Приключения Семена Поташова, молодого помора из Нюхотской волостки

Никто их не провожал. Они шли прямо к Корожной башне. Сперва навстречу вышли двое, затем еще четверо вооруженных монахов. Узнав настоятеля, монахи пошли вперед, светя фонарями.

Вслед за настоятелем Семен спустился в темную галерею и прошел в сводчатый подвал. С их приходом начали зажигать свечи.

Для настоятеля было приготовлено удобное кресло с небольшой скамеечкой для ног. Колени ему покрыли меховой шубой. Для келейника принесли столик и табурет, поставив рядом с креслом настоятеля. Семен уселся. Он был взволнован, не догадываясь еще о том, что здесь произойдет.

Но вскоре он все понял: послышался звон цепей, и в подвал ввели закованного в кандалы узника, Семен вспомнил груз, привезенный из Сумского Острога.

Узника посадили на низкую скамейку, напротив настоятеля. Подали крест и евангелие. Один из монахов положил закованную руку узника на евангелие и поднес к его лицу крест. Узник повторил за монахом, что будет отвечать правду.

Лицо узника, видел Семен, было усталым, одежда висела лохмотьями, едва прикрывая мускулистое тело. Человек этот лишь немногим был старше его, и это Семена особенно поразило.

Настоятель предупредил Семена, чтобы тот записывал всё, что будет говорить узник.

Первый вопрос был об имени узника.

— Василием окрестили, — последовал ответ.

— Как отца прозывали?

— Отца прозывали Босым.

Семен это записал. Настоятель спросил, откуда у Василия Босого подметные листки, хулившие царя Петра.

— Листки эти нашел.

Настоятель недоверчиво покачал головой.

— Может, кто дал?

— Никто не давал, сам нашел.

— У кого нашел?

— Запамятовал.

Настоятель продолжал:

— Ведаешь, что в тех листках сказано?

На это узник ответил охотно:

— Ведаю...

И добавил, усмехнувшись:

— Царь чужеземцев любит, а своих людей изводит, царь есть антихрист... Антихриста самого надобно извести!..

Никогда при Семене не произносили таких слов про царя; он с трудом все это записывал. А настоятель продолжал:

— Что бы ты сделал, когда встретился с царем?

Узник ответил еще охотнее:

— Как бы с царем встретился, — тут бы на рогатину его и вздел!

Семен обернулся: неужели и это нужно записывать? Настоятель тихо ответил: «Все записывай». И продолжал допрос:

— Потом бы что было?

— Потом был бы новый царь.

— Царевич Алексей? — спросил настоятель.

Узник удивленно на него посмотрел: то же самое говорили ему и те, кто его подослали убить Петра.

— Чем бы новый царь был лучше старого? — продолжал настоятель.

— Новый царь побил бы всех бояр, холопам жить стало бы легче.

— Откуда Василий Босый взял, что новый царь побил бы всех бояр?

— Про то все сказывают.

— Кто сказывал Василию Босому?

Важнее всего настоятелю было узнать о соучастниках Василия Босого, кто подослал его убить царя. Но на эти вопросы узник не отвечал.

Настоятель повел допрос с другой стороны.

— Что ведает Василий Босый про Гришку Талицкого?

— Про такого ничего не ведает.

— Где раньше проживал Василий Босый?

— В тверской вотчине бояр Хованских.

— Для чего Василий Босый явился в святую обитель?

— Сказывали, — царь бывает в обители, ходит не бережется.

— Кто об этом сказывал?

— Мало ли кто — много народу попадается.

— Василию Босому кто сказывал?

— Всего не упомнишь.

— Разумеет Василий Босый грамоте?

— Не вразумил господь.

— Откуда Василий Босый узнал, что в листках Талицкого сказано?

Узник промолчал. Настоятель спросил в упор:

— Кто подослал Василия Босого убить царя?

Узник поднял голову и твердо ответил:

— Никто не посылал — сам понял, что антихриста надобно убить.

Семену никогда не приходилось ничего подобного слышать. Волнуясь, он записывал с трудом. Больше всего его поражало, что Василий Босый не только не скрывал своего намерения убить царя, но был убежден, что именно так и нужно сделать.

Допрос продолжался еще некоторое время. Ничего не добившись, настоятель махнул рукой — Василия Босого увели.

И опять загремели цепи: в подвал ввели другого узника; его тоже посадили на низкую скамейку.

