Приключения Семена Поташова, молодого помора из Нюхотской волостки

Андрей Денисов был встревожен не столько вестью о приближении царева войска, сколько тем, что раскольники; считавшие Петра антихристом, начали готовиться к «огненному крещению». Андрей Денисов был противником самосожжения. В прежние годы, когда ждали «конца мира», самосожжение, считал он, еще можно было оправдать. Но конец мира не пришел, а раскольникам нужно было есть, пить, одеваться и обуваться, а также заботиться о распространении своего вероучения. На этом и выросла Выгорецкая обитель. Даже царь, занятый другими заботами, казалось, забыл про скрывшихся в сузёмке раскольников, — он только обложил их, как и раскольников в других местах, двойной подушной податью.

Вновь начал ратовать за огненное крещение старец Пахомий, бежавший из Соловецкого монастыря. Андрей Денисов не хотел пускать помешанного старца в обитель. Но этого потребовал Даниил Викулин, еще с отроческих лет друживший с Пахомием, — волю основателя обители Денисов должен был тогда уважать.

Андрей Денисов распахнул слюдяное окно. Он не услышал привычного делового шума обители: громыхания жерновов, стука валков, обрабатывавших кожи, звонкого грохота из кузницы, бренчания ведер на скотном дворе, — только уныло мычали коровы, оставшиеся в это утро неподоенными. Денисов знал, что раскольники, собираясь по кельям, забыли все мирские дела и толкуют о «пришествии антихриста».

В горницу вошли брат Семен и сестра Соломония. Двое келейников привели под руки престарелого Даниила Викулина. Помолившись на иконы, все расселись на скамейках вдоль стен.

Брат и сестра пожаловались, что нарушен строгий устав обители: побросав все дела, люди не слушают ничьих увещеваний и готовы предать себя «огненному крещению». И всему виной, объяснили они, — старец Пахомий.

Это услышал и Даниил Викулин. Теперь он понял, что пускать в обитель Пахомия не следовало — безумный старец может погубить все, что было достигнуто годами труда и лишений. Не зная, что дальше делать, Даниил Викулин опустил седую голову на руки, — пусть Денисовы поступают теперь, как сами считают нужным.

Андрей Денисов послал келейников за старцем Пахомием. Но тот явился сам. Торжественно вступив в келью, он стукнул посохом об пол и громогласно возвестил: «Грядет антихристово войско, близка кончина мира!.. Только очистившийся огненным крещением будет спасен!.. Готовьте себя, чада возлюбленные, принять...»

Старец не успел договорить: крепкой рукой Андрей Денисов схватил его за одежду и, встряхнув, что есть силы, толкнул в сторону келейников; те накинули ему на голову мешок и поволокли вон из горницы.

Семен Денисов и Соломония вскочили на ноги, — их поразил поступок брата. Только старый Викулин продолжал сидеть опустив голову, — больше он в обители ни во что не будет вмешиваться.

Старца Пахомия вытащили через заднюю калитку. Его повалили на дно карбаса и повезли вверх по реке, — в обители безумному старцу было теперь не место.

В горнице появился сумской приказчик, которого Андрей Денисов посылал разведать о войске царя. Человек этот выполнял в обители те же обязанности, что раньше в Соловецком монастыре. Раскольничий приказчик сообщил, что царская просека пройдет в десятке верст от обители.

Андрей Денисов понимал, что от этого опасность не становилась меньше: царь, конечно, не только знает про обитель, но ему известно и то, что в ней скрывается бежавший из Соловецкого монастыря Пахомий; если царь заберет из обители годных ему людей, запасы продовольствия и деньги, для раскольников это будет концом их существования на Выге.

Молчание нарушил Семен Денисов; он спросил:

— Как теперь поступить нам, брат Андрей?

— Собери на двоих странническую одежду, отправимся встречать царя.

Слова эти дошли до Даниила Викулина; подняв голову, он с изумлением смотрел на Андрея Денисова.

