Михаил ПЕТРОВ
      ГОНЧАРОВ И УБИЙЦА В ПОЕЗДЕ
      Поезд был проходящим. Впрочем, как и все в моей жизни. Билет мне продали только по прибытии состава. Стоял он здесь, в родном, до печенок надоевшем мне городе, сорок минут. Поэтому я, не спеша и беспечно размахивая легким кейсом, с билетом в руках направился в привокзальный буфет.
      Вокзал у нас старинный, и гремел когда-то шикарный его ресторанище с высоченными потолками и поныне сохранившейся дивной лепниной. Гулял здесь купец. Гулял, собака. А теперь что-то вроде потемкинской деревни. Фанерные перегородки, замызганные посетители. Да и сам я не лучше. Брюки неглаженые. Рожа - что у дикого вепря; не поймешь, то ли борода, то ли небритость. Морда то ли со сна, то ли с похмелья. Я пристально разглядывал свои зрачки в зеркале бара и, решив, что с похмелья, заказал двести пятьдесят.
      В высокий стакан тонкого стекла, из которого нормальные люди пьют коктейль, какой-нибудь там сок или пузырчатый холодный лимонад, бармен вылил полбутылки "Сибирской" и невежливо подтолкнул по стойке, так что половина напитка выплеснулась мне на рукав рубашки.
      - Извинись и долей, - скучно попросил я.
      - Обойдешься, синячина! - Он нагло вылупил на меня черные сливы глаз и по-блатному скорчил харю.
      И тут он ошибся, потому что я крабом вцепился в его жирный кадык и, тихонько сжимая, улыбнулся.
      - Не понял, старина. Ты что-то хотел сказать?
      - Извините, - прошипел он обреченным гусаком, и я ослабил хватку. - Сейчас долью.
      - Конечно, и лучше "Смирновской".
      Я залпом выпил привычную дозу и поспешил вон, потому как знал, что промедление смерти подобно. Меня наверняка уже высматривает пара-тройка подручных интеллектуалов ресторанного прикрытия. А я спокойно шел по коридору старого шестого вагона, отыскивая свое девятое, возле сортира, купе с тридцать шестым, последним, местом. Купе было пустым, а до отправления поезда оставалось около пяти минут, и появилась робкая надежда на одиночество.
      "Неплохо", - подумал я, располагаясь в грязном гадючнике - четырехместной клетке. Вид его действительно был жутким: одно стекло разбито, расшатанная рама не держится; диваны изрезаны и оклеены пластырем; разболтанный дверной замок ходит в пазах и не заклинивается, видать, молитвами начальника состава. Любопытный народ проковырял обширную дыру в сортир, и теперь она была заткнута какой-то грязноватой тряпкой, и, надо же, как раз под моей полкой. "Ну да Бог с ним, - подумалось благодушно, - главное, едем!"
      А ехал я в большой город Ташкент в гости к дядьке, моему единственному родственнику. Грохнув сцепками, состав сразу плавно поплыл, осторожно, будто на ощупь пробуя стыки рельсов.
      Ехал я налегке, с кейсом, где лежали носки, трусы, рубашка, туалетные принадлежности и бутылка "Морозоффа", которую я подумывал уже выудить из чемоданчика и на совесть испробовать святую жидкость. Но необходим был всенепременный атрибут выпивки - закусь.
      В вагоне-ресторане я с любопытством рассматривал серую хлебную лепешку с задранными краями. Она называлась "шницель рубленый".
      - Это что? - спросил я нетерпеливую засаленную официантку.
      - Шницель! Берешь или нет? - Девица нервно пристукивала толстой пяткой по тапочке.
      - А врачи в поезде есть?
      - Зачем?
      - Отравлюсь.
      - Умный?
      - Ага.
      - Берешь? Нет? Люди едят - ничего. Нежный какой!
      И я отважился. С двумя кусками хлеба, колбасой и сомнительными лопухами шницелей поскорее убрался из вонючей рыгаловки на колесах. "Не отравлюсь, успокаивал я себя, - пузатый "Морозофф" не позволит".
      Купе по-прежнему было необитаемо. Похоже, никому не хотелось дышать воздухом соседствующего нужника. Заплатив за постельное белье, я вольготно расположился на нижней, чужой тридцать пятой полке, возле стенного кляпа. С треском взломал непорочность водочной бутылки, протер захватанный стакан, и поезд стал притормаживать. Раскрыв охотничий нож, я аккуратно нарезал кружки колбасы и уже закусывал, когда состав остановился. Я нашел, что шницель не такой уж скверный. Хлеб, он и есть хлеб. Даже жареный.
      Потихоньку мы опять тронулись, и поезд уже набирал скорость, когда в коридоре послышались нервные шаги. Дверь приоткрылась, и в купе робко всунулась симпатичная и испуганная мордашка блондинки. Девушка была сильно напугана. Скользнув в купе, выдохнула:
      - Спрячьте. - Она показала взглядом на ящик под диваном, в страхе оглядываясь и прислушиваясь.
      Я молча откинул полку багажного ящика, и блондинка мышью юркнула в него. Как она там поместилась, для меня секрет, только когда я опустил крышку дивана, внизу что-то пискнуло и затихло. Я же, налив порцию, безмятежно потягивал "Морозоффа" из стакана. Незваная пассажирка сидела тихо, не беспокоила, и поэтому такое соседство меня вполне устраивало. Настроение поднималось, благодушие росло, и я в порыве человеколюбия громко поинтересовался:
      - Ты, зайчиха, живая там?
      Послышалось глухое утвердительное гундение.
      - Колбасы хочешь?
      Она что-то пробубнила, и я, приоткрыв полку, закинул туда бутерброд.
      Судя по интонации, она, наверное, поблагодарила меня, на что я ответил:
      - Давай хавай, безбилетница, наедай жиры, проедай мои кровно заработанные рубли.
      Вообще, настроение и энергия искрились во мне солнечными зайчиками. С умилением я лицезрел проплывающий за окном вагона сельский ландшафт и был бесконечно благодарен своим родителям, давшим мне возможность увидеть белый свет.
      - Зайчиха, водки хочешь?
      Глухой голос ответил отрицательно.
      - И правильно, - одобрил я. - Барышням вашего круга надо приличия блюсти...
      - С кем говоришь? - удивился проводник-узбек, проталкивая в дверь свое роскошное арбузообразное пузо под натянутой форменной рубашкой. Брюки по той же причине сползли у него на пенис, а мотня болталась под коленками.
      - Сам с собой, господин проводник. Философ я. Декарт.
      "Господин" парню явно понравился. Он благосклонно кивнул мне, но все же строго предупредил:
      - В туалет не подсматривай, нехорошо. Женщины жалуются. А вы человек интеллигентный. Жена есть. Нехорошо. Штрафовать будем.
      - Да что вы! - заявил я горячо о своей порядочности и предложил махонькую.
      - Не пью, - высокомерно ответил проводник и, забрав мой билет, важно удалился.
      А Константин Иванович Гончаров, ваш покорный слуга, еще раз ударив "Морозоффа" под дых, приготовился отойти ко сну.
      - Зайчик, а ты далеко путь держишь? - нескромно поинтересовался я, уже укладываясь.
      - Далеко! - был короток недовольный ответ. - В таком случае - спокойной ночи.
      Я засыпал, и в светлой моей голове уже звучала светлая музыка Грига. Осенние скрипки тягуче пели, раскручивая тему, и ненавязчиво-серебристо выстукивали акценты ударники. И всю эту прелесть вдруг прервал грохот отодвигаемой двери. Откинув землисто-грязную сиротскую простыню, я враждебно глянул на вошедших. Их было двое. Короткие стрижки, круглые щекастые рожи на коротких бритых шеях. Тупые холодные глаза серо-стального цвета. Равнодушные и безликие, как инкубаторские цыплята.
      - Извиняюсь! - словно скомандовал один. - Сюда женщина не заходила?
      - Женщина? - сразу закосил и закосел я. - Братаны, да если б она зашла, отсюда бы уже не вышла. От меня, Ивана Смирнова, ни одна баба не уйдет! Да я их...
      - Пойдем, Валера, он в ауте.
      - Не-е-а, братаны, садись, "Морозоффа" будем пить. - Я пьяно приподнимался, не очень, кстати, и подыгрывая.
      - Пойдем.
      - Обижаете!
      Презрительно резанув меня свинцовыми глазами, супермальчики удалились, а я понял, что очень и очень хотят они ту самую мышку, что сейчас, наверное, от страха описалась подо мной. И проводник, и билет тут ни при чем. Это не зайчиха, а какая-то более лакомая и желанная для приходивших мальчиков дичь.
      - Ну как ты там?
      Молчание. Я постучал по диванному ящику. В ответ она что-то царапнула и зашипела:
      - Тихо!
      - Отдыхай. - Я поудобней устроился, надеясь дослушать песню Сольвейг, но стук колес замедлялся, предвещая остановку. А в стоящем поезде какой же сон? Одно расстройство.
      В окно уже наплывали первые домики большой станции.
      - Пойду на перрон выйду, разомнусь, - сообщил я поддиванной девке.
      - Не надо, не ходите, - прошипела она испуганно и страстно, а поезд подползал к вокзалу, на фронтоне которого крупными буквами было объявлено название крупного города.
      - Что же, я тебя еще и сторожить буду, мышь белая?
      Поезд остановился, и ответ послышался явственней:
      - Пожалуйста, я заплачу!
      - Натурой?
      Она замолчала, очевидно обдумывая выгодность сделки.
      Взвесив все "за" и "против", снова зашипела, соглашаясь:
      - Хорошо. Не уходите только.
      - А когда? - резвился я.
      - Ночью.
      - А вдруг попутчики будут?
      - В тамбуре!
      - Уже приходилось? - накалял я диалог.
      - Нет, но попробую. Да замолчите вы!
      Подумав, что довольно-таки непорядочно развлекаться, воспользовавшись чьей-то бедой, я прервал разговор и вытянулся на диванчике. Поезд стоял минут пятнадцать, и я с радостью отмечал, что от спутников Бог миловал, если, конечно, не считать низлежащей дамы.
      Поезд тронулся, и они вошли. Высокая красивая брюнетка, грудастая и властная, как Клеопатра. Она холодно оглядела персону Константина Ивановича Гончарова, то бишь мою, и спросила плешивого верзилу с кобурой под мышкой:
      - Это кто?
      - Не знаю.
      - Покиньте купе, - сказала она уже мне. Наверное, таким тоном Салтычиха разговаривала со своей челядью.
      Я промолчал, гася злость и недоумение.
      - Убирайтесь отсюда, - невежливо повторила Клеопатра. - Вон из купе.
      - Сама пошла... - приветливо посоветовал я.
      Стало видно, как брюнетка бледнеет.
      - Алексей, вышвырни его, - сдерживаясь, спокойно приказала она и села напротив.
      Плешивый верзила нерешительно протянул ко мне загребущую длань, надеясь выдернуть из купе неудобный объект за волосы, но правую ногу я уже высвободил, и она вольготно и радостно жахнула верзиле в плешь. Он повалился было на меня, а я руками пассанул его в дверной крепенький косяк, по которому он и начал тихонько сползать, окрашивая светлую пластиковую обшивку купе первой кровью.
      Клеопатра невозмутимо заблокировала дверь, сдернула с крючка мое полотенце и, смочив его моим "Морозоффом", тыкала плешивому в нос, а когда глаза его приоткрылись и стали осмысленными, она обработала легкую рану и обвязала его череп все тем же полотенцем, соорудив нечто вроде чалмы.
      Пока продолжалась вся процедура, я умыкнул у верзилы из-под мышки газовый пистолет и теперь с интересом наблюдал за развитием дальнейших событий, наверняка зная, что на помощь они никого не позовут.
      Усадив напарника и отерев кровь с перегородок купе, брюнетка с омерзением предупредила его:
      - Это ваша последняя поездка.
      - Простоте, Лина Александровна, я...
      - Хватит. Не надо. А вы оставьте купе. У нас оно закуплено целиком.
      - У меня тоже. Правда, только одно тридцать шестое место, - галантно возразил я. - Билет у проводника.
      Из объемистой сумки она вытащила четыре билета и кинула их на стол, как неоспоримое доказательство своего приоритета.
      - Я сказал, мой у проводника. И точно такой же. Нежно-розовый, как ваши щечки.
      - Заткнись, ублюдок! - зло рявкнула дама и, щелкнув дверным стопором, умчалась к проводнику.
      - Отдай "дуру", - ожил лысый, обнаружив пропажу.
      - Нет, Лешенька, не отдам. Не можешь ты с оружием обращаться. На людей аки пес смердящий кидаешься. Нельзя тебе.
      - Пасть порву, - подумав, пригрозил он.
      - Заткни хлебало, - в тон ему ответил я. - Скучно и старо. Еще один сантиметр - и я успокою тебя надолго, - честно предупредил я его, заметив, что плешивый ерзает в мою сторону.
      - Будь мужиком, отдай пистолет.
      - Перебьешься.
      - Флакон ставлю, будь мужиком.
      - Будешь ныть, вообще выкину.
      - Оказывается, у вас есть билет, - в купе вошла, обворожительно и ослепительно улыбаясь, Клеопатра.
      - Извините, ради Бога, произошло маленькое недоразумение... стоившее вашему придурку сотрясения мозгов.
      - Ну что вы, этот центральный отдел нервной системы у него отсутствует. Давайте знакомиться. Лина Александровна. - Брюнетка приветливо протянула руку.
      - Иван Смирнов, - на всякий случай, толком не зная почему, соврал я.
      - Очень приятно, Иван. Не будете ли вы так любезны перейти в другое купе? Я договорилась.
      - Мне здесь удобнее.
      При других обстоятельствах я бы охотно поменял зловонный этот гадючник, но сейчас меня настораживали два обстоятельства: девка в диванном ящике и поведение Клеопатры.
      - Вам там будет лучше. Все-таки здесь последнее купе, возле туалета.
      - Во-во, его-то я и облюбовал. Тута все видно, гляньте-ка. - Я выдернул кляп из стенной дыры, и отвратительный смрад шибанул в нос. - Как в телевизоре. Не желаете понаблюдать?
      Я был омерзителен ей до тошнотиков. На бородавчатую осклизлую жабу смотрят с большей снисходительностью. Однако она овладела собой, заставила засмеяться.
      - Что вы, Иван, абсолютно нелюбопытное зрелище, а в том купе едут трое мужиков, и с ними вам будет весело. Они там балдеют, водку пьют.
      - Я и с Лехой вашим могу. Правда, Леха?
      - Пошел ты...
      - Невежливый ты, Леха. Заглотни стакан, может, игрушку твою отдам.
      - Так отдашь? - Он опять было двинулся на меня, но я, сняв с предохранителя, направил на обоих пистолет и заржал, как жизнерадостный дебил:
      - Щас бабахну, во смеху будет - все скиснем!
      Попутчики успокоились, тревожась за мой разум и свои шкуры. Под стук колес мы замолчали, томительно и выжидаючи. Первым не выдержал плешивый. Весь напрягся, готовый к прыжку.
      - Бабахну! - предупредил я. - Выпей "Морозоффа", тогда отдам.
      - Не врешь? - Алексей вопросительно глянул на шефиню.
      Подумав, та согласно кивнула, видимо просчитывая новый вариант моего выселения.
      Верзила набуравил полный стакан и с удовольствием вылил его в глотку, страдальчески давая понять, на какие только жертвы не приходится идти ради нее, шефини, и во имя долга. Вытащив обойму, я кинул ему пистолет.
      - Держи, воин!
      Мне надоела эта клоунада, и, чтобы раз и навсегда поставить точку, я выпил еще соточку и вполне серьезно предупредил своих спутников:
      - Не знаю, кто вы, куда едете, чего боитесь и зачем хотите меня переселить, да и знать не желаю. И в дела ваши вмешиваться не собираюсь. Темные они или нет, меня мало колышет. Одна просьба: не лезть ко мне. Я хочу того, что хочу я, и глубоко плюю на ваше волеизъявление. Посему или, приняв мои пожелания, мы мирно сосуществуем, или, уткнувшись каждый в свою стенку, сопим в шесть дырочек. Компрене?*
      * Понимаете? (фр)
      - А вы кто? - Подумав, брюнетка перешла на человеческий тон.
      - Дед Пихто в резиновом пальто. Достаточно? Кажется, я не интересуюсь вашей биографией, хотя, как мне думается, там есть масса прелюбопытнейших и лакомых деталей для правоохранительных органов, а?
      - Бэ, гони патроны, сволочь! - пьянея, наглел плешивый идиот в чалме, явно выслуживаясь перед хозяйкой.
      - Лина Александровна, а можно его еще разок тюкнуть? - не обращая внимания на реакцию грубияна, поинтересовался я.
      - Нет! Усохни, кретин!
      "Кретин", то бишь я, обиженно усох, задвинувшись в угол возле двери. Беседа была исчерпана. Видимо, женщина смирилась с моим присутствием. Повисла пауза, заполняемая лишь стуком трудолюбивых колес.
      Набулькав четверть стакана, я подвинул его Клеопатре. Удивительно, но она выпила и даже, отрезав колбасы, отгрызла кусок.
      - Ну и гадость...
      - Чем богаты...
      - Сходите в ресторан, возьмите чего-нибудь более удобоваримого.
      Плешивый с готовностью вскочил:
      - Пойдем?
      - Мне "Морозофф" и без закуси хорош, - отказался я, прикидывая, какую еще каверзу они мне уготовили. Да и девку под полкой не мог я оставить. Впрочем, мои попутчики, кажется, ее не обнаружили.
      - Идите, мальчики, вдвоем, - вдруг подозрительно подобрела Клеопатра то ли от выпитой водки, то ли от измышленной пакости. - Идите, идите! Мне переодеться надо.
      - Пойдем, Иван, женщина просит. - Плешивый снял чалму и напялил кожаную кепочку.
      Довод был веским, и я нехотя поплелся за ним через вагоны и грохочущие сцепы.
      Вечерний вагон-ресторан был полон. Сигаретный дым, смешиваясь с запахом прогорклого масла и винным перегаром, повис плотным вязким туманом. Знакомая замызганная официантка радостно порхала в ресторанной стихии. Одолев усталость, должно быть, приличной порцией спиртного, она с видимым профессионализмом одухотворенно жулила клиентов.
      - Киска, дай хорошего коньяка, - перехватив ее между заказами, потребовал я.
      - За столик, мои золотые, за столик. Стоя не обслуживаю!
      - А лежа?
      - Только тебя, мой золотой, но это дорого!
      - А его? - Я кивнул на плешивого.
      - В порядке очереди. Садитесь, вон там места освобождаются,
      - Некогда нам рассиживать, - проворчал плешивый, плюхаясь напротив меня.
      - Что будем кушать? - нетрезво тыкая карандашом в блокнот, допытывалась "киска".
      Плешивый брезгливо обследовал соседские тарелки и категорично заявил:
      - Консервы.
      - Минтай в томате, кильки в томате, сом в томате...
      - А что-нибудь без мата? - вмешался я.
      - Шпроты? - удивленно выдохнула драная кошка. - Пожалуйста. Сколько?
      - Десять банок, - сурово решил мой попутчик, - и коньяк!
      - Грузинский, азербайджанский, "Наполеон". Какой?
      - Никакого. "Смирновская" есть?
      - Есть.
      - Три штуки и зелени. Мухой!
      "Летала" она минут пятнадцать. А когда наконец притащила требуемое, я чуть было не свалился под стол от хохота: все десять банок со шпротами, аккуратно выставленные на подносе, были открыта. Верзила тихо наливался кровью, а ему это вредно.
      - Ты что, чокнутая?
      - Вот и я думала, неужели съедите?
      - Убери, дура, неси целые!
      - А куда эти дену? Шпроты плохо берут дорогие...
      - Твои проблемы.
      - Да вы что? Заказали, а теперь... Мне, что ли, платить?
      - Не обеднеешь, сама жри, - злился верзила. - Ладно, банки четыре оставь, съедим здесь. Неси водку и пять целых консервов.
      Компромисс, предложенный плешивым, ее, видимо, устроил, и уже через несколько минут мы пили хорошую водку и давились шпротами.
      Заметно навеселе, отрыгивая прованским маслом, мы возвращались в купе. Впереди - Алексей, нормальный компанейский парень, простой и веселый, размахивал плоскими фляжками "Смирновской" и оптимистично басил:
      День пройдет, настанет вечер,
      Пройдет вечер, будет ночь..
      А ночь, да, уже наступила, она смотрела в вагонные окна коридора квадратными кляксами чернил. Оставалось ждать утра.
      Ночь пройдет, настанет утро,
      Пройдет утро, будет день...
      "Это правильно и не противоречит логике", - подумал я, с трудом удерживая пирамидку консервных банок на руках и собственное равновесие.
      - А ты клевый парень, Иван, не то что моя змеюка. Все жилы из меня вытянула, сучье племя! Ща я ей все скажу!
      - Не надо, Леха, с начальством полагается жить дружно, - пытался я вразумить собутыльника. - Стой, пришли. "Вот эта улица, вот этот дом..." Тьфу, вагон! А вот и наше купе. Стучи к даме!
      Он постучал в безмолвную дверь, и, не дождавшись ответа, открыл купе, и ввалился в черный проем.
      - Лина Александровна, а мы водочки хорошей принесли, шпротов икрястых! Щелкнув выключателем, он отпрянул, поскользнувшись и едва не сбив меня с ног.
      Лине Александровне не нужны были ни водочка, ни "икрястые" шпроты. Собственно, ей уже не нужно было ничего. Она стеклянно глядела на нас черными кукольными глазами, открыв рот, навечно удивленная примитивностью убийства.
