«Каждый пункт плана, если он качественно выполнен, – скажет подполковник Волков, – есть ступень к высотам летного мастерства, к высотам боевого совершенствования». – «Наш план, Ефимов, – поддержит командира и замполит, – составлен на основе выверенной годами методики. Любые отклонения чреваты нарушением безопасности».

А Ефимов видел – правила безопасности за последние годы обросли со всех сторон, словно коростой, таким количеством всевозможных ограничений, что свобода творчества в учебном бою стала похожей на свободу сторожевого пса: вот цепь с кольцом и проволока, в этих пределах твори, что вздумается.

Каждый раз, поднимая в воздух дрожащий от избытка энергии самолет, Ефимов заранее знал, что и в этот раз он будет от взлета и до посадки держать поводья туго натянутыми. А желание отпустить их и дать самолету, как боевому коню, возможность свободно рвануться и показать все, на что он способен, жило в нем неукротимо, вопреки логике официальных указаний, вопреки здравому смыслу, вопреки ограничениям, зафиксированным в директивных бумагах. Ефимов не мог отделаться от навязчивой мысли, что если грянет беда, им придется спешно переучиваться, и цена этого переучивания будет очень высокой. Сполна соответствовать своему назначению он мог лишь в том случае, если бы уже сегодня знал предел возможного и к этому пределу приблизился.

– На меня тоже иногда находит, – Руслан размышлял о том же, что и Ефимов, на одной волне работали. – Эх, думаю, летать бы, как эти чайки! Парить, не глядя на приборы, забыть об инструкциях, снижаться, срезая гребешки волн, мгновенно взмывать, и не долбить перед каждым полетом, что за чем включать и на каких углах пилотировать. Но самолет – не продолжение твоего организма. Это машина. Механизм. Железо. И летать на нем надо только по правилам.

– Прижмут в бою, о правилах забудешь. Метаться начнешь, выжимать из самолета то, чего он дать не в состоянии. Если я летчик, к тому же командир эскадрильи, я обязан знать возможности самолета не приблизительно. Я хочу их знать точно.

Руслан нетерпеливо повернулся.

– Все пределы проверены испытателями и вписаны в наставления. Что тебе еще надо?

– Наставления составляются в расчете на начинающего летчика. А мы – мастера. У нас и допуски должны быть другие.

– Ты имеешь в виду мое звено? Так я и сам вижу: но сравнению со стариками, мы недотягиваем. Но дай время – будем летать не хуже твоих асов. Техника пилотирования…

– Вот, вот, – перебил Ефимов, – техника пилотирования. Ты чувствуешь, техника пилотирования стала главным критерием.

– Естественно, – Руслан сел, не спуская на пол ноги, и включил настольную лампу. – Техника пилотирования – это главное преимущество в бою. Меня так учили.

– Хорошо летать еще не значит быть хорошим бойцом. Хотя, ты прав, конечно.

– Ну, слава богу, не круглый дурак.

– Все время вспоминаю рассказ Чижа. В конце войны к ним в полк пришел летчик-спортсмен. Очень известный воздушный трюкач. Такое, говорит, выделывал над аэродромом, все от восторга замирали. А в первом бою его сбили. На парашюте приземлился. Сбили его и во втором бою. Снова выпрыгнул. А в третьем – погиб. И знаешь, почему?

– Война не стадион.

– Мне Павел Иванович так объяснил: «Слишком много внимания концентрировал на самом процессе летания, тем самым исключал возможность сосредоточиться на достижении победы». То, что мы понимаем под термином «хороший полет», оказывается во многих отношениях недостаточным для победы в воздушном бою.

– Слушай, – сказал после недолгой паузы Руслан. – По-моему, мы начинаем дичать. Ты посмотри на нас со стороны… Два здоровых мужика, среди ночи – про самолеты, про тактику… Ну, про баб – куда ни шло, а то ведь… Тебе не кажется, что мы шизанулись?

