"Почти то же самое и с божествами в мифологиях. Среча, Несреча, Спех, Неспех, Удача, Неудача, Доля, Недоля и множество других полярных и промежуточных, антропоморфных и абстрактных божеств-демонов сливается в одно божество, носящее имя Суд. Но это последнее, в свою очередь, растворяется в каждом из перечисленных и неперечисленных, а также выходит далеко за их пределы и образует группы или подгруппы иного порядка. А перечисленные вбирают в себя множество иных понятий-богов и образов-богов, но тем не менее, входят составными частями не в один лишь Суд, и так далее, и так до неизвестного нам предела.
      Но, разумеется, все наши рассуждения вовсе не отвергают необходимости иметь классификацию и упорядоченность. Мы считаем лишь, что упорядоченность в данном случае достаточно условна и она не должна превращаться в догму.
      В древнеиндийской же мифологии бог Ваю, что означает "ветер, воздух", — доброе божество. Но тут другая крайность он тысячеглаз. Пугаться такого «отличия» не следует. Видимо нечто из местной почвы-мифологии, вливаясь в индоарийскую принесенную мифологию, заставило полюбить такую вот многоглазость, многорукость и прочие многочленности и многогранности.
      Напомним, что и Индра тысячеглаз, и Вритра, и еще уйма божеств и демонов наделены или подобными или схожими свойствами. Ваю помогает добрым людям, как Вайю — иранским воинам. Видно, так уж сложилось, что для древних переселенцев этот «ветер» приносил больше благ, чем разрушений и страданий. Тут не грех вспомнить и про несколько особенное положение Индии и про ее климат. Конечно, все эти природные условия не могли не отпечататься в мифологии, не придать специфики божествам, первоначально имевшим несколько иной вид.
      Но и у древних индийцев прослеживаются постоянные наложения и переходы с уровня на уровень. Так, одна из ипостасей Ваю — это бог ветра Вата, упоминающийся в Ригведе и других памятниках. Здесь нет необходимости в переводе, так как мы и сами видим — Вата однокорневой теоним с Ветром.
      У Ваты в большей степени прослеживается наличие функций именно ветра как такового. Да и исходя из древности образа мы можем судить, что Вата, по всей видимости, первичен. Он и «перворожденный», и "дитя воуя мира", и "дыхание богов". Он управляет колесницей, которая вечно носится между небом и землей. Причем в его колеснице сидит верховное божество, а коней запрягает для колесницы сам Индра-герой.
      И все же где-то, на каком-то этапе наложились два не совсем сходных образа. И теперь их уже не разделишь, можно лишь искусственно расчленить, опускаясь к истокам. Но мы видим двойственность, нас уже не проведешь: Вата — изначально в небе, с богами; Вая уже ниже, причем он, приближаясь к Вайю, вайюгам, Вею, Вию, прямиком спускается с небес в преисподнюю, становится слеп, зол, вредоносен. И, стало быть, это уже не он, также как и Вий — не Вата.
      Таким образом получается, что мы забрались довольно-таки далеко, а к разгадке не приблизились. Остается вернуться к Балору и компании и попробовать прощупать иные пути.
      Отсутствие четких следов «беллеров» в Центральной Европе и лингвистические сходства в теонимах убеждают в том, что у кельтов или их соседей были неплохие связи как с античным миром, так и с праславянами еще задолго до времени римско-галльских войн. Однако догадка эта не облегчает нашей задачи. Лишь в одном мы укрепляемся все более — в начале был общий миф: борьба двух сверхъестественных, а может и не таких уж сверхъестественных, сил. Но потом, с веками и тысячелетиями каждая из этих сил приобрела множественность, стала проявляться в самых разных и порою малосхожих ипостасях.
      Где еще мы можем встретить божества с корнем "бел, бол"? У индоевропейцев на первый взгляд таковых больше нет. Может быть, заглянуть южнее и восточнее — к семитам? Там на довольно-таки обширных пространствах царствует грозный бог бури, грома и молний Балу, он же Бел, он же Баал — в общесемитском значении "владыка, господин". Значение достаточно далекое от «чудовища».