      В нос шибанул тяжелый запах мясокомбината. Клеопатра была девушкой дородной, кровь с молоком. И сейчас литра полтора ее кровищи были щедро разлиты, размазаны по купе. Ею были испачканы и залиты полка, столик, простыни. Большая и уже подсыхающая лужа темнела на полу. В нее-то и вляпался телохранитель Леха. Судя по относительному порядку в купе, сопротивлялась она недолго. Валялись смятые простыни. На столике сервировка к ужину была не тронута. Исчез только мой нож. По тому, как кровь уже подсыхала и сворачивалась, можно было судить, что прикончили ее минут двадцать - тридцать назад, в самый разгар нашего ресторанного застолья.
      Убили необычно как-то, непривычно. Перерезали горло, но как? В шею всадили нож, возможно мой, а потом вспороли горло изнутри, в направлении груди, то есть убийца резал "на себя". Абсурд. Он мог весь перепачкаться.
      Я откинул нижнюю полку и убедился, что ящик пуст. Поддиванная девка исчезла.
      Трезвея с каждой минутой, плешивый пнем застыл возле, не вполне еще понимая, в какую неприглядную историю мы влипли.
      - Леха, - прерывая осмотр, поделился я своими соображениями, - у меня такое впечатление, что тебе больше некого охранять.
      - Она мертвая? - задал он дурацкий вопрос, снова случайно наступив на кровь своей хозяйки.
      - Похоже, что доктор ей не нужен.
      - Мне шандец! - Он грузно повалился на полку, руками-граблями вцепившись в оставшуюся поросль черепа.
      - Леха, у нас два пути. Или мы вызываем начальника поезда, сообщаем о происшедшем и с нетерпением ждем парней из линейной милиции, которые повяжут нас и будут долго-долго потом разбираться. А мы доказывать, что мы не верблюды, верблюды не мы. А вот нож - да, нож мой. И очевидно, валяется он сейчас где-нибудь на насыпи в сорока - пятидесяти километрах отсюда. А может, и в купе. Однако касаться нам здесь ничего нельзя. Таков первый путь. Он, конечно, самый правильный. Но он длинен и тернист, И гарантии, что он приведет нас к свободе, я дать не могу. Второй путь неправильный. Он кривой, но короткий. Дарует нам свободу на ближайшем полустанке, но лучше на большой станции. Нас будут искать и конечно же не найдут. Меня, по крайней мере. Но зато он дает мне возможность найти убийцу. Какое решение тебе, друг мой, нравится больше?
      - Никакое. Все одно - шандец мне.
      - Что так мрачно?
      - Если я останусь, меня достанут наши, а если сбегу, они что-нибудь сделают с семьей. Так бывало всегда.
      - Не понял?
      - И не надо. Ее ведь не просто замочили. - Он кивнул на мертвую. - Бабки забрали, сумку-то увели. У нее же была полная сумка денег. Не моих, не ее. Общих. Я - охрана.
      - Сколько? И чьих?
      - Много. Теперь без разницы. Кто-то дал наводку. Лучше я подставлю себя, чем жену и дочку. Ты иди, сматывайся. Я останусь. Скажу, что после ресторана ты сразу и сошел, на ближайшей станции, которая сейчас будет.
      - Ты хочешь, чтоб я тебе помог?
      - Хочу. Да что толку?
      - Оботри туфли и пойдем в тамбур, к ресторану. Оттуда я и выйду.
      Водкой и полотенцем он вытер подошвы. Я взял кейс. Закрыв дверь купе, мы безлюдными, благодарение Богу, коридорами дошли до ресторана и встали в тамбуре так, чтобы нас постоянно видели снующие взад-вперед официантки и пассажиры. Начал я:
      - Леха, я бывший мент.
      - Я давно понял
      - Если ты расскажешь все подробно, то очень может быть, я тебе помогу.
      - Что это даст? Отвечать все одно мне. Ну да и правильно!
      - Сколько было денег?
      - Думаю, тысяч пятьдесят.
      - Но это же...
      - Долларов.
      Я присвистнул, с трудом переводя на рублевый курс.
      - Это же...
      - Да, сто двадцать "лимонов".
      - Зачем?
      - Какая тебе разница? Один хрен, найдешь или не найдешь, так тебя... - Он резанул по горлу. - Как Лину... Сматывайся. Нет, погоди, ведь ты можешь в ментовке подтвердить, что убил не я. Стой, стой, парень! Ты мне еще сгодишься!
      - Дурак ты, Леха. Я - твой шанс. Но только когда на свободе. Если найду ты на коне. В изоляторе с тобой вместе ценности не представляю. Пошли жахнем по сто.
      Я пропустил его вперед, а когда проходил через гармошку вагонного сцепа, в дыру сбоку пристроил свой кейс. Не знаю почему, сработало шестое чувство.
      - Рассказывай все, что знаешь, - потребовал я, садясь за свободный столик.
      - Ну, рассказывать особо нечего. Закупаем мы змеиный яд в Туркмении, Узбекистане, Таджикистане, а потом перепродаем. И вся премудрость.
      - У кого и кому?
      - Прямо на месте, в подпольных серпентариях, ну, маленьких таких змеепитомниках. А кому продавали, я и сам толком не знаю. Сдается мне, за рубеж змеиный яд уходил. На разнице и жировали.
      - На какой разнице?
      - Между ценой закупочной и ценой продажной. Небезбедно, между прочим, жили. Когда я этим заниматься стал, семья хоть вздохнула немного. Жена у меня инвалид, не работает, ну и дочка. А я в музыкальной школе теорию музыки преподавал, кому она теперь нужна? Вот так.
      - Откуда вы с ней ехали?
      - Из Москвы.
      - А почему сели в Н-ске?
      - Лина так всегда делала: билеты покупала беспересадочные, прямо до места или до дальней станции, но садились мы в свой вагон не в Москве, а подальше, на всякий случай.
      Рассказчик с трудом приходил в себя:
      - Всегда все было нормально...
      - Давай адреса змеепитомников и московские, вашей банды.
      - Да никакая это не банда, нормальные ребята...
      - Которые из-за ста "лимонов" замочили Лину и, вероятно, замочат тебя.
      Алексей затих, высосал водку и неуверенно предположил:
      - Это не они.
      - А кто? - спросил я и почему-то вспомнил поддиванную свою попутчицу.
      - Не знаю. Есть в Москве, кроме нашей, еще одна группа, тоже по этому профилю работает...
      - Адрес, имена?
      - Адрес не знаю. У наших спросить можно. А вот одного из их шефов зовут Львом Семеновичем. И еще какой-то Карп - не то фамилия, не то кличка.
      - Давай адреса дружков-подельников.
      - Открутят они тебе тыкву. - Алексей усмехнулся. - Записывай.
      Назвав адрес, он поинтересовался:
      - Ты что же, все им расскажешь? Не боишься?
      - Пока не знаю. Посмотрю. Где змеепитомники? Куда вы ехали сейчас?
      - В Узбекистан. В пятидесяти километрах от Шеробада кишлак Рохат. Есть там такой Акрам, но... Слушай, а ты не сдашь ли ментам всю нашу компанию? Нет, Иван, не надо суетиться. Толком ты не поможешь, только волну нагонишь.
      - Брось!
      - Бросаю. Считай, ничего тебе не говорил.
      Поезд замедлял ход, и я подхватился.
      - Где кейс, черт возьми? В тамбуре ведь припрятал.
      Не дав телохранителю опомниться, я выскочил из ресторана, дергая и захлопывая двери вагонов, рванул в конец состава, ожидая, пока поезд хоть немного замедлит ход. В одиннадцатом или двенадцатом вагоне я понял: можно прыгать. Открыл дверь, опустил подножку тамбура и в свете проплывающих фонарей кубарем скатился под насыпь, обдирая о щебень ладони и одежду.
      Это оказался всего лишь разъезд, слева по ходу поезда, а от меня через насыпь, и там виднелась какая-то будочка. В ней было темно, но на всякий случай я миновал ее со всеми предосторожностями, огибая фонари. Километрах в пяти виднелись огни большой станции. До рассвета оставалось часа три. Подгоняемый ночной свежестью, я довольно бодро запрыгал по шпалам.
      И все-таки сегодня я перебрал. Уже через полчаса появились одышка и тошнота, а станционные огни не придвинулись ни на йоту. Подвел глазомер. А через час я просто плелся, равнодушно уступая рельсы проносящимся поездам.
      "Хорошенькое начало моей развлекательной поездки к дядюшке", - подумал я, прикидывая, какую роль в дикой истории сыграла испуганная девица. Случайность? Возможно, но маловероятно. Две случайности в одном купе в течение часа - не многовато ли? Да еще те инкубаторские мордовороты. Прав Леха, нечего мне совать нос в их змеиные дела. Забьют, как белую лебедь.
      Алексею, конечно, достанется, и вряд ли он отделается простым отеческим внушением. Но в конце концов, он заслужил. Нечего манкировать телохранительскими обязанностями, водку пьянствовать на работе. Такую бабу из-за него угробили! Добровольно сдаться, во всем признавшись, а не пуститься в бега, в общем, правильное решение. Семья-то его тут ни при чем. Выходит, и расплачиваться только ему.
      А то, что он отпустил меня, точнее, сначала хотел отпустить, но потом передумал, тоже верно. Толку от меня ни фу-фу. Только как свидетель, а свидетелей у него, слава Богу, мало не покажется - вся кухонно-ресторанная обслуга. Свидетели они, правда, косвенные, но и эти лучше, чем никакие.
      Какой-то крест телохранителю уготован?
      И снова эта деваха - она гвоздем засела в мозгах. Кто она? Преследуемая жертва или наводчица? О какой женщине спрашивали двое супермальчиков? Если они искали Лину, значит, в той или иной степени, причастны к убийству. А если нет и объектом их преследования была исчезнувшая девка? Абсурд! Веса в погибшей килограммов восемьдесят, а убийца - человек явно сильный, да и приемчик убиения, мягко говоря, необычен и требует определенных навыков и устоявшихся взглядов. Может, орудовал маньяк? Тогда при чем тут ограбление? Эти бобики, потешив страсть и воплотив манию, как правило, вполне умиротворенные, идут спать, вовсе не помышляя о чуждых им преступлениях. А здесь и грабеж. Сто двадцать "лимонов" исчезли бесследно. А исчезли ли? Может, лежат себе преспокойненько под бездыханным окровавленным телом Клеопатры?
      Впереди появился абрис железнодорожного моста. Запнувшись о мягкую преграду, я кувыркнулся и, падая, пропахал кожей по щебню, поминая душу и мать и сорок апостолов. В кровь разбитую физиономию я кое-как оттер платком, морщась от боли и проклиная уготованное мне, наверное, по гроб жизни невезение. Онемевшими, содранными в кровь ладонями я кое-как вытащил зажигалку и, крутнув колесико, оглядел предмет, преградивший мне путь. При относительно подробном изучении я узнал телохранителя Леху. Собственно, это был не Леха, а половина Лехиного бренного тела: его грудная клетка, окровавленная плешивая голова и правая рука. Левая по локоть отсутствовала. На свежем ветерке светлый шикарный его пиджак от обилия крови коробился и стал похож на темный картонный футляр.
      Превозмогая ужас, тошноту и озноб, я с трудом обыскал его карманы. Толком разглядывать жуткие находки времени не было. Наверняка уже машинисты, следующие за нашим поездом, сообщили о происшествии куда следует, и орлы-коллеги из линейного отдела могут заявиться с минуты на минуту. Одно лишь я понял сразу: среди предметов, извлеченных мною из кармана телохранителя, был и мой охотничий нож.
      Открытая сумка Лины была обнаружена мною чуть подальше и уже при свете сереющего утра. Кроме бабских причиндалов, в ней ничего не было. Останки Лехиного тела, перебитого и перекрученного, словно пропущенного через мясорубку, валялись почти у моста. Видимо, перерезанную нижнюю половину тела зацепил поезд и долго волочил, швырял, перемалывал между рельсами и шпалами.
      На мост заходить я не захотел, тем более что навстречу мне показался яркий глаз прожектора. Направо, ниже по течению реки, параллельно железнодорожному полотну, проплывали огоньки автомобилей. Это выход: весь в ушибах и ссадинах, в изодранном костюме я не мог появиться на большой станции. Это было бы безумием.
      Спустившись с насыпи, я побрел по речному берегу, выискивая подходящее место, чтобы как-то помыться и привести себя в божеский вид. Берег был обрывист и крут. Это меня и спасло. Когда я уже заканчивал водные процедуры, по шоссе промчалась и свернула в мою сторону "синяя мигалка". Схватив шмотки, я затаился под обрывом, переждал, пока милицейская машина проедет, и осторожно, под укрытием крутого склона прокрался к магистрали. Но прежде утопил в реке рваный пиджак. Кое-как рассовав деньги, документы и вещи, найденные у Лехи, в носки и карманы брюк, я с первыми утренними лучами солнца добрался до города.
      Город был большой и когда-то красивый. Однако современные архитекторы сделали свое дело, внесли носильную лепту, сотворив город безликий и скучный. В старом квартале я расположился на ветхой скамеечке, дожидаясь открытия магазинов. Вид у меня, полагаю, был скверный. Переменить костюм возможности не было, а вот купить новый - это да, это я мог, только надо было запастись терпением, и я созерцал древние городские постройки: водонапорную башню, красивую арку, ведущую в парк, и несколько старинных одно- и двухэтажных особняков.
      У проходящего мимо деда я попросил сигарету. Он тускло оглядел меня слезящимися глазами, хотел, видно, отказать, но, испугавшись моей бандитской разбитой хари, суетливо сунул мне сигарету.
      - Спасибо, дедушка, - ласково улыбнулся я.
      Наверное, моя улыбка напомнила ему волчью ухмылку, потому что дед, отскочив, пустился было наутек.
      - Погоди, дед. Где баня-то у вас и когда открывается?
      - Тама! - кивнул он куда-то вбок.
      - Далеко? Да стой ты, старый хрен, не бойся!
      - А че мне бояться? Я человек из органов, это ты меня должон бояться. Вона как свистну! - Из-за шиворота он извлек милицейскую свистульку, воткнул в беззубый рот и, всосав, уже надул дряблые щеки.
      - Стой ты, дедуля, я тоже из органов. Экстремальная ситуация произошла, преступный элемент пересилил.
      Он недоверчиво помусолил меня мокрым взглядом, но свисток убрал.
      - Че стряслось-то?
      Я начал плести ему канву детективного сюжета с погоней, драками, перестрелкой. Дед согласно закивал, не веря мне ни капли. Когда, шаркая по асфальту аллеи, он удалился, я ни минуты не сомневался, что в ближайшее же время он заявится сюда в лучшем случае с бригадой добровольных дружинников, а о худшем и думать не хотелось. Докурив дармовую сигарету, я поспешил убраться в противоположную сторону, досадуя на ненужный контакт. Мне необходимо было уединение, чтобы привести себя в божеский вид, проверить карманы, обдумать беспорядочные факты происшедшего.
      На трамвае я пересек город, очутившись на самой дальней от вокзала окраине с довоенными застройками. Там в одном из магазинов я приобрел все, что требуется джентльмену средней руки, попавшему в плачевное положение. Расплачиваясь, я наткнулся на испуганный взгляд продавщицы. Я случайно вытащил реквизированные Лехины купюры, склеенные его кровью.
      - Жена всю рожу расцарапала, извиняюсь, деньги вон подпортил, - галантно пояснил я, пытаясь погасить и развеять страх в голубых девчоночьих глазенках. Расплатившись, я торопливо удалился. И, как с дедом, наперед зная, что последствия не заставят ждать, поймал такси. На мое счастье, за рулем оказался исколотый татуировкой мужчина, видать хлебнувший свое и знавший почем фунт лиха.
      - Куда?
      - В Останкино!
      - Может, в "Кресты"?
      - Перебьюсь.
      - Конкретно?
      - Стараюсь.
      - Куда?
      - В баню.
      - В центральную?
      - В центральной пусть хозяин моется. Мне чего попроще, потише. И не на вокзал.
      - Понял! К Клаве.
      - Кто это?
      - Своя.
      Низкий одноэтажный барак с облезшей по фасаду розовой штукатуркой ненавязчиво назывался баней. Толкнув голубую, тоже облезлую дверь, я попал на лестничную площадку полуподвального помещения. Пахло сыростью, хлоркой и... зощенковской баней. То ли по причине раннего часа, то ли еще почему, но народ отсутствовал. Прямо за застекленной конторкой восседала кассирша в халате, похожая на огромную мягкую подушку, под наволочку которой была втиснута рвущаяся наружу пышнотелость. Ею и оказалась "своя" Клава.
      - Здрасьте, - подходя к окошечку, вежливо дал я заявку.
      - Привет, мой мальчик! - ответило мне неожиданно красивое контральто, исходившее откуда-то из самого нутра кассирши. Она глубоко затянулась длинной тонкой черной сигаретой, предоставив мне развивать диалог и дальше.
      - Мне помыться.
      - Сюда не ходят играть в футбол.
      - Ну да! - радостно осклабился я, видя, что тетка хоть и с выпендрежем, но надежная. - Понял. Сюда ходят играть в кегли и околачивать груши!
      - Резонно. Куда?
      - Туда. - Я мотнул головой в правую сторону уходящего вглубь коридора с лаконичной надписью "муж".
      - Общий? Номер? Душ?
      - Номер, номер, - затараторил я скороговоркой, заранее предвкушая уединение.
      Она защелкала кассовым аппаратом, величаво демонстрируя обилие массивных золотых перстней на холеных руках.
      - Махровую простыню? Полотенце?
      - И то и то, - не стал я капризничать.
      - Мыло? Шампунь? Мочалку?
      - Ага.
      - Водка, коньяк, ликер, пиво?
      - Ага. Водки, вон ту, махонькую. И лимонада. А парикмахерская есть?
      - Есть! Но к вам может прийти в номер массажистка, она и...
      - Не надо.
      Кассирша с сожалением, как на больного, поглядела на меня, выдала чек и банные причиндалы.
      До чего ж приятно, щелкнув дверной задвижкой, отгородиться от суетливого мира и социальных проблем! До чего ж отрадно остаться в тишине замызганной раздевалки индивидуального номера наедине со своей персоной, ее мыслями и крохотной бутылочкой "Смирновской"! До чего ж хорошо поудовольствовать уставшее тело, подставив его под горячие покалывающие душевые струи!
      Итак, что мы имеем? В поезд Москва - Ташкент, где едет Константин Иванович Гончаров, то бишь я, на одной из станций вбегает перепуганная деваха и залезает под меня, то бишь под мою полку, - раз. Через энное время вваливаются два амбала, которые, судя по всему, эту девку разыскивают, - два. Немного погодя купе штурмуют два контрабандиста, приказывают мне выйти вон; они едут за товаром, и у них крупная сумма денег, - три. Пока мы с телохранителем бухаем в ресторане, Лину убивают, зверски, варварским способом, - четыре. Поясную сумку с деньгами забирают - пять. Девчонка исчезает - шесть. Леху кидают под поезд - семь. Через несколько километров выбрасывают сумочку Лины восемь. Восемь узловых моментов.
      Чего добивался убийца или убийцы, орудуя моим ножом, а потом вкладывая его в Лехин карман? Тут вроде понятно. По первоначальной задумке надо было закосить на меня, а когда я исчез, мою миссию переложили на плешивого учителя теории музыки. Но почему его убили? Вполне возможно, что убийца был ему знаком. Вполне возможно! Конечно! Он не сопротивлялся. Отсюда и объяснение, почему Лина тоже не сопротивлялась. Может, и дверь открыла сама. И вероятно, она пришедшего не боялась, в противном случае не впустила бы. Ладно! А зачем мне все это? Обещал помочь Лехе, но теперь помощь ему - как мертвому припарки. Впрочем, почему "как"? Мертвее не бывает. Кстати, что у него было в карманах?
      Мокрый, я прошлепал в раздевалку-предбанник и тщательно разобрал находки. Они были до смешного просты. Пятьсот тысяч рублей в почти непочатой пачке, которую я неосторожно успел продемонстрировать продавщице. Около ста долларов, явно засунутых убийцей в карман специально. И наконец, десяток визитных карточек Панько Алексея Васильевича, музыковеда. Номер рабочего телефона зачеркнут небрежно, так что значился очень даже понятно. Не хватало по меньшей мере трех вещей: записной книжки, паспорта и бумажника. А они были - видел сам. Значит, проведены какие-то манипуляции с целью или замести, или навести на след.
      Я отхлебнул из полной бутылочки, запил лимонадом и понял, что здорово проголодался. Пропади оно все пропадом! Загадки мне не решить, не зная предпосылок и обстоятельств. Тем более, что ответа у меня никто и не спрашивал. В Ташкент - к дядьке! Я вновь зарезвился под упругими душевыми струями, радуясь, что в сущности отделался легким испугом и сравнительно чисто вышел из игры.
      В дверь постучали. Не выключая душа, я прошлепал в раздевалку-предбанник и недовольно спросил:
      - Кто?
      - Откройте. Парикмахер, - ответил женский голос.
      - Не надо, я импотент.
      - Я серьезно. Накиньте простыню, и я обслужу вас только в прямом смысле.
      "Почему бы и нет?" - подумалось мне, и, закутавшись в мохнатую простыню, я открыл задвижку.
