Дед Иван оглянулся. Вокруг не было ни души.
      — Так ты не здесь продавай газеты. Ты у автобусной остановки. Там хоть народу больше.
      — Туда меня мужики не пускают... И тетки... Конкуренция.
      — Ладно, сказал дед. Давай мне газеты, я сам продам.
      Они пошли к автобусной остановке, где дед Иван, приосанясь, закричал тонким стариковским голосом:
      — А вот кому завтрашний номер! Мэр города о воровстве! Куда уходят наши деньги! Маленькая зарплата и как с этим бороться!
      (Дед сочинял вдохновенно.)
      Редкие прохожие начали останавливаться. Пара милиционеров подошла, постояла и вдруг купила два номера.
      Вдали, прячась за углом, маячил маленький Чума.
      Всю пачку дед Иван продал за пять минут.
      С раздувшимся карманом он пошел через площадь к Чуме.
      Но его остановил какой-то парень.
      — Деньги давай, дед, это не твоя территория. А это наша территория.
      И тут бешено залаяли Дамка и Тузик.
      Оскалясь, с пеной у рта, они кидались на парня, как охотничьи лайки на лося.
      Парень отступил, споткнулся, упал.
      Дамка кинулась к нему, самозабвенно лая. У нее, видно, были к нему свои счеты.
      Тузик атаковал с другой стороны.
      Парень вскочил и с проклятиями кинулся бежать, провожаемый храброй парой.
      В это время подошел автобус.
      Чума быстро среагировал и оказался в автобусе еще раньше деда.
      Что самое интересное, обе собаки обнаружились под лавкой уже после отправления. Они лежали, тяжело дыша, и посматривали любящими глазами на деда.
      Дедушка Иван даже начал строить планы, как приведет их домой, будет кормить макаронами, гулять с ними, и что если их вымыть и расчесать, то Дамка будет вылитый тибетский терьер с отклонениями в сторону борзой (ноги длинноваты и общая потрясающая худоба).
      Что касается Тузика, то он был ростом и ногами похож на бульдога, только с хвостом бубликом и не такой высокий, а мордой Тузик смахивал бы на терьера (усы и бородка), если бы уши не подгуляли.
      Дедушка Иван не мог признаться самому себе, что ему трудно возвращаться в пустой дом.
      Однако деликатные собаки не стали никому навязываться, а сошли на первой же остановке «Фабрика-кухня». Видимо, ночью они подрабатывали сторожами.
      Дед Иван, не глядя, отдал Игорьку-Чуме все деньги из кармана, зато Чума все их пересчитал.
      Денег оказалось даже больше.
      Может быть, кто-то по душевной доброте сунул Ивану лишнего, старикам не то что молодежи — все стараются помочь (хотя дед честно давал сдачу).
      Или у него в кармане были собственные деньги.
      — Ничего, важно, что не меньше! — сказал торжественно дед.
      — Нам чужого не надо, — хмуро ответил Игорек и вернул сдачу.
      — Это ты зря, но я тебя понимаю, — ответил дед.
      Так они ехали навстречу приключениям, а тем временем волшебница Валькирия тоже не стояла на месте.
      Волшебница Валькирия, она же телевизионный ведущий Валентина, она же ворона Валька, она же крыса Бесфамильная, даром времени не теряла и носилась по всему телевидению, как катер на воздушной подушке («подкидыш», по-морскому), а за ней на невидимой привязи, в виде водного лыжника, бороздил коридоры Сила Грязнов.
      Валентина Ивановна, до одурения похожая на известную эстрадную певицу, хриплая, накрашенная, лохматая, в мини-юбке, отличалась от артистки в худшую сторону, т. е. имела необъяснимую привычку плевать на пол, ковыряться в носу и выражалась теми же словами, что и каменщик в том случае, когда ему на ногу падает второй кирпич, или слесарь при виде свороченного набок вентиля с горячей водой, которая течет прямо в руки.
      Тем не менее Вальку ценило руководство, все у нее кипело, указания исполнялись, уже человек привез хирургические инструменты, другой был послан за клюквой и т. д.