      И было бы заманчиво предположить такой, поворот истории, при котором две большие языковые семьи сталкиваются как соперники на определенном этапе в глубокой древности — и их верховные боги борются друг с другом, сходятся в решительной схватке. Причем вполне естественно, что «вражеский» бог проникает в мифологию индоевропейцев как олицетворение зла и, соответственно, уже одним этим обречен на ношение звания «чудовища» и «змея». Со временем этот "чужой бог-соперник" врастает в индоевропейские мифы и воспринимается хотя и противником покровителя-громовержца, но все-таки своим божеством, которому тоже не мешает на всякий случай — а может и в первую очередь, — принести жертвы.
      Но это, наверное, лишь игра фантазии. И тема для отдельного исследования. Мы же пока не будем отклоняться.
      Лучше вспомним про племена богини Дану кельтских сказаний. Луг, победитель Балора, воевал на стороне этих племен. Но сам он, как признают кельты, чужак, пришелец, новый бог. К тому же, по какому-то странному стечению обстоятельств внук убиенного им Балора, которого родственником не признавал. Лугу долго приходилось притираться к племенам, доказывать свою лояльность, проходить разные испытания и показывать путем демонстрации различных полезных ремесел свою нужность, прежде чем его приняли за своего. Это все "интересно и наводит на размышления.
      Но сейчас важнее для нас то, что в результате всех передряг племена Дану занимают подземный мир и обосновываются в нем. Странно? Нет. Ведь «даиу» для индоевропейцев это "вода, источник, поток", то есть влага, исходящая из подземного мира, из земли. Мы говорили уже о Днепре. Нет нужды останавливаться на значении названий Дон, Дунай, Днестр и других сходных — корень все тот же.
      И здесь нам придется перенестись в Древнюю Индию, вспомнить о существовании там женского божества Дану, также связанного с подземным миром и подземными водами. Богиня эта имеет индоевропейское происхождение и попала в Индию вместе с переселенцами, за которыми последуем с некоторым опозданием и мы.

ДОРОГАМИ ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ

      Индейская глаголемая страна далече бо прилежит Егупта, велика бо сущи и многочеловечна…
XII в., "Повесть о Варлааме и Иоасафе"

      Дану пришла в Индию задолго до начала формирования греческого этноса и даже протогреческого праэтноса. Поэтому мы не можем грешить на нее и ее коллег по древнеиндийской, и шире, индоарийской мифологии, что они, дескать, или их атрибутика заимствованы из античного мира. Переселенцы-индоарии вышли в свой путь с прародины значительно раньше, чем таковой начал формироваться. Этим коротким вступлением мы хотим напомнить, что между протославянами и индоариями не было никаких прослоек — ни «греческих», ни «скифских», ни тем более «германских» или «романских».
      Итак, переселенцы унесли с собою богиню Дану. Кто она? В этом образе мы сталкиваемся со множеством функциональных обязанностей. Но главная из них в том, что Дану — мать демонов. У кельтов Дану — прародительница богов. Теонимы обеих связаны с «водой», «потоком». Уже этого сопоставления достаточно, чтобы говорить о невозможности передачи славянам иранцами слова и понятия «дан-река», ибо тогда следует, по логике некоторых исследователей, распространить принцип «привнесения» от иранцев и на кельтов. А это маловероятно, особенно для Ирландии. Этот пример ложности некоторых заключений мы приводим по ходу дела.
      Главное же для нас сейчас то, что Дану прежде всего является матерью демона Вритры, того самого противника бога-громовержца Индры, которого последний убил своей чудесной ваджрой — "палицей грома".
      Палица Индры — и серебряная, и золотая, и алмазная в поздних обработках. А первоначально — каменная, а то и просто представляющая из себя огромный камень-скалу. Незыблемость и глубина основного мифа, как единодушно убедились в том ученые всего мира, потрясающа!
      Да и сам Вритра полностью отвечает всем нашим требованиям. Приглядитесь — чем не «беллерос-чудовище»? Он — не-человек и одновременно не-бог, "растет во тьме", "лежит в воде и сдерживает воды", он — лютый и хитрый зверь, олицетворение дикости, злобы и хаоса. И внешне он соответствует вполне облику чудовища — без ног, рук и предплечий, змееобразный, издает шипение, вредит всячески — короче, явный враг и разновидность того же дракона-горыныча. Очень важно, что Вритра является одним из немногих «перворожденных».