      Лучше бы я этого не делал! Дверь, как бешеная, стукнув меня по плечу, отшвырнула мою персону вглубь метра на два. Мало что понимая, я наблюдал, как в мой банный номер врываются два инкубаторских мальчика-мордоворота. Будут бить? Инстинктивно я отпрыгнул в моечную комнату, успев запереть дверь, прежде чем "цыплята" стали в нее ломиться. А они - да, ломиться уже начали. Я лихорадочно соображал, чем может противостоять двум дегенеративным качкам голый Гончаров, то бишь я. Средств к сопротивлению явно недостаточно, мягко говоря.
      Судорожно, торопясь и обжигаясь, я свернул с гибкого душа распылитель и, начисто перекрыв холодную воду, мог ошпарить их если не кипятком, то чем-то вроде того И это, пожалуй, все, что удастся предпринять.
      - Придурок, открой!
      - Что вам надо?
      - Куда суку свою дел?
      - Какую?
      От хлеставшего под напором кипятка стало трудно дышать. Белый парной туман поднялся до потолка, и дверь, что находилась в трех метрах от меня, стала едва различима.
      - Ладно, Валерка, давай! - последовала команда, и дверь под увесистым ударом конечности одного из амбалов отлетела вместе с оторванной задвижкой, почему-то своим грохотом не привлекая внимания банщиков.
      Который Валерка, тот ринулся первым и встретил мощную струю кипятка, направленную мною точно в его щекастую наглую морду. Инкубаторский "цыпленок", он и запищал по-цыплячьи, отшатываясь назад. Но тут уж я ему помог. Пригласил войти, дернув за шиворот джинсовой куртки с таким расчетом, чтобы коротко стриженный его череп основательно попробовал кафель. Надо думать, он успокоился надолго. Дай-то Бог, навсегда.
      Второй отскочил в глубь раздевалки-предбанника и стал недосягаем для короткого душевого шланга. По какой причине он злобствовал, обещая меня замочить? И тут же попытался претворить угрозу в жизнь. Стоя у противоположной от меня стены раздевалки-предбанника, как раз возле входной двери, детинушка нацелился в меня из какой-то очень большой и нехорошей штуки. И я понял, что моя встреча с дядюшкой откладывается. Или вообще не состоится. Уникальная мне попалась банька и "своя в доску Клава", которая меня сдала, не отходя от кассы. Уж на ее-то помощь рассчитывать теперь не приходилось. Предстояло выпутываться самому.
      - Ды ты что, зема? - елейно, по-блатному начал я, но, видно, попал не по адресу.
      - Заткнись, сволочь! Брось шланг. Бросай! Стреляю.
      Но стрелять-то он не стал бы по двум причинам. Во-первых, зачем шум делать в бане? А во-вторых, явно живой я им нужен.
      - Ну, бросил, - подчинился я, отзываясь сквозь белый горячий пар.
      - Облей Валерку холодной водой!
      - А может, горячей? Быстрей очухается...
      - Заткнись, падла! Пристрелю.
      У меня, собственно, выход был. Дернуть за пустой простенок и попутно прикрыть довольно массивную дверь. Потом обшмонать лежащего на полу Валерку. Наверняка у него тоже было оружие.
      Я уже почти решился на осуществление этого грандиозного шага, когда вдруг ноги мои, нелепо взлетев, оказались выше головы, а затылок глухо и мягко лег на метлахскую плитку. И я поплыл среди золотых звезд черного небосвода.
      Долгий космический мой полет был прерван... водкой. Совершенно не заботясь о моей зубной эмали, какой-то из "цыплят" со стуком совал мне в рот горлышко водочной бутылки. Видя, что я дернулся, приходя в себя, один из дуболомов, белея от ярости, ткнул мне в ухо стволом и прошипел:
      - Бабки, быстро! Пристрелю, сволочь. Козел! Пристрелю.
      В его припадочном состоянии он вполне способен на такое. Резких движений мне явно следовало избегать. Впрочем, я не мог делать ни резких, ни плавных и вообще никаких движений, потому как, обвязанный порванной простыней, коконом лежал в пустой ванне. Поэтому я очень спокойно и очень-очень доброжелательно предложил:
      - Возьмите там, в пиджаке,
      - Гнида, издеваешься? - прошипел один из инкубаторских и больно ткнул стволом под ложечку.
      - У меня больше нет, - приходя в себя, попробовал объяснить я. - Правда, парни.
      - Правда? Валера, слышь, что говорит Ваня Смирнов, пьяница и бабник?
      - Да не Смирнов, а Гончаров, - попытался я выправить положение, наверняка зная, что мой паспорт в руках бандюг и скрупулезно ими обследован, как и все прочее в моих карманах. Какую же идиотскую ошибку я допустил в поезде, назвавшись Смирновым! Теперь хоть на пупе крутись, не поверят, что ты не верблюд.
      - Отдавай баксы! Или прикончим! - снова забесновался тот, который не Валера. Подонок был вдобавок психом. Но, слава Богу, я им нужен живой. Пока.
      - Отойди, Витек, я сам с ним разберусь. - Валера оттолкнул бесноватого и довольно дружелюбно похлопал меня по щеке: - Слушай и всасывай, Костя-мокрушник! Ты нам нужен, нужна Наташка, твоя подельница, и баксы.
      - Не понял?
      - Хорош му-му... Бабу с ее мужиком ты, конечно, мочканул качественно, без проблем. Но это твои разборки, твои дела. Теперь давай по-хорошему. Нам нужна Наталка и баксы. Короче... Или баксы у нас, или... Не-а... ментам мы тебя сдавать не будем. Грохнем сами, прямо тут. Всосал?
      - Ага. Дай выпить.
      - Витек, принеси стакан. Разденься, обмокнись под душем и иди продли наш номер.
      В меня, как в спеленутого младенца, влили сто граммов, а мокрый голый Витек, приоткрыв дверь, позвал банщицу, чтобы доплатить за номер. Случай мне показался подходящим, но амбал, словно предвидя возможный поворот событий, угрожающе поднес к моему носу "стечкин", далеко не газовый. Вопрос был исчерпан.
      Мало-помалу я начал вникать в ситуацию. Должно быть, моя поддиванная обшмонала дебилов, а потом преспокойно улеглась ко мне под полку.
      - Валера, а можно я скажу?
      - Валяй. Если не будешь утомлять.
      - Девку я видел впервые, а пока ходил в ресторан, она исчезла, и...
      - Утомляешь!
      - ...я не убивал тех двоих попутчиков...
      - Утомляешь! - Решительно прерывая меня ударом, он запихнул мне в рот кляп, здоровенный, похоже воткнувшийся до желудка.
      Состояние мое было омерзительным. Голова просто раскалывалась от его щедрого удара. Суставы рук, круто заломленных за спину, хрустнули. А теперь еще и предстоящие истязания. Интересно, как им удалось меня выследить? Собственно, это уже несущественно. Шансов выпутаться нет. Какой вид пытки они изобретут? И, будто отвечая на немой вопрос жертвы, старший приказал бесноватому:
      - Для начала, Витек, сварим ему яйца вкрутую. Действуй!
      - Нет проблем, Валера. - Бесноватый услужливо кинулся к кранам в ванне, что находились как раз над моими коленями.
      - Погоди, Витек, так ты его всего сваришь - сдохнет раньше времени. Ты душем.
      Плетью кипящих струй полоснуло по бедрам. И если мне суждено оказаться в аду у чертей на расправе, то начало уже положено. Извиваясь, я задергался, молотя черепом и коленями о чугунные края ванны. Но кипяток доставал меня повсюду, проникал в самое болезненное, самое нежное и незащищенное место.
      - Хватит пока, - скомандовал старший мучитель, и бесноватый явно с сожалением отвел жала кипящих струй.
      - Ну так будем говорить, господин Гончаров? - выдергивая кляп, поинтересовался Валера.
      - Облейте холодной водой. Быстро!
      - Витек, полей ему.
      Стало чуть легче. Но что я мог им сказать? Они ничего не примут на веру.
      - Вы же знаете, тут я с поезда не сходил.
      - Знаем. Зато тут выпорхнула твоя Наташка. И Алка просекла ее, правда, поздно. Упустила. Потом объявляешься ты. Улавливаешь связь?
      - Не-а. Случайность.
      - Допустим. Одна случайность. А сколько их у тебя: случайно спрятал Наташку, случайно замочил бабу из своего купе, случайно спустил под колеса ее мужика и случайно вместе с Наташкой оказался на одной станции. Крутой ты мужик, Гончаров! Отдай баксы, и расстанемся друзьями.
      Похоже, чертовы доллары для них равнозначны жизни. Тот, кто стоял за ними, не прощал. Не простят и меня. Замучают пытками и, ничего не добившись, убьют. Будь у меня собственные, отдал бы не задумываясь, но таковых не было.
      Так что рассчитывать приходилось лишь на мою гудящую от боли голову, больше не на что. И кое-что в ней уже копошилось, правда, пока смутное и неясное, как сизый сумрак.
      Я делал первый ход. Он должен быть красивым и естественным, поэтому не грех поломаться, выказывая нерешительность.
      Валера распорядился:
      - Продолжим, Витек!
      - Нет, нет, нет. - Я залепетал поспешно-торопливо, давясь гнусавыми словами. - Я скажу, скажу, только не надо, не надо, больно-о...
      - Ну вот, видишь, какой умный мальчик-паинька. Витек, уважь человека, охлади ему гениталии. Говори.
      Когда я перся через весь город на трамвае, то заметил в центре ресторан "Степное приволье" и теперь решил танцевать от него, надеясь через это получить избавление.
      - В тринадцать ноль-ноль в "Степном приволье".
      - Что в "Степном приволье"?
      - Встреча.
      - С кем?
      - С Натальей. Развязывайте.
      - Ну это ты зря, - укоризненно похлопал меня по животу Валера, - это ты поторопился.
      - Ну я же сказал!
      - Проверим, убедимся.
      - Ну так развязывайте, одеться надо - не пойду же я голым.
      - Не пойдешь, родной. Ты вообще никуда не пойдешь. Так и будешь тут в ванночке лежать, гукать через тряпочку и слушать дядю Витю. А я съезжу, погляжу, так ли господин Гончаров правдив и сердечен, как рисует. Держи, Витек. - Он передал бесноватому "стечкин". - Не мучай его. Дергаться будет тыквой о ванну. Где это чертово "Степное приволье"?
      - В центре.
      - Понял. Ладно, Витек, не будет меня до четырех, значит, меня загребли, значит, он подставил. В четыре ноль-пять ты его замочишь - и к хозяину. Вместе с Алкой. Ножичком, без шума. Усек?
      - Нет проблем.
      - Ну, червяк, моли Бога, чтобы дядя Валера вернулся до четырех и с баксами. Твой банный номер я продлю до пяти.
      Он ушел. Ситуация складывалась не слишком обнадеживающе. На людях, у ресторана, я бы от них отделался легко и играючи. А наедине с голым садистом? Придется пересмотреть планы. Каким образом, я пока не знал.
      - Дай водочки, - бросил я пробный шар.
      - Перебьешься.
      - Дай сигарету.
      - Ща дам, из жопы дым повалит.
      - Ослабь мне руки, больно невмоготу. - Я не врал. Жгуты из простыни намокли и набухли, жестко перетянув кисти, почти перекрыв ток крови.
      - Заткнись, сука!
      Низ живота, внутренние части бедер и иже с ними жгло неописуемо. Уже обозначались здоровенные волдыри. А на самом интересном месте... Ленка бы их убила, без суда и следствия.
      Что же делать? У меня в распоряжении чуть больше часа. Потом, убедившись, что я наврал, приедет Валера и тогда... В коридоре, за дверью, в трех-четырех метрах от меня, ходили, разговаривали люди, а я спеленутый коконом лежал, боясь пикнуть, потому как агрессивно настроенный сторож держался начеку и только ждал момента, когда можно будет приступить к моему убиению. Итак, или сейчас, или никогда...
      - Витек, полей холодненькой, не могу больше.
      - Пошел ты...
      - Я для вас сделал все. Полей - больно.
      С явным отвращением и неохотой он вытянул гибкий душ и стал поливать мои бедные причиндалы. Сейчас самое время. Только наверняка. Если ошибусь, мне крышка. Да поможет мне Бог! Напрягшись и подобравшись пружиной, я пятками замолотил по патрубку крана с горячей водой, что нависал над ванной, вкладывая в удар последние силы и отчаяние. И Бог мне помог. Кран отлетел на месте полусгнившего соединения, и забила мощная струя кипятка, ошпаривая Витьку рожу и грудь. Отскакивая, он упал и заорал благим матом. Ему вторил я, завопив, кажется, еще сильнее.
      Послышался резкий стук, чего я и добивался.
      - Откройте! Что там случилось?
      Подвывая, Витек подбежал к двери и проблеял:
      - Все нормально.
      А я орал еще неистовей, потому как знал: это мой последний шанс:
      - Убивают! Помогите!
      - Откройте немедленно!
      - У нас все нормально! - успокаивал Витек.
      Но там, видимо, догадались, что медлить не стоит, и тот же голос кассирши-бандерши приказал:
      - Ломай!
      С треском отлетела дверь, и в пару тумана я с трудом различил на пороге рослую мужицкую фигуру.
      - Осторожнее, он вооружен, - предупредил я.
      - Да и хрен с ним, отсюда не уйдет. Тут свои законы. Вовчик, подмогни, счас мы его завяжем. Брось пушку, мудак, а то живым отсюда не выберешься.
      Последовали удар, возня и довольное урчание.
      - Ну вот, отдыхай! А ты там кран-то закрой!
      - Как?
      Мужики вошли в мойку и сразу оценили ситуацию.
      - Володька, тащи пробку. А тебя что, связали? - задал мужик явно дурацкий вопрос.
      За ноги, чтобы самому не попасть под кипяток, он осторожно выволок меня из ванны, стараясь не подставить под бушующий надо много горячий фонтан. В раздевалке-предбаннике он сапожным ножом перерезал путы, и мои онемевшие руки мертвыми плетьми упали вдоль тела.
      Вода тем временем перестала хлестать: ловкий Вовчик уже ее перекрыл. Меня мужик положил на деревянный диванчик, сбросив оттуда скулящего связанного Витька. Пышнотелая кассирша, внимательно осмотрев мое мужское достоинство и вокруг, только охнула и велела:
      - Скоты! Ильинична, неси растительное масло! Больно?
      - Нет, приятно. Зачем вы их пустили в мой номер?
      - Окстись, серденько! У тебя третий, а они взяли пятый. Ильинична их и проводила. Так, Ильинична?
      Кривая бабка притащила засаленную бутылку растительного масла и, старательно вымазав мои причиндалы, прошамкала:
      - А то? А то? Довела до пятого нумера, они еще спросили, в каком моется мужик, который только что билет купил. Я и указала. Потом возвернулась к тебе.
      - Суду все ясно, - зло пошутил я, приподнимаясь. - А что за комедия с парикмахершей? Она что, в курсе? Ее попросили спровоцировать вторжение?
      - Тамара сегодня вообще из кабинета не выходила.
      - Но я-то не псих: женский голос предложил услуги.
      - Так с ними еще девка была. Она и сейчас сидит в вестибюле. Наверняка ее работа.
      - Мужики, задержите ее.
      Осторожно натянув трусы и майку, я увидел на столе мои документы и кучу денег, которые они выпотрошили из моих карманов. К деньгам был прикован и взгляд толстухи.
      - Сдается мне, мой золотой, что задерживать придется всех. Как ты считаешь?
      Я показал глазами на Ильиничну, и бандерша поняла:
      - Что рот раззявила? Работы нет? Мигом подброшу!
      Недовольно ворча, старуха убралась, а мамочка-кассирша, прикрыв дверь, удобно устроилась на деревянном диванчике и закурила:
      - Ну, рассказывай, солнышко.
      - Ментам его сдать, - прорезался голос Витька, но я тут же въехал ему под ложечку, и он заскучал.
      - Мамочка, в жизни каждого из нас бывают неординарные ситуации, и именно такая произошла со мной. Спасибо вам, помогли, выручили. Спасли от вымогателей, которые выкачивали из меня несуществующие баксы. Вон, - я указал на разбросанные на столе купюры, - весь мой капитал.
      Я аккуратно, как в свое время Паниковский, разделил деньги на две равные кучки и одну подвинул толстухе:
      - Примите в знак благодарности.
      Она застыла в нерешительности. В дверь заглянул мужик-избавитель.
      - Исчезла ихняя баба, как ветром сдуло.
      - Ну ладно, иди, Степаныч.
      Я продолжал одеваться и охнул от боли, застегивая брюки.
      - Хорошо, солнышко, я согласна. - Холеные руки кассирши не спеша, бережно выровняли пачечку и ласково упрятали ее в недра просторного одеяния. - А с этим что делать? - кивнула она на Витька.
      - Отпустите через полчаса, как уйду.
      - Ладно. Одевайтесь, не буду мешать.
      - Благодарю за такт и понимание.
      Бандерша вышла. Я, постанывая от боли, полностью оделся. И уже обутый, еще раз качественно въехал Витьку под дых.
      - Запомни, мразь, баксы я не брал, поездных не резал. Не там ищете. Отдыхай, дебил. - Собрав свое грязное белье и засунув его паспорт себе в карман, я вышел.
      Поймав левака, я добрался до южного выезда из города, а там на попутке, вдоль железнодорожного полотна, отмахал еще километров двести до первой крупной станции.
      Купив у спекулянтов билет, уже ночью я сел в ташкентский поезд, надеясь забыть случившийся кошмар и со смаком отдохнуть у моего дорогого незабвенного дяди.
      Жил мой родственничек возле вокзала. Домик стоял под насыпью, так что мне пришлось минут двадцать топать назад. Жил он одиноким бобылем, но хозяйство имел справное: с десяток кур и поболе же кроликов. Причем мой приезд одной из куриц стоил головы.
      От роду дядюшке далеко за восемьдесят. Когда-то был крупным чином в морском ведомстве. Весельчак, остряк, однако его остроумие в свое время пришлось не по вкусу Иосифу Виссарионовичу, и дядя лет эдак с пяток катал на лесоповале звонкие морозные бревнышки и уже не острословил. За пять лет он так промерз в тайге, что раз и навсегда выбрал местом жительства теплый и улыбчивый Ташкент, где обзавелся красивой и практичной женой-еврейкой. Десять лет назад он ее похоронил. Хотя детей не было, жили они, как говорят, душа в душу. Когда муж с женой в супружестве долго живут, то лицами даже становятся схожи и повадками. Факт! Виктор Борисович, уроженец Воронежа, стал очень похож на дядю Изю из Жмеринки.
      - Костик, глянь на эту курочку. Это же не курочка, а сплошной цимис*, расхваливал он свой хоздвор. - Ах, Костик, Костик, если бы видела тебя Мирочка!
      * Вкусно, сладко (евр).
      Три дня дядюшка утомлял меня воспоминаниями и фотографиями. Дядьку было жалко, а поезда равнодушно неслись и неслись мимо ветхой крыши под насыпью и мимо старого доброго чудака, обитавшего под ней.
      Приехал я к дядюшке пополудни. По сему случаю, как я уже упоминал, была обезглавлена курица, на свет Божий извлечена початая бутылка коньяку и на сон грядущий меня попотчевали анекдотом. Идет еврей по перрону. Видит: лежат часы. Еврей их поднимает, подносит к уху и удовлетворенно говорит: "Идете? Хорошо! Пойдемте со мной!"
      Смешно? Смешно, когда один раз. А если каждый вечер и по многу раз?
      Виктора Борисовича я выдержал только три дня. Ошпаренные мои причиндалы к тому времени болеть перестали, и я отправился в город. Все это время сверлила одна мысль: запомнил или нет Валера прописку в моем паспорте? Если да выходило скверно: могла поплатиться Ленка. Поэтому первой моей акцией в городе был междугородный звонок ей на работу. Она, слава Богу, оказалась на месте.
      - Кот, ты?
      - Я. Как дела?
      - Жду, люблю, скучаю.
      - Скучай дальше. А теперь внимательно слушай. В мою квартиру - ни шагу. Усвоила?
      Она возмущенно разразилась потоком брани, которую междугородной линии слышать не полагается.
      - Гончаров, сукин ты кот, вечно в какое-то дерьмо вляпаешься. Все люди как люди: живут, работают, отдыхают, а ты... - нудно и долго-долго бубнила Ленка. Пока мне не надоело.
      - Заткнись! - рявкнул я, и она послушалась. - Алена, без эмоций. В квартиру - ни шагу, пусть хоть все горит синим пламенем. Ферштейн?*
      * Понимаешь? (нем.)
      - Ферштейн, ферштейн, кретин! Как сам?
      - Нормально.
      - Как узбечки?
      - Красавицы.
      - Дурак!
      - Привезу одну.
      - Хоть гарем!
      - Договорились.
      - Когда домой?
      - Как только, так сразу.
      - Я серьезно.
      - Без понятия. Звякну в это же время через день.
      - Ладно, Кот. Я тебя люблю!
      - Похвально! Ленка, квартиру мою забудь. Дело дерьмовое.
      - Поняла, - послышался вздох. - И когда ты только повзрослеешь?
      - Как приеду. Чао! Отбой.
      А Ташкент жил своей жизнью. Визжали троллейбусы, стучали трамваи. В парке пенсионеры забивали "козла". На фоне вселенской национальной ненависти Ташкент здорово выигрывал. Сей вопрос его не коснулся. Два алкаша, узбек и русский, в обнимку сидели на скамейке, обсуждая, очевидно, глобальную проблему, где взять на опохмел. Старики - узбеки, русские и, по-моему, греки - пили пиво, и беседы велись самые задушевные. Дети озорничали тоже интернационально.
