– Биокадавр?!

– Нет, это он сам.

– Бред! Чушь!! Галлюцинации!!!

– Смотри дальше.

И вновь соты-ячеи приблизились к Ивану. Вновь перед его взором потекла вереница инопланетян, скорчившихся в своих послесмертных утробах. И вновь кто-то знакомый – совсем юный, с полуседой-полурусой бородкой, в княжей шапке с красным верхом и куньим околышем. Иван не успел понять кто – Борис, Глеб, Александр? А ячея уже уплыла и в новой ежился хмурый, усатый грузин, рыжеволосый, весь в оспимах, глядел мрачно, полусонно, не замечая ничего внешнего. Все вперемешку! Но почему так?!

– Для нас это не имеет значения. Мы знаем, кто где, нам нет нужды составлять картотеки. Объемное, проникающее зрение и целевой поиск – вот мгновенное разрешение любого вопроса. Вы это очень скоро осознаете, точнее, просто почувствуете и увидите. Вы перестанете мыслить как человек – убого и плоско. Вы будете не предполагать и догадываться, а видеть.

Иван не стал отвечать. Он вглядывался в лица эпох и времен. Кого только ни было в ячеях: цари, вожди, генсеки, президенты, гуманисты и отравители, полководцы и монахи, тираны и благодетели, поэты, писатели, художники, убийцы, воры, растлители, кинозвезды и генеральные конструктора, фюреры, святые, великие магистры, великие шарлатаны, дипломаты, купцы, политиканы, разрушители и созидатели… У него закружилась голова, заболели глаза.

– Стоп! – закричал он. И чуть выждав добавил: – Вы просто морочите меня, вы извлекаете весь этот пантеон и весь этот паноптикум из моей памяти и мне же показываете! Хватит! Я не верю вам!

– И не надо, – спокойно отозвался голос. – Вера – категория несуществующая. А мы занимаемся только реальным.

– Вот как?! – Ивана покоробило это заявление. Откудато издалека полыхнуло небесным Золотым Сиянием, загудели колокола. Земля! Несокрушимая Твердыня Храма!

Он приложил руку к груди. И сквозь ткань и пластик комбинезона ощутил – ничего нету. Еще через миг его ослепила догадка – еще бы, ведь он же в теле Гуга Хлодрика Буйного, а тот не носил креста, тот был огьяйленным безбожником и грешником, каких свет не видывал. Но Иван с верой расставаться не желал, он помнил все, он не мог быть неблагодарным, как не мог быть подлецом и негодяем. Он уже не сидел в хрустальной темнице, он стоял на ступенях, ведущих к Храму – и золото Куполов не слепило его, напротив, просветляло, давало видеть вдаль и вглубь, и овевал волосы легкий, теплый, земной ветерок, и звучали слова:…все бывшее с тобой, все, что ты вынес и превозмоглишь прозрачная, легчайшая тень того, что ожидает тебя впереди. Только ты сам должен решить, с кем будешь в схватке Вселенских Сил… Взвесь все перед последним словом, прочувствуй, обоими умом и духан, не спеши, ибо грядущее дышит тебе в лицо Неземным Смертным Дыханием! Он вновь вернулся в хрустальное уэшмцце. Но напоследок в ушах прошелестело тихо: «Иди и будь благословен!»

– Я не верю вам! – тихо выдавил он спсмвимйся губами. – Вы не Божьи создания. Вы – исчадия ада!

– Твои речи недостойны тебя, человек, – голос извне утратил звонкость, засипел, стал глуше и тверже, – твой разум молчит сейчас, а говорит в тебе болезнь и страх перед неведомым. Ты должен довериться нам!

– Нет! Сгиньте, создания Тьмы!

– Ты никуда не уйдешь от нас. Опомнись!

– Силою Честнаго и Животворящего Креста Господня проклинаю вас! Сгиньте! – "-Иван поднялся на ноги и трижды перекрестил пространство широким, размашистым движением руки. Он сомневался прежде, он думал, размышлял ранее, но в этот миг он верил, и его сущностью была Вера. – Сгиньте!!!