      Тем временем Валька в сопровождении Силы Грязнова летела по коридорам телевидения, направляясь на совещание.
      И тут произошел один досадный случай.
      Валька завернула за угол, заложив крутой вираж, а Сила Грязнов не вписался в поворот и затормозил, ткнувшись плечом о стену, и тут же влетел в объятия юной милиционерки.
      — Ваши документы, — приказала милиционерка, ослепительно улыбаясь.
      Сила Грязнов где-то уже видел это личико, то ли вчера в ящике кухонного стола, то ли сегодня у Валентины в сумке...
      Эдик (Сила Грязнов), и без того скандальный, а тут еще и плечо задето, оскалился и сказал прямо в это чистенькое, намытое, кукольное лицо:
      — Пошла ты!
      При этом он отодвинул милиционерку пухлой рукой.
      Но она не отодвинулась.
      Мало того, здесь же, как по волшебству, оказался патруль, и Эдика повели выяснять насчет документов (пропуск на телевидение у него куда-то делся).
      Повести-то Эдика повели, но он снова возник на том же месте в пустынном коридоре у поворота.
      Вместо него исчезла юная милиционерка.
      Причем она исчезла как-то постепенно, растаяла по частям.
      На месте ее белокурой кукольной головы оказалось рыло Эдика, красное, с продолговатым носиком и без подбородка, но зато с редкими усишками.
      Вы бы видели эту морду над безупречным мундиром, юбочкой и блестящими сапожками милиционерки!
      Потом испарился мундир, вместо него возник мятый серенький пиджак Эдика и под ним шерстяной свитер того же цвета, не стиранный с момента покупки.
      Затем улетучились розовые ножки и начищенные сапожки и выявились тускло-синие джинсы, желтые на коленях, и заплеванные зимние коричневые сапоги на каблуках, стоптанных внутрь: то есть вылитый Эдик.
      Эдик встряхнулся, сшиб ноготком лишнюю нитку с рукава (вот где была, кстати, роковая ошибка новоявленного Силы Грязнова, но об этом позже) и косолапо побежал за Валентиной Ивановной.
      А другой Сила Грязнов в то же время буянил в местном отделении милиции, крича, что он всех казнит в кипящей кастрюле и сменит правительство, что он главный на телевидении и в мире. Была срочно вызвана скорая психиатрическая помощь.

ЭТО НЕ ТЫ, ЭДИК!

      Приключения деда Ивана только еще начинались, когда он привел мальчика Игорька Шашкина по кличке Чума к себе во двор, и Чума, поплевав на руки, подтянулся и полез вверх на большую старую липу.
      Тут же под деревом собрались болельщики — бабушка с внуком, который тоже хотел лезть на дерево, и она его держала, как владелица бульдога держит своего пса при виде кошки, трехлетний же внук отчаянно вопил и молотил ногами в воздухе.
      Далее под дерево пришли безработные мальчики, которые все еще не поймали кота и поэтому носили с собой на всякий случай консервную банку, телогрейку и бечевку для приспособления банки к кошачьему хвосту.
      Кроме этого, за событиями наблюдали домохозяйки из окошек, привязанные к своим кастрюлям и бакам.
      Вороны, поднявшись с гнезд, носились над двором с криками «грабят» и «это наши яйца, это не вами положено, не вами и будет взято».
      Сконфуженный дед Иван тоже стал кричать Игорьку, чтобы он не брал вороньих яиц.
      Мальчики тут же кинулись тоже на дерево.
      Однако недаром Чума — Игорек Шашкин славился во всем поселке Восточный своими талантами.
      Мальчики не смогли подняться туда, где ходил свободно, на манер акробата, Игорек, то перемещаясь на одних руках, а то и ходя, как по канату, по тонким веткам.
      В гнездах не было ничего интересного — вороны, видимо, в этот период интересовались только старой ватой, шерстью и поролоном, и их жилища напоминали распоротые матрацы.
      Куклы Барби не было нигде.
      Единственное, что нашел Чума, кроме яиц, был парик золотистого оттенка, загаженный и утоптанный (в нем как раз, среди локонов, и лежало будущее потомство ворон).
