Неугомонная мумия

      - Должно быть, здесь произошла стычка между мусульманами и христианами.
      - Или язычниками и христианами, мусульманами и христианами, христианами и христианами. Выбирай любую пару. Удивительно, как религия умудряется вызывать в людях самые свирепые чувства. Копты разрушали языческие храмы и преследовали тех, кто поклонялся старым богам, они убивали своих единоверцев за малейшие отступления от догмы. После мусульманского завоевания к коптам поначалу относились терпимо, но их собственная нетерпимость в конце концов вынудила завоевателей уподобиться их примеру.
      - Все это дела давно минувших лет. В этом здании наша экспедиция прекрасно разместится. В кои-то веки у нас будет достаточно места для хранения находок.
      - Здесь нет воды.
      - Воду можно доставлять из деревни. - Я взяла карандаш и принялась составлять список первоочередных дел: - Так, починить крышу, восстановить стены, вставить двери и оконные рамы, убрать...
      Абдулла кашлянул.
      - Изгнать ифритов, - напомнил он.
      - Ах да, демоны... конечно... - Я сделала пометку.
      - Ифриты? - изумленно повторил Эмерсон. - Пибоди...
      Я оттащила его в сторонку.
      - Понятно, - ответил он, выслушав мои объяснения. - Что ж, я исполню все необходимые ритуалы, но сначала надо сходить в деревню и покончить с юридическими формальностями.
      Предложение было разумным, и я с готовностью его поддержала.
      - Вряд ли у нас возникнут трудности с оформлением аренды, - сказала я, когда мы бок о бок шагали к деревне. - Здание давно стоит заброшенным и едва ли представляет для местных жителей какую-то ценность.
      - Будем надеяться, что местный священник не верит в демонов. Ничего не имею против того, чтобы устроить представление ради Абдуллы, но изгонять дьявола чаще, чем раз в день, не собираюсь.
      Завидев нас, жители деревушки дружно высыпали из своих хижин.
      Обычные требования бакшиша чередовались с другим заклинанием:
      - Мы христиане, благородный господин!
      - А потому я обязан дать бакшиш побольше, - усмехнулся Эмерсон.
      Большинство построек теснилось вокруг колодца. Церковь, скромное куполообразное строение, была не выше соседних домишек.
      - Жилище священника, - Эмерсон указал на строение с куполом. - А вот, если не ошибаюсь, и его хозяин.
      В дверях стоял высокий, мускулистый человек в темно-синем тюрбане неизменном головном уборе египетских христиан. Некогда тюрбан предписывалось носить презренному религиозному меньшинству, но теперь он стал скорее предметом гордости.
      Вместо того чтобы выйти нам навстречу, священник замер в картинной позе: руки скрещены на груди, голова надменно поднята. Фигура, что и говорить, величественная. Лица было почти не разглядеть, ибо его скрывала самая примечательная борода, какую я когда-либо видела. Она начиналась на уровне ушей, смоляной чернотой заливала щеки и верхнюю губу, черным водопадом спускалась почти до пояса. Брови священника были необычайно косматы. Лишь по ним можно было судить о чувствах их обладателя, и в данный момент брови особого оптимизма не внушали: они были нахмурены.
      Заметив священника, большинство сельчан потихоньку улизнули. Осталось пять-шесть человек. На них были те же синие тюрбаны, и брови их выглядели так же неприязненно, как и у святого отца.
      Эмерсон невольно рассмеялся:
      - Дьяконы.
      Он завел приветственную речь на великолепном арабском, после чего наступило молчание. Но вот борода священника дрогнула и раздался глухой, словно из бочки, голос:
      - Доброе утро.
      У мусульман, с которыми мне приходилось общаться, за формальным приветствием всегда следует приглашение зайти в дом, поскольку гостеприимство предписано Кораном. Мы напрасно ждали подобной любезности от наших единоверцев, если пользоваться этим термином в широком смысле. После долгого молчания священник спросил, что нам нужно.