Семен увидел толстого и обрюзгшего человека, с лысым черепом и клочьями седой бороды. У него были суетливые движения, бегающий взгляд. На теле висели лохмотья когда-то богатой одежды.

Семену казалось, что человек этот все время куда-то торопится. Отвечая, он говорил больше, чем спрашивали, — записывать было трудно. Звали его Матвеем, происходил он из захиревшего рода бояр Ягубовских. Боярин должен был поднять кемских стрельцов и двинуться на Москву, куда к этому времени соберутся все недовольные царем Петром. На престол собирались посадить царевича Алексея. В заговор ввязался потому, что царь живет не по чести, древнюю веру позабыл, народ свой губит, а чужеземцам потакает, а еще сулили ему дать хорошую вотчину. Теперь вот схватили, предадут смертной казни. Пусть только не пытают, он все откроет и охотно примет мученический венец — царь небесный его простит. Будет молить царя земного, — может, и он помилует грешного своего раба, который никогда больше не поднимет на него руку.

Семен поразился, какими были разными эти два человека — боярин Ягубовский и холоп Василий Босый. Боярина он сразу же стал презирать, а Василий Босый еще больше возвысился в его глазах. «Окажись я на месте Василия Босого, — думал Семен, — поступил бы точно так же, не выдал бы своих соучастников...»

Настоятеля интересовали люди, с которыми был связан мятежный боярин. И тот охотно, словно чему-то радуясь, называл одного за другим всех заговорщиков.

Когда боярину уже нечего было рассказывать, настоятель велел и его увести. Услал он и монахов. Оставшись в подвале вдвоем с келейником, настоятель перечитывал сделанную Семеном запись. Было в это время так тихо, что Семен слышал, как потрескивало пламя свечей.

Настоятель прочел запись и, словно ни к кому не обращаясь, проговорил:

— Царь Петр вершит большие дела, государство свое поставить в Европе превыше всех хочет, а его нарекают антихристом и убить собираются...

Он хотел знать, какого мнения обо всем, что увидел и услышал, был молодой помор. А Семен думал: «Ведь и правда, что говорит Василий Босый — царь людей губит»... Но сказать этого настоятелю не решился.

А тот продолжал:

— Видит бог, как трудно царю и его верным слугам…

Настоятель предполагал, что Семен с ним согласится, но Семену запали слова Василия Босого: «Царь — антихрист, антихриста нужно извести».

И опять не решился сказать этого настоятелю.

Настоятель словно понял мысли своего келейника. Сняв с груди крест, он протянул его Семену. И когда тот крест взял, велел ему повторить за собой слова клятвы.

Семен поклялся, что никогда, нигде и никому не обмолвится о том, свидетелем чего только что был, а так же и о том, что увидит и услышит впредь.

6

Через несколько дней Семен вторично спустился с настоятелем под Корожную башню. Подвал, где происходил допрос, они миновали. В следующем, более обширном помещении, стояли на подставках толстые свечи. Сюда принесли кресло с подножкой для настоятеля, столик и табурет келейника.

Семен осмотрелся: маленькие окошки на высоте человеческого роста были заделаны железными брусьями. На сводах выступала сырость.

На одной из стен висели плети. Рядом стояла широкая скамейка с воротами на концах, вроде тех, какими на рыбачьих судах поднимают якоря. Перед креслом настоятеля свешивались лямки, проходящие через блок, вделанный в свод; под лямками в полу большое железное кольцо.

Колени настоятеля заботливо укутали меховой шубой. Семен опустился на свой табурет, приготовившись писать.

Снова раздалось позвякивание цепей. Василия Босого, как и в прошлый раз, посадили на низкую скамейку. Вокруг зажгли большие свечи; узник оказался со всех сторон освещенным, в то время как все остальное осталось в полумраке.

Семен увидел, что Василий Босый был в чистой одежде, с расчесанными волосами и казался не таким измученным. Молодой помор смотрел на него и думал: «Как тебе, наверное, хочется вырваться на волю...» А Василий Босый словно отвечал ему: «Тяжело тебе, такому молодому, глядеть, как будут пытать человека».

И Семен решил, что, если бы ему сейчас представилась возможность помочь Василию Босому бежать, он, не задумываясь, сделал бы это.

Тишину нарушил голос настоятеля. Семен увидел, как изменилось лицо старика: не было в нем больше ни старческой доброты, ни начальственной строгости — черты заострились, а глаза, обычно бесцветные, горели; таким молодой помор настоятеля видел в первый раз.