Ефимов представил себе известных актеров экрана, играющих летчиков, представил их разговор в темноте: «Умело владеть самолетом – значит обладать главным преимуществом в бою…» И неожиданно расхохотался: такому фильму он бы не поверил даже под дулом пистолета. Вот если бы они, как говорит Руслан, «про баб», это нормально.

– Давай про баб, – усмехнулся Ефимов. За словом «баба» ему всякий раз виделись располневшие торговки в базарных рядах.

– Между прочим, – вспомнил Руслан, – вчера Перегудов привез в летную столовую двух девочек. Одна черненькая, с греческим профилем. Глазищи как сливы. А имя-отчество – умрешь: Нонна Сосипатровна. Вторая – хохлушка. Оксана. Сероглазая, кругленькая. Косы венком. А улыбка – хитрющая, как у кобры. Чего хихикаешь?

– Ни разу не видел, как улыбается кобра.

– Увидишь. Она замуж хочет, аж пищит. Я сразу усек. Гречанка, которая Сосипатровна, та поскромнее. Еще краснеть не разучилась. А эта…

– Тебе не кажется, что ты слишком заинтересованно рассматриваешь этих девиц?

– Естественно. У меня в звене два холостяка. Ты бы видел, как они ерзали. Я, конечно, охладил их пыл, о полетах, говорю, надо больше думать. А сам прикинул: не посмотреть ли тебе на этих пташек? Чем черт не шутит.

«Смеется или всерьез? – подумал Ефимов и пожалел, что выключил свет. По глазам бы, наверное, понял. – Видимо, всерьез».

Объяснить его неестественно затянувшуюся холостяцкую жизнь людям не так-то просто. Можно только строить догадки да пожимать плечами. Им проще поверить, что в один прекрасный момент Ефимов увидит хохлушку Оксану или гречанку Нонну Сосипатровну, женится, и от всей его прошлой любви останется ровно столько, сколько остается от северного сияния – смутное воспоминание.

– Хорошо, посмотрим, – сказал Ефимов. – Перегудов свое дело знает.

Иван Христофорович Перегудов, начальник продовольственной службы, частенько нарывался на неприятности. И особенно его шерстили командир с замполитом. Держаться подальше от них – было его главным правилом. Маленький, с брюшком, лысый, с глубоко упрятанными глазами, кривоногий и картавый, он был женат на белокурой красавице, родившей ему трех дочерей и называвшей Перегудова не иначе, как «Ванюша» или «милый Ванечка». Летчики, что постарше, не упускали случая пошутить над Перегудовым. Те, которые помоложе, – шутить остерегались. Перегудов был насмешлив, его ярлыки цеплялись к людям, словно репей.

И была у него одна необъяснимая, но пламенная страсть – подбирать для офицерской столовой красивых официанток, за что летчики Перегудова втайне уважали и прощали ему служебные огрехи. Этой страсти он отдавал немало личного времени, знакомился с выпускницами специализированных училищ, техникумов и даже институтов, изучал личные дела, присматривался, а выбрав «жертву», настойчиво и, как правило, небезуспешно атаковал ее.

– У летчиков должны быть красивые жены, – говорил он, объясняя свое хобби.

И, как утверждали старожилы, официантки в полку не задерживались. Они очень быстро осваивались с обстановкой, выходили замуж и увольнялись с работы. Перегудов не печалился и охотно расставался со своими «драгоценными приобретениями», потому что радость ему приносило не «наличие» красивых официанток в летной столовой, а «процесс» их поиска, подбора, азарт охотника.

У Ивана Христофоровича была тайная и заветная цель: найти невесту для Ефимова. Впрочем, это была тайна полишинеля. После каждого нового «драгоценного приобретения» Перегудов в первую очередь подкатывался к Ефимову и с надеждой спрашивал:

– Ну как? Может, эта?..

– Хороша Маша, да не наша, – всякий раз с улыбкой отвечал ему Ефимов.