      Его показное недружелюбие вывело из себя Абдуллу, который, хотя и является во многих отношениях замечательным человеком, все же не лишен известного предубеждения против своих соотечественников-христиан. В деревню Абдулла вошел с таким видом, будто ничего хорошего от этого визита не ждет.
      - Эй вы, грязные свиноеды, как вы смеете так обращаться с великим повелителем? Вы знаете, что перед вами господин Эмерсон, Отец Проклятий? А это его главная жена, премудрая и опасная врачевательница Ситт-Хаким! Они оказали честь вашей деревне, почтив ее своим присутствием. Пошли, господин Эмерсон, нам не нужна помощь этих презренных людишек.
      Один из "дьяконов" что-то прошептал священнику на ухо. Тюрбан святого отца качнулся.
      - Отец Проклятий, - повторил он, а затем нарочито медленно произнес: Я вас знаю... Я знаю ваше имя.
      По моему телу пробежал холодок. В устах священника эта фраза ничего не значила, но, сам того не ведая, он повторил зловещую ритуальную фразу древнеегипетских жрецов. Знать имя человека или бога означало обладать властью над ним.
      Абдулле эти слова тоже не понравились, хотя, наверное, совсем по иной причине.
      - Знаешь его имя? Да кто здесь не знает? От порогов южного Нила до болот дельты...
      - Хватит, - сказал Эмерсон. Губы его подрагивали, но он все-таки сохранял серьезное выражение лица, так как смех уязвил бы Абдуллу и оскорбил священника. - Вы знаете мое имя, святой отец? Это хорошо. Но я не знаю вашего.
      - Отец Гиргис, священник церкви святой Мириам в Дронкехе. Вы действительно Эмерсон, который откапывает кости мертвецов? Вы не духовное лицо?
      Теперь настал мой черед сдержать улыбку.
      - Да, я тот самый Эмерсон. Я здесь для того, чтобы вести раскопки, и собираюсь нанять работников из жителей деревни. Но если они не хотят со мной работать, я найду работников в другом месте.
      Крестьяне постепенно снова стали собираться на площади. А стоило Эмерсону произнести последние слова, как в толпе пронесся приглушенный ропот. Жители египетских деревень, будь то мусульмане или копты, чрезвычайно бедны. Возможность получить щедрое вознаграждение - это не то предложение, от которого стоит отказываться.
      - Постойте, - поспешно сказал отец Гиргис, увидев, что Эмерсон собирается уйти. - Если вы пришли именно за этим, то можно поговорить.
      В итоге нас все-таки пригласили в "пасторский дом", как окрестил его Эмерсон. Хижина отца Гиргиса мало отличалась от прочих египетских домов, разве что была немного почище. Основным предметом меблировки служила длинная оттоманка, обтянутая дешевым поблекшим ситцем, единственное украшение распятие с жутковатым Христом, вымазанным вместо крови красной краской.
      По просьбе священника к нам присоединился робкий человечек с темным лицом, напоминавшим сморщенный орех, - староста деревни. Не было никаких сомнений, что этот испуганный египтянин обладает лишь номинальной властью. Он чуть слышно поддакивал "пастору" и встрепенулся, только когда Эмерсон упомянул про заброшенный монастырь. Староста побледнел и пролепетал:
      - Но, господин, это невозможно!
      - Мы не будем осквернять церковь, - вежливо сказал Эмерсон. - Нам вполне достаточно тех помещений, где когда-то размещались кладовые и кельи.
      - Но, великий господин, туда никто не ходит! - упорствовал староста. Это место проклято, там таится зло. Это обитель ифритов!
      - Проклято? - недоверчиво повторил Эмерсон. - Обитель святых монахов?
      Староста закатил ореховые глаза:
      - В давние-давние времена все божьи люди были убиты. Отец Проклятий. И души их все еще бродят по своему жилищу. Они ищут мести...
      - Мы не боимся ни демонов, ни мстительных привидений. Если это ваше единственное возражение, мы немедленно поселяемся там.
      Староста лишь покачал головой. "Пастор" слушал этот разговор с сардонической улыбкой.
      - Здание ваше. Отец Проклятий. Пусть души монахов, не обретшие покоя, отомстят вам, как вы того заслуживаете.