— На поклон к царю-антихристу? — через силу спросил старый раскольник.

— Так надобно! — услышал он резкий ответ.

Даниил Викулин снова опустил голову на руки. Все поняли, что распоряжаться теперь в обители будет безраздельно Андрей Денисов. Семен и Соломония повели Викулина прочь.

Оставшись вдвоем с приказчиком, Андрей Денисов спросил:

— Меньшиков при царе?

Получив утвердительный ответ, Денисов услал приказчика. Сам он прошел в угол горницы и приподнял половицу, из тайника вынул мешок с деньгами. Высыпав деньги на стол — все золотые монеты, — пересчитал их. Затем высыпал половину во второй мешок и спрятал его под одеждой, — остаток денег положил обратно в тайник.

К ночи двое облаченных в странническую одежду, с посохом в руках и берестяными кошелками на спине вышли из ворот обители навстречу царскому войску.

3

Пронзительный сигнал трубы пронесся над спящим лагерем. Среди кряжей, вдоль берега озерка и вытекающей из него речки, под деревьями и на прорубленной просеке зашевелились люди.

Караульные растолкали солдат, и все вместе начали поднимать мужиков. Сонных дергали за руки, пинали и били прикладами. Не всех можно было поднять на ноги: могильные кресты, начавшиеся еще у Варде-горы, тянулись теперь вдоль просеки.

Первым просыпался Петр. Это он, разбудив спавшего рядом с шатром Семена, послал его к трубачу подавать сигнал. И сразу же, кликнув Семена, Петр направлялся туда, где к ночи кончили прокладывать просеку. Там распоряжался уже Щепотьев. Одних мужиков он наряжал валить деревья, других — откатывать валуны, третьих «расчищать пенье и клочья», а затем все вместе принимались гатить дорогу. Взамен тех, кто, обессилев, падал и не мог больше подняться, Меньшиков пригонял новых, из тех, что вели позади окруженных двойной цепью солдат.

Как только работа по прокладке просеки налаживалась, Петр, оставив Семена у Щепотьева, возвращался к фрегатам. Здесь к приходу царя было уже все подготовлено: лошади и мужики впряжены в лямки, солдаты накормлены (мужики кормились из своих запасов или покупали еду в маркитанских палатках, если у них было чем заплатить). Петру оставалось лишь подать знак, чтобы начали хлестать лошадей, и фрегаты сдвигались с места.

Пока готовили завтрак, Петр принимал доклады. Плохо приходилось тому, кто оказывался нерадивым: Петр колотил тростью не только таких, как Меньшиков, но и самых родовитых. Одного князя, явившегося с полным ртом, Петр прогнал торговать коврижками, а одного иноземца, решившего в неположенное время сварить под елочкой похлебку, отправил на несколько дней в солдатскую поварню.

Только разобравшись в делах, Петр приступал к еде. Затем все расходились по своим местам. Бездельничать никому не было положено; даже поп Иона Хрисанфов наряжался вместе с певчими следить за пушками, — пушки должны были сверкать на солнце не менее ярко, чем поповская риза.

Самого Петра на одном месте дважды было трудно застать. Он находился у Щепотьева, указывая, куда дальше вести просеку, или вместе с мужиками и солдатами откатывал валуны, или следил, правильно ли кладут под салазки бревна, по которым катились фрегаты, причем сам первый перетаскивал бревна; он забирался в трюм кораблей, проверяя, не расходится ли обшивка. Ермолайка, словно собачонка, всюду бегал за царем.

Фрегаты двигались по сузёмку, как по морю: то они гордо взбирались на кряжи и парили над вершинами сосен и елей, то будто проваливались в бескрайние просторы моховых болот. За фрегатами шли солдаты, далее растягивалась длинная цепь пушек, которые катились на больших колесах; за ними скрипели обозные фуры и повозки для царя и его свиты, пустовавшие большую часть пути. Наконец, позади всего гнали мужиков, которые должны были сменить тех, кто не сможет больше ни прокладывать дорогу, ни тащить фрегаты, ни вообще что-либо делать.