Настоятель говорил не торопясь. Впредь с Василием Босым будут, хорошо обращаться, станут его сытно кормить, водить в баню, одевать в чистую одежду. А для того, чтобы его выпустили на волю, он должен сказать, кто подбивал убить царя Петра.

Василий Босый смотрел теперь на настоятеля не мигая — зрачки его то суживались, то расширялись, от того, ярче или слабее горели свечи. Но слушал он так, словно к нему все это не относилось. Семен понимал, что в ноги настоятелю узник не упадет, соучастников своих не выдаст. «Как не походит Василий Босый на боярина Матвея», — думал Семен и спрашивал себя: «Неужели нельзя помочь ему?» Глядя на узника, Семен мысленно повторял: «Держись, Василий, только держись, — я тебе помогу; может быть, недалек тот час, когда ты станешь снова вольным»...

Тем временем настоятель рассказал, какие применяются пытки. Он объяснял, что, сколько бы пытаемый ни запирался, в конце концов не выдержит и вынужден будет признаться: не под плетьми, так в хомуте, не в хомуте, так на лежанке, не на лежанке, так на виске, не на виске, так при жжении огнем... Затем он снова начал допрос. Василий Босый, как и раньше, отвечал только на те вопросы, что относились к нему самому, ни словом не обмолвившись о соучастниках. Семен еще больше волновался; мгновениями ему казалось, что допрашивают не Василия Босого, а его, Семена, и что это он, а не Василий Босый, отвечает настоятелю.

Допрос и на этот раз ни к чему не привел. Поправив на коленях шубу, настоятель что-то сказал. Монахи сняли со стен плети. Настоятель покачал головой и показал на широкую скамью. Монахи плети повесили и выдвинули в освещенный круг скамью с воротами — это и была «лежанка».

Монахи освободили узника от кандалов и положили его на скамью. Их было четверо, и Василий Босый не сопротивлялся. Его вытянутые руки и ноги привязали к веревкам, намотанным на вороты.

Настоятель нагнулся к лицу узника и спросил: «Кто подослал Василия Босого убить царя Петра?»

В ответ — молчание.

Настоятель подал знак, и Семен услышал, как заскрипели вороты, словно поднимали со дна моря тяжелый якорь. Семену казалось, что вместе с Василием Босым растягивают и его самого. Но лицо Василия Босого оставалось спокойным — только крепче стиснул он зубы. Настоятель велел записывать каждое вырвавшееся слово, но записывать было нечего.

Второй раз настоятель подал знак. Сильнее заскрипели вороты; мускулы на теле Василия Босого напряглись, на лице выступила испарина. Волнуясь, Семен приподнялся, как будто хотел кинуться на помощь. Настоятель обернулся — под его взглядом Семен опустился на табурет.

Напряжение воротов ослабили, и на лице Василия Босого появилась улыбка. Семен ликовал: «Василий Босый не сдастся, это не боярин Матвей!»

Вместе с тем самому Семену становилось тяжело дышать, по всему телу пробегал озноб, руки и ноги начали трястись, а голова закружилась, — горящие свечи стали едва видимыми, а затем и вовсе пропали,». Нечто сходное происходило с ним, когда он однажды тонул: стало так же не хватать воздуха. Поднявшись на поверхность, он тогда как можно глубже вдохнул. Сейчас он сделал то же самое, и все стало на свое место. Только Василий Босый, увидел Семен, уже не лежит, а подвешен за вывернутые руки, — ноги его были привязаны к нижнему кольцу, — двое монахов держали концы веревок.

Настоятель поднялся и с беспокойством обернулся к келейнику. Но, увидев, что Семен приготовился записывать, еще раз махнул рукой.

Монахи с силой потянули веревки, и тело узника взметнулось под свод. По подвалу пронесся крик, такой же, какой слышал Семен у Корожной башни.

Монахи отпустили веревки, отчего ноги пытаемого коснулись пола. Семен увидел лицо Василия Босого с закушенной губой. Монахи с еще большей силой потянули веревки — и снова крик, громче и отчаяннее.

Семен кинулся к Василию Босому и схватил его за ноги. Он не мог допустить, чтобы пытаемого еще раз вздернули. Перед ним снова мелькнуло искаженное лицо Василия Босого, и молодой помор без памяти свалился на каменный пол.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ГОСУДАРЕВО «СЛОВО И ДЕЛО»

1

В губе Благополучной у пристани стоит судно, к верхушкам мачт которого прикреплены кресты. Судно снаряжено для архимандрита Фирса, собравшегося в Архангельск в гости к архиепископу Афанасию, в ведении которого находится монастырь.