      3
      - Куда это ты направляешься? - вопросила я, когда мы покинули жилище отца Гиргиса. - По-моему, в деревню мы вошли с противоположной стороны.
      - Надо осмотреться, - ответил Эмерсон. - Здесь происходит что-то странное, Амелия. Удивляюсь, как это ты, с твоей хваленой наблюдательностью, ничего не заметила.
      - Как это не заметила? - запальчиво возразила я. - Отец Гиргис настроен к чужакам с неприкрытой враждебностью. Надеюсь, он не станет подрывать наш авторитет.
      - Отец Гиргис меня волнует меньше всего. - Эмерсон перешагнул через шелудивого пса, разлегшегося прямо на дороге. Пес зарычал, и Эмерсон автоматически похвалил: - Хорошая собачка, умная... Интересно, почему этот почтенный бородач встретил нас так нелюбезно? С этими церковными крысами вечно одно и то же... А борода у него примечательная, почти...
      Эмерсон внезапно замолчал, уставившись прямо перед собой. Впереди показалось несколько домов, наполовину скрытых величественными пальмами. По сравнению с другими лачугами они выглядели вполне пристойно. Стены явно совсем недавно побелены, двери сияют свежей краской... Да и улица была подметена. Три дома вполне заурядные, а вот четвертый... Плоскую крышу венчал короткий шпиль, а над дверью золочеными буквами было выведено: "Церковь Святого Иерусалима".
      Пока мы в молчаливом недоумении рассматривали это сооружение, неведомо как очутившееся в египетской пустыне, дверь одного из домиков отворилась и оттуда с веселым смехом высыпала стайка ребятишек. Без лишних колебаний они ринулись в нашу сторону с приветственными воплями. Смуглый херувим вцепился в мои штаны и устремил на меня глаза цвета расплавленного шоколада.
      - Бакшиш, госпожа, - ласково пролепетал он. - Я Христиан... Я протестант...
      - О господи! - обреченно протянула я.
      - Это галлюцинация, Пибоди, этого просто не может быть. После всех жестоких ударов судьбы, которые мне довелось перенести... Миссионеры! Здесь эти чертовы миссионеры, Амелия!
      - Мужайся! - взмолилась я, чувствуя, как у самой подкашиваются ноги. Мужайся, Эмерсон. Могло быть и хуже.
      Из двери выпорхнуло еще несколько детей - на этот раз девочки. Правда, эти робкие создания не бросились на нас с энергией стервятников, как их сверстники мужского пола. Вслед за девочками в дверном проеме показалась высокая фигура. С минуту человек, щурясь, вглядывался в залитую солнцем улицу. Золотые блики играли в его волосах, создавая что-то вроде нимба. Это был тот самый Аполлон, которого мы видели в ресторане "Шепарда" с жутковатой толстухой. Наконец он заметил нас, и на губах его заиграла чудесная улыбка. Он вскинул руку, то ли приветствуя, то ли благословляя нас.
      Эмерсон без сил опустился в уличную пыль, словно его вдруг подкосила смертельная болезнь.
      - Куда уж хуже! - простонал он замогильным голосом.
      4
      - Мальчики, мальчики!
      Молодой человек направился к нам, взмахами рук призывая мальчишек угомониться. Он говорил по-арабски почти без акцента, но очень медленно и короткими фразами.
      - Прекратите же, мальчики. Идите по домам. Мамы уже заждались вас. И хватит клянчить. Бог этого не любит.
      Сорванцы послушно рассеялись. Их наставник переключился на нас. При ближайшем рассмотрении он выглядел просто ослепительно. Золотистые волосы сияли, белоснежные зубы сверкали, а лицо так и лучилось радушием. Эмерсон продолжал пялиться на него, как завороженный, поэтому я сочла своим долгом обменяться любезностями.
      - Боюсь, мы должны извиниться за вторжение в ваши владения, сэр. Позвольте представиться. Меня зовут Амелия Пибоди Эмерсон, а это...