Так двигались с небольшими перерывами от восхода до самого заката. К ночи Петр садился писать приказы и письма, рассылавшиеся во все концы государства и за рубеж.

Покидая монастырь, Семен вновь вырядился в свое старое платье: рыбачью куртку, домотканые штаны, сапоги с высокими голенищами из кожи морского зверя, шапку-ушанку. Все это нуждалось в замене, — только как это сделать, Семен не знал. Обратиться же к Петру, что было вернее всего, по такому, как он считал, пустяковому делу Семен не осмеливался.

За те несколько дней, что Семен оставил монастырь, он похудел. На верхней губе у него вместо мягкого пушка появились жесткие волосы. Волосы эти он тщательно соскабливал своим острым рыбачьим ножом, так как видел, что Петр каждый день бреется, не разрешая никому, кроме попов, отращивать бороду.

В течение всего дня Семен работал со Щепотьевым, а к ночи являлся в распоряжение Петра. Царь ложился поздно, — всегда оказывались неотложные дела.

Войско с фрегатами продвинулось уже на половину расстояния между Белым морем и Онежским озером, — была преодолена самая трудная, заболоченная часть пути, на что ушло больше недели.

В походный шатер, раскинутый к ночи у небольшого озерка, Петр созвал нужных ему людей. Сюда собрались родовитый боярин, генерал фельдмаршалк Головин, Александр Данилович Меньшиков, числившийся в это время бомбардир-поручиком, капитан Преображенского полка Василий Дмитриевич Корчмин и сержант Михаил Щепотьев. Писарские обязанности, как повелось, должен был выполнять Семен Поташов.

Петр сидел в противоположном от входа конце шатра, упрятав каким-то чудом длинные ноги под походным столом. Перед ним в медных шандалах горело несколько свечей. На Петре был простой суконный камзол, ворот рубашки расстегнут, узкая волосатая грудь обнажена. Петр ковырял в зубах, а слуга его Фельтон вынес металлические тарелки с остатками еды и обтирал стол.

Генерал фельдмаршалк был небольшого роста, круглоголовый, несколько обрюзгший. Направившись к царю, он надел завитой парик. Движения его медленные — он знал себе цену: родовитый боярин долго воевал вместе с Петром под Азовом против турок, совершил путешествие в Китай, участвовал в качестве «второй персоны» в Великом Посольстве, заключал так необходимый тогда Петру мир с турками.

Корчмин, несмотря на скромную одежду, держался с достоинством, чему выучился за границей, куда был послан изучать военные науки. Все, чему выучился Корчмин, особенно безукоризненному выполнению самых трудных поручений, заставляло Петра относиться к нему с большой любовью.

Щепотьев сидел в пропитанном потом мундире, небритый и усталый: ему некогда было ни переодеться, ни отдохнуть.

Последним явился Меньшиков. Петр закричал, чтобы Александр Данилович скорее прикрыл вход: налетят комары. Но Меньшиков замешкался и не обтряхнул одежду (для этого снаружи стоял солдат с веником). В шатер залетели комары, и царский любимец с притворным недоумением развел руками, словно хотел сказать, что не он этому виной.

Присев у края стола, Александр Данилович развернул какой-то листок, показывая его Головину так, чтобы не видел царь. Лицо генерала фельдмаршалка сморщилось от усилий не рассмеяться, — это сразу же привлекло внимание Петра.

Протянув руку, Петр завладел листком и, разглядев его, состроил плаксивую мину. На листке был нарисован толстый кот, которого хоронили мыши. Небольшой текст разъяснял смысл происходившего: мыши были раскольниками, а кот — Петром.