      Чума вытряс из него яйца обратно в гнездо и положил себе в карман, подумав, что парик можно выстирать и отдать матери, она давно мечтала о чем-нибудь таком.
      Со своей добычей Шашкин ловко спустился, попрощался с расстроенным дедом и побежал на автобус, а парик еще появится в нашем рассказе, ибо это был тот самый волшебный парик неряхи Валькирии, надев который человек сразу становился похожим на Вальку, как две капли воды.
      Валькирия хранила этот парик в одном из своих вороньих гнезд, и ее родственницы, натуральные вороны, начали использовать парик с его обратной стороны как натуральную подстилку — очень удобно, ведь парик и есть гнездо, в которое некоторые кладут свою лысую голову, как яйцо.
      Так что Валькирия, когда увидела, во что обратился ее парик, плюнула и забыла его в гнезде навеки (не стирать же).
      Этот-то парик Игорек и припас для мамочки.
      А дед ни с чем вернулся к себе домой и, пребывая в плохом настроении, пообедал теплыми макаронами и сел заканчивать скамеечку для Барби.
      Что касается волшебницы Валентины Ивановны, то она уже ждала Эдика у лифта на телевидении.
      Кстати сказать, Валентина Ивановна не могла бы точно сказать, зачем вообще ей нужен был Эдик.
      Сильно пьющий, ленивый и злобный, вдобавок ко всему думает только о себе («А не обо мне», говорила себе Валькирия), хотя все это ладно.
      Ну моется только по субботам, размышляла Валькирия, почесываясь под париком, ну и я так моюсь, какая разница.
      Далее Валькирия трезво рассуждала: ведь и я такая же, то есть много курю, пью и никогда не мою посуду, просто выкидаю! (Выкидываю, поправила она себя тут же, вспомнив уроки грамоты в Гималаях.)
      А не мыла Валька посуду (а на фиг), потому что ела с газеты, будучи в душе вороной, иногда даже сидела на пустыре и рылась насчет червяков, которыми тут же и закусывала, и даже видавшие виды алкоголики из кустов наблюдали за этой картиной немного смущенно: сидит тетка на земле, выкапывает что-то из лужи и ест, обливаясь при этом грязью.
      Но Валька ведь не видела себя со стороны в такие минуты.
      Мало ли кто как ест. У человека часто нет времени и возможности контролировать свой аппетит.
      Ну захотелось червячка заморить, ну и ладно.
      А вот Эдика было как-то все время жалко.
      Хотелось его кормить, баловать, покупать ему мороженое и цветные шарики, новые штаны и рубашечки, хотелось приобрести ему деревянную кроватку и трехколесный велосипед, ведро и совок для песка, игрушечные машинки, сачок для бабочек...
      Но Эдику явно нужно было другое — власть над миром.
      «Зачем?» — спрашивала себя Валькирия.
      И так проживем.
      «Мне не нужно ничего, — думала Валька, — его я как-никак прокормлю, будем ходить в парк, я его покатаю на качелях...»
      («Хочешь, сынок?» — мысленно говорила Валентина Ивановна.)
      Наконец-то Эдик подбежал разболтанной походкой, как будто у него развинтились гайки, и волшебница Валентина с удовольствием на него посмотрела, сказала: «Успел, недовесок». И они оба вошли в лифт ехать на совещание, на так называемую «летучку».
      На летучке В. И. встала во главе длинного стола заседаний, подумала, поковыряла в носу, вытерла палец о стену и быстро перечислила главные вечерние программы и как с ними бороться.
      Первое: все фильмы, игры и новости снимаются с эфира долой.
      Второе: вместо всего этого по все программам пускаются две передачи — «Сам лечу свою куклу» и «Сам варю себе суп».
      Третье: готовы ли кастрюли, вода, плиты, картошка-моркошка и все остальное?
      Четвертое: готов ли оркестр духовых инструментов с маршем Шопена (так называемый «Марш Фюнебр», похоронный)?
      Далее: готовы ли клюквенный сок, острый нож, штопор для выковыривания глаз, шило для ушей?