      Правильнее всего было бы сказать "чурбан", поскольку Эмерсон хранил полную неподвижность, сидя в пыли, но ослепительный красавец не дал мне продолжить.
      - Вам нет необходимости представляться, дорогая миссис Эмерсон! Вы и ваш выдающийся муж известны всем гостям Каира. Для меня большая честь приветствовать вас здесь. Я лишь вчера узнал о вашем приезде.
      Монолит ступора, в котором пребывал Эмерсон, дал трещину.
      - А кто вам об этом сообщил? - прохрипел он.
      - Как "кто"? Мсье де Морган, конечно же! - простодушно ответил молодой человек. - Директор Ведомства древностей. Возможно, вам известно, что он ведет раскопки в Дахшуре, недалеко от...
      - Я знаю, где находится Дахшур, молодой человек, - отрезал Эмерсон, окончательно приходя в себя. - А вот вас я не знаю! Кто вы такой, черт побери?
      И он величественно восстал из клубов уличной пыли.
      - Эмерсон! - воскликнула я. - Разве можно так обращаться к представителю церкви!
      - Прошу вас, не надо извиняться. Я сам виноват, что не представился. Меня зовут Дэвид Кэбот, из бостонских Кэботов.
      Судя по всему, нам полагалось знать это имя, но, увы, ни я, ни тем более Эмерсон и слыхом не слыхивали ни о каких Кэботах. Мой супруг сверлил юного священника суровым взглядом.
      - Ох, простите, я забыл о приличиях, - продолжал тот. - Заставляю вас стоять на солнцепеке. Прошу вас, входите и познакомьтесь с моей семьей.
      О какой семье он толкует? Вряд ли этот юноша женат, значит, речь идет о родителях? Юный священник рассмеялся и покачал головой.
      - Я имею в виду свою духовную семью, миссис Эмерсон. Мой отец во Христе преподобный Иезекия Джонс возглавляет нашу миссию. Его сестра также трудится на виноградниках Господних. Скоро время полуденной трапезы. Не почтите ли вы наше скромное жилище своим присутствием?
      Я вежливо отклонила предложение, объяснив, что нас ждут остальные участники экспедиции, после чего мы опрометью кинулись прочь, словно беседовали не с симпатичным представителем церкви, но с самим сатаной. Даже не подумав понизить голос, мой дорогой супруг рявкнул во все горло:
      - Ты была чертовски вежлива, Амелия!
      - Ты так говоришь, словно вежливость - смертный грех. Надо же кому-то было проявить хоть крупицу воспитанности, чтобы компенсировать твою грубость.
      - Грубость? Это я-то грубый?!
      - Ужасно грубый.
      - На мой взгляд, грубость - это когда врываешься к человеку в дом и требуешь, чтобы он перестал поклоняться тому богу, которого он избрал. Какая наглость! Мистеру Кэботу и его "отцу во Христе" лучше не пытаться испробовать свои трюки на мне.
      - Вряд ли мистеру Кэботу придет в голову обращать тебя в свою веру, рассмеялась я, беря его за руку. - Быстрей, Эмерсон, мы слишком долго отсутствовали. Страшно подумать, что за это время мог натворить Рамсес.
      Как ни странно, Рамсес ничего не натворил. Мы обнаружили его сидящим на земле, рядом с древней монастырской стеной. Он увлеченно ковырял спекшийся песок маленькой лопаткой, неподалеку высилась кучка черепков. При виде этой идиллической картинки Эмерсон просиял, а у меня появилась надежда, что Рамсес рассеет отцовское раздражение, вызванное встречей с миссионерами.
      5
      Вскоре прибыла делегация из деревни. Крестьяне уверили, что отец Гиргис все-таки решил благословить их на сотрудничество с нами. Первым делом нам требовались строители - каменщики, плотники, штукатуры. Эмерсон обрадовался аудитории; пусть он и отрицает это с пеной у рта, но мой муж питает неодолимую склонность к театральности.