Петр спросил, где Меньшиков это достал. «В доме богатея в Нюхотской Волостке, у которого ваше величество изволили скушать рыбник», — последовал ответ. Семен, который тоже разглядел изображение, знал, что такие листки изготовлялись раскольниками в скитах.

Корчмин извлек из сумки карту и, положив на стол, тщательно разгладил ее ребром ладони. На карте Семен увидел реку, вытекавшую из большого озера и вливавшуюся в морской залив, — река текла полукругом: сперва на юг, затем на север, наконец на запад. В устье было до сотни больших и малых островов. У истока ее на островке стояла крепость; вторая крепость была недалеко от устья. На всей карте были отмечены небольшие речки, лесные угодья, распаханные земли, сенокосы, селения и рыболовные тони, на фарватере указаны глубины.

Карта изображала место стыка Карельской и Ижорской земли. Семен там никогда не был и с любопытством ждал, что скажет Корчмин. Водя пальцем по карте, Корчмин объяснял, как безопаснее всего подойти к неприятельским укреплениям, называя ориентиры вдоль берега, и сделал выводы, какими можно для этого воспользоваться судами. Корчмин описал путь по самой реке; он при этом считал, что пороги не представляют для судов опасности. Далее Корчмин высказал предположение, каким образом неприятель мог бы оказать сикурс военному укреплению, стоявшему ближе к устью, называвшемуся Ниеншанцем, и особенно Нотебургу, стоявшему на островке у истока. «Сикурсу быть не должно», — вставил Петр. Закончил Корчмин описанием крепостей Нотебурга и Ниеншанца, — какие там укрепления, сколько гарнизона, кто командует, есть ли запасы продовольствия, пушек, ядер.

Выслушав все это, Петр остался доволен: не зря Корчмин, направленный в Ижорскую землю под видом купца, производил разведку, — сделано было весьма отменно.

Корчмин напомнил, что по Ладожскому озеру, опираясь на Кексгольм, называвшийся раньше у русских Корелой, плавает неприятельская эскадра адмирала Нумерса. Корчмин не мог знать, что через несколько дней большая часть этих кораблей будет взята на абордаж донскими казаками, посаженными во главе с полковником Тыртовым на легкие струги, и что Нумерс с остатками эскадры уберется в Выборг.

Разглядывая карту, Петр ласково проговорил:

— Небось, не просто было добыть сие под самым носом неприятеля.

Петр сидел некоторое время задумавшись, остальные почтительно молчали. Семен, весь превратившись в слух, готов был каждое мгновение начать записывать.

Петр снова заговорил:

— Сия крепость, именуемая неприятелем Нотебург, сиречь Орешек, есть конечная цель нашего похода... Без овладения означенной крепостью очистить Неву от неприятеля невозможно...

Выйти на Балтийское море через Неву царь задумал уже давно. Приготовления ко взятию Нотебурга велись еще в конце прошлого года. Помешала неожиданно наступившая в январе оттепель. Кампанию перенесли на осень. Желая обмануть неприятеля, Петр в начале лета отправился с большой свитой и войском в Архангельск, якобы для отражения нападения на этот город, хотя по донесениям лазутчиков знал, что нападения не предвидится. К концу лета Петр с большим шумом отплыл в Соловецкий монастырь, «поклонился Зосиме и Савватию», но через несколько дней оказался неожиданно с войском и фрегатами в Карелии, «вблизи границы неприятельской».

Семен не мог полностью оценить грандиозности замысла Петра, но понимал, что все это очень большое и важное.

Петр продолжал:

— Шереметев со своим корпусом двинется из-под Пскова через Лугу к Ладоге... Войско это, а Шереметев не промедлит, явится своевременно. Репнин со своим корпусом также подойдет к Ладоге и, чаю, не опоздает... Апраксин стоит уже на речке Назье... На самой Ладоге собирает малые суда; к ним прибудут наши фрегаты, коли дотащим...