– Ну что же, еще не вечер, – бодро смирялся Иван Христофорович и продолжал поиски.

После перевода на Север активность Перегудова несколько ослабла, и кое-кто стал думать, что Иван Христофорович выдохся, начал стареть. Но коль в полку появились Оксана и Нонна Сосипатровна – курилка жив!

– Утром покажешь, – сказал Ефимов. – Закручу роман сразу с двумя. Конкурс называется. Которая победит, на той и женюсь.

Руслан расхохотался.

А девушки и в самом деле были хороши. Хотя Оксана улыбалась мягко и застенчиво, в серых ее глазах то и дело вспыхивали искорки проницательного любопытства, словно хотела сразу понять – с кем имеет дело. Гибкая, быстрая, внимательная – не потому ли она показалась Руслану коброй?

Нонну, конечно, никто и не думал звать по отчеству. В анкете пусть будет Сосипатровной, а в летной столовой – просто Нонной. Неторопливая, ровная со всеми, девушка сразу внесла в летную столовую семейную атмосферу. Ей шла гладкая прическа с прямым пробором, шел белый кружевной воротничок, шли туфли на высоком каблуке. Она претендовала на то, чтобы стать лучшим приобретением Ивана Христофоровича.

– Ну что, годится в невесты? – спросил Ефимова подсевший к столу Перегудов.

– Ей нужен молодой хороший парень, – серьезно сказал Ефимов, – а не такой, как я, старый прохвост. А вот за Оксаной поухаживаю. Она не даст себя в обиду.

– Так и быть, отдаю, – щедро согласился Иван Христофорович. – Ухаживай. А там посмотрим.

Ефимов подозвал девушку, поблагодарил за завтрак и предупредил:

– На дискотеку сегодня приглашаю вас я. Если нет возражений, ждите вечером в общежитии.

Оксана взглянула на Перегудова и сдержанно согласилась.

А в полдень, когда асы Ефимова с солидной неторопливостью решали в классе придуманную командиром задачу, на аэродром, пробив сгустившиеся облака, приземлился ТУ-134. И еще не успела затихнуть прогремевшая над гарнизоном новость о прилете заместителя Главкома, командующего войсками и командующего ВВС округа, как «эскадрилье мастеров» была объявлена готовность номер один. Ефимова вызвали в штаб.

В коридорах и нижнего, и верхнего этажей скрипели половицы под сапогами офицеров и генералов, с рулонами схем, таблиц и плакатов суетился штабной персонал; промчался, ничего не замечая, не отдавая чести генералам, раскрасневшийся командир ОБАТО. В кабинет Волкова Нонна Сосипатровна несла в сопровождении Перегудова поднос с чайным сервизом и никелированным чайником.

«Забегали, – подумал Ефимов, – значит, серьезные дела начинаются». Он подождал, когда выйдет официантка, ободряюще кивнул ей, проводил взглядом (походка легкая, уверенная), вошел в кабинет. Растерялся только на мгновение – кому докладывать о прибытии? Кроме Волкова и Новикова за длинным столом, на котором изломанно бугрилась такая же длинная карта, сидели три генерал-полковника в полевой форме.

Александр Васильевич, командующий ВВС, сразу понял затруднение Ефимова, улыбнулся краешками губ и показал глазами на соседей – им докладывай. Командующего войсками округа Ефимов ни разу не видел, но угадал по общевойсковой кокарде на каракулевой шапке. Значит, третий – заместитель Главкома. Ему Ефимов и представился.

Пока он отвечал на профессиональные вопросы авиационного генерала, командующий войсками округа молчал и как-то загадочно улыбался, бросая на Ефимова через узкие щелки глаз оценивающие взгляды. Будто хотел понять, чего на самом деле стоит этот летчик. Он так же загадочно посматривал на него и во время разговора с Александром Васильевичем. И только когда Ефимову была поставлена задача и надо было идти готовиться к ее выполнению, командующий войсками встал и проводил его в коридор.