В трюм снесли подарки для архиепископа; там лежали уже и более ценные подарки для Петра, — царь с начала лета с большой свитой находился в Архангельске.

Проводами архимандрита распоряжался келарь: на время отсутствия настоятеля в его руки переходило управление монастырем. Благословив с палубы провожающих, архимандрит приказал отплывать. Под колокольный звон судно вышло из губы Благополучной. Пока не исчезли очертания берега, архимандрит сидел на палубе; для него было поставлено кресло с подножкой, а его колени укутали меховой шубой.

Главной целью архимандрита было встретиться с царем Петром: он вез ему тщательно переписанные Семеном показания мятежников — боярина Ягубовского и холопа Василия Босого.

Архимандрит пытался представить себе, каким стал теперь молодой царь. Первый раз, знал он, Петр явился на Белое море в тысяча шестьсот девяносто третьем году. Переяславское озеро, где Петр до этого плавал в ботике под парусом, его уже не удовлетворяло. Добравшись Северной Двиной из Вологды в Архангельск, Петр выходил несколько раз на кораблях в открытое море. Он учился у поморов водить морские суда. Одетый в простую одежду, царь расхаживал по городу, устраивал пиры, сопровождавшиеся «огненными потехами». Заметив однажды заплывшую в реку белуху, он погнался за ней в карбасе. Перед отъездом Петр заложил на верфи два судна. Архимандрит был в это время в Архангельске и встречался с Петром.

Вторично царь посетил Белое море через год. Для построенных судов он привез им самим выточенные блоки и отлитые в Москве пушки. Суда спустили на воду. Петр выбивал из-под них клинья. Затем царь отправился на Соловецкие острова. Буря едва не погубила судно, на котором он плыл со своей свитой. Поморскому кормщику удалось проскочить мимо опасных Унских Рогов и войти в затишье Пертоминской губы. На берегу царь водрузил крест, на котором собственноручно вырезал: «Поставил сей крест капитан Питер». Надпись была сделана на голландском языке, и раскольники, не умея прочесть ее, утверждали, что здесь предсказывается скорое пришествие антихриста. После этого царь благополучно доплыл до Соловецких островов, где провел в монастыре несколько дней. Вернувшись в Архангельск, Петр выходил на судах из горла Белого моря вплоть до Святого Носа.

Архимандрит умел разбираться в людях: двух встреч ему оказалось достаточно, чтобы бесповоротно включить себя в число тех, кто связал свою судьбу с молодым царем. И теперь, когда предстояло новое свидание с Петром, архимандрит вез ему доказательства верной своей службы.

В путь он отправился без Семена: молодой помор перенес тяжелое потрясение, от которого долго не мог оправиться; лишь с большим напряжением он перебелил показания, которые вез с собой настоятель.

Перед отплытием архимандрит пришел к нему в келью. Семен хотел подняться, но настоятель велел ему лежать. Опустившись рядом на скамейку, он сказал, что по его возвращении должна будет решиться участь Семена. Это значило, что молодого помора отправят к «непогребенным мертвецам», где в посте и молитвах он подготовится к принятию монашеского чина, — сам Фирс прошел в молодости через такое же испытание.

Настоятель смотрел в глаза молодому помору, ожидая, что тот ответит согласием. Семен глаз не отвел, но и согласия не дал: обманывать он не мог.

Настоятель посидел у Семена еще немного времени. Он говорил с ним о разных вещах, но ни словом не было упомянуто о том, что произошло в пыточном подвале.

Семен сам удивлялся тому, какая с ним стряслась беда: до этого он никогда не болел. Даже двое суток, проведенные на днище карбаса, на холоде и в мокрой одежде, на нем нисколько не отразились. Старый монах, считавшийся в монастыре лекарем, сказал, что у «отрока открылась горячка». Он пустил ему кровь, поил настоями трав, которые собирал на островах, и научил Семена молитве, «оберегавшей» от болезней. В монастыре рассказывали, что монах этот был раньше атаманом шайки разбойников и погубил много человеческих жизней; наконец он раскаялся и ушел в монастырь замаливать грехи. У него были совершенно белые волосы и трясущиеся руки. Жил этот старик в келье при ризнице около старой оружейной палаты.