— А Карлуша, — пародируя Петра, вставил Меньшиков, — гоняется за нашим державным братцем Августом, что нам зело на руку...

Затем Петр продиктовал несколько писем и распоряжений на следующий день. Петр ставил подпись, а Меньшиков запечатывал пакеты, передавая их ожидавшим гонцам. Несмотря на глубокую ночь, гонцы, сопровождаемые охраной, скакали назад по дороге в Нюхотскую Волостку, а оттуда, через Онегу и Каргополь, во все концы государства.

Петр подтвердил распоряжение соблюдать сугубую осторожность с огнем: дорога пошла сухими кряжами; даже для царя и его свиты было запрещено разводить костры. Наконец Петр задул свечки, кроме одной, что означало конец совещания, — к тому же царь старался быть бережливым.

Когда все собрались уходить, Петр задержал их жестом.

— Сказанное известно немногим лицам... Нападение на Нотебург есть тайна превеликая... Проведав оную, неприятель окажет крепости сикурс... А сикурсу быть не должно!.. Пытать будут — молчать... Тайна сия никому не должна быть ведома...

Генералу фельдмаршалку об этом можно было не говорить. Корчмин и Щепотьев тоже ни при каких обстоятельствах не разгласили бы военной тайны. Меньшиков хотя и любил поболтать, но не было случая, чтобы он проговаривался о планах Петра. Больше всего эти слова относились к молодому помору Семену Поташову, для которого все это было впервой.

Вокруг шатра ходили солдаты с заряженными фузеями. Между деревьями, подступающими со стороны невысокого берега, было темно, и никто не заметил затаившегося там человека. Когда солдаты были на другой стороне, человек этот вплотную приближался к шатру, пытаясь подслушать, что в нем говорят. Но ему приходилось отскакивать в темноту, чтобы не оказаться обнаруженным. Несмотря на все уловки, услышать ему удалось только отдельные слова: внутри говорили негромко. Из этих отдельных слов он мог сделать вывод, что речь на совещании шла о дальнейших планах Петра.

Когда участники совещания выходили, в темноту упал луч света, к тому же солдаты принесли фонари. Затаившегося человека никто не заметил. Зато последний хорошо видел выходивших.

Он видел, что у генерала фельдмаршалка за поясом два пистолета, тоже у Корчмина, Щепотьева и Меньшикова. Войско находилось в походе, и оружие могло им в любое мгновение пригодиться. Невооруженным вышел только молодой помор Семен Поташов.

Молодого помора затаившийся человек хорошо знал, — это он был свидетелем его дуэли с господином Памбурхом. Несомненно, Семен Поташов писал под диктовку царя, — следовательно, хорошо знал, о чем говорилось на совещании. Придя к такому выводу, Патвард, вполне удовлетворенный, исчез среди деревьев.

4

Подошло время дневного привала. Люди и лошади едва двигались. Ни свист кнута, ни удары прикладом не помогали. Казалось, что фрегаты остановятся и никогда их уже не сдвинуть с места. Но в это время труба сыграла отбой.

Лошади понуро остановились. Из людей, кто мог, добрался до берега озерка, остальные свалились там, где их застиг сигнал трубы. Люди боялись сделать лишнее движение, к тому же разводить огонь было запрещено, — даже солдат кормили всухомятку.

Меньшикову сказали, что спрашивают его двое странников. Александр Данилович спросил, откуда. Ответили, что из раскольничьей обители.

Меньшиков заинтересовался. Приказал подать нарядный кафтан и завитой парик, надел еще треугольную шляпу с золотым галуном и взял в руку трость. В таком виде царский любимец предстал перед странниками.

Оба они походили друг на друга, только один был постарше. Меньшиков подумал: «Забрать бы этих крепких мужиков тащить фрегаты, — наверное, много таких в раскольничьей обители...» Но решил сперва выяснить, зачем им понадобился.

Странники молча поклонились.

— Кто такие будете? — спросил Меньшиков.