– Кроме задания на летно-тактические учения, – сказал он, мягко посматривая снизу вверх в глаза Ефимову, – вам, товарищ майор, необходимо уяснить главное: на этих учениях за вашей эскадрильей будут следить высшее командование ВВС, представители Генерального штаба. Вам доверено защищать не только честь полка, но и честь округа. Прочувствуйте это. Задание у вас трудное. На послабления не рассчитывайте. Учения максимально приближены к условиям реальных боевых действий. Многое будет зависеть от вашего личного мастерства, воли, умения руководить действиями подчиненных. Характеризуют вас хорошо, и я надеюсь на успех. – Вздохнув, он сделал паузу, видимо, решая – говорить или не говорить. – Учения эти неожиданны не только для вас. Цена успеха, а равно и неудачи, будет чрезвычайно высока. Это вы должны знать. И еще… Если эскадрилья справится со всеми задачами учения, пойдете на должность заместителя командира полка. Сразу.

Командующий посмотрел на Ефимова: не зря ли сказал все. Тень сожаления мелькнула и в его улыбке. Ефимов не любил выдавать обещаний, но ему захотелось успокоить этого немало повидавшего на своем веку человека: ему-то раньше времени зачем волноваться? И пообещал с искренней интонацией:

– Выложимся, товарищ командующий, не подведем.

Учения и вправду были усложнены до предела. В сумерках эскадрилью подняли в воздух. Взлетали парами, оставляя за собою длинные снопы форсажного пламени. В воздухе получили задачу на перелет с максимальной дальностью, с посадкой на незнакомом аэродроме. На рассвете было два вылета на полигон. Сперва разведка, а затем бомбометание по малоразмерным целям, бомбометание со сложного маневра, с хитрым тактическим построением, потому что «противник» оказался ушлым и грамотно организовал противовоздушную оборону района. Предполагалось, что на этом этапе учений в эскадрилье будут «потери». Но посредники Главного штаба ВВС оценили действия ефимовских асов как безошибочные, и эскадрилья в тот день улетела на новое задание в полном составе.

Посадка предстояла на полевом ледовом аэродроме, созданном в ходе учений на замерзшем озере. В воздухе Ефимова предупредили, что погода в районе посадки на пределе допустимого минимума, метет поземка, ожидаются снежные заряды, ограничительная разметка посадочной полосы просматривается с большим трудом. Ему предлагали на собственное усмотрение альтернативный вариант: пока есть возможность, взять курс на ближайший стационарный аэродром. Ефимов отказался. Ему давно хотелось проверить и себя и своих подчиненных вот в таких экстремальных условиях. И боялся он в те минуты другого: в целях безопасности полетов эскадрилью могли повернуть силой приказа.

Нет. Не повернули. Дали возможность всю полноту ответственности взять на себя комэску. И эскадрилья приземлилась на ледовом аэродроме исключительно четко. Однако, накапливалась усталость. Летчикам был нужен отдых, но их после дозаправки снова подняли в воздух и поставили задачу перехватить на дальних подступах групповую цель.

После этого перехвата эскадрилья приземлилась на родном аэродроме с минимальным остатком топлива. Летчики только качали головами: в таком режиме жесткости они работали впервые. После торопливого ужина все буквально попадали на кровати профилактория. Задолго до рассвета эскадрилья вылетела на разведку полигона, где предстояло отыскать тщательно замаскированную малоразмерную цель. Отыскать и уничтожить. В условиях активного противодействия фронтовой истребительной авиации «противника».

Двое суток ушло на решение этой задачи. Воздушные схватки завязывались на разных эшелонах, в самых неожиданных ситуациях. Анализ пленок объективного контроля все больше повергал Ефимова в уныние – эскадрилья «теряла» самолет за самолетом. И когда, наконец, удалось найти и разнести в клочья макет этой чертовой цели, среди боеспособных асов остался только один штык – командир эскадрильи майор Ефимов.