Захрипело, застонало наверху, захохотало жуткой болотной выпью… или это только в ушах звучало. Иван упал плашмя, навзничь, во весь рост. И хрустальный лед под ним треснул, стал расплываться вонючей, слизистой жижей.

Темно. Чертовски темно. И тошно. Выворачивает наизнанку. Ну куда его тащат? Зачем?! Оставьте в покое, ради Бога! Все тело адски болело; в голове трещало, выло, гремело. Но почему он снова в скафандре? Что случилось? Зачем на него снова напялили эти покореженные брони?! Иван стонал. И потихоньку начинал видеть во тьме, глаза прояснялись. И вовсе не кромешная тьма. Вон, по мшелым стенам светятся лиловым потусторонним пламенем грибоводоросли-трупоеды, распускают свои светящиеся щупальца, им плевать на любое давление, им подавай мертвечинку, они чуют чужую смерть за версты… и оживают. Где же он?

Иван сделал попытку повернуть голову. Не получилось.

Тогда он скосил глаза – совсем рядом, по скользкому от гнилостного мха и раздирающему от острых выступов ходу какие-то гадины волокли ветерана аранайской войны Кешу Мочилу. Вот так! Все пригрезилось! Нет никаких довзрывников, нет никакой сверхцивилизации на энергетическом уровне, а есть обычные, мерзкие и поганые гиргейские псевдоразумные оборотни.

Да, это именно они, оборотни, волокли их с Кешей во тьму и мрак потаенных глубин Гиргеи. Шестипалые твари с безумными зелеными глазами, раздувающиеся и опаляющие, почти бесформенные и оттого еще более жуткие, нервно дергали рваными крыльями-плавниками… но передвигались вовсе не при их помощи. Оборотни обладали непонятной везможностью стремительно перемещаться в свинцых толщах без малейшего усилия, внезапно исчезать и появлятся совсем в других местах. Оборотни были гадки и противны. С ними давно никто не связывался. Да и они последние годы почти не проявляли интереса к людям.

Грешили, правда, на них, когда пропадали бесследно каторжники. Но всем было плевать на смертников, их списывали походя, без слез и словоговореиий. Гиргейские оборотни. Тупиковая псевдоцивилизация. Гады подводные.

Иван ощутил, что рука его по-прежнему сжимает яйцо-превращатель. Он уже прикоснулся упругим концом к горлу, оставалось только сдавить его – и превращение начнется, через минуту он сам станет оборотнем, ускользнет ото всех, растворится в глубинах гиргейского ада – ищи-свищи тогда! И все же он медлил. Надо выждать. Эти гадины спасли их, они уволокли их из зоны сверхвысокого давления, уволокли в какие-то лабиринты – то ли поверхностные, то ли глубинные, но закрытые. Если бы они хотели убить землян, они бы просто подождали там, в пещере еще немного, совсем капельку. Но они не стали ждать! Иван вдруг вспомнил про рыбин, клыкастых и кровянистоглазых. А они-то куда подевались?! Неужели испугались оборотней? Нет! Тут сам черт ногу сломит, надо проваливать с этой гиблой планеты-каторги! Ведь примерещится же эдакое! Энергетическая цивилизация, ячейки-соты, полная власть над Мирозданием… Бредятина! И Кеша вон на месте, никуда они его не отпускали, потому что их нет вовсе, а еще четырнадцать барьеров, семнадцать барьеров… воспаленное, больное воображение!

Он смотрел на изуродованный Кешин скафандр и думал, что внутри-то может быть уже форменный труп, покойничек, раздавленный и почти нетленный во внутрискафной газовой среде. Нет! Им нужен не труп, и не скафандр. Этим тварюгам нужно содержимое скафа. Но зачем?

Вместе со всеми этими вопросами пришло неожиданное облегчение. Как хорошо, что сверхцивилизация довзрывников всего лишь игра подсознания! От оборотней он уйдет. А вот от тех, будь они на самом деле, никуда не делся бы. И прощай тогда все на свете.

По внутренней связи Иван трижды вызывал Кешу. Наконец ветеран отозвался:

– Где это мы? На том свете, что ль?! Ой, ну до чего же тут хреново!