Странники переглянулись, и старший ответил:

— С реки Верхнего Выга пришли, из обители.

— Ага, — возвысил голос Меньшиков, — раскольниками будете?

— Исповедуем древнее благочестие, от святых отцов указанное.

— По дурости неистовой в огне себя сжигаете?

— Самосожжение отрицаем, как богу неугодное.

— Все врете — знаю я вас! А за царя богу молитесь, ну-ка скажите?

— Божье — богови, кесарево — кесарю, как издревле указано священным писанием...

— Лукавите! — перебил Меньшиков. — Говорите разом, зачем явились сюда?

Меньшиков заторопился: он боялся, что Петр его уже разыскивает.

— Обитель вносит посильную лепту на государево дело, — проговорил старший из странников, передавая Меньшикову мешок с деньгами.

И оба снова молча поклонились. «Раскольники совсем не глупые», — подумал Меньшиков, но все же счел нужным припугнуть их.

— Против царя идете, смуту сеете, неприятелю на руку играете! Так, что ли, выходит? Разнести ваше богопротивное логово, а людишек всех в солдаты забрать?..

Странники стояли опустив глаза: деньги были в руках Меньшикова, угрозы его уже страшными не казались.

Самому Меньшикову хотелось как можно скорее заглянуть в мешок: какие там деньги и сколько их?

Вдруг рядом раздался голос: «Добро, добро...»

И сверху протянулась рука, забрав мешок. Это был сам Петр, разыскивавший своего любимца.

— Вот, мин херц, — как ни в чем не бывало заговорил Меньшиков, — страннички явились из раскольничьей обители, что на Верхнем Выге находится. Богу молятся по-своему, царской власти не признают...

— А подати платят исправно? — прервал Петр.

— Двойной подушный оклад выплачивает обитель за каждого обитающего в сузёмке. Обитель может представить ежегодные росписи приказной избы, — поспешил ответить старший из странников.

— Добро, добро! — продолжал Петр, подкидывая мешок с деньгами, в котором звякнуло золото, — царь давно уже научился различать деньги по звуку.

— Добро, добро! — еще раз повторил он и спросил как бы невзначай: — А сколько вас, раскольников, собралось в сузёмке?

— Со всеми стариками, женщинами и детьми едва наберется душ с пятьсот...

Петр весело посмотрел на странников и сказал:

— Ну, когда подати платите исправно, так молитесь как хотите!..

И, зажав мешок под мышкой, зашагал прочь.

— Слыхали? — многозначительно произнес Меньшиков.

Странники утвердительно закивали головами. Лукаво улыбаясь, Меньшиков добавил:

— А за царя все же молитесь… За такого царя и раскольникам помолиться не грех!..

На этом он отпустил странников. Догнав царя, Меньшиков спросил:

— Что это ты, мин херц, таким милостивым был сегодня с раскольниками?

— Милостивым? — иронически спросил Петр. — А кто у тебя на железоделательных заводах работать будет? Об этом ты подумал, мин херц?

На что Меньшиков был и сам неглупым, а до этого не додумался.

Выговские странники, Андрей и Семен Денисовы, обнадеженные словами Петра, возвращались в обитель; они теперь знали, что с таким царем им удастся поладить.

5

Старца Пахомия привезли в скит на речке Кумбуксе. С головы его сняли мешок, развязали ему руки и ноги и заперли в келье, которая имела только одно узкое окошко, выходившее на реку. Андрей Денисов приказал не выпускать старца до тех пор, пока далеко на юг не уйдет со своим войском царь Петр.

Люди, которым была поручена охрана старца Пахомия, очевидно, забыли, что он сумел совершить побег из Соловецкого монастыря. Для обычного человека убежать через окошко кельи не представлялось возможным, но старец был таким тощим, что хотя и с трудом, но вылез ночью наружу. Было холодно, а к рассвету выпал утренник. Босиком, в изодранной одежде, но с огнивом и трутом, старец Пахомий направился туда, где, считал он, должно пройти войско «царя-антихриста». На утренней изморози остались отчетливые следы старца.