На аэродроме уже чувствовался запах весны. Ефимов отстегнул замки привязных ремней и, опершись на острые края кабины, перекинул ноги на красную стремянку. Пока самолет будут готовить к вылету, можно посидеть вон на том ящике. Учения не закончены, все антенны локаторов еще вертятся, надо держаться до конца. Небо посветлело, хотя и оставалось каким-то заляпанным, небрежно замазанным грязно-серыми полосами. Типичное северное небо.

– Был у нас в училище случай, – травили неподалеку изнывающие от безделья молодые летчики. – Двое курсантов летели на «спарке» в зону. И заблудились. Один предлагает: давай по железной дороге найдем станцию, ты снизишься, а я прочитаю название. А потом сориентируемся по карте. Так и сделали. Один снижается, второй смотрит. На станции форменный переполох. «Ну что? – спрашивает первый. – Прочитал?» – «Не, – говорит второй, – только две буквы разобрал: БУ». Развернули карты, ищут станцию с первыми буквами «БУ», а станции такой нет. Сделали второй заход – опять только «БУ». Первый рассердился. «Пилотируй, – говорит, – ты, а я буду читать, а то горючее на нуле». Пикируют, снова набирают высоту. «Прочитал?» – спрашивает второй. «Прочитал, – отвечает первый, – буфет».

Летчики ржут, а у Ефимова нету сил даже улыбнуться. На душе муторно как никогда. За один день потерять всю эскадрилью! Правда, потери «противника» неизмеримо большие, но разве это оправдывает его командирскую несостоятельность! Полный провал. А начали-то не слабо. Ловко вывернулись от наземных средств ПВО, быстро нашли и разнесли вдребезги наземные цели. И никаких потерь! А все потому, что Ефимов лично сам, ножками исходил не один километр полигонной земли, когда его эскадрилья отрабатывала задачи по боевому применению. Не полагаясь на полигонную команду, сам проверял установку мишеней, их маскировку, сам следил за сменой тактической схемы. Привыкшие летать на полигон как на прогулку, его асы при первых же стрельбах оскандалились. Роптали на командира, мол, рубит сук, на котором сидит. Кому приятно ходить в двоечниках? Заело. Зато потом доказали, что умеют и в сложных условиях находить и поражать цели. Такое умение не исчезает бесследно. Как умение плавать, ездить на велосипеде – один раз научился, и на всю жизнь. Поэтому и в «бою» вышли победителями. В учебном, правда, но максимально приближенном к реальному.

А вот в воздушных поединках – полный конфуз. И дернул его черт за язык давать обещания командующему. «Выложимся. Не подведем». Выложились… Смотрите все, какие мы красивые. Эскадрилья мастеров! Позорище на все военно-воздушные силы!

Стремительно катившийся по рулежке уазик вдруг повернул к Ефимову, резко затормозил. Из него вышел улыбающийся Новиков. Ефимов поднялся ему навстречу и сразу оказался в крепких объятиях. От его куртки пахнуло знакомыми запахами стартового командного пункта.

– Все здорово, – торопливо бросал прямо в ухо Ефимову Сергей Петрович, – это победа! Вы даже не знаете, как удивили заместителя Главкома. Был расчет, что эскадрилью выведут из строя наземными средствами ПВО еще на первом этапе учений. А вы живете и действуете. Две эскадрильи перемолотили. Генерала заело. Готовит какой-то каверзный сюрприз. Так что держите ухо востро. Но в любом случае – здорово!

– Сергей Петрович, – Ефимов уже садился в кабину, расправляя лямки парашюта, – считайте, что вы поддержали мой угасающий моральный дух. Но когда от войска остается один командир, это пиррова победа. Утешения тут…

Он не успел договорить. В небо взвилась зеленая ракета, и Ефимов тотчас услышал в наушниках команду:

– «Полсотни седьмой», вам – воздух!

Ефимов кивнул Новикову и повернулся к приборам, будто нырнул на глубину. Все земное осталось за тяжелым прозрачным колпаком кабины. Здесь – другие звуки, другие ощущения, другая жизнь.