– Не ной! – оборвал Мочилу Иван. – Оборотни нас волокут куда-то. Недо думать, как от них избавиться…

– Чего думать-то, у меня есть нательный парализатор, ща мы им врежем по первое число!

– Не сметь! – Иван чуть не задохнулся от возмущения. Кеша мог все испортить. – Не трогай их, болван!

Кеша обиделся.

– Ты бы меня. Гуг, не оскорбляй, – процедил он, – я человек хоть и тертый, но нервный.

– Перебьешься, – грубо ответил Иван-Гуг. – Сейчас надо о другом думать, а не былую масть держать.

– У кого былая, а кого и нонешняя, – не согласился Кеша. – Ладненько, забудем. Чего еще делить двум мертвякам. Ой, хреново! А ты знаешь. Гуг, мне ведь такой четкий сон приснился, что они меня отпустили, такой четкий…

Иван замер внутри своего скафа, обомлел.

– Кто это они?

– Да эти самые, которые до нас были.

– Не может быть! – сорвался Иван. – Двоим одинаковые сны не снятся.

– Во тебе и может, – философически изрек беглый каторжник.

– Код?! – сурово вопросил Иван, цепенея от страшной мысли.

– Какой еще код?

– Код боевой капсулы!

Кеша помедлил, покряхтел, а потом назвал четыре трехзначных числа.

– Дальше запамятовал. Гуг. И координаты позабыл. Небось мозги отшибло, гляди, как волокут, у-у, гадюки!

Иван заскрежетал зубами. Но тут же его бросило в холод. Ерунда! Просто он бредил, связь была включена, Кеша в полубреду слышал его бред, все сложилось, наложилось, все перемешалось… иного объяснения нет и быть не может. Да плюс ко всему оборотни – известные гипногены, они на любой плетень тень наведут, любой фантом внедрят в сознание. Все! Хватит! Надо дело делать!

Их вволокли в огромную пещеру и бросили прямо посередине ее, на бугристой и заросшей алыми водорослями площадке. Площадка эта была освещена. Все остальное, в том числе и уходящие далеко ввысь своды пещеры покрывал мрак.

– Вот это да-а! – прохрипел изумленно Кеша.

У него, видно, зрение было получше, чем у Ивана. Тот не сразу заметил, что во мраке висели, лениво перебирая щупальцами, конечностями и плавниками, десятки, сотни, тысячи псевдоразумных гиргейских оборотней.

Первым встал Кеша. Его шатало из стороны в сторону. Но он держался. Ивану стоило огромных трудов сначала сесть, а потом, опираясь на руки, встать на колени. Их рассматривали с холодным, переходящим в безумие любопытством.

Иван не понял, откуда стала возникать полусфера над ними – она словно из самой воды материализовываиась, медленно, слой за слоем. Потом из-под сферы стала уходить вода. Все это совсем не вязалось с диким видом псевдоразумных оборотней, они просто не могли владеть подобной техникой. Иван смотрел на Кешу. Кеша на Ивана. Оба ничего не могли понять. Когда площадка вместе со сферой и двумя землянами стала погружаться вниз, опускаться прямо в толщу породы, до Ивана дошло – все, теперь не сбежишь, раньше надо было!

– Труба дело, – подтвердил его сомнения Кеша.

Огромный негр с крашенными в яркожелтый цвет волосами подошел медленными, усталыми шагами, оттопырил синюшную губу и процедил:

– На этом пляже нельзя находиться без купальника. Запрещено!

Под головой у Ливочки лежал свернутый в комок комбинезон. Полускаф она утопила в лагуне. Ее там и выбросило – в пятидесяти метрах от золотистой песчанной косы.

Сапожки она так и не сняла, и потому выглядела сейчас чрезвычайно экстравагантно. Единственным, что прикрывало ее смуглую бархатистую кожу, была цветная наколка на левом бедре – две бабочки, голубенькая и розовенькая, занимались любовью под сенью неестественно желтого колокольчика. Лива знала, что на этом пляже атолла Милоа нельзя лежать голышом, это семейный пляж. Но было бы неизмеримо глупее и пошлее, если бы она лежала здесь в каторжной серебристой робе.