      Есть ли спички и свечка для раскаливания клещей и наготове ли сами клещи?
      Построена ли маленькая виселица, и куплен ли шнурок к ней?
      Докладывали помощники, водители, грузчики, ассистенты, операторы и звуковики.
      Все уже было закуплено, в случае нехватки средств Валентина Ивановна ловко доставала откуда-то из-под стола (на самом деле из воздуха) толстые пачки валюты.
      Люди просто горели на работе.
      У всех были красные уши и чуткие руки, которые сами собой шевелились при виде денег.
      — А кто сидит на телефонной связи с Гималаями? — орала В. И. — Нам нужно будет соединиться с домом Амати в момент казни!
      Дело двигалось.
      Сила Грязнов сидел в кресле, выпрямившись, как струнка, и маленькие глаза его сверкали неподдельной злобой.
      Валентина Ивановна несколько раз говорила, что именно Грязнову должны подчиняться все, кто сидит за главным пультом. Именно он должен будет переключить действие в нужный момент на кастрюлю с кипящим супом.
      Но, когда В. И. произнесла в очередной раз: «И все, что он скажет, все выполнять как из пушки, понял-нет?» — она посмотрела на Силу и как-то засомневалась.
      Что-то в нем было не то.
      И вдруг Валька потянула носом воздух.
      Тут же она завопила:
      — Сила! Эдик!
      — Ну, — лениво откликнулся Эдик.
      — Ты че воще, чудик? — спросила Валька. — Совсем, что ли, уже?
      — Ниче, — ответил Сила Грязнов.
      — Ты че, в натуре, надушился, нет?
      — Нет, — сказал Сила Грязнов и как-то странно заколебался, заструился в воздухе.
      — Бандиты, измена! — завопила Валькирия. — Это не ты! Не он! Он ничем не воняет!
      Сила Грязнов как-то вяло сказал:
      — Не врубаюсь в юмор.
      Валька вся просто кипела.
      — Вчера чеснок жрал? Пива три бутылки выпил? Бутылку водки? Кислую капусту бочку на себя опрокинул? Когда искал рассол в подвале в магазине? — Она еще раз потянула носом. — А от него несет фиг знает чем!
      Силу Грязнова в ответ перекосило и поволокло к открытой форточке.
      Секунда — и он исчез.
      В воздухе действительно стоял запах ландышей и молодого березового листа.
      — Это мы еще выясним, кто тут шпионит, — злобно сказала Валентина, — и где мой Эдик.
      Она сунула в рот сухую корку и принялась сосать, причмокивая.
      — Так, — сказала Валентина Ивановна. — Где телефон?
      И она заорала в трубку:
      — Это мой сотрудник, вы что? Верните его! Куда? Это где это? А сколько время назад?
      (Валька впопыхах забыла уроки доброго волшебника Амати, который каждый раз поправлял ее: «не сколько время», а «сколько ВРЕМЕНИ»).
      — Да? Ну ладно, я сама вылетаю.
      Тут сотрудники стали свидетелями того, что вместо Валентины Ивановны на столе оказалась лохматая ворона, которая крякнула, присела и вылетела в форточку, как снаряд.
      Сотрудники, довольные и свободные, пошли в буфет, где мы их и оставим, а ворона Валька помчалась как сумасшедшая вслед за какой-то «скорой помощью», обогнала ее и уронила из лапы моток колючей проволоки прямо под колеса.
      «Скорая» остановилась, шофер выскочил и присел перед дырявым колесом, вышел поразмяться и фельдшер, а Валька стукнулась оземь, обратилась в Володю-слесаря и открыла дверцу «скорой» пассатижами.
      Эдик, выскочив из машины, кинулся на слесаря Володю под лозунгом «ща убью всех», желая отомстить за свой подбитый глаз, но Валькирия быстро сменила промасленный ватник и черные штаны слесаря на мини-юбку и белую пушистую кофточку.
      Сила, увидев родное лицо, слегка успокоился.
      Валькирия подула на Эдиков глаз, похожий на лопнувший баклажан, и через мгновение Сила Грязнов смотрел двумя одинаковыми маленькими злыми глазенками.
