Пак помолчал немного и сказал:
      — Надо выручать Чокнутого. Веревки есть?
      Хреноредьев задумался, потом ответил:
      — Откуда, едрена, было два конца, так имя передовика Пуго к трибуне привязали.
      — Значит, нету! — огорчился Пак, — дожили, две веревки на поселок, и-эх!
      Хреноредьев просунул в дыру голову и трагическим голосом вопросил:
      — Буба, где ты?!
      — Бу-бу-бу-бу… — прокатилося эхом.
      — Не отзывается, умник!
      — Ладно, я полезу, — решался Пак.
      Он понадежнее запихнул под комбинезон железяку — обоймы лежали у него в карманах — огляделся, будто прощаясь с родным и знакомым навеки. И шагнул к дыре.
      Хреноредьева он проинструктировал:
      — Ты вот чего, старый обрубок! Ежели мы вылезти не сможем, кидай туда, что под руку подвернется, да побольше сложим горочкой, глядишь, и до края дотянемся. Понял?
      — Понял, — недовольно проворчал Хреноредьев.
      — Ну, тогда прощай на всякий случай!
      Пак перевалился через край, повисел немного на вытянутых руках, болтая ногами, пытаясь нащупать опору. Но не нащупал. И разжал руки…
      Очнулся он от вопля Хреноредьева, усиленного эхом.
      — Эй, Па-ак! Ты живо-о-ой?!
      — Живой! — отозвался Пак. И приподнялся.
      Он вытянул руки, пытаясь определиться — что, где, как. С одной стороны была пустота. С другой Пак нащупал несколько железных скоб — одна выше другой. Это была лесенка. Он выругал себя последними словами, стоило прыгать, когда вот она, лестница — хошь вверх, хошь вниз… Он не сомневался в том, что лестница вела в Эдин подпол. И все же Пак оторвался от нее и пошел в противоположную сторону. Через семь или восемь шагов он наткнулся на глухую стену. Постучал. Стена была железной. Внизу она покато переходила в пол. Труба, сообразил Пак, огромная, широченная труба!
      — Буба, умник, ты где? — позвал Пак. — Отзовись!
      — Чего орешь! — буркнул Буба из-за самого плеча. — Тута я! Разорался, обалдуй!
      Пак облегченно вздохнул. Ему уже надоели трупы за сегодняшний день. И он был искренне рад, что Буба живой.
      — Эй, чего вы там! Отвечайте! — орал сверху Хреноредьев.
      Ответить ему было нечего. Надо было сперва разобраться.
      — Чего там?! — не успокаивался инвалид.
      Буба высморкался, посопел и крикнул вверх:
      — Чего, чего! Цистерна баланды да бак пойла, вот чего!
      В образовавшейся тишине стало слышно, как тяжело и с натугой засопел наверху Хреноредьев. Но тут же послышался его голос:
      — Не трожьте без меня, едрена тарахтелка! Эй, слыхали! Я, как член поселкового совета, ответственно заявляю — не трожьте! Щя уже, лезу к вам…
      Пак хотел крикнуть, чтобы Хреноредьев ощупал стены, может до лестницы доберется. Но не успел. Рядом тяжелым кулем шлепнулось тело Хреноредьева, расплывшееся и обрюзгшее. Только деревяшки протезов скрипнули.
      — Ох, едрит твою! — заявил Хреноредьев натужно.
      И тут же встал, дыша в лицо Паку какой-то дрянью. Он был явно несокрушим.
      — Где здесь цистерна, едрена-матрена?! Где бак?!
      Буба сунул ему под самый нос кукиш.
      — Вот тебе и бак, и цистерна, и хрен с редькой!
      Инвалид взвыл сатанинским воем.
      По трубе раскатилось протяжное:
      — Ы-ы-ы-а-а-а-угхр-ры-ы!!!
      Пак сочувственно похлопал инвалида по плечу.
      В это время где-то вдалеке еле забрезжил свет. Он был поначалу совсем слабеньким — так себе, не свет, а мерцанье. Но потом становился все сильнее и сильнее. Пока не перерос в ослепительный, бьющий по глазам напор фар. Вместе со светом рос гул, лязг, треск — из еле различимого до оглушительного, непереносимого.