      "Дай-то Бог!" - порадовался я и побрел в фешенебельный бар. Днем в баре скучно. А ночных я не люблю вовсе. Ночной бар - это когда все грохочет, все трясется, начиная от фужеров и кончая нервами. В ночном бедламе даже девушку за попку не ущипнешь. Хочется одного - заткнуть уши и бежать куда подальше. Дневной бар скучен, но содержателен. Можно напиться. Можно, как любят умные дворники, потолковать о политике. Можно... да мало ли что можно?
      Пивной бар гостиницы "Россия" - не верх экзотики, но ничего, сойдет. Расположился я здесь основательно, в центре ниши, и заказал аж три литра пива. С балыками, колбасами и подсоленными сухариками получилось нормально.
      В полупустом зале напротив меня за столиком сидел мрачный полупьяный детина; периодически сплевывая и матерясь, он дул ерша. Когда подошла официантка, я полюбопытствовал:
      - Что, в порядке вещей?
      - Сашка-змеелов. Свой, нагрели его крепко. Да вы не беспокойтесь. Он в руках себя держит, лишнего не позволит.
      А я так хотел покоя. Черт с ним, со змееловом! Свои три литра с балыком я выпью. Потом, может быть, пойду и на контакт, а попадания не будет, оно и лучше. Утешу змеелова пивом, и разойдемся, словно друзья до гроба.
      Смакуя чимкентское пивко, я вскользь поглядывал на Сашку. Бородач и ноги явно не мытые. На правой руке фаланги большого и указательного пальцев отсутствуют.
      "Змейки постарались", - решил я.
      - Что уставился, козел? - спросил вдруг змеелов, невежливо и мрачно посмотрев на меня.
      - Козлятинки свежей захотелось, - парировал я, намекая на английский юмор.
      - Ну пойдем, я те рог-то в задницу воткну.
      Судя по всему, Сашка-змеелов вызывал меня на драку. А я этого ох как не люблю, а уж в незнакомом городе и подавно. Но марку надо было держать. Иначе контакта с парнем не получится.
      - Пойдем, - буднично сказал я и, оставив столик, двинулся первым на выход.
      Двор гостиницы "Россия" был заставлен пустыми бутылками, ящиками, какими-то коробками, так что спускать Сашкин пар здесь совсем не представлялось возможным.
      - Куда?
      - Туда, - зло указал он на соседний двор жилого дома.
      - Там же люди!
      - А мне по фигу. Я тебя и там ублажу.
      - Не-а. Не пойду!
      - Забздел, козел!
      - Извини, друг. Давай завтра разберемся.
      - Давай! А это тебе авансом.
      Громадный кулачище полетел в мое многострадальное "личико". Чисто инстинктивно я проделал "мельницу" и осторожно положил Сашку на асфальт. Он озверел. Нет ничего легче, чем вырубить пьяного, прущего на тебя буйволом человека. Но у меня было две трудные задачи, пожалуй, даже три: не разбить накопленную стеклотару, избежать встречи с ментами и оставить Сашку живым и невредимым.
      Во двор вылезли любопытные - повара, поварята и иже с ними, а они-то и могли вызвать милицию. Поэтому, усмехаясь, я подмигивал им:
      - Сашка турнир устроил, ничего страшного.
      Самый толстый повар, наверное шеф, не выдержал:
      - Перекращайте, милисий позову.
      Хочешь не хочешь пришлось ставить точку. И я ее поставил. Осторожно, но Сашке все одно стало больно. Голубые его глаза закатились, и змеелов стал дышать широко открытым ртом, как рыба, спазматически пытавшаяся глотать кислород.
      - Все окей, мужики! Идем пить дальше, - весело сообщил я, крайне недовольный поведением змеелова.
      - Ти иво убиль, - предъявил претензию шеф-повар.
      - Да он сам кого хочешь убьет, здоровый кабан, - возразил я.
      Шеф плюнул и ушел. Возможно, звонить. Пока я откачивал ретивого Сашку, явился лейтенант. Но Боже, какая это была пародия на лейтенанта! Узбек лет пятидесяти с необхватным животом сел рядом на ящик и конфиденциально изрек:
      - Будим делиить акт!
      Сашка очухался и был теперь на моей стороне.
      - Брось, Курбан-ака, свои все.
      - Биль драка, нарушений общественный спокойствий. Делиим акт. Визиваем патрул.
      Если бы в свое время у меня в участке был такой офицер, я бы его дальше сортира не пустил, а среди местных он главнее главного
      - Хорош, лейтенант, - впрягся я. - Побазарили, разошлись, зачем патруль?
      - Ти кто?
      - Гончаров.
      - Паспорт.
      - Извольте, господин офицер.
      Я протянул документ, и лейтенант глубокомысленно стал его изучать. Если бы он знал, какой шлейф тянется за мной... Однако все равно пузатый лейтенант, изучив книжицу, запрятал ее в нагрудный карман.
      - Отдайте.
      Мое заявление было пропущено мимо его ослиных ушей.
      - Вас нужно задержат. Плохо видете себя.
      - Лейтенант, согласно презумпции невиновности или же в противном ее случае, вы должны, опираясь на факты, действовать по закону, а поскольку настоящий случай не ведет за собой сколько-нибудь криминального действия, вы не имеете никакого права задерживать меня, - попытался я прищемить хвост служителю правопорядка.
      С таким же успехом я мог наезжать на паровоз! Он, как околоточный в горьковском "На дне", считал себя хозяином, и переубедить его в этом не смог бы даже сам Аллах! Дело принимало опасный оборот, не нужный ни мне, ни бородачу Сашке. Змеелов подмигнул, уцепил пузатого лейтенанта и поволок в сторону, проникновенно жужжа в его уши. Тот немного покобенился, отрицательно вращая буркалами, потом начал слушать, а в конце и закивал согласно, приговаривая:
      - Хоп-хоп-хоп!
      Из джинсовых штанов Сашка извлек какое-то количество денег, и они тотчас перекочевали лейтенанту под брюхо, в карман широченных брюк. Из нагрудного кармана форменной рубашки был извлечен мой паспорт и передан змеелову. Сделка состоялась, после чего Курбан-ака погрозил мне коротким толстым пальцем, похлопал Сашку по плечу и важно прошествовал к поварам, должно быть, опять набивать брюхо.
      - Пойдем, что ли, полудурок, пиво допьем? - Это Сашка обратился уже ко мне, приближая свои белесые, выжженные солнцем, некогда голубые глаза, обрамленные лучиками жестких белых морщин.
      - Пойдем, придурок, - в тон ему откликнулся я.
      За Сашкиным столиком и в моей нише уже сидели новые, нас не ждущие люди, алкающие пива и компании.
      - Гулька, где наше пиво? - бестактно спросил змеелов, поймав за руку пробегавшую официантку.
      - И балык, и колбаса? - нудно вторил я ему, наседая на смутившуюся барную крысу.
      - А я думала, что вы, что вас...
      - Не надо думать. Вредно! Чтобы через пять секунд был столик!
      - В нише, - уточнил я.
      - И все, что на столиках было, - закончил мысль Сашка,
      - Счас что-нибудь придумаю.
      - Думай шустрее, или я тебе в штаны запущу самую злую гюрзу.
      - Да ну тебя, дурак! Счас сделаю.
      - Окей, старичок. Я на секунду в кабак, какую-нибудь "гадючью радость" притащу.
      - Паспорт! - резко остановил я. - Паспорт отдай - и в темпе!
      - Господи, да возьми ты свой паспорт! За кого ты меня держишь, жертва маминой оплошности?
      Сашка обиделся всерьез, и мне стало несколько паршиво от своей подозрительности.
      "Совсем Гончаров нюх потерял", - расстроился я и попытался обратить все в шутку:
      - И свой тоже. Ненароком сбежишь и оставишь меня без "гадючьей радости". А я такого еще не пил.
      И змеелов попался, пролез в эту отдушину секундного замешательства и обиды, заржал довольно, показал снующей Гульке "нолик" на американский манер и скрылся в чаду и темноте бара. Официантка все суетилась, силясь отыскать свободный столик в нише вдруг сразу оказавшегося переполненным зала. Пока ей это не удавалось.
      Я стоял в центре зала, привалившись к колонне в ожидании и пытаясь профильтровать мозги в едком табачном дыму.
      Случайно или нет в мое купе заскочила девка-блондинка? Если случайно, вопросов нет. Почистив инкубаторских, она с добычей обрела приют под моей полкой. После трагедии, наверное, здорово перепугавшись, она просто удрала, на свое счастье не встретив обманутых парней. Как они ее называли? Кажется, Наташкой. Наташка, случайная их попутчица или же член банды? А банда тоже, между прочим, направлялась в эти знойные края... Это если случайно. А если нет? Если это заранее смонтированная акция? Тогда почему два бройлерных "цыпленка", мои палачи, не в курсе? Чего-то я недопонимаю. Тогда, может быть, все-таки случайность? Нет! Ох, правы "цыплята" насчет целой цепи случайностей...
      - Ну, долго я вас буду приглашать? - Недовольная Гулька стояла рядом. Третья ниша. Там один посетитель, сейчас уйдет. Занимайте. Я все принесу.
      - Спасибо, ласточка, хороших тебе внуков, - все-таки схамил я и поплелся в указанную нишу, продолжая анализировать события. И так и так выходило, что деваха залетела в мое купе спонтанно. Потому как, будь она связана с Клеопатрой, не важно почему и какие цели преследуя, во вторую авантюру она бы не сунулась. Если только не была полной идиоткой.
      А этого змеелова мне послал сам черт. Уже все начало забываться, и на тебе... Кстати, где он болтается? До кабака идти ровно две минуты.
      Гулька выставила на стол два графина пива, тарелки с балыком, сыром и конской колбасой, въедливо заметив:
      - Придется, дедушка, доплатить!
      - Пусть твой Сашка доплачивает. Или сбежал он, как думаешь?
      - Сашка сбежал? Ты что, парень, с крыши упал? Сашка - мужик! Теперь мало таких. Сейчас все в бизнесе, в рэкете. Жизни красивой возжелали. Девки, кабаки, "мерседесы" - дерьмо! Их бы к Сашке - в пески, под солнышко, да на целый день гадюк ловить. Очень я сомневаюсь, что они там мужиками останутся. А ты - "сбежал". Да он и живет-то здесь, в "России", как раз над нами, в двести тридцать шестом.
      - И давно?
      - С неделю... а тебе зачем?
      - А тебе откуда знать про двести тридцать шестой?
      - А может, я трахалась с ним, и как раз в его двести тридцать шестом номере? Вопросы еще есть?
      - Нет.
      - Отдыхай, мне обслуживать надо.
      Потихоньку глотая пиво, я обсасывал балык и обмозговывал очередную версию: кто открыл дверь купе? Сама Клеопатра или же моя поддиванная девка? Выходило, что Клеопатра, хоть и полностью отметать участие Наташки было нелепо.
      Попробуем по-другому. На ограбление с убийством мог пойти лишь тот, кто наверняка знал о наличии денег. Но подобные экскурсии обычно не афишируются, тем более если путешествуют с наличным капиталом. А еще у Клеопатры и ее телохранителя Лехи была подстраховка с комбинацией поездов. В то, что поорудовала конкурирующая мафиозная группа, мало верилось. Скорее это были обдуманные действия индивидуалов.
      Кто же мог знать о предстоящем вояже торговцев змеиным ядом? Первое: прежде всего свои из подпольной фирмочки-серпентария. Второе: домашние или родственники. Третье: те, к кому они направлялись с деньгами, то есть змееловы. И четвертое: случайно кем-то полученная информация, а это уже - "лес густой". И наконец: за что и почему убили телохранителя? Чтобы повесить на него убийство? Возможно, но хлипко. Что-то не состыковывалось. Что-то не вписывалось в схему событий. Что-то или кто-то? Ох ты, девочка-блондинка, мне бы тебя на полчасика. Уж я бы с тобой пообщался!
      Что-то долго не идет Сашка...
      - Что-то долго не идет Сашка, - наклонилась ко мне официантка.
      - Так чего стоишь? Поднимись к нему в номер, скажи, что его ждут. Может, по ходу дела у вас что-то еще получится разок...
      - Не могу. - Она с сожалением оглядела битком набитый зал. - Народу полно. Сходи сам.
      - А ты опять мою колбасу утащишь? Столик займут!
      - Не бойся. - Из-под сервировочной стойки она вдруг выдернула табличку с лаконичной и строгой информацией: "Стол не обслуживается". Протерев ее, победно водрузила между пивными графинами.
      Из ресторана в гостиницу был прямой выход, а вот из бара в ресторан попасть можно было, только минуя кухню. Я выбрал кратчайший путь через улицу.
      Я уже подходил к центральному гостиничному входу, когда что-то неуловимо тревожное заставило меня обернуться назад. На подъездной площадке стояло с десяток машин, в том числе три такси. Так вот, в одно из них садились двое пассажиров: мужик уже сел на переднее сиденье, а дама пыталась упасть на заднее, нервно дергая зацепившуюся за дверцу сумку. Этой дамой была... моя поддиванная попутчица, в той же джинсовой рубашке и юбке. Только вот сумки тогда при ней не было - теперь я вспомнил это отчетливо. Инстинктивно я бросился к девице, но такси резко рвануло с места, набирая скорость, и дверная пасть защелкнулась. На оставшихся двух такси к стеклам были пришлепаны таблички "Заказ".
      Я медленно побрел в гостиницу, наперед зная, что стараниями этих двоих Сашка от меня теперь далеко. На втором этаже дверь с цифрой "236" находилась недалеко от холла, где за столом восседала хорошенькая востренькая узбечка с неправдоподобно большущими глазищами, осиной талией и приличной задницей.
      Постучав, я толкнул дверь. Результат оказался нулевым. На стук не ответили, дверь была заперта, и меня гулко тревожили барабаны тишины.
      - Где гость из двести тридцать шестого номера? - вернувшись в холл, спросил я дежурную.
      - Сашка? В номере он. С полчаса уже. Пришел с гостями. Они минут пять назад ушли. Стучите сильнее.
      - Стучал уже. Не отвечает.
      - Да там он. Я с места не вставала. Там он, у себя.
      - Может, с бабой закрылся, трахается?
      - Я ему закроюсь! Я ему потрахаюсь! - Лицо узбечки покрылось красными и злыми, как азиатское солнце, пятнами. Видимо, Сашка отметился и здесь. Из ящика стола она выхватила дубликат ключа и разъяренной кошкой метнулась в коридор. Нервно вталкивая ключ в замочную скважину, она злорадно шипела: - Я ему потрахаюсь! Я ему потрахаюсь!
      Нетерпеливо, торопясь, узбечка толкнула дверь, и я понял, что Сашка уже никогда и ни с кем не потрахается. Пахло словно на мясокомбинате. Через коридорчик полулюкса была видна верхняя половина тела, нарядно раскрашенная рубином густой гуаши. Борода, еще полчаса назад седая, теперь стала огненной. Где-то на границе ультразвука узбечка заверещала пронзительной сиреной. В моем мозгу мгновенно прокрутилась драка с Сашкой и шлейф событий в поезде, который дотянулся за мной и сюда. Надо было сматываться!
      Полуобморочную дежурную я отнес в холл на руках. Из номеров уже пялились любопытные постояльцы. Вернувшись, я закрыл Сашкину дверь на замок и, бросив ключ узбечке на стол, опрометью кинулся вниз навстречу встревоженному гостиничному персоналу. У разбитого окошка дежурного администратора, остановившись на секунду, я выпалил:
      - В двести тридцать шестой - милицию! Быстро! Я за скорой".
      Уходя дворами от злосчастной гостиницы, я проклинал себя последними словами. Права Ленка, сто раз права! Какого черта я полез туда, куда не просили? Видно, горбатого могила исправит. Теперь-то меня наверняка будут разыскивать, причем более конкретно и целенаправленно. Толстый лейтенант конечно же запомнил прописку и фамилию, А значит, и у дядьки показываться не следует. Сейчас еще можно, но завтра уже не рекомендуется.
      - Послушай, Костя, ты приехал к дядьке отдыхать или морочить ему голову? глядя, как я собираюсь, серьезно спросил Виктор Борисович.
      - Послезавтра вернусь, дядя, - бодро ответил я, щелкнув замками новенького кейса.
      - Ну куда ты под вечер?
      - Как раз на последний успеваю. До Ангрена два часа, сослуживца повидать надо. Обидится!
      Куда идти ночевать, я не знал. Знакомых в Ташкенте не было. Впрочем, как и мифического сослуживца в Ангрене. В гостиницы нельзя. В частных ночлежках периодически устраивают шмон, именуемый паспортной проверкой. Ночью болтаться по скверам и паркам одинаково опасно. Как бы то ни было, но паспорт, едва дядька отвернулся, я зашвырнул за массивный резной буфет дореволюционного образца. Он был только помехой. В ближайшей парикмахерской я коротко, очень коротко подстригся. В универмаге приобрел умопомрачительную американскую футболку, вероятно, ташкентского производства. Подумав, разорился и купил портативный магнитофон, он легко и удобно лег в кейс.
      К восьми вечера Гончарова, то бишь меня, было не узнать. Один лишь вопрос о предстоящем ночлеге оставался открытым. Нужно было предпринимать какие-то превентивные меры. Торопиться мне было некуда, и я на автобусе добрался до центра, до сквера Революции. Здесь под открытым небом стояли столики и заканчивали трудовой день ташкентские алкаши. Выбрав одного поинтеллигентнее, я подсел к нему с бутылкой ликеру и попросил составить компанию. Засуетившись, он поспешно согласился, отодвигая соседний стул и услужливо придвигая себя к столику. Тягучая малиновая жидкость растеклась по стаканам, и мужик с сожалением заметил:
      - За такие деньги можно было две водочки купить.
      - Не пейте, - посоветовал я с опозданием, ибо интеллигент с интересом рассматривал обнаженное дно стакана.
      Крепкий ликер уже через несколько минут заметно расслабил нервы и снял напряжение сегодняшнего дня.
      - Будем знакомы. - Собутыльник хозяйским жестом распорядился моим ликером и, дружелюбно улыбаясь, представился: - Гена!
      - Чебурашка, - ответил я, с трудом гася вдруг поднявшуюся во мне злость.
      - Не понял...
      - Приказа "повторить" не было.
      - Пардон! - Мужик суетливо пододвинул ко мне свой стакан, и тут вообще стало мерзко до тошнотиков.
      - Завязывай "дуру" гнать, Гена. За знакомство! - Я поднял малиновый граненый стакан. - Костя.
      - Паскудно?
      - Весело!
      - Видно. - Он втянул в себя липкую жидкость из стакана и философски добавил: - А кому сейчас легко?
      - Тебе!
      - Что так?
      - Бухаешь себе каждый день и трын тебе трава.
      - Я работаю!
      - Кем?
      - Художник и физиогномист.
      - А-а-а, редкая профессия. Большой, должно быть, спрос на тебя?
      - Да нет, нет никакого спроса. - Гена тоскливо уставился на пустеющую бутылку. - Нынче экстрасенсы в моде, а я будущее не умею предсказывать. Никому, даже себе. Только настоящее и чуть-чуть прошедшее.
      - Гена, водки хочешь?
      - Хочу.
      - Расскажи про меня.
      Он уставился колдовскими глазищами, цепляясь и проникая через мои зрачки куда-то там аж в спинной мозг. Сначала было неприятно и тревожно, но постепенно накатили усталость и успокоение.
      - Тебе плохо, Костя. Хуже, чем мне.
      - Козе понятно.
      - Ты военный или нет, скорее, мент. - Гена придвинулся ближе, и теперь казалось, я тону в волшебных его глазах-озерах. - Конечно мент. Бывший. У тебя никого нет. Ты один. Тебе некуда идти!
      - Заткнись! - Я стряхнул наваждение. - Водку ты заслужил.
      Я протянул деньги:
      - Иди тащи.
      Да, раздели меня отлично, как дешевую девку в кустах. Не смог я его блокировать, хотя и желания-то не было. А он уже, довольно ворча, наливал дешевый "Арак", улыбаясь предстоящему забвению.
      - Тебе налить?
      - Я - ликер. А ты не упадешь? - поинтересовался я, наблюдая, как Гена выхлебал полный стакан.
      - Да тут рядом.
      - Женат?
      - Был.
      - С кем живешь?
      - Один.
      - Мне можно переночевать?
      - Костя, мы этот вопрос уже разрешили десять минут назад. Ты что, не понял?
      - Черт тебя знает. Допивай да пойдем.
      Через десять минут уже теплого Гену я вел дворами, надеясь только на его автопилот. И надежда не подвела. В конце концов мы уперлись в металлические двустворчатые ворота в высоком глухом заборе. Из кармана хозяин извлек длиннющий винтовой ключ, безуспешно пытаясь найти им скважину. С моей помощью это сделать удалось, и через дверцу в воротах мы проникли во двор П-образного здания. На жилье, как таковое, оно походило мало. И все же физиогномист, шатаясь, однако уверенно тянулся к правому крылу строения.
      - Костя, мы пришли! - радостно сообщил он, телом открывая дверь. - Вот!
      На внутренней стене он долго искал выключатель, тихонько, но грязно матерясь. Тусклая лампочка наконец нехотя через пыль и паутину осветила прихожую. Здесь стояли двадцатилитровые бутыли в корзинах, и вид и цвет их были весьма подозрительными.
      - Что это? - осведомился я.
      - Это не пей - вредно. Кислоты - азотная, соляная, "царская водка". Ты вообще здесь ничего не трогай.
