Будучи виноват с точки зрения закона, Джейк никогда не причинил бы вреда ни одной живой душе. Скорее всего, он считал всю эту затею чем-то вроде грандиозной шутки, а себя — Робином Гудом археологии, который грабит богачей, но богачей другой эпохи, чьи бренные тела уже не нуждаются в золоте. Да, хотя это звучит странно: для Джейка это была всего-навсего невинная забава. В своих поступках он всегда отличался детской безответственностью. Я была ему товарищем по играм и нянькой в той же степени, что и дочерью.

Стоя тут на пыльных ступенях и ощущая пыль веков в собственной глотке, я поняла, что, в конце концов, я в долгу перед мистером Блочем. Он вернул мне моего отца — лишенного в значительной степени былого блеска, но навсегда поставленного на должное место в моих воспоминаниях. Отца, которого можно было простить хотя бы потому, что по сравнению с Блочем он был не так уж плох.

Я поднялась по ступеням. Мне постоянно приходилось светить себе под ноги, чтобы не споткнуться, но у меня возникло смутное впечатление, что стены прохода расцвечены яркими рисунками и исписаны иероглифическими письменами. От подъема по высоким ступеням у меня заболели ноги. Наверное, я уже приближаюсь к выходу...

Там, по словам Блоча, он приготовил западню.

Я резко, так что едва не упала, остановилась на одной из верхних ступеней, фонарик стал скользким в моих потных руках. Блоч способен, я уверена, подстроить самую изощренную ловушку. Хотелось бы мне, чтобы он случайно обронил хоть какой-то намек на то, в чем она может заключаться. Ведь возможно все — от каменной глыбы, установленной таким образом, что она упадет и размозжит мне череп, кончая гнездом скорпионов в уголке на ступенях.

Я посветила фонариком в глубь коридора и прищурилась, чтобы хоть что-то разглядеть в наполненном пылью воздухе. Туннель простирался дальше, но мне показалось, что почти за гранью моего поля зрения, где луч тонул в темноте, я увидела еще один марш ступеней.

Я прошла следующий отрезок коридора, извиваясь, как змея, ползя на брюхе, как черепаха, тщательно подыскивая место, чтобы поставить ногу и перенести на нее свой вес, освещая фонариком каждый дюйм стены, потолка и пола. Один раз, когда на низком потолке возник темный прямоугольник тени, я окаменела от страха и сердце чуть не выскочило у меня из груди. Это оказался всего-навсего выступ скалы, не обтесанный древними строителями гробницы. Я выбилась из сил и тяжело дышала к тому времени, когда добралась до ступеней.

Их было восемь. Я стояла у их подножия и считала. Восемь ступеней и наверху, наконец, выход, дверь во внешний мир. Вот только надежно запертая. Отверстие было заблокировано каменной плитой красноватого цвета с блестящими черными вкраплениями, которая заметно отличалась от бледно-желтых стен и потолка. Те были из мягкого песчаника фивских скал, плита же — из ассуанского гранита, привезенного с южных границ Египта, чтобы служить преградой для непочтительных нарушителей покоя мертвых.

Древние египтяне обрабатывали песчаник с помощью медных орудий. До сих пор остается загадкой, каким образом они подвергали обработке более твердый гранит. А у меня ведь не было даже медных инструментов!

Я села, привалившись спиной к стене и забыв на мгновение о возможной ловушке. Потом вспомнила о ней и выскочила на середину прохода. Отсюда я смотрела в безнадежном отчаянии на ступени передо мной — такие подходящие для ловушки-сюрприза! Я и то могла бы придумать вариантов шесть, а уж у Блоча опыт в этом деле значительно богаче.

Плита была куском красивого отшлифованного гранита высотой около четырех и шириной три фута. Мне не нужно было знать остальные ее параметры, чтобы понять — ее не сдвинуть никакими силами. Такие плиты археологи называют «опускными решетками» из камня. Они часто используются в проходах гробниц и пирамид, чтобы преградить путь ворам. Это самые тяжелые каменные глыбы, какие только можно достать, весом в тысячи фунтов. Они не подвешивались и не балансировались, потому что это вовсе не двери. Это баррикады.