      Представление "Изгнание демонов" вышло у него на славу. Заунывным голосом распевая молитвы, он скакал по бывшему монастырю, а публика, раскрыв рты, таскалась за ним хвостом. Эмерсон был на вершине блаженства, даже не обратил внимания на то, что подвернул ногу во время своих "религиозных" скачек. Зрители наградили его восторженными овациями и наперебой уверяли, что полностью избавились от страхов перед ифритами и прочей нечистью.
      Вскоре работа закипела, и я надеялась, что к темноте у нас будет крыша над головой, а под ногами - чистый пол. Мы сможем собрать походные кровати, расставить столы и стулья, навести уют.
      Наши работники сторонились местных жителей, но осложнений можно было не бояться: Абдулла пользовался среди своих подчиненных непререкаемым авторитетом. Бок о бок с ним трудились четыре его сына самого разного возраста - от Фейсала, уже седого человека, сыновья которого достигли совершеннолетия, до совсем юного Селима, обаятельного парнишки четырнадцати лет. Судя по всему, Абдулла души не чаял в младшем сыне, да и вся семья обожала Селима. Заразительный мальчишеский смех и покладистый нрав сделали его всеобщим любимцем. С точки зрения египтян, Селим считался взрослым мужчиной и должен был вскоре обзавестись женой, тем не менее они с Рамсесом быстро нашли общий язык.
      Некоторое время понаблюдав за мальчиком, я назначила его официальным надзирателем Рамсеса. Непригодность для этой роли Джона с каждым днем становилась все очевиднее. Он без конца пытался помешать Рамсесу заниматься безобидными вещами - например, вести раскопки, хотя для этого, собственно, малыш сюда и приехал, - и позволял ему куда более страшные, например пить сырую воду. Зато в прочих отношениях Джон оказался весьма полезен. Он с удивительной быстротой усваивал арабский и охотно общался с египтянами, в нем не было и следа островных предрассудков, свойственных британцам. Выметая песок из бывшей трапезной, которую мы решили сделать гостиной, я слушала болтовню Джона на ломаном, но вполне понятном арабском. Собеседники добродушно посмеивались над его ошибками.
      В конце дня я вышла на улицу, чтобы проверить, как продвигается ремонт крыши, и увидела приближающуюся процессию. Верхом на ослах тряслись три человека. Изящную фигуру мистера Кэбота нельзя было не узнать. На другом осле сидел мужчина в таком же темном одеянии священника и шляпе-канотье. Лишь когда вереница подъехала ближе, стало ясно, что третьей была женщина.
      При виде этого несчастного существа у меня сжалось сердце. Глухое платье с длинными рукавами из темного набивного ситца свело бы в могилу кого угодно. Пышные юбки целиком накрыли осла, из-под юбок торчали лишь голова и хвост бедного животного. Широкополая нелепая шляпка с высокой тульей, каких я не встречала лет десять, почти полностью скрывала лицо. Невозможно было даже определить, блондинка пожаловала к нам в гости или брюнетка, юная дева или дряхлая старуха.
      Мистер Кэбот спешился первым.
      - Вот и мы! - жизнерадостно воскликнул он.
      - Вижу, - лаконично ответила я, благодаря небо и собственную догадливость за то, что отправила Эмерсона с Рамсесом осматривать место будущих раскопок.
      - Имею честь, - продолжал мистер Кэбот, - представить моего уважаемого наставника преподобного Иезекию Джонса.
      Наружность этой личности мало соответствовала благоговению, звучавшему в голосе молодого Кэбота. Иезекия был среднего роста, с мощными плечами и квадратным туловищем. Его рубленые черты скрывала окладистая борода. Над глазами нависали две черные лохматые гусеницы - брови толщиной в мой палец. Особой грациозностью Иезекия не отличался: неловко сверзился с осла и согнул в поклоне коренастое туловище. Но мне стало понятно восхищение Кэбота; когда его старший коллега заговорил. Голос Иезекии был прекрасен - чудесный баритон, напевный, звучный и глубокий, как голос виолончели. Правда, эта виолончель оказалась слегка подпорченной нелепым и уродливым американским выговором.
      - Очень приятно, мэ-эм. Мы так по-оняли, вам нужна по-омощь. А это моя сестра Черити, она истинное Милосердие.