      — Поехали, сыночка, — сказала внезапно Валентина Ивановна.
      И они поехали на такси обратно на телевидение.
      — Я гений, ты никто! — воскликнул Сила Грязнов.
      — Никто, — согласилась волшебница.
      — Я властелин мира, — заявил Сила. — А они меня обижают.
      — Я всех придушу за твою слезинку ребенка! — воскликнула Валентина Ивановна. — Ты у меня будешь царь мира.
      — Когда? — с мукой в голосе спросил Эдик-Сила.
      — Когда-когда, завтра вот.
      И в доказательство она вытащила из сумки куклу Барби Кэт, которую с утра таскала с собой, и потрясла ею в воздухе.
      Сила Грязнов хотел было разорвать куклу на запчасти, но Валентина Ивановна не дала.
      — А то ты всю казнь мне испортишь. Терпи до завтра.
      И она добавила:
      — Терпеть, вертеть, видеть, ненавидеть, обидеть! Ты эти глаголы проходил в школе?
      — Не понял, — ответил на это Сила.
      — Ну вот, вот это все завтра и будет!
      И с этими словами Валькирия сунула Кэт обратно в сумку, где пахло табаком, высохшим квасом (от старой хлебной корки), пудрой и почему-то керосином.
      Потом Валькирия подумала, открыла свою сумку, полюбовалась на Кэт и сказала:
      — Что-то она мне не нравится. Маша это или не Маша? Так. Хорошо.
      Ладно.
      — Глаз болит, — пожаловался Сила.
      — Мы отомстим, не мешай. Пусть все зрители принесут по Барби, — пробормотала Валентина Ивановна. — Авось я ее узнаю.
      — Чего? — переспросил сонный Сила Грязнов.
      Валькирия яростно сосала и грызла сухую корку, но, видимо, напрасно: ни в одном из пятнадцати томов книги «Несколько секретов для добрых волшебников» не содержалось совета о правильном проведении казни.
      А Барби Маша сидела у деда Ивана в кукольном домике на окне и говорила в телефон:
      — Кэт, Кэт, ты слышишь меня? Прием.
      И Кэт, как бывалая радистка, отвечала полузадушенным голосом из сумки Вальки:
      — Слышу тебя, прием. Какая-то казнь назначена на завтра. Остальное не знаю. Она подозревает, что я не Маша.
      — Постарайся понять, как слышишь, прием.
      — Слышу тебя, конец связи.
      И тут вошел дед Иван и страшно обрадовался, увидев Машу в домике на окне, и в честь этого тут же пошел на кухню и принялся за макароны с томатным соусом.

СУПЕРПРИЗ

      Чума — Игорек Шашкин только с утра сбегал за пачкой газет для продажи и уже было собрался идти к матери в больницу, нести ей продукты, как Шура Шашкина явилась домой сама, забинтованная, в воинственном состоянии.
      — И все! — сказала она с порога. — Пусть сами теперь разбираются! Если я помру! Сами все под суд пойдут!
      Игорек Шашкин был человек малоразговорчивый, и он только вопросительно уставился на мать.
      — Выписали меня. Бинтов, говорят, больше нету, лекарств для самих врачей не хватает... И ладно! И то, я в больнице спала плохо... Еще вчера одну женщину положили, тоже по голове стукнутая, у ней сумку прохожий отобрал... А в сумке бутылка постного масла и три кило картошки... Он ей этой сумкой по голове-то и саданул. Наркоманы проклятые... А мы с этой больной вдвоем лежали, да... Ее ко мне положили... Коек не хватает, мы с ней валетом... А у меня бессонница... Она-то спит-ночует, а я не могу... И не повернуться... Я утром на обходе говорю, что же это такое творится, доктор, а она меня не поддержала, лежит на моей же кровати ногами мне в лицо и молчит, боится и такое место потерять, а доктор мне улыбается, «вы у нас выписная».
      Тут Шура Шашкина обняла сыночка.
      — А дома лучше!