      Дальше мы прошли в довольно большое и обжитое помещение. Посередине стоял полевой, крест-накрест сколоченный стол, а вокруг пристроились, вместо стульев, лакированные чурки с наброшенными на них овечьими шкурами. Весь дальний правый угол занимали обширные двухъярусные нары, также выстланные шкурами.
      - Вот мой альков. В партере сплю я. Бельэтаж твой.
      Прямо находилась еще одна дверь.
      - Гена, что это за берлога в центре двухмиллионного города?
      - Это, Костя, мое жилье. - Он с удовольствием вытянулся на шкурах и добавил: - А также ювелирная мастерская моего богопротивного братца. Но ты не волнуйся, сейчас он тешит свои телеса в волнах Черного моря. А я уполномочен охранять. У нас выпить нечего?
      - Нет.
      Приют был подходящим, и я вызвался сходить.
      - Не надо! - возразил сторож. - Стервы сходят.
      - Какие?
      - Да какие явятся. Всякие!
      - Зачем пускаешь?
      - Мое дело. Да и все ценное Сергей - это, значит, братец мой - запер в сейф. У тебя деньги есть?
      - Есть немного.
      - Спрячь, девки могут конфисковать. Случаи были.
      - Так не пускай!
      - А они мне нравятся!
      - Все вместе?
      - Угу.
      Девки, в количестве двух персон, явились минут через пятнадцать. Брезгливо взяв деньги, с достоинством отправились за выпивкой. Я же, забравшись на второй ярус, зарылся в вонючие бараньи шкуры и, проклиная кошмары сегодняшнего дня, улетел в страну грез и забвения. Глубокой ночью меня разбудили резкие толчки, сатанинский смех и табачный дым. Народ гулял. Шатром расположившись на нижней палубе, голые непотребные девки орали то романсы, то похабные частушки. Гена отдыхал. Родная стихия и привычный быт заставили его забыть про сон.
      Стараясь не шуметь, я осторожно сполз с нар и с двумя овчинами проскользнул во двор. Здесь, за углом мастерской, прямо на худосочной траве я устроил себе лежбище, вытянувшись на спине и долго глядя на низкие азиатские звезды. Анализировать прошедший день не было ни сил, ни желания.
      В шесть утра, кое-как ополоснув физиономию, я вышел за веселые ворота приютившего меня притона. Появляться здесь во второй раз было неразумно. Спросив у редких пока прохожих нужную мне улицу, я не торопясь, пешком отправился по адресу, на ходу обдумывая и планируя предстоящие действия.
      К восьми часам я стоял перед домом, внимательно рассматривая на воротах уродливый картон с надписью: "Дом продается". Покупать его я не собирался. Напротив дома, чуть левее, я устроился на скамейке, закурил и приготовился ждать. Через полчаса за моей спиной за скрипела калитка, и на свет Божий вылезла не то армянка, не то еврейка.
      - Вам что, сидеть больше негде? - Она грузно повалилась на противоположный конец доски, сморщив горбатый толстый нос. - Покойный Арик не для того построил скамейку, чтобы на ней сидели незнакомые мужчины и курили свои вонючие сигареты. Уже убирайтесь, или я вас выгоню вон.
      Я сидел молча, растерянно улыбался, не зная, что ответить достойной женщине, так яростно оберегающей частную собственность и нерушимый покой родного очага.
      - Чего ты губы раскатал, как баран на новые ворота, прямо как наш участковый?
      - Да вот, бабуля, жду.
      - Я бабуля?! Тетю Софу еще никто не называл бабулей, сопляк! - распалялась старуха. - Тетя Софа родилась на этой улице и ничего, кроме уважения, от людей не видела.
      От гнева она затрясла крупной седой головой, и мне показалось, что мягкий, дряблый мешок жира, висевший у нее под подбородком, вот-вот оторвется и шлепнется на меня, измазав желтым прогорклым салом.
      - Извините, ради Бога, уважаемая тетя Софа, ухожу! Я просто ждал, когда проснутся хозяева того вон дома. Он, кажется, продается?
      - Ах, вон оно что! Я так и знала. Конечно, продается, если Катя не передумала за ночь. Сидите, сидите, молодой человек, вы мне совершенно не мешаете. Да ради Бога, курите. - Из кармана грязноватого халата она вытащила пачку "Беломора" и ловким щелчком выбила папиросину точно в рот.
      - А дом-то хороший? - начал я издалека.
      - Приличный. Пять комнат. Раздельный санузел. Водяное отопление от АГВ. Восемь "лимонов". Дайте ей шесть - и дом ваш.
      - Пять комнат? - удивился я. - Там, наверное, человек десять живут?
      - Что такое вы говорите? Глупость. Там живет только одна Катя и ее придурок.
      - Кто?
      - Витька-сыночек, уголовник и наркоман. Ему давно пора жить за колючей проволокой, подальше от приличного общества.
      - А отчего ж продают?
      Старуха глубоко затянулась и отбросила окурок. Выпустила из жирного чрева хвост синюшного дыма, закашлялась и ядовито прошипела:
      - Говорит, в деревню к отцу поедет, под Саратов, вместе со своим придурком Витей. Вон он вылупился, паразит.
      На открытой веранде стоял мой мучитель и палач Витек. Был он хмур и озабочен. Подтянув спортивные трусы, он подошел к турнику и, помедлив секунду, сильно и резко бросил литое тело на перекладину.
      Я сидел, с удовольствием наблюдая, как легко, без напряжения послушные мышцы вертят, кидают, подтягивают красивое тело в ярком свете еще свежего утра. Открутив на турнике, он занялся избиением кожаного, набитого опилками мешка, имитирующего фигуру человека. Молотил он ногами так, что я удивлялся прочности мешка. На какой-то миг Витек вдруг замер, открыл пасть, закрыл и на глазах начал наливаться злобой. Палач заметил свою жертву.
      - "Тореадор, смелее в бой, тореадор, тореадор!" - фальшиво гнусавил я, уже открывая калитку.
      И, точно бычок, подскочив на месте, Витек кинулся на меня, мечтая пяткой заехать в ухо. Рассчитал я правильно. На уровне плеча перехватив его нижнюю конечность, я погасил удар и, с чувством прижав его пятку к себе, ударил на излом в коленный сустав, сильно и не без удовольствия. Парень заорал непроизвольно и естественно. Наверное, было очень больно, потому что по дорожке он крутился волчком минут пять.
      Уже выскочила на веранду молодая еще, красивая женщина в ночной рубашке, с всклокоченными со сна волосами. Сразу оценив ситуацию, она схватила топорик и бесстрашно пошла на меня, готовая отомстить за неразумное свое чадо.
      - Спокойно, Катя, - отступая к калитке, бодрился я. - Домик пришел покупать, а он мне ногой в ухо, - кивнул я в Витькину сторону. - Отчаянный у вас сын.
      - Витьку моего... да я тебя! - Но баба уже стала соображать, бросила топорик и покудахтала к птенчику. - Витенька, мальчик, где болит?
      - Да иди ты отсюда! Сами разберемся. - Парень перестал кататься и сел, оглядываясь вокруг мутными от боли глазами.
      - Как же я тебя оставлю, маленький ты мой? - видя на глазах пухнущее сыновье колено, ворковала маманя. Видела бы она, с каким удовольствием ее "маленький" варил мне яйца. А колено я разбомбил ему прилично, видать, что-то порвал. Жаль! Мне он нужен дееспособным.
      - Да иди ты в дом, все нормально!
      - Ага! - согласился я. - Мы больше не будем.
      - Иди, иди, принеси мне штаны.
      Сказал это Витек как-то уж очень с нажимом. Мне не понравилось. И когда Катя приволокла джинсы, буквально выдрав их у нее из рук, я извлек из кармана газовый пистолет.
      - Ай-я-яй! Ребята, давайте жить дружно.
      - Чего тебе надо? - сорвался Витек.
      - Пообщаться.
      - Уже общнулись!
      - Но ты-то не все мне сказал.
      - Мать, иди. Свари кофе, позавтракаем.
      - А он? - пальчиком, как на рептилию, указала на меня неизвестно когда успевшая привести себя в порядок брюнетка
      - А я человек воспитанный, Катя. Я пяткой по уху бью, только разобравшись.
      - Если хоть пальцем его тронете, звоню в милицию!
      - И я отдаю им незарегистрированный газовый пистолет вашего сынишки, которым он хотел меня удушить.
      - Докажите!
      - Посмотрите напротив. Там давно сидит тетя Софа и все видит.
      По обе стороны тети Софы уже сидели еще две костлявые товарки и с видимым удовольствием, стараясь не пропустить даже мелочи, наблюдали за нами.
      - Идите и ничего не бойтесь. - Я открыто улыбнулся Катерине, искренне желая успокоить ее и понравиться.
      Нехотя она скрылась за дверью.
      - Красивая у тебя мать, Витек.
      - Ты это мне брось, без тебя знаю. А про маманю будешь вякать, я тебе там не только сварю, вообще оторву. Усек?
      - Усек, усек, "черный пояс". Давай поговорим.
      - Баксы верни, или мы тебя тут и закопаем. Ромка все отлично сделает. Больно, правда, но качественно, без брака. Ему только в руки попадись - и можешь быть спокоен. Замочит классно. Красиво и артистично. Тебе самому понравится.
      - И как же? - заинтересовался я.
      - Пусть это будет для тебя маленьким сюрпризом.
      - Ты уже успокоился?
      - А что мне волноваться?
      - Значит, все поймешь и все вспомнишь?
      Чем больше я с ним говорил, тем сильнее убеждался, что психом он бывает только при удобных для него обстоятельствах. Группируясь, Витек попытался встать, но тут же, вскрикнув, шлепнулся на задницу
      - Помоги хоть на дастархан сесть.
      - Нет, не верю я тебе, ножом еще пырнешь. Ползи сам.
      - Откуда нож?
      - Может, в плавках.
      - Очень остроумно, господин Гончаров.
      На трех конечностях он поковылял к дастархану, угол которого торчал из-за дома, а когда вскарабкался, я повторил вопрос:
      - Будем говорить?
      - С парнями бы побазарить. Я позвоню?
      - Не надо. Сначала я тебе рассказываю все, что знаю, что видел. Потом рассказываешь ты... Годится?
      - Гони баксы.
      - Ты что, идиот? Рассуди здраво. Если бы я вас нагрел, был бы у меня резон появляться здесь?
      - А черт тебя знает!
      - Не тебя, а вас. Ты мне начинаешь надоедать своей невоспитанностью и неуважением к старшим.
      - Рассказывай... те!
      В общих чертах, не вдаваясь в подробности, я нарисовал ему в хронологической последовательности события, произошедшие со мной. Видимо, он поверил, потому что стал уточнять некоторые детали нашего совместного путешествия. Подробно расспросил об инциденте с блондинкой. Катерина вынесла кофе и бутерброды. Тревожно-изучающе оглядела меня и не торопясь ушла, укачивая на бедрах и плечах то ли свое, то ли мое либидо. Может, наше.
      - Ты, козел, рога обломаю! - Вне себя от злобы Витек крутился в углу дастархана. - Куда глаза пялишь?
      - Успокойся, малыш! Твоя очередь.
      - А за воротник не хочешь?
      - Оставь себе, может, еще сгодится. Рассказывай, зема. - Я дружески хлопнул его по разбухшему багровому колену, и он заверещал, как краснокожий на тропе войны.
      Тут же на веранде показалась Катерина. Угрожающе раздувая ноздри, она двинулась на меня.
      - Все нормально, маман, канай в комнату. Мы тут почирикаем пока. - Он как-то подозрительно подмигнул ей, и она, словно мгновенно усвоив все, тут же исчезла.
      Гончарову, то бишь мне, как я понял, готовили а-та-та по голой попе. Виду я не подал, только уселся поудобнее, чтобы шире был обзор. Так что в поле зрения оказались вход во двор и веранда. Краем глаза я видел Витька. Он находился правее, чуть сзади. В доме громко заработал телевизор. Незаметно открыв кейс, я включил магнитофон, поставив приоткрытый чемоданчик между нами.
      - Что рассказывать? - сам вдруг предложил Витек.
      - Все.
      - Слушаюсь, товарищ майор! - И после небольшой паузы: - Мы с Валеркой приторговываем.
      - Чем?
      - Барахлом.
      - Врешь, но пока сойдет. Дальше?
      - В этот раз сдали товар в столице. Сумма была приличная. Возвращались домой. Ну а дальше знаете сами.
      - Нет, подробнее. Сколько валюты везли?
      - Зачем вам?
      - Говори. В том же поезде было еще одно ограбление. Как знать, может, что и прояснится.
      - В пересчете на "деревянные" больше чем полста "лимонов".
      - Сколько ж барахла нужно продать на такую сумму?
      Он растерялся, поняв, что допустил оплошность, и, тут же взяв себя в руки, зло отрезал:
      - Сколько надо, столько и везли. Это к делу отношения не имеет.
      - Может быть, может быть, - примирительно согласился я. - Дальше.
      - Дальше яйца не пускают, господин майор. Жалко, что я тебе их не доварил.
      - Какие твои годы, Витек?
      Как бы устраиваясь поудобнее, я резко сел на его злосчастную ногу.
      Я думал, что услышу рев раненого медведя, но он только пискнул и, закатив глаза, потерял сознание. Моя превентивная мера оказалась чересчур интенсивной.
      Я почти искренне попросил извинения, когда он оправился.
      - Сука ты, а не майор.
      - Это точно, да и кто тебе сказал, что я майор? На самом-то деле я генерал.
      - Козел ты!
      - Витя хочет, чтобы ножке опять было бо-бо?
      - Не-не-не! - зачастил он, отползая на заднице. - Не надо! Я все расскажу.
      - Сделай милость. И с самого начала. С того момента, как вы сели в поезд. Подробно и конкретно.
      - Сели... ну... минут за пятнадцать до отправления. С Казанского вокзала. Вместе с Валерой. У нас было третье купе и места девятое и десятое. Вагон был, кажется, двенадцатый. Ну да, двенадцатый! Там уже сидела твоя Наташка. Алка ехала в соседнем, одиннадцатом. Мы всегда так. В разных вагонах.
      - Что еще за Алка? Зачем?
      - Ну на всякий случай, двумя группами удобнее. Она тоже кое-что взяла.
      - Ладно, замнем для ясности. Продолжай.
      - Сидит, значит, эта Наташка, нормальная овца. Я Валерке еще мигнул: есть кого трахать. Четвертое место свободное вроде, едем втроем.
      - Как одета была Наташка? Какой везла багаж?
      - Ну это... куртка джинсовая и юбка такая же, на ногах босоножки, почти без каблуков, темно-красные.
      - Цвет глаз, волос?
      - Крашеная блондинка, давно не подкрашивалась. А глаза?.. Глаза карие или зеленые, что-то в этом духе.
      Он дал точное описание моей поддиванной пассажирки.
      - Какой у нее был багаж?
      - А никакого. Это мы потом узнали. Только пакет пластиковый с продуктами. Мы как вошли, сразу познакомились. Валерка ей часы свои подарил авансом, "Ориент". В счет будущей ночи. Красивая телка. А тут уже поезд тронулся. В купе заходит Марат.
      - Кто?
      - Марат, четвертый пассажир. Познакомились, разговорились. Ничего, нормальный мужик. Своя фирма у него в Москве. По процентным вкладам крутится.
      - Какой он из себя? Как одет, что было в руках?
      - Да он-то при чем? Ну... высокий, здоровый лось. Волосы черные, волнистые. Похож на артиста, который в "Спруте" Тано играет. Классный мужик. Одет он был в такой серый серебристый костюм, голубую рубашку и такой же галстук; в руках, кроме небольшого кейса, ничего не было... Смеялся, шутил. Наташка, шалава, губы раскатала, попробовала его завлечь, а он посмотрел на нее, как на таракана в супе, и говорит: "Уровень моего воспитания не позволяет мне грубить даме. Однако, надеюсь, вы обо всем догадываетесь". Она и утухла. Но тут ее начал Валерка кадрить. Ночью и отодрал. На нижней полке. Мне, как в кино, все было видно. Мы с Маратом на верхних полках спали, а они внизу, от меня наискосок, в голопузика играли. Кайф!
      - Ближе к делу. Как обнаружилась пропажа?
      - На следующий день. Когда миновали Самару. Поезд там долго стоит. Мы с Валеркой вышли погулять по перрону. Зашли в привокзальный бар. Там еще вы бармена душили через стойку. Кайф! Теперь-то точно вспомнил. Валерка не верил. Так вот, баксы все время при нас были. У Валерки в сумочке на поясе. Когда вернулись в купе, Марат хавать готовил. За закусками Наташка на вокзал бегала. Икра, балычки, шейка. Коньяк дорогой. Все путем. Пригласил нас. Валерка в джинсах был. Захотел переодеться. Наташка-сука вышла, вроде стесняется, будто ночью с ним не трахалась. Шлюха! Стерва!
      - Ближе к теме.
      - Валерка снял сумку-пояс с баксами, бросил на полку, где сидел Марат, а поверх пояса кинул джинсы. Натянул спортивный костюм и позвал эту суку. Она села рядом с Маратом, почти на Валеркины штаны, а мы с ним напротив. Выпили по сто, сидим болтаем. Марат вообще развеселился. Анекдоты начал травить, Наташку тискать. Накануне чуть ли не на хрен послал, а тут раздухарился. Выпили еще по чуть-чуть. И вдруг эта крыса финт выкидывает. Выпила и чуть не блеванула прямо на меня. Схватила полотенце и бегом в сортир. Марат таращится, Валерка ржет, а мне не по себе. Что-то не так. Не потому, что она меня обхаркала, а просто... Ну не то... Тогда-то Валерка и хватился. Пояс-то с сумочкой забыл прицепить. Дай, говорит, Витек, под штанами там лежит. Я поднимаю джинсы, а там... кукиш. У меня сразу голова чугунной сделалась. Рванули мы за девкой к голове поезда. В каждое купе врывались. В ресторане буфетчик видел: пробежала она вперед по ходу состава. Начиная с девятого и до первого вагона мы обшмонали все купе подряд. К вам заходили. Куда там! Картина Репина "Приплыли" точно ситуации соответствует. А баксы-то не наши, отдавать нужно. Мы товар на реализацию брали.
      - Травку или "пластилин"?
      - Пласт... какой еще пластилин? Чего ты мне мозги сушишь?
      - Зеленый. Ну ладно, дальше что?
      - А ничего, вернулись в купе. Сосед наш, Марат, тоже переживает. Говорит, думал Наташа наша знакомая. Судили-рядили. Прошли в хвост поезда. Пусто. Стали подробно проводников расспрашивать, пассажиров. Через час добрались до твоего вагона. Проводник говорит, что вроде видел, как она в девятое купе забежала. Ну а в вашем купе мы такое увидели!... Не дай Бог! В свое купе мы птичками залетели. Поезд притормаживал. Станция большая. Тут вбегает наша Алка и кричит, что на перроне видела нашу попутчицу. Она уже в курсе была. Мы манатки схватили - и на выход. Да фига с маслом! Подождав до утра, поехали по магазинам поменять одежду. В одном и засекли вас, сами знаете. Сели на хвост. Остальное помните. Мы уверены были, что работаете вы на пару.
      Я же мог дать голову на отсечение, что в руках у ворвавшейся ко мне блондинки ничего не было.
      - Суду все ясно. А теперь, Витенька, постарайся вспомнить какие-то, на твой взгляд, странные моменты и детали в поведении этих двоих. До похищения ваших баксов.
      - Да вроде ничего. - Он допил кофе и задумался. - Ничего такого. Только вот на станциях они, как сговорившись, замолкали и напряженно как-то глядели в окна. Будто выискивали кого-то.
      - Ладно. Маленькая деталь. Напряги мозги. Вы обнаружили убитую в моем купе. Куда вы потом пошли и сколько тогда было времени?
      - Примерно часов десять. Ну, к себе и пошли сразу. Такое увидели, что и искать девку расхотелось.
      - Давай-ка сначала, Витек. В хронологическом, так сказать, порядке. В котором часу выскочила из купе Наталья и куда?
      - Опосля, как бухать сели. Через час, может, с минутами, выходит, часов в шесть, в шесть с чем-то.
      - Точка! Она ко мне так и заскочила. Что у нее было в руках?
      - Я же говорил, полотенце, а в него баксы наши завернуты.
      - Чего ж сразу не отобрали?
      - А кто ж знал, что она их увела?
      - Значит, твердо можешь сказать, что... что в руке у нее было полотенце?
      - Полотенце.
      - Что и требовалось доказать. Между прочим, ко мне она заскочила без него, и вообще у нее в руках ничего не было. Теперь вопрос на засыпку: когда вы обнаружили пропажу?
      - Да вскоре. Минут, может, через десять.
      - А ко мне вы явились через час. Что делали в это время?
      - Мы от двенадцатого вагона шли, а у вас - шестой. Пока в каждое купе заглядывали да расспрашивали, а еще плацкартные вагоны, там вообще в ящики нижних полок заглядывали. Жаль, твою не обшмонали.
      - Правда, а почему?
      - Короткий там ящик, человек не поместится.
      - Да, Витек, я и сам удивился, как она туда втиснулась. Ладно, что дальше? Почему вы пошли в голову поезда, а не в хвост?
      - Нам показалось, что девка двинулась туда. Да и гальюн у проводника был закрыт, как обыкновенно. Открытым был тот, что по ходу поезда.
      - Хорошо, что потом?
      - Дошли до первого вагона и вернулись к себе.
      - В котором часу?
      - Часов в восемь, может, чуть позже.
      - Кто был в купе?
      - Марат.
      - Что делал?
      - Лежал, читал.
