24

На Фонтанке начали ремонт гранитной облицовки, и острое лязганье вибромолота, загоняющего в дно реки металлические шпунты ограждения, мешало сосредоточиться. Ольга поняла, что ей уже сегодня ничего не удастся поправить в докладе, с которым предстоит выступить в Роттердаме на международной конференции, организованной в соответствии со Всемирной стратегией охраны природы. Доклад был давно готов, но она всегда за день до отъезда перелистывала написанное и всегда вносила в текст какие-то принципиальные поправки. В конце дня оставалось время, чтобы отдельные места начисто перепечатать.

Закрыв папку, Ольга отодвинула ее в сторону и поняла, что совсем не вибромолот ей мешает сосредоточиться. Из головы не шел вчерашний звонок Юли. «Намечаются серьезные перемены». И таким спокойным голосом сообщает. Ребенок… Не представляет, насколько эти перемены серьезны.

Вчера она долго не могла уснуть. Чтиво не лезло в голову, считалки не помогали. Захотелось вдруг сделать уборку в квартире, и она, не сопротивляясь, подчинилась этому желанию. Включила пылесос, обошла с ним все три комнаты, затем поелозила по паркету электрополотером, влажной тряпкой обмахнула подоконники, дверки шкафов, рамы картин. Было около двух часов ночи, когда Ольга почувствовала усталость и свалилась на тахту. Тепло пушистого пледа уютно обволокло, и она быстро заснула. Проснулась от дружного топота бегущих по набережной курсантов военного училища. Этот топот будил Ольгу ежедневно, и она привыкла к нему, как к будильнику.

Попытка поработать над докладом на свежую голову к успеху не привела. И она неожиданно для себя решила: надо съездить к Чижу. Заграничный паспорт у нее в кармане, билет на «Стрелу» взят, чемодан собран. Все дела по институту еще вчера переданы заместителю, пусть руководит.

Она сняла трубку и набрала номер домашнего телефона водителя.

– Отдых, Мишенька, отменяется, – сказала в трубку, – поедем за город на весь день. Заправь полный бак.

На машине Ольга еще не ездила к Чижу. Ей казалось, что ему будет неловко: экое начальство на черной «Волге» заявилось. Сегодня она не могла зависеть от расписания поездов: вдруг понадобится уехать раньше или позже, можно прямо к «Стреле».

Нет, она ехала не затем, чтобы помочь Чижу утвердиться в своем решении. Когда об этом тебя не просят, лучше не соваться. Сердце подсказывало: в такой час надо просто быть с ним рядом.

И опять подступало прошлое…

Когда его перевели в свой полк, она в этот год была назначена директором института, готовилась к защите докторской диссертации. Она была откровенно счастлива и не скрывала своей радости от Чижа.

– Как видишь, – смеялась она при встрече, – нет худа без добра. Одиночество заставило меня работать. Иначе бы свихнулась.

А когда подбиралась к сердцу накопившаяся тревога, она забывала о науке, институте и с мольбой просила:

– Скажи только, что не можешь без меня, и я откажусь от института, от диссертации, заберу Юльку и к тебе…

– И что будешь делать? – спрашивал он сухо.

– Квартиру убирать, обеды готовить, с Юлькой заниматься, книги читать, в театры ходить, музеи.

Чиж смеялся:

– Обедать мне положено в части. Юлька сама отлично занимается, музеев у нас нет, театр всего один, библиотека тоже небогатая. Уберешь ты квартиру за тридцать минут. Я – на полетах, Юлька в школе. И ты на третий день скажешь: «Зачем ты меня сюда привез?»

– Не скажу, – упрямилась Ольга.

– Ну хорошо, – обещал Чиж, – я подумаю.

Перед отъездом он сказал:

– Если одной рукой командовать полком, а другой ласкать любимую женщину – и то, и другое будешь делать плохо.

И Ольгу от этих слов не покоробило. Она почувствовала облегчение, потому что подсознательно ждала его согласия со страхом. Она не представляла, как откажется от института, от защиты. Зачем тогда было огород городить? Зачем училась, зачем страдала от одиночества в самые лучшие годы своей жизни? Институт – это все-таки награда. Компенсация за безвозмездные потери. Гавань, в которой можно укрыться от душевных бурь.