      Но суровый Игорек уже был занят: он просматривал сегодняшнюю газету, которую ему предстояло продавать.
      — Ты ел чего-нито?
      — Ел, — машинально отвечал Игорек, читая интересное объявление.
      В этом объявлении говорилось, что для участия в передаче телевидения «Сам лечу свою куклу» приглашаются дети с родителями, дети нужны боевитые, с опытом вольной борьбы на улице, мужественные, не боящиеся крови — ни своей, ни тем более чужой; дети и родители, любящие совместные просмотры боевиков и ужастиков; родители тоже приглашаются такие, которые воспитали из своих детей бойцов, а не слюнтяев; и такие родители, которые спокойно реагируют на крики и слезы и готовы любыми способами вырастить детей твердыми, не знающими, что такое слюни и сопли, людей будущего.
      Но самое главное, на что обратил внимание Игорек, была заключительная часть объявления, где говорилось о суперпризе передачи: это были две автомашины «мерседес» и ключи от трехкомнатной квартиры, а также туристические путевки в Пхеньян, в джунгли Кампучии и Анголы в пионерские лагеря к юным борцам.
      Больше всего Игорьку понравилась идея с трехкомнатной квартирой: уехать из барака от пьяного соседа — это была их с матерью мечта!
      Как часто они бродили по ночам, ожидая, пока дядя Юра утихомирится и перестанет бить топором в их дверь...
      Единственным пропуском на передачу должна была стать кукла Барби в любом виде, даже безногая или безголовая.
      Игорек задумался.
      Он вспомнил, что он однажды доставал деду Ивану что-то из вороньего гнезда, что-то типа куклы Барби.
      Может, дед ее и даст на один-то вечер?
      — Собирайся, — сказал он матери, — поедем в город.
      — Куда я с забинтованной головой? — возразила лежащая на своих высоких подушках Шура Шашкина.
      — А у меня есть для тебя вона что! — сказал Игорек и достал из кармана какую-то лохматую, косматую, по виду драную ветошь.
      — Ну спасибочки, — сказала с обидой Шура, — на помойке подарок мне отыскал!
      Молчаливый Игорек с силой встряхнул свой подарок.
      Полетели какой-то прах, камушки, веточки, песок и перья.
      Возникло игривое сияние, и Чума преподнес Шашке дивный золотистый парик.
      Шура взяла это чудо в руки, слезла с кровати и пошла к своему туманному старому зеркалу.
      (Не забудем, что этот парик был волшебный, вороны Вальки, и тот, кто его надевал, автоматически принимал вид телеведущей Валентины Ивановны, причем парадный, при гриме, пудре и драгоценностях.)
      Но, посмотрев на себя в зеркало, Шура засомневалась, всплакнула и сказала:
      — Вид у меня не тот. Голова в бинтах туда не влезет, а лицо вообще, как ерошка нечесаная.
      — Ладно, — промолвил Игорек, — ты парик пока не надевай, поедем так, а у входа натянешь.
      Игорек покормил мать (на завтрак у них была бутылка «Пепси», шоколадка и батон — самая роскошная еда, о которой мечтают все мальчики), потом они долго одевались, мать все сокрушалась, что нечего надеть, и в результате, при полном параде, во всем относительно чистом, хотя и неглаженом, они сели в автобус и поехали в город.
      Кстати сказать, в этом автобусе под задним сиденьем лежали две горемыки, собаки Тузик и Дамка. Судьба их поприжала, и если раньше они получали хоть какую-то зарплату, кости и огрызки, работая сторожами во дворе столовой, то теперь столовую закрыли и переоборудовали в магазин «Итальянская офисная мебель».
      Это было заведение, странное для поселка Восточный, где обитали в основном рабочие давно остановившейся чесально-валяльной фабрики.
      Кому тут могла понадобиться офисная мебель, было непонятно: если кто и посещал магазин, то только в самом начале и ради смеха, местные жители смотрели на ценники и гоготали.
      А чужие ездить в поселок Восточный боялись.
      И зачем существовал этот магазин, раз в нем ничего не продавали, так и осталось секретом, в том числе и для нас.