      - Где лежал и как был одет?
      - На своей верхней полке. А одет? Брюки, рубашка. Нормально одет, а что?
      - Пока не знаю. Что еще? Марат, говоришь, сочувствовал?
      - Ага, предложил даже вместе пойти, заново поискать.
      - Вот как? Ну а вы?
      - И пошли. В хвост поезда.
      - А он?
      - Он шел с нами, но где-то на сцепе просифонило, радикулит его скрутил. Вернулся назад, лег и опять читал.
      - Почему вы так решили?
      - Что?
      - Что он лег и читал.
      - Проверив в хвосте поезда, мы по новой принялись за проводников. Бабки им давали. Так вот, когда проходили мимо нашего купе, дверь была приоткрыта и Марат там читал.
      - Когда вы проходили обратно?
      - Через час, наверное, в половине десятого.
      - Как он был одет?
      - Не знаю. Да мы и в купе-то особенно не заходили, просто приоткрыли дверь... Погодите... Точно, мы потому и не зашли, что дверь полностью не открывалась, только щелка, на предохранителе была. Точно! Марат еще сказал, подождите, мол, мужики, я мигом переоденусь. Ну, а ждать мы не стали, дальше отправились, пока не добрались до вашего вагона.
      - Ну и?..
      - Там проводник, как и все они - из седьмого, восьмого и одиннадцатого вагонов, за бабки сразу вспомнил, что пробегала по коридору в шесть или около того девка. Дальше ни в пятом, ни в четвертом ее не видели. Мы и решили устроить в вашем вагоне шмон качественный. Пока не открыли дверь в ваше купе.
      - И что?
      - И ничего! Увидели, как вы ее разделали...
      - Я же тебе объяснил!
      - Ну да, конечно!
      По-моему, парень до сих пор был уверен, что это я грохнул Клеопатру.
      - Так, и что?
      - Мы, как послушные дети, сразу в наше купе юркнули и сидели себе тихо и смирно.
      - Где был Марат?
      - На месте, читал.
      - Как теперь был одет?
      - Обыкновенно. Только без рубашки.
      - Без рубашки? А брюки?
      - Точно! В спортивных был. А что?
      - Ничего. Витек, судя по твоему рассказу, вы с Валерой бродили по вагонам больше трех часов. Неужели никто из пассажиров не видел ту самую Наташку?
      - Да видели, конечно. Молчали...
      - И как она забежала в мое купе?
      - А вот тут трудно. Там же народу, в купейном, немного и все как хорьки по норам. В тамбуре курящих мужиков и то единицы.
      - Запугали народ?
      - Мне кажется, Гончаров, народ сам не хочет ничего видеть.
      - Похоже. Поехали дальше.
      - А что дальше-то?
      - Как оказались в том городе, где и я, в баньке?
      - Что, приятно вспомнить, господин мент?
      - Ага. - Я легонько погладил его по колену.
      - Молчу. Я ж говорю, Алка наша увидела на платформе Наташку с сумкой - мы и выскочили, когда поезд уже набирал ход.
      - Стоп, Витенька. Здесь мы остановимся на всех мельчайших подробностях. Когда, говоришь, вернулись к себе?
      - Часов в десять.
      - А когда вышли на станции?
      - Около двенадцати.
      - Когда обнаружили на перроне Наталью и кто?
      - До отхода поезда оставалось минут пять,
      - И Алка вам сообщила, что заметила воровку?
      - Нет...
      - А кто? Кто ее увидел первым?
      - Марат. Вон, говорит, ваша Наташа из соседнего, тринадцатого вагона выскочила.
      - И что?
      - Что-что? Я за ней, а Валерка забрал Алку и тоже вышел.
      - Ты сам-то ее видел?
      - Кого?
      - Наташку.
      - Нет. Пока из вагона выбирался, ее и след простыл. На перроне народу мало было, но все равно я ее потерял. Я даже на привокзальную площадь выскочил никого. Когда вернулся, поезд уже ушел. Валерка с Алкой по перрону мечутся. Тоже ищут.
      - Кто-нибудь из вас узнал ее достоверно?
      - Вроде Алка.
      - Она была уверена?
      - Нет, но потом мы тебя нашли.
      - И провели параллель?
      - А че?
      - Ниче. Или вы полные идиоты, или таковыми прикидываетесь.
      - Объясните...
      Я примеривал рассказ Виктора к произошедшим событиям, и кое-что получалось. Правда, пока были одни лишь домыслы, но довольно аргументированные.
      - Скажи мне, сынок, - подлив остывшего кофе в коньяк, попросил я, - ты тут пел, что Марат глядел на Наташку, как на шавку?
      - Ну да.
      - А потом, во время пирушки, перед тем как девке исчезнуть, ни с того ни с сего начал пальпировать ей задницу?
      - Он не пальпировал, он чуть ей под юбку не залез.
      - Отлично! С какой стороны?
      - Сзади, со спины гладил.
      - И как она реагировала?
      - Как? Хихикала, вроде смущалась, отталкивала.
      - А он?
      - Гоготал гусем, нам подмигивал.
      - Ясненько, лопухи.
      - Кто лопухи?
      - Ты и твой подельник Валера. Кстати, где он?
      Витек засуетился, заерзал на заднице. Отворотил физиономию. Вопрос ему явно был неприятен, а значит, для меня в нем таилась опасность.
      - Так где Валера? Не слышу.
      - Не знаю, - как можно беспечней ответил он. - Вы давайте наливайте коньяк. Маманя еще принесет.
      - Не понял, Витек? Не расслышал тебя? - Ласково и любовно я погладил его колено. - Колись, браток.
      Парень побелел в предчувствии боли и торопливо залопотал:
      - На работе, не знаю... уехал...
      - Ну?
      - Не зна-а-аю... Он к вам поехал.
      - Куда ко мне?
      - В ваш город, по адресу в паспорте.
      - Зачем? - Мои худшие опасения сбывались.
      - За-а-аложников брать из в-ва-ашей семьи.
      - Зачем? - методично и зло добивал я жертву.
      - Чтоб вы баксы вернули, а-а-а! Бо-о-ольно!
      Он вдруг застыл, удивленно глядя поверх меня. Я обернулся, но увидел только пустую скамейку тети Софы. И вдруг красно-черные круги поплыли по серому звездному небу.
      Ночь кромешная. Тьма могильная. Запах такой же, могильно-гнилостный. Разложение зловонно до удушья. Сам я лежу на чем-то твердом и осклизлом. В этой слизи я весь. На затылке слизь теплая. Я знаю, это кровь. Но откуда? И вообще, где я?
      На дрожащих, как бледные поганки, руках я подтянулся, стараясь привстать, и тут же темнота- опять скрутилась в спираль, со стоном опрокинув меня назад, в гнилую жижу забвения. Придя в себя во второй раз, я действовал осмотрительней. Просто лежал в прелом дерьме, пытаясь пересилить тупую, гнетущую боль в затылке, силясь хоть что-то вспомнить. Начиная с пустой скамейки тети Софы, я как бы отмотал пленку событий обратно и чисто логически вывел, что в конце нашего разговора меня кто-то тюкнул полешком по темечку, и, как говаривал Валера, тюкнул качественно.
      Не торопясь я согнул и разогнул ноги - они шевельнулись. Это радовало, придавало оптимизма. То же самое с руками. Правая болела в предплечье, но, вероятно, от ушиба, не более. Хуже обстояло с шеей. Повернуть ее я практически не мог. О голове и говорить не приходилось - она гудела, как колокол, сброшенный атеистами с колокольни. Однако долго лежать в дерьме сил не было. Сантиметр за сантиметром я группировался, понукая побитое грешное мое тело осторожно и расчетливо сесть, опереться на трясущиеся руки и не двигать головой.
      Сигареты, зажигалка и деньги исчезли. Постепенно передвигаясь, я, как мог, обследовал свою темницу. Гнила и разлагалась картошка, в зловонную кучу которой я вляпался. Тщетно я искал лестницу. Ее, очевидно, после моего заточения убрали. Кое-как примостившись на дырявом ведре, я попытался думать. Получалось плохо. Вернее, не получалось совсем, потому что пульсирующие глухие удары боли бомбили череп.
      Сверху послышался шум отодвигаемого люка, но свет, как я ждал, появился позже, лишь когда подняли вторую, внутреннюю крышку. В ярком, слепяще-белом квадрате появилась испуганная голова хозяйки.
      - Мужик, - позвала она негромко, - живой?
      - Как твой прадедушка, черт возьми!
      - Вылазь, пока никого нет.
      Я прикинул на глаз высоту. Выходило, что до края лаза метра три с гаком. Прыгать я был не в состоянии.
      - Как я вылезу, глупая женщина?
      - Господи, свалился на мою голову!
      Над краем лаза появилась лестница, а секунду спустя воткнулась в гниль погреба.
      - Вылазь быстрей.
      Дохлым тараканом я пополз по шаткой, хлипкой лестнице наверх.
      - Господи!... - охнула Катерина, оглядев меня и вонючее картофельное пюре, стекавшее с футболки, брюк и головы. - Давай в баню!
      Она провела меня в надворную пристройку.
      - Помойся. Сейчас принесу переодеться.
      Через пять минут я стоял отмытый, в трусах и больше всего хотел домой к Ленке. Женщина притащила шмотки, полбутылки коньяку и деньги.
      - Надевайте в темпе, это вещи сына.
      - А где он сам?
      - Соседка была, врачиха. Хирург на пенсии. Укол всадила. Спит.
      - Это ты меня приложила?
      - Роман, дружок Витьки. Уголовник. Я его сама боюсь.
      - Хорошая у тебя баня. - Я присосался к бутылке. - Может, вдвоем попаримся?
      - Одевайся быстро и делай ноги. Сейчас Роман вернется, он тебя попарит. Мало не покажется.
      - Вас понял. Удаляюсь до лучших времен.
      Сыночкины штаны пришлись впору, майка тоже. Туфли от дерьма отмыл свои.
      - До встречи. Кстати, где мой кейс?
      - Да пошел ты... Роман забрал.
      - Жаль! Придется вернуться.
      Я уже открывал калитку, когда появилась и резко тормознула "Волга". Сразу ощетинившись тремя дверцами, она высадила трех пассажиров.
      Романа я вычислил тут же. По радостному блеску его глаз питекантропа понял: будет бить. Самый молодой, парень лет восемнадцати, отошел от них, вероятно предпочитая наблюдать со стороны. Другой, худосочный, прыщавый, немного постарше, бодро подначил:
      - Товарь его, Рома!
      Сваренная из металлических прутьев калитка была довольно массивной и открывалась вовнутрь. Запрыгнув во двор, я с размаху заехал ею Роме по роже. Очумевший, он отлетел к машине, беспомощно вытирая бегущую из рассеченного лба кровь. Но это продолжалось считанные секунды. Парень зверел на глазах, подстрекаемый к тому же прыщавым недорослем.
      - Мочи его, Рома! Я подмогну! - От нетерпения придурок приплясывал на месте.
      Мне стало тоскливо, как евнуху в гареме. Отчетливо я понял: уже избитому, мне с ними не справиться.
      Помощи ждать было неоткуда. Однако она пришла.
      - Роман, я милицию вызвала, - громко, спокойно, без всякой паники сообщила Катерина, подходя к ограде. - Тебе лучше чухать отсюда, и поскорее. Так что, Олег, забирай своего бультерьера и исчезни со скоростью звука. Разборок мне здесь не надо.
      В рядах нападавших произошло некоторое замешательство.
      Видя, что молодой скрепя сердце двинулся к машине, тем самым подав знак к отступлению, я шавкой забрехал вслед:
      - И маг отдайте, крысятники!
      - Что-о? - Садившийся было в машину Роман остановился, и я пожалел, что так не вовремя тявкнул из-под крыльца.
      - Ничего, - вмешалась хозяйка. - Двигайте отсюда.
      Плюнув в нас выхлопом, сердитая "Волга", с визгом сдирая протектор о рашпиль асфальта, помчалась по улице. Однако номер я заметить успел.
      - Спасибо!
      - Не за что. Они мне самой надоели до чертиков. Вон где сидят. Дружки Витькины. Заметут их когда-нибудь и Витьку тоже.
      - Заметут, - согласился я.
      - А ты-то что радуешься? Одного поля ягода.
      - Поле у нас у всех одно, а вот ягодка у меня послаще. Только пробовать некогда, мне тоже сматываться надо. Сейчас менты явятся.
      - Не явятся.
      - Но ты же...
      - Никого я не вызывала. Олега на понт взяла.
      - Он кто?
      - Начальничек... босс!
      - Пацан?!
      - Да, у этого пацана папаша...
      - Кто?
      - Ладно. Все. Дергай, красавчик!
      - Позвонить-то можно? Межгород.
      - Телеграф на Шота Руставели. Недалеко.
      - А зачем дом продаете?
      - Тебя не спросили. Шевелись давай!
      - А с Витей попрощаться?
      - Я тебе попрощаюсь! Двигай отсюда! - уже зло выкрикнула Катерина. Разозлился и я.
      - Слушай, черноголовая, ублюдки из банды твоего сыночка, может, как раз сейчас силой увезли мою Ленку. Похитили, понимаешь? И если это подтвердится, тюряги твоему ублюдку недоношенному не миновать. При удачном ведении дела - и тебе. Я ясно излагаю?
      Она заморгала бездумно и беспомощно.
      - Какую Ленку?
      - Сестру мою, - почему-то соврал я.
      - За что?
      - За то же самое, из-за чего вы продаете дом.
      - А из-за чего мы продаем?
      - Кончай, Катерина. Мне надо срочно позвонить.
      Она махнула рукой, устало и равнодушно:
      - Заходи, черт бы тебя побрал!
      В просторной передней у низкого мягкого пуфика стоял телефон. По коду соединиться я не сумел, поэтому срочно через 07 заказал рабочий Ленкин телефон. В ожидании, подражая Катерине, закурил. Перетрусила она порядком. Жадно глотая дым, спросила:
      - А это что - серьезно?
      - Я не знаю дружков твоего сынишки, но думаю, да. Как твое мнение?
      - Наверное.
      - Дом почему продаете?
      - Жить здесь стало плохо.
      - А точнее? Деньги нужно срочно отдать?
      - Ага. Витька задолжал, счетчик грозят включить.
      - Банда-то у них мощная?
      - Не зна-а-аю, - вдруг белугой, лицо наперекосяк, заревела незадачливая мамаша. - А сам-то кто такой?
      - Константин Иванович Гончаров. Человек свободной профессии. Приехал...
      Длинно и противно запиликал телефон. Ответил Ленкин начальник. По тому, как отвечал, я сразу понял неладное.
      - Что случилось, Игорь Павлович?
      - Константин Иваныч? - узнал он. - Передаю трубку Татьяне.
      - Костя, привет! - издалека запищала Ленкина лучшая подруга. - А Лены нет.
      - Где она?
      - Сами не знаем.
      - Домой звонили?
      - Да. Говорят, с утра на работу ушла. Только здесь и не появлялась.
      - Ладно, понял.
      - Да ты, Костя, не подумай...
      - Я понял. Запиши телефон в Ташкенте, где меня можно найти. Номер? - зло спросил я сразу все сообразившую хозяйку.
      Она торопливо назвала, и я продиктовал его Татьяне, потом положил трубку.
      - Что там? Случилось что? - залепетала женщина, преданно и жалобно глядя мне в глаза.
      - Где придурок твой?
      Похоже, вид мой не предвещал ничего хорошего, потому что она, грудью прикрыв одну из трех дверей, ведущих в коридор, зашипела отчаянно и истово:
      - Не подходи. Я закричу. Убирайся! Не позволю сына трогать!
      - Замолчи, дура, - тихо и спокойно посоветовал я, но, видимо, что-то такое было в моем голосе, отчего Катерина испуганно затихла.
      Я бессильно шлепнулся на пуф, сжав стучащие болью безысходности виски. Что делать? Как я мог помочь Ленке, которая уже почти наверняка в лапах подонков? Да еще находясь в трех тысячах километрах от нее. А будь я рядом? Все равно найти ее практически было бы невозможно.
      Сценарии похищений, как правило, одинаковы. Бандиты вступят со мной в переговоры, требуя свои баксы, которые я, кстати, не брал, и будут выматывать меня до последнего, до конца. До какого, я пока не предполагал. И вполне возможно, в живых ее уже нет.
      Обратиться в милицию? Но что это даст? Даже если я плюну на себя и все расскажу, нет никакой гарантии, что менты найдут ее хотя бы мертвой.
      Единственное мое преимущество в сложившейся ситуации - то, что я знаю похитителей, а значит, действовать нужно отсюда, из их гнезда. Но что я могу им предложить взамен Ленкиной и своей жизней? Таких денег у меня нет. Поделиться своими призрачными подозрениями и еще более эфемерным планом по розыску настоящих преступников? А если подозрения мои не подтвердятся, то господин Гончаров, то бишь я, вместе со своей любовницей будет эскортирован в принудительном порядке в мир иной. Еще раз все просчитав, я понял, что есть только один выход.
      - Катерина, свари кофе покрепче, а я пока потолкую с твоим сынишкой.
      - Не-ет, - белея, прошептала она, едва шевеля побелевшими губами.
      - Послушай, мою Ленку взяли заложницей. И дружки-подельники твоего сынули в любой момент ее могут убить. И вот тогда постараюсь я. Ни один подонок из их бандитской группы в живых не останется. В том числе и твой ублюдок. Ясно? Пока еще все можно предотвратить. Пропусти! И не вздумай никому звонить. Где пистолет?
      - Там. - Бессильная, отходя в сторону, хозяйка кивнула на телефонную тумбочку.
      - Сиди и не дергайся. - Забрав оружие, я вошел в комнату покалеченного мной Витеньки.
      "Чего не хватало идиоту?" - подумалось, когда я мельком оглядел его шикарное, в моем понимании, жилище. Хозяин безмятежно спал, посапывая и улыбаясь радужным, видимо, сновидениям, щедро подаренным ему врачихой и каким-то фенобарбиталом. С трудом сдерживая ярость осознанного желания придушить мерзавца, подойдя, я хлестко влепил ему по уху. Вякнув, он распахнул мутные, ничего еще не понимающие глаза и часто захлопал ресницами, нащупывая мостик между сном и явью.
      - Проснись, придурок, и слушай внимательно. - Я приблизил свои глаза к его, уже осмысленным и удивленным.
      - А... вы... что? А как?..
      - А вот так. - С удовольствием я вывернул ему ухо, заставляя приподняться. - Ваши олигофрены взяли Ленку.
      - Какую Ленку?
      - За которой уехал твой Валера. Где его найти?
      - Н-не знаю...
      - Сейчас вспомнишь. - Я откинул простыню, оголяя разбухшее его колено и недвусмысленно давая понять, что теперь-то все и начнется.
      Двумя затравленными хорьками метнулись его испуганные глаза, а сведенный судорогой рот с трудом вытолкнул:
      - Я правда не знаю. Он Олегу звонить должен.
      - Когда?
      - Когда возьмет кого-нибудь... из ваших.
      - И что с ним намерены делать?
      - С кем?
      - С тем, кого возьмете.
      - Держать, пока вы не отдадите баксы.
      - А если не отдам?
      - Как это не отдадите?
      - Понял! Звони своему Олегу. Живо! Пускай приезжает, потолкуем. Долго ему добираться? Кстати, какой у него номер телефона?
      - Минут двадцать - тридцать. А телефон... - Парень нехотя продиктовал.
      - Через час жду его на междугородке - переговорный пункт, что на Шота Руставели. Понял? Звони.
      Витек попытался приподняться, но только охнул, покрывшись испариной. Из передней я притащил ему телефон, кивнув матери ободряюще. Она протянула чашку горячего кофе, и я с удовольствием его выпил, пока придурок вел переговоры.
      - И скажи Олегу, чтоб без глупостей, - слыша, что Витек заканчивает разговор, предупредил я. - Ни ему, ни мне от ваших глупостей никакой выгоды не будет.
      На переговорный я пошел сразу. Написал обстоятельное письмо, абсолютно, на мой взгляд, объективное, изложив все произошедшее со мною за последнюю неделю, начиная с посадки в поезд. Предупредил, чтобы ход ему был дан через десять дней после сегодняшнего числа, и отправил его "ценным" на имя соседа Юрки, бывшего своего коллеги. Потом опять позвонил Ленке на работу.
      Результат был прежним: Ленка нигде не появлялась.
      - Татьяна, - как можно спокойнее начал я, - слушай внимательно. Возьми карандаш и бумагу.
      Подряд я продиктовал ей номер телефона Олега, адрес Виктора и номер Олеговой "Волги".
      - Теперь дальше, Танечка. Волны пока не гони, но, если я или Ленка не дадим о себе знать в течение пяти дней, с этими сведениями ты должна пойти к Юрке, моему соседу. Ты его, кажется, неплохо знаешь?
      - Да уж!... - не удержавшись, хихикнула она. - А что, дело хреновое?
      - Пока не знаю. Сведения о нашем возможном исчезновении можно получить именно по этим адресам и координатам. Ну, привет! - закончил я разговор, заметив, что в зале появились Олег с гориллоподобным Романом.
      Все было как нельзя кстати: им совсем не вредно знать, что сведения о происшедшей истории просочились на сторону, а это уже кое-какой козырь.
      Здороваясь, я сдержанно кивнул двум преступникам от наркобизнеса, с которыми мне, возможно, придется сотрудничать, слава Богу, не по своей воле.
      - Вы кому-то звонили, Константин Иванович? - приветливо улыбаясь, осведомился с иголочки одетый красавчик ублюдок. Белизну рубашки, брюк и кроссовок подчеркивал короткий черный галстук, повязанный свободно и небрежно.