У меня было такое ощущение, будто моя голова — шар, набитый ватой, в ушах звенело. Воздух был очень душный, и от изнеможения и отчаяния у меня кружилась голова. Мне хотелось сесть, но я боялась, что могу угодить прямо в ловушку Блоча. Хотелось закурить, но Блоч унес мою сумочку. Кляня Блоча, я собралась выругаться позамысловатее, но озарившая мой усталый мозг идея заставила меня умолкнуть на втором же слоге.

Почему же вежливый и предупредительный Блоч, снабдивший меня коробкой с ленчем и фонариком, позаботился о том, чтобы при мне не оказалось столь же обязательной женской принадлежности, как и одежда. Моей сумочки совершенно определенно в гробнице не было, иначе я бы ее заметила. Ее содержимое не могло представлять для Блоча какой-либо угрозы, потому что в ней не было более опасного оружия, чем пилочка для ногтей. Не означает ли это, что даже никчемная пилочка для ногтей может, предположительно, принести мне какую-то пользу в моем теперешнем положении? Пилочка для ногтей, или острый осколок стекла от лампы Хассана, или пустая бутылка из-под лимонада.

Это была нелепая идея. И я будто снова услышала слова Блоча: «...сдвинуть ее под силу лишь троим мужчинам... Кроме того, я устроил там небольшую ловушку...»

Устроил ли? Правда ли это? Или он просто блефует, чтобы напугать и отбить у меня охоту даже пытаться выбраться отсюда? Я еще раз направила свой фонарик на гранитную плиту. Трое мужчин? Для того чтобы сдвинуть этот камень, нужен изрядный заряд динамита! Никто не сможет отвалить такую плиту от входа. Да никто ни разу и не делал этого. Есть другой путь наружу, и теперь я знала — какой!

От волнения я чуть не свалилась со ступеней. Однако, если первое предупреждение Блоча было, без сомнения, блефом, то вторым не стоило пренебрегать. И тут я словно услышала голос Джейка, читающего лекцию об истории ограблений гробниц. Насколько я теперь могу судить, это была одна из его излюбленных тем.

Почти все царские гробницы оказались разграблены еще в древние времена, несмотря на целый комплекс мер защиты, используемых фараонами. Расположение камер не составляло секрета для мастеровых, которые вырубали их в скалах, а гранитные «опускные решетки» имели один недостаток. Они все были определенного размера. Догадливые грабители и не думали их сдвигать или прорубать в них отверстие. Воры просто-напросто обходили их, проделывая туннели в более мягких породах скалы — песчанике или известняке.

В тот момент я с любовью думала о Джейке. По его милости я здесь оказалась, но, возможно, он и выведет меня отсюда. Где-то за стеной должен быть выход наружу. Он будет завален чем-то, но не столь тяжелым, как гранитная плита. Джейк и Абделал пришли и вышли, Хассан в одиночку сумел войти. Все, что мог сдвинуть Хассан, смогу сдвинуть и я.

Воспоминания о лекциях Джейка плюс здравый смысл привели меня еще к одному важному выводу. Второй, «воровской», выход должен располагаться поблизости от гранитной плиты. Песчаник мягче гранита, но он не так мягок, как сыр, и никто не станет вырубать из него больше, чем требуется. Самые первые грабители, вероятно, копали прямо вдоль гранита и выводили свой туннель в проход, как только минуют преграду.

Поэтому нужно взобраться по этим ступеням наверх...

Моя нога уже была на первой из них, когда я услышала звук, совсем негромкий, но само наличие звука в таком месте, где никто, кроме меня, не имел права двигаться, парализовало мои члены. Паралич длился недолго. Как только мое заторможенное восприятие определило характер шума, я отступила назад в длинный коридор. Сухой шелест — так описывают в романах ужасов звук, якобы издаваемый иссушенными покровами мумии, вызывающий суеверный страх. Однако такой же шелест производит чешуйчатое безногое тело, скользя по камням.

Я остановилась у основания лестницы не потому, что сумела взять себя в руки, а потому, что задохнулась. Трясясь всем телом, словно желе, я смогла-таки направить луч фонарика туда, откуда пришла. Ничего не видно. Мерзкая тварь меня не преследовала. Этого следовало ожидать. Она подстерегала меня у последней ступеньки, около самого выхода.