      Пак, Буба Чокнутый и инвалид Хреноредьев в едином порыве вжались в стену — ни живы, ни мертвы.
      Мимо с дьявольским грохотом, неимоверно гудя в полой трубе, стуча гусеницами и вся сотрясаясь, пронеслась бронированная машина… Пронеслась, высвечивая потаенные дали, поднимая пыль столбом, оставляя угарное зловоние… Пронеслась и пропала в неизвестности. Лишь долго еще вибрировали стены да что-то мерно гудело. Но со временем все стихло.
      — Надо вылазить отседа, к едрене фене! — предложил Хреноредьев шепотом. — Бежать, покеда нас всех тут не уконтропупили! Такая моя идея, едрит ее громыхалой!
      — Похоже, мы все тут недоумки! — высказал вдруг интересную мысль Буба Чокнутый.
      И спорить с ним не стали.
      Пак еле различал силуэты сотоварищей. Он держался одной клешней за скобу и раздумывал, выбираться отсюда или не стоит пока. Наконец решился.
      — Надо разведать, куда труба ведет! — сказал он.
      — Не-е, я наверх, едрена феня! — заявил Хреноредьев.
      Он полез по лесенке. Но тут же сверзился с нее. В руках у инвалида было маловато силенок. А ноги его и вовсе не держали — попробуй-ка влезь на двух деревяшках по скобам.
      Но Хреноредьев был упорным. Он сделал еще одну попытку, потом еще. Все они закончились плачевно.
      — Не-е, с вами отседова не выберешься! — промямлил он, потирая бока. — С вами тута загнешься! Ненадежный народ пошел.
      — А ты оставайся здесь покуда, — предложил Буба, — а мы с Хитрецом прогуляемся.
      — Умные больно, — проворчал Хреноредьев. — Едрена труба!
      И он поплелся за Бубон и Паком Хитрецом, потихоньку, в четверть голоса, проклиная судьбину, а заодно и всех на свете.
      — Ты у меня будешь заложником, Хенк. Понял? — сказало Чудовище. — Я тебя посажу в бункер. Ты немного отдохнешь и успокоишься, ладно?
      — Чего ты меня спрашиваешь? — возмутился турист. — Можно подумать, что если я не соглашусь, ты меня отпустишь, Биг!
      Чудовище улыбнулось. Так улыбнулось, как это у него получалось — раздвигая жвалы, морща кожу у дыхательных отверстий и посверкивая выпуклыми, прорывающимися из влажной кожи глазами.
      — Может случиться и такое. Но в следующий раз, Хенк. А пока я должен приглядеться к вам. Нет, меня правда интересует это… Почему вы такие? Откуда эта жестокость, Хенк? Ты говорил, что тебя тошнит от местных выродков. Но в них нет такой слепой и беспричинной жестокости. Даже когда они мордуют друг друга по пустякам, они это делают сгоряча, у них это исходит из сердца, Хенк, а вовсе не из мозга. Ваши не такие…
      — Наши разные, — буркнул турист.
      — Вот и посмотрим, кто есть кто.
      Они спустились на четыре яруса вниз. Спустились по опасным, практически бесперильным лестницам, сработанным на редкость грубо — из прутьев арматуры, сваренных кое-как.
      Чудовище светило перед собой фонариком, взятым у Отшельника. Но фонарь был слабым, он высвечивал пространство метров на пять-шесть, не больше.
      На каждом ярусе была площадка. И они останавливались, чтобы перевести дух. В основном в отдыхе нуждался Хенк. Чудовище могло бы спускаться до бесконечности, оно не чувствовало сегодня усталости — то ли нервы были напряжены до предела, то ли нагрузка была не слишком велика для его могучих мышц.
      — Как ты думаешь, полезут сюда ваши?
      — Думаю, навряд ли их сюда удастся затащить на аркане, ответил турист.
      — Вот видишь, мы такие разные, а мыслим-то одинаково, сделало вывод Чудовище. — И хорошо, что не полезут, им здесь будет плохо.
      Хенк остановился. И чуть ли не впервые за все время прямо и долго, в упор, поглядел на Чудовище.