      "Лет, наверное, двадцать, не больше. Человек-хамелеон, - подумал я, вглядываясь в открытое обаятельное его лицо. - Новый русский, хотя и с явной азиатской примесью..."
      - Да. Олег э-э...?
      - Владимирович, - подсказал он, нимало не смущаясь и первым протягивая руку.
      С самого начала все портить было непозволительной ошибкой, потому, превозмогая себя, свое естество, я пожал ему руку, так же лучезарно и почти влюбленно улыбаясь.
      - Да-да, Олег Владимирович, звонил, знаете ли, друзьям, домой.
      - Что так? Зачем же?
      - Да вот, Олег Владимирович, рассказал им, какой казус произошел со мной и моей любовницей Еленой. Похитил ее кто-то
      - Может быть, выйдем на воздух, Константин Иванович? Душно что-то, да и народу многовато.
      - Что вы говорите, Олег Владимирович? На воздухе-то жара все сорок, а в зале кондиционеры работают, микроклимат приятный. Поговорить здесь - одно удовольствие. Вы свою гориллу у входа оставьте, а мы с вами вон там в уголке потолкуем. Как знать, может, я поеду с вами добровольно.
      Он кивнул в знак согласия.
      Жестом приказав Роману оставаться на месте, Олег первым прошел в угол и сел за шестигранный столик. Я уселся напротив, ожидая его инициативы. И дождался.
      - Что вы говорите? Пропала ваша любимая?
      - Любовница, - уточнил я, - очень мне небезразличная.
      Парень сочувственно закивал, искренне разделяя мое несчастье.
      - Возможно, скоро найдется? - бесцветным голосом высказал он предположение, в упор глядя на меня своими наглыми глазищами и, как лом воткнул мне в грудь, ставя немой вопрос.
      - Дай-то Бог, - только и ответил я.
      - Бог здесь ни при чем. Как это у Уткина? "Мотэле тут ни при чем, Егова, а при чем - ты и я".
      - Но в том-то и весь казус, что я тоже ни при чем.
      - Да-да, конечно же, уважаемый Константин Иванович, и те два трупа из вашего купе тоже вам не знакомы. И проституточка, которую вы укрывали. Не так ли?
      - Знакомы.
      - Вот как? Так в чем же, собственно, дело? Отдайте баксы плюс двадцать пять процентов за тот ущерб, что вы причинили нам, заметьте, не моральный, а чисто финансовый, и получайте вашу девочку на блюдечке с голубой каемочкой, живую и здоровую. В противном случае...
      - Что?
      - То самое...
      - Вот потому-то я и звонил...
      - А мне плевать на твои звонки, идиот! - сорвался он на крик. - Неужели ты не понимаешь, что здесь я у себя, под своей крышей, а ты - под чужой.
      Куда девались его обаяние и изысканная вежливость? Это был волк, и, несмотря на молодость, уже матерый.
      - Пес ты легавый, выброшенный из стаи и ставший грабителем и мокрушником. Одного моего слова будет достаточно, чтобы ты уже никогда-никогда не вернулся в свой город. Причем заметь, все сделают официальные органы, официально осудив тебя за убийство. Пусть даже я потеряю на этом деле сумму вдвое большую, что ты крысанул.
      - Замолчи, - только и прошипел я, уже зная, что карты мои, кроме одной, биты и поступит он так, как сказал, и результат не замедлит воспоследовать. Выслушай меня и постарайся поверить.
      Шаг за шагом, во всех подробностях я описал все события, свидетелем и невольным участником которых был, утаил лишь рассказ убиенного Алексея, телохранителя Клеопатры. Говорил я правду, не лгал, наверняка зная, что малейшая ложь или замалчивание какого-то на первый взгляд незначительного эпизода может не только исказить картину, но и вызвать смутное его недоверие, и тогда - все. Уже никакими правдами и неправдами я не заставлю его мне поверить
      И все равно он не верил. Собственно, чего я ожидал? Люди его круга воспитаны на извечном недоверии и подозрении На том стоят, на том и обогащаются.
      - Ну и что? - Он криво усмехнулся. - Предположим, вы говорите правду. Мне-то какая от этого польза?
      - А какая вам польза упрятать меня за решетку?
      - Ну на всякий случай, если вы солгали.
      - А если нет, пострадает невинный.
      - Филантропия и человеколюбие - аспекты не моего мировоззрения. Если не можете предложить мне ничего конкретного, я буду вынужден сдать вас милиции.
      - А что будет с моей... с моей... знакомой?
      - Не знаю. А так ли это важно? Для вас, я имею в виду.
      - Важно.
      - Пока не решил. Может быть, заставлю работать на себя, может быть... Не будем гадать. А вас я сдам в руки правосудия и постараюсь добиться высшей меры, так что смерть вашей девушки не имеет для меня смысла. Хотя, конечно, потрясти ее потрясем. На тот случай, если дома есть какие-то сбережения. Ну а вы пока проведете время у нас.
      - Я заявлю в суде о похищении!
      - Как знать, - задумчиво что-то прикидывая, он уставился на мою переносицу, - как знать...
      - Что?..
      - Ничего
      - Вы хотите сказать, что до суда дело может и не дойти, управитесь своими силами?
      - Я говорю только то, что говорю.
      Мне стало холодно и тоскливо от безысходности и необратимости происходящего. И все же мой мозг привычно просчитывал варианты, их было два: либо подчиниться самодовольному волчонку и добровольно сесть в его машину, позволив в дальнейшем открутить себе голову, как куренку; либо, подойдя к ней, дать хорошего деру. И здесь ожидалось три результата: меня схватят его парни или милиция, и только при самом благоприятном стечении обстоятельств мне удастся уйти, что в незнакомом городе крайне трудно. Но тогда Ленка останется у них в руках. Зная это, они будут меня ждать, и я все равно выйду к ним на связь, и опять начнется сказка про белого бычка. Стоит ли? Куда ни кинь всюду клин. И я решился, выбросил ему свой последний козырь, ненадежный и рискованный. Сыграет он только в том случае, если догадки мои верны.
      - Я попробую вернуть вам баксы.
      - Вот как? - оживился щенок. - Ну что ж, то речь не мальчика, но мужа. И каким же образом, если, как вы, господин Гончаров, утверждали, вы совершенно не причастим к их исчезновению? - гнусно и понимающе ухмыльнулся супермальчик.
      - Мое дело. Мне нужен "уазик" или "Нива" с водителем и крепким дуболомом, который слушался бы меня беспрекословно вроде того вон, что маячит у выхода.
      - Или вон тех, что маются на солнышке. - В окно он указал на трех дебилов еще более массивной комплекции.
      - Или тех, - согласился я.
      - Что еще?
      - Время.
      - Сколько?
      - Трое-четверо суток, лучше пять.
      - Это возможно, - подумав, согласился Олег. - Был бы результат.
      - Он в моих интересах.
      - Надо думать! - грязно улыбнулась эта сволочь. - А дуболомов, как вы изволили выразиться, я дам двоих, ничего для вас не жалко, милый мой Константин Иванович.
      - Согласен. Только чтобы делали все, как скажу.
      - Они получат такие инструкции. Куда ехать?
      - В сторону Термеза,
      - О-ля-ля! "Дистанции огромного размера". Надеюсь, это в пределах Узбекистана?
      - Да.
      - Тогда порядок. Если вы надумаете пересечь границу или сдаться на милость пограничникам, предупреждаю: вас вынуждены будут убить.
      - Сообщите своим подонкам, чтобы мою подругу содержали в нормальных условиях.
      - В этом нет необходимости, она проживает на одной из пригородных дач.
      - Где?
      - Не важно. Пока она получает все, что только пожелает. Когда отъезд?
      - Прямо сейчас. Но мне нужны кое-какие документы.
      - Понимаю. Ваш паспорт несколько утратил первоначальный ценз. Вперед.
      Через два часа мне выдали новый паспорт, прямо в коттедже, можно сказать, на дому. Вот это сервис! Потом отобрали конфискованный мною у Витеньки газовый пистолет. Переодели, накормили. Погрузили на заднее сиденье белой "Нивы" уже не Гончарова Константина Ивановича, а гражданина Узбекской республики Зотова Михаила Викторовича, проживающего по улице Космонавтов, дом 10/1, квартира 103. И возрастом я стал постарше на три годика. Интересно, а при детальной проверке как бы это все смотрелось?
      Часов в шесть вечера мы вырвались за черту города и помчались в сторону Самарканда. "Ниву" вел здоровенный узбек лет тридцати, которого все называли Полван-ака, что означало, как я впоследствии узнал, богатырь. Возле водителя восседал Роман, время от времени подозрительно оглядывающийся на меня (к моему большому удовлетворению, след от железной калитки под его глазом проступал все явственней). Рядом со мной сидел невысокий, непримечательный блондинчик по имени или по кличке Киля.
      Каким-то шестым чувством я понял, что он самый опасный из этого трио головорезов и что его на всякий случай следует держать в поле зрения прежде всего. Между нами стояла корзина-холодильник с продовольствием, так как Олег категорически запретил останавливаться в населенных пунктах, чтобы избежать любой провокации с моей стороны. Хотел бы я знать какой?
      Киля молчал. Роман бросал косые злобные взгляды, и только водитель Полван-ака выглядел более или менее дружелюбно, хотя, без сомнения, прикажи ему шеф удавить меня, набросил бы удавку не раздумывая.
      В отличие от наших многострадальных российских дорог трасса на Самарканд была в отличнейшем состоянии. Машин было немного, кто-то обгонял нас, кого-то обгоняли мы. Но через сотню километров я заметил серебристо-серый джип, следующий позади нас с завидно постоянной дистанцией. Прошло полчаса, и я уже был уверен, что за нами хвост. Тронув белобрысого, я указал ему на это обстоятельство, он равнодушно кивнул.
      Веселенькое дело! Шефу-щенку показалось мало троих мальчиков, так он еще и арьергардом подпер. Может быть, еще и впереди нас ребятишки катят?
      Немного не доезжая Джизака, мы заправились и, чуть отъехав, устроили пикник. Тут же, в салоне автомобиля, Полван-ака сервировал праздничный (для меня, вероятно, не для них) стол. Оказывается, чтобы вкусно поесть, нужно либо занимать крупные посты, либо заниматься преступной деятельностью. Удивительные парадоксы, не правда ли?
      В другое время я перевернул бы этот импровизированный столик им на головы, но теперь надо было подкрепиться. В три пластмассовых стаканчика Роман плеснул граммов по пятьдесят коньяку. Блондин-сволочуга отказался. Еще бы! Нужен трезвый глаз, если меня придется срочно укокошить. Наполнив свой стаканчик до краев, я подумал: "Пей, Гончаров, может, в последний раз пьешь", - и под неодобрительный взгляд Романа высосал обжигающий душу напиток до дна.
      Метрах в ста от обочины стоял серебристый джип, и его пассажиры, очевидно, тоже обедали. Уже темнело, но свет в кабинах не включали, ограничившись габаритными огнями.
      Следующую остановку сделали уже глубокой ночью в Карши. А под утро серебристый джип обогнал нас, прижав к обочине, посигналил остановку. В серо-утренних сумерках к нам подошел щенок-начальничек.
      - Доброе утро, Константин Иванович, - приятно улыбаясь, поздоровался он, не обращая внимания на мою охрану. - Как ехалось, не трясло ли? Пойдемте походим, подышим, кости разомнем.
      Я с удовольствием вылез из кабины автомобиля, вдыхая прохладу утра Средней Азии. С каждой минутой небо на востоке наливалось золотистой синью, хотя солнца еще видно не было. Шальная, пьянящая горькая полынь да бодрящая утренняя свежесть, сливаясь воедино, словно кричали: "Живи, радуйся! Жизнь отличное состояние бренного тела!" Но четыре бандюги - и сколько еще там, за тонированными стеклами джипа? - совершенно портили ландшафт и настроение.
      Мы отошли метров на сто от дороги к почти пересохшему руслу реки и сели на валуны.
      - Ну, Константин Иванович, пора бы поконкретней изложить суть дела. Куда едем, каков план? А то вы все втемную да втемную.
      - Едем пока в Шеробад.
      - Что значит "пока"?
      - Там еще километров пятьдесят.
      - Куда?
      - Этого я вам пока не скажу. Какой-никакой, а хоть минимальный залог моей безопасности.
      - Может быть, - прикуривая, согласился Олег, - вы и правы. Я обещаю вам: если баксы вернутся, у вас все будет нормально.
      - А если нет?
      Он пожал плечами и выбросил едва закуренную сигарету:
      - Поедемте со мной, в джипе удобнее.
      - Да нет, спасибо, я как-то притерпелся.
      - Как хотите.
      Кишлак Рохат оказался унылым серо-пыльным местечкам, стонущим от жары под жестоким полуденным солнцем. В дрожащем раскаленном мареве он казался ирреальным средневековым миражем. Глинобитные унылые дувалы, в тень которых жались овцы, и голые, чумазые, дочерна обожженные солнцем ребятишки, составляли две или три улицы этого Богом забытого селения. Если бы не десяток автомашин, затаившихся во дворах, можно было бы смело сказать, что я вернулся лет этак на тысячу назад.
      Глинобитную кибитку Акрама нам показали сразу. В грязном халате и калошах на босу ногу хозяин стоял у входа в свою обитель, с интересом наблюдая, к кому же пожаловали редкие здесь гости.
      - Теперь не дергайтесь, - как можно спокойнее приказал я страже, выбираясь из "Нивы".
      Слава Богу, Олег это понял сам, потому что дверцы джипа оставались закрытыми.
      - Здравствуйте, - как мог приветливее поздоровался я с тридцатилетним бородатым мужчиной.
      - Ассалям-аллейкум. - Он протянул мне смуглую заскорузлую руку, мытую, очевидно, еще в прошлом месяце, но я все-таки с чувством и радостью схватил и затряс ее.
      - Скажите, как мне увидеть Акрама?
      - Я и есть Акрам. Как дела? Как семья, как дети?
      - Спасибо, хорошо.
      Он зацокал языком, вероятно выражая одобрение. На всякий случай и я поинтересовался его семьей, родственниками и их благополучием.
      - Ай рахмат, брат. Заходи в дом, друзей тоже зови. Чай пить будем, лепешка кушать.
      - Спасибо, Акрам, только некогда. Я от Лины Александровны. Сама-то она приехать не могла, меня вот послала.
      Акрам насторожился. Обжег меня черными агатами глаз и вдруг, сделав удивленно-глупую физиономию, заныл:
      - Э-э-э... О чем говоришь, брат? Какой такой Лин Лександровна? Никогда такой не знал. Извини, брат, спешу я.
      Ясно: я спугнул его или не я, а кто-то до меня. Возможно, дошли сведения о гибели Сашки-змеелова, а в этом случае показываться на змееферме было бы полным безумием. Или же... или же те двое уже там. Вот и нам появиться в том месте было б в самый раз - ради этого я и ехал.
      Но как узнать? Акрам замкнулся и порывался скрыться за своим чертовым дувалом, а этого допускать нельзя - это моя единственная ниточка жизни.
      - Подождите, Акрам, может быть, я не к тому обратился? Может быть, еще один Акрам у вас живет?
      - А-а-а... Живет, живет. Акрам Кадыров есть еще, хороший человек, через три кибитки живет. Наверное, вы к нему.
      - Спасибо вам.
      Он выжидал, пока я отправлюсь к явно мифическому тому Кадырову.
      Кроме детворы, на кривой улочке, с обеих сторон притиснутой слепыми дувалами, никого не было. Я подошел к сидящему на переднем сиденье Роману и тихо, но властно вдолбил:
      - Этот человек нам нужен. Силой его - в машину и чтоб незаметно. Ясно?
      - Понял, - так же тихо ответил он. - В джип, там стекла тонированные.
      - Как знаешь. Да это не тот Акрам! - уже громко заругался я, жестикулируя. - Тот, другой, говорит, вон там живет. - Я указал на то место, куда меня направил бородач.
      - А какого ж ты! - так же громко заорал Роман, вылезая из машины. Пойдем, Киля!
      Стараясь прикрыть происходящее за моей спиной от бегающих рядом детей, я добрел до нужной мне кибитки и спросил Акрама.
      - Акрам - я, - важно ответствовал десятилетний парнишка с годовалой сестренкой на руках.
      - А! Извини, я по переписи. Ты учишься?
      - Учусь. В четвертом классе.
      - А кто у вас не учится?
      - У нас все учатся.
      - Это хорошо. Я с проверкой приезжал.
      Когда я повернул обратно, улица была пустынна, а посередине безмолвно замерли джип и "Нива". Разговаривая с пацаном, я краем уха старался уловить шум. Но - ни звука. Работать мальчики-бандиты умели. Не грех бы кое-кому и поучиться. Передняя дверца джипа распахнулась, лишь только я поравнялся с ним.
      - Сюда, - негромко позвал Олег.
      Плюхнувшись на сиденье, я обернулся. Между Олегом и коротко стриженным парнем, выпучив глаза-сливы, с пластырем на рту сидел Акрам.
      - Вперед! - скомандовал я.
      - Куда? - осведомился Олег.
      - Подальше отсюда.
      - С этим мэном?
      - Это Иван Сусанин. Он приведет тебя к баксам, а меня к свободе, если ты, конечно, сдержишь слово.
      Джип рванул, пыля по кривой улочке и увозя ее жителя в неизвестное. За нами шла "Нива".
      Асфальта уже не было. Однако едва заметная колея на каменистой почве свидетельствовала о том, что здесь все же кто-то ездит. И прямо по курсу, перпендикулярно колее вытянулась цепочка гор. Начались холмы. Нырнув в ложбину, джип остановился. Кишлак скрылся из виду. Сидящий рядом с Акрамом парень вдруг резко сдернул с его рта пластырь, выдирая волосики черной роскошной бороды.
      - Больно! Зачем так, начальник? - апеллировал он ко мне, видимо считая меня самым главным, поскольку я находился на переднем сиденье.
      Олег не возражал против такого расклада, ожидая действий и инициативы с моей стороны.
      - Как проехать в змеепитомник? - начал я вежливо, но твердо.
      - Какой такой змеепитомник? Не знаю никакой змеепитомник, - запустил Акрам заезженную пластинку.
      - Слушай, Акрам, нам некогда. Мы от Лины Александровны.
      - Не знаю никакой...
      - Убью, падла! - неожиданно помог Олег, жестко ткнув ствол ему под челюсть.
      Беднягу мелко затрясло и, едва справляясь с собой, заплетающимся языком он промямлил:
      - Прямо надо ехать, километров десять по дороге, потом между горками.
      - Едем! - приказал щенок-босс.
      - Мне домой надо, к детишкам надо, - заныл Акрам.
      - Заткнись, а то удавлю!
      - Подожди, - остановил я Олега и обратился к Акраму: - Когда они у тебя были?
      - Вчера, - ответил он, понемногу приходя в себя. - Вечером.
      - Кто был?
      - Мужик и девка.
      - Когда уехали назад?
      - Назад никогда. У моей кибитка не ехал.
      - Другая дорога есть?
      - Есть, совсем плохой, "уазиком" ехать надо.
      - На чем они были?
      - На "уазике".
      - Что они спрашивали?
      - Тоже спрашивал, как на змеиный клетки ехать. Тоже от Лин Лександровна, сказал.
      - А вот теперь вперед, - скомандовал я, - и быстрее. Сколько человек в змеепитомнике? - уже в дороге спросил я.
      - Двое. Сашка Ташкент уехал, должен скоро приехать.
      - Кто остался?
      - Мой дядя Курбан-ака и Сашкина девка, Светка зовут. Не убивай их, брат, мы тебе деньга дадим, - забормотал он быстро, - нельзя убивать. У дядька шесть детей, у Светка две детей, муж нет. Сашка не муж. Не убивай.
      - Да заткнись ты! - не выдержал Олег. - Не нужны они нам
      - Вам мужик и девка надо, нехороший они. Мужик хоть и узбек, все равно нехороший.
      - Что? - резко прервал его Олег. - Узбек, говоришь?
      - Ага-ага, узбек нехороший.
      - Ну, Гончаров, считай, что я поверил тебе.
      - Почему?
      - Потом расскажу. Гони, Каримчик, гони, дай-то Бог успеть.
      Почти по бездорожью гнали мы миль под сорок. Кидало и швыряло нас, как мячики. Каково же было тем, на "Ниве"? Километров через пять несусветной тряски справа по курсу показались два скалистых обнажения, между которыми мы проехали и оказались на верхушке холма. Дорога здесь отсутствовала вовсе. Только легкий намек на колею, где когда-то проезжали автомобили. Кругом почти не тронутый щебень и колючки, значит, случалось это крайне редко.
      Спустившись в ложбину, мы в лоб форсировали более высокий холм и, когда оказались на его макушке, увидели цель нашей поездки: три белесые, выжженные солнцем палатки да большой, натянутый между ними тент. Лагерь находился в низине. Возле центральной палатки стояли два "уазика".
      - Почему два? - нервно и резко бросил Олег.
      - На один дядька ездит, а на белой они приехали, - успокоил Акрам.
      До лагеря под гору было около двух километров.
      - Выключай двигатель и спускаемся потихоньку, - скомандовал Олег.
      Треща гравием и щелкая резиной, мы телегой покатились вниз. Было слышно, как сзади ревет "Нива", тоже, очевидно, атакуя холм в лоб.
      И все-таки нас засекли. Когда до цели оставалось менее километра, из средней палатки метнулись две фигурки и, запрыгнув в "уазик", погнали прочь от нас, совсем уже по бездорожью.