Все напрасно! Без оружия, даже без подходящей обуви, которая смогла бы защитить мои ноги от ядовитых зубов, попытка пройти к выходу мимо этого стража равносильна самоубийству. С оружием — ну, это тоже будет не так уж просто, но есть шанс. Змеи медлительны и ленивы, если их не злить и если иметь пистолет...

Я рассмеялась, и мое хриплое хихиканье было самым жутким звуком, который я слышала за всю эту ночь. Итак, мне всего-то и нужно какой-нибудь пистолет! Именно такие вещи валяются на каждом углу в древней египетской гробнице. Конечно, там полно тяжелых предметов. Но такой, который достаточно тяжел, чтобы обезвредить кобру, я вряд ли смогу метнуть точно в цель. В царской гробнице наверняка было оружие — пики, бумеранги и луки со стрелами. Их деревянные черенки рассыпались, а медные наконечники позеленели и проржавели...

Затем произошло нечто самое сверхъестественное во всем этом сверхъестественном эпизоде. Я стояла, опираясь рукой о стену коридора, бессмысленно уставившись на нарисованную как раз в этом месте фигуру бога. Белая, напряженно застывшая фигура Осириса на троне, черное лицо и контрастно белый замысловатой формы головной убор-корона. Осирис, владыка жителей Запада, творил Суд над мертвыми. Странно видеть такой рисунок здесь, в гробнице царя, который проклял старых богов и отказался от них. Вернулась ли Нефертити к прежней вере после смерти мужа, или же его преемник, молодой Тутанхамон, повелел нарисовать священные фигуры на стенах коридора, ведущего во внутренние помещения гробницы, дабы ввести в заблуждение любого подозрительного посетителя жреца, размышляла я, не сводя глаз с фигуры бога загробного царства. Постепенно ее очертания расплывались и появлялась фигура из моего давнего прошлого. Воспоминание было так живо, что, могу поклясться, я видела лицо умершего и слышала голос, который умолк еще десять лет назад.

Джейк выглядел молодым и красивым в тот день. Его темные глаза сверкали, волосы слегка растрепались. Мы стояли в сокровищнице Каирского музея, и в витрине перед нами лежали золотые царские украшения, легендарные сокровища Тутанхамона. Под толстым стеклом были выставлены два кинжала. Один — золотой, с рукояткой изысканной красоты, резной и отполированной. Рукоять другого была усыпана крошечными золотыми бусинами, составлявшими сложный узор, инкрустированный цветными стекляшками. Он заканчивался набалдашником из прозрачного горного хрусталя. Его лезвие не было золотым, оно отливало тусклым серым блеском. И Джейк сказал: «Железо. Один из самых ранних образцов. Оно ведь в удивительно хорошем состоянии, верно? Когда его взяли с мумии царя, оно блестело, словно сталь, ржавчина его едва коснулась».

Вдруг ожившая сцена исчезла так же неожиданно, как и появилась. Я снова стояла, пошатываясь, в темном, высеченном в скале проходе, не сводя глаз с изображения бога. Осирис, творящий Суд над душой... Анубис с головой шакала, ведущий умершего; Тот, бог мудрости, поднявший руку с пером у чаши весов, готовый записать приговор.

Если есть в мире справедливость, в этой гробнице должно найтись что-то, что спасет меня от смерти. Я почти бегом устремилась назад по коридору в дальний конец гробницы.

Несколько часов спустя странное видение прошлого показалось мне злой шуткой. Я обыскала три зала, дюжины коробов и по крайней мере сотни корзин, нанеся значительный урон их содержимому, несмотря на все мои старания быть осторожной. Некоторые ткани рассыпались в прах. Однако, если я не выберусь из гробницы вовремя, чтобы успеть предупредить Джона и Майка, погибнет еще больше хрупких предметов. И я вынесла свой окончательный приговор, не облекая его в слова: все, вместе взятые, сокровища гробницы не стоили и одной человеческой жизни.