      Особа в шляпе-трубе к этому времени уже спешилась, но я по-прежнему не могла разглядеть ее лицо, скрытое под черной вуалеткой. Бородатый братец обнял спутницу за плечи и подтолкнул ко мне, словно торговец, расхваливающий товар.
      - Черити умеет много трудиться во славу Го-оспо-да, - продолжал он. Скажите, что вам нужно делать, и она все сде-елает.
      Меня пронзила дрожь негодования. Я порывисто протянула девушке руку.
      - Очень приятно, мисс Джонс.
      - Мы не по-ользуемся мирскими обращениями, - пропел Иезекия. - Брат Дэ-эвид все вре-емя об этом забыва-ает. Я понимаю, друг мо-ой, ты делаешь это из уважения...
      - Так оно и есть, сэр, - виновато пробормотал "брат Дэвид".
      - Но я не заслуживаю уважения, брат. Я всего лишь жалкий грешник, как и все остальные в этом самом грешном из миров. Мо-ожет, я сделал один лишний шажок по дороге к спасению, но все равно остаюсь таким же жалким гре-ешником.
      От благостной улыбки Иезекии к горлу подкатила тошнота. Что за противный тип! Взять бы его за шкирку и хорошенько встряхнуть... Молодой Кэбот взирал на Иезекию с таким благоговением, что мне стало окончательно не по себе.
      Черити замерла, сложив руки на животе и склонив голову. Девушка напоминала вырезанный из черной бумаги силуэт, безжизненный и лишенный индивидуальности. Безликий женский силуэт.
      Я еще не решила, стоит ли мне приглашать гостей в дом, но Иезекия сделал это за меня. Он просто вошел. Я последовала за ним и с негодованием обнаружила, что этот наглец устроился на самом удобном стуле.
      - А вы тут неплохо поработали, - похвалил он. - Как только вы закрасите языческое изображение вон на той стене...
      - Языческое?! - воскликнула я возмущенно. - Это христианский образ, сэр! Два святых, если я не ошибаюсь.
      - "Не со-отвори се-ебе языческого кумира"*, - напевно произнес Иезекия. Его мелодичный голос прокатился по пустому помещению, отразившись от древних стен.
      ______________
      * Иезекия цитирует неточно, в тексте Библии слова "языческий" нет.
      - Прошу прощения, но мне нечем вас угостить. Как видите, мы еще не устроились.
      Такая грубость была бы достойна самого Эмерсона. Переносная плита уже горела, и на ней весело пофыркивал чайник, так что моя ложь носила явный и умышленный характер. Но, как тут же выяснилось, грубостью брата Иезекию не проймешь.
      - Как правило, я воздерживаюсь от алкоголя, - невозмутимо ответил он. А вот от чашечки чая не откажусь. Давно из Рима? Я знаю, что вы, британцы, жить не можете без этого языческого города. Садитесь, мэ-эм. Наша возлюбленная се-ест-ра Черити позаботится о чае. Дава-ай, девочка, куда подевались твои хорошие манеры? Шляпку-то сними. Здесь и так темно, а я не хочу, чтобы ты что-нибудь пролила.
      В комнате было вполне достаточно света, и разглядеть девичье лицо не составляло особого труда.
      Красота девушки не соответствовала современным канонам. Она словно явилась из другой эпохи. Лицо было очень бледным, что не удивительно, если бедняжка все время разгуливает в этом дымоходе. Утонченные черты и совсем детское выражение делали ее похожей на маленькую девочку. Черити застенчиво посмотрела на меня, словно испрашивая дозволения, и я поразилась доброте и наивности, светившимся в ее глазах. Пышные темно-русые волосы были зачесаны назад и собраны в нескладный пучок, но несколько прядей вырвались на волю и ласкали нежные щеки.
      Я улыбнулась Черити и обратила куда менее дружеский взгляд на ее братца.
      - Здесь есть кому позаботиться о чае, Джон?