К утру, когда обнаружился побег, люди пустились за ним вдогонку. Не разбирая дороги, старец продирался через самую чащу. Его можно было бы быстро догнать, если бы между побегом и началом погони не прошло несколько часов. Поэтому старцу удалось дойти до того места, где должно было проследовать царево войско, значительно раньше искавших его людей.

С рассветом Пахомий увидел стоявшие на салазках петровские фрегаты. В это время в проснувшемся лагере к походу все уже было готово, и фрегаты медленно сдвинулись с места. Определив, откуда дует ветер, старец забежал вперед и перебрался на другую сторону прорубаемой просеки. Так он шел неподалеку от фрегатов до полудня, как вдруг его внимание привлекли громкие крики и шум, а также пронзительные и тревожные звуки труб, несшиеся из лагеря. На его глазах фрегаты остановились, а немного спустя закачались и повалились набок.

Что происходит в лагере, старец знать не мог. Он только понял, что лучшего случая ему не представится. Набрав кучу сухого валежника, он поджег его. Пробежав немного, поджег вторую кучу и кинулся дальше. Вскоре неподалеку от просеки запылал лес, и поднявшийся ветер погнал огонь в сторону поваленных набок фрегатов.

Сделав все это, старец Пахомий кинулся обратно к обители и сразу же попал в руки разыскивающих его людей. Те уже знали, что натворил сбежавший старец. Но их испугало не то, что огонь может уничтожить царские фрегаты, а то, что ветер раздувает пожар в сторону Выгорецкой обители. Об этом они и поспешили сообщить Андрею Денисову.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

«ОГНЕННОЕ КРЕЩЕНИЕ»

1

Петра в походе сопровождали придворные, его единомышленники, готовые разделить с царем любые невзгоды и опасности. Но имелись среди них и недоброжелатели, которые лишь делали вид, что идут за Петром, ожидая только случая, чтобы начать против него действовать. Люди эти все время находились на виду и не могли сговориться. Удалось им это только в сузёмке в одну из темных ночей.

Господин Патвард к этим людям не относился: у него была другая задача. Но он должен был знать обо всем, что вокруг Петра происходит. Поэтому не удивительно, что он заранее проведал о сборище заговорщиков. Вместо того чтобы сообщить об этом царю, он сам явился туда, спрятавшись среди елочек, окружавших поляну. В темноте он почти ничего не увидел, но услышал все, что его могло интересовать.

Заговорщики собрались в стороне от просеки. Каждый называл свое имя, и на какое-то мгновение его лицо освещали потайным фонарем — боялись, чтобы не пробрался соглядатай Петра. В памяти у всех была еще последняя расправа со стрельцами, когда Петр сам рубил бунтовщикам головы.

Явился протопоп Иона Хрисанфов, что вызвало общее одобрение. Все оказались в сборе, и заговорил боярин Мелентьев, — Патвард сразу узнал по голосу этого пятидесятилетнего, рослого и сухощавого боярина, тщательно скрывавшего под своей внешней приверженностью ненависть к Петру.

— Может, то брешут, — сказал боярин, — может, и правда, что чужеземцы нашего царя подменили или что царь есть антихрист… Дело не в том…

И он разъяснил, в чем дело: Петр привлек к управлению государством иноземцев, таких, как Лефорт, Виниус, Гордон, или возвысил худородных, вроде Лихарева и Ягужинского, а то и совсем безродных, из холопов, всяких Шафировых, Курбатовых, Скорняковых-Писаревых… Подлые людишки эти, оттеснив родовитых, лезут в знать и наживаются. Многие боярские роды захирели, а то и вовсе пропали, и боярин уже не владыка в своей вотчине.