Вот эту силу, которую ты чувствуешь каждой клеточкой от набирающей обороты турбины, с чем ее сравнишь? Или вот это ощущение власти над умной, почти все понимающей машиной, когда ты едва заметным движением руки заставляешь ее проделывать немыслимые фигуры. Послушная твоей воле, она может, как живая, стонать от перегрузок и петь от радости, когда ей все легко удается.

Кабина самолета по-прежнему оставалась для Ефимова тем убежищем, где он мог надежно укрываться от житейских забот, оставаясь наедине с небом и техникой. «И еще… Если эскадрилья справится со всеми задачами учения, – вспомнились почему-то слова командующего, – пойдете на должность заместителя командира полка». Эскадрилья не справилась, значит назначение не состоится. И слава богу.

Ефимов однозначно отметил, что мысль о несостоявшемся назначении ничуть не огорчила его. Скорее обрадовала. Он не исчерпал себя и на должности комэска, а тут в заместители к Волкову. Зачем? «Затем, что Волков не всегда будет командовать полком».

По заданному с КП эшелону и курсу перехвата Ефимов понял: цель идет с моря. Ему уже объяснили: предстоит встреча с радиоуправляемой мишенью, которая будет стремиться во что бы то ни стало прорваться к аэродрому. Это, пожалуй, и есть тот каверзный сюрприз, о котором говорил Новиков. Но в чем его каверзность? Уж чего проще сбить над морем видную со всех сторон мишень.

Вот и знакомая прибрежная гряда. Укутанная северными снегами, она грозно предостерегает об опасности острыми выступами разломов. За ней – простор. Ефимов включил нужные тумблеры и почти сразу увидел на экране электронный всплеск.

– Цель наблюдаю, на запрос не отвечает, – доложил он на командный пункт.

– Работу разрешаю, – последовал ответ.

Но метка от цели начала быстро уходить вправо, набирать высоту. Ефимов повернул самолет вправо и включил форсаж. Цель снова была в секторе захвата. Дистанция до нее стремительно сокращалась. Цель опять попыталась резким маневром оторваться от преследования, но Ефимов довернул самолет и снова загнал метку в прицел.

Ну все, можно пускать ракету. Он нажал боевую кнопку и почувствовал, как облегченно вздрогнул самолет. Теперь можно отворачивать. Он уже хотел докладывать на КП об уничтожении цели – ракета безукоризненно сделала свое дело, – но сначала по привычке осмотрелся и увидел под собой стремительно несущуюся на встречном курсе вторую радиоуправляемую мишень. Она шла низко над водой и на фоне белопенных гребней хорошо просматривалась. Так вот он, «каверзный сюрприз». Пока Ефимов играл в кошки-мышки с первой целью, вторая, прикрываясь высоким берегом, незамеченно приближается к объекту. Если самолет «противника» пройдет невредимым и нанесет удар по аэродрому, все предыдущие усилия будут перечеркнуты.

Ефимов взял ручку на себя и убрал обороты двигателя. Самолет полез вверх и почти остановился, как вздыбленный от натянутых вожжей скакун.

– Врешь, милая, не пройдешь, – Ефимов перевернул самолет на спину, дал ему возможность набрать скорость в свободном падении. Самолет-мишень, сверкнув в лучах выглянувшего из-за облаков солнца, стремительно пролетел под ним. – Цель-два наблюдаю… Атакую! – доложил он на КП.

Там произошло короткое замешательство, то ли не ждали второй мишени, то ли не думали, что Ефимов так быстро в нее вцепится. Но через несколько мгновений офицер боевого управления разрешил атаку.

Не спуская глаз с мишени, Ефимов на какое-то мгновение упустил из вида приборы. А когда скользнул глазами по высотомеру, понял, что проскочил запрещенный эшелон. Его предупреждали: ниже тысячи метров не снижаться, на высоте до восьмисот метров идет активная миграция пернатых. Он же вывел в горизонтальный полет машину значительно ниже.