      Героя, одолевшего Вритру, зовут Вритрахан — «Вритроубийца». Знакомое словосочетание, не так ли? Правда, имена Беллер и Вритра лингвистически далеки друг от друга. Но не будем спешить с выводами. Потому что родной брат и одновременно иная ипостась Вритры — демон Вала. Он также полностью вписывается в основной миф. Более того, это именно Вала прячет в подземной пещере украденных коров и быков. А Индра-герой с помощью божественной собаки — помните роль собак и волков-оборотней? — отыскивает пещеру, разрушает ее при участии семи мудрейших сподвижников и побивает зловредного Валу без жалости и сомнений. Коровы освобождены, тьма тут же сменяется светом, над миром всходит богиня утренней зари Ушас. Вала перед смертью дико вопит и воет, оглашает окрестности рыком и ревом, но ничто ему не помогает — он посрамлен и уничтожен. Кроме того, как и надо по основному мифу, он разрубается на мельчайшие части — точно так же поступают со всеми его коллегами и в других ответвлениях индоевропейской мифологии — и разбрасывается по белу свету. Все торжествуют.
      Древность и даже архаичность демона Валы, который скорее всего и послужил праобразом для создания более сложной фигуры брата-Вритры, не вызывает сомнений. В древнейших гимнах индоариев, Ригведе, той самой, с которой они пришли из Европы, его имя упоминается 24 раза. Почему же этот любитель краденных коров отошел на второй план, уступив место "запирателю вод" Вритре? Ответить на этот вопрос однозначно очень трудно. Можно лишь предположить, что первоначально образ был единым или двуединым. Затем в процессе кочевого переселения и перегона скота — а скот и являлся основным богатством индоариев — главным было сохранение своих стад. И вполне естественно, что по этой причине особо будоражил умы и сердца "злой демон", способствующий угону или лично угонявший коров, быков. Затем, когда переселенцы осели и более-менее обустроились, поставили надежные ограды и загоны, важнее стала проблема водопоя. Реки пересыхали, воды не хватало — и недовольство людей автоматически переключалось на демона Вритру, чье имя обозначает "затор, преграда".
      Индоарии пришли в северо-западную Индию во II тысячелетии до н. э. С большой долей уверенности мы можем сказать, что сам переход занял не один десяток лет. Есть основания считать переход столетиями, ибо, как мы уже отмечали и еще раз напомним, движение кочевых пастухов-индоевропейцев было необычайно медленным и ничего общего не имело со стремительными переходами средневековых кочевников-тюрков.
      Переселенцы, по-видимому, в течение всего II тысячелетия несли с собой свои предания, храня их и творчески обогащая. Но особый, грандиозный расцвет древнеиндийской мифологии начался уже после освоения пришельцами новой, экзотической, пышной и жаркой родины. Божества прародины были проще, менее поэтичны, не обладали тысячами глаз и рук. Но и они были далеко не просты.
      Теоним Вала переводят буквально как "охватывающий, скрывающий". Само санскритское слово «вала» означает «пещера». Все очень созвучно нашему героюумыкателю. Но могло ведь быть и так, что имя Вала стало нарицательным и тем самым породило соответствующее слово и его значение — такое случается сплошь и рядом.
      Что же делать — получается какой-то замкнутый круг? Попробуем еще! Буква «в» переходит в букву «б» не только в непосредственно европейских языках, но и в санскрите. К тому же, сами индоарии называли демона то Вала, то Бала. И тем самым этот вредоносный тип получал дополнительные свойства, так как слово «бала» означает "власть, сила, насилие". Сочетание, соответствующее образу, — и Вритра и Вала самые настоящие насильники, откровенно злоупотребляющие своей силой, и кроме того, властители над прочими демонами, властелины потустороннего мира, влияние которого распространялось в соответствии с представлениями и на реальный мир.
      Все это, конечно, нам дает полноту картины. Но, увы, мало приближает к искомому.
      Есть в древнеиндийской мифологии персонажи, чьи имена звучат сходно с именем Вала. Это — Валакхильи. Правда, в данном случае первое «а» более протяжно, но с учетом того, что «вала-кхилья» слово составное и первая его часть почти полностью совпадает с именем нашего демона-умыкателя, мы рассмотрим и этот случай.
      Кто они, эти валакхильи? Колесницу солнечного бога Сурьи сопровождают карлики-мудрецы, напоминающие пчелиный рой. Только «пчелы» эти довольно-таки крупные, с "большой палец руки" размерами каждая, и по описаниям больше напоминают мохнатых шмелей. Вот их-то и зовут Валакхильями. Образ усиливается еще и тем, что сам Сурья покровитель медосборщиков и, выражаясь современным языком, главный специалист по медовой терапии или медолечению.