      Таким образом, Дамка и Тузик были навеки выгнаны со двора бывшей фабрики-кухни, где обосновалась страшная собачья охрана, и теперь ехали куда глаза глядят на автобусе.
      И слизывали слезы с усов.
      А Чума-Игорек с матерью Шурой, которая сидела и качала головой, обширной, как кастрюля (бинты не были видны под платком), — они попались собакам на жизненном пути в виде счастливого случая: в хорошей компании и ехать веселей.
      Собаки перебрались под сиденье Шашкиных и замерли.
      Там мы их всех и оставим и перенесемся в дом деда Ивана.
      Что касается деда, то он заканчивал отделывать свой музыкальный инструмент, отлакировал его и уже был готов посадить куклу Машу за этот органчик, но пошел обедать, чтобы дать лаку просохнуть.
      А Барби Маша переговаривалась по игрушечному телефону с Барби Кэт.
      Разведчица Кэт передавала:
      — Мы на телевидении... Валька меня держит в сумке у локтя... Они говорят все время о том, будет ли работать виселица... Что нужна табуретка... Игрушечная табуретка... Так... Кто-то, женский голос, говорит, что знает одного мастера, у которого наверняка есть игрушечная мебель, он сделал сам домик для Барби... Она этого мастера снимала для телевидения, зовут дед Иван. Так... Плохо слышно... Валентина что-то шепчет... «Я, — шепчет, — знаю этот домик, мне подходит... Пусть едут за табуреткой... Или я, говорит, сама поеду...» Мы бежим к лифту... Трясет... Спускаемся... Маша! Спасайтесь! Они едут к вам!
      Дед на кухне безмятежно и не спеша ел теплые макароны с кетчупом и читал любимую книгу «Маленький лорд Фаунтлерой», которую его бабушка получила в подарок, будучи маленьким ребенком.
      Дед Иван не торопился.
      А вдали уже (Маша это чувствовала) запахло горелой резиной — оттуда неумолимо приближался автомобиль Ф231-ТВ-Ф31 с антенной, визжа шинами.
      Маша села в домике в свое кресло — спасать себя она не умела, а деду Ивану ничего не грозило.
      Тут раздался резкий звонок в дверь.
      Так могли звонить только очень грубые, неотесанные люди.
      Дед Иван пошел открывать и впустил очень интересную компанию Игорька Шашкина, его мать Шуру-Шашку с огромной головой и двух собак.
      — У вас Барби? — вместо приветствия спросила Шура Шашкина.
      — Что? — ответил дед Иван.
      — Говорю, у вас Барби? А то там трехкомнатную квартиру дают... Но надо приходить с Барбями. Без Барбей не пускают. Там в газете о Барбях сказано... Вы нам не дадите на денек? Так измучилися, так измучилися... Сосед с топором бегает... В больнице лежала... Голову разбили мне... Все отобрали, что вы Игорьку дали... Если бы в кажной семье было по Барбям... Хвать, я в больницу попала, хвать, с работы уволили... Кольцо-то забрали за долги... А то нет у всех Барбей, не напасешься... А трехкомнатная квартира — суперприз...
      Все, что говорила Шашка, было чистой правдой, но она говорила таким визгливым голосом, что дед Иван ничего не понял и подумал, что это пришли нищие, которые должны быстро выкрикнуть свою историю и быстро собрать деньги, прежде чем люди опомнятся, а сами на собранные деньги побегут пить и драться в свободное время топорами.
      На слове «кольцо», правда, у Шашки промокли глаза, но лишь на мгновение.
      Единственное, что показалось деду Ивану странным, это начало рассказа, обычно это был громкий вопль: «Мы сами люди не местные, мы сами люди беженцы» — и еще одно: женщину-то он не узнал, а вот парнишка показался ему очень даже знакомым.
      — Чума, — сказал дед, — а Игорек откликнулся: «Ну».
      — Нам хоть какую, — продолжала кричать Шура-Шашка, — хоть без головы, хоть без рук! Можем ее располовинить, если вы не верите, вам оставим одно, а себе возьмем иное.
      Тут дед Иван всполошился.