      - Карим, скорость! - зло выплюнул босс-недоросль, но тот и сам уже врубил передачу.
      И началась потеха! С ходу, не останавливаясь, мы пролетели лагерь и вслед удаляющимся беглецам устремились вниз по ложбине. Я только молил Бога, чтобы выдержали рессоры и резина. Швыряло нас так, что казалось, еще чуть-чуть - и мы опрокинемся.
      Езда на двух колесах хороша в кино и со стороны, так сказать, визуально, но когда ты сам принимаешь в ней непосредственное участие, вся прелесть этого пропадает. Мы настигали их, расстояние сокращалось. И было неожиданностью, когда "уазик", остановившись и развернувшись на девяносто градусов, пополз влево, на склон холма.
      Срезать угол мы не могли, потому как наверняка бы перевернулись. Приходилось точь-в-точь идти по следам "уазика", но тактика его водителя была непонятна.
      Мы только-только начали карабкаться на этот проклятущий склон, когда "уазик" уже забрался на вершину. Забрался и зачем-то остановился. А мы карабкались и карабкались под углом в тридцать градусов по отвесному склону. "Уазик" стоял. И только когда мы достигли середины, он резко развернулся к нам передним бампером.
      - Сейчас бить будет, - обреченно проныл Акрам.
      - Как? - не понял Олег.
      - Сильно...
      И точно. "Уазик" пошел на таран.
      - Он что, кретин? Карим! Разворачивай назад! - запищал босс-щенок.
      - Нельзя разворачиваться - перевернемся.
      - Прыгаем! - завопил супермальчик.
      - Сидите. Передавит всех. Держитесь, - предупредил Карим и выжал сцепление.
      Задним бампером вперед мы полетели в преисподнюю. Наверное, это был единственно правильный выход, только нам легче не стало.
      Казалось, сердце, потащив и желудок с его содержимым, вот-вот вылетит наружу.
      Однако мерзавец за рулем "уазика", увидев, что план его не удался, с трудом, но затормозил. Остановились и мы... Хлопнул выстрел, взвизгнул Акрам, а в лобовом стекле появилась дырка. Снизу сигналила "Нива", спрашивая, что делать.
      - Идиоты, - прошипел Олег.
      В стекле появилась вторая дырочка. Теперь, тявкнув, заскулил босс-щенок, а у меня со щеки на плечо частыми каплями засочилась кровь.
      - Назад! - завизжал Олег.
      Карим снова выжал сцепление, и мы опять рванули вниз. Вылетев на соседний склон, мы затем медленно скатились вниз и остановились возле "Нивы", наблюдая, как "уазик" задом наперед заползает обратно на вершину. Акрам был ранен в правое плечо, Олег - в левое. Скулил юный босс и материл своих подельников с завидным мастерством. Я прижимал лоскут, оторванный от рубашки, к щеке и ни во что не вмешивался.
      - Давайте с двух сторон. Карим, спускайся ниже километра на два, а ты, Полван, бери повыше и вверх. Возьмем "уазик" в клещи. Киля, ты - на переднее сиденье джипа, стреляй в скаты. Остальные... Скоты! Когда вы научитесь стрелять?! Гончаров, ты как стреляешь? Надеюсь, нормально?
      - Нормально.
      - Тогда в "Ниву", на переднее сиденье. Стрелять только по скатам, этот гад нужен мне живым. По машинам! Раненые остаются здесь. Я буду следить за операцией отсюда.
      Мы разъехались в стороны и начали подниматься по склону, стараясь, как учил один великий стратег, захватить противника в клещи. Но когда мы взобрались на вершину, "уазик" был уже в километре от нас и мчался по ложбине вниз. Джип еще не дополз до вершины, и вряд ли он успеет отрезать ему путь.
      Опять как оглашенные мы бросились в погоню, но расстояние между нами почти не менялось, а если и менялось, то не в нашу пользу. В отличие от предыдущей ложбины в этой было пересохшее речное русло, с трещинками и валунами, и явное преимущество теперь появилось у сидящих в "уазике".
      Однако джип успевал. Он начал спуск, сумев сделать небольшую поправку и отрезая путь беглецам чуть под углом. Рискованно, зато наверняка. Отрезали они его левой стороной, и - стрелять Киле было неудобно.
      Я удивился, когда увидел, что джип замер, не доезжая до пересохшего русла реки, еще на склоне, вежливо пропуская "уазик". Но вскоре все понял. Ложбину с речным руслом перегораживала застылая селевая плотина. Путь был отрезан. Увидели это и беглецы. Карабкаться в гору в их положении было бы непростительной глупостью. Мы бы спокойно и быстро продырявили их колеса. И тогда "уазик", неожиданно тормознув, крутанулся и пошел на нас, надеясь отбросить более легкую по массе "Ниву". Подобным тараном он уже пытался опрокинуть джип. Теперь же ситуация была иная. Сейчас наверху были мы, и находившиеся внизу здорово проигрывали.
      Полван остановился, а я, торопясь, начал всаживать пулю за пулей в передние баллоны мчавшегося на нас тарана. Резко подскочив, он вильнул, налетел на здоровенный окатыш и, не доезжая до нас метров пять, беспомощно завалился набок. А мы уже рвали дверцу "уазика", вытаскивая пассажирку, мою поддиванную девку. Материлась она как добрый сапожник. Раненый ее подельник левой здоровой рукой пытался найти пистолет, что было очень трудно сделать в перевернутом автомобиле.
      Через полчаса оба стояли перед нашим довольным щенком-шефом.
      - Где баксы? - с позиции силы, не повышая голоса, спросил он и тщательно отвесил пощечины одному и другой.
      Мужик равнодушно промолчал, а девка сразу же закатила истерику.
      - В змеепитомник, - приказал Олег, - там разберемся.
      Джип шел первым. Бандиты либо уже доверяли мне, либо просто забыли, но в моих руках остался ковбойский кольт. "Такую "дуру" не видал я сроду..." С превеликим удовольствием я разрядил бы весь его массивный барабан в их черепа. Держала Ленка. Мне бы не хотелось видеть ее мертвой.
      Резко, носом в тент, встал джип. Белея на ослепительно белом солнце, нервно затряслась палатка. Умолк мотор, и наступивший было звон тишины разорвал негромкий мучительный стон. Умирал человек.
      Первым в палатку влетел я. На кровати справа лицом вниз лежал седой окровавленный узбек. С обнаженной спины его свисали лоскуты кожи. Ноги, пропущенные сквозь прутья спинки, были крепко стянуты у колен, а связанные за спиной руки задраны высоко вверх. Их вытягивала хитроумно перекинутая через верхнюю спинку веревка. На кровати слева в той же позе, как на горизонтальной дыбе, стонала женщина.
      - Нож, быстро! - крикнул я входящему Роману.
      Оценив ситуацию, Роман выхватил нож и тут же перерезал путы. Безжизненные руки страдальцев упали вниз. Женщина застонала громче, а старик по-прежнему молчал.
      - Воды, где взять воды? - кричал я Акраму, но он только нелепо хлопал глазами да что-то бормотал по-своему.
      - Неси воду, придурок! - Развернув, Олег выпихнул Акрама из палатки.
      Женщина пришла в себя довольно скоро, а старику это было не дано. Он умер через четверть часа.
      - Хоронить надо, - заныл Акрам.
      - Успеешь, до захода солнца еще далеко, - отрезал Олег. - Давайте тех сюда.
      Связанных пленников втолкнули в палатку.
      - Где баксы? - наступив мужику на горло, жестко спросил Олег.
      - Не знаю!
      - Уберите деда с кровати и точно так же положите его.
      В глазах убийцы мелькнул страх, но пока он еще держался, червяком извиваясь, пытался сопротивляться.
      - Чего он от вас добивался? - обратился Олег к освобожденной от пут женщине. Говорила она с трудом, невнятно.
      - Они... змеиный яд... требовали... всю ночь... мучили... Ака не выдержал.
      Это страшно, когда по изуродованной маске лица катятся слезы.
      - Дайте ей выпить.
      Захлебываясь, женщина жадно глотнула водки, вся пошла судорогой и забилась, зашлась в истерике:
      - Пала-ачи... а-а-а! Фашисты... Убейте их...
      Истерично заорала и лежащая на полу Наташка:
      - Марат, отдай, отдай, ведь убьют! Жить хочу-у-у!
      - Заткнись! Они и так и так убьют.
      Не выдержал Марат с третьей вытяжки - видимо, Роман проделывал ее с большим знанием дела. Развернув к мучителям выпученные глаза, убийца зажаловался, заорал, прося помилования и жизни.
      - Где? - коротко спросил Олег.
      - В Ташкенте! Отпустите!
      - Где? Не понял.
      - В камере хранения, на Северном вокзале.
      - Ячейка, шифр?
      - А я, а мне? - завыла напарница.
      - Да иди ты... - тонко и злобно взвыл Марат. - Мне оставьте жизнь. Она не знает, я ей соврал. Она не знает шифр.
      - Короче, едем, - скомандовал шеф. - Грузите их. Мадам, было очень приятно познакомиться. Рад, что оказал вам эту небольшую услугу. Прощайте...
      Светлана кивнула молча, глядя жалко и преданно, потом, вспомнив что-то, качаясь, вышла из палатки. Мы уже собирались отъезжать, когда она, подойдя к Олегу, протянула ему маленький полиэтиленовый пакетик.
      - Вот, возьмите, это яд гадюки.
      - А чего ж этим не отдали?
      - Они килограмм требовали, дураки, а мы столько и за год не наберем. А что было, Сашка увез.
      - Спасибо, Светлана, так, кажется? Оставьте себе. Просьба одна: вы нас не видели.
      - Хорошо, а куда машину?
      - Откуда она? - зло тявкнул шеф.
      - Ворованная, - ответил Марат.
      - Вот и отлично. Скажете, что ушли пешком.
      - Вы ранены. Подождите, сейчас я все сделаю.
      Пролетев за кишлак, мы остановились и высадили Акрама.
      - А ты не боишься, что он сообщит наши номера? - спросил я сидящего впереди Олега.
      - Нет, и заткнись.
      Уже ночью мы остановились поесть. Я отозвал сопляка шефа.
      - Чего тебе?
      - Есть к тебе просьба.
      - Ну?
      - Как видишь, я тебя не обманул.
      - Я это знал.
      - Откуда?
      - Ты рассказывал, как была зарезана та баба.
      - Ну и что?
      - Раньше так резали только на Востоке, а когда я узнал, что он узбек, все стало ясно. Так в чем дело?
      - Мне этот Марат нужен, вместе с девкой. Конечно, после, как вернет валюту.
      - Зачем?
      - Сдать его.
      - Куда?
      - Туда.
      - Да ну его, исчезнет он просто, и все. Голову себе забивать...
      - Я свое слово сдержал?
      - Пока не знаю.
      - Ладно. Вернемся к разговору попозже. А пока можно я его поспрашиваю? При тебе.
      - О чем?
      - О его мокрухах.
      - Гмм... Давай, даже интересно.
      - А ты врубишь маг на запись.
      - Не много ли вы, господин Гончаров, хотите?
      - Нет. Кроме ваших баксов, там, в камере хранения, есть еще. Мне оттуда нужна половина.
      - Вот как? Но вы хотите его сдать?
      - Сдадим-то в вашей республике, по гостиничному убийству. А у вас, как вы говорите, связи на самом верху, - задел я его за живое.
      - Посмотрим. Только чтоб на ленте лишнего ничего не было.
      Раскололся Марат сразу:
      - Одно условие: оставьте мне жизнь.
      - Какие условия, козел? Рассказывай. И сначала про убийство в поезде.
      - Начнем с того, что Лина - моя жена, - с гаденькой улыбочкой сообщил он. - Более того, прожил я с ней три года. У нас все было хорошо, пока она не занялась коммерцией. Вот тогда-то, с год назад, у нее появились деньги, "вольво" и любовничек, а я почувствовал себя неполноценным, то есть не я почувствовал, а она дала мне понять. Обращалась со мной как с лакеем, как с собакой. Я мусульманин, а уважающий себя мусульманин такого не допустит. Конечно, можно было выследить их с дружком и замочить обоих. Но... но я бы остался нищим, все баксы Лина отсылала за кордон, в банк. Словно что-то предчувствуя, она составила завещание, по которому в случае смерти все ее сбережения отходили дочери, моей падчерице.
      С полгода я размышлял, прислушивался к ее телефонным разговорам, ловил обрывки фраз, воссоздавал схемы ее поездок. Почему? Потому что в свои дела посвящать меня она отказалась наотрез. Срабатывала интуиция то ли жертвы, то ли женщины. А я слушал и все обмозговывал.
      Раз в месяц она предпринимала свой вояж. К прошлой ее поездке я знал практически все. Знал про кишлак Рохат, про ее связь в Ташкенте, не только деловую, но и сексуальную. Единственно, менялся номер в гостинице. А то, что его зовут Сашка-змеелов, было известно. С придурком ее Лехой-телохранителем я даже пытался выпить. Однако на мой счет, видно, существовал строгий запрет. На сближение он не пошел.
      Обычно они с собой возили тридцать или пятьдесят тысяч. В Москве сумма удваивалась, а я тихо бесился, из месяца в месяц жена на все про все давала мне один "деревянный лимон" и "гуляй, Вася". Я пропустил ту поездку, заново проанализировал ситуацию. И был вознагражден. Во время ее отсутствия установил в спальне-кабинете мощного "жучка", потому как деловые переговоры она вела, только когда меня не было дома. По ее приезде я узнал еще несколько интересных и нужных деталей. Например, что закупают они всегда четырехместное купе на двоих...
      - А почему не брали мягкий? - поинтересовался я.
      - Павлин всегда заметней серой мыши. Узнал я и тот факт, что ее Леха частенько торчит в кабаке. Насчет их пересадок в середине пути осведомлен давно.
      Я был готов. Нужна была помощница, и она нашлась. Наташку долго уговаривать не пришлось. Оставалось ждать предстоящего и, как я запланировал, последнего путешествия супруги. Накануне через "жучка" я получил подробную информацию о номере первого поезда и о поезде, на который предстояла пересадка. Больше того, лысый дурак сообщил номера вагона и купе, а она его известила о том, что пересаживаться будут после Самары...
      Словно сам черт мне помогал: тогда же у меня появились гениальная идея запрятать Наташку в ящик под нижнюю полку. На случай, если Лина не захочет открывать дверь, когда телохранителя не будет. Что мы и проделали.
      - Да, но они могли проверить ящик.
      - Что за беда? Едет девка зайцем, смех, да и только. Ваш неверно оформленный билет все испортил. Это я понял позднее. Тогда мне все показалось только досадной случайностью.
      - А зачем парней обул?
      - Так это ж даром: сидят лопушки, изображают из себя крутых, ну как тут не польститься?
      - Дальше.
      - А что дальше? Дальше все шло как по маслу. Пока лопухи с выпученными глазами бегали по поезду, я дождался вашего визита в ресторан и условным стуком постучал в купе Лины. Наташка выскочила из-под нижней полки и открыла дверь...
      - Продолжай.
      - Продолжать бы я не хотел, что было потом, сами знаете.
      - И все-таки, - настаивал я, зная, что разговор записывается.
      - Ну вошел, зарезал, забрал баксы - и ходу.
      - За что убил Леху? Шпион тоже изменил тебе? Он-то при чем?
      - Это случайность. Он как сумасшедший ходил по поезду и искал тебя, но напоролся на меня. Ему все стало ясно. В тамбуре его... Тело выбросил на рельсы.
      - Почему Наташка вышла раньше?
      - Чтобы выманить тех обутых идиотиков.
      - Она вышла с деньгами?
      - Еще чего! Она из нашего купе их не выносила. С понтом взяла полотенце, когда сумка-пояс с баксами уже лежала у меня под задницей. Те пентюхи бросились за ней. Баксы я в карман положил, а пустую сумку-пояс выбросил в окно. Что еще?
      - Зачем Сашку-змеелова убил?
      - Во-первых, незачем чужих жен сношать, а во-вторых, он получался косвенным свидетелем.
      - Каким образом?
      - У меня не было гарантии, что о встрече Лины и змеелова не знает кто-то еще. Лина убита. А я от ее имени подхожу и прошу товар.
      - И он отдал?
      - Сразу, однако потом стал требовать пятьдесят тысяч долларами. Вот и пришлось...
      - Зачем вообще было к нему ходить?
      - Но...
      - Ладно. Змеиный яд забрали, при чем тогда серпентарий?
      - Я думал...
      Щелкнул магнитофон.
      - Он думал, змея - что тебе корова, литрами доится, - вмешался потрясенный Олег. - И из-за паршивого литра до смерти замучили старика! Сам небезгрешный, а таких садистов еще искать...
      В два часа ночи мы остановились на какой-то даче, чуть не доехав до Ташкента, и только тут они отняли у меня кольт. Олегу я не верил. Марата убить они пока не могли, а вот меня и девку... Оставалась только слабая надежда на отправленное письмо и телефонный разговор, свидетелем которого он был. Марата, после того как он выдаст им баксы, они уберут, а мне он нужен живой. В противном случае я оказываюсь самым удобным подозреваемым, а затем и преступником.
      Олегу Марат нужен мертвым, тогда комар носа не подточит.
      После ужина я вторично коснулся этой темы:
      - Ну что решил?
      - Посмотрим...
      В восемь утра мы подъехали к Северному вокзалу.
      - Роман и Вадим, идите. - Олег протянул им бумажку с шифром. - Молите Бога, Гончаров. Если прокол...
      - Нет, нет-нет, все нормально, - залепетал Марат, облизывая сухие губы.
      Тонко, по-комариному, звенела тишина. Вообще-то грохотал трамвай, пищали локомотивы, но для нас наступила гнетущая тишина. А я все прокручивал и прокручивал варианты дальнейшего поведения шефа-сопляка. И со всех сторон выходило тоскливо. Хотя... Есть зацепка... есть, черт побери! Лишь бы баксы вонючие были на месте.
      И они оказались там. Горилла шел к нам довольный, а рядом помахивал кейсом Вадим.
      - Все в норме? - уже зная ответ, спросил шеф.
      - Без проблем.
      - На дачу.
      - А как же?.. Но я же... - заныл, застонал Марат.
      Я бы на его месте застонал тоже.
      - Там разберемся, - зло и весело ответил сопляк, и ничего хорошего его веселье для Марата не предвещало.
      Через час мы подъехали к знакомой даче.
      - Мужики, быстренько стол по первой категории. Убивца связать, девку развязать, пусть погуляет напоследок. Глаз не спускать. Я в кабинете, ко мне никого. Пойдемте, господин Гончаров, барыши считать.
      У меня немного отлегло за свою и Аленкину шкуры. Но только немного. Как я понял, в отношении Марата и Натальи планы оставались однозначными.
      Олег открыл кейс, и его рот в улыбке пополз до ушей.
      - Недурно, очень даже недурно, - протянул босс. - Путешествие наше оправдалось.
      - Вы довольны?
      - Вполне.
      - Отдайте мне Марата и Наталью.
      - Да вы что, Константин Иванович? Он же зверь, натуральный зверь. Сегодня ночью его расстреляют, и, если хотите, с вынесением приговора. Да и зачем эта пара вам?
      Захлопнув кейс, Олег набрал какие-то цифры и пообещал позвонить Валере, чтобы отпустили мою девушку.
      - "Весна на Одере". Спасибо. - И он набрал новый номер. - Валера, все в порядке, отвози! Да... прямо до дома. Погоди. - И уже обращаясь ко мне: Константин Иваныч, поговорить с Еленой Прекрасной не желаете7
      Я кивнул и взял трубку. Услышал знакомое "але".
      - Костя!
      - Сейчас же поезжай ко мне домой, запри дверь и жди меня.
      - Костя..
      - Все. - Я положил трубку. - Олег, мне не нужны ни Марат, ни его девка, нужно лишь, чтобы они ответили за содеянное перед уполномоченными на то органами, сняв вину с меня.
      - Я все понимаю. А если они начнут парня избивать, он расколется и я лишусь этих вот милых зеленых бумажек.
      - Почему? Не ты ли говорил, что у тебя кругом все схвачено?
      - Есть такое дело, но проще...
      - Тогда меня привлекут. Начнут допрашивать, и я буду вынужден рассказать все от "А" до "Я". И опять выплываешь ты.
      - А может быть, и тебя?
      - Нельзя меня, дорогой. Письма мои еще, может, и не пришли, а вот информация про твоего мальчика Витю уже там, где надо. У моих друзей.
      - Эх, Константин Иванович, как вы все усложняете!
      - Зато все чистенько, а? Отдайте его в руки нужного следователя и судьи. Обязательно наймите хорошего адвоката, чтобы он разъяснил, что говорить можно, а что нельзя. Пусть объяснит, что в одном случае - пятнашка, а в другом вышак. Ну и что?
      - Давайте выпьем, Гончаров.
      - Сначала дело.
      - Но тут еще девка путается.
      - То же самое
      - Гмм... Им же все равно какие-то баксы отдавать придется. Спросят: для чего убивали?
      - Самые минимальные. И мне пять тысяч.
      - Ну это уже наглость! - Олег обозлился всерьез: - Зачем?
      - Половину мне, а другую половину - вдове убитого телохранителя.
      - Какое человеколюбие! Ой, сейчас умру! Ладно, убедили. Теперь прошу за стол...
      Утром следующего дня в аэропорту меня встречала Ленка. А еще через неделю по своим каналам я узнал, что Марат и Наталья находятся в следственном изоляторе города Ташкента.
      Олег сдержал слово.