Ей тогда еще не было сорока, и жизнь, казалось, только начинается. Исследования лаборатории принесли ей всесоюзную известность. На основе сульфоксидов удалось получить композиции для изготовления устойчивых к коррозии изоляционных покрытий магистральных нефтегазопроводов. Экономический эффект от внедрения новых покрытий составлял внушительные цифры. Ее везде поздравляли. Это была серьезная победа.

Занимаясь вопросами безотходной технологии, она вплотную подошла к проблеме многотоннажных отходов. В большинстве случаев их можно превратить в ценные продукты. Но не всегда это просто сделать. Сложно складывалась судьба некоторых фракций пиролиза, являющихся прекрасным сырьем для получения синтетических каучуков, эпоксидных смол, лакокрасочных материалов и других ценных продуктов. Получив в свое распоряжение институт, Ольга поверила в успех, хотя отлично понимала, что такую сложную задачу в два хода не решишь.

Зрели головокружительные замыслы, открывались заманчивые перспективы. Отказаться в такой момент от института было подобно катастрофе. И Чиж понял, что Ольга по женской слабости сморозила чепуху.

Взяв вину на себя, он помог ей примирить душевные противоречия на годы вперед. Работа заполняла ее до предела. И если бы не тетя Соня, помогавшая по дому, она бы частенько оставляла Юлю голодной и неухоженной.

– Я перееду к папе, – сказала ей однажды дочь. И Ольга не нашлась, что ей ответить. В день отъезда хотела безотлучно быть с Юлей, но ее срочно вызвали в министерство, и Юля уехала сама.

Перестала приходить и тетя Соня.

– Нету мне теперь у тебя работы, – сказала она. – Поговорить не с кем.

– А со мной?

– С тобой неинтересно. Ты шибко ученая.

В доме стало совсем неуютно, и Ольга приходила сюда только переночевать. Ну, да еще поработать. В директорском кабинете почему-то не писалось.

Вчерашний Юлькин звонок заставил Ольгу взглянуть на минувшие годы глазами женщины, у которой, оказывается, уже почти все позади. В перспективе – мизерный, четко обозримый кусочек времени. И желание попить из чаши, которую она все эти годы видела только в мечтах, утолить накопившуюся жажду вдруг обострилось до такой степени, что удержать ее от поездки к Чижу уже не могла никакая сила.

В дороге, когда «Волга» мягко неслась по асфальтовому коридору сквозь хвойный лес, Ольга, заметив в кустах могучего лося, остро почувствовала необходимость поделиться радостью от увиденного. Но человека, который мог бы понять ее чувство в полной мере, рядом не было. Как не было и в те другие мгновения, когда она одерживала свои нелегкие победы, надеясь увидеть гордость в любимых глазах. Время беспощадно нивелировало эти праздники, нанизывая их в один ряд с буднями. И то, что еще вчера казалось значительным и масштабным, сегодня воспринималось ординарно-естественным. Она просто-напросто разучилась радоваться, разучилась чувствовать себя счастливой.

Звонок Юли воскресил надежду. Вдруг показалось, что еще не все потеряно. Они еще сумеют не торопясь, заново перебрать все прожитые в разлуке дни, вместе оценить достигнутое, порадоваться друг другу. Рисовались идиллические картинки семейных вечеров, загородных поездок, совместных походов в театры и музеи.

С этими благодушными мыслями Ольга подъехала к дому и вышла из машины. Не успела она взять из багажника чемодан, как из подъезда выбежала Юля.

– Кто это, думаю, на черной «Волге» подъезжает? Гляжу – маман. А как же Нидерланды?

– А Нидерланды подождут!

– Ты прямо реактивная, – улыбнулась Юля. – Молодец.

– Отец дома?

– Ушел чуть свет.

– Не передумал? – спросила и напряглась. А Юля, словно нарочно, сделала паузу, вставляя в замочную скважину ключ.

– Отца не знаешь? – сказала она, открывая дверь. – Уж если он решил – это железобетонно. Ты завтракала?

– Не помню. Кажется, что-то ела.

– Кажется… Все, мамочка. Если папка переведется в Ленинград, придется тебе еще одну диссертацию защитить. На звание домохозяйки. Или хотя бы диплом. Мужчину кормить надо, рубашки ему стирать, табак покупать, пепельницу мыть. Трудно будет.

– У тебя поучусь. – Ольга села к письменному столу, пытаясь понять, над чем работает дочь.

А Юля обняла ее сзади и грустно сообщила:

– Не будет меня, мамуля.

– То есть? – не поняла Ольга.