– Пошел вон, болван, – сказала она ласково и даже игриво.

Негр был тупой, он не понял.

– Здесь тебе не публичный дом! – прорычал он угрожающе. – Если через полминуты ты не оденешься или не испаришься отсюда, я отволоку тебя за ноги в участок и собственноручно высеку розгами! – Губа у блюстителя нравственности тряслась.

Лива перевернулась на живот. Ей не во что было переодеваться, она ждала сумерек. Она вообще не знала, что теперь делать. Время, проведенное на гиргейской каторге, сказывалось, ах как быстра человек отвыкает от свободы! как быстро он забывает волю и становится рабом навязанного ему образа полужизни-полусмерти! И пусть.

– Ну ты, сука, даешь.

Черная лапища негра-блюстителя вцепилась в роскошную Ливину гриву, оторвала щеку от нежного и теплого песочка. Это было слишком. Ливочка выгнулась кошкой, ее пальцы вцепились в черную кисть, брызнула кровь. Ошарашенный, обезумивший от неожиданности и боли негр плюхнулся на задницу, ухватил изувеченную руку другой, здоровой, Огромные белые зубы скрипели, но горло свело судорогой и из него не вырывалось ни звука. Сухожилия перерезаны напрочь, это было видно по безвольной, скрюченной кисти, по обмякшим, словно ватным пальцам.

– Какие еще будут вопросы? – поинтересовалась Лива с неуверенной, смущенной улыбкой. Ей было жаль бестолкового негра, но цедь сам напросился.

Она демонстративно повела перед собственным носиком указательным пальцем правой руки, будто проверяя сложную, пилообразную заточку вставного феррокорундового ноготка – он выдвигался всего на полтора сантиметра, но этого хватало, лезвие резало не только сухожилия, но и кость. Ноготок Лива вставила на каторге. Это была метка зоны. С такой меткой на Земле могли и замести.

– Ну ладно, я пошла!

Она встала, обмотала бедра робой и побрела к белым, полупрозрачным домикам. У нее не было ни гроша в кармане. Но она твердо знала, что со своей красотой не пропадет. Ну, а этот болван не посмеет заявить на нее, не настучит, он уже понял, на кого напоролся.

Вечером того же дня она сидела в баре «Пьяный Попугай» и думала о Гуге Хлодрике. На ней была беленькая юбчонка и цветастая накидка сверху – эти две безделицы стоили уйму монет. Но того богатого парнишечки, что не устоял перед ее лукавыми глазами и малость разорился на красавицу, рядом не было. Получив необходимое шмотье, Лива быстрехонько отвадила сердцееда. И совесть ее не мучила. Ее мучило другое. Выбрался ли милый друг? Или его уж и в живых нету?! Скотская каторга! Она готова была вернуться хоть сейчас, только бы в одной руке был плазмомет, а в другой что-нибудь посущественней. Ей хотелось крушить все подряд… Но надо было ждать. Ее найдут, ее разыщут. А если их всех поубивали? Кто ее тогда разыщет?! И сколько тогда ждать – до старости, до гроба?! Как в дешевом сентиментальном, романе! Нет, Гуг жив! Он найдет ее, сдохнет, но найдет! Она знала, что ее Буйный на пару с этим русским что-то замышляют, причем замышляют по большому счету. А таких парней, если дни чего-то вдолбили себе в голову и прут к своей цели, остановить ой как трудно! Сама злодейка Судьба таким помогает. Лива все знала, она понимала кое-что в жизни. Но ей хотелось напиться сейчас до безумия. Напиться и устроить пьяный скандал в этом кабаке, драку. Она еле сдерживала себя… и все же не сдержала – рука сама нервно дернулась, и хрустальный бокал с кровавым и пьянящим соком хохоа полетел на изумрудный с прожилками пол.

– Это к счастью, – тихо и вкрадчиво произнес кто-то из-за спины.

– Не ваше дело! – грубо отрезала Лива, даже не обернуршись. И крикнула в пустоту: – Эй, официант!

Кучерявый малый прибежал через пять секунд. Но тот же голос опередил мулатку.