Каждый из пришедших начал выкладывать наболевшие обиды. Когда наступило молчание, опять заговорил боярин Мелентьев:

— Про государя объявят, что надорвался, подсобляя тащить фрегаты... Тело государя отвезут в Москву, где схоронят в Архангельском соборе... Новым государем станет царевич Алексей; ничего, что ему только тринадцатый годок, да и умишком он слаб... Новый государь заключит с Карлом перемирие и издаст указ об изгнании всех иноземцев... Безродных ушлют в Сибирь, а кого и на каторгу... Попы изберут себе угодного патриарха... Все станет на свое место, как при прежних государях...

Заговорщики долго не могли договориться, как им порешить Петра. Убить во время сна не представлялось возможным — шатер охраняли семеновцы и преображенцы, верные Петру; отравить тоже не удастся; еду готовил Фельтон, преданность которого Петру была безграничной. Предложили вынуть жребий, кому кинуться на царя с ножом, но никто из родовитых жертвовать собой не пожелал. Тогда заговорил протопоп Иона Хрисанфов: есть безродный холоп, большой недруг царя Петра; послали его в Соловецкий монастырь, чтобы он там его убил. Холопа схватили, заточили под Корожной башней, пытали, но он никого не выдал. Ему удалось бежать, и теперь холоп этот скрывается среди мужиков, которые тащат фрегаты. Открылся ему холоп «на духу»[42]. Если его прибодрить, нужное дело будет сделано и ни на кого не падет подозрение; потом холопа можно убрать, чтобы греха какого не вышло...

Обо всем этом узнал господин Патвард. И опять он не отправился к царю, чтобы рассказать о заговоре. Может быть, думал он, боярам удастся совершить то, что они задумали. Тогда король его, Карл XII, сможет без помех завоевывать земли в Европе, не опасаясь восточного соседа; в случае удачи господин Патвард припишет все дело себе и получит от своего короля большую награду» Для этого ему нужно только быть осведомленным в действиях заговорщиков и не дать заговору заглохнуть. На следующее утро Патвард окликнул Иону Хрисанфова.

— Господин протопоп, — проговорил он, — мне очень хорошо известен, что хотят сделать с царь Петр...

Протопоп удивленно посмотрел на иноземца, не понимая еще, о чем тот толкует.

А Патвард продолжал:

— Господин протопоп, не нужен ничего делайт с царь Петр без того, чтобы не знал об этом господин Патвард...

Намек был настолько ясным, что протопоп дико взглянул на Патварда, — он хотел кинуться от него прочь.

Схватив протопопа за руку и убедившись, что за ними никто не наблюдает, Патвард объяснил, что тоже был «на поляне среди елочек» и знает о том, как собираются убить Петра.

— Изыде от меня, сатана!.. — с ужасом проговорил протопоп.

— Господин Патвард может пойти русский царь Петр и сказать один небольшой слов...

И он показал рукой, как рубят головы.

— Изверг ты рода человеческого!.. — только и мог пролепетать Иона Хрисанфов.

— Это хорошо, что господин протопоп меня понимал... Только пусть он не пугался: если он будет молчал и слушал, господин Патвард ничего русский царь Петр не говорил...

Объяснив, что протопоп должен рассказывать ему все про заговор, и условившись, когда они снова встретятся, господин Патвард исчез среди деревьев.

А протопоп Иона Хрисанфов, оставшись один, сразу даже не мог понять, было что или нет — может быть, все это ему только почудилось.

2

Пройдены были топкие болота с глубокими речками, где нужно было накладывать в несколько рядов гать и построить на клетях временный мост через длинный залив Выг-озера. Теперь к просеке с обеих сторон подходили красивые озера с поднимающимися между ними лесистыми кряжами. Тащить фрегаты и здесь было не легко, к тому же осталось меньше половины мужиков и пали почти все лошади. Но уже недалеко было побережье Онежского озера, где все невзгоды, казалось, окончатся.