      Валакхильи по одним источникам дети великого риши Крату и внуки самого Брахмы. Крату как-то уронил в какую-то земляную щель несколько волосков из паха, а через некоторое время из щели народились Валакхильи. Все очень образно и туманно. Такая картина соответствует как некоторым фрагментам процесса зачатия и деторождения, так и устройству бортни, пасеки и разведению пчел. Тут, наверное, слилось несколько мотивов. Но запоминается постоянный намек на какую-то «мохнатость» и «волосатость», также как и на щель, которая является своего рода «укрытием», «пещерой» для карликов-мудрецов.
      Эти Валакхильи отличаются особой «чистотой» и «праведностью», что также указывает на особенности продолжения рода у пчелиного роя. Если ни разгневаются, то и богам ке следует ждать от ни л пощады. И здесь мы видим явный намек на тех же насекомых. Отличаются они от пчел, как мы уже говорили, величиной и мохнатостью.
      Далее, по другим источникам, Валакхильи родились из волос самого Праджапати — верховного божества, прародителя всего сущего, "господина творения". К слову заметим, что солнечный бог Сурья лишь одна из ипостасей Праджапати и теоним «сурья» — один из эпитетов сверхбога, "высшего творца". Здесь мы на очередном примере убеждаемся в верности нашего подхода и зыбкости мифологических образов, сливающихся один с другим и расходящихся.
      Очень интересные существа эти Валакхильи. Но еще интересней, что «вала» — с протяжным, но не слишком, «а» в середине — означает на санскрите «волос». То есть, теоним можно одновременно перевести и как "волосатые или мохнатые мудрецы", и как "волосатики или мохнаткки из щели", ведь «кхилья» именно "щель в сухой земле, глыбе, глине", как впрочем и сама «глыба».
      Очень важна и этимология «валы». Мы еще не видим ничего конкретного, но уже представляется вполне определенно некое «волосато-мохнатое» существо, «скрывающееся» в «пещере»! Кто же оно, это чудовище?! То, что не пчелы и мохнатые шмели это наверняка, змей также не совсем вписывается в складывающийся образ. Но и первые и второй как-то связаны с этим образом. Особенно первые!
      Попробуем подвести предварительные итоги нашего путешествия в Древнюю Индию. Итак, демон Вала появился на свет никак не позднее II тысячелетия до н. э., а то и раньше. Древность его совершенно четко подтверждается наличием пастушеских функций… Но первичен ли он? Опять нет! Все есть в этом "пещерном образе" — глубинное, далекое, связанное с борьбой хаоса и гармонии, есть в нем явные хтонические черты, наделен он свойствами обитателя потустороннего, таинственного и жуткого мира. Но не чувствуется в нем почему-то первобытной архаики, то есть нет именно того, что с огромной долей достоверности дает исследователю право сказать: да, это не вымышленный поэтами и сказителями фантастический герой, это тот самый первобог, перед которым трепетал человек каменного века. Не земледелец и не кочевник, не профессиональный воин и не искусный жрец-волхв, а первобытный охотник и собиратель — изначальный мифотворец.
      Стары Беллер и Балор, Булар и Балаур. Древен Вала-Вритра! Но все они юнцы безусые пред своим прародителем, тем самым первосущим «чудовищем», поисками которого мы заняты.
      Очень многое нам дало путешествие по следам древних индоариев. И это еще будет постоянно нам помогать: каждый шаг на юго-востоке отзовется цепочкой верных шагов на северо-востоке.
      Так уж устроена жизнь — и история подтверждает это, — что переселенцы-мигранты не могут сохранить в первозданной чистоте образы богов, унесенных с прародины. Множество новых впечатлений в пути, общение с самыми разнообразными и непохожими народами, как и прочие сложнейшие процессы, видоизменяют облик и внутреннее содержание кумиров, отсекают многие стародавние, становящиеся непонятными черты. Прочнее всего держатся теснимы — имена богов; сюжеты мифов подвержены уже большим изменениям, неустойчивы функциональные особенности расползается, дрожит нечеткая дымка марева.
      Племена, оставшиеся на родине, как мы уже отмечали, и не подверженные воздействию всех перечисленных явлений, лучше сохраняют своих богов. Это распространяется также и на сам язык, на обычаи, на изначальные поверья.