– Убери этот мусор, малыш. И принеси нам с дамой штофчик хорошей русской водки, черной икорочки и два кофе по-аргедонски, с кипящим льдом.

– Слушаюсь, сэр! – малый был вымуштрован на славу.

И не возможно было разобрать, человек это или андроид.

– Прошу вас!

Тяжелая мужская рука, покрытая шрамами, но холеная и ухоженная, вытянулась к подплывающему черному столику. Только после этого Лива подняла глаза. Раздражение почти прошло, и ее разбирало любопытство – откуда еще взялся этот наглец, да и кто он, собственно, такой. Ее взгляд уперся в полноватое мужское лицо со странными, будто отсутствующими глазами. Длинный шрам почти не уродовал этого лица, он лишь кривил нижнюю губу, выгибал ее капризно-надменной волною. Человек был совершенно сед, но возраст имел неопределенный – ему могло быть и сорок, и девяносто, и сто двадцать.

– Присядем?

Лива покорно опустилась на черное мягкое креслице, даже улыбнулась какой-то еле уловимой снисходительной улыбкой. Она уже догадалась – это не очередной искатель любовных приключений, это нечто более серьезное.

– Меня зовут Говард Буковски, – представился незнакомец.

Он хотел сказать еще что-то, но ему помешали – входной створ бара уплыл вверх, и на фоне звездного ночного неба выросли три массивные фигуры.

– Вон она! – завопила истерически средняя. – Хватайте эту гадину! Это она порезала меня, она-а!!!

Искалеченный негр визжал словно боров.

Двое полицейских в коротких зеленых шортах и облегающих пуленепробиваемых сетках держали навскидку по шестиствольному боевому пулемету. Было видно, что все трое сильно нервничают, скорее всего, на атолле давненько не происходило ничего интересного и они просто отвыкли от работы.

– Попа-а-алась! – вожделенно застонал негр. И первым шагнул вперед.

Но полисмены небрежно отпихнули его назад и вразвалку пошли к столику. Лица их были тупы и решительны.

Лива поняла, тут ноготок не поможет. Тут надо на обаяние брать. Выставила свою точеную ножку в сапожке – таком странном и подозрительном в этом жарком раю, подвела поблескивающим в полумраке плечиком и раздвинула губы в ослепительнейшей улыбке.

Ни тупости, ни решительности на лицах полисменов не убавилось. Они были готовы исполнить свой долг. На седого они даже не смотрели, его для них не существовало.

– Встать? – рыкнул тот, что подошел первым. – Тебе придется пройти с нами, детка. И без шуток!

Лива не шелохнулась.

Зато встал человек со шрамом, представившийся Говардом Буковски. Он мягко и вкрадчиво улыбнулся, ни на кого не глядя, и молча протянул ближайшему копу черную пластиночку, невесть откуда появившуюся у него в руке.

Полицейский мотнул головой.

– Отвали, папаша! – процедил другой.

Седой де отвалил. Улыбка сошла с его губ.

– Исполняйте обязанности, сержант, – проговорил очень тихо, но жестко. Теперь он смотрел прямо в глаза полицейскому.

Тот вяло, будто нехотя, взял пластиночку, пихнул ее в щель анализатора-декодера на бронзовой пряжке, что украшала его грубый форменный ремень, поддерживающий столь же форменные зеленые шорты. Серьга в левом ухе у него слабенько мигнула зеленым светлячком, глаза расширились, остекленели. Тупость и решительность мгновенно исчезли с лиц у обоих стражей порядка и они превратились в совсем обычных, немного смущенных молодых парней с пухлыми губами и простодушными, еще не выцветшими серыми глазенками.

– Виноват, сэр, – пробубнил ближний. И совсем уж растерянно поинтересовался: – Мы… можем идти?

Седой кивнул, добросклоино, по-отечески.

– И крикуна прихватите, – посоветовал он.

Все это время с широченного лица желтоволосого негра не сходило идиотское выражение рекламного боя, выигравшего в лотерею миллион. Лишь после того, как оба полицейских повернулись к нему, негр выдавил гнусаво, побабьи:

– Это чего же?! Это куда же вы?!