Наконец здоровая натура молодого помора взяла верх: в тот самый день, когда по весне вернулись из теплых стран чайки, Семен почувствовал, что начинает поправляться.

После отплытия настоятеля ему нечего было делать. Церковные службы, поклоны перед гробницами преподобных и даже чтение во время трапез делом он уже не считал. С тем большим рвением он принялся за чтение рукописей и книг, взятых из старой оружейной палаты. Хотя Семен и отличался среди окружавших его людей начитанностью, знания у него были еще разрозненными; об этом ему не раз говорил настоятель. Нужно было как можно больше учиться. Семен одолел «Синопсис»[29]. Из этой книги он узнал про древнюю Русь. О киевских богатырях он слышал еще раньше, из былин, но понимал, что все это выдумано, а в «Синопсисе» рассказывалось о подлинных событиях; так Семен впервые узнал про татарское нашествие и битву на Куликовом поле. О событиях более позднего времени, о царе Иване Васильевиче Грозном, о борьбе русского народа в начале семнадцатого столетия против польских панов и со свейскими захватчиками, о Минине и Пожарском рассказывали заходившие на Белое море странники, — Семен всегда внимательно слушал их. Были еще у настоятеля сочинения по географии Меркатора, рукописный перевод «О строении человеческого тела» Везалия и многое другое; все это тоже постарался одолеть молодой помор.

Но самым главным стал теперь для Семена побег Василия Босого. Чтобы осуществить это, сперва нужно было узнать, в каком месте узник заточен. Семен разведал, что тюремные каморы имеются во всех частях монастыря. Они были и у Сушильной башни, откуда бежал старец Пахомий, и у Архангельских ворот, выходивших к Святому озеру, где сидел в заточении прежний духовник царя, Илларион, уличенный в сношениях с Григорием Талицким. Была еще Салтыковская тюрьма, названная по имени заточенного там Ивашки Салтыкова. Рассказывали, что один из стражников, сжалившись над узником, бросил ему палку — обороняться от крыс. Об этом узнали и самого стражника «нещадно били плетьми». Под другой башней, за «непристойные слова против царя», был заточен некий Михаил Амирев. Человек этот притворился раскаявшимся; его освободили и постригли в монахи. А за год до появления Семена Амирев переоделся в мирское платье и уплыл с богомольцами.

2

Едва после весенних штормов на море пала тихая погода, в губу Благополучную один за другим начали прибывать карбасы с богомольцами. Желающих поклониться мощам Зосимы и Савватия собралось этим летом больше обычного. Богомольцы (а было среди них много сильных и здоровых мужиков) простаивали долгие церковные службы и безропотно выполняли самые тяжелые работы. Когда кончался трехдневный срок пребывания в монастыре, чуть ли не все просились оставить их мирскими трудниками.

Келарь не мог догадаться, почему это так происходит; заподозрив злой умысел, он еще больше усилил монастырскую стражу.

От богомольцев Семен узнал, что жизнь на Белом море стала очень тяжелой: на промыслы выходить боялись, ожидая, по примеру прошлого года, нападения неприятельских кораблей. Много скота за зиму от бескормицы пало, а тех коров и лошадей, что удалось сохранить, прятали от петровских солдат в сузёмке[30]. Сдирали сосновую кору, размельчали ее на жерновах и смешивали с остатками муки. В Сумском Остроге и других местах хватали мужиков и отсылали на работы, вызванные войной. Люди бежали в сузёмок, скрываясь в скитах. Среди раскольников снова заговорили о самосожжении.

Семену рассказали еще, что поблизости от Нюхотской Волостки этим летом начали рубить просеку: согнанные со всего Беломорья мужики валили лес и гатили болота, прокладывая дорогу; распоряжался там царский сержант Щепотьев, вторично прибывший в Волостку, на этот раз уже с большим отрядом солдат. Куда эта дорога вела и для чего ее строили, никто толком не знал.

Келарь в конце концов догадался, почему явилось так много богомольцев: люди спасались в монастыре от «царя-антихриста». Как ни тяжело было работать на Зосиму и Савватия, в монастыре людям не грозила голодная смерть; и царь, считали они, их здесь не найдет.