      И потому, побывав на севере, западе и юге Европы, а также совершив краткое путешествие в далекую Индию, мы направим свои стопы в те места, где могла располагаться вторичная прародина древних индоевропейцев. И не столь важно, что с точностью до десятка или сотни километров ее границы пока не установлены. Главное, нам известна группа тех народов, которые не уходили от своей земли в заоблачные дали.
      И потому — снова вперед, ведь мы почти ухватили за хвост неуловимое «чудовище»!

ДОИСТОРИЧЕСКИЙ ПРАДЕДУШКА БЕЛЛЕРА

      Скрипи нога, скрипи липовая!
Из русской сказки.

      На примере демона Валы мы установили, что в имени божества-чудовища первична начальная буква В, а не Б, как у средиземноморских и кельтских двойников. И теперь мы можем с полным основанием заняться теми в Европе, мимо кого прошли в первый заход. Круг сужается. Мы почти у цели! В районе расселения германцев и балто-славян.
      Здесь целый букет противников громовержца и "похитителей скота".
      В скандинавско-германском эпосе герой-громовержец Тор сражается с Мировым Змеем Ермунгандом, мечет в него свой молот-палицу-ваджру, у которого есть даже собственное имя Мьелльнир, что может ассоциироваться со знакомым нам «молния». Но этимологически тесним далековат от тех, с которыми мы пытаемся разобраться. Да к тому же, Тор не убивает Змея, как положено по основному мифу, он его должен убить лишь при конце света, когда великаны сойдутся в лютой схватке с богами. Так что этот «змей» отпадает.
      Какие еще сходные по звучанию, а может и однокорневые слова, теснимы есть у германцев и скандинавов. Божественный кузнец Велунд? Нет, вроде бы образ не тот. Сын Одина и Ринд — ребенок Вали, который должен отомстить за убитого прекрасного Бальдра? Но он — представитель нового поколения богов, самого «младшего» и далековат по своим функциям от «перворожденных», хотя в нем уже чувствуется тема мести и смерти. Кто еще? Вельсинги — вожди-короли, ведущие свой род от богов-асов? Пожалуй, нет. Здесь однокорневая составляющая, возможно, и есть, но образы эти очень далеки от исходного, если вообще имеют к нему хоть какое-то отношение. Это уже, можно сказать, почти чисто литературные персонажи, пришедшие из позднего эпоса. Кто же еще? Валькирии — девы-красавицы, обслуживающие в загробной стране Вальхалле мужественных воинов, а также собирающие их души по полям сражений? Ближе! Здесь уже четкая связь с потусторонним миром.
      Да и сама Вальхалла это, как видится, не просто зал или дворец, в котором собираются павшие герои и ублажают себя вином, яствами, рассказами о воинских подвигах и общением с богами-асами, с верховным богом Одином. Вальхалла — страна мертвых, причем в самом широком понимании, каковым бы ни было ее происхождение, каковы бы ни были у нее реальные земные корни.
      Известный писатель, ученый В.И.Щербаков считает, что праобразом Вальхаллы послужил один из главных залов во дворце царей-асов, который располагался в Нисе вблизи от Ашхабада-Асхабада, и что родиной асов была Парфия, из которой уже позже "божественные герои" перебрались на север, сохранив свои воспоминания-предания. Исследования и находки В.И.Щербакова крайне интересны и заслуживают пристального внимания. Любознательный читатель может узнать о них из книги "Где жили герои эддических мифов", выпущенной издательством «Знание» в 1989 году. В.И.Щербаковым разработана общая теория Древнего мироустройства. Она охватывает 12–14 тысячелетий существования человеческой цивилизации. Наша задача скромнее, конкретнее. Скажем лишь, что наши построения — для определенного временного этапа — полностью укладываются в рамки Общей теории.
      Подчеркнем, что если представления о загробном мире как о «вальхалле» бытовали и в Парфии и в Скандинавии, это, естественно, укрепляет наши позиции и объясняет, каким образом унесенные с прародины поверья и теонимы могли лопасть на запад- и северо-запад в начале новой эры или незадолго до начала ее.
      Итак, германцы отпадают. Их народы не сохранили архаичных представлений, и любой поиск в их краях заводит в тупик.