Можно, конечно, выскользнуть из опасного эшелона, резко набрав высоту, но за эти секунды мишень выскользнет из сектора огня. А сейчас она была перед ним как на ладошке. Ефимов, не глядя, переключил органы управления вооружением на режим пушечного огня и аккуратненько «завел» мишень в сетку прицела.

Стрелка вариометра уже подбиралась к восьмисотметровой отметке. «Пронесет, – подумал Ефимов, – неужто они тучей висят в стылом небе. Должно пронести». Он нажал боевую кнопку. Показалось, что не самолет, а сам летчик вздрогнул от пушечной очереди. Ефимов отчетливо почувствовал, что не промахнулся, и почти сразу увидел разлетающиеся куски металла от разрубленного снарядами фюзеляжа радиоуправляемой мишени.

Теперь обороты и на высоту! Как можно скорее! Как можно стремительнее!

Но он не успел. Как это обычно и бывает, услышал сперва глухой удар, потом треск, вибрацию. Сразу спрятал голову за прицел. Он знал, столкновение с крохой воробьем на такой скорости равно удару силой более тонны, если с вороной или уткой – примерно четыре тонны. Здесь, как правило, летают тяжелые особи. И, как правило, стаями. В такую стаю и угодил самолет Ефимова. Несколько птиц напоролись на крылья. Ударили, словно неразорвавшиеся снаряды. Машина выдержала этот многотонный удар, но уже в следующее мгновение самолет затрясся и затрещал страшным треском. Ефимов перевел ручку управления двигателем на «стоп». Стрелка указателя температуры метнулась в красный сектор и там осталась. Вспыхнул транспарант, предупреждающий о пожаре.

Очередь из пушки, взрыв мишени, столкновение, пожар – все произошло в одно мгновение. Понимая, что самолет надо покидать, Ефимов доложил сначала об уничтожении цели, а затем о столкновении с пернатыми.

– …Двигатель остановился. Пожар. Высота… тысяча метров.

– «Полсотни седьмому» – прыгать! – властно приказала земля, и Ефимов, убрав с педалей ноги, рванул на себя держки катапульты. Заряд пиропатрона тяжелым ударом вышвырнул его из кабины, а когда раскрылся парашют, Ефимов поднял козырек светофильтра на шлеме, осмотрелся и замер от острой боли в груди. Его самолет… на его глазах… объятый пламенем… беспорядочно падал в море. Ефимов видел, как взметнулся фонтан брызг, смешанных с паром, как черные волны сомкнулись над местом падения игривыми белыми гребешками. И только косой хвост черного дыма неподвижно-грозно указывал своим острием место катастрофы. Не только самолета, но и катастрофы его, Ефимова, как летчика и как командира. Катапультирование – не такое уж частое явление в военной авиации. И независимо от того, кто виноват – летчик или техника, – каждое покидание самолета помнится в войсках стихийно долго.

Ефимов даже не пытался искать себе оправдания. С детского сада приучал его отец к технике, растил среди механизмов и других «железок». Показывал и объяснял, сколько надо вложить труда, чтобы построить простенькую лебедку для подъема воды из колодца. Первый свой велосипед Ефимов собрал из деталей, выброшенных на свалку. Первую радость управления автомобилем испытал на отцовском «Запорожце» класса «мыльница». Эту машину в их семье бережно холили, любили, много говорили о том, как непросто создать даже такое простое средство передвижения. А самолет? Разве можно хоть отдаленно сравнивать современный истребитель с «Запорожцем»? Самолет, конечно, поднимут, но в небо ему подняться уже не дано.

Через полчаса закоченевшего в ледяной воде Ефимова выловил вертолет поисково-спасательной службы и доставил в авиагородок. Винтокрылая машина приземлилась рядом с медпунктом. И хотя Ефимова уже успели и переодеть, и растереть, и привести в чувство, выносили его из вертолета на носилках.