      — Я тебе правду скажу, Биг. Запомни, чтобы ты ни делал, как бы ты ни путал следы, как бы ни петлял, заройся ты хоть на сто миль под землю, все равно, Биг, они тебя отыщут! Можешь не сомневаться в этом. Они доберутся до тебя. И пощады не будет. Знай это.
      Чудовище не выдержало его напряженного взгляда, отвернулось.
      — Ладно, поглядим еще, — проговорило оно тихо. — Поглядим, Хенк, кто здесь хозяин.
      Спуск закончился, и они долго пробирались по узкой, в два метра диаметром, трубе, на треть заполненной маслянистой жижей. Эта жижа противно чавкала, хлюпала при каждом шаге. Но запаха она не имела. Хенк с трудом передвигал ноги, будто по болоту шел. Он не ныл, не просил остановиться, передохнуть. Он считал себя в любом случае обреченным и потому не боялся надорваться или переутомиться.
      Туристы появились неожиданно. Чудовище сначала ощутило несколько резких тычков, кольнуло в разных местах, и лишь потом оно услышало треск выстрелов. Стреляли в упор, из-за поворота. Там маячили две длинноногие фигуры в поблескивающих скафандрах. Все это было похоже на засаду.
      Первым делом Чудовище пихнуло Хенка прямо в спину. И тот упал, с головой ушел в жижу.
      — Не суетись, малыш! — раздался в голове голос Отшельник.
      Легко ему было давать советы, сидючи за двенадцать километров отсюда в безопасном месте.
      Чудовище не откликнулось на слова Отшельника. Теперь надо было держать ухо востро. Оно припало к железному полу, выставив над поверхностью лишь голову и уродливый горб. Затаилось.
      Выстрелов больше не было. Но туристы стояли с таким видом, будто ничего и никого на свете не боялись, будто они были хозяевами положения.
      Хенк приподнял голову, вздохнул глубоко. И снова скрылся в толще жижи. Он понимал, что пуля — дура, она не будет разбирать, кто тут свой, кто чужой.
      Еще одна очередь прошила пространство. Стреляли над головами, явно давая понять, что держат на прицеле.
      Чудовище медленно повернуло голову. Позади, метрах в сорока, посвечивая тускленькими голубенькими фарами, стояла какая-то непонятная машина с хищным острым носом. Она была совсем небольшой, проходила в эту узкую трубу. И тем она была страшна. Пробкой затыкала она проход, отсекала пути назад.
      — Ничего, ничего! — приободрило себя шепотом Чудовище.
      Надо было решаться на что-то, пока сюда не подтянули основных сил. А то, что это лишь небольшой отряд поисковиков, Чудовище не сомневалось.
      — А, была — не была! — проговорило оно вслух.
      И тут же прижало двумя левыми щупальцами Хенка к своему боку, вжало его в пористую кожу так, что ни одна пуля не достанет! И бросилось вперед — самым простым приемом решив прорвать кольцо.
      Туристы не ожидали ни такого напора, ни такой резвости. Их хватило лишь на то, чтобы выстрелить еще несколько раз с безопасного расстояния и тут же вжаться в стены. Чудовище, создавая своими порывистыми и резкими движениями волны, захлестывающие боковины трубы, живым крейсером пронеслось мимо них.
      Прорвались! На этот раз прорвались, подумало Чудовище, не выпуская из щупальцев притихшего, оцепеневшего Хенка. И в следующий раз прорвемся! Ничего им не удастся сделать! Ничего ровным счетом! Они привыкли воевать с беззащитными, расстреливать их, не подвергая себя опасности, издалека. А теперь им придется испытать кое-что новенькое! Им придется хорошенько пораскинуть мозгами, и тогда они поймут, что любая сила, всегда, везде, пускай и не сразу, пускай не открытым образом, но непременно вызывает ответную силу, противодействие. И плевать, что на их стороне вся земная и, квилизация со всеми ее механизмами и приспособлениями, со всеми машинами уничтожения. Плевать! Пусть попробуют поохотиться в здешних условиях, и мы еще поглядим — чья возьмет! Так думало Чудовище в эти короткие секунды. В тот миг освобождения, когда удалось выскользнуть, казалось, из ловушки. Но все мысли пропали мгновенно, стоило только впереди, на самом выходе из этого участка трубы, показаться острому хищному носу.