      — Вы меня извините, начал он. Но...
      — И ты нас извини, если что не так, — перебила его Шура. — Но нам срочно надо. Да мы тебя знаем. Мы еще к тебе, дедуля, приезжали, что возьмем опекунство над тобой... Вспомнил?
      Тут в ход пошел Игорек.
      — Нам надо куклу, — сказал он сипло. — Ну, которую я тогда достал. Ну вот эту. Еще из гнезда-то, я лазил.
      И он показал на Барби Машу.
      — Эту я не могу, — быстро сказал дед и спрятал Барби за пазуху.
      Пришедшие замешкались.
      Они не ожидали такого отпора.
      Они думали, что старичок все отдаст хорошим людям, тем более что кукла-то нужна ненадолго.
      — На один день! — закричала Шурка. — На единый день!
      Они придвинулись к деду вплотную.
      Шура-Шашка заходила со спины.
      — Ну хоть без ног и без головы, — бормотала она, обнимая деда.
      — Спасите, — негромко сказал дед. — Помогите.
      Он сложил руки на груди крестом, как святой.
      Собаки смущенно закашлялись — не залаяли, а именно поперхнулись.
      Если бы они могли, они бы зарыдали, как рыдают дети, у которых разводятся родители.
      О ужас! (Собаки зажмурились, и Дамка спрятала голову за спиной Тузика.)
      Чума-Игорек полез деду за пазуху.
      В этот момент слегка треснула дверь, собаки опомнились и бешено залаяли, и в квартиру свободно, как к себе домой, вошла телеведущая, бывшая ворона Валька-Валькирия, в сопровождении редакторши телевидения, которая заорала:
      — Вот вам дед, вот вам вся мебель! И стулья, и табуретка!
      Валька-ворона же увидела немую сцену — Чума-Игорек, взявший старика за воротник, и тетка с головой, как тыква, которая этого деда схватила сзади, и сказала:
      — Во ястребки! То, что надо! Заберем их на передачу! Один к одному. Вали все кулем, потом разберем! Есть у них Барби?
      — Есть, есть, — сказал мальчик Чума. — Вот у него.
      И Чума для достоверности похлопал по дедовой рубашке.
      Дед Иван стоял ни жив ни мертв.
      — А, — сказала Валька, — я его знаю.
      Собаки истошно лаяли на Вальку.
      Она поднялась на цыпочки, замахала руками, как ворона, и гаркнула в ответ.
      Собаки присели и замерли, закатывая в ужасе глаза.
      Редакторша, растопырив локти, словно хозяйка на базаре, стала копошиться в домике, табуретку не нашла и ухватила скамейку, приготовленную дедом для игры на органчике.
      Скамейка была прикреплена к органу намертво и не поддавалась.
      Маша, сидящая у деда на груди, постаралась, чтобы клей застыл, как мрамор.
      Пыхтя, редакторша вертелась так и сяк.
      — Не получается, это одно целое, — застонала она.
      — Берем все целое, — весело сказала Валька. — Там ребята отпилят. Все едем. Так. Езжайте, я сама дойду.
      Тут же в форточке оказалась ворона, которая, треща перьями, протиснулась на волю и была такова — как грязная тряпка, пущенная хозяйкой в мужика и в полете размотавшаяся...

Души прекрасные порывы

      Заботливо придерживая деда Ивана с двух сторон, Чума и Шашка повели его вниз.
      Он шел как деревянный.
      — Але! — раздался тихий голосок в наушнике у Маши. — Как слышите, прием! Радистка Кэт на проводе.
      — Вас слышу, — отозвалась Маша.
      — Меня положили в сейф и заперли, ничего не видно и не слышно.
      — Я скоро там буду, — сказала Маша.
      А на телевидении работа кипела: действительно, ассистенты поставили виселичку, положили клубок суровых ниток для связывания рук за спиной, поспорили при этом, Валькирия (она уже прилетела) кричала, что руки будут отрублены к тому моменту, когда надо будет вешать, а Сила Грязнов настаивал, что руки надо отрезать не до конца, чтобы обрубки оставались.