– Я сам могу. Зачем на носилках? – пытался протестовать Ефимов.

– Не хочешь на носилках, – улыбнулся полковой врач, – на руках понесем. Ты у нас герой дня.

«Если даже такой интеллигентный человек, как доктор, не удержался от шпильки, дело – труха», – подумал с горечью Ефимов.

Потом в палату к нему вошел Перегудов. Показал большой палец, пожал руку.

– Молоток! Орден получишь.

– И ты, Брут…

– «Молния» висит. «Заместитель Главкома благодарит мастеров». Враг разбит, победа за нами! Мои девки готовят вашей эскадрилье такую встречу – фейерверк! А тебе…

– Не будет фейерверка, Иван Христофорович, – перебил его Ефимов. – Я самолет утопил.

– Ну и что?.. При чем здесь ты?

– При том, Иван Христофорович… Хреновым я летчиком оказался… Самолет на моей совести. Если бы не знал, что ниже тысячи нельзя, а я знал, последствия предвидел и все-таки влип.

– Не будь дураком, Федор, – Перегудов посмотрел на дверь и снизил голос. – Твой последний доклад записан на пленку. Там четко: высота – тысяча метров. Ты лучше помалкивай. Понял? А я – могила. Будь!

Как бы это было просто… Никому ни слова, и ты чистенький. А как потом жить с этим грузом? Как людьми командовать? Как требовать от них быть честными? У лжи короткие ноги. Далеко не убежит.

Принесли какие-то таблетки, проверили давление, измерили температуру, сняли кардиограмму. Врач удовлетворенно сказал: есть признаки физического переутомления, но других отклонений от нормы не наблюдается.

– Попить чайку и спать.

Но ни попить чайку, ни тем более поспать ему не дали. В палату шумно вошел подполковник Волков и, чего за ним никогда не водилось, по-мужски крепко обнял Ефимова.

– Сработали блестяще. – Он был радостно взволнован. – Когда в воздух подняли эскадрилью, замглавкома мне сказал: «Вернется домой хоть один самолет, уже будет хорошая оценка». А вернулись все.

– Но эскадрильи нет…

– Зато есть победа, да еще какая звонкая. И будет отличная оценка. Ты даже не представляешь, что это значит. Уже заготовлен проект приказа – пойдешь ко мне заместителем. А там не за горами и полк. Как чувствуешь себя?

– Нормально.

– Тебя хочет видеть заместитель Главкома. И командующий войсками округа ждет. Сможешь сейчас поехать?

Ефимов понимал, что своим признанием напрочь испортит командиру праздничное настроение. Он попытался найти хотя бы какие-нибудь оправдательные аргументы для молчания, пытался хоть как-то убедить себя, что нет необходимости именно сейчас, сегодня выкладывать истинные обстоятельства гибели самолета. Тайна укрыта толстым слоем воды. Когда еще поднимут затонувший самолет. Не заглянув в «черный ящик», теперь не определишь, до какой высоты он снижался. К тому времени страсти улягутся, можно будет удивленно пожать плечами, прикинуться дурачком, небрежно спросить: «Разве семьсот? А я и не заметил, за целью следил. Вы же помните, какая горячая обстановка была? Честь полка, честь округа…»

Честь, завоеванная бесчестием. Нет, Ефимов, это не для тебя. Лучше на голгофу.

Волков выслушал его исповедь, не перебивая. Молча походил по палате, постоял у окна. Взял в углу легкую белую табуретку и с размаху, так что задребезжали мензурки в шкафчике, пригвоздил ее к полу возле ефимовской кровати, сел.

– Мы с тобой, Федор Николаевич, служим вместе не первый год, – начал он, не отводя взгляда. – Честность и что она значит для летчика понимаем правильно. Твое признание – это норма. Я понимаю и ценю. Теперь давай посмотрим на все происходящее объективно. Поставленные учениями задачи эскадрилья решила?