      Я знала, что Джон стоит за дверью в ожидании распоряжений. Да-да, за дверью, ибо ее успели навесить, отделив трапезную от внутреннего дворика. Дверь тотчас распахнулась, и на пороге возник Джон. Я испытала почти материнскую гордость. Джон мог служить замечательным примером молодого британца. Высоко закатанные рукава рубашки обнажали мускулистые руки Геркулеса, в лице читались сдержанное достоинство и готовность быть полезным.
      Но ответа от него я так и не дождалась. Слова застряли у Джона в горле. Глаза его были прикованы к девушке.
      У меня в голове вертелась фраза из мистера Теннисона, которая подходила к данному случаю с точностью стрелы, попавшей в центр мишени. "На меня обрушилось проклятье", - воскликнула леди Шалотт (не самый достойный пример для подражания), когда впервые увидела сэра Ланселота. Так же мог бы воскликнуть Джон, когда его взгляд упал на Черити, если бы имел склонность к виршам.
      Интерес молодого человека не укрылся от девушки. Впрочем, поведение Джона было недвусмысленным до неприличия, для пущего эффекта ему оставалось разве что громким воплем оповестить всех о том, что внешность гостьи поразила его воображение. Черити зарделась и потупила взгляд.
      Опущенные ресницы и румянец добили Джона. Как он сумел приготовить и подать чай, мне, честно говоря, неведомо: его глаза словно приклеились к девушке. Я полагала, что брату Иезекии поведение нашего Джона будет неприятно, но фарисей почему-то невозмутимо наблюдал за молодыми людьми, прихлебывал чай и помалкивал. Зато учтивость брата Дэвида пришлась как нельзя кстати. Юный Кэбот с неподражаемым юмором описывал, с какими сложностями ему и его коллегам пришлось столкнуться в деревне.
      Я думала, что мне придется выпихивать Джона силой, но оказалось достаточно всего лишь пять раз громко повторить, что он свободен. После чего, шатаясь, бедняга вышел из комнаты. Дверь, однако, осталась приоткрытой.
      Иезекия наконец выхлебал весь чай и встал.
      - Нам надо возвращаться, - объявил он. - За Черити я вернусь на закате.
      - Нет-нет! Очень благодарна за ваше предложение, и Черити - чудесная девушка, но мои люди со всем справляются. - Иезекия открыл было рот для возражений, но я повысила голос: - Если мне понадобится помощница, я найму ее в деревне. И ни в коем случае не допущу, чтобы эта юная леди превратилась в посудомойку.
      Лицо Иезекии приобрело багровый оттенок. Прежде чем он смог выдавить хоть слово, Дэвид сказал:
      - Дорогая миссис Эмерсон, ваша заботливость делает вам честь, но вы не понимаете наших воззрений. В честном труде нет ничего позорного. Я сам всегда с готовностью засучиваю рукава и беру в руки малярную кисть или швабру. И Черити, я знаю, придерживается того же мнения и согласится вам помочь.
      - Да-да, с большой радостью! - Девушка впервые осмелилась заговорить. Голос ее был нежным, как ветерок, колышущий листву. А взгляд, который она обратила на молодого Дэвида, говорил красноречивее слов.
      - Нет, - упорствовала я.
      - Нет? - повторил Иезекия угрожающе.
      - Нет.
      Когда я говорю таким тоном, да еще сопровождаю свои слова грозным взглядом, ни один мужчина на свете, даже самый отчаянный храбрец, не отваживается мне перечить. А брат Иезекия вовсе не был храбрецом. И даже если был, то его учтивый спутник не позволил разгореться сваре.
      - Тогда мы вас покида-аем, - пропел Иезекия и поклонился. - Надеюсь, наше предложение не было неправильно понято.
      - Ничуть. Оно просто было отклонено. С благодарностью, разумеется.
      - Гм... Ладно, раз вы так хотите. До свида-ания. Увидимся в церкви на воскресной слу-ужбе.
      Это было утверждение, а не вопрос, поэтому я не стала отвечать.
      - И с вашим слугой тоже, - Иезекия многозначительно покосился на приоткрытую дверь. - Для нас ва-аши британские социальные различия ничего не зна-ачат. Для нас все люди - братья в глазах Го-оспода. Мы с радостью примем сего молодого челове-ека.