Ему ничего разъяснять не стали. Один малый ухватил его за плечо, дернул, развернул рожей к выходу. А другой пнул под зад – вроде бы и не сильно, но как-то ловко и умело, негр вылетел под звездное небо, рухнул в песок, и только после этого заверещал резанной свиньей. Опустившийся створ оградил обитателей бара от омерзительных звуков.

– Спасибо. Вы меня спасли, – сказала Лива. И отхлебнула из крохотной рюмочки. Водка обожгла язык, до горла не дошла – от волнения во рту все пересохло. Она глотнула еще раз.

– Икорочкой, икорочкой, – услужливо подсказал седой.

Но Лива предпочла запить кипящим аргедонским льдом. В шестислойном кофеййом фужере черный, непроницаемый кофе слоями чередовался с пузырящимся льдом, это было адское сочетание горячего и холодного, бодрящего и усыпляющего. До каторги Лива пробовала эту смесь лишь один раз, в притоне Сары Черной. Ей тогда адское пойло очень понравилось. Сейчас она почти не ощутила вкуса.

– Мне вас что, теперь весь свой век благодарить? – спросила она совершенно бестактно. – То, что вы, Говард Буковски, большой авторитет среди ваших фараонов, еще ничего не значит для меня. Я привыкла вращаться в иных сферах…

– Меня зовут Крежень, – оборвал ее лепет седой. – Вам ни о чем не говорит это?

Лива вздрогнула. Она слышала эту кличку. Точно, Гуг говорил что-то. Но что именно? Неужели это он прислал седого? Он спасся?! Он на Земле?! Это фантастика, сказка!!! Слезинка выскочила из ее глаза. Лива чуть не выронила причудливый фужер из зангезейского стекла.

– Ты пришел от Буйного?! – молящим шепотом выдавила она.

– Да! – коротко ответил Крежень.

Своды над головой сомкнулись, и Иван убедился – они снова в ловушке. Он опять опоздал! Надо было воспользоваться превращателем раньше, в ходах-переходах! Сейчас они были бы неотличимы от прочих оборотней, затерялись бы среди них, а там… там – наверх! вон с проклятущей, чертовой Гиргеи! Вон!!!

– Ни хрена не поделаешь, – изрек Иннокентий Булыгин, будто бы читал Ивановы мысли. – С Гиргеи возврата нету!

– Не психуй, – сорвался Иван, – не на зоне! Не перед кем пену пускать!

Кеша только головой покачал.

– Меня на Аранайе двенадцать лет в лагерях держали. Семь раз я сбегал, Гуг, – начал он свою горькую повесть, – семь раз меня ловили. А на восьмой я ушел от этих сучар, понял?! А мы с тобой еще и пару раз по-настоящему когти рвать не пытались, мы пока в бирюльки играемся, Гуг. Мне-то все ничего, да надоедать начинает. Ты еще не видал, Гуг, как я пену пускаю.

– Ладно, не плачься. Надо разобраться сперва, где мы.

Разобраться было трудновато. Из, огромней подводной пещеры они спустились вместе с площадкой в пещерку крохотную – до сводов три метра, куда ни плюнь. Под ногами выеденная порода. Поди-ка разберись! Иван закусил губу. Время шло. Неумолимо и неостановимо. Время играло против него, против Кеши, Ливы, Гуга, Дила Бронкса, против всех землян на Земле, против всех землян, рассеянных по Вселенной, против неземлян… Черное Благо расползалось по свету, въедалось в Мироздание по незримым порам. Они уже были рядом, они дышали в затылок смертным дыханием. Как он был наивен, когда полагал, что Система бесконечно далека от Земли, что еще есть океан времени – год, а то и два, три… Он вырвался в этот подводный ад максимум на неделю, так и Дилу сказано. Но, похоже, он застрял туг навечио! Нет, он сказал Дилу, что за веделю может не обернуться, он еще тогда предчувствовал, он знал – с Гиргеей не шутят. Но без Гуга Хлодрика Буйного он не мог начать главного дела* Он не мог быть везде и всегда один! Он и так вединочку напорол много глупостей, много зла содеял. Он ощущал себя поганым, гнусным дикарем-язычником, негодяем. Где-то в дебрях Осевого измерения его Светик – измученная и истерзанная, ждущая. В многомерных лабиринтах Системы он бросил светловолосую, такую доверчивую Лану. Сколько прошло времени по тамошним часам? жива ли она?! она не умрет, пока он не вернется за ней! А в Пристанище, в хрустальном гробу потаенной, закодированной биоячейки его ждет Аленка, ждет не одна, с сыном, с его сыном. Это ведь бред! это наваждение какоето! Троеженец несчастный! Шейх аравийский! Нет, они погибли! Это их призраки мучают его, их печальные, вездесущие тени. И все равно он нужен им, нужен их теням. Он всем нужен! Он нужен везде! Его мучительно и долго ждут.