– Служба! – объяснила Юля.

– Попросим Волкова, и все уладится.

– Не уладится. Я сама решила. Улетаю с полком.

– Ты думаешь, что говоришь? – Ольга с трудом пыталась не выдать закипающего раздражения. – Помешалась на самолетах. Чижа понять нетрудно, а ты? Опасная мужская служба! Вместе с отцом – другое дело. А теперь?

– Я так решила, мама.

– Юля, доченька, послушай меня. – Ольга не сомневалась, что отговорит Юлю. – Впереди дипломная работа. Понадобится время, литература, консультации. Все это в Ленинграде будет под рукой. А там? И о будущем подумать надо. Не вековать же тебе с дипломом инженера на вышке хронометристкой.

– Хронометражисткой, – поправила Юля. – И ты абсолютно права, мама. Но я не могу не поехать с ними. Ты этого не поймешь.

Ольга снисходительно усмехнулась:

– Объясни, а вдруг пойму.

Юля взяла из вазы яблоко, сосредоточенно вытерла его о рукав защитной рубашки и, прежде чем надкусить, сказала:

– Я люблю одного человека. И хочу быть там, где будет он. – Яблоко звонко хрустнуло под ее крепкими зубами.

– Кого, Юля?

– Поверь на слово: хороший парень.

Ольге стало не по себе. Отпуская дочь к отцу, она верила, что теряет ее ненадолго. Поехала девочка на каникулы и скоро возвратится. Теперь Ольга ясно поняла: Юля уходит от нее навсегда.

– Такая новость, а я ничего и не знаю, – вздохнула Ольга.

Юля вскинула брови, впиваясь зубами в яблоко, посмотрела исподлобья на мать и беззлобно упрекнула:

– Кроме своего института, мамочка, ты ничего и не хотела знать.

Она резко повернулась, колоколом вспучив юбку, и вышла в кухню. Уже из прихожей сказала:

– Я сбегаю в гастроном. Все-таки у нас праздник в доме. Грустный, правда, но праздник…

Ольга сидела как оглушенная. Ей никогда не приходило в голову, что она в чем-то виновата перед дочерью. Сколько бессонных ночей было проведено возле ее кроватки, когда к девочке цеплялась то одна, то другая болезнь? Как разрывалась она на части, когда надолго слегла в больницу тетя Соня. Лабораторию в те дни лихорадило, надо было корректировать задание, решать кадровые вопросы, под открытым небом портилось новое оборудование, а помещения, обещанного год назад, по необъяснимым причинам не выделяли.

Ольга металась в отчаянье. Укачивая на руках измученного болью ребенка, она страдала от своей беспомощности. Ее душила обида на директора, много наобещавшего и почти ничего не сделавшего для лаборатории, на его развеселого заместителя, сумевшего убаюкать Ольгу своими шуточками и побасенками и за месяц ее отсутствия перессорить весь коллектив, на врачей, которые приходили, выписывали рецепты и уходили, не облегчив детских страданий.

Однажды она сломалась и дала телеграмму Чижу – у Юли была тяжелая форма воспаления легких. Он прилетел на другой день, с кем-то переговорил, и девочку взяли в детскую клинику Военно-медицинской академии.

Простудные заболевания преследовали Юлю до четвертого класса. Ольге уже тогда предлагали интересные заграничные командировки, каждая из которых могла дать новую информацию, открыть новые горизонты в работе. Большинство этих предложений остались нереализованными. В пятом, шестом, седьмом классах Юле трудно давались точные науки, и Ольга старалась использовать каждую свободную минуту, чтобы позаниматься с ней, ненавязчиво открыть простоту сложных химических формул.

Ольга считала, что в воспитании дочери не сделала ни единой педагогической ошибки, и поэтому не понимала, почему Юля не была с нею откровенной. Отцу девочка писала длинные-предлинные письма, а при встречах рассказывала такие сокровенные подробности, к которым и близко не подпускалась мать.

– Как тебе удается так расположить ее к себе? – опросила как-то Ольга у Чижа. И он удивился.

– Я уверен, что это ты делаешь.

Конечно, она многое рассказывала дочери об отце, часто ссылалась на Чижа, ставя его в пример ей, и самое удивительное – он ни разу не подвел Ольгу, ни разу не разочаровал дочь.