      Двигаемся дальше на восток. И тут же натыкаемся на парочку чуть ли не близнецов — на литовского Велинаса и латышского Велняса.
      В обоих чувствуется-жизненность, исконность: меньше фантастических, пышных описаний и подробностей частного характера, меньше благоприобретенных змеиных и драконовых черт, которые явно вторичны, зато чувствуется близость к природе.
      Сами Велняс и Велинас напоминают лесных чертей — с рогами и копытами, которые воруют все тех же коров и быков, меняют внешность, оборачиваясь камнем, деревом, человеком, зверем, драконом — последний мотив постоянен, он не исчезает совсем, но при погружении в глубины времени тускнеет.
      Черти-велинасы вовсю запруживают реки, преграждая водам путь. Правда, до Вритры им еще далековато, не тот масштаб. И, разумеется, они самым непосредственным образом связаны с подземным миром, царством мертвых.
      А сходны велинасы-велнясы по простой причине — у них один предок, персонаж балтийской мифологии Велс — бог загробного мира. Балты приносили жертвы этому богу-пастуху, который пас души покойников на "велсовых пастбищах". На литовском языке слово «веле» обозначает «душа». Бог повелевал душами в своем царстве, за это его чтили живые.
      Но, скорее всего, обозначение души покойника в литовском языке вторично, это производная от божества, которому отведено значительное место в мифологии и жизни, вплоть до посвящения ему месяца — октября, называемого "велю мате".
      Но здесь уже четко проглядывают загробные «пастбища» и индоевропейский корень *uel-. Сам образ дает представление о загробном мире как о богатых, тучных лугах. И на этом моменте мы немного задержимся. Все слышали про знаменитые парижские Елисейские поля, кто-то, наверное, и бывал на них. Но не всякий знает, что они получили свое название от многократно менявшихся при переходе от народа к народу "велсовых или влесовых пастбищ". Из наиболее ранних и засвидетельствованных в письменных источниках «лугов-пастбищ» мы знаем: хеттское «веллу», тохарское "А валу" и лувийское «улант» означают «мертвый». О скавдинавогерманских, балтских и других параллелях мы уже говорили.
      Одно из самых близких к изначальному слову-обозначению, а может быть и самое близкое, это русское «воля». Сейчас мало кто знает его первичное значение, но «воля» — это именно "влесово пастбище", это образ тучного и обширного луга, на котором пасутся кони и который, как повествуют русские сказки, оборачивается кровавым кладбищем. Подробнее пишет об этом известный лингвист В.Н.Топоров в статье "Заметки по похоронной обрядности", напечатанной в "Балто-славянских исследованиях за 1985 г." (издательство «Наука», 1987 г.).
      С тем же корнем и с тем же образом связано и понятие богатства-собственности-власти. Это непременные атрибуты как самого загробного мира, так и его властителя. И отсюда такие сходные русские слова как «власть», «волость». Более того, существуют, как пишет В.Н.Топоров, диалектные выражения: «волость» — «властвовать», «волос» — «власть», «велес» «повелитель». И не только в русском языке. Тохарское "А вал" означает "повелитель, государь". С этим же корнем связаны и такие слова как «великий», «велеть», «повелевать».
      Мы снова замечаем, что зачастую в одном слове, в одном корне совмещены два или даже несколько понятий. Но главное, что они, понятия эти, каким-то образом свиваются друг с другом, переходят на какой-то грани одно в другое. Вспомните значения корней "бел-, бол-". В них и "величина, крупность, величие", и "холм, гора", и "нечто большое, раздувающееся, страшное, блестящее", живущее в этом холме, а точнее, в пещере, которая находится в холме, или в норе, или в берлоге короче, в каком-то, если можно так выразиться, переходном месте между миром живых и преисподней.
      Древнему человеку этот "вход в загробный мир" представлялся, по всей видимости, достаточно четко. И это не просто «нора», ведущая в подземную страну и имеющая аналогичное значение и в древнеиндийском «нарака», и тохарском «наре», и множестве других индоевропейских слов с корнем "нор-, нер-". Это не лаз, не отверстие, не дыра, а главные ворота в преисподнюю. И охраняет их грозный и неумолимый страж — наше искомое «чудовище», которое по совместительству — и главный пастух на своих «лугах», и вообще "властелин, властитель" мира мертвых, подлинный «волос-володетель» загробных душ.