3

Камора Василия Босого находилась в толще монастырской стены. Это был небольшой «каменный мешок», в котором узник мог только вытянуться на лежанке, а стоять ему приходилось согнувшись. Окошко, выходившее к морю, было заложено железными брусьями; брусьев этих могло и не быть — ребенок не протиснулся бы через такое узкое отверстие. Деревянная дверка, выходившая в коридор, имела окошко с железной решеткой.

Весна прошла, а в каморе все еще было холодно и сыро, — стены даже за лето не успевали прогреться. Бежать из такого места считалось невозможным, и настоятель перед отплытием распорядился снять с Василия Босого кандалы. Он рассчитывал, что облегчение участи приведет к тому, что узник начнет давать нужные показания.

День за днем проводил Василий Босый в заточении. Его поддерживала надежда, что наступит, наконец, час, когда ему удастся бежать. Тогда он разыщет своих соучастников, по указанию которых пришел сперва в Архангельск, а затем приплыл с богомольцами в монастырь. Если бы не листки с писанием Григория Талицкого, что у него нашел один из монахов и показал архимандриту, до сих пор скрывался бы он среди мирских трудников, поджидая, пока не явится царь. Больше всего Василия Босого угнетало то, что он потерял сообщение с внешним миром; может быть, Петр давно уже убит, на престоле царевич Алексей, а про него, холопа, забыли.

Василий Босый не знал, что в каморе напротив сидит боярин, собиравшийся поднять бунт против царя; не знал и боярин, кто такой Василий Босый.

Боярин Матвей Ягубовский проводил все время в молитвах; мало рассчитывая на милосердие царя земного, он спешил примириться с царем небесным. Однажды, погруженный в молитву, боярин услышал легкие шаги. Это его удивило: стражники ходили, тяжело стуча сапогами. Прервав молитву, боярин подполз к дверке и прильнул к брусьям решетки.

Кто-то приближался. Человек этот вышел из-за поворота и остановился около его каморы. Вынув из-под полы зажженный фонарь, он осветил лицо боярина. Свет одновременно упал и на его самого. Боярин узнал в пришедшем келейника настоятеля — того самого, что во время допроса вел запись.

Боярина охватил ужас: снова его потащат на допрос, а может быть, на этот раз станут и пытать. Но келейник настоятеля направился дальше. Боярин сразу успокоился — пришли не за ним, пришли, наверное, за молодым узником, что сидел напротив. Боярин видел, как молодого узника однажды увели, а обратно принесли на руках, — значит, его пытали.

Забыв свой страх, боярин снова прильнул к решетке. Келейник настоятеля, увидел он, остановился у каморы молодого узника. Осветив ее через окошко, он радостно вскрикнул; боярина это поразило.

Но у каморы напротив келейник простоял недолго. Боярин, как ни напрягал слух, ничего не услышал: разговор велся вполголоса. Когда келейник, возвращаясь, проходил мимо боярина, тот снова поразился: лицо келейника выражало большую радость.

Уже все это было непонятным, но дальше произошло совсем непостижимое: сделав по коридору несколько шагов и повернув за угол, келейник остановился, — боярин услышал бы его шаги, если бы он пошел дальше. Но келейник ни дальше не пошёл, ни назад не вернулся, он куда-то исчез, словно провалился сквозь землю. Боярин забыл о молитвах: он не мог понять, почему так странно вел себя келейник настоятеля. Вдруг он подумал: «Может быть, собираются тайно освободить сидящего в каморе напротив узника?» Но сразу же брало сомнение: «Как может без ведома стражников попасть сюда келейник настоятеля?» Он долго колебался, пока не пришел к мысли, что если келейник явился с ведома настоятеля, то с ним, боярином, ничего плохого не сделают; а если задумано преступление (боярин уже начал на это надеяться!), разоблачением он, может быть, облегчит свою участь. И о том, что увидел, боярин решил сообщить стражникам.

4

Подземные ходы под монастырем Семен обнаружил случайно. Разбирая свитки, на одном из них он увидел план. В этом не было ничего необычного: возводя монастырские стены, монах Трифон начертил много планов. Но этот план оказался особенным — на нем изображалось не то, что находилось на поверхности, а что было под землей.

Еще раньше Семен сделал и другое открытие. Свитки, которые он брал в старой оружейной палате, не раз падали на пол и закатывались под нижнюю полку. Чтобы доставать их оттуда, он принес палку. Палка за что-то задевала, а один раз даже застряла. Посветив фонарем, Семен увидел, что палка попала в железное кольцо. Для чего это кольцо было вделано в плиту пола, он не знал, да тогда и не заинтересовался.