Желание Юли переехать к отцу вызвало у Ольги смешанное чувство обиды и растерянности. Хотелось воспротивиться. Но подумав, Ольга пришла к выводу, что ее дочь приняла верное решение. Рядом с отцом она быстрее обретет самостоятельность, ответственность за близкого человека, научится хозяйничать, ухаживать за собой. У Ольги наконец появится возможность без оглядки окунуться в работу.

Ни у матери, ни у дочери не было причин для взаимных обид и упреков. И все-таки упрек прозвучал. Мягкий, деликатный, но тем более обидный. «Кроме своего института, мамочка, ты ничего не хотела знать».

Конечно, были такие дни в ее жизни, когда она забывала не только о Юле, но и о себе. Носилась по инстанциям, пропадала в командировках, сутками не выходила из лаборатории, потом спохватывалась и начинала звонить, каяться, обещать, что это в последний раз. Были случаи, когда Юля приезжала в Ленинград, ночевала в пустой квартире и уезжала, так и не повидавшись с матерью. Все было…

Еще в студенческую бытность Ольга уловила в спорах об эмансипации наличие глубинных противоречий, хотя именно в те дни эмансипированная женщина всем казалась образцовой, идеальной женщиной своего времени. Позже, когда в подчинении у Ольги появился большой женский коллектив, слово «эмансипация» начало постепенно менять окраску с бодро-голубой на уныло-серую. Она стала убеждаться, что среди эмансипированных женщин встречаются неустойчивые, противоречивые типы. Сильной женщине для удачного брака лучше всего подходил мужчина, способный уступать, во всем соглашаться, не стремящийся к самостоятельным решениям. Именно за таких старались выходить ее сотрудницы, претендующие называться личностью.

Но вскоре они жаловались, что мужья у них неинтересные, занудливые, жить с ними скучно и тяжело. И Ольга понимала их как женщина. Ей всегда хотелось быть слабой рядом с Чижом, хотелось его покровительства, совета, даже если она не признавалась ему в этом.

Она знала, как эти «идеальные женщины» терзали мужей необоснованными упреками, пеняли им за их никчемность, слабость, которую сами же провоцировали своим характером, поведением. И те, бедняги, как огня начинали бояться своих волевых, сильных женщин, пугаться их гнева, недовольства, еще сильнее тем самым раздражая своих жен.

Подобные союзы, как правило, завершались одним финалом: семья распадалась. Некоторые сотрудницы института так и не смогли обрести семейного счастья. Загрубели, свыклись. Те, у которых остались дети, – посчастливее. Некоторые попытались найти гармонию в союзе с мужчинами иного типа: сильными, волевыми, твердыми в своих привычках и решениях. Но гармония, увы, не достигалась. Начиналось острое соперничество, за власть, за авторитет в семье.

Как ни обманывала себя Ольга, но в конце концов была вынуждена сознаться, что и сама стала рафинированной «эмансипэ». Ее тяготил быт, и она втайне радовалась, что лишена необходимости ежедневно ухаживать за мужем. Лелеять в себе такую готовность при постоянном его отсутствии куда как легко. Но стоило им побыть хотя бы месяц отпуска вместе, и она, стыдясь признаваться даже себе, облегченно вздыхала, когда Чиж уезжал.

Противоречивое чувство жило у нее где-то на самом донышке души и по отношению к Юле. Девочка нуждалась во внимании, заботе, отрывала Ольгу от любимого дела, без которого она не представляла своей жизни. И только благодаря прирожденно-острому чувству материнства она сумела разделить себя между дочерью и работой. Однажды у нее появилась возможность обзавестись вторым ребенком. Ольга строго сказала себе: «Никогда!» – и сохранила это решение в тайне и от Юли, и от Чижа.

Упрек дочери, скорее всего, необоснован. Но девочка выросла с более развитым женским началом, чем мать, и чутьем угадала вину Ольги. Эмансипированная женщина не обладает, как правило, способностью вставать на позицию другого человека. Она слишком озабочена собственными проблемами и трудностями. И хотя Юля не лишена заботы и внимания, детское сердце не обманулось, оно разгадало, что в материнской любви преобладает рациональное начало. Подлинную искренность оно нашло в любви отцовской. И откликнулось на эту любовь.

Может, и хорошо, что объективные причины мешали им все эти годы собраться под одной крышей. Еще неизвестно, насколько бы у каждого из них хватило нравственных сил, чтобы ежедневно, ежеминутно трудиться душой, создавая в семье атмосферу взаимопонимания и теплоты?