      И тут, казалось бы, подходит балтский Велс, по всем статьям годится он на роль «чудовища», и можно было бы остановиться на нем. Но нет в этом угрюмом божестве первобытности, не ощущается в преданиях о нем дыхания каменного века! Лишь один мотив проглядывается в балтийской мифологии, в частности, в теме Велса — это поверье о "мертвой кости", о древнейшем охотничьем обряде сжигания костей животных в дни поминовения покойников.
      Обычай этот характерен и для предков литовцев, и для славян, и для хеттов, обосновавшихся четыре тысячелетия назад в районах первичной прародины, но называвших жертвенные кости также "веллас хастаи". И у всех "мертвая кость" связана самым непосредственным образом с подземным божеством. Даже зовется она так, что на слух не требуется перевода, и русское ухо расслышит вполне явственно: "велесова кость".
      Вот теперь мы добрались до того, чья древность не поддается измерению, до того первобытно-дремучего божества-чудища, которого даже Великий князь Владимир не рискнул поставить в один ряд с русскими языческими богами в своем Пантеоне, украшавшем Киев до знаменательного 988 года. До того, чей идол стоял внизу, на Подоле, как и положено идолу владыки подземного мира. Речь, разумеется, идет о седом и загадочном Велесе-Волосе. В родственности Велса, Валы и Велеса-Волоса сомнений у исследователей нет — это факт установленный.
      Велес — "скотий бог", покровитель домашних животных, хранитель богатств. Причем это лишь его отдельные и не самые ранние функции. Но все равно может возникнуть вопрос: почему же "злой бог", «чудище» стал покровителем? Здесь в нас говорит впитанное с молоком матерей Христианское мировоззрение, с которым не смогли справиться даже "воинствующие безбожники", несмотря на то, что применяли все доступные им меры вплоть до физического уничтожения десятков миллионов носителей такового мировоззрения. Христианские начала и мораль остались в нас. Мы сразу отвергаем силы зла, не приемлем их ни под каким видом, как бы ни были они могущественны.
      Но у славян-язычников не было «деления» на «чистых» и «нечистых» — эти два противоположных начала в их сознании сливались в одну сверхъестественную силу, наполнявшую собой всю видимую и невидимую вселенную. Наблюдая за борьбой, которую вели между собой божества, и поддерживая всей душой и сердцем добрые, светлые начала, язычники пытались задобрить обе стороны, заручиться покровительством и тех и других. «Сила» и «власть» «володетеля» «пастбищ» невольно внушали почтение к нему. Но это почитание и задабривание "злого божества" ни в коей мере не было похоже на зародившиеся во времена античности и развившиеся в Средневековье культы Злого духа и Сатаны.
      Повальное увлечение «сатанизмом» в наше время вызвано отчасти романтизацией самого образа и неверием в победу добрых сил. Явление, прямо скажем, для России и славянства в целом совершенно чуждое, здесь мы должны полностью признать эффект привнесения.
      Уважая в какой-то мере "силы зла", считаясь с ними как с реальным явлением (ураганы, наводнения, моры, засухи), славяне никогда не отрицали "сил добра", всячески подчеркивая их первичность — отсюда и особый нравственный подход, отсюда и резкая дуалистичность. Поклонение Дьяволу как таковому могло тысячу, две тысячи лет назад и ранее упрочиться на Востоке, в Центральной Европе. Но оно отрицалось с ходу в местах проживания славянских народов.
      Исключением здесь, пожалуй, является лишь наше время «сатанизм» исключительно успешно внедряется в сознание. Причин тому множество, и прежде всего — полное разрушение русского и славянского культурного слоя в нашей стране и последующее массированное вторжение американизированной псевдокультуры с ее культом силы и Дьявола.
      Но мы ведем речь о тех временах, когда ни самой «Америки», ни «американизма», ни «сатанизма» в местах расселения славянства не было и быть не могло. И здесь мы видим одну характерную деталь: славяне и три, и четыре тысячи лет назад, как и в более поздние времена, старались не возвести в степень отрицательные свойства Злого духа, а наоборот — где только можно, очеловечить его, как бы прикрепить к дому, полю, бане, лесной сторожке и так далее. То есть выделить в этом "злом духе" какие-то добрые и полезные качества, а затем, используя их, приноравливая их по-своему к своим надобностям, приручить это "злого духа". Конечно, о полном согласии и любви не могло быть и речи, но все же элементы такого «приручения» налицо.