      Я крепко ухватила брата Иезекию за локоть и вывела на улицу.
      Глядя им вслед, я чувствовала, как меня снова захлестывает негодование. Девушка покорно брела позади мужчин, словно существо низшей касты. Я даже ногой топнула, что было совершенно бессмысленно, только в песке увязла. Этот треклятый попик не только был религиозным фанатиком и невоспитанным хамом, он еще служил сводником у своего бога. Заметив интерес Джона к Черити, брат Иезекия тут же смекнул, что может заполучить в ряды своих последователей еще одного новообращенного. Я почти жалела об отсутствии Эмерсона. Уж он бы схватил этого мерзавца за шиворот и вышвырнул за дверь.
      6
      Позже я рассказала мужу об этом визите. Мы сидели перед дверью и любовались волшебными закатными красками, игравшими над янтарными песками пустыни. Рамсес неподалеку с похвальным рвением рыл землю. Куча черепков и костей уже походила на основательную пирамиду. Рядом с нашим трудолюбивым сыном лежала Бастет. Время от времени, когда ее ноздрей касался аромат жареной курицы, доносящийся из кухни, кошка дергала носом.
      К великой моей досаде, Эмерсон отнюдь не преисполнился сочувствием.
      - И поделом тебе, Амелия! Говорил же, что ты слишком любезна с церковными крысами.
      - Если бы ты видел преподобного Иезекию Джонса, то понял бы, что ни вежливость, ни грубость на него не действуют.
      - Тогда, - невозмутимо сказал Эмерсон, - надо было вытащить пистолет и приказать ему проваливать.
      Я поправила вышеупомянутое оружие, которое висело на моем поясе среди прочих полезных в хозяйстве мелочей.
      - Ты ничего не понимаешь, Эмерсон. Я предвижу неприятности. Девушка по уши влюблена в молодого Дэвида, а Джон... наш увалень Джон с первого взгляда пал к ногам Черити. Классический треугольник, дорогой мой Эмерсон.
      Супруг мой презрительно фыркнул:
      - Какой же это треугольник! Если только этот красавчик не потерял голову из-за...
      - Эмерсон!
      - ...кого-нибудь другого, - шепотом закончил Эмерсон, воровато оглянувшись на Рамсеса, навострившего уши. - Амелия, ты опять за старое? Снова твое буйное воображение вырвалось на волю? Теперь, когда твои детективные инстинкты чахнут в этой мирной пустыне, ты решила заняться любовными интригами? Почему бы тебе не приберечь силы для полезной деятельности? Прошу, оставь свои фантазии, в нашей работе нужна светлая голова.
      Рамсес оторвался от раскопок и помахал почерневшей от времени костью.
      - Джон, - сообщил он, - сидит в комнате и читает Библию.
      7
      Увы, Рамсес был прав. Джон действительно читал Библию. С того вечера он стал посвящать этому прискорбному занятию почти все свободное время, если только не слонялся по деревне в надежде увидеть даму своего сердца. Когда Джон возвращался летящей походкой и с дурацкой улыбкой на лице, я знала, что он видел Черити. Когда же со стороны дороги, ведущей в деревню, доносился угрюмый топот, я понимала - его бдение осталось невознагражденным. В подобные дни у Джона был такой вид, словно всех его родственников поразила чума.
      На следующее утро после визита миссионеров мы завершили предварительный осмотр места будущих раскопок. Общая длина участка составляла около четырех миль, он начинался у деревни Бернаш и заканчивался в полумиле от Ломаной пирамиды в Дахшуре. Мы нашли следы нескольких небольших кладбищ, относящихся к разным эпохам: от Древнего царства до Древнего Рима. Почти все захоронения были разграблены. Две ложбины, одна приблизительно в трех милях к югу от Ломаной пирамиды, а вторая в четверти мили к северу от первой, были густо покрыты обломками известняка. Это, как заявил Эмерсон, и были остатки пирамид Мазгунаха.