Я обнаружила невероятные вещи: драгоценности, которых хватило бы на небольшой ювелирный магазин, и все такие красивые, что при других обстоятельствах я бы не устояла перед тем, чтобы самой слегка ограбить гробницу; небольшие треугольные ломти белого хлеба, которые от времени превратились в окаменелости; сандалии из кожи, отделанные золотом, и соломенные шлепанцы, украшенные полудрагоценными камнями; кувшины с вином и молоком, превратившимися в плотный осадок; лампы и вазы из порфира и алебастра; дощечки для письма из слоновой кости с именами владельца и титулами, выведенными мелкими иероглифами. Среди всей этой утвари мне попалось несколько золотых кинжалов, но они были ритуальным оружием, слишком тупым и мягким даже для того, чтобы оцарапать палец.

Я заставила себя вернуться в погребальную камеру с саркофагом. Неисследованными оставались лишь два объекта. Одним был короб с папирусами в углу, к которым я испытывала какой-то священный трепет. Кроме того, казалось маловероятным, чтобы среди них находилось то или иное оружие.

Другим неисследованным объектом была мумия царя.

Присев на корточки, я направила луч фонаря на каменный саркофаг. Прекрасный кварцит, из которого он был сделан, вспыхнул мириадами искр.

За последние сутки я совершила много такого, что представлялось невозможным, и в мои планы на ближайшие часы входило еще несколько невероятных деяний. Однако этот акт казался мне не только невероятным, но и выше моих способностей.

Несомненно, с самого начала логичнее всего было предположить, что кинжал, если он вообще существовал, должен находиться внутри саркофага. Железный кинжал Тутанхамона был обнаружен на его теле, ибо в те дни железо считалось драгоценным металлом, гораздо более редким и полезным, чем золото. Самой мне было бы до мумии не добраться — для этого надо снять не только тяжелую каменную крышку саркофага, но и вскрыть три внутренних гроба. Однако кто-то любезно сделал за меня всю тяжелую работу. Нательный амулет в виде скарабея взят из этого саркофага, а не из усыпальницы царицы, которая явно была нетронутой. Я наверняка обнаружу, что не только крышки гробов уже сняты, но что и бинты мумии разрезаны или размотаны.

Я сидела в душных, мрачных потемках и пыталась унять дрожь. Страх заставлял лихорадочно придумывать отговорки: кинжал на груди мальчика-царя — явление уникальное, нет причин ожидать и тут подобного оружия. Я уже потратила несколько часов на бесплодные поиски, руководствуясь не логикой, а бессмысленными воспоминаниями. Зачем же снова терять время на затею не только неприятную, но и почти наверняка бесполезную?

Более трезвая часть моего сознания выдвигала контраргументы. Пусть кинжал Тутанхамона — игра случая, так же как и то, что его могила оказалась неразграбленной. Но есть еще одна неразграбленная царская гробница, та самая, где я сейчас обитала. Если я потратила несколько часов на поиски в менее вероятных местах, стоит потратить еще пятнадцать минут для того, чтобы обследовать наиболее вероятное.

Саркофаг был высотой около четырех футов. Он доставал мне до подбородка. Мысль о том, что я могу положить на его край подбородок, вызвала во мне дрожь. Вытянув руку с фонариком как можно дальше, я посветила в темный колодец внутри каменного прямоугольника.

После чего стояла неподвижно целую минуту, тупо уставившись на стену камеры и не замечая красоты фресок на ней. Я не хотела смотреть вниз, в саркофаг. Мою догадку о том, что крышки гробов сняты, подтвердил беглый взгляд в черную пустоту: крышка самого верхнего из набора гробов была бы видна сразу за краем саркофага. А раз ее нет, значит, если я посмотрю вниз, то увижу саму мумию.

В этой кромешной темноте один только вид запеленутого тела может лишить присутствия духа, но у меня были основания подозревать, что я увижу нечто пострашнее. Разбинтовал ли Джейк лицо? Определенно у него возникло искушение сделать это. Смесь научного интереса, жажда острых ощущений и романтического восхищения подтолкнула бы большинство людей посмотреть на лицо самого легендарного из фараонов, увидеть плоть того, кто ходил по земле Египта почти три тысячи лет назад. Я искренне надеялась, что Джейк устоял перед этим искушением. Мне тоже хотелось бы посмотреть на лицо Ахнатона. Но не здесь и не сейчас.