А он сидит в этой гнусной пещере, в этой норе без выхода. Сидит сиднем! Иван готов был зубами грызть породу, рвать ее ногтями, пробиваться наверх сквозь толщи Гиргеи. Сколько на это уйдет времени? век? тысячелетие?! Нет, лучше смерть, чем позорная и никчемная жизнь комара, бьющегося о стекло!

– Да ты не печалься. Гуг, – посочувствовал Кеша Мочила, – объявится кто ни на есть, скажут, чего им от нас надобно.

– Откуда ты знаешь, – отозвался Иван, успокаиваясь, – вон возьми какую-нибудь белку земную, она собирает орешки-ягодки, да прячет их по щелям да дырочкам, пусть полежат, авось, потоми пригодятся, когда голодные дни настанут. Так и нас эти твари запрятали, через годик-другой достанут чего останется и слопают. Вот тебе и вся арифметика!

– Хреновая арифметика, – согласился Кеша. – Только неправильная она. Гляди! – Он указал рукой вверх.

Вода медленно отступала от сводов.

– Это шлюз! – выпалил Иван.

– То-то и оно. В шлюзовую камеру просто так, прозапас пихать не станут. Пора нам железо скидывать.

Иван усмехнулся. Но ему было не до смеха. Стало вдруг отчетливо ясно, что в этой игре главные фишки вовсе не полубезумные подводные оборотни, и скоро в этом придется убедиться воочию.

Вода ушла в невидимые щели-капилляры, пещерка стала на вид еще теснее и гаже. Камера тюремная. Темница. Не хватает зарешеченного оконца… Только успел Иван подумать об этом, как оконце появилось – изъеденная стена по левую руку бесшумно уплыла в незримую нишу, открывая не просто оконце, а окнище, огромный и плоский матово черный экран.

– Щас нам кино покажут, – объявил Кеша и демонстративно уселся вполоборота к экрану. У него были железные нервы.

– Покажут – поглядим! – ответил Иван. Он стоял столбом, вперившись в черную гладкую поверхность. Нехорошие предчувствия бередили душу. И они не оказались ложными.

Экран вспыхнул загробным зеленым свечением. Выпучилось объемное бледное лицо, старческое, полумертвецкое. Но взор у старика был ясным. На тонких губах змеилось довольная и немного высокомерная улыбка.

– Не надоело бегать? – с ехидцей спросил старик.

Серьезные! Это был худший из вариантов. У Ивана ноги подкосились. Кеша ничего не понимал, он смотрел то на Гуга-Ивана, то на экран, и глаза его были круглы и бессмысленны.

– Молчишь? А мне кажется, надоело. Ведь ты ушел, не попрощавшись, верно?

– Конечно, – процедил Иван сквозь зубы, – я мог бы и попрощаться, и дверью хлопнуть напоследок. Но я пожалел твою старость, ублюдок!

– Через часик-другой ты будешь на Земле – и мы разберемся, кто из нас ублюдок, А заодно немножко поковыряемся в твоих тупых мозгах. Это будет очень неприятно, но мы не брезгливы. Ты все понял?!

Ивана вдруг словно прожгло насквозь. Как же так, ведь он в обличии этого старого викинга-разбойника Гуга?! Как же старик узнал его?! Не может быть! Тайну яйца-превращателя знают считанные единицы!

– Чего вызверился, пень трухлявый?! – грубо спросил Кеша. Ему не нравилось, когда оскорбляли друзей.