      Чудовище даже оглянулось назад — не та ли это самая машина? Нет, та была на своем месте. И она приближалась, закупоривая трубу сзади. Ее двойник преграждал путь спереди. Выхода не было.
      — Надо сдаваться, Биг, — вяло проговорил полусдавленный Хенк. — Ты проиграл эту партию.
      — Да, дела неважные, — произнесло Чудовище, холодея. Ему не было страшно. Но безысходность давила на нервы, психику.
      — От трубоходов не уйдешь, поверь мне, — добавил Хенк, это такие хитрые машины, что в маленькой трубе они сжимаются, в большой расширяются, занимая почти весь поперечник, понимаешь? Они не смогут протиснуться лишь в щель, Биг! Но и ты не протиснешься в щель.
      Задняя машина стояла на месте. Та, что маячила спереди, приближалась. Ну и начхать на них, как бы они ни назывались! Подумаешь, трубоходы! Мы и сами трубоходы! Который час уже по трубам ходим! Чудовище начинало наливаться злостью. Оно не собиралось сдаваться.
      — Не дури! — почти выкрикнул Хенк.
      — Ладно, без твоих советов обойдемся!
      Чудовище медленно двинулось вперед. Заостренный нос приближался. И на своем конце, на этом хищном металлическом острие он нес смерть.
      Когда до острия оставалось с полметра, Чудовище остановилось, вжалось в стенку трубы, уперлось в нее спиной и, выставив шесть щупальцев, скользнуло еще немного вперед. Острие прошло мимо. Но протиснуться между обшивкой трубохода и стенкой трубы даже нечего было и думать. Там оставался зазор в три вершка.
      — Ну тебя к черту, Биг! — заорал турист. — Отпусти меня, раздавишь ведь, не соображаешь?!
      Чудовище промолчало. Ему было не до обсуждений. Всеми шестью выставленными вперед щупальцами и двумя нижними конечностями оно уперлось в боковину острия. Исполинские мышцы напряглись, вздулись буграми под волдыристой кожей, затвердели. Сухожилия натянулись до предела. Казалось, сам костяк трещит от страшного усилия. Волны дрожи прокатились по телу.
      — Нет, Биг! Это тебе не под силу! — проговорил в мозгу голос Отшельника. — Ты все же живое существо, Биг, а это машина! Это сталь и пластик, алюминий и титан…
      — Врешь! — прохрипело Чудовище, не ослабляя усилий.
      — Отступись! Ищи другого выхода! Сдайся ты им, наконец! Потом выпутаешься как-нибудь!
      — Ни за какие коврижки! Нет!!!
      От нечеловеческого напряжения на плечах у Чудовища полопалась кожа. Потекла зеленая сукровица, заливая бока, заливая лицо Хенка.
      — Ты безумец, Биг! Ты с ума сошел! — завопил Хенк, теряя остатки выдержки. — Отступись!
      — Нет!!!
      Чудовище подключило к делу еще два щупальца, выронив Хенка прямо в жижу. Кожа лопалась уже не только на плечах, но и на спине, на груди. Казалось, еще немного и не выдержит сама труба — или трещину даст, или прорвется. Из-под концов щупальцев потекла зеленая — даже в полумраке отливающая изумрудным цветом — кровь.
      — Прекрати немедленно, малыш! Ты угробишь себя! — заорал Отшельник. — Хвати-и-ит!!!
      — Нет!!!
      Чудовище навалилось на боковину острия всем телом, уперлось в него плечом. Затрещали кости. От дикого напряжения отказало одно щупальце, плетью повисло вдоль тела. Судорогой свело спину.
      — Хвати-и-ит!!!
      — Нет!!!
      Нос машины поддался — он сначала стал чуть заметно сгибаться, все больше и больше отклоняясь к противоположной боковине трубы. А потом — совершенно неожиданно, с диким и омерзительным скрежетом раздираемого металла, отвалился от корпуса трубохода. Его еще соединяли с тем какие-то переборки, жгуты, провода, проволочки… Но Чудовищу некогда было разбираться во всех этих внутренностях. Резким движением оно оторвало нос от машины. И тут же, отступив на пять шагов, развернуло его вертикально, заклинило проход — теперь задняя машина не могла рассчитывать на быстрое и успешное преодоление остатка трубы, отделявшего ее от Чудовища и Хенка.