Вспомнил Семен про кольцо, когда нашел план; на этом месте был помечен вход в подземелье. Надпись на плане говорила, что через подземелье во время осады можно было сообщаться со сторожевыми башнями.

Оба открытия связались у Семена с поисками места, где был заточен Василий Босый. Семен предполагал, что узник должен находиться где-то около Корожной башни: здесь и берег был выше, чем в других местах, а рядом находился и пыточный подвал. Внутри стен в эту часть монастыря без настоятеля его не пускали, а с наружной стороны, начиная от Рыбных ворот, выходивших к губе Благополучной, вплоть до Никольских ворот на восточной стороне у Святого озера, все время ходили стражники. Число их с прибытием богомольцев было увеличено.

Тогда Семен решил проникнуть в подземелье. Может быть, рассуждал он, это поможет найти Василия Босого. Переложив свитки и тяжелые книги в другое место, он отодвинул полку. Попробовал поднять плиту за кольцо, но это оказалось не под силу. «Как же поднималась плита раньше?» — спросил он себя. Взглянув наверх, Семен увидел в своде такое же кольцо, как внизу. Пододвинув полку на место, он забрал свитки, почистился и вышел наружу, — больше он не мог оставаться в старой оружейной палате, не вызывая подозрений. Ключи, как всегда, он отдал монаху-лекарю.

Следующий раз Семен пришел с блоком и веревкой; раздобыть эти вещи ему было не трудно. Забравшись на верхнюю полку, он прикрепил блок к кольцу и продел в него веревку. Затем отодвинул полку и привязал веревку к нижнему кольцу.

После небольших усилий плита приподнялась. Вниз вела узкая лестница с каменными ступеньками. Этим Семену пришлось на первый раз ограничиться; он привел все в прежний вид, только плиту под полкой не задвинул.

На третий день Семен сразу подлез под полку, спустился в отверстие и, согнувшись, сошел по ступенькам. Подняв фонарь, он увидел, что находится в круглом подвале; отсюда на четыре стороны начинались подземные ходы. Семен быстро продвинулся по тому из них, который вел на юго-восток. Дорогу преградил обвал. Такой же обвал он обнаружил и в юго-западном проходе, ведшем в сторону Прядильной башни. Семен вспомнил, что в одной из летописей говорилось о большом наводнении, которое затопило монастырь несколько десятков лет назад, — тогда, вероятно, и обрушились подземные ходы.

Семену пришлось вернуться назад, отложив дальнейшее обследование до следующего раза, — он и так слишком задержался в подземелье. В старой оружейной палате он, как обычно, почистил одежду, взял пачку рукописей и хотел уже выйти, но вдруг обнаружил, что дверь заперта на ключ. На стук прибежал монах-лекарь и объяснил, что, когда заглянул внутрь, — никого не увидел, поэтому и запер дверь. Семен сказал, что забрался на верхнюю полку, оттого его и не было видно. Будь светлее, монах-лекарь обнаружил бы, что келейник настоятеля покраснел, — ему трудно было обманывать даже и при таких обстоятельствах.

После случая с запертой дверью Семен несколько дней в подземелье не спускался. Он боялся, не следит ли за ним монах-лекарь. Но мысль, что он, может быть, находился совсем недалеко от того места, где был заточен Василий Босый, что немного до него не дошел, заставила молодого помора продолжать поиски.

Подземный ход на северо-восток оказался суше, но и здесь свод обвалился. Остался только ход на северо-запад, в сторону Корожной башни. На него Семен надеялся больше всего. Действительно, обвала здесь не было, но дорогу преградила каменная кладка. На обратном пути Семен отсчитал количество пройденных шагов и, проверив затем по плану, понял, что подходил под землей вплотную к Корожной башне.

Теперь оставалось только проникнуть за каменную кладку, но как это сделать, он еще не знал. К тому же Семен понимал, что если все это выплывет наружу, ему несдобровать, первым же осудит его сам настоятель, — и все же от начатого дела не отступился.

5

Во время обхода стражников боярин подал голос. Один из них подошел к каморе. Боярин шепотом спросил, зачем к узнику, что сидит напротив, «ходит келейник настоятеля». Стражник, успевший уже глотнуть хмельного, засмеялся — таким нелепым показался ему вопрос. Но боярин упрямо стоял на своем, и тогда стражник закричал, чтобы боярин «впредь не смел брехать».