Я думала, что распеленутая мумия будет самым ужасным зрелищем, какое мне предстоит увидеть. Я была не права.

Чем глубже проникал луч света в это последнее прибежище прошлого, тем тусклее, казалось, становился от пыли веков. Однако он ярко играл на краях золотых гробов, которые я ожидала увидеть, и на одной из крышек, неловко прислоненной к внутренней стенке саркофага. Других крышек не было. Возможно, Блоч уже успел их вынести. Мумия не была разбинтована, во всяком случае полностью. На лице, покрытом вуалью из тончайшей ткани, бинты сохранились. Но я этого не заметила. Я вообще не заметила в тот момент ничего из того, о чем сказано выше. Моим сознанием полностью завладело одно-единственное зрелище.

Поверх древней мумии в жуткой пародии на нее лежало тело женщины со скрещенными руками. Она была похожа на одну из раскрашенных статуэток, которые египтяне помещали в гробницах. Очень часто глаза таких статуй были инкрустированы горным хрусталем. Эти глаза, открытые и смотрящие вверх, отсвечивали так же тускло, как хрусталь.

Я сидела, съежившись и обхватив себя руками, у подножия саркофага. Возможно, я просидела так долгое время, несколько часов. Часть потраченного впустую времени я провела, смутно вспоминая увиденное, а может быть, была в обмороке или спала. Знает Бог, как я нуждалась во сне. Мои поиски закончились. Я была готова осквернить бренные останки царя, но не могла прикоснуться к более свежему трупу. Обыскать же мумию, не сдвинув того, что покоилось на ней, было невозможно.

В конце концов, как сквозь сон размышляла я, какая разница? Я никогда не выберусь отсюда по собственной воле. Глупо было думать, что я смогу это сделать. Моя переменчивая судьба зависит не от меня, а от Блоча, он же движим мотивами загадочными, как иероглифы, покрывающие стены погребальной камеры. Более того, их я немножко умею читать, но мне никогда не расшифровать того, что на уме у Блоча.

Луч фонарика, зажатого в моих трясущихся руках, метался из стороны в сторону. Он коснулся расписной шкатулки с золотым ободком, в его свете весело засверкал золотой ошейник кота, вырезанного из зеленого аспидного сланца и служившего крышкой для кувшина с маслом. Может быть, кот был данью памяти о матери царя, которая очень любила домашних животных. На одной фреске она была изображена с полосатым котом, забравшимся во время обеда под ее сиденье в ожидании объедков. Свет фонаря становился все менее ярким, в его слабеющем луче плавали пылинки.

Фонарь светил все тусклее, а мысли мои по-прежнему разбегались... Ни то ни другое не сулило ничего хорошего. Если я еще раз наткнусь на что-то ужасное, Блочу не нужно будет беспокоиться о том, чтобы избавиться от меня. Когда он вернется, он найдет меня сидящей у саркофага, уставившись в окутывающую меня темноту, голова моя будет так же пуста, как у Ди, и, возможно, останется такой навсегда.

Однако пока у меня еще не отшибло окончательно ум, и потому я выключила фонарик. Что бы ни случилось в дальнейшем, он мне пригодится. А сидеть и размышлять, если можно назвать процесс, который происходил в моей голове, мышлением, я могла и без него. Темнота бросилась на меня, точно чернокрылая летучая мышь. Однако в следующее мгновение я нашла ее достаточно благотворной.

Похоже, мне пора собраться с мыслями. Я металась, как пойманный зверь в клетке, по неразумению натыкаясь на стены. Возможно, есть какой-то выход из положения, который я не заметила не потому, что он тщательно спрятан, а просто потому, что была слишком озабочена тем, чтобы его найти. Может быть, есть надежда отыскать его в путанице поступков других людей, которые я так и не сумела понять.