      — Нет, ты сумасшедший, Биг! Ты самый настоящий безумец! облегченно проговорил Отшельник.
      Хенк встал, обтер жижу с лица. Он явно не знал, что делать дальше.
      — Помогай!
      Чудовище уперлось плечом в развороченный корпус трубохода. Нажало. И машина подалась, медленно пошла назад. Обрывки проводов, всякие детали и прочая требуха вываливались из развороченного нутра трубохода, мешали идти. Но Чудовище давило и давило, толкало машину назад.
      Хенк плелся рядом. Он не помогал. Да и какая от него помощь!
      — Там внутри люди, — предупредил он. И замолчал.
      — Они внутри, а мы снаружи! — отозвалось Чудовище.
      Метров через четыреста толкать искореженную машину почему-то стало легче. Наверное, жижи поубавилось, подумало Чудовище. Здесь и на самом деле было посуше.
      Когда до развязки труб оставалось три минуты ходу, сзади послышалось гудение. Второй трубоход, уцелевший, прорвал-таки преграду, а может, просто смял ее. И догонял теперь беглецов. Хенк заволновался.
      — Самое обидное — погибать от своих! — проворчал он и принялся помогать Чудовищу.
      — Не успеют! — заверило его то.
      И вправду, через несколько секунд толкаемая ими машина въехала в огромную трубу, служившую переходником для нескольких магистральных трубопроводов, и загремела вниз — с лязгом и скрипом.
      Чудовище еле удержалось на конечностях, чтобы не полететь следом. Но оно сумело не только сохранить равновесие, но еще и подхватило Хенка. Тут же уцепилось тремя щупальцами за железную скобу, подтянулось, потом опять, и опять — в несколько движений они оказались на третьем ярусе. Где-то внизу, в темноте, заскрипели тормоза второго трубохода. Потом последовало шипение — трубоход раздувался, чтобы переползти в большую емкость. Беглецам он был не страшен.
      С десяток пуль скользнуло по внутренней обшивке трубы, и посыпалась сверху ржавчина, закапало. Видно, пули продырявили что-то. Капли переросли в струйки, а струйки в струи. Потоком хлынула вода — проржавевшая, темная.
      — Не завидую я тем, кто внизу сейчас! — сказало Чудовище.
      Хенк зябко передернулся. Вода залилась внутрь его одеяния. А может, его передернуло и по иной причине.
      — Я нам не завидую, Биг! — проговорил он. — Ни одная живая тварь на планете сейчас нам не позавидует!
      Гурыня быстро овладел нехитрым управлением. Во всяком случае он знал, что надо нажать, чтобы стронуться с места, остановиться, повернуть налево или направо, включить прожектора. И он был очень доволен собой.
      — Во, падла! Знай нашенских!
      Еще быстрее он научился палить из крупнокалиберного пулемета, что торчал из башенки — не такое уж и сложное это было дело. Гурыня высадил в пустоту не одну очередь, прежде чем успокоился и заявил:
      — Ну, кто тут еще возникать будет?!
      Возникать, перечить или как-то еще выражать свое недовольство или недоверие никто не посмел. Шантрапа сидела тихо, глядела на Гурыню как на бога.
      — То-то! — удовлетворился Гурыня.
      Он никого не подпускал к управлению, не желал делиться опытом. Но все-таки показал Скорпиону Баге, как стрелять из пулемета. Тот с третьего раза понял. И принялся без передыху жать на гашетку. Гурыня дал ему подзатыльник.
      — Я тя, падла, обучу экономии! — сказал он коротко и понятно.
      Свет фар-прожекторов выхватывал пространство метров на двести, а то и на все двести пятьдесят. Беда была в том, что все это пространство состояло из одной огромной в поперечнике и, видимо, бесконечной в длину полости, что заключалась внутри трубы. И как они умудрились провалиться сюда! Гурыня ничего не понимал. Он поглядывал наверх, но там не было и следов дыры, не было даже намека на провал. Нет, видно, они не просто провалились, а соскользнули, съехали по какому-то спуску… а потом уже грохнулись вниз. Иного объяснения Гурыня произошедшему не находил. Но он и не очень-то искал объяснений. Он внутренне ликовал и был весьма доволен собой. Еще бы, машину они все-таки захватили! А на синяки и шишки наплевать!