– Ты, подонок, сдохнешь в этой вонючей дыре, – снова заулыбался старик с ясным взором, – ты нам не нужен.

Кеша был человеком простым, он встал на ноги и со всей силы долбанул кулачищем в бронеперчатке по экрану.

Экрана он не пробил и даже не поцарапал, но зато душу облегчил. Иван от этого неожиданного Кешиного поступка тоже немного отмяк сердцем. Не так страшен черт, как его малюют! Еще поглядим – кто кого. Он снова высвободил руку из пневморукава, поднес яйцо к губам, выдохнул гулко, с силой. Его прошибло холодным, гадким потом, зубы выбили дробь, кольнуло в затылке… все! он снова был в своем теле. Умирать надо в своем теле, уж коли встречать костлявую, так глаза в глаза, без масок!

– Ну не хрена себе! – удивился Кеша. И тут же осклабился. – Гуг тебе, Ванюша, за такие дела еще всыпет по первое число. То-то я гляжу, пахан у нас чудным каким-то стал, будто его качучей накачали, то-то я гляжу, у Буйного крыша прохудилась… А тут вон оно что!

– Не паясничай, Кеша! – оборвал его Иван. – А то ты не догадывался, что Гуг уже на Земле.

Дил Бронкс ничуть не удивился, когда дубовая дверь в его конюшне дрогнула, загудела и, срывая древний деревянный засов, распахнулась настежь.

– Ты мне только лошадок не напугай! – сердито сказал он и выпучил свои базедовые глазища. – Ты думаешь, им тут сладко, ты думаешь, они не тоскуют по зеленым лугам Земли?!

Гуг Хлодрик остолбенел. Весь раж с него схлынул мигом. Он замер полуголым, пышущим жаром исполином.

– Да-да, – как ни в чем ни бывало продолжил Бронкс, похлопывая текинского жеребца по холке своей черной лапой в перстнях, – им не так уж и сладко болтаться в этой звездной пропасти, Гуг! Они все понимают. Но на какой еще станции ты бы увидал таких красавцев?! – Бронкс одним махом вскочил жеребцу на спину, стиснул крутые бока голыми ногами – так и казалось, что он сей же миг сорвется с места и ускачет в неведомую даль лихим галопом.

Но никаких особых далей на Дубль-Биге-4 не было. Дил Бронкс гонял своих двух лошадок обычно по искусственной травушке-муравушке вокруг русской баньки с прорубью да водил их за собой по узким станционным коридорам-переходам, когда в них не было Таеки. Верная половина Бронкса недолюбливала его причуд вообще, а лошадок просто боялась – они ей представлялись огромными и страшными ископаемыми чудищами, от которых плюс ко всему прочему еще и попахивает. Дил Бронкс любил всех, кто ему дорого обходился. Он любил Таеку, любил баньку, любил этих двух тонконогих красавцев, любил до безумия свой сверкающий и сказочный Дубль-Биг.

Текинец взвился на дыбы, закинул голову. Но сбросить десантника-пенсионера не смог. Бронкс захохотал, скаля огромные зубы, хлопая в ладоши и поощряя любимую лошадку к новым фокусам. Потолки в конюшне были высоченные, метров под семь, зато сама она была явно маловата – пятнадцать шагов, что вдоль, что поперек. От охапок свежего сена, разбросанных тут и там, несло остро и едко.

Гуг подошел ближе и, чуть не тыча в зубы весельчаку, заявил:

– Только законченный болван может запихать себе в рот стекдяшку и после этого скалиться! Отвечай, старый ловчила, ты замешан в этом деле?! – Он ударил себя в грудь кулаком.

– Ничего себе стекляшка! – обиделся Бронкс, спрыгнул с текинца и упер руки в бока. – Я заплатил за этот бриллиант больше монет, чем ты их заработал за всю жизнь! Погляди, олух, какая чистота! сколько карат! Не-ет, ты ничего не понимаешь, Гуг! – Ослепительный камешек в его переднем зубе отражал всю Вселенную, горел всеми гранями. – Ты лучше ответь, куда подевал Ивана?!