Возьмем Блоча. Чтобы спасти свою шкуру, он сделает все, что сочтет необходимым. Но неужели это и в самом деле включает убийство всех, кто встает на его пути? Ясно, что избыточное количество трупов для него не менее опасно, чем враждебно настроенный свидетель. Исчезновение Ди уже привлекло внимание властей к Луксору, которое должно возрасти после того, как я тоже канула в неизвестность. Если Джона с Майком обнаружат мертвыми, сюда, того гляди, стянут войска. Ахмед знал о гробнице, и, как я подозреваю, теперь и большая часть взрослого населения Гурнаха напала на ее след. Блочу, чтобы остаться вне подозрений, потребовалось бы устроить настоящую бойню. Не то чтобы его это смущало, но, скорее всего, ему будет трудно ее организовать. И Блоч должен это понимать. Он должен знать, что для него самое лучшее бежать из страны. И если он преуспеет в этом, ему не нужно будет никого убивать, включая и меня.

Я издала громкий вздох облегчения, успокоенная на минуту собственными мудрыми рассуждениями, и оперлась о боковину саркофага. Было ли это игрой моего воображения, или действительно камень стал холоднее, чем был прежде? Нет, это только мое воображение. И все же... Я наклонилась вперед, уперев локти в колени так, чтобы не касаться спиной каменного ящика с его страшным содержимым.

Мне не хотелось думать о Ди. Бедная негодница! Меня преследовало чувство, будто я каким-то образом подвела ее, ведь если бы она мне доверяла, то, возможно, рассказала бы достаточно, чтобы спасти себе жизнь. Ее смерть определенно предполагала, что Блоч был более чем несправедлив по отношению к себе, когда заявлял, что не собирается убивать порядочную молодую американку. Его собственная дочь...

— Ну и дура ты, черт возьми! — пробормотала я, выпрямившись так резко, что позвоночником явственно ощутила твердый камень у себя за спиной. Хорошо, но... Я никогда раньше не формулировала и серьезно не задумывалась над понятием «его собственная дочь». Но когда я облекла это понятие в слова, его абсурдность стала сразу же очевидна.

Ди была дочерью Блоча не больше чем я. Любой осел понял бы это давным-давно по множеству мелких, но важных деталей. А уж мне следовало бы раньше всех других догадаться, что за пташка эта Ди. Такие, как она, появляются в моей профессии и исчезают, никогда не задерживаясь надолго, поскольку не обладают ни целеустремленностью, ни талантом, чтобы достичь успеха. Модели. Категория молодых девушек, которые занимаются множеством других вещей, кроме показа одежды.

Блоч нанял Ди для особого рода работы — в качестве морковки, на которую попался бы один-единственный осел — я.

Когда этот факт был установлен, многочисленные разрозненные элементы головоломки встали на свои места. Блоч был тем самым человеком, к которому Джейк ездил десять лет назад — не для того, чтобы продать ему статуэтку, а чтобы получить людей и деньги для систематического ограбления найденной гробницы. Неожиданная смерть Джейка положила конец этому партнерству и всей афере, поскольку у Джейка хватило ума сохранить в тайне расположение гробницы, чтобы не оказаться обманутым. Возможно, он даже не рассказал Блочу об Абделале. Следовательно, в течение десяти лет Блоч следил за мной. Наверняка следил, потому что узнал, когда Абделал написал мне, и сразу же понял, что это письмо могло означать. Поэтому он нанял Ди и поместил то самое объявление через одного из своих помощников, который подстроил все так, чтобы оно непременно попалось мне на глаза. Тем временем, вернувшись в Египет, Блоч подкупил Хассана, который был готов и хотел, чтобы его подкупили. Возможно, он пытался порасспросить Абделала. Нет, это невозможно, потому что письмо я получила уже после того, как старик...

Я помню, как однажды, еще будучи подростком, я гуляла по плато над Долиной и, о чем-то замечтавшись, чуть не свалилась в расщелину, которая, казалось, разверзлась прямо у меня под ногами. Я до сих пор помню потрясение, испытанное тогда мною. Вот и теперь в душной темноте погребальной камеры у меня словно оборвалось сердце, когда я увидела неожиданно разверзшуюся пропасть — пробел в моих рассуждениях, такой огромный и существенный, что моя аккуратно сложенная головоломка снова распалась на части.

Как Блоч узнал о письме Абделала?

То, что он следил за мной, было надуманным объяснением. В течение целых десяти лет? Так пристально, так неустанно, что даже знал о корреспонденции, которую я получаю? В романах матерые преступники проделывают подобные вещи, но в жизни заправилы преступного мира не станут тратить время и силы на такое малоперспективное дело. Блоч наверняка проверил после смерти Джейка, не оставил ли тот каких-нибудь записей, касающихся гробницы, и именно мое бездействие должно было убедить его, что я ни о чем не подозреваю. Смерть застала Джейка врасплох, он не был из тех людей, которые предчувствуют несчастья. Он даже завещания не составил.

У Блоча не было ни малейших оснований наблюдать за мной. Тогда как же он узнал о письме? И как он узнал, что оно имеет отношение к поискам, которые прекратил еще десять лет назад?

Я подалась вперед и вцепилась руками в свои растрепанные волосы, как будто это могло прояснить мои мысли. Сейчас мне, как никогда, нужно правильно во всем разобраться.

Сперва возьмем второй вопрос. Он проще. Сам по себе факт, что письмо было написано, встревожил бы любого, кто знал нравы арабов и историю находки Джейка. Абделал любил меня, но по-своему, пожилому египтянину чуждо сентиментальное желание просто взглянуть на свою давнюю любимицу. Он не станет писать, не имея на то важной причины. И если Абделалу нужно было сообщить мне что-то важное относительно Джейка, как он написал, то это что-то могло иметь отношение только к одному, экстраординарному эпизоду в археологической карьере Джейка. И коль скоро Абделал знал правду об этом эпизоде, то, несомненно, знал и о гробнице. А знать о ней он мог только потому, что сам причастен к ее находке. В таком случае ему было известно и где находится эта гробница.

Мое хриплое и частое дыхание громко отдавалось у меня в ушах. Все сходилось, как в головоломке, когда ключевой элемент поставлен в нужное место. Вырисовывался конечный вывод. Он-то и был причиной моего учащенного дыхания.

Логический ход мысли, идущий от нетипичного для Абделала обращения к услугам международной почты, мог привести и кого-то еще к заключению, что затерянную гробницу все еще можно обнаружить, поскольку остался человек, которому известно ее местонахождение. Но этот некто должен был бы знать о письме. И знать не от адресата, то есть меня, — я не могла ни вообразить себе подобную случайность, ни поверить в нее, — а от отправителя. Кто в Луксоре мог знать, что письмо было отправлено?

Почтовый служащий? Возможно Клерк, местный парнишка, заметил письмо и разболтал о нем. Но во время туристического сезона из Луксора отправляется масса почты. Вряд ли заваленный работой, усталый клерк обратил бы внимание именно на это письмо. На конверте даже не было обратного адреса.

Кто-то в семье Абделала? На ум сразу пришел известный злодей Хассан. Но опять же сомнительно, чтобы старик доверился своему малопорядочному отпрыску или по неосторожности выдал свой секрет.

Я с такой силой вдыхала и выдыхала спертый воздух гробницы, что у меня болели легкие. Мне было не уйти от вывода, которого я старательно пыталась избежать. Два человека в Луксоре знали, что Абделал собирается написать мне. О других я могла только гадать, об этих же знала наверняка.

Вывод был вдвойне верным, поскольку подтверждался объективным фактом. Блоч нашел гробницу, интерпретировав сведения, которые были неясны даже мне, той, кому они предназначались. Самостоятельно Блоч не смог бы обнаружить гробницу. У него не было не только достаточных археологических знаний местности, но он также недостаточно хорошо знал меня и то, о чем я мечтала в детстве и чем увлекалась. Мистер Блоч нуждался в помощи, в помощи специалиста.

Теперь я поняла, почему он не страшился моих свидетельских показаний. Ему не нужно было устраивать неправдоподобный несчастный случай, чтобы разом избавиться от обоих опасных свидетелей. Несчастный случай, в котором гибнет один, не так уж трудно подстроить, особенно когда жертва не подозревает, что самый близкий ему человек может предать его. Хассан был не единственным жителем Луксора, которого подкупил Блоч. У него был еще один союзник — археолог. В Луксоре и вокруг него работают сотни археологов, но только двое из них знали, что старый Абделал разыскивает адрес дочери своего бывшего друга.

Джон Макинтайр и Майк Кассата.