      — Ну че, падла? Вперед?!
      — Вперед! — завизжал Плешак Громбыла, очарованный вожаком.
      — Разобраться бы, понимаешь, — внес смуту Бага, почесывая нос и ожидая очередного тумака. — Непонятное дело ведь.
      — Вперед! — неуверенно провозгласил Лопоухий Дюк.
      Гурыня нажал, чего надо, потянул на себя палку с набалдашником, врубил фары на полную мощь. И они рванулись вперед!
      Чтобы не оглохнуть от жуткого грохота, сотрясающего полую трубу, они задраили наглухо люки. Стало вполне терпимо.
      Машину трясло, подкидывало. Один раз ее чуть не перевернуло на повороте. Но Гурыня был не лыком шит — в последний миг он успел вывернуть броневик из опасного виража, удержал его.
      — Вперед, падла! — в восторге орал он.
      Его азарт и бесшабашность заразили и остальных. Они орали, визжали, хлопали друг друга по плечам и спинам. Но при всем при том Скорпион Бага был настороже. Он не отрывался от окуляров. Придерживал средней лапой гашетку, чтоб в случае чего…
      — Кто это?! — спросил Громбыла удивленно, когда они промчались мимо трех смутных теней, вжавшихся в боковину трубы. Ни Дюк, ни Бага теней не заметили.
      — А хрен их знает! — отозвался Гурыня.
      Он произнес это очень уверенно. Может, даже слишком. Ему самому показалось, что одна из теней была удивительно похожа на трехногого инвалида Хреноредьева. Но мало ли чего могло показаться. Гурыня не собирался останавливаться.
      — Это тебе мерещится, Плешак! — заявил он еще тверже. Ты часом не трехнутый?!
      — Да, ладно, чего там, показалось, значит, — перепугался Громбыла. И решил больше не затрагивать эту тему.
      — Все путем! — сказал Гурыня. — Мы им всем, падла, покажем. Попадись тока они нам! Верно?!
      — Верно-то, оно верно, — снова засомневался Бага, — да вот куда, понимаешь, нас эта кишка выведет, тут надо бы помозговать!
      — Молчать! — прошипел Гурыня. — Это что, бунт?!
      Все перепугались и замолкли. Знали, с Гурыней лучше не связываться. В конце концов, есть же у него какой-то план!
      Никаких планов у Гурыни не было. Но он был переполнен решимостью.
      — Мы их всех, падла!
      Гнали на предельной скорости. Труба была бесконечной. Лопоухого Дюка растрясло, укачало. Пришлось ему лезть в дальний конец машины. Там его долго и мучительно рвало. Но никто не обращал на Дюка внимания. Скорпион Бага уже трижды ударялся башкой о верхнюю переборку — три шишки украшали его голый череп, не считая всех предыдущих отметин и ссадин.
      Гурыня пребывал в упоении.
      Но через полтора часа пути и он начал скисать. Сделали остановку, маленький привал. Лопоухого Дюка рвало и на привале — ничего он не мог с собой поделать. Гурыня даже дал ему пинка, прогнал подальше от компании, чтоб воздуха не портил.
      Труба в месте привала была точно такой же, как и там, где они провалились. Никаких ориентиров, никаких примет, ни черта!
      — Пожрать бы сейчас, понимаешь, — сказал Бага Скорпион неуверенно. И тут же на его голой башке начала вырастать четвертая шишка — Гурыня треснул Багу железякой, с которой не расставался.
      — Уж и помечтать нельзя, — заныл Скорпион.
      Гурыня вспомнил про крысиную ножку, лежавшую в кармане комбинезона. Вытащил ее. И по-братски дал полизать, пососать каждому, начиная с восторженного и хилого Плешака Громбылы. Бага умудрился «слизнуть» все мясо с кости. Но Гурыня не стал его ругать. Взял косточку и в две секунды схрумкал ее, перетерев своими кривыми, но крепкими зубами. Настроение немного поднялось.
      — Ну что, рванули?!
