даже не могу обещать, что такая запчасть есть на заводе-изготовителе. Возможно, им придется снять ее со сходящих с конвейера новых машин.

— А как насчет сломанных систем в других эскадрильях, Мэнни? — спросил Тейлор. — Это твоя епархия. Если начальник ремонтной службы полка считает, что у него есть аппарат, который он не сможет починить до начала операции, давайте раздраконим его. Нам нужно поднять в воздух как можно больше пташек.

— Что мы в таком случае действительно можем сделать, — отозвался Мартинес, — так это разобрать Б-14 из Первой же эскадрильи. Он-то уж точно не войдет в строй вовремя. Проблема в программном обеспечении. Таким образом, мы сможем решить ремонтную проблему в рамках одной и той же эскадрильи.

— С Б-14 дела действительно обстоят настолько плохо? — переспросил Тейлор.

Мартинес с серьезным видом посмотрел на него:

— Сэр, она не успеет на эту войну, проблема с программным обеспечением очень серьезная. Машину надо возвращать на завод.

Тейлор повернулся к Теркусу, командиру Первой эскадрильи.

— Бад, — сказал он, — я тебе сейчас подложу свинью. Уж извини. — Потом вновь обратился к Мартинесу: — Мэнни, я хочу, чтобы ты списал Б-14 как потерянную в бою. Потом сними с нее все детали до последней. Подними в воздух как можно больше машин во всех трех эскадрильях.

— Есть, сэр.

— Дейв, — Тейлор вновь переключил внимание на начальника штаба, — продолжайте. Что там у вас еще?

Хейфец откашлялся.

— Вторая эскадрилья, — начал он, — вы выдвинитесь вдоль белой оси номер один в направлении цели «Алмаз» под Целиноградом. Там иранцы и повстанцы сбились в кучу. Возможно, они концентрируются перед большим рывком в Западную Сибирь в северо-западной части кокчетавского сектора. Успешная атака цели «Алмаз» снимет напряжение с района стыка двух Советских Армий на севере и, разрезав вражеский фронт пополам, резко поменяет боевую обстановку в нашу пользу. Прорубите окно в позициях противника в районе Целинограда, и район прорыва на северо-запад становится весьма уязвимым. — Хейфец провел рукой вдоль продолжения маршрута Второй эскадрильи. — После тридцатиминутного боя на широком фронте объекта «Алмаз», Вторая эскадрилья продолжает атаку вдоль белой оси номер два в направлении объекта «Сапфир», по пути уничтожая все заслуживающие внимания цели. «Сапфир» расположен вокруг города Архалык — вот здесь, — где японцы организовали еще один крупный ремонтный парк. Ваша задача здесь идентична заданию Первой эскадрильи на объекте «Рубин». Затем Вторая эскадрилья двигается вдоль белой оси номер три, в любую минуту готовая, в случае необходимости, прийти на помощь находящейся южнее, на левом фланге полка, Первой эскадрилье. Второй эскадрилье в воздушные бои не вступать. Не ищите на свою голову приключений, джентльмены. Не забывайте, что Первая эскадрилья не сможет закончить миссию, пока вы находитесь в воздухе, а ведь горючее у них будет на пределе. Ваш пункт сбора здесь, неподалеку от Оренбурга, условное обозначение — «Платина». Там вы подготовитесь к атаке в юго-западном направлении, если поступит такой приказ. Полковник Тейлор полетит вне строя со Второй эскадрильей, осуществляя руководство боем. У Второй эскадрильи вопросы имеются?

Вопросов не имелось. Те офицеры, которые не принимали участия в разработке операции, тем не менее получили возможность ознакомиться с боевым приказом.

— Отлично, — заметил Хейфец. — Остается Третья эскадрилья. Тринадцать боеспособных М-100 из штатных шестнадцати.