      И они рванули. Да так рванули, что труба еще долго выла и гудела и вперед и назад на несколько километров. Гурыня выжимал из машины все, на что она была способна.
      — Раз они оттуда приехали, — глубокомысленно заявил Пак, — значит, там чего-то есть. А раз так, то нам надо…
      — Чего его нам надо, едрена труба? — заинтересовался Хреноредьев. — Ты чего, Хитрец, мозги нам закручиваешь?!
      — …значит, надо туда и переть! — закончил Пак.
      — Ну и поперли! — занервничал Буба. — Чего встали, придурки?! Поперли, кому говорю!
      — Ладно, едрена громыхала, — согласился Хреноредьев, — я — как коллектив, стало быть. Поперли, едрена!
      Они пошли, все убыстряя и убыстряя шаг. До тех пор, пока трехногий инвалид не взмолился:
      — Потишей бы, дорогие сотоварищи! Мочи нету!
      — Чудовище тебе сотоварищ, — отозвался Буба, — и детеныши Эды Огрызины, упокой ее душу черт с дьяволом!
      Пак ответил дипломатичнее.
      — Надо поднажать, Хреноредьев, ты уж поднапрягись.
      И куда было деваться Хреноредьеву — он поднапрягся. Да так, что обкостылял «сотоварищей», вырвался вперед, вновь почувствовав себя незаменимой частью общества, пускай и небольшого, но все же общества.
      По дороге Хреноредьев изловчился поймать трех крысосусликов, неведомо как забравшихся в трубу, а может, и живших тут постоянно. И сожрал всех трех вместе с потрохами и костями. С сотоварищами не поделился. Буба бешеным глазом сверкал на Хреноредьева, но молчал. У Пака аппетит вообще куда-то вдруг пропал. Он шел словно сомнамбула, вперив глазища в темноту, покачиваясь, размахивая клешнями. Впрочем, к темноте они уже немного приноровились, глаза попривыкли и пусть не очень хорошо, но различали многое. Друг друга они больше не теряли.
      И-ех, едрена громыхала!
      Хорошо на свете жить!
      Нам чегой-то недостало!
      И мы отправились кружить!
      Насытившийся Хреноредьев бодро распевал песенку, которую сам же и сочинял по ходу дела. Песня звучала боевым маршем, звала в дали неведомые, толкала на подвиги. Буба Чокнутый с Паком поневоле начали подвывать. Так веселее шагалось.
      Мы отважны труболазы!
      И-ех, едрена кочерга!
      Мы разведаем все лазы
      И доберемся до врага-а-а!!!
      Буба Чокнутый тоже сочинил куплетик. И выдал его громовым голосищем, безбожно перевирая мотив:
      Сокрушим мы все преграды!
      Все запоры разнесем!
      И-ех, Хреноредьеву на радость
      Бочку хрена украдем!!!
      Трехногий инвалид не выдержал подобного оскорбления и набросился на Бубу с кулаками. Они оба упали и покатились одним сплетенным комком, тузя друг друга, лягая, щипая, кусая и матерясь самым скверным образом.
      Пак нагнал этот клубок. И, не разбирая, кто есть кто в нем, раз пять ткнул железякой. Дерущиеся поуспокоились, приподнялись.
      Чтобы сохранить маршевый задор, пришлось затянуть Паку Хитрецу:
      Мы пройдем победным строем,
      И-ех, всю едреную трубу
      С Хреноредьевым-героем
      И с надеждой на Бубу!!!
      — Вот его по-нашему, едрит тя! — обрадовался инвалид. Вот это истинная правда, тут мы согласные.
      Буба Чокнутый долго молчал, косил налитым глазом. Потом спросил:
      — А «буба» — это чего у тебя такое, я не понял?! Пак решил, что лучше не растолковывать — ну получилось у него так, для рифмы, для звучания — «Буба». А скажешь этому придурку, опять потасовка начнется.
      — Это одна такая вещь, — сказал он, — знаю только, что хорошая, а какая именно не знаю!
      Буба повеселел, перестал психовать.
      — Это точно, — сказал он, — откуда тебе знать, вы же все тут обалдуи и неучи, недоумки вы тут!
      Спорить с ним не стали. Затянули на три голоса свой новый марш. Так веселее шлось.
      Поток становился с каждой минутой все сильнее. И Чудовище начинало не на шутку волноваться. Еще немного, и их смоет вниз — а это означало верную гибель.
      — Давай живей! — бросило оно Хенку.
      И подтолкнуло его, чтобы лез вверх.
      Пробиваясь сквозь струи воды, мокрые, ослепшие, они продвигались метр за метром на верхние ярусы. Чудовищу приходилось поддерживать Хенка, силы того были на исходе.
      Они миновали еще ярус. Но струи все били и били, сшибая с ног, грозя опрокинуть и унести с собой.
      — Погляди-ка! — выкрикнул вдруг Хенк. — Здесь что-то есть!
      Чудовище всмотрелось в стену, испещренную тысячами металлических заклепок.
      — Да не здесь! Левее!
      Теперь оно увидело очертания люка-дверцы. Ни ручки, ни ее следов на поверхности дверцы не было. Чудовище ткнуло щупальцем. Дверца не поддалась. Тогда оно навалилось плечом резко, раз, потом другой. Все было тщетно.
      — Постой, не надо! — отвлек его Хенк, державшийся обеими руками за металлический поручень. — Здесь какая-то штуковина, наверное, рычажок!
      Он отпустил одну руку. И его тут же подхватил поток воды. В последний миг Чудовище извернулось и успело удержать Хенка за лодыжку. Это было спасением. Но Хенк не стал благодарить, он снова протянул руку, нажал на что-то… И произошло чудо — дверца сдвинулась немного назад, потом отъехала в сторону, открывая проход.
      Чудовище впихнуло Хенка внутрь. Потом с большим трудом, обдирая и без того поврежденную кожу, протиснулось само.
      Они стояли в сухом и теплом месте. И смотрели, как вода неслась вниз — уже не потоками, а единой гудящей стеной, водопадом. Им удалось спастись в самый последний миг. И это было поистине чудом! Они стояли и не могли отдышаться. Лишь отдельные брызги залетали в их убежище.
      Первым обернулся Хенк.
      — Здесь еще одна дверь! — сказал он.
      На этот раз из дверцы торчала рукоять — круглая, шариком.
      Хенк потянул на себя. И дверца распахнулась. Они прошли из тамбура в большое и страшно запыленное помещение, уставленное стеллажами. Стеллажи шли от самого пола и до уходящего на высоту пяти-шести метров потолка.
      — Это склад, — проговорил Хенк медленно и четко.
      Чудовище и само видело — все полки — и вертикальные, и горизонтальные — были заставлены, заложены, увешаны оружием. И чего здесь только не было! Рядами лежали ручные гранаты всевозможных типов, от маленьких и кругленьких до больших, бутылкообразных. В стеллажах стояли винтовки — автоматические и простые, автоматы с деревянными и пластиковыми прикладами, такие, какие выпускали, наверное, двести лет назад. В узеньких ячеечках были разложены пистолеты разных типов. Тут же хранились боеприпасы и прочее, прочее… Чудовище не знало подавляющего большинства предметов, даже их названий. Но оно понимало, что это такое и для чего все это нужно.
      — Вот, Хенк! А ты говорил — выродки, тошнит! Разве выродки создали все это в таких количествах? Разве они сохранили это смертоносное оружие? Нет, Хенк! Тут надо разбираться, кто из нас выродки! Тут надо еще понять, от кого может тошнить!
      Турист молчал.
      Они обошли стеллажи. И наткнулись на еще одну железную лестницу, спиралью уходящую вверх — в круглый проем потолка.
      — Полезли! — сказало Чудовище.
      — Погоди, ты что, спятил? — удивился Хенк. — Уходить отсюда с пустыми руками может лишь сумасшедший!
      — Значит, считай меня сумасшедшим.
      — Не-е, я так не уйду!
      Хенк скрылся из виду на пару минут. И появился вновь, уже увешанный с головы до ног. Через оба плеча у него висело по автомату, за спиной торчал стволом вверх ручной пулемет конца позапрошлого века, грудь перепоясывали пулеметные ленты, на поясе висели связки гранат, карманы были чем-то забиты до отказа, в довершение ко всему Хенк волочил за собой какой-то мешок, также отнюдь не пустой.