— К началу операции я введу в строй еще две машины, — заявил подполковник Рено, командир Третьей эскадрильи. Самоуверенным и раздраженным тоном он явно хотел дать понять, что он — командир, а Хейфец — всего лишь высокопоставленная штабная обслуга. — Можете не беспокоиться о Третьей эскадрилье.

Хейфец ему не верил. Из всех командиров эскадрилий Хейфец менее всего рассчитывал, что именно Рено в нужный момент окажется в нужном месте и сделает то, что от него ожидалось. Но Рено был сыном отставного четырехзвездного генерала8, и даже Тейлор не смог воспрепятствовать его назначению в Седьмой полк.

Тейлор и Хейфец подстраховались, поручив Третьей эскадрилье наименее ответственное задание.

— Третья эскадрилья, — продолжил Хейфец, не обращая внимания на тон Рено, — выдвигается вдоль зеленой оси номер один по получении подтверждения, что Первая и Вторая прошли рубеж перехода в атаку. Задача Третьей эскадрильи — просто уничтожение войск противника по обеим сторонам коридора, образованного вдоль района боевых действий «Изумруд». На данный момент у Советов имеются отрезанные от своих части, разбросанные вдоль всей зеленой оси номер один, так что вам нельзя открывать огонь до достижения района «Изумруд». Затем вы начинаете действовать по обстановке. Зона «Изумруд» тянется примерно от Кокчетава до Атбасара. Ваши навигационные приборы автоматически включатся, когда вы достигнете ее границ. В пределах зоны боевых действий любая боевая система подлежит уничтожению. Ваша задача — нанести максимальный ущерб вражеским вспомогательным частям и соединениям второго эшелона в тылу сектора прорыва. Единственной особо важной целью является Атбасар. На окраине города в заброшенном карьере располагается штаб Первого иранского корпуса. Там ожидаются иранские части и, возможно, японцы. Начальник разведки подозревает, что там также находится передовой командный пункт японцев, так что постарайтесь не оставить там камня на камне. Выполнив задачу по «Изумруду», следуйте вдоль зеленой оси номер два непосредственно в сборный пункт «Золото» — промышленный комплекс под Магнитогорском, где будете ждать дальнейших указаний. Вопросы?

— Нет вопросов.

— Огневая поддержка, — продолжал Хейфец. — Батальон артиллерии двойного назначения полка будет использован для противовоздушной обороны. Уровень мобильности, предусмотренный планом, слишком высок, чтобы за ним могла угнаться тяжелая артиллерия. Следовательно, мы приняли решение выдвинуть полковую артиллерию непосредственно в промежуточные сборные пункты, используя пути в тылу районов контакта с противником. В каждом пункте развернется по одной батарее — в «Платине», «Серебре» и «Золоте». Вам надлежит быть готовыми отсекать противника, преследующего наши возвращающиеся эскадрильи.

Хейфец мысленно пробежался по пунктам плана. Не упустил ли он чего?

Нет. Тогда он перешел к заключительной части.

— Теперь не отраженные в плане дополнения. Отрядам квартирьеров отбыть к промежуточным сборным пунктам с наступлением поздних навигационных сумерек. Передвигайтесь только по заранее оговоренным маршрутам, чтобы вас не обстреляли какие-нибудь скорые на руку русские. Артиллерия выдвигается на час позже. Разведчики — за полтора часа до начала операции. Сэр, — повернулся он к Тейлору, — ко мне есть вопросы?

— Нет, отлично сработано, Дейв.

— Тогда я уступаю место специалисту по радиоэлектронному противодействию из Десятого полка.

Хейфец положил пульт дистанционного управления на подставку и направился на свое место, по пути разойдясь с высоким, очень худым молодым офицером. Тот встал рядом с экраном и заговорил о чудесах, творимых передатчиками помех, о сокрытии маневров и направления удара, об электронных потоках, о введении в заблуждение вражеских радаров, о направленных потоках энергии и проникновении в частоты